В сентябрьском распределении приказов и воеводств. Туда боряни и два дьяка, туда окольничий и дьяк, туда, в Тьмутаракань, князь (захудалый) и дворянин...

Плохую компанию выбрали. Неуважаемую.
Если серьёзно, то в отношениях с феодальными государствами, такое же феодальное государство не могло НАСТОЛЬКО принебрегать приличиями. Государя представляли знатные особы. И ТОЛЬКО знатные особы. Я уже не говорю о доминировавшей тогда системе меряния пи заслугами предков. И при этом главным будет какой-то дьяк, а боярин сбоку припёка? Не смешите мои тапки. Числиться главным мог только вельможа. А Черкасский был другом детства царя и влияние в государстве имел огромное.
Хотя реально Посольским приказом управляли, я об этом и написал, именно дьяки. Они вообще большой силой в государстве были. И иногда позволяли себе лишнее, напримр при приёме калмыцкого посольства.

Да не путайте вы разные вещи. Речь не о том, кто представлял особу царя - речь о главе Приказа. Указывать он мог только своим подчиненным. А в Думе - советы Государю давать.



В котором написано - "А сим Приказом ведати - ..."



Ну и кто числился главой Посольского приказа во время, допустим, братьев Щелкаловых? Надеюсь, их вы вельможами не обзовете?
В том то все и дело, что глава Посольского Приказа не считался тогда главной шишкой по иностранным делам - он возглавлял если переводить на современный язык нечто вроде смеси канцелярии и протокольного отдела МИДа.

PKL, если человек возглавляет приказы Посольский, Стрелецкий и Большой казны, означает ли это, что и деньгами дьяки распоряжались САМИ? Не смешно?
Ведати иноземными делами и финансами должен был именно боярин. Кстати, встречал пару раз и дьяков возглавляющих приказы ОФИЦИАЛЬНО, по Разрядной книге, но это были третьеразрядные приказы, боярам неинтересные. Вы серьёзно считаете, что имперский посол будет обращаться к безродному дьяку как к равному? Вот поэтому там главами числились бояре. Ведь именно с приказом в повседневной жизни имело отношения посольство. Или Вы и Ордын-Нащёкина дьяком считаете? При нём ведь тоже дьяк был.

Не имею представления. Меня вообще раньше этот век не интересовал, но увы, приходтся знакомиться с материалами.
И Ваша личная расшифровка назначений Разрядной книги не убеждает. Всё, что я знаю о феодальном обществе ей противоречит.

Не Посольский, а Иноземный. Это две большие разницы.



К безродному Мазарини или безродному Кольберу - отказывались обращаться? А к безродному Меньшикову или Шафирову? А потом что, у посла нет помощников для решения повседневных вопросов в Посольском Приказе? Обязательно все самому делать?



Нет, не считаю. Главой Приказа он стал уже будучи боярином. Только я помню и о его предшественнике - совершенно безродном Иванове.



(пожимая плечами) Ну, значит - не судьба!

!!!! Не туда посмотрел! Дико извиняюсь! Видно чёрт попутал. С чего бы это?
Конечно, это же разные приказы, Ртищев именно в иноземном, по воинским делам... Тра-та-та!.. Весь эпизод под хвост... не будем уточнять.
А вот с ролью бояр в приказах по-прежнему не согласен. Там крутые экономические интересы были завязаны у вельмож.
Но имени Лопухина не встречал, надо будет ещё глянуть. Сношением с казаками ведали именно в Посольском приказе. Но смотреть и спасать пролог буду завтра.

Лихачева, наверное?

Да нет, все не так плохо.
Просто нужно убрать слова про главу Посольского Приказа, заменив на что-нибудь типа "друг Государя, ближний боярин" и т.д.
И представить дело таким образом, что ради сохранения тайны И.Б.Черкасский не стал идти официальным путем - не запросил доклада по нужному вопросу от Ф.Ф. Лихачева, а поручил Ртищеву - своему доверенному лицу в Иноземном Приказе. Тот собрал нужные сведения и вот сейчас докладывает про все, что узнал.

Правок там будет небольшое количество.

Спасибо, утешили, не ёрничаю. Действительно можно. Я ведь стараюсь особо в Россию при рассказах не залазить - объём знаний не позволяет. Но потихиньку к 6 книге нарастает ситуация необходимости читать и про Москву. Но только после фэнтази! Устал и от юга.

А зря . Приказами действительно заведовали дьяки . В начале 16 века действительно роль боярской думы в дипломатических делах была больше , но позднее она начала сужаться . А начиная с Висковатого руководство перешло к посольскому дьяку назначаемого лично царем . Дьяки принимали , размещали послов , принимали верительные грамоты , присутствовали на приемах и на сидениях царя с боярами , сами ездили с важнейшими посольскими поручениями . Кстати дьяков послы называли канцлерами - ПУТЕШЕСТВИЕ В МОСКОВИЮ РАФАЭЛЯ БАРБЕРИНИ В 1565 ГОДУ
Важнейшие дела, касающиеся до иноземных государей, как то посольства или объявления войны, идут прямо от царя, великого канцлера и двух казначеев;

Вынужденно переработанный пролог:



Выходец из ХХI века назвал бы это помещение без окон кладовкой, причём, кладовкой запущенной и дурно обставленной. Побелка на стенах давно скрылась под толстым слоем пыли, вдоль них стояли, кое-где в два ряда, большие сундуки. Впрочем, на полу и сундуках пыли не наблюдалось, как и были видны мазки метлой – для снятия паутины – на стенах и потолке. И не очень внимательный человек заметил бы следы спешной приборки.
Диссонансным пятном выглядело в этой обстановке украшенное резьбой кресло, с оббитыми дорогим фламандским сукном сиденьем и спинкой. Его явно недавно всунули между рядами сундуков. И уж совсем не место здесь было в этом кресле сидевшему. С резко очерченным лицом, властным взглядом, в расстёгнутой соболиной шубе, чёрном атласном кафтане, чёрных же шароварах из иноземного сукна и чёрных сапожках. Его высокая боярская шапка лежала на одном из сундуков. Обычно бояре одеваются куда более ярко, но в дни траура по умершему сыну государя рядиться в яркую одежду приближённым царя никак не приходилось. А именно к Михаилу Фёдоровичу Романову и направлялся боярин, князь, глава Иноземного и Стрелецкого приказов и прочая, прочая, прочая Иван Борисович Черкасский. В Посольский приказ вельможа заглянул по пути, выкроив в своём напряжённом графике для этого время.
Естественно, такого важного человека встретил глава приказа, думский подьячий Фёдор Фёдорович Лихачёв. После полагающихся церемоний он проводил боярина к выделенному для беседы помещению – кладовке, где хранились документы приказа. Более подходящей комнаты – из-за тесноты – для беседы без посторонних ушей не нашлось. В большом П-образном здании приказов сновали сотни, если не тысячи подьячих, выгонишь их на время из помещения, где работают – половина разбежится по кабакам. Совсем не случайно дьяки некоторых нерадивых подьячих к столам иногда привязывали, рабочий день в приказах был ненормированным, часто приходилось писать до глубокой ночи. Англичанин, попав в это здание и увидев тогдашнее делопроизводство, пришёл в восторг пополам с ужасом, решив, что бумагой там использованной можно накрыть пол-России. Наивный бритт – размеров нашего отечества он не учёл. Представив князю исполнителя его поручения подьячего Василия, сына Иванова, Лихачёв поспешил откланяться.
В непривычно ярком свете керосиновой лампы (хоть и освятил удивительный осветительный прибор священник, а не в одну голову закрадывалась мысль, что не от бога она, а от Врага рода человеческого) можно было хорошо рассмотреть и седину в ухоженной бороде и морщины на высоком челе. Так же, как и его собеседника, немолодого, полного, одетого куда более скромно.
В комнате оставалось место поставить табурет или скамеечку, но подьячий Василий Иванов, разумеется, стоял, показывая этим уважение вельможе.
- Что-то мне начинает казаться, что ты, Васька, должного усердия не проявляешь. Ин когда я тебе поручил разнюхать всё о колдунах черкасских?
Грозное начало насторожило, но не испугало одного из высших представителей крапивного семени.
- В октябре-месяце, батюшка боярин-князь. Почитай, в первый же день, как в Стрелецкий приказ возвернулись.
- А ныне какой месяц на дворе?
- Генварь, батюшка боярин-князь.
- Ну?! Где твой доклад, почему не вижу? Неужто, совсем страх божий потерял?
Василий показательно зажмурился, услышав такое предположение из уст боярина - гнев лучшего друга царя мог обернуться очень крупными, если не фатальными неприятностями. Черкасский возглавлял сразу несколько приказов, заседал в боярской думе, имел, и другие важные.
Боярин же, уставившись на подчинённого, молчал. И безмолвие это ничего хорошего Иванову не обещало, что подьячий немедленно понял.
- Как можно, милостивый боярин-князь, Иван Борисович?! Как можно?! Как услыхал приказ от Фёдора Фёдоровича, так сразу и кинулся исполнять!
- И где же он? Почему не вижу?! – грозно насупил чёрные, несмотря на возраст, брови князь Черкасский.
- Не извольте беспокоиться, вчерне давно готов.
- Почему – вчерне? Неужто лень одолела переписать набело?
- Никак нет, не лень. Доносов про колдунов уж очень много собралось. Да и… - Василий замялся, - не