пост 178 Запятые вокруг "вдруг" лишние. "Звук не приближался, и не удалялся. Пока вдруг (...) что-то не взвизгнуло." либо - "Звук не приближался, и не удалялся. Когда вдруг (...) что-то взвизгнуло."

"- Кончился Серко..." можно запятую в конце.

Если быстрый - бежал, мчался, приближался вместо "шел".

первая запятая лишняя.

вторая запятая лишняя.

Тире вместо первой запятой.

запятая лишняя.

запятая лишняя.

запятая лишняя.

Швальбе сидел, опершись о комья земли, взрывом вырванные из склона. Который стал намного положе, чем был час назад.
- Мир, клянусь удом святого Петра, я и знать не хочу, что такое мой подчиненный таскает на шее. Но, ради всего святого, если, конечно, для тебя такое есть в мире нашем! Предупреждай в следующий раз…
- А кому я сказал, чтобы был готов «быстро прыгать и быстро бежать»? – искренне удивился сержант, до сих пор потирая свежую ссадину на шее. – Разве не некому капитану?
- Виноват. – признался Швальбе. – Как-то слишком уж вышло все быстро и неожиданно. Старею, наверное…
- И кто тебе злобный деревянный голем? – усмехнулся Мирослав. – Раз взял в жены бывшую троллиху – будь готов. Она-то, не к таким размерам привыкла. Так ты количество в качество переводи.
- Знаешь, Мир. – казалось, что капитан не обратил ни малейшего внимания на подколки друга, - Иногда мне кажется, что тебя подменили кобольды где-то в Шварцвальде. И сейчас, рядом со мной сидит мерзкая завистливая образина, прикинувшаяся моим верным сержантом.
- На все воля Господня… - философски заключил Мирослав и натужно поднялся. – Пойдемте, герр капитан, дорогу искать. Потому что, видит Бог и мать его, Мария, я нихрена не представляю, куда нас затащили эти вылупки….
- Знаешь, вот есть ощущение, что мы сейчас где-то на юге Франции. Овернь или Лангедок. Рельеф уж приметный больно.
- Эти места, «жабоеды» еще иногда называют Жеводаном?
- Так точно, герр сержант. Именно Жеводаном.
- Вот и отлично! Да, Гунтер, когда окажемся в Дебиче, намекни Отцам, что та травка, которая пошла в котел к собачке и пулькам, неплохо крутит время по своему усмотрению.
- Мир, тебе охота выслушивать их брюзжание по поводу применения запретных средств? И мне не хочется. Вот и молчи. Хватит упоминания о серебре.

179 запятая лишняя.

Неточное слово, имхо - здесь его синоним "огромные"... "Громадные зверюги", может?

Получается, конь так и остался в полуприсеве...

Не совсем понятно почему неодобрительно - чуть дальше Егерь спокойно упоминает Исуса.

"волей-неволей"

запятая лишняя.

Вряд ли он хотел, чтобы все подняли своих коней на дыбы ))) "и в нетерпении поднял своего коня на дыбы. "- вариант.

одна "и" лишняя.

"Пес Дикой Охоты" - все. Следом- "Зимний Виноградник" или "Черная Смерть". Сам еще не знаю.

За тапки - спасибо))) Соберу все, и выложу "читабельный вариант. Но уже завтра.

181 Разрыв повествования - неизвестно откуда появшийся непонятно какой отряд... "Какой-то невезучий отряд" хотя бы.

запятая лишняя.

один табун

покинуть

повтор. Можно "сразу" вместо второго.

"каждый" - они псы, а "твари" скорее эпитет.

"преддверии", запятая лишняя.

именно в этот момент потустнели? или "ярко горевшие ночью глаза" ?

запятая лишняя.

запятые лишние.

Можно - из проема, без кавычек. "вылетало несколько языков вороного (угольного, смоляного) пламени"

запятая лишняя.

183 повтор "не".
"– Разве не капитану некоему?" - вариант.

лишние запятые.
---


Вот, давай! Хорошо получилось, имхо!

Черная смерть



Одни говорили, от нечестивых агарян все пошло. Другие – что схизматики всему виной. А кто и на приверженцев неистового немца грешил. Слухов немеряно ходило. Не столь важно на самом деле, где все началось. Важнее – где продолжилось. А продолжилось в благословенном всеми святыми Милане. Городе ста церквей…
Колокола звонили не переставая. У Адольфино уже уши опухли от неумолчного набата…. Только не в звоне спасение, не в молитвах… Люди все равно умирают. Один за одним. А священники твердят, что все дело в грехах человеческих. Врут!
Иначе, почему тогда умер дед, не пропускающий ни одной службы? И почему вспухли в подмышках у матери и сестры страшные нарывы? Которые, кажется, переливаются адским огнем внутри…. А ведь последнюю неделю, даже домой не являясь, женщины провели в соборе, вымаливая прощение себе и другим. И в доме появились только сегодняшним утром. Бледными призраками, так непохожими на самих себя…
Родных-то за что?! Не грешили ведь, даже в мыслях! Ну, а если и было что, так отмаливали долгими ночами, стоя на коленях перед распятием. ..
Пусть лучше заберет меня – вора, клятвопреступника и убийцу! Адольфино бился лбом о вытертый пол, путал от слова молитв, захлебывался слезами горя и жалости…. А с креста хмуро смотрел Спаситель. И не было во взгляде Его обещания спасения. А только злоба и ненависть к рабам своим…
И к нему, Адольфино Чиано, по прозвищу «Нож», лично!
Пока никто из родных его не видел, озабоченный больше причитаниями, парень сорвал со стены деревянный крест с мучительно изогнувшимся Иисусом…
Во дворе, в воротах полыхало два костра. Сухо стреляли ветки можжевельника, от сгоревших лепестков розмарина удушливо воняло…
Распятие полетело в пламя. Радостные языки коснулись лакированной поверхности… Торопясь, пока не отняли законную добычу, охватил целиком. Вспыхнуло, вмиг окутавшись целиком, распятие. Показалось на миг, что распятая фигурка корчится от боли…
Неведомый страх охватил все тело. Адольфино, не боявшийся с одной испанской навахой выходить на добрый десяток врагов, бросился бежать. Оступился, попав ногой в угли. Боль почти не коснулась. Лишь подстегнула…
Нож бежал, не разбирая дороги. Городские ворота не охранялись. Кто по доброй воле попытается войти в город, над которым ветер развевает черные флаги опастности?
Вот и бежал Адольфино, пытаясь болью в ногах заглушить боль в сердце… Пока с размаху не ударился обо что-то большое и мягкое. Кое-как вытерев набежавшие слезы, парень поднял голову. На него внимательно смотрел всадник. В которого Адольфино и врезался.
Всадник росту был росту невысокого. И совсем не местным. Серые глаза - редкость в этих краях. А светлые волосы – особенно. Да и одежда вовсе не итальянская. Скорее, в Германии пошита, если где еще не севернее…
- И за кого же Вы, мой друг приняли моего бедного коня? - дружелюбно поинтересовался всадник, без зазрения совести рассматривая Чиано. – Неужели, слава неугомонного Дона проникла и сюда, и я показался Вам страшны драконом – поедателем девственниц?
Адольфино хотел было вспылить. Но передумал. В словах незнакомца издевки не было и малой толики. И улыбался он вполне открыто. А еще открытей улыбался за спиной всадника конный десяток. И в каждой улыбке было ожидание. Дерзости они ждали. Или даже намека на нее. Чтобы повод был ухватить одну из множества пистолетных рукоятей, и пустить пулю, а то и две, в бедного Ножа.
- К нам пришла Черная Смерть. – только и сказал Адольфино. И продолжил. – Поэтому, господа, вы выбрали совсем не то время, дабы посетить наш славный город.
Нож не зря несколько лет проходил служкой при сельской церквушки. Давно это было. Еще до того, как переманили отца его дружки. И не оказалась семья Чиано в маленьком домике близ городской стены. Но, «господские» слова и некоторые правила этикета отложились в памяти крепко. Не раз и не два, вызывая удивление товарищей…
- А мы знаем. – улыбка с лица всадника пропала, словно и не было ее. – Поэтому мы и здесь.
Неуловимым движением он швырнул что-то в лицо Чиано. Тот лишь в последний момент сумел выхватить из воздуха брошенный предмет. На ладони лежала монета. Определенно серебряная, и определенно тяжелая.
- Не смотри так удивленно. Самый обыкновенный Гран бланш. Старая французская чеканка. Проведешь нас самой короткой дорогой до Сант-Эусторджо, получишь еще одну. А то и две. Идет?
Адольфино кивнул. Все равно родных уже не спасти. А деньги лишними никогда не были и вряд ли будут… Ну, а в церкви, можно и молебен заказать. Может, к просьбам своих наместников на Земле, Бог прислушается лучше?
- А вы не боитесь? - спросил Чиано, когда уже сидел на чьем-то запасном коне, и ехал возле загадочного всадника.
- Чего не боимся? Черной Смерти? Так у нас с Дьяволом договор. Мы не скупаем души, а его дела обходят нас стороной.

"В лошадь которого Адольфино и врезался." или
"В которого Адольфино и врезался, точнее - в его лошадь."

"если не где еще севернее…"

первая запятая лишняя, "страшным".

одним предложением, через запятую.

Повтор умышленный, я так понимаю. Только второе слово неудачное, имхо - явно, весьма, действительно и т.п.

вторая и последняя запятые лишние. "а в церкви можно потом (или - будет) и молебен заказать."

То ли паренек действительно провел самым кратким путем, то ли, Сант-Эусторджио находилось недалеко. Как верно заметил когда-то, сержант Мирослав, по совершенно, впрочем, другому поводу – «Без бутылки не разберешься!». Ну, это не столь важно. Должны были прибыть – явились. Встречайте.
Делегация не подвела. Встретили у церковных ворот. Человек двадцать в черных рясах. Седые венчики волос, солнечные зайчики от гладко выбритых тонзур… И обреченные глаза людей, уже смирившихся со смертью. И уже себя похоронивших….
Безмолвный жест, приглашающий за собой. Швальбе спрыгнул с коня и пошел вслед за все так же не издавшими ни слова монахами.
- Эээ! – кинулся вслед за ними приблудившийся итальянец, ставший по воле Рока проводником
Его тут же поймали за плечи, развернули к себе лицом, и, дыша перегаром, смешанным с чесноком, сказали с непонятным акцентом:
- Малыш, мне глубоко все равно, что ты гроза квартала, и таскаешь за пазухой наваху из Толедо. Понял?
- Понял. – испуганно согласился Адольфино. А сам все пытался понять, как же этот крепыш, что, казалось, проспал всю дорогу, успел все про него разузнать….
- Тебе же капитан Швальбе говорил, что мы обязались не скупать души?
- Говорил… - Что же это такое… От страха поперек горла что-то стало намертво, и перекрыло дыхание. Нож испугался. Очень сильно.
-Но, умения-то остались. Вот и можем разглядеть даже в самом отброшенном отбросе жемчужное зерно! – все верно понял собеседник со странным говором. И что дышать перестал почти, и что руки задрожали…. - Только портки не замочи! Шучу я. – И расхохотался. К нему присоединились и остальные из отряда загадочного капитана. Солдаты спешились, собрались тесной кучкой. С постоянной оглядкой на ворота – пошли по рукам фляжке. И Ножу перепало.
Хлебнул, закашлялся… Тут же получил несколько тумаков по спине. И маленький кусочек копченного мяса, чтобы закусить странное жжение во рту.
- Осторожнее, малыш! Вудка не вино! Крепких любит.
Наконец, Адольфино прокашлялся. И спросил у того, с акцентом который. Как услышать успел, все его сержантом называли….
- Сержант! – тронул Чиано его за рукав пыльной куртки. Вовсе неуместной в жаре миланского лета.
- Га? – обернулся сержант. – Если до ветру сходить – так никто не держит. Дуй себе со всех стволов. Мы тут долго еще будем. А капитан Швальбе никогда не оставлял неоплаченных долгов!
После столь торжественной тирады, сержант горделиво выпятил грудь. Словно сам, из личного кармана, со всеми капитановыми должниками расплачивался. Или, присмотревшись к потертой рукояти даги, выглядывающей из сапога, скорее , назойливых должников прирезывая в темном углу….
Адольфино не стал задерживаться дольше необходимого. Не убегут, действительно. А если и убегут, ну что же. Милан не столь велик, чтобы Чиано Нож не нашел своих обидчиков. Хоть и те еще ребята… Тертые – перетертые. Не одна загубленная живая душа за плечами….
Все немцы – жадные сволочи, как дед говорил. Мир праху его. А пока что, дворами да переулками пробежать с четверть лиги до церквушки святого Христофора. Да там оплатить молебен за здравие матери с Кармен. Может, хоть песиглавец поможет. Докричится до Христа.
И бегом-бегом обратно. К Сант-Эусторджио… Судьба родных – в руке Господа. А лишний раз видеть из страдания выше любых человеческих сил. Особенно, когда встает перед глазами корчащаяся в огне фигурка…..

Да, снова предупреждаю, чтобы не вздумал обижаться! Все правки увидел, и в "читабельный" вариант войдут. Протсо сейчас текст гоню, а начну править - все станет(((

вторая запятая лишняя, "находился" (или - находилась).

первая запятая лишняя

запятая лишняя

с новой строки.

копченого

запятая лишняя

запятая лишняя

тире вместо запятой после "сапога". "прирезая"

их.

Собор пустовал. И шаги эхом отдавались от стен. Монахи все так же хранили молчание. Наконец, процессия обогнула неф, и оказалась около неприметной дверцы. Тот самый служитель Бога, что звал за собой – указал на нее. И чуть слышно прошептал:
- Вас ждут, капитан.
Швальбе поклонился монаху, и потянул дверь на себя. Поддалась легко. И капитан шагнул внутрь, заранее готовясь к полумраку и лицезрению обезображенного лика местного «папы».
За коротким, в три шага коридором, оказалась еще одна дверь. Мысленно перекрестившись, Швальбе открыл ее. По глазам ударил яркий свет пары десятков свечей и нестерпимый жар.
- Проходите, Гунтер, и чувствуйте себя как дома!
- Благодарю Вас! – ответил Швальбе. Да, капитан, как ни прискорбно сознавать, но Вы – олух царя небесного. Привыкли ко всяким мерзостям, и на приличных людей кидаетесь. Говорящий не был ни стар, ни изуродован. Лет 35-40 от силы. Широкие плечи, крупные ладони, черные волосы, сросшиеся брови. Сидит в окружении сразу трех жаровен. Потому и жар нетерпимый в комнатушке. Но на лице ни капли пота.
- Грех не воспользоваться советом и опытом предшественника. – кивнул хозяин на пышущие жаровни.
- Вы Папу Климента Шестого ввиду имеете? – уточнил Швальбе, и, ничуть не стесняясь, присел по-турецки, на ковер, устилающий пол.- Его, насколько знаю, жар, все-таки, спас от миазмов.
- Положительно, Ватикан не ошибся в том, что обратились за помощью именно к вам. Ах, да, забыл представиться! – извинился последователь Климента. – Можете называть меня Диего. Настоящее имя может сказать слишком многое.
- Понимаю, Диего. Отлично понимаю. Кстати, Вы не будете против, если я все же несколько разоблачусь? Жарко, понимаете ли. – Швальбе снял мокрую уже насквозь куртку, оставшись в рванном колете и рубашке.
- Ах, простите мне мою оплошность! – смешно всплеснул руками «Диего». – Надеюсь, Вы, любезный капитан, позволите мне загладить сию оплошность хорошим вином?
- Сочту за честь! – манерно склонил голову Швальбе.
- Рейнское?! – пару минут спустя, в удивлении воскликнул он, пригубив из бокала. Темно-красно вино в бокале веницианского стекла….
- Вас это удивляет? – улыбнулся Диего. – А меня нет. – тут же посерьезнел он. – Удивительнее должно быть то, что Вы из далекой безбожной Чехии явились на просьбу о помощи, отринув глупую вражду.
- Знаете, Диего… - снова пригубил вино капитан. – Я, как и те, кто имеет право отдавать мне приказы, придерживаемся несколько других взглядов на взаимоотношение конфессий. Вам, думаю, знакомы высказывания Боккаччо о трех перстнях?
- Безусловно! Любой благовоспитанный человек должен быть знаком с этой новеллой!
- Тогда, думаю, Вам проще будет принять мысль, что для меня нет особой разницы между католиками, протестантами и православными. Кстати, если между нами – в моем отряде есть представители всех этих церквей.
- Да вы что?! – округлил в удивлении глаза Диего. – И…
- И совершенно без эксцессов, как должно было бы произойти. – добил ошеломленного собеседника капитан. И сам долил себе вина.
- Чудны дела твои, Господни… - тряхнул головой Диего. – Капитан, отдайте бутылку. Самое время промочить горло, и переходить наконец к делу. А оно состоит в следующем….

запятая вместо точки.

в виду

"все-таки" можно не выделять запятыми.

"чтобы обратиться" точнее.

рваном

Повтор, вместо второго можно "сие упущение".

лишняя запятая.

"- Вас это удивляет? – улыбнулся Диего.
– А меня нет, – тут же посерьезнел он. – Удивительнее должно быть то, что Вы из далекой безбожной Чехии явились на просьбу о помощи, отринув глупую вражду."

"- Чудны дела Твои, Господи…" либо
"- Чудны дела Господни…"

На постой отряд расположился прямо в одной из пристроек церкви. Место нашлось всем. И лошадям, и людям, и даже одному местному жителю. Правда, солдаты, помаявшись на жаре, порасползались кто куда, получив на прощание просьбу – сильно монахов не обижать. А то их самих сержанты обижать начнут….
- А этот что тут делает? – Швальбе был изрядно пьян даже на вид, и от него ощутимо несло винными парами.
- Капитан, Вы мне кое-что должны! - дерзко влез в разговор Адольфино.
- Мир, я ему что-то должен? – совершенно пустым взглядом осмотрел его Швальбе. – В упор не припоминаю.
- Капитан, я не Мирослав. Я – Гавел. – терпеливо разъяснил второй сержант. – А парню Вы должны еще пару серебрушек за указание верных тропок к сему обиталищу Господа. – сержант истово перекрестился на ближайшие купола, вознесенные, казалось, до самого неба....
- О, точно! Гавел, а почему ты прикинулся Мирославом?! И где этот негодяй?
- Мир сейчас в кухарне. Договаривается о постановке на довольствие. – терпению сержанта Гавела не было конца… - А я никем не прикидывался, ибо мастерством лицедейским не владею. Да и грех сие.
-Какой полезный сержант у нас есть, оказывается! А ты, Гавел – балбес! Но мой любимый балбес! – умилился Швальбе. И рухнул Гавелу под ноги.
- Помогай! – кивнул тот Адольфино.
Вдвоем они кое-как перетащили обмякшее тело капитана под навес. Солнце, хоть и грозило через пару часов спрятаться за горизонтом, по прежнему жгло беспощадно.
- Ну, и тушу отожрал наш капитан, прости меня, Господи, за слова ругательные! – вытер пот со лба Гавел. – А на вид – словно бы тебе госпитальер отощавший.
- Сеньор Гавел, так что с деньгами? – все же спросил Адольфино, мысленно уже попрощавшийся с возможным зароботком.
- С деньгами? – переспросил сержант, усевшись рядом с капитаном, храпевшим во сне. – Мы тебе сколько должны?
- Сеньор капитан обещал еще две!
- Ну, две, так две. – устало ответил Гавел, и запустил руку за пазуху. Покопавшись там недолго, выудил несколько монет. Они с легким звоном перекочевали к Чиано.
- Эээ, тут много слишком!
- На лишнее вина купи! Если оно еще продается в этом городе. – отмахнулся от назойливого итальянца сержант.
Парень кивнул и скрылся из виду, мгновенно потерявшись среди плотной застройки задов церковного подворья.
- Куда это он? - спросил подошедший Мир у собрата-сержанта.
-Да понимаешь, достал в конец! «Отдайте деньги, отдайте!» Тьфу , одним словом! Никакого терпения у итальяшек! Нет, чтобы капитанского пробуждения дождаться, да с него пытаться стребовать. Нет, пристал как репей к волосатой дупе. Пришлось отсыпать, что в калите нашлось, да отпустить восвояси. С наказом вина на лишнее принести.
- Не выйдет ничего. Вино тут к продаже запретили. По веницианскому образцу. Поддержания порядка для. Да и парень не тот, вряд ли вернется.
- Запретили? – подозрительно посмотрел Гавел на спящего капитана. – А какого тогда беса, Гунтер валяется пьянее вина?
- Он же с церковниками общался. По поводу вызова. А с ними иначе нельзя. – ответил Мирослав. И присел рядом с Гавелом. Благо, тени от навеса хватало всем. – Ребята где?
- В подвале попрятались. Там прохладно. Не то, что пекло тутошнее.
- Ясно… О, малыш, ты вернулся! И как вижу, совсем не с пустыми руками!
Воровато оглядываясь, Адольфино поставил перед сержантами зазвеневший мешок.
- Как вы и сказали, сеньор, сержант! На лишние достал вина. Не самое лучшее, но, какое есть. – и неожиданно всхлипнул.
- Надеюсь, что внутри не уксус, которым все вокруг залито. – сказал Мирослав и вытащил из мешка пузатую бутылку. Кое-как выковырял кинжалом пробку, и, подозрительно принюхавшись, сделал первый глоток. А знаешь, - отдал он емкость Гавелу, - очень даже ничего!
- Это радует! – принял бутылку сержант, и приглядевшись к Адольфино, хлопнул подле себя ладонью. – Присаживайся. И рассказывай, что случилось. Никогда не поверю, ч то у такого пробивного парня, глаза на мокром месте из-за пустяков.
- Они умерли…
Сержанты не стали переспрашивать кто именно. И так понятно, что не по соседям может захлебываться плачем взрослый парень с испанской навахой под рубашкой….

- Доброе утро, сержант, чего не спишь? - потянулся всем телом капитан, и зевнул, прикрыв рот кулаком. – Зябковато нынче…
- Не положено на посту спать. – Гавел, сидящий у маленького костерка, протянул Швальбе кружку. – А вы как думали, пан капитан? От ночи ко дню переход, однако, вот и зябко. А что лето на дворе, так то с какой стороны посмотреть. Дыхание той, что коня бледного оседлала – всегда холодит
- Все бы тебе издеваться над бедным командиром, ирод! Философиями прямо с утра грузить вздумал. – скривился капитан, но кружку бережно принял. – Ты туда чего намешал, потомок Медичи в пятнадцатом колене?
- Как обычно. Куринный помет, пара крысиных хвостов, немного конского волоса. И не в пятнадцатом, а намного ближе. Ихняя служанка своему мужу с моим троюродным дедом на конюшне кувыркалась.
- Понятно. Супротив таких откровений не попрешь. – Швальбе ухватил горячую посудину двумя руками, принюхался, глоток сделал… - Ну, что могу сказать, особенно тебе удался конский волос. Наверное, в память о конюшне. – И попытался сплюнуть чаинку, прилипшую к губе.
- До чего вчера договорились? – убрал котелок с огня сержант.
- Мир где? Чтобы по два раза не рассказывать ничего.
- Итальяшку муштрует.
- Кого? – не понял капитан. От удивления даже чуть чай не пролил. – какого-такого итальяшку?
- Которому некий пан капитан был должен два Гран Бланша.
- Да? Ты отдал, получается? Напомни – верну. Все же, весело…. – задумчиво почесал затылок Швальбе. – Хорошее вино у сеньора Диего…. Что я еще пропустил?
- Тут еще приходили странные монахи. Приволокли три тюка. Мы их возле коней сложили. Легкие такие.
- Про то, предупреждали. Мое же требование.- усмехнулся Швальбе. – Ты мне лучше разъясни, что там с тем парнем?
- Да что там объяснять? Они щас с Миром танцуют где-то в за сараями. Сержант с кордами, малой с навахой.
- В четыре утра? – с сомнением посмотрел на алеющий горизонт капитан. – Мир совсем уже свихнулся. И что он нашел в этом итальяшке, кроме навахи?
- Во-первых, парень круглый сирота. Вчера последние померли. Во-вторых, очень похоже, что у него невосприимчивость к поветрию.
- А это уже интереснее….

Болезнь уйдет. Обязательно уйдет. Нужно только сделать то, что ОН приказал. Тяжело. Кругом те, кого знал. И знаешь. Друг, знакомый, тот, кого видишь каждый Божий день… Или уже не Божий?! Не знаю. Кто я, чтобы различить в том, что кругом, чей Промысел сие. То ли Господа, то ли… А может и ОН привел за собой сонмы крыс и мух.
О, Вельзевул, Повелитель Мух, я сделаю все, что должен. Только и ты не забудь верного своего раба. Не откажи в милости. Столь малой и столь нужной…
Всего-то, пройти внутрь церкви. Вытащить из-за пазухи заветный узелок… И осторожно, кончиками пальцев провести по дереву сидения. За пальцами остается маслянистый след. Чуть желтоватый…
Толчок в плечо. Вроде бы случайный. Еще один. Да что же это делается такое?
Руку словно тисками зажали. Под капюшоном – серые глаза. Такие более приличны в Германии, нежели тут… Удар, вспышка, темнота…

Люди идут в храмы. За спасением. Спасают не душу – тело... Но, что поделаешь, такова человеческая природа. Большинство приемлет лишь скотское, не понимая, что смерть лишь приближает время, когда окажешься у престола Царя Небесного.
Ничего, он все решил за стадо, ворочающееся неопрятным клубком. И поможет. Чем сможет. Нужно немного. Лишь пронести склянку туда, где больше всего народу. И открыть плотно притертую пробку. Место – совершенно не важно… Например, церковь. Чем Храм Божий плох? Наоборот – отсюда ближе к Небесам…
Но пальцы бессильно нащупали лишь пустоту. Где?! И тут же, выныривает из строя прихожан, невысокий парнишка. Подмигивает. И бьет коленом в то место, где ноги сходятся. И где у мужчины самое дорогое находится…
Боль прошивает от пяток до затылка. И падение на булыжник уже не кажется болью…

- В который раз склонен признать, сеньор Диего, что в монастырских подвалах хранится воистину прекрасное вино.
- Да что Вы такое говорите, сеньор Швальбе! – всплеснул руками хозяин жарко натопленной комнатушки за нефом Сант-Эусторджио. – А я и не догадывался!
Капитан отсалютовал бокалом. В который раз полюбовавшись игрой света в глубине темно-красной бездны.
- Как прошло? - спросил Диего.
- Неплохо. На самом деле, конечно, хотелось бы лучше, но как вышло, так вышло…
- Под фразой «хотелось бы лучше», Вы, достопочтенный капитан понимаете отсутствие в будущем причин, повлекших Вашу нынешнюю хромоту? – сеньор Диего совершенно по-птичьи наклонил голову, пристально рассматривая Швальбе.
- И это тоже. – смущенно кивнул капитан. – Подвела лишняя самоуверенность. Не ожидал, что за жалким разносчиком блох, собранных с мертвых крыс, будут так пристально наблюдать и охранять. Да и как-то совершенно упустил из виду то, что за клювом «чумного доктора» может скрываться совершенно каторжное рыло.
- Наша самоуверенность часто оказывается губительной… Насколько знаю, у вас есть потери, капитан?
- Немногочисленные. В пределах допустимого.
- Пятеро из десяти… - задумчиво протянул сеньор Диего.
В жаровне чадно догорала охапка розмарина, наполняя комнатушку удушливым дымом….
- Из двенадцати, сеньор Диего. Из двенадцати. Среди погибших – новичок, вошедший в мой отряд меньше трех дней назад. Да и меня Вы забыли посчитать.
-Ах да, капитан! Простите! Но, смею заметить, устраивать подлинные гетакомбы в церковном дворе во время заутрени…
- Крайне оригинально, не так ли?
- Вы читаете в моем сердце, капитан! – священник даже не пытался скрыть усмешку. – действительно, крайне оригинально. Жаль, что Вы не успели взять всех отравителей.
- Мы - нет. А Вы? – Швальбе подмигнул. – Или скажите, что Псы Господни не сумели удержать в своих клыкам жалкие пару десятков заблудших душ?
Диего не ответил. Впрочем, молчание долго не продолжалось. Инквизитор зашелся в приступе смеха, чуть не опрокинув на ковер жаровню.
- Капитан, я в который раз благодарю Провидение, пославшее сюда именно Вас!
Швальбе скромно улыбнулся. – Благодарить следует не Провидение, а мое непосредственное руководство.
- Разберемся! -уверенно махнул рукой сеньор Диего. – Думаю, Ватикан рассудит все верно.
- Кстати, сеньор Диего, или как Вас нынче называть? – спросил капитан у инквизитора. – Что удалось узнать у пойманных?
- Да зовите как Вам угодно будет, мне не привыкать к разным именам. А рассказали они много…

Солнце, казалось застыло в зените. Под палящими лучами даже птиц слышно не было. Спрятались. Только гулко ступают по тракту копыта двух десятков коней. Вздымают клубы желтой пыли…
- Жаль парня. – ни к кому не обращаясь, сказал вдруг сержант Гавел. – Из него вышел бы добрый солдат.
- И злой христианин. – так же, в никуда, произнес Швальбе. – Такие испытания редко прощают до конца. И, возможно, даже лучше, что Чиано поймал ту злосчастную пулю.
- Гунтер, тебе когда крайний раз говорили, что ты – редкостная скотина? – вмешался в разговор Мирослав. Сержант пришпорил коня, и теперь, во главе небольшого отряда три всадника идут плотной кучей.
- Честно ? - обернулся капитан к Мирославу. –Ровным счетом вчера. А еще , мне пообещали скверную смерть, когда Всадник Утренней Зари войдет в мир.
- Всадник Утренней Зари? – удивился Мирослав. – У этих придурков, из-за жары вытекли последние мозги.
- А у кого не вытекли, так те выбил Гавел.
- Да достали вы уже, майне камараден! Я ж не виноват, что тот итальяшка случайно виском об бордюр вмажется?
- А клюв ты у него на память отломал? – засмеялись капитан с Мирославом.
- Да подите к черту! – обиделся сержант, и отвернулся, разглядывая неровно подстриженную конскую гриву.
- Еще один! Надо было тебя тоже сдать сеньору Диего!
- Мир, он такой же сеньор, как я император Барбаросса!
- Доминиканцы? И прочие Иисусы Сладчайшие?
- Ты тоже решил слегка отупеть? – с подозрением оглядел капитан своего сержанта.
- Еще бы, столько пить! – бросил через спину, по-прежнему обиженный Гавел.
- Зависть – смертный грех! Ладно, капитан, что еще известно стало?
- Кто-то очень умный создал тут целую секту. Некие «люцефиристы». Смертью других, хотят отсрочить свою. Таскают по тем местам, где бывает много людей, дохлых крыс, всякую хрень с трупов, ну, и те «ладанки», которых мы на площади целый тюк насобирали.
- И зачем, кстати?
- Притащим в Денич, а там, пусть Верховные разбираются, может ли смесь аконита, мышьяка и десятка каких-то стебельков вызвать чуму.
- А с сектой-то, что ?
- Да ничего. Мы определили возбудитель. А причину пусть врачуют сами. Зря, что ли, в Милане нынче Первый Заместитель Верховного инквизитора пил вино с каким-то капитаном?

Куртка давно лежит поперек седла. А рубашка от пота мокрая насквозь. Болит нога….
Кончается лето 1630 года от Рождества Христова….

"Черная смерть" - Все. Что будет дальше - пока не знаю. В планах только крайне размытая история деревянного голема из Италии, убивающего жертв длинным носом...

два крайних рассказа выложенны в "читабельном варианте". Как и все прочие, кстати))

http://druzjina.ru/forum/150-1103-1#65274

Сержант умирал. И понимал, что умирает. А еще, он понимал, что смерть - лучший выход, как не крути. Не те клыки пробили вытертую кожу старой куртки, ох не те..
Выбор был. Он, ведь, всегда существует. Тут церковники, как никогда правы. Только если выбор такой стоит: смерть или посмертие, то про второе лучше даже не думать.
Мирослав не раз встречал на длинной жизненной дороге неупокоенных. Разные они были. Даже ту маленькую деревенку вспомнить, которая в Южной Польше. Ту самую, где навсегда осталось четверо.
Потому и лежал сержант, глядя на искрящуюся в промерзшем до синего звона небе россыпь звезд. И сквозь подступающую завесу полудремы, которая, обычно, сменяется могильным холодом, слушал звуки леса. И гадал, что будет раньше. То ли порвут горло клыки осатаневшего от злости вервольфа, мстящего за Хозяина, то ли последняя капля крови расплывется темным пятном по снегу, ставшему вдруг нетерпимо горячим...
Невдалеке раздался вой. Хриплый, надсадный даже. Оборвался разом. Словно воющий получил в глотку добрый удар широким клинком, напрочь перерубающим горло, и заставляющим родившийся в связках звук лишь бессильно расыпаться, ударившись о сталь.
Есть еще живые! Есть! Такая весть немного приободрила. Сержант даже попытался повернуться поудобнее, чтобы не валяться вовсе уж негодным хламом. Не вышло. Руки подвели. Вернее, не выдержала изжеванная клыками оборотня кисть, и подломилась, прошивая тело молниями боли.
Совсем рядом легонько захрустел снег. Под ногами, не лапами. Все ближе и ближе. Мирослав, кое-как изогнувшись, сумел выдернуть из ножен короткий кривой нож. Последнее оружие, оставшееся при нем. Умирать без боя расхотелось. Да и как умирать, если камрады еще деруться! Не положено, тебе, сержант, умирать. Не положено!
- Убери бесполезное железо, человек! - Тонкий голосок будто пропел короткую фразу. Сержант повернул голову, подивишись тому, что не пронзает всего, ставшая уже привычной боль. Но говорящую увидеть не удалось. Не отрастил сержант на макушке глаза, а зря...
- И башкой не крути! - голосок умел и смеяться, рассыпаясь звоном серебряных колокольчиков. - Голова открутится. В снег упадет - потеряешь!
Все удалось увидеть. Девушка. Молодая. И ослепительно красивая. Тонкое лицо, чуть вздернутый носик. И глаза. Черные и холодные. Как тот колодец в Силезии. Один в один. Только из колодца лезли цверги с топорами, а что ждать отсюда? Хотя, сержант, не все ли тебе равно, как подыхать? Ведь придется все равно. Как камрады, как Швальбе...
Сержант давно не верил в добрые чудеса. А если и позволял себе поверить, то миг этот был краток и скор... Капитан погиб, можно голову давать на отгрыз. И, дайте, милосердные Боги, чтобы лихому Гюнтеру отгрызли его светлую и лихую голову. Из капитана выйдет очень плохой неупокоенный. Очень плохой... Из них всех получится ужас окрестных мест. Не зря ведь, первый закон Детей - "Уходят все! Даже мертвые!". И не зря вытаскивали погибших, всеми правдами и неправдами. Не чтобы помнить. Чтобы сжечь. И размыть пепел быстрой водой горных рек....
- Любуешься? - А когда говорит, то смешно наклоняет головку. Да, от ее руки умирать будет легко... Господи, за что посылаешь испытания такие? Знаешь, наверное, что выдержу. Вот и посылаешь.
- Любусь... - слова признания дались тяжело. Похоже, сержант, у тебя еще и ребра сломаны.
- Нашел время! - фыркнула в косу странная гостья, не дающая спокойно помереть. Или не гостья, а хозяйка? - Хотя - любуйся. Я красивая. Значит - можно мной любоваться!
Знакомый вой раздался чуть ли не в десятке локтей. Привычно уже оборвался. Но сейчас, сержант услышал и звук, с которым рвется мясо под ударом клыков. Знакомый звук. До боли, можно сказать, знакомый.
- Не бойся! - снова фыркнула девушка, посмотрев на сержанта уже другими глазами. Потеплевшими, что ли? - Дурные сюда не прийдут. Им хода нет. А если попробуют, то хорты знают свое дело...
"Хорты"? Волкодавы, что ли? Но какой волкодав устоит против полуночного верфольфа?!
Словно дождавшись упоминания о себе, на маленькую полянку слаженно ступили два Зверя. Именно Зверя. Даже лежа, Мирослав мог прикинуть истинный размер этих творений...
Свет полной Луны обтекал их, обрисовывая каждую шерстинку на громадных тушах.Псы Дикой Охоты показались бы рядом с Хортами жалкими щенками. Морды перемазаны кровью до кончиков заостренных ушей. А громадные пасти расплываются то ли в оскале, то ли в странной ухмылке.
- Хорты, лапочки мои, вы целые? - Псы величаво и слаженно кивнули. И внимательно уставились на Мирослава плошками недобрых глаз.
- Вот и умнички, - продолжала напевать девушка. - Пушистые мои! И Дурных, наверное, всех заели?
Снова слаженный кивок...
- Чтобы я без вас делала, лапочки мои! А теперь еще кое-что сделать надо, бесценные! Иди сюда, Аро, иди!
Сержант чувствовал себя мышонкмо, попавшим в игрушки к шаловливой кошке. Иначе и не описать чувство, когда тебя осторожно охватывают пастью и куда-то несут, старательно обходя все препятствия на ходу. И дергаться никак нельзя. Принцессе Ежей не отказывают, когда она зовет в гости...

Каждый шаг пса был в сажень длиной. Могучие лапы перешагивали через поваленные деревья, с легкостью вминали кусты. Второй Хорт шел впереди, прокладывая дорогу, оставляя за собой просеку, подобно стаду диких кабанов.
Странное дело, но, хрупкая на вид, Хозяйка Леса не отставала, а порой, даже забегала вперед, выбирая самый короткий путь.
Первое время, сержант, чтобы не висеть вовсе уж безвольным и обмякшим кулем, пробовал засечь направление. Сбился сразу же.
То ли шли слишком быстро, то ли сам Лес решил в конец запутать Мирослава.
К тоже, сержант, совершенно неожиданно, понял, что совершенно не чувствует боли. А потом, он сумел поднять к лицу руку. Левую. Ту, от которой клыки вервольфа оставили кости с лохмотьями кожи и мяса. Все затянулось. Остались только чуть заметные в неярком свете Луны розовые рубцы, мелкой сетью накрывшие воскресшую ладонь...
-Это все Хорты.
Хозяйка возникла рядом вдруг и ниоткуда. Она больше не скакала по заснеженным буреломам переполошной белкой. Девушка шла рядом, похрустывая снегом под мягкими сапожками, умудряясь почти шаг в шаг попадать с Хортом.
У них слюна. Целебная она очень. Слышал, как говорят, что как на собаке заживает?
Сержант кивнул. Из его подвешенного состояния получалось плохо, но жест был понят верно. Еще как бы намекнуть, что по-другому нести можно, а то рук уже не чувствует, и грудь передавило...
-Хорты ведь не простые собаки! - Хозяйка шла рядом, но ее слова не предназначались Мирославу. Она просто произносила одно за другим, нанизывая на общую нить... - Хорты — Псы Изначальных. Они сюда от теплого моря пришли. На прежнем месте, в них верить перестали...
Слова проходили мимо сознания, оставляя густую и приторную смесь непонимания и восхищения. Сержант удивлялся сам себе. Неужели, снова ?! Тем не менее... Влюбился ты, Мирослав, влюбился. И не знаешь, что делать с любовью своей неуместной и ненужной. Глупое дело задумал. Не по своим зубам орешки выбираешь...
– .. Их дома забывать стали. Не Хортов, Изначальных. Песиков не забудешь. И правнукам расскажешь. Такие они у меня.. - с нескрываемой нежностью девушка провела узкой ладонью по шерсти. А внутри у сержанта полыхнул вулкан жуткой зависти к бессловестному зверю. - Только загвоздка есть. Сперва ведь как, тебя забудут, потом дела твои пылью припорошаться. А потом и тебя объявят врагом и нечистым. Так ведь, убийца Старых? - неожиданно обернулась к сержанту.
-Так. - получилось неожиданно четко. Словно и не стягивала куртка грудь, перекрывая дыхание. - Только знай, Охотница! Я не убивал Старых без нужды. И всегда первыми начинали они.
- Ты храбрый... - голос девушки стал тише. - Храбрый, но глупый. Смотри, не влюбись. Плохо кончится.
- Стану оленем и порвут твои псы? - усмешка получилась такая, как надо. В меру злая, в меру добрая.
- А ты все же, умный, убийца Старых. - очередь улыбаться перешла к девушке. - А еще, я никого не делала оленем. Он предпочел смерть нелюбви. А еще, мы пришли.
Сержант рухнул в снег. А сверху на него с нескрываемым презрением смотрели желтые глаза Хорта.

Внутри было тепло. Настолько, что захотелось даже содрать мигом пропотевшие остатки куртки. Ну и сапоги снять. Не без этого. Обувь, конечно, сержант снимать не рискнул бы ни за какие деньги. Неделя в седле, да двое суток на ногах... Хорты на вид, ясное дело, грозные, но помрут не дай бог, от амбре такого...
Вот и присел скромненько, на скамейке, да к стене прислонился. Хорошая такая стена. Вроде как каменная на вид, однако теплая, словно бы даже и деревянная. Прислонился, начал стягивать куртку. Приготовился завыть, когда пойдет отрываться от ран свежезапекшаяся кровь... Не дождался. Заросло все. Как на Хорте...
Хозяйка все поняла верно. Или не поняла. По ее взгляду прочесть что-то, было невозможно в принципе. Легкая безразличная улыбка сопровождала каждое сержантово действие. Наконец, он не выдержал.
- Ты так и собираешься постоянно следить?
- Ты против? - удивилась девушка. - Или я должна вынести тебе на расписном полотенце обгорелый хлеб и латунную солонку?
- Нет. - тут же смутился Мирослав. - Я, конечно, понимаю, что я тут гость...
- Не просто гость, а гость непрошеный. - Яркими брызгами мелькнул полог юбки. Откуда юбка? Длинная, цыганская, разноцветная. Прям как на ярмарке. И блестят, переливаются, словно золотые полосы вшиты... Ведь не было ее. Штаны были. Так важно? Неважно. Вот и внимания не обращай.
- Ну так свистни своим песикам, да нехай башку отгрызут. - сержант растерял остатки вежливости. - Раз непрошеный я, раз сам приперся, да ноги на скатерть громозжу. Или кто-то сам позвал, да в зубах приволок?
- У тебя в роду не было славной рыбки ерша? - склонила голову к плечу Хозяйка. - или ежика?
- В роду не было, вот брюхо ими набивал не раз. - От мирного тона Хозяйки Мирослав даже немного растерялся.
- Вот и подхватил дурную привычку бросаться в бой, даже не подумав о последствиях. Вы, мужчины, все такие... - И тут же, без перехода. - А теперь рассказывай.
- Что рассказывать? - не понял сержант, которого окружающее тепло уже начало утягивать в бездонный омут сна.
- Все рассказывай. Что помнишь, что знаешь, что видел, что слышал, что думал, что хотел. И что не поделил твой друг-брат-командир с Сумасшедшим Иржи, которого опасаются даже Изначальные... А чтобы легче речь шла — держи.
В руках неожиданно оказывается кубок. Старинная итальянская работа, на удивление тяжелый. Золото? Ну, всяко не латунь... В кубке плещется черная жидкость. Не просто плещется, а вздымает волны. Тяжелые и молчаливые. Как волны Немецкого Моря.
-Пей.
Приказы, отданные таким тоном лучше выполнять. Сразу и не задумываясь. Иначе придется идти на что более паскудное...
Жидкость оказалась не такой уж и противной на вкус. Так, легкий оттенок пережженного сахара, можжевельник, чуть слышная теплота парного молока.
Сержант допил. Хозяйка молча забрала кубок и кивнула — вставай, мол, засиделся. Мирослав встал, отряхнул со штанины налипший лесной мусор...
И в глаза прыгнула привычная уже пестрота юбки, змеей обвившейся вокруг стройных ног. Прыгнула, запорошила переливом, заманила в ловушку без выхода... Красный — зеленый, золотой — серебряный... А потом юбка полетела куда-то в сторону, туда, где уже валялся полушубок, раскинувшийся на дощатом полу, жалкий в своей бесстыдной наглости.
К юбке и полушубку полетели остальные вещи. Да и не так их много оставалось. И красный шелк терялся на фоне засохшей крови. И черный бархат тускнел рядом с грязью.
-Бери!
-Беру!
Слова были потом. Много слов. Длинных и коротких, злых и добрых... Не было только равнодушных и безразличных. Не бывает таких на исповеди. Никогда.

Сидели долго. Так долго, что трактирщик уже заморился подтаскивать все новые и новые кувшины. Гости не закусывали. Мрачно наливались дешевым пивом, словно пытаясь затушить печи, дышащие в каждом. А печи те — горячи, без сомнения. Как бы не адовы. Но нет, наметанный глаз видит, что задумчивые пальцы старшего гоняют по залитому пивом столу серебряную монету, что молчаливый верзила перебирает звенья толстенной цепочки с образком. А цепь такова, что не на шее болтаться, а поперек Босфора протягивать. Только и шея под стать. Такую и опытному палачу одним ударом не перерубить...
- Что дальше, Гунтер? - сержант Мирослав дождался, пока назойливый трактирщик уберется подальше. Унеся за собой шлейф вони подгоревшего масла и прокисшего пива.
- Не знаю. - меланхолично ответил Швальбе и потянулся за кружкой. Ухватил. Грязная ручка вывернулась из ладони и упала вниз. Но до пола не долетела...
- Не роняйте, герр капитан!
- Спасибо, Хуго! - Швальбе кивнул Бывшему. Бывший — это прозвище. Так уж получилось, что Хуго Мортнес никогда не был тем, кем он был в данный час и в данное время. Он всегда был бывшим. Студентом, чернокнижником, пикинером, советником Особой Канцелярии Императора Священной Римской Империи. Советником, тоже, кстати, бывшим. Ну, то хоть Империя стоит. И стоять будет вечно...
-Так вот, о чем это я? - уточнил пьяный уже капитан.
- О будущем. - сержанта Гавела можно было сажать в какой-нибудь мастерской. И чтобы резцы упорных, но не особо умелых учеников резали из мрамора фигуру, олицетворяющую уныние. - -О нашем будущем.
-А его у нас нет! - радостно оповестил всех собравшихся капитан. И не менее радостно запустил кружкой в стену. Смятая ударом бедняга уныло откатился обратно. Точно под ноги компании. Кто-то поднял кружку. Мягкий металл сам собой гнулся под сильными пальцами, возвращаясь к исходной форме.
-Нет у нас будущего! - продолжил Швальбе. - И настоящего у нас тоже нет. Вот прошлое... - капитан замолчал, внимательно глядя на свою банду. - Вот прошлое у нас величественное, заслуженное и достойное песнопений. Так, Бывший?
- Ага. - за Мортенса ответил Отто Витман, тот, который спасся от зубов Морского Змея, и выжил потом в ледяных водах Немецкого Моря. - Мы достойны песен. А смысл?
- Нету смысла и не будет. Потому что там, где начинается жизнь — кончается справедливость и наступает полнейшая бессмыслица. - Кружку капитану так и не вернули, поэтому Швальбе размахивал в густом воздухе придорожного трактира пустой ладонью. Словно мух отгонял.
Камараден! - тяжело поднялся со своего места Густав, старый ландскнехт - «доппельзольднер». - А давайте я зарежу нашего хозяина.
- Эт еще за что ты его резать собрался? - тут же уточнил Мирослав. - Нам еще трупов не хватало. Кто пиво подносить будет?
-А чего он всякую гадость в пиво-то добавляет? - по-детски как-то попытался оправдаться Густав. - Капитан если начал философии разводить, значит все, мухоморов объелся. Или обпился.
-В жизни себе не позволял клиентов травить! - у хорошего трактирщика не только зрение хорошее должно быть, но и слух. Иначе не услышишь за гомоном людским, как сговариваются лихие людишки взять да зарезать кого. Компания в трактире сидела всего одна, поэтому ни одно слово мимо не проходило...
-Клади лупару свою на место. - миролюбиво сказал Швальбе воинственно настроенному хозяину. - Не то в жопу засунем, да картечинами всю твою дурь выбьем к чертовой матери. Не видишь — шутим.
- Шутники, мать вашу так... - грустно ответил трактирщик, но ружье, больше похожее на здоровенный пистолет, под стойку убрал. - А то повадились такие... Сидят весь день, пиво пьют. Под вечер уходят. И шутки все шутят и шутят, а потом трупы за околицей что ни день. Горлы зубьями перехваченные до кости. И виноград давленный кругом.
- Виноград? - хмель слетел моментально. И со всех сразу.
- Ну да. Виноград. - непонимающе уточнил трактирщик. - мелкий такой. Черный, кислючий, аж зубы сводит. И где его только среди зимы-то, находят? Подвалы, наверное, глубокие...

Несмотря на ночную пору, место нашли быстро. Да и как не найти, если на здоровенном норице, на всякий случай, накрепко привязанный к седлу, сидел трактирщик, уже не один десяток раз проклявший свой длинный язык. Да и вслух много чего прозвучало, когда капитан наемничьей банды, подскочил, чуть не перевернув стол.
И начал допытываться, сверля своими змеинными глазами, дотягиваясь до самого дна, вытаскивая на Свет Божий все потаенное... Но хозяину трактира прятать нечего было. Да и зачем? Да, сидели тут позавчера ландскнехты. Числом десятеро. Рожами — разбойники вылитые. Совсем не как ваши орлы, герр капитан, что Вы, что Вы...
Посидели, пять кувшинов пива выдули, да на ночь глядя и выдвинулись. Хотя, предупреждал он их. Предупреждал! А сам откуда знает? Так у нас тут каждая собака знает! Опасно в сторону Штутгартского тракта ездить. Особливо, если ночь в лесу Дракенштайна застанет. Почему опасно? Дык потому же, что собак в селе нету. Ни одной. Поняли? Поняли, герр капитан, по глазам вижу, что поняли.
Вот... А ландскнехтам сиднем сидеть осточертело, вот и рванули. То ли заказ их ждал, то ли кто из врагов в тех краях обретался. Да... А с утра на них как раз и наткнулись. Все десятеро в лохмотья порваны. И денег ни при одном. А мошна у каждого набита был. Да.. Он видел. И золото мелькало, и серебро было. Кроме денег? Все на месте. Что и удивительно. Для пришлых. Для нас, местных — не особо...
- Покажешь. - коротко сказал капитан. Трактирщик и оглянуться не успел, как уже качался в седле. А банда на рысях шла к нужному месту...
- Здесь. - сказал проводник.
Мог и промолчать. Красноречивее любых слов все рассказывал снег. Вытоптанный, окровавленный. И хранящий следы россыпи волчьих лап, уходящих в разные стороны от перекрестка.
Несколько солдат спрыгнули на землю. Остальные, перестроившись в круг, ощетинились стволами ружей. Трактирщику тоже сунули в ркуи тяжелый рейтарский пистоль.
Простояли недолго. С квадранс, не более. Капитан с одним из сержантов, на брюхе буквально използавшие залитый кровью перекресток подобрали какие-то неприметные частички, упрятали их подальше, в нагрудные кошели...
- Возвращаемся.
Назад ехали без спешки. Торопиться было некуда. Восходящее Солнце уже окрасило первыми лучами темные верхушки подступающего к Штутгарскому тракту леса, прячещего в своей глуши разгадки на многие вопросы...

- Вот значит как... - задумчиво протянула Охотница, перебирая густую поросль на груди сержанта. - Оказывается, Безумный Иржи сумел поссорится и с Церковью. Так, цепной пес?
- Я не пес!
- Не дергайся! - улыбнулась Охотница и прижалась сильнее. - Извини. Ты не пес. Ты — волкодав. Вы просто работаете вместе с доминиканцами. Не удивляйся. Хоть ты очень смешно это делаешь. То, что я Лесу, совсем не значит, что пропала для мира. Свои источники для сплетен и слухов. Птицы не знают границ. И им плевать на дрязги, копошашихся в грязи людей, возомнивших себя правителями мира. Птицы — выше. И чище.
- Ты же Охотница.
- И что? Я не нарушаю привычный бег жизни. Мы — не вы. Мы — Изначальные! И не фыркай, как жеребец, прямо в ухо! Не с крестьянской девкой в одной постели лежишь!
- С бывшей богиней — впервые. - согласился Мирослав. Тут же получив чувствительный толчок под ребро. - Но все же не стоит звать меня псом. Считай, что личное неприятие слова. Это все от зависти к твоим великолепным Хортам.
- Я так и поняла! - серебряным колокольчиком рассыпался смех. - Слушай, а расскажи, отчего на Иржи взъелись даже вы? Я понимаю, что Отцы Церкви безжалостно корчуют любое инакомыслие... Но Убийцы Старых?
- Он и нас допек. - коротко ответил сержант.
- Расскажешь? И не говори, что долго. Время течет с той скоростью, какую хотим мы. Так расскажешь?
- Расскажу. Тут нет тайн. Хотя и очень много грязи, перемешанной с кровью...

Кто-то говорил, что Иржи продал душу дьяволу. Кто-то возражал, что нельзя, мол, продать что-то самому себе. Неважно. Все равно, слишком много лет прошло с того времени. И всех свидетелей того времени давно уже пожрали черви. Они небрезгливы. И жрут всех, Что пправедников, что грешников...
Хотя, нет, не всех. Например, рыцаря Йомберга сожрать тяжело. Он превратился в серый невесомый пепел, когда посреди свадьбы, в церковь влетела шаровая молния. Герой последнего Крестового Похода вел к алтарю невесту. Прекрасную как Солнце, уроженку далекой Московии. Ее имя не сохранила история. Но сохранила память «Детей».
Ярославой звали ее. И приходилась она родной сестрой Крысолову...
Никто и понять ничего не успел, как полыхнула вспышка испепеляющая, разом умертвив всех в часовне. Лишь служка уцелел, за алтарь вовремя свалившийся. Он и рассказал, как соткался из воздуха человек посреди пепелища. Черный человек без лица. Толкьо бездонный провал под капюшоном. И как хохотал тот человек, и как спорил с молчащим распятием. Как доказывал что-то, размахивая руками. Цепкая память подвела. Осталось лишь имя. Шварцвольф. Георг фон Шварцвольф.
Черный волк не оставил без внимания свидетеля. Служка пропал через несколько дней. Бесследно. Лишь остался потек крови на стене комнатушки. На то похоже, когда голодный волк клыками полосует по жилам кровеносным...
Волк прыгнул. Но опоздал. Кому следовало знать — уже узнал. И прощать не собирался. Брат погибшей девицы исчез, имея перед пропажей долгий разговор с духовником рыцаря Йомберга. О чем говорили — осталось неведомым. Но духовника, благочестивого отца Франко, через месяц видели в Риме...
Шварцвольф перестал прятаться через век. Когда умерли все, кто помнил его. А те, кто помнил помнивших, стал слабоумным стариком... Везде, где лилась кровь, мелькал человек с лицом, спрятанным в тени капюшона.
Везде, где лилась кровь и полыхало пожарище войн, всюду оставлял он свой след. След черного волка, измазанного чужой кровью и болью...
Английский король возжелал вернуть принадлежащую себе Гасконь. А французский король был против. И началась война, опустошавшая плодородные земли, выпивающая силу двух народов, разделенных Проливом.
Шварцвольф кружил над войной словно демон. Пропадали бесследно сановники. В редкие дни перемирия погибали целые отряды, предавали верные друзья, вознеслась дымом в небо Орлеанская Дева... И пламя войны вспыхивало с новой силой, питая ненавистью мира основу силы Шварцфольфа. Основой этой был Зимний Виноградник. Злое чудо, дающее плоды даже в зимнюю пору. Корни его уходили в землю, но раскидывались везде, где на снег проливалась горячая кровь, дымящаяся на морозе. Или где сухая земля жадно впитывала пролитый жизненный сок из отрубленных голов. И каждая срезанная гроздь порождала новые беды. И, казалось, нет спасения. И мира не будет больше никогда...
Тогда-то, и снова вышел в свет Крысолов. Но он был не одинок. С ним вместе были десятки воинов, обученных всему, что умел командир. Они называли себя - «Дети Гамельна». И были родом все из маленького города на юге Германии. А за спиной Крысолова грозно возвышался Ватикан. И скалили зубы собаки на гербе святого Доминика...
И Георг бежал, оставив за спиной немногих слуг и вырубленный под корень Виноградник. Но по прихоти Судьбы, а может и по попущению Дьявола, Шварцвольфу удалось сберечь росток, а может и не один...
На следы демона во плоти ищейки Ордена наткнулись нескоро. За пару лет до начала Войны. В Чехии. Там-то, Шварцвольф и сменил имя «Георг» на «Иржи». И стал осторожнее. Он заручился поддержкой многих князей мира сего, и снова выросла неодолимая обычным человеком ограда, хранящая за собой смертельно опасные лозы.
1618 год. Майские сумерки над стобашенной Прагой, европейским драконом. Огни, колокола, толпы на площади. Из окон ратуши под гиканье и хохот радостной толпы летят на мостовую ненавистные правители — католики. Пражские дефенестрации. Ставшие роковыми для Европы, в тот день снова окунувшейся в войну...

- Убийца Старых... Ты удивляешь меня каждую минуту нахождения рядом. Что будет завтра?
- Завтра? - Задумался сержант, растянув размышления на долгие минуты. - Завтра Шварцвольф умрет. На этот раз — окончательно. И мне плевать какой ценой.
- Ты хочешь покончить с ним или с войной?
Ответа не было долго. Охотница даже привстала на скомканном ложе, чтобы заглянуть Мирославу в лицо - не спит ли сержант, окунувшийся в воспоминания. Нет не спит. Толкьо беззвучно шевелит губами. То ли разговаривает сам с собой, то ли шепот его настолько тих, что не слышен даже богине...
- Я хочу отомстить. Не более, но и не менее. И все. Остальное потом. - сержант пристально посмотрел Охотнице в глаза. - Из-за него погибло слишком много хороших людей. И погибнет еще.
- Надеюсь, ты не слишком горд, чтобы отказаться от помощи? - тихо прошептала Охотница.
- А зачем тебе? - удивился Мирослав. - Иржи силен, но не настолько, чтобы угрожать твоему покою.
- Покой — на погосте. - неожиданно обозлилась Охотница. - А я - живая. Не забывай.
- Я помню.
- И это хорошо. - тут же успокоилась девушка. - Что случилось? Почему Вы не сумели? Если хочешь — молчи.
- Хочу. Но не могу.

Капитана Швальбе давно не видели таким. Раздосадованным. Хотя нет, вернее всего выразился сержант Гавел:- «будто пыльным мешком из-за угла шарахнутый.». Гавел выдал мудрую фразу и истово перекрестился. А капитан, серой тенью самого себя, шатаясь на каждом шагу дошел до лавки и бессильно упал на нее. Словно успел потерять за три недолгих шага хребет. Или сумел становую жилу надорвать. Трактирщик, завидев бледного капитана поспешил пропасть в недрах таверны от греха подальше. Он еще от ночной поездки до конца не отошел. И пусть солнечные лучи уже насквозь пронизывали помещение, кошмары темноты еще прятались по углам, скрываясь за нависшей неопрятными клубками паутиной...
- Мы словно под колпаком сидит. Стеклянным. - через пару долгих минут устало сказал Швальбе, отвечая на незаданный бандой вопрос.
- То есть.. - начал Мортенс. Бывший крутил в руках серебрушку. Монета мелькала в тонких пальцах так быстро, что казалась невидимой.
- Именно. - верно понял капитан. - Дебич оповестить мы не можем. Разве что, - Швальбе горько усехнулся. - Почтовой вороной. Голубь загнется по такому морозу.
- Рискну. - первым, опередив прочих, поднялся из-за стола Густав Вольфрам. Густав армейскую карьеру начинал в ландскнехтах, и по старой привычке не расставался с цвайхандером, служа постоянной целью для оттачивания острых языков окружающих.
- Уверен? - Швальбе понемногу отходил от страшного напряжения. И уже не казался земным воплощением всадника на бледном коне. - У Шварцвольфа тут логово. Не тебе объяснять, что это значит.
- У него — оборотни. А я - волчья пена. - угрюмо оскалился в ответ старый доппельзольднер, любовно поглаживая рукоять меча, обтянутую поистершейся шагренью. - Да и вообще, кому нужен старик на кляче, когда через несколько часов прямо в пасть полезет аж полтора десятка откормленных людишек?
- Ты в своем праве, Густав. - кивнул Швальбе. - Что, кому и как, знаешь не хуже меня.
С гонцом не прощались. Плохая примета. Только молча похлопывали по плечу, словно благословляя. А может и благословляли. Легко быть храбрым среди других. Но почти невозможно остаться смелым в одиночку. Когда с одной стороны ты, твой конь, цвайхандер и пяток пистолетов. А с другой — стая полуночных вервольфов....
Вольфрам доберется. Обязательно. Иначе никак нельзя. В Ордене узнают быстро. Достаточно уйти подальше. Лиг пять-шесть. По свежему снегу, занесшему тракт на два локтя в высоту.
- Выступаем через два часа. Проверить оружие. Завещание написаны?
- Ага. «Завещаю труп свой хладный, вервольфам на сожрание и поперек горла становление»»
- И своей первичной формой на землю грешную возвращение сквозь желудок создания нечеловеческого! - окончил шутку Швальбе. И хлопнул ладонью по столу, чуть не перевернув пустые тарелки. - Время пошло, девочки!

Лошадей с собой не брали. Всадник посреди леса — слишком легкая цель. Неуклюж, высок. И снегу в зарослях еще больше. Стволы да ветви задерживают. Вот и выростают сугробы высоченные, чуть ли не в рост сынов человеческих. А в тех сугробах вервольфы сидят, в засаде.. И сучья прячутся, которые очень любят ноги конские ломать, ловя в перехлесте...
Вообще, правильнее было бы остаться в деревне. Забаррикадироваться в таверне, занять круговую оборону, постреливая из ружей по неясным теням, мелькающим поодаль.
Только присутствовала одна мелочь, что вовсе даже не мелочь. Щварцвольф бросит своих оборотней по округе. А брать на свою совесть жизни трех сотен селян... Швальбе всю жизнь считал себя негодяем. Но не настолько, чтобы обрекать на лютую смерть стольких. Собой жертвовать проще. Это еще Иисус показал. Да и привычнее как-то...
До того места, где в лес уходила основная цепочка следов добрались около двух часов пополудни. Успевали. Готовились без особой спешки. Расчехляли ружья, проверяли пистолеты, доставали из вьков факела. Светлого времени в запасе оставалось еще около терх часов, но три часа — это очень мало. И в чаще темнеет намного быстрее. Да и как приятно, порой, ткнуть пламенем в оскаленую рожу и услышать жалобный вой, смешанный с вонью паленной шерсти...
Капитан бросил быстрый взгляд на банду. Все как обычно. Как сотню раз до этого дня было.
Сержант Гавел задумчиво проверяет заточку старинного фальшиона, Бывший быстро-быстро шепчет молитвы. Из которых минимум половина вовсе не христианских.
Моряк Отто проверяет на отрыв чешуйки на панцире. Витман его содрал с невезучего поляка. Попался гусар на клыки волчьи в ночь безлунную, и помер. А хозяйственному Отто такая нужная штука пригодилась. Поверху блях стальных налепил. Теперь и пулю на излете остановит. И любой клык хрустнет. Даже самого злобного вервольфа...
- Готовы? - спросил Швальбе. Ответ не нужен. И так ясно, что готовы все и каждый. Но! Ритуал. Есть такое понятие.
- Завсегда готовы! - так же привычно ответил сержант Мирослав, шутовски салютуя пистолетом. Любит его сержант. Тяжелый рейтарский. С тремя картечинами из чистого серебра в длином стволе. Убить не убьет, но покалечит исправно. А там сержант и второй из-за широкого пояса выдернет, и третий, и четвертый...
- Ну, раз готовы, тогда вперед! - скомандовал капитан, и первым шагнул под полог Штутгартского леса. За ним потянулись и остальные, выстраиваясь в цепочку. Слишком снег глубок, чтобы разворачиваться обычной цепью, пригоднй дял схватки с любой лесной нечистью...
Двое, оставшихся с лошадьми вслед ушедшим смотрели недолго. Тут же завернули лошедей, и нахлестывая погнали маленький табун обратно в деревню. Оставлять ночью посреди поля - смерть неизбежная. А лошадей жалко. Все же твари Божьи. Да и обучены изрядно. Нам не понадобятся — другим в пользу станут...
Снега оказалось неожиданно мало. Всем расчетам вопреки. Банда тут же сбилась поплотнее, ощетинившись ружьями. Следы шли четкие, не ошибешься, и не промахнешься.
- Засада? - выдохнул Мирослав, словно бы невзначай оказавшись рядом со Швальбе.
Капитан молча ухмыльнулся и пошел дальше, словно и не заметив вопроса. А может потому, что сержант ответ сам знал. Но вслух сказать боялся...
Тишина нарушалось только звуками дыхания и скрипом снега под ногами. А потом, вдруг со всех сторон ударил, разрывая уши вой атакующей Стаи.

Оборотней было не много. Их было очень много. Слишком много для полутора десятка бойцов. Пороховой дым густой пеленой тут же затянул поляну. Перекрыл напрочь видимость. Хотя, не нужна она для рукопашного. Не надо видеть на версту вокруг, когда летит на тебя мохнатая туша, клацающая зубами в палец длиной.
Надо в сторону отшагнуть, мимо себя врага пропуская, и в бок ему корд по рукоять вбить. Или с оттягом полоснуть по открывшемуся затылку, чуя, как под тяжелым клинком хрустят кости черепа. Усиленные заклятиями, но все же бессильные против фальшиона, освященного кровью.
А когда упадет тело, успевшее умереть и обернутся, всадить в неловко распластавшегося на вытоптанном снегу голого человека пулю-серебрушку. И повернутся, встречая следующего зверя...
И понять, через долгие минуты, растянувшиеся часами, что осталась вас ровно пятеро. И что нет ни одного заряженного пистолета или ружья. И что сжимает уставшая рука не старинной работы меч, а куцый огрызок, обломившийся почти у рукояти. И что смотрять на вас под сотню пар налитых кровью глаз. Переполненных ненавистью...
И останется тебе только плюнуть под ноги, в кроваво-снежную кашу. И пойти в атаку. Последнюю. Зная, что не пройдет и мига, как сомкнутся на горле клыки, и как хлынет густым потоком кровь. Не различимая уже...
А потом, вдруг осознать, что вокруг нет никого. Ни врагов, ни друзей. Только занесенный снегом. И что нет сил ни идти дальше, ни пермотать остатки руки. А хватает, лишь сползти, обдирая спиной дерево, ставшее временной опорой. И закрыть глаза, чувствуя, как подкрадывается обманчивое тепло, готовое погрузить в сон.