Для раздражения, в том числе и досады на Авигдора Золотаренко, у Аркадия была не одна причина. Да, выпуск зажигалок налажен. Пока мелкосерийный, двух типов – медные, без особых изысков, и в серебре, с чеканкой. Дорогие шли как бы не лучше дешёвых, впрочем, сравнивать пока возможности не представлялось – всё улетало мгновенно, несмотря на значительную цену. Но на прообраз китайского производства продукция семнадцатого века походила слабо. И стоила – даже без накрутки за эксклюзив – очень дорого.
Высокая цена имела объективные причины. Зажигательным устройством пока вынужденно ставили колесцовый замок, точь-в-точь такой, какой устанавливали на дорогие пистоли. Без приехавших мастеров на Дону такое сложное устройство и скопировать-то не смогли бы, содержало оно множество деталек тонкой работы и пружину. Соответственно, весила зажигалка, по прикидке попаданца, с пару местных фунтов или около килограмма.
Добившись успеха в производстве такой востребованной продукции, Авигдор напрочь забросил эксперименты по изготовлению миниатюрной зажигалки, приняв живейшее участие в штамповке уже проверенной продукции. Пришлось Аркадию вспомнить читанную в молодости книжку Станиславского и сыграть для одного зрителя. Подействовало. Работа над миниатюрной зажигалкой возобновилась. Что, впрочем, не обещало быстрого успеха. В примитивной простоте китайского ширпотреба, были тонкости невозможные здесь и сейчас. Например – колёсико из какого-то хитрого сплава, сталь для его замены подходила плохо.
Хватало проблем и по другим проектам. Золотаренко, отвлёкшись от увлекательнейшего дела – извлечения прибыли – вернулся к работам по самописке и часам.
Самописку – также очень грубый аналог изделия из будущего – была надежда скоро запустить на поток. Главной проблемой в ней оказалось перо и обеспечение нетекучести резервуара для чернил. В связи с отсутствием доступных пластика и алюминия пришлось делать авторучку из стали. Естественно, и это изделие миниатюрностью и лёгкостью не отличалось. Все первые экземпляры решили изготовлять в подарочных вариантах – серебрёными или золочёными. Изначально ясно было, что те, кому такая ручка нужна – писаря, дьяки, канцеляристы – ещё очень долго о ней только помечтать смогут.
Учитывая возможность копирования другими людьми, обдумав ситуацию, постановили выпускать в свет сразу большую партию самописок. Несколько в подарок атаманам и государям, остальные в продажу любому желающему. Правда, слово «любой» в данном случае включало очень ограниченный круг лиц, имеющих огромные деньги. Потому что имеющих просто большие задавила бы амфибиогенная асфиксия, в просторечье – жаба. На короткое время авторучки намеревались сделать статусным товаром. Знакомцы Авигдора уже ожидали поставки необычного технического новшества сразу в нескольких европейских столицах.
Неожиданные неприятности пошли от вроде бы показавших надёжность керосиновых ламп. Один за другим последовали несколько пожаров от их применения. Большая часть, как установил расследовавший по Азову и окрестностям Аркадий, произошла от небрежного, неправильного обращения с этим огнеопасным предметом. Наиболее неприятный – во дворе атамана Кошелева, осуществлявшего руководство всеми донскими землями, в отсутствие пошедшего в поход Татаринова. К счастью, именно во дворе, а не доме. Дом атамана не пострадал, да и на состоянии его нервной системы сгоревшая летняя кухня вряд ли сказалась. И не такое ему видеть и переживать приходилось.
Кошелеву лампу заменили, других уличили в пренебрежении правилами безопасности, что, мол, и привело к пожарам. Только вот пожар в одном из цехов такому удобному объяснению не поддавался. Там освещением заведовал очень ответственный человек, но вскоре после очередной заправки керосином лампа взорвалась, устроив пожар. Не только убыточный, но и тормозящий развитие станкостроения.
Самое тщательное расследование случившегося нарушений в использовании осветительного прибора не выявило. Именно этот эпизод подтолкнул Аркадия к мысли, что, по крайней мере, часть пожаров вызвана не неверными действиями пользователей, а неправильно изготовленным горючим.
«Дьявольщина! Наверное, не случайно керосинки работали на керосине, а зажигалки на бензине? А у меня разделение светлых фракций на выходе… эээ… условное. То есть к керосину мог подмешаться бензин, а к бензину керосин, а то и соляра… учитывая, кому этих лампочек надарили, надо срочно предпринимать меры по более точному разделению. Лучше выделить середину в отдельную фракцию и использовать её для производства взрывчатки или ещё чего».

техническая прода...

Меня заклевали на СИ, что я уделяю мало места гг и его проблемам. Вообщем-то, правильно клевали, вчерашний пост буду править, начало картонное, да и сегодняшний... возможно. Суховат.

он не суховат, это просто дайджест коммерческих новостей

Пока не правится написанное, вот кусочек начала 5 главы:



Несколько дней после битвы стали для Богдана самыми хлопотными и выматывающими за всю жизнь. Многие десятки тысяч убитых, причём не только своих, но и чужих, необходимо было срочно захоронить. На это ушло боле полутора суток. Хоронили погибших в братских могилах, вперемешку, поляков, казаков, немцев, калмыков и татар. Священнослужители вынуждены были смириться с необходимостью проводить обряды над одной могилой одновременно. Понимая, что здесь казакам не удержаться, во избежание осквернения могил Хмельницкий запретил проводить захоронение по конфессиям.
Такое решение не понравилось многим, но всё сильнее давивший на обоняние запах разложения помог гетману продавить именно этот способ упокоения мёртвых. Своим он объяснил, что при отходе войск из этой местности цивилизованные поляки немедленно кинутся гадить на останки погибших врагов, а поляков никто и не спрашивал. Набравшегося наглости ксёндза, посмевшего спорить, вразумили кулаками, выбив зубы и сломав челюсть. Хотевшего его зарубить Золотаренко Богдан остановил. Появление лишнего католического святого, погибшего от руки схизматика, ему было совсем не нужно. Особенно перед грядущими переговорами с королём.
На лугу, послужившем местом битвы, выросло несколько высоких курганов. Глубокие могилы невдалеке от Вислы не выроешь, пришлось озаботиться насыпкой больших курганов. И число их всю неделю стояния на этом месте победителей росло. Очень многие раненые не выжили. За пленными, за исключением самых тяжёлых – тех «милосердно» добили сразу – ухаживали почти так же хорошо (или плохо, как посмотреть, уровень медицины тогда если и поражал, то невежеством), как за своими, но выживаемость у них была существенно ниже. Раны победителей действительно заживают лучше, чем побежденных.
Серьёзной проблемой стала свара среди победителей. Точнее, несколько разновеликих конфликтов. Возглавлявшие калмыцкое войско сыновья Хо-Урлюка испугались огромности собственных потерь и, соответственно, наказания от отца, устроили безобразный скандал гетману. Однако отсутствие возможности угрожать силой скоро вынудило их пойти на компромисс. Получив для разграбления самый большой кусок вражеской территории, они отправили часть кочевников с полоном из польского лагеря и начали переправу через Вислу. Сандомирскому воеводству предстояло ещё раз пережить монгольское нашествие.
У черкесов произошло вооружённое выяснение отношений между двумя родами натухаевцев, вылившееся в мини-сражение, привёдшее к нескольким десяткам трупов. На грани подобного были и два балкарских рода, их удалось развести в последний момент.
С предъявой к своему кошевому атаману явилось несколько влиятельных сечевиков, запорожцы требовали большей доли в добыче. Этих успокоила перспектива разграбления Люблина и Сандомира, других городков и замков этих воеводств.
К названным городам, Холму, ещё к нескольким поселениям отправились отряды пехоты и артиллеристы с обозами. Богдан знал, что на востоке и юге Польши после прошлогоднего разорения запасы продовольствия в городах истощились до предела, а урожай этого года ещё не собран. Осада – без малейшего шанса на скорый приход помощи – обрекала их на быструю сдачу. Так же раньше планировался и поход к Кракову, находившемуся в подобном положении, но подсчёт собственных потерь поставил на этих планах крест. По-крайней мере, в этом году.
Выяснилось, что казаки потеряли две трети артиллеристов, а это были ценнейшие специалисты войны. У пиратов Карибского моря хороший канонир получал порой долю большую, чем капитан. Заменить погибших пушкарей в ближайшее время было нереально, да и к уцелевшим стоило отнестись с бережением. В передней линии табора, пусть смертью героев, но погибло около половины лучших стрелков запорожского и донского войск. Также больше половины потеряла гетманская пехота. Это связывало руки Хмельницкому в отношениях с атаманами Сечи, от опеки которых он надеялся вскоре освободиться. Гетманскую армию предстояло восстанавливать.
Наконец, вопреки расчетам, пороха у поляков захватили немного – те его успели выстрелять – а свой тоже был использован сверхлимитно. Это очень ограничило планы на разграбление больших территорий.
С ведома атаманов и союзников, Хмельницкий написал предложение о перемирии и переговорах о прочном мире королю Владиславу IV. Ещё раньше были отправлены послания о великой победе над польским войском и его полном уничтожении всем соседним государям, дожу Венеции, императору, персидскому шаху. Получили такое известие и в Стокгольме.
К этому времени страдавшая от недостатка продовольствия шведская армия была, ещё быстрее, чем в нашей истории, вытеснена из Чехии имперской армией Галласа. По призыву магнатов-протестантов о спасении от дикарских орд две шведских армии вторглись в Польшу. Бреннер с сорокатысячной армией вломился в западное Познаньское воеводство, а двадцатитысячная армия маршала Швеции графа Горна атаковала польское Поморье из шведского.
В это же время Станислав Любомирский, вырвавшийся среди немногих из битвы на Висле, поднял в Кракове знамя восстания против короля, объявил рокош. К нему сразу же стали стекаться шляхтичи, по каким-то причинам не попавшие в армию или проигнорировавшие призыв короля. Сначала из Малой Польши, а потом и из Мазовии и Подляшья.
Один бог знает, как бы всё повернулось при жизни Густава Адольфа, однако в тридцать девятом году, через семь лет после его гибели, шведская армия даже не пыталась притворяться рыцарским войском. Везде, куда вступала нога шведского солдата, царили страх, убийства, грабёжи и изнасилования. Попав в не ограбленные районы Польши, исстрадавшиеся от голода и лишений солдаты, большинство которых к шведской нации не принадлежали, отрывались по полной программе, вымещали на мирных жителях и гордых шляхтичах обиду на их сытый вид.
А здесь и Владислав разослал по всей Польше послания о заключении им перемирия с казаками и их обязательстве не распространять в этом году разорение вне двух приграничных воеводств. Это известие весьма отрицательно сказалось на рокоше Любомирского. Шляхта Мазовии и Подляшья валом повалила домой, ведь, участвуя в восстании, они рисковали навлечь на себя не только королевскую немилость, но и атаку казаков с союзниками.
Не встречавшие поначалу сопротивления совсем, шведы очень скоро столкнулись с первыми «цветочками» партизанской войны.

Кусочек переделки ночи перед битвой:

Но наиболее действенным оказался обстрел из луков. Несколько сот казаков с хорошими луками в плохо различимой ночью одежде, с обмазанными сажей лицами подошли на несколько десятков сажен к валу и начали пускать стрелы через частокол, навесом, ни в кого конкретно не целясь. На восточную часть лагеря посыпался град из стрел. Неприцельность обстрела менее смертоносным его не делала. Уж очень тесно пришлось располагаться в лагере его обитателям. Легко пробивая ткань шатров стрелы поражали прилёгших отдохнуть их обитателей. Люди, кто, наспех одевшись, а кто и полураздетый, поспешили покинуть опасное место. Лагерь забурлил.
Немалая часть вынужденно покинувших свои шатры шляхтичей кинулась к королевскому шатру с требованием прекратить это безобразие. Охрана, естественно, их к Владиславу не пустила, опасаясь покушения на жизнь монарха в темноте и толчее. Полные сознания собственной значимости гордые паны устроили громкий скандал, набирающий обороты и грозящий вылиться в нечто более опасное. Кое-кто уже начал хвататься за сабли, в ответ охрана чуть было не открыла огонь.
Король вынужден был выйти к протестующим и долго уговаривал их успокоиться. Из толпы, которая к этому времени собралась перед цепочкой охраны, послышались оскорбления монарха, прямые угрозы его жизни. Владиславу пришлось проглотить их, сделать вид, что не слышал обидных слов. Для снижения накала ситуации он приказал послать на разгон стрелков наёмников, отряд из Германии и предложил всем желающим присоединиться к нему.
Такое предложение действительно разрядило обстановку, горлопанам, не желающим принять участие в вылазке легко заткнули глотки. Но положение вокруг на отдых перед битвой походило мало. И в других местах вынужденные переселенцы поднимали шум и лишали покоя, пусть относительного, других. То тут, то там возникали даже схватки за место в шатре вне зоны обстрела. Неожиданно стали раздаваться выстрелы и шум схваток в покинутой большинством зоне выпадения стрел. Приказом панов – пошедших поискать безопасного местечка – оставленные там для охраны скарба хлопы, пытались защитить шляхетское добро от мигом налетевших на бесхозное, как они решили, имущество мародёров.
Реагируя на сложившуюся ситуацию, польские канониры открыли огонь картечью. Паля в поле, наугад. Нельзя сказать, что они не попадали, потом, утром, выяснится, что четверть лучников погибла или получила ранения. Да и стрелки из ружей находившиеся вне зоны достижимости картечи не обошлись без потерь. Война.
Тем временем разозлённые шляхтичи и следовавшие за ними немцы (не идти же гордым шляхтичам сзади быдла!), повалили из ворот лагеря в поле. Дежурившие невдалеке пластуны подожгли заблаговременно приготовленные костры, подсветив, таким образом, выходящих и ретировались. Отошли и находившиеся невдалеке лучники. Зато по толпе, идущей по мосту, открыли огонь стрелки, заранее занявшие позиции вне достижимости картечи с вала. Промахнуться по такой мишени казаки не могли, мост превратился в подобие лобного места.
Убитые и раненые падали на настил, где ещё живые быстро превращались в мёртвых, затаптываемые выходящими позже. Все спешили покинуть обстреливаемое место, и попытка поднять упавшего товарища могла стоить жизни. Никак нельзя назвать везунчиками и свалившихся с моста в ров с водой. Уровень её в этом месте был на добрый аршин ниже поверхности земли, большинство раненных не имело возможности выбраться из воды, а спасением их озаботились слишком поздно. Потерявшие же сознание тонули сразу.
Преодолеть мост совсем не означало спастись. Разбегаться, терять контакт с товарищами участники вылазки не решались. Соответственно расстрел их продолжился и на земле. Попытка затушить костры удалась не сразу – политые нефтью поленья тухнуть не спешили, а пытавшиеся их погасить люди отстреливались в первую очередь. Остальные поляки и немцы двинулись толпой вперёд. Хотя с таким же успехом могли повернуть налево или направо. К этому времени их обстреливали уже сотни человек, вскоре к обстрелу присоединились и лучники.
Активную стрельбу по казакам в поле открыли и поляки с вала. Но им-то пришлось стрелять по отдельным, неразличимым с вала фигурам, на вспышки выстрелов, естественно почти все их ядра и пули летели мимо. Да и не было у них такого навыка для ведения боя ночью, в темноте.
Продвинувшись на пару сотен шагов и обнаружив, что потеряли от обстрела не менее пятой части, участники вылазки потеряли настрой на бой и обратились в бегство. Находившиеся в поле казаки успели уже подобраться поближе, их огонь в спины оказался ещё более губительным, чем выстрелы в лицо. Очень повезло вышедшим последними и прибежавшими назад первыми. Среди них многие успели проскочить обратно, зато для бежавших следом мост превратился в ловушку. Стремление оказаться побыстрее за валами и частоколом сыграло с ними злую шутку. На узости настила возникла давка унёсшая десятки жизней. Так и не сразившись с врагом врукопашную, участники вылазки потеряли почти половину из числа прошедших через ворота ночью. Казалось бы, меньше тысячи человек, немного для огромного войска, но у короля и гетманов появилась новая проблема – вдохновлять людей на битву после вчистую проигранного ночного боя.
Помимо вылазки, трижды до утра поднималась ожесточённая стрельба у частокола. Усиленные дозоры там начинали палить в поле, будто враги уже идут на штурм, расследования потом так и не выявили виновников бессмысленной, вредоносной панической стрельбы. В общем, выспаться этой ночью у поляков смогли только глухие. Всем стало ясно, что ещё две-три таких ночи и бегство из польской армии превратится в неостановимый поток.
Разведчики донесли королю, что враги построили большой лагерь невдалеке от поля боя и в воде нуждаться не будут. Это донесение резко меняло ситуацию. Получалось, что королевское войско само загнало себя в угол, а враги имеют возможность выжидать удобного момента для битвы.

фраза из женского романа, а не про калмыцких царевичей

тогда это не победа а поражение.
ужосс
нет явно стоит подумать чего и как
а почему столько пушкарей то сгинуло?

Бывает, что и мужчины ведут себя... не по мужски. Именно в состоянии испуга перед строгим папой. Но фразу наверное поравлю.

Да нет, победа, даже не Пиррова, но... и не сильно радостная для Хмеля. Мне показалось неуместным показывать сплошные ЛЁГКИЕ победы, даже при помощи попаданца это уж слишком ненатурально. Победа же потому, что полякам тако войско просто больше не собрать. НИКОГДА. Здесь не преувеличиваю, в реале близкая по силе армия у них была только раз и побила Хмеля, правда, не без предательства татар. Сегодня хотел првить само сражеие, но в голове вата, завтра.
Пушкари были отдельно от табора, за исключением тех, кто из трёхфунтовок стрелял, вот на одном из флангов поляки их и накрыли, завалив полосу препятствий конскими и своими трупами. Пушки-то остались, а пушкарей порубили.

ну спорить не буду.
но класть пушкарей да еще в таком числе - большого ума нет - на позиции надо было выдвигать пехоту...
ну да ладно вам виднее

Из пехоты удар гусарии могли выдержать только шведы, да и то через раз, даже реже. По задумке, полосы препятствий и картечь должны были уберечь артиллеристов, но не все планы удаётся воплотить в жизнь. Собственно, свою задачу по прорежению польской кавалерии, лишению её копий, пушки выполнили, сильно способствовав победе. А огромные издержки... у всякй медали две стороны.

не понял
прямая атака на реальную артбатарею да еще и укрепленную и с предпольем толковым - ерунда полная - никакая гусария не справится - потеря скорости и амба
залп на коротке картечью и в принципе все
строй то у гусар был в два- три ряда - первый и второй - с копьями а следом просто всадники
выкосить первых залпом вполне реально.
то есть атаковать гусарами батареи это самоубийство

Вы забыли о времени и скорострельности пушек. Тогда пушки были вспомогательной силой, только несколько лет до этого стали что-то реально значить. Опыта строительства надёжных полевых укреплений для артиллерии не было вообще. Сколько я ни читал о битвах 30летней войны, о них упоминаний не встречал. Максимум их ставили на холм. Гусария, Вы правы, и не справилась, но за ней шли в атаку панцирники, рейтары, литвины и хорваты... Вот они-то ослебших от собственных выстрелов пушкарей и вырезали. Полоса препятствий перед позициями оказалась слишком узкой.

Бедолаги считали, что после выстрела ядрами у них больше 5 минут, если не 10, а их ждал сюрприз. Однако потом пушкарей погубила собственная скорострельность - погода была безветренной.

нет не так
вы очень ошибаетесь
строили и защитные сооружения и самое главное - были гуситы с их таборами.
так что принципы защиты артиллеристов ясны
по сокрострельности - а кто про нее? я про залп на коротке картечью - уж это ГГ мог допетрить если уж нарезные пушки сделал и прочую ерунду?
понимаете?
то есть получается простые и правильные решения он не внедрил а всякую лирику - не вопрос?
ну елки...

про прошедших по труппам гусарии панцирников - и вырезанных в дыму пушкарей - имхо лирика
ну честно
да разбежались бы они ка краз пользуясь дымом
ну и опять же - вы так описываете что получается пушкари ваще одни стояли
и еще - по телам гусарии проскакать не получится да и строя не будет значит просто не получится у панцирных натиска и их порубят в капусту - страшен не гусар страшен натиск лавы-строя конного.
а елси скорости нет - то все остальное лирика

В Европе они уже вышли из моды. Именно из-за артиллерии. Из пушек легко разбить табор. А строить для них укрепления ещё не наловчились. Просто у поляков пушек обычно было меньше, чем у казаков. Поэтому-то здесь табора и задержались. Но из табора из больших пушек стрелять неудобно. Для защиты использовали полосу из чеснока и ямок. Но из-за необходимости конратак её сделали неширокой. Посчитали, что при резко увеличившейся скорострельности хватит и этого. Ошиблись. Но об оывраге я забыл, спасибо, часть пушкарей конечно спаслась.

Нет, там и пехота была. В окопах, она-то уцелела. Собственно работу по прореживанию польской кавалерии, пушкари и стрелки выполнили, удар на конницу ослабили. Это знакомая картина - надо выбить танки гусар и панцирников и победа обеспечена. А делать победу безошибочной и с малыми потерями... не могу. Уж очень рояльно, ведь именно так победили в 38 у меня. Хмель тоже не робот, мог и ошибиться.

так и выкопайте окопы для пушкарей
пусть туа пососкакивают когда конница прорвется а из глубины обороны ударьте залпом из мушкетов и амба коннице

Не в этой битве. Если француы в 1914 году в первые дни окопами брезговали, то в 17 веке, дла артиллеристов... просто не догадались. И не учли эффект скорострельности - облака дыма, и другие ошибки делали. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Хмеля в таком даже враги обвинить не смогут, а попаданца на пол боя не было, он в Азове.

Битва после переделок



Рассвет весь польский лагерь встретил на ногах. Уже через полтора часа после восхода солнца в шатре короля собралось командование армии. Все магнаты, а командные должности в армии традиционно занимались именно ими, выглядели невыспавшимися, злыми, помятыми. Впрочем, последнее было нормой для того времени – выпуск утюгов наладили недавно, пользовались этим новшеством в Азове и Чигирине, да может быть при дворах основных союзников – России, Молдавии, Валахии и Трансильвании. Повелителям этих государств новомодные девайсы пошли в числе дружеских даров, наравне с зажигалками.
Естественно, в лагере не спали не только командиры, вряд ли там кто вообще смог уснуть в поднявшемся ещё в начале ночи бедламе. Разве что самые прожжённые наёмники, способные спать где и когда угодно, лишь бы не мешали им конкретно. Таким шум, даже громкий, был глубоко безразличен. И подавляющее большинство ночная какофония если и запугала, то ненадолго, в начале. К утру людей охватила нормальная в таких случаях злость на негодяев, лишивших их сна. У них появился лишний повод ненавидеть своих врагов. Катастрофический исход ночной вылазки на боевом духе не сказался.
Впрочем, многочисленные пастыри различных вероисповеданий успели настроить своих прихожан на бой до этого. Даже совсем не малочисленные православные считали изничтожение бунтарей и дикарей Богоугодным делом. Ведь Господь велел повиноваться властителям земным, а Владислав в глазах всех был законным, общепризнанным королём. Ну, а уж католические ксёндзы… там призывы защищать истинную мать – Святую католическую церковь не сходили с уст, а кое-кто из впечатлённых прихожан готов уже был идти на врагов хоть с голыми руками.
О настроении верхушки и говорить не приходилось. Привыкшие считать себя чуть ли не полубогами, требовавшие от окружающих исполнения любых, в том числе – самых диких капризов, магнаты были лишены отдыха. Многим пришлось принимать участие в организации отражения возможного нападения врагов. Ни для кого не было секретом умение казаков воевать ночью, для того времени совершенно нехарактерное. Именно это знание, особенно после его демонстрации – уничтожения решившегося на ночную контратаку отряда наёмников – и удержало короля от активных действий до рассвета. Однако переживать ещё одну такую ночь ни ему, ни – Владислав был совершенно уверен в этом – другим командирам армии наверняка не хотелось.
Оглядев окружающих, выглядевших, надо заметить далеко не лучшим образом, король обратился к ним:
- Ab imo pectore (с полной искренностью, от души) должен признать свою ошибку. Пан Станислав (Любомирский) наверное, был прав, атаковать этих лайдаков следовало ещё вчера, пока они не успели укрепиться в своём таборе. Errare humanum est (человеку свойственно ошибаться). Выношу аd disputandum (для обсуждения) предложение атаковать врага через час после смены ими пехоты. Выжидать их атаки после такой ночи считаю нецелесообразным.
- Я же говорил!
- Какой смены?!
- Почему не немедленно?!
- Бить их немедленно, втоптать быдло в землю!!
- Отправить всех их аd patres (к праотцам)!
И без того не склонные к законопослушному или чинному поведению, взвинченные тяжёлой ночью магнаты заговорили, точнее – заорали, дружно и одновременно, но каждый о своём. Ведь каждый из них мнил себя великим человеком, об этом сохранилось достаточно свидетельств.
Выждав короткое время, дав людям выплеснуть эмоции, уловив секундное затишье, король продолжил:
- Вельмоповажне панство, я также как и вы все и сам горю в нетерпении уничтожить этот сброд. Однако не только атака, даже вывод войск в поле был бы ошибкой. Наши разведчики донесли, что Хмель, не имея возможности держать своё огромное войско здесь, расположился в полутора милях (около шести километров), у водопоя. Пехоту он разделил на две части, вы все видели вчера вечером смену одной половины на другую, утром отдохнувшие и выспавшиеся разбойники сменят тех, кто не давал спать нам. А на флангах, как и вчера, выстроится конница.
- Так почему нам не воспользоваться отсутствием большей части этих… porcas (свиней) и не уничтожить тех, кто имел наглость мешать нашему сну? Их, как мне доложили, много меньше ста тысяч. Одним ударом можем смять! – прервал, что считалось вообще-то недопустимым, доклад короля Любомирский.
- Пан Станислав может вспомнить хоть один случай, когда польской армии удавалось взять казацкий табор одним ударом? Вот так – атаковать и взять. Мне ничего подобного не припоминается. Каждый раз победы над разбойниками давались нам большими кровью и усилиями.
- Но у нас огромная, невиданная для Польши армия!
- Так и в таборе сидит не двадцать-тридцать, а около ста тысяч лиходеев. И, наверняка, уже идут сюда остальные, один Бог знает, в каком числе. Мы атакуем табор, а нам в спину ударят все эти орды конницы и ещё сто тысяч пехоты. Вы такого развития событий хотите?
Любомирский возмущённо вскинулся, но отвечать не стал, лишь махнул рукой.
- И что предложит делать ваше величество? – вступил в разговор другой магнат из Малой Польши, один из ближайших друзей короля, коронный гетман Адам Казановский.
- Выждем ухода пехоты из табора, потом ещё с час, где-то столько идти до их основного места расположения. Потом выведем с максимальной поспешностью всю конницу в поле, причём неравномерно, три четверти выставим против дикарей, они вчера на правом фланге стояли, татары и калмыки удар гусар не выдержат. Четверть поставим на другой фланг – не для атаки, для парирования возможного удара конницы казаков и черкесов. Но… вероятно, имитировать атаку всё же придётся, иначе не связанная боем их конница сомнёт нашу атакующую пехоту. Думаю, степняков удастся смять быстро, тогда мы погоним их по той дороге, какой они приходят сюда. Заодно по пути стопчем спешащую на помощь своим пехоту, которая нам так досаждала этой ночью. Уставшие, голодные, они, скорее всего, падут жертвой своих же союзников, убегающих от смерти. Одновременно с конницей вся наша пехота атакует табор. Я поговорил со святыми отцами, к воинам готовы присоединиться многие хлопы, кто из желания послужить Святой католической церкви, кто из жажды пограбить казацкий табор, слухи о его богатстве этому способствуют. Не уверен, что они смогут его захватить, но боем их пехоту свяжут.
Владислав улыбнулся, как бы показывая, что слухи появились совсем не случайно.
- Но сможем ли мы продержаться до возвращения победоносных гусар? – польный гетман Тышкевич, которому предстояло командовать именно левым флангом, не смог скрыть своей озабоченности. – Получается, на моём краю враг будет иметь очень значительное преимущество.
Король пожал плечами.
- Пошлите в атаку для прикрытия пехоты не более четверти всадников. Наших татар, литвинов, хорватов… кого не жалко. Остальных расположите вдоль боковой стены лагеря, там не очень-то широко развернёшься. Уверен, в том месте вы сможете продержаться довольно долго. Тем более, что вас поддержат огнём стрелки с вала, с тысячу лучших мы в атаку не отправим. Вполне возможно, если сумеете выдержать первый натиск, то и без посторонней помощи врага одолеете. В поле на коне поляк десяти казаков стоит!
Все в лагере успели позавтракать. Конечно, дело не ограничилось принятием пищи телесной, о духовном напутствии власти тоже позаботились. В связи с многочисленностью и многоконфессиональностью армии общего богослужения перед сражением не проводили. Да и где было собрать такую прорву народу? Разве на поле боя, но ему предстояло стать ареной совсем другого действа.
Пастыри – ксёндзы, попы, пасторы и даже один мулла – продолжали доводить до нужной кондиции паству. Легко было заметить, что обработка дала плоды, у многих глаза горели не жаждой наживы, но желанием послужить – даже ценой жизни – крулю, Ойчизне, правде… Хотя и желающих пограбить хватало более чем, в избытке.

* * *

Хмельницкий имел возможность отдохнуть, перебазировавшись на ночь вместе с конницей подальше от места противостояния. В наступление поляков большими силами ночью – он не верил, однако остался в таборе. Именно сюда, к «начальнику шпионов» Свитке и гетману, являлись всю ночь разведчики. Главные удачи – подрыв трёх небольших пороховых складов и уничтожение отряда наёмников из Германии, Богдана порадовали… но не слишком. Судя по их рассказам, внести смуту и панику во вражеские ряды ночными обстрелами и распространением слухов не удалось. Поляки не выспались, как и сам гетман, толком не отдохнули, но боеспособности не потеряли. А следовательно, ни о какой гарантированной победе говорить не приходилось.
Прикорнув на пару часов перед рассветом, Хмель встал с первыми лучами солнца. Засевшие на высоком дереве с подзорной трубой наблюдатели доложили, что у врагов жизнь в лагере продолжается в прежнем режиме, без суеты. Поляки готовились, если судить со стороны, к завтраку, а не к битве. Наскоро перекусил всухомятку и сам гетман. Его терзало опасение, что, отправив ночную смену пехоты на отдых, он её выключит из битвы, вернуться-то она сможет, дай Бог, через часа полтора, в самом лучшем случае, после начала сражения.
"И здесь их держать, голодных, выпивших запасённую воду, не выспавшихся… неразумно. Господи, снизойди, дай хоть намёк, что же мне делать?!"
Однако ни Богу-отцу, ни милосердному Христу, ни даже добрейшей Святой Деве до разборок в среде поклоняющимся им, судя по всему, дела не было. Небеса привычно безмолвствовали.
Ещё раз посетовал про себя, что расположение табора впритык к лесу не даёт возможности свободно маневрировать на поле боя конницей. Именно из-за требований разместить его вне зоны уверенного попадания польских ядер он вынуждено жёстко разбил кавалерию союзников на две части. Богдан отправился к своему левому флангу, где выстроились шестьдесят восемь тысяч всадников. Калмыки привели, как выяснилось при подсчёте казаками, не сорок тысяч, а всего тридцать одну, из которых лишь тысяч семь были бронными
"Потом надо будет ткнуть в эти подсчёты плоскими мордами сыновей Хо-Урлюка. Ишь чего удумали, завышать своё число для претензий на большую часть добычи. Хрен вам большой, а не доля на сорок тысяч! Но об этом поговорим после битвы, пока придётся делать вид, что не замечаем мы этих азиатских хитростей. И напрасно я послушался горлодёров, Татарин теперь от меня как на другом краю света, не докричишься вовремя".
Коротко перемолвившись с тремя калмыцкими предводителями не столько по нужде, сколько по дипломатической необходимости, проследовал дальше. Кочевников подпирала пятнадцатитысячная лёгкая гетманская конница с молодым Богуном во главе. По наводке попаданца Богдан продвигал вверх Богуна и Сирка, уже убедившись, что люди они очень талантливые. А быстрое возвышение привязывало их к гетману. Да и совершенное отсутствие у них претензий на гетманскую булаву Хмельницкого очень устраивало. Властью ему делиться не хотелось, а запорожские атаманы скрыть стремление к получению булавы кошевого и не пытались.
"А какой же я гетман буду, если булаву кошевого потеряю? Да никакой! Потом быстро не только и гетманскую заберут, голову в придачу отшибут. "И к гадалке не ходи" – как любит Аркадий повторять. Действительно, зачем идти к гадалке? И дураку ясно – прирежут и слова доброго не скажут".
Сзади безбронных гетманцев пристроились молдаване. Десять тысяч легкоконных и пять в доспехах. Во главе с господарем Лупу, с ним из политеса пришлось также поговорить. Богдан честно признался, что о планах поляков не знает и, будет ли битва сегодня, ему неведомо.
Наконец, позади всех заняли место тяжеловооружённые всадники Малой Руси. Гетманцы, бывшие скидановцы, запорожцы. Всего семь тысяч. То есть всего на левом фланге союзники сосредоточили шестьдесят восемь тысяч всадников, из которых девятнадцать тысяч имели бронь. В подавляющем большинстве – кольчуги или кожаные куртки, обшитые железными пластинами. Доспехами, подобными гусарским, обладали менее, чем две тысячи всадников коалиции.
Хмельницкий проводил взглядом уходящих после ночного дежурства пехотинцев и с трудом удержался от попытки их остановить, оставить вблизи поля боя. Люди ведь устали, а поляки не проявляли никаких признаков активности. Учитывая, что ночью в таборе дежурили казаки, раздражать их лишний раз не стоило, зимой ведь перевыборы кошевого…
У Татаринова, возглавившего правый фланг, всадников набралось немного меньше – шестьдесят пять тысяч, зато, благодаря черкесам, бронных воинов он имел больше – двадцать одну тысячу.
Немалую угрозу для врагов представляла и артиллерия, девяносто чугунных восьмифунтовых пушек-гаубиц с конической зарядной каморой. По совету Аркадия Богдан не стал размазывать артиллерию по всему фронту, а сосредоточил её на флангах. Кроме длинноствольных бронзовых трёхфунтовых пушек, расставленных между возами первого ряда табора. Невиданная для тех лет скорострельность высверленных орудий внушала атаманам уверенность в победе.
Наконец, в центре, в таборе, распоряжался Кривонос. Ему же подчинялись и артиллеристы, расположившиеся на вынесенных за пределы табора позициях, с прикрывавшими их полками. В его распоряжении оказалось более ста тысяч пеших бойцов – гетманцев, казаков, молдаван. Боевую эффективность новой вундервафли, как любил выражаться Аркадий, ракет с осколочными боеголовками, предстояло выяснить здесь. Оружие получилось довольно дорогим, из-за чего испытания провели минимальные. Отсутствующий в армии Аркадий и присутствующий Срачкороб заверили Максима, что ракеты полетят приблизительно в нужном направлении и почти наверняка взорвутся. Правда, Кривоноса весьма насторожили именно сопутствующие обещаниям слова: приблизительно и почти наверняка.
Само собой, Кривонос не отдыхал уже больше суток, не до того ему было. Особую тревогу у него вызывало расположение шестифунтовых пушек вне табора. Именно укреплению их позиций он и уделил особое внимание, за неприступность линии возов он и не волновался, не было ещё случая, чтоб полякам удавалось взять табор штурмом. Наконец дневная смена заняла отведённые им места, и Максим вознамерился прилечь на одном из возов задней линии, вздремнуть хоть часок-другой. Однако поспать ему не удалось. С дерева наблюдатели дали знать, что в польском лагере началось шевеление и вроде бы седлают коней.
Богдана это известие застало в момент трёпа с Василием Лупу – такого высокопоставленного союзника приходилось выделять особо. Чертыхнувшись, Хмельницкий поскакал к линии возов, невдалеке от которой и рос высокий, раскидистый дуб, где устроились наблюдатели. После сообщения о концентрации пехоты перед воротами лагеря гетман отбросил сомнения и послал десяток казаков за ушедшей на отдых пехотой.
"Ничего, на том свете отдохнут, там нам всем черти для этого удобства приготовили. А сегодня бедолагам придётся побегать не выспавшимися и не отдохнувшимися. Злее будут".

Богдан в сопровождении охраны проехал в самый первый ряд, чтобы оглядеть происходящее своими глазами. Глянув сверху вниз – кони уж очень по росту разнились, у него с охранниками высоченные анатолийцы, у ногаев, выставленных калмыками впереди, малорослые татарские. Невольно пожалел прежних злейших врагов, пережить сегодняшний день, из подставленных под удар гусарии, удастся наверняка немногим.
«Плохо быть в подчинённом положении у чужих, что осман, что калмыков – ногаев никто не жалел, все стремились использовать их в своих интересах, не заботясь при этом об их желаниях».
Но, по большому счёту, на жизнь или смерть кочевников ему было плевать. Гетман привстал на стременах для лучшего обзора. Поляки шли на битву, это стало ему окончательно ясно, когда раскрылись несколько узких ворот в передней линии польского лагеря и оттуда густо повалила пехота. Первыми выдвигались пикинёры. Выходили они на позиции впереди товарищей быстро, но слаженно, очень споро выстраиваясь в несколько линий, за которыми становились остальные пехотинцы. Причём, как ему было известно, в этот раз в пикинёрах служили не "немцы" из-под Галича или Гомеля, а самые натуральные наёмники из Германии, многие из которых успели повоевать на полях Европы не один год.
"Этим волкам мои гетманцы пока на один зуб. Даже сечевиков против таких в чисто поле выпускать нельзя, пики-то у нас покороче, при столкновении туго придётся не им, а нам. Так всё ж заранее знал, для того немчуру эту поганую на штурм табора вытягивал. Вроде всё по плану идёт, нашему, ещё зимой разработанному. А на душе все равно неспокойно, ох, чую, не учли чего-то важного. Может аукнуться нам это горем-бедой".
Казачьи пушки-трёхфунтовки не одновременно, но дружно, одна за другой окутались облаками серо-белого дыма. Грохот выстрелов более сотни орудий больно ударил по барабанным перепонкам. Хотя вражеский строй растянулся широко, не все ядра попали в цель, всё-таки палили почти на пределе дальности. Но всё равно в широком и глубоком строю образовалось множество просек – ядро в такой плотной массе убивало сразу нескольких человек, прежде, чем теряло разгон. Но прогалины тут же затянулись, "поляки" сплотили ряды и широким шагом под дробь барабанов двинулись на табор. Шли скоро и не опуская пока пик. А люди из польского лагеря всё валили и валили.
В промежутки между наступающими отрядами наёмников пробегали вдохновленные священниками или ослеплённые жаждой наживы добровольцы из челяди и хлопов. Опередив остальных, они-то и стали главными мишенями для стрелков из табора. Неся огромные потери эти вояки прикрыли, таким образом, профессионалов. Не замедлили с ответом и польские пушкари. У них с точностью, а особенно с дальностью были ещё большие проблемы, но на глазах Хмельницкого опрокинулась от попадания ядра казацкая пушка, в двух или трёх местах полетели вверх и в стороны доски и щепки от возов табора. Вся передняя линия табора стала затягиваться пеленой дыма.

Конец:

Невольно гетман перенёс внимание на вражескую конницу – возможно краем газа заметил её движение, возможно – из-за ожидания оного. Пока она надвигалась шагом, как бы не медленнее своей пехоты. Кинул внимательный взгляд на широкую и длинную ленту кавалерии, очень красочную и грозную, гусары также пока несли свои копья-флаги поднятыми и коней разгонять не спешили, сберегая их силы для боя. Именно длина и ширина польского правого фланга вызвали единичный сбой работы сердца кошевого атамана. Не любившие глубоких построений поляки в этот раз надвигались огромной массой (гетман не мог увидеть, что враги остались верны себе и шли в атаку волнами). Здесь было явно больше тридцати пяти тысяч всадников, которые по его прикидкам могли появиться на каждом из флангов.
"Неужто со страху померещилось? Так не первый раз в бой иду, дрожи в членах нет, голова, вроде, соображает… не-е, страху, чтоб глаза застил, нету. И великое их число – не мара, идут, сволота католицкая, на нас самые что ни на есть натуральные враги. Разведка проспала? Хм… ошибиться каждый может, да только навряд Свитка мог ТАК сильно промахнуться. Значит… перехитрил меня Владислав, чтоб ему на том свете черти до скончания веков покою не давали. Ладно, правильно Аркадий говорил: «Ещё не вечер»! Выстоим, выдюжим, а полякам с другого бока ох кисло придётся…"
Пока Хмельницкий переживал по поводу возникшей опасности и перемещался к своей гетманской доспешной коннице, битва разгоралась. Как раз в момент перехода на лёгкую рысь польской кавалерии прилетели очередные подарочки от казацких пушкарей – связанные цепями ядра. Неизвестное ещё здесь изобретение для лишения вражеских кораблей парусов, манёвренности и скорости. В плотных массах невольно сгрудившихся людей и лошадей новинка показала себя весьма достойной применения. Влетев в ряды конников, вращающиеся вокруг общего центра ядра оставляли после пролёта не улочки, а широкие проспекты. Правда, недлинные, но скакавших впереди – а располагались там самые лучше вооружённые и защищённые всадники – эти ядра проредили основательно. Однако не только не остановили, даже не замедлили движения.
Этот залп стал последним для одного из восьмифунтовых орудий, взорвавшегося при выстреле. И для всей обслуживавшей его команды. Чугун – не самый подходящий металл для пушек, но… за короткое время и так относительно дёшево отлить орудия из чего-то другого не получилось бы. Других пушкарей такая гибель товарищей ничуть не смутила. Враги приближались, и необходимо – жизненно в прямом смысле этого слова – было успеть перезарядить и выстрелить ещё раз.
Артиллеристы проявили чудеса скоростного пробанивания и заряжания – благо при этом использовались картонные картузы с готовым, заранее отмеренным зарядом пороха и чугунных осколков – и успели дать третий залп, в упор, картечью. Чуть раньше пустили свои снаряды ракетчики. Ракеты пролетели за спины авангарда и разорвались НАД польской конницей и пехотой. А также, не менее четверти, над или за оврагом, ограничивавшим поле боя с юга.
Вопреки надеждам Аркадия, грохот взрывов над головой и разлетающиеся вокруг крупные чугунные осколки никого на польском правом фланге не испугали. Или испугали, но не настолько, чтобы они забыли свой долг. Шляхта того времени, тем более фронтирная, русская, воевать ещё умела. Конница продолжила своё движение на врага, пусть и без тысячи с лишним всадников, убитых, тяжелораненых или оглушённых, упавших под копыта своих же товарищей. Если кто из них и выжил, то в бою участвовать уже точно не смог. Вот среди бежавших вместе с пешими наёмниками добровольцев из челяди смертоносные взрывы произвели немалую сумятицу. Однако набежали сзади другие, от ракет совсем не пострадавшие, и перетрусившие с непривычки Янеки или Анджеи продолжили атаку.
Атаковавшие вдоль болота польские татары и хорваты от артиллерийского огня и ракетного сюрприза пострадали существеннее. Летели они толпой, с воплями и улюлюканьем, но изначально чувствовали себя обречёнными. Большое расстояние не помешало им рассмотреть железные ряды вражеской конницы. У черкесов и коней одевали в кольчуги, даже солнце, светившее атакующим в глаза, видеть это не мешало. А в схватке доспешного и безбронного шансов на победу понятно у кого больше. Если же сталкиваются массы всадников, то сохранить жизнь незащищённым может разве только чудо. О котором истово и молились татары и хорваты перед боем.
Однако и в этом случае ни Христос и Дева Мария, ни Аллах молитвы не услышали. Не только ядра, но и картечь выкашивали их беспощадно. Весьма интенсивный огонь из ружей также стал неприятной неожиданностью. Такой плотности, дальности и точности Европа ещё не знала. К счастью для кавалеристов, большая часть засевших в таборе стреляла по пехоте, атаковавшей непосредственно их. Авангард Тышкевича не выдержал. После картечного залпа, положившего на землю практически всех, кто скакал впереди, шедшие следом попытались остановиться, но задние-то подстёгивали своих лошадей, стремясь проскочить обстреливаемое пространство… немедленно образовалась куча мала. Не детская, безобидная и весёлая, а смертоносная и жуткая для участников. Не один воин расстался с жизнью или получил тяжёлые увечья в этой каше. О переломавших ноги лошадях и вспоминать нечего.
Не прозевали своего шанса артиллеристы. Они успели опять с невероятной скоростью перезарядить орудия и уже не залпами, а по мере готовности, начали поливать картечью столпившихся врагов. Позиции пушкарей быстро окутались непроницаемыми для взгляда густыми облаками. Прекрасный солнечный денёк для казачьих канониров быстро превратился в… непонятно что, так плохо видно без задымления в природе на Земле не бывает. Даже дышать в такой атмосфере – крайне сомнительное удовольствие. Но они продолжили пальбу в прежнем направлении.
Мокрые от пота из-за жары и страха татары и хорваты картечному "дождику" совсем не обрадовались, смерть собрала в этом месте богатый урожай. А пушки палили и палили. Их активно поддерживало более тысячи стрелков из табора и из окопов вокруг артиллерийских позиций. Наконец, конникам удалось развернуться и обратиться в бегство. Дай бог трети из пошедших в атаку.
Увидев это, Татарин бросил в бой черкесов и доспешных донцов. Последних он бы приберёг, но… уж очень много взаимной вражды и счётов было среди кавказских союзников. Пришлось вставлять между черкесскими отрядами казацкие, не всегда достаточно защищённые доспехами, лишь бы кони были рослые. Не без оснований он опасался, что черкесы сцепятся между собой вместо атаки врага. Также поначалу неспешно союзная конница пошла в атаку, подобно польской набирая ход постепенно. Правда, вид имела она не такой красочный, звериных шкур за спиной здесь не носили, флагов на копья не цепляли, в шелка перед боем не одевались. Однако и без этого выглядели шедшие на врага черкесы грозно.
Через завалы из лошадиных и человеческих тел, зачастую шевелящихся, стонущих или ржущих, пришлось пробираться осторожно и шагом, и только после этого удалось перейти на рысь, а потом и галоп. Польская артиллерия оказалась на порядок менее эффективной, чем казацкая, зато стрелки на валу гвоздили пусть не так часто, но достаточно убийственно. Кольчуги от ружейных пуль защищали разве что при попадании по касательной. Впрочем, даже заметные потери не помешали черкесам врезаться в рванувшихся навстречу польских всадников, гусар и панцирников. Пока первая волна союзной кавалерии добиралась до противника, остатки расстрелянного польского авангарда – остальные всадники заранее выстроились, по советам опытных офицеров, с проходом для отступающих – проскочили в тыл. Поэтому черкесам поначалу пришлось несладко. У них также весь авангард сгинул в схватке.
Но прав Наполеон – Победа, ветреная особа, действительно склонна обращать внимание на бОльшие полки и батальоны. Тут гусар и панцирников было слишком мало, их довольно быстро стали теснить. Здесь чуть было не оказался роковым для коалиции другой сюрприз Владислава – обстрел с бокового вала, рядом с которым и кипела схватка. Продлись она дольше, могли черкесы этого огня и не выдержать. Как в плохом анекдоте, появился "чудотворец" Срачкороб, и всё пошло неожиданно и... хм… в соответствии с его кличкой.
Юхим руководил ракетчиками на этом фланге. Как один из разработчиков и производителей. Ночью он получил массу наслаждения, пуляя пугалки в польский лагерь, затем с удовольствием принял участие в вырезании сдуру вылезших из него наёмников. В общем – веселился от души.
Неуёмная энергия позволила ему и днём воевать в полную силу. Увидев, КТО атакует, он распорядился выпустить по лёгкой коннице только треть ракет, а остальные приберечь. Дождавшись момента, когда черкесы вдавят врагов в проход между лесом и лагерем, он приказал перетащить ракеты и примитивные пусковые установки за спины своих и, быстро их установив, произвёл пуск ракет над головами попавших в неприятную ситуацию черкесов и доспешных донцов. Треть из них взорвались над лагерем или болотом, но это уже не имело значения.
Сколько из своих, от свиста и рева, пролетающих низко над головой ракет и последовавших после разрывов над головами, испачкали штаны, мы никогда не узнаем, не вели в войске подобных опросов. Но позже, под чарочку, Юхиму в таком стыдном для воина событии признались трое. Полякам – над головами, которых ракеты начали рваться, сея вокруг осколки, сшибая всадников взрывной волной – пришлось много хуже. Бежать-то им верхом было некуда, король предусмотрительно приказал ворота закрыть и завалить – во избежание удачной вражеской контратаки. Поэтому многие, те, кто сумел развернуть в тесноте коней, кинулись верхом в Вислу, благо берег был здесь пологий. В выигрыше оказались попавшие в тыл польские татары и хорваты, они смогли спастись практически все. Бегство товарищей почувствовали и сражавшиеся в первых рядах, что боевого энтузиазма им не придало. Кровавое сражение превратилось в ещё более кровавую резню.
Пока, когда озверевшие от гибели товарищей и впрыска адреналина в кровь черкесы рубили всех, до кого могли дотянуться, Срачкороб явил миру ещё одно "чудо". Он заметил убийственность стрельбы с вала по бьющимсяся с поляками черкесам и пошёл на штурм лагеря. Приказал своим отморозкам – в команду ТАКОГО атамана другие и не пошли бы – собрать на поле боя арканы с татарских лошадей. И, воспользовавшись тем, что находившиеся на валу сосредоточили внимание на коннице, полностью игнорируя кучку пеших оборванцев, бросился в атаку. Треть его подчинённых полегла, не достигнув вершины вала, в последний момент защитники спохватились, но остальные продемонстрировали немалую сноровку и по арканам накинутым на остатки порушенного в этом месте частокола, взобрались на вал.
Стрелков было на нём на порядок больше, чем атакующих, но ширина вала резко ограничивала количество участников боя в конкретный момент. Поначалу получилась не схватка, а резня. "Венгерская" пехота была неплохо выучена стрелять из нарезных ружей, однако саблями владела несравнимо хуже ветеранов походов в Малую Азию. "Венгры" посыпались вниз, в лагерь. Кто убитый, кто раненый, а кто и со страху, бросив ружьё и спасая жизнь. Тышкевич такого поворота боя никак не ожидал, растерялся и кинулся за помощью к королю, имевшему резервы. Не послал гонца – сам побежал.
Будь у Срачкороба не несколько десятков, а хотя бы несколько сотен бойцов, поляки потеряли бы лагерь уже тогда. Однако, захватив приличной длины часть вала (и не забыв изъять всё мало-мальски ценное у зарубленных пехотинцев, забрать их ружья и сабли), Юхим вынужден был скомандовать отход. Перспектива сражения с подходящим полком наёмников его не вдохновила. Эвакуация прошла без больших потерь, в этом и серьёзное задымление помогло. В лагере возникло несколько пожаров. Отошли назад и черкесы с донцами, также не поленившись наскоро собрать трофеи с поверженных врагов, увести с собой уцелевших лошадей врага.
Пока Срачкороб геройствовал в лагере, его друг Васюринский в который уж раз поставил на кон свою голову. Куренной почуял назревавшую на другой стороне поля беду. Иван послал к атаману донцов верхового с призывом немедленно оказать помощь своим на другом фланге, сам же повёл рысью конницу Васюринского куреня, пятьсот всадников на татарских лошадях. Выбрав путь между укреплениями, по полю, усеянному убитыми и ранеными вражескими пехотинцами. Тех, кто лежал, казаки игнорировали (сильно переживая про себя, что нет времени соскочить и обшарить их, освободить от ненужного мёртвым имущества), пытавшихся убежать, походя убивали, не приближаясь близко к валам польского лагеря.
Обстрел с валов из пушек и нарезных ружей уменьшил отряд всего на несколько бойцов, уж очень далеко от поляков двигались сечевики. Ворвавшиеся же в табор польские пехотинцы были слишком заняты сражением с засевшими там союзниками – помимо казаков, там и гетманская пехота находилась, и молдавская.
Так уж получилось, что самый жаркий бой разгорелся как раз в таборе. Убийственно точная и частая поначалу стрельба, выкосившая несколько тысяч атакующих, отбить нападение на подступах к укреплению не помогла. Вскоре все занимавшие позиции в передней линии потеряли противника из виду. Ошибкой было разрешать пушкарям трёхфунтовок вести огонь. Врагов он убили не так уж много, зато дыма наделали в самый неподходящий момент достаточно чтоб начисто исключить стрельбу по целям.
Бежавшие не строем, а толпой поляки потери не замечали, не обращали на них внимания. Добровольцы (среди которых было немало русинов (литвинов), то есть потомков русичей) не обращая внимания на ожесточённый огонь, гуляющую вокруг смерть, крики и стоны раненых товарищей, смогли добежать до телег и выкопанного перед ними неглубокого рва. Немцы, шедшие за ними, от казацкой пальбы пострадали не так уж сильно.
Для конницы ров представил бы очень серьёзную проблему, но не для пехоты. Впрочем, поначалу, ров чуть было не стал непреодолимым препятствием. В запыхавшихся, вымотанных бегом поляков полетели гранаты, их щедро окатили картечью из дробовиков. Только теперь они обнаружили, осознали, что вокруг гуляет смерть и остановились. Во рву, расстреливаемые и по сути – беспомощные. Будь в атакующих рядах лишь такие вояки, атака на этом бы и закончилась. Единственное, чего они смогли добиться – уменьшили глубину и без того мелкого рва, завалив его своими телами.
Но тут подоспели пикинёры, (потом уцелевшие признаются, что такого огня им встречать не приходилось). Они, до последнего момента прикрываемые плохой видимостью, смогли в нескольких местах сбить казаков с линии возов. Наёмники ворвались в табор и оттеснили защитников вглубь, не сообразившие вовремя отойти назад погибли. Вслед за ними туда протиснулись и другие атакующие. Именно в этот момент казаки потеряли добрую половину своих снайперов, как раз и расположившихся за возами для стрельбы. Они даже не заряжали ружья, при каждом стояло несколько заряжающих. Среди погибших оказалось много лучших казацких пушкарей, из приставленных к трёхфунтовкам. Снайпера и пушкари были опытными казаками и бежать – бросая менее опытных товарищей – для них означало покрыться несмываемым позором.
Далее все так быстро перемешались, что сражение пошло кучка против кучки или вообще один на один. Или несколько на одного, это уж как кому повезло. Битва быстро перешла в состояние всеобщего озверения, мало кто просил пощады, а дарили её уж совсем единицы. Табор для такого количества людей оказался тесноват, его почти заполнили отчаянно сражающиеся в тесноте бойцы. Нередко отбиваясь от врага, казак потом обнаруживал, что спиной он опирался на спину немца или поляка. Последним из атакующих пришлось даже ждать, когда можно будет втиснуться в эту всеобщую резню, где ежеминутно погибали сотни человек.
Выживаемость в этой жуткой мясорубке зависела от везения и опыта. Поэтому сечевики и донцы, ходившие не в один поход, и лучшие части молдавской армии сумели уцелеть. Частично, конечно. А вот из гетманцев и молодых казаков погибло большинство. У поляков ударной силой стали наёмники из Германии. Далеко не все из них были немцами, но опыт сражений тридцатилетней войны поначалу очень помогал им. Они были сбродом с моральной точки зрения, но убивать умели и смерти не боялись. Зато новобранцы из Польши, челядь, примкнувшая к атакующим, умирали в первую очередь.
Именно в этой каше погибли и два посланца от Хмельницкого к Татаринову. Очень занятый проблемами левого фланга, Хмель не сразу смог оценить положение в таборе, через который посылал гонцов. А послать всадника полем боя он уже не мог, конница левого фланга была сильно потеснена врагом. Легко проходимый лес за табором его внимания не привлёк, что и осложнило положение.
Резня шла часа полтора, прежде чем Кривоносу, много раз лично вступавшему в схватки и оставшемуся при этом невредимым, удалось организовать несколько отрядов и частично вышибить, частично уничтожить врагов, полностью восстановив контроль над собственным укреплением. К сожалению, стоявшие изначально в резерве гетманцы не оправдали надежд – дрались старательно, но не очень умело. Попытка с их помощью сразу выбить противников не удалась. Прежде всего из-за квалифицированных действий в схватке наёмников. Да и штык, тем более – в не очень умелых руках – не самое удачное оружие для драки в свалке. Вероятно, как раз смешение противоборствующих сторон, незаметность огромности жертв для участников битвы и привели к более чем ополовиниванию защитников. Попытка применения в свалке дробовиков вызвала многочисленные ранения и потери среди своих. Многие так и не успели понять, что здесь идёт сражение на уничтожение. Сказался и высокий процент новобранцев у казаков. Лучшие из сечевиков и донцов попали в ночную смену и в таборной резне не участвовали.
Отчаянно бившаяся польская пехота показала чудеса героизма, но всё же потерпела поражение. Вымотанные бессонной ночью и побоищем, они сражались отчаянно, и чуть было не одержали победу. Но «чуть было» не считается. Поняв, что положение изменилось и их начинают сильно теснить, а то и окружать, поляки попытались уцепиться за линию возов. Совершенно озверевшие казаки не дали им такой возможности. Да и именно в тот момент атаковавшие заметили, как мало их осталось, не более трети от пошедших в бой. Возможно, это наблюдение и стало для них роковым, в одном, другом, третьем месте вспыхнула паника, и польская пехота побежала. Под сабли конницы Татаринова, к тому времени осознавшего серьёзность проблем на другом фланге и начавшего перемещение как раз через поле между укреплениями. В результате до своего лагеря добежали единицы – толпа, а не строй пехотинцев, при нападении конницы беспомощна и обречена. Нескольким тысячам удалось отпрянуть и сдаться Кривоносу. На союзную пехоту в тот момент навалилась усталость, что привело к неожиданному милосердию. Сдающихся в плен перестали убивать.
Владислав, кстати, заметил редкостную удачность атаки табора и собирался бросить туда подкрепление из немногих оставшихся в лагере наёмников и нескольких тысяч вооружённых хлопов. Этому помешал "чудотворец" Срачкороб своей безумной атакой. Неожиданное появление сечевиков на валу, их лихой захват немалой длины участка этого защитного сооружения, откровенная паника, охватившая обоих гетманов… и королю пришлось думать не о продолжении атаки, а о защите. Впрочем, реально опасных бойцов-пехотинцев у поляков оставалось в резерве мало, а из желающих пограбить, но не умеющих толком обращаться с оружием хлопов вояки ещё те. Максимум, что они могли бы сделать – замедлить отвоевание казаками табора до прихода на помощь ночной смены.
Между тем, на правом польском и, соответственно, левом коалиционном фланге события развивались очень тревожно для союзников. Конница у поляков реально превосходила даже лучших в коалиции черкесов, к сожалению Хмельницкого оказавшихся на другом фланге. Остальные уступали гусарам и даже панцирникам. А преимущество в численности здесь оказалось совершенно недостаточным. Пятьдесят пять тысяч против шестидесяти восьми.
К счастью Хмеля, поляки пошли в атаку широкой лентой, желая одновременно уничтожить не только противостоящую конницу противника, но и два артиллерийских узла. Восьмифунтовые пушки поставили батареями – одну а самом краю, у оврага, вторую неподалёку от табора. Таким образом, можно было вести и лобовой и фланкирующий огонь по наступающей кавалерии.
Примитивные, из корзин с землёй и вкопанных наспех брёвнышек, заграждения для орудий не выглядели серьёзным препятствием, как и выставленные на некоторое расстояние рогатки. Главной защитой стала поверхность луга между рогатками и пушками. Там вырыли множество полуаршинных ямок, губительных для скачущих лошадей и густо засеяли всё «чесноком». Окопы полного профиля для казачьих полков могли показаться совсем бессмысленными, ведь всадникам их легко было перемахнуть. Но если стоявшим впереди ногаям пришлось совсем нелегко от страшного удара доспешной конницы, то до пушек первая волна атаки не добралась, полегла под ядрами, картечью и пулями вольготно, безопасно себя чувствовавших в окопах стрелков.
Пушкарей это не спасло. Вторая волна атаки добралась до заграждений, легко смела рогатки и сгинула практически полностью на полосе препятствий. Влетевшие на эту территорию кони ломали ноги или наступали на чеснок – и падали. Тех всадников, кому повезло уцелеть, добивали стрелки, так что везение оказывалось кратковременным.
Однако если перед пушками полосы препятствий были широкими, то сбоку их сделали узкими. Вынужденно, там ведь собственная конница должна была размещаться или атаковать. Именно через эту слабость позиции части кавалеристов третьей волны удалось добраться до околотаборного артузла, вырубив, вытоптав часть пушкарей. Тех, кто не успел драпануть в лесок сзади. После чего, кавалеристы сами почти полностью были перебиты казаками из окопов. Околоовражный артузел аналогично погиб при четвёртом его штурме. Части канониров удалось спрыгнуть в овражек, остальные пали под ударами сабель и копыт. Этот успех дался полякам недёшево, только убитыми они при этом потеряли больше пяти тысяч человек. В результате мощь атак их на коалиционную конницу не могла не снизиться.
Ногаев гусары вырубили почти полностью, единственное, что выставленным вперёд кочевникам удалось сделать – затормозить атаку, почти остановить её. Вслед за тюрками настал черёд калмыков и казацкой лёгкой конницы. Они также пошли в бой на невысоких лошадях, большей частью в лёгких доспехах типа тигеляев, а то и совсем безбронными. Потерявшие разгон поляки медленно, но уверенно теснили противников, те отчаянно сопротивлялись, отдавая три-четыре жизни за одну гусарскую.
Зато калмыцкая знать и их ударные отряды имели качественные кожаные или железные доспехи и добрых, сильных и рослых коней. Они-то гусар и добили. Панцирники и рейтары второй-третьей волн атаки смогли отодвинуть назад, от табора союзников, вынудив Хмеля вводить молдавскую конницу, однако опрокинуть, обратить их в бегство не смогли. Четвёртая и пятая волны, уже чисто легкоконные, также решительной победы не добились. Огромная масса людей и коней, яростно сражаясь, медленно сдвигалась на восток, оставляя за собой полосу из человеческих и конских тел. Из оказавшихся на земле только редким везунчикам удавалось вылезти из этой кровавой каши, остальных дотаптывали польские подкрепления, вынужденные двигаться на помощь своим по трупам и раненым, убивая их тем самым.
Давление пятой волны Богдан парировал, отправив в бой казацкую бронную конницу. Схватка остановилась, но не прекратилась. В огромном облаке пыли, на грани теплового и солнечного удара враги пытались одолеть друг друга. На тот момент противники уже сравнялись в числе, но преимущество в качестве перешло к союзникам. Обеспокоенный отсутствием успеха король бросил на кон последний козырь – личную гусарскую хоругвь. Обычно в хоругвях служило по сто-двести воинов, но королевская имела чуть больше тысячи. Кто-то зоркоглазый заметил приближающееся по дороге от места казацкого отдыха облако пыли. Нетрудно было догадаться, что это возвращаются пехотинцы, оборонявшие табор ночью. Их появление резко изменяло ситуацию и лишало поляков всяких шансов на успех в битве.
Королевские гусары пошли в бой без копий – с разгона их можно было воткнуть разве что в спины своих, а в свалке они бесполезны. Им удалось ещё немного сдвинуть схватку на восток, у Владислава заколотилось сердце в предчувствии победы… Хмель бросил в бой свою охрану, личную сотню, оставив при себе только двух ветеранов, ходивших с ним не в один набег. То же самое сделал Лупу, подъехавший к кошевому с десятком гайдамаков. Всё опять повисло на тоненькой ниточке. Продави поляки противников, обрати их в бегство, и сражение окончилось бы уже не чьей-то полной победой, а неопределённо.
Но здесь вылетевшие с другого фланга сечевики Васюринского куреня ударили полякам в тыл. Лоб в лоб пятьсот казаков тысяче гусар противостоять бы не смогли. Да вот лицом к налетевшим васюринцам успели развернуться немногие, не так-то легко это сделать в тесной свалке. В фактически попавшей в окружение польской коннице со скоростью верхового пожара в сухом лесу начала распространяться паника. То, что сзади их атаковали всего пятьсот человек, здесь никто не знал. Давление на восток прекратилось, проблема с разворотом коней в тесноте осталась. Теперь уже для всех поляков.
Когда человек ищет способ спастись, а не зарубить врага, эффективность его в схватке падает на порядок. Потери немедленно у союзников резко снизились, а у поляков существенно возросли. И, наконец, к коннице васюринского куреня присоединилась вся кавалерия правого фланга коалиции. Татарин с опозданием, но пришёл на помощь своим. Капкан захлопнулся, битва превратилась в уничтожение окружённых, думающих только о спасении людей. Сообразительные и везучие, оказавшись неподалёку от овражка, соскакивали с коней туда и пешком спасались прочь. Для конницы он оставался непроходимым, гнаться за ними никто не стал.
Кто-то из поляков продолжал рубиться насмерть, кто-то пытался сбежать, прорваться, кто-то бросал саблю и пытался сдаться в плен. Большинству это удалось, хотя некоторых сгоряча порубили. Вырваться из ловушки верхом не удалось никому, плена или смерти избежали только спрыгнувшие или свалившиеся – были и такие – в овраг. Почти вся конница обеих противоборствующих сторон надолго застряла здесь, на левом казацком фланге. У победителей не уходить имелся очень важный повод – трофеи. Ведь пленный магнат – это не только толстая туша в дорогой одежде, но и много-много денег, причитающихся его победителю. В разноплемённой толпе тут же вспыхнули ссоры из-за пленников или коней и оружия поверженных врагов. Так что большая часть командного состава коалиции застряла здесь намертво. Во избежание усобиц среди своих.
Между тем сражение не прекратилось. Подошедшая из лагеря возле воды пехота ждать освобождения дороги от толпящейся на ней конницы не стала. Возглавлявший её Иван Золотаренко скомандовал пробираться в табор сквозь лес, что казаки легко и сделали. Европейский лес не дикие джунгли, прорубаться через него нужды нет, просто пройти можно. Таким образом у казаков на поле боя образовалось огромное численное и качественное преимущество. Золотаренко и Кривонос посоветовались и решили немедля им воспользоваться. По-быстрому дограбив тех, кто в табор ворвался, заодно добив тяжёлораненых, успевшие перевести дух, его защитники соединились с подошедшим подкреплением и рванули на штурм польского лагеря. Кстати, мужественно удержавшись от грабежа побитых в поле – некогда, да и в лагере наверняка можно найти трофеи побогаче.
Казалось бы, после героического поведения в атаке можно было ожидать и большой стойкости в обороне. Однако выяснилось, что защищать-то лагерь и некому. Нет, пушкари выждали приближения вражеской пехоты на подходящее расстояние и проредили её картечью, стрелки, тысячи две-три не жалея пороха, палили по казакам, добрая тысяча которых осталась лежать на подступах к валу. Ров и вал хоть и не поражали глубиной и высотой, но были серьёзным препятствием для атакующих. К тому же вал был усеян вбитыми в него кольями, препятствующими подъёму. В лагере все ещё пребывало больше сотни тысяч человек, если не две. Без челяди и хлопов даже небогатые шляхтичи не ездили, что говорить о магнатах, при каждом небольшой двор находился, с поварами, портными, сапожниками, лакеями… людей хватало. Только вот подавляющее большинство из них в бой не рвалось, а совсем наоборот – кинулись прочь, от страшных казаков подальше.
Крепости крепки не стенами, это ещё раз продемонстрировала судьба добротно укреплённого польского лагеря. Подбежав ко рву, гранатомётчики зашвырнули чугунные "подарки" за стены, другие казаки разрядили в защищающихся дробовики и пистоли. На чём оборона и кончилась. Воины сгинули в атаке, а челядь и лакеи погибать за панов не рвались. В сабли штурмующих встретило две-три сотни храбрецов. Они честно сложили головы, но не отступили. Полк немцев Владислав оставил для охраны противоположенной стены выходящей на реку. Польское командование, помня о судьбе Конецпольского и Николая Потоцкого, поспешило эвакуироваться. Драпануло, проще говоря.
В момент, когда казаки полезли на вал, король, гетманы и несколько магнатов в сопровождении небольшой охраны ступили на борт королевской галеры, ждавшей их на фарватере. К берегу она подойти не могла, поэтому пришлось перебираться на корабль на лодках, немалое количество которых лежало на берегу или стояло в воде рядом. Пытавшееся прорваться туда же простонародье или нищую шляхту (совсем страх божий и уважение к вышестоящим потеряли) немцы отгоняли выстрелами в воздух. Прекрасно понимая, что встретить могут и в сабли, люди попроще спасались переплывая на другой берег, если смогли забраться в лодку, или пешком бежали вдоль Вислы по берегу. В воротах на реку образовалась давка, помешавшая многим скрыться.
Немалая часть челяди вместо попытки спасения увлечённо принялась грабить имущество хозяев. Хотя лагерь поставили огромный, намного больший по площади и населению любого польского города, большинство из таких воришек сильно прогадали. Ворвавшиеся через частокол казаки первым делом быстро заняли валы и перекрыли все пути для бегства. После чего принялись методично освобождать от имущества (зачем оно рабам?) всех, кого поймали. На своё счастье, доступные женщины жили на противоположенном берегу, где располагался ещё один лагерь, неукреплённый. Узнав о поражении, они благоразумно драпанули прочь от реки, ещё не зная, что многим убежать не повезёт, да и будет ли лучше сбежавшим…
Сражение закончилось, настала самая приятная для победителей пора – делёжка трофеев. Впрочем, Кривонос озаботился и о павших. Несколько сот хлопов из лагеря под конвоем отправились копать могилы. Потом, в связи с огромностью числа погибших, число копателей пришлось существенно увеличить, благо лопат от строительства укреплений осталось много. Для помощи своим и чужим раненым пришлось выделить ещё несколько сот человек, но уже своих, казаков. Многие добровольно вернулись в табор для поиска пропавших друзей или родственников, трофеи у казаков распределялись централизованно, участвовавшие в штурме молдаване об этом знали, многие также вернулись искать своих. Радость победы и богатой добычи перемешивались с горем за погибших и тревогой за пропавших и раненых.
Битва была выиграна, однако война только начиналась.

газа

не перебор?

картонные? не холщевые?

аркадия?

опять имхо перебор с числом - это всяко ополченцы а не регуляры, да и гусарии столько быть просто не могло имхо

татарин?

фраза невнятная
ну да ладно...
если честно - батальная сценка не особо впечатляет
надо подумать и как то ее довести до ума
подумайте
и еще - вы как себе понимаете атаку конницы?
по поводу тех же черкес - вот они пошли вслед за отступающей польской конницей - и как интересно по ним стреляют пехотинцы поляков?
через головы своих конных?
или ляхи успели втянуться в табор? или вообще как? какое расстояние между армиями? километр? 500 м?
вопросов больше чем ответов

фарватер - это судоходная часть русла
скорее уж - ждала галера у берега и они по сходням поднялись.

Поляки, при полном посполитом рушении могли выставить тысяч двести, я педположил, что выставят в районе 80 с наёмниками из Германии.

В 38 году у меня были разработаны именно картонные, из камыша, очень легко сделать грубый картон. Потом, возможно, перейдёт на холст.

Спасибо, его там нет, уберу.
Гусар около 6000. Остальные панцирники, рейтары, легкоконные... Гусары были призваны врубиться в ряды и смешать, опрокинуть врага, дальше работали другие.
Атаман Татаринов был, скорее всего, ногаем по происхождению. И -ов числилось только в московских списках, на Дону н был просто Татарином.

Согласен. Довожу. Раньше хуже было.

С вала лагеря, действительно поверх голов своих.

Около км. Ляхи в лагерь не втянулись, отошли в пространство между лагерем и болотом, узость. Никак не могу нарисовать, то что легко представляю.

Там левый берег, плоский заливной луг, даже галере вплотную не подойти.
Спасибо за замечания, сам вижу, что править ещё и править... дело привычное, я весь роман так мучаюсь.

прикиньте реальность такой стрельбы...

так зачем на них конницу напускать? сбились в кучу - бейте по ним ядрами.

галера по опрделению - плоскодонное судно.
ну если таки на глубине стояла, то они на лодках к ней подгрести должны.
коней бросив и тд

Более, чем реальна. Легко осуществима. Да там и большая часть стрельбы вообще без помех была бы, есл бы Срачкороб не пришёл.

Анреал. Км и для казацких пушек далеко, большая часть ядер будет мимо лететь. Ядра ведь у восьмифунтовок.

Потом гляну ещё раз, а может и не раз, концову. Но там ведь магнаты... что угодно могли замутить.

вы поймите - это же оружие очень не меткое... дым вспышки - все в сторону своих получается...

вы просто не в курсе - но из пушек стреляли навеской - как камешками по воде - блинчики пускали
так что релаьно ядро куда дальше улетит
и еще - пока они оттянутся - время идет.
вполне реально по ним стрелять - уверен.
ну вам виднее.
и всяко надо не конницу на них напускать бронированную а обстреливать из луков например.
или лучше из ружей.
выдвинуть на поле пехоту и начать стрельбу а когда снова полезут - ударить во фланг конницей
и еще - через головы могут стрелять но на расстоянии не более 50 метров
иначе своих постреляют изза разлета пуль
а в итоге получается лирика

Виде по Дискавери. Они на близкой дистанции так в сарай и не попали. Не случайно пушки в большом числе в полевых сражениях только Густав Адольф начал использоовать, у турок, имевших мощную осадную артиллерб, пушек поля боя вообще не было. Как бы попаданец не изгалялся, а атаманы привыкли воевать по своему. Согласен с Вами, что расстрелять остановившуюся конницу можно было бы, но... Наполена там не было Я стараюсь подстраиваться под войны тех лет, тем более гг на поле боя и не было. Вот с численностью польского войска... всё же, при придельном напряжении сил, мог-таки Владислав собрать такое войско.

Проснулся Аркадий в несусветную рань, небо только начало сереть. Зачесалось ухо, укушенное комаром, сумевшим проникнуть за кисейную занавеску окна. Проклятое насекомое на этом не успокоилось и продолжало противно звенеть, собираясь попить его кровушки ещё.
«Вот, самка собаки проклятая, нет чтобы сразу высосать столько, сколько нужно, ей обязательно надо нервов в десять раз больше вымотать, чем крови сможет выпить! И антикомарин не включишь, нету его, и в ближайшую сотню лет появления сего девайса не предвидится. Характерницкие же средства ненадёжны. Вот вечером же вроде изничтожил кровососов, а на тебе… наверное, дырочку нашла, зараза».
Аркадий осторожно, опасаясь разбудить мирно посапывающую рядом жену, развернулся и лёг на спину, начав выглядывать мешающее сну насекомое. Однако, будто почуяв опасность, комар в зону уверенного улавливания не залетал, то мелькал поодаль, то пропадал из виду. Противный писк, так нервировавший попаданца, к его великой досаде, также полностью не затихал.
«Блин горелый! Это какой же день у меня будет, если у него такое начало? Ой, чую, ждёт меня какая-нибудь особенная пакость… будто мне обычных неприятностей, больших и маленьких, не хватает. Сыпятся ведь, как из Рога изобилия… или шкатулки Пандоры?.. Из Рога изобилия положено благам разным прибывать, а не гнусностям вываливаться. Этак в натуре по чёрной полосе вдоль хребта можно к естественному концу, в полную задницу попасть. Или у зебр такой полосы нет?.. Так такому неудачнику может и мутант попасться. Сплошные обломы и проблемы, уже перед сном на Луну выть хочется. И ведь никто не удивится – что может для оборотня быть естественнее воя на Луну? Задолбало это долбанное прогрессорство… и никуда от него не денешься. А так интересно было о нём читать…»
Комар проявился невдалеке от носа, но не садясь а, пролетая, будто патрулировал, отгоняя сон от несчастного иновременника. Тот махнул как можно резче рукой, пытаясь уничтожить супостата.
«Вроде бы задел… может, и угробил? Кровосос не муха, ему много и не надо. Только вряд ли. Не с моим счастьем».
В подтверждение последней мысли звенящий писк раздался снова.
«Вот сука живучая! Не… точно не успокоится и спать не даст. Прыгать сейчас в попытке её прихлопнуть нельзя, девчонка в последнее время и без того не высыпается, нервная стала, видимо, чувствует, что у меня дела не клеятся. Да… в промышленно развитом обществе жить намного удобней и комфортней. А здесь… хотя… сок кожуры от цитрусовых смертелен для всех насекомых. Если пропитать им губку, а потом положить её на поднос, а снизу пристроить лампадку… может и получиться. Хотя может и не получиться… не попробуешь, не узнаешь. Мне только лишней мороки с насекомоуничтожителем не хватало для полного счастья!»
Окончательно осознав, что не заснёт, тихонько встал, натянул штаны и пошёл варить кофе. Из-за недосыпа самочувствие было отвратительным, а работоспособность, по прикидке, мало отличалась от никакой. Ничего толкового в таком состоянии сделать в принципе невозможно.
Однако любимый напиток прогнал сонливость, но не улучшил настроения. Ничего не изменили ни интенсивная зарядка – отжимался, прыгал, махал саблей чуть не до потери сознания, ни энергичное плавание в реке. Пока ехал от Дона к дому, успел не только высохнуть, но и капитально вспотеть, «украсив» рубашку мокрыми пятнами подмышками и на спине. Здороваясь со знакомцами по пути, содрогался про себя их нарядам – все, как один, помимо рубах ещё и в кафтаны или свитки были одеты.
«Господи, как они от тепловых ударов не падают?! Организмы у них, что ли, по-другому устроены? Я утром, задолго до пика подъёма температуры, порукомашествовал и подрыгоножествовал, и голова закружилась. Правда, судя по итогам деятельности, она у меня воистину самая слабая часть организма. То ли мозги ветром времени выдуло, то ли их у меня и не было никогда. Сплошные обломы и проколы. Вот и сегодня, чую же задницей, что ждёт меня какая-то крупная неприятность, а сообразить какая именно не могу. И боюсь, что дело не в жаре, мешающей тем нескольким ганглиям, что у меня мозг заменяют. Что-то вчера я заметил, но выпустил из виду…»
Соскочив с Фырка и передав поводья джуре, Богдану Ковалю, прошёл в гостиную-столовую. Видимо, Марии доложили о приезде мужа, и она уже ждала его у порога комнаты. Поцеловав в щёчку супругу, отправился к своему месту у торца стола. Холопки из прошлогодней добычи в Польше суетились, донося из кухни казаны и кастрюли, миски едоков ждали давно.
После краткой молитвы, произнесённой хозяйкой, сели есть. Аркадий честно крестился вместе с окружающими, но заучивать молитвы на все случаи жизни ему было в лом, поэтому-то он свалил эту обязанность хозяина на жену. Как известно, «Муж и жена…» Слава великого колдуна позволяла ему совершать некоторые отступления от господствовавших обычаев. Например, поручать произнесение молитвы жене, не одевать верхней одежды в жару или таскать на голове брыль (соломенную шляпу с широкими полями) вместо шапки из бараньей шкуры.
В шляхетской среде еда часто становилась почти священнодействием, завтрак вполне мог растянуться до ужина и захватить ещё пару суток. Но у попаданца на такие излишества времени не было. Быстренько набив брюхо, почти не ощущая вкуса пищи при этом, он поблагодарил хозяйку, махнул рукой джурам и помощникам, приглашённым за стол – продолжайте, мол, насыщаться – и вышёл из столовой.
Пока ел, прикидывал, где могут проклюнуться крупные неприятности.
«На зародыше промышленной индустрии был, всем, и провинившимся за промашки, и невиноватым для профилактики, вчера хорошие клизмы прописал, кое-кто небось до сих пор с лопухами расстаться боится. Странно было бы, если после такого прочухана они опять косячить пошли. Эх, вот немецкой аккуратности да исполнительности и здесь нашим не хватает. Таланту – видно же – порой в десять раз больше, чем у немчуры, а толку… то запьёт, то решит с бодуна, что и так сойдёт… Значит, их отложим на потом. Как и металлургов, здешнее медеплавление пока заморожено, а что в местах расположения домен творится… хрен его знает, до появления телеграфа или радио ещё… далеко. Авигдор, получив внушение, в ближайшее время, думается, будет примерным работником и организатором, не за страх работает, хотя куда ж без него, за возможность встроиться в очень прибыльное дело. Значит, искать блох стоит в производстве капсюлей и нефтехимии. А начну-ка я с самого слабого звена – с алхимика, вчера к нему только заглядывал, поговорить толком некогда было, вдруг чего там пошло не так?..»
Рабочий кабинет алхимика Давида Циммермана был здесь же, в доме Аркадия, идти было недалеко. Но обычно сидевшего над чтением или опытами (самые опасные производились в поле, в специально построенном для этого помещении вне городских стен) аптекаря в комнате не было. Отловив в коридоре новика, Аркадий послал его к страже, узнать, приходил ли сегодня Циммерман или нет? Не по сортирам же его искать?
«Может человека и без внушений прихватило, съел что-нибудь кошерное, но неподходящее для желудка? Не искать же его по туалетам?»
В комнате-лаборатории был обычный рабочий беспорядок, удобный для Давида и довольно безобразно выглядящий для постороннего взгляда. Аркадий просмотрел лежащие на столе книги и записки, ничего в них не поняв, все были написаны не на русском языке, потом лениво окинул взором полки у стен… и, уже разворачиваясь к двери, вдруг повернулся обратно. Глаз уловил на полке какую-то неправильность. Внимательно оглядел показавшееся подозрительным место. Там, где он привык видеть серебряные стаканчики, из которых они с алхимиком не раз выпивали, зияла пустота.
Кожу будто морозным воздухом обдуло. Не надо быть гением, чтоб сообразить, что это означает. Двумя широкими шагами приблизился к полке и внимательно осмотрел её. Узкое, сантиметров в пять шириной пространство ему не померещилось. Стопки, привезённые алхимиком из дому и не отобранные при пленении, исчезли. Аркадий наспех осмотрел остальные полки, присел и начал рыться в сундучке, но и там искомого найти не мог. Если бы кто обозвал его тогдашнее состояние паническим, то не погрешил бы против истины.
«Блииин… неужели правда сбежал чёртов жид? Вот это неприятность, так неприятность… хуже трудно придумать. Может, дома решил какой свой праздник устроить и стопки забрал?»
- Пане Москале, немае його! – ворвался в комнату чуть запыхавшийся джура.
Аркадий, не закрывая сундучка, встал и, повернувшись к ждавшему дальнейших приказаний парню, приказал:
- Иди к начальнику стражи ещё раз и передай, что надо немедленно, ТОТЧАС, послать в ремесленную слободу человека, знающего, где живёт аптекарь Давид Циммерман. Хотя… нет, сам спущусь.
- Пане Москале, и я знаю, де этот жид проживает! – безбородое и безусое ещё лицо юноши светилось желанием услужить, оказаться полезным своему командиру.
Попаданец посомневался секунду.
- Молодец! Но туда надо бы людей поопытней послать… впрочем… если хочешь, беги седлай коня, поедешь туда и ты, поищете, порасспрашиваете, если жида и там нет.
Новик не выбежал, а вылетел. Не задержался и Москаль-чародей. Быстро спустился во двор, нашёл начальника стражи Василия Вертлявого и подробно объяснил ему задачу: выяснить, не сбежал ли алхимик, и сразу – если его нет и в слободе – прислать гонца с известием об этом сюда. А также послать человека в дом Кошеля, разузнать, где главный на Дону сейчас человек находится. Без его помощи серьёзную погоню – если аптекарь сбежал – быстро организовать было невозможно.
На сегодняшний день у Аркадия дел намечалось… за неделю не переделаешь. Но ничем заниматься до возвращения из ремесленной слободы гонца он не мог. Даже и не пытался. Какие там дела! Его трясти начало от волнения. Первым вернулся гонец из дома атамана Кошеля, сообщил, что тот ещё дома, но собирается ехать в один из городков, разбирать свару с соседями.
- Немедленно скачи обратно и передай Кошелю, что Москаль-чародей ОЧЕНЬ просил его задержать отъезд, возможно, у нас большая беда намечается, нужна будет его помощь. Скажи, что я скоро к нему подъеду!
Казак вскочил обратно в седло и ускакал, сразу перейдя в галоп. Слова о возможной беде из уст знаменитого колдуна, его встревоженный вид произвели на него сильное впечатление.
Характерник продолжил накручивать километраж широкими шагами в собственном дворе, не в силах сидеть или просто стоять. Двор, обычно в это время полный народа, мигом опустел. Все его обитатели и гости попрятались, как голуби, завидевшие парящего над ними коршуна. Выглянувшая из двери дома жена, посмотрев на мужа, нырнула обратно. Умница поняла, что ему сейчас не до разговоров.
Аркадий даже про удушающую, сводящую с ума жару забыл, так встревожился. Наконец, показалось через вечность, прискакал один из казаков, ездивших в ремесленную слободу.
- Нету его там! – ещё с седла прокричал посланец. И, соскочив на землю, добавил: - Со вчерашнего вечера никто его не видел.
- Хорошо… то есть ничего хорошего. Скачи обратно и попроси Василя поспрашивать, может, видел кто, когда и куда жид отлучился. Потом пускай едет прямо в дом Кошеля, я у него буду.
И, уже не обращая внимания на посланца, поспешившего исполнить приказ, обернулся к конюшне.
- Эй, выводите Фырка! Дежурный десяток в седло!
Лично проверив, подтянуты ли подпруги, распущенные по приезду с реки, взлетел в седло. Выждав, когда окажутся на конях охранники, с места пошёл в крупную рысь, направляясь к дому главного на время отсутствия Татаринова, атамана Кошелева.
«Вот уж неприятность, так неприятность! Сбежал! И ведь наверняка с собой секрет производства капсюлей увёз. Пусть не точное знание о производстве, но главное он понял. А уж заменить золото на серебро и добавить заполнитель… года не пройдёт, как европейские ньютоны быстро сообразят. И наладить массовое производство им в сто раз легче. Дьявол, дьявол, дьявол! Подарить вундервафлю врагам… воистину, не ирония, издевательство судьбы. Не-ет, мы ещё поборемся, не так-то легко отсюда сбежать, чай он не татарин, выросший в седле, по суше у него ни малейшего шанса нет на удачный побег. Интересно, решился на такой шаг он из страха или из жадности? Сообразил, что причастен к большой тайне, посторонних свидетелей которой убирают, мне, кстати, предлагали, а я, слюнтяй, отказался. Не решился на убийство вроде неплохого человека, учителя, можно сказать. Или, всё-таки, из жадности? На таком изобретении в Европе или Турции можно большие деньги получить… Впрочем, без разницы. Теперь он в любом случае труп».
Одиннадцать всадников неслись по улицам Азова, и все, завидев мрачного как грозовая туча, Москаля-чародея, уступали им дорогу. Успевший неплохо освоить умение держаться в седле, он ехал к цели на автомате,
«Хрен с ними, причинами, его проблемы! Главное – успеть его поймать! Если сушей нереально, то, значит морем. Рекой в Москву или Гетманщину… слишком рискованно. Тем более идти туда необходимо против течения, на вёслах… авантюра. Слишком легко догнать. Нет, таки морем однозначно. К сожалению, вполне реально, особенно с большой временной форой. Не спохватись я с утра, ушёл бы. Но куда он из Дона направится? На восток? Там, в Персии и местным-то евреям сейчас сильно некомфортно, нет смысла. Значит, на юг, к Керченскому проливу? Очень возможно и очень предсказуемо для погони. Я бы на его месте рванул к Керченскому полуострову, высадился напротив Кафы, пешком или на нанятом транспорте доехал до города и оттуда уже плыл дальше. Или отправился бы к Перекопу…»

хмм, может иначе?

Понравилось.

Вот купила пару книжек, беру в поход, где не будет интернета.

Мой гг - завсегдатай форумов типа ВВВ, ФАИ, Дружина... это и в первой книге подчёркивается, хоть конкретно форумы не называтся. Вполне мог подхватить ВВВешную формулировку. Это же размышления.

Благодарю и лестное внимание и за покупку.
В жару очень плохо пишется, над этим кусочком мучился 4 дня.
Кстати, к ответам на вопосы готов как пионер, с завтрашнего дня, когда Вам будет удобно.

предлагаю, дать Дружине подготовиться хоть два-три дня.

Хорошо например, 25, 26, 27 июля.

28 меня уже в шесть утра не будет в сети на 8 дней

так что - посмотрите, какая дата наиболее подходяща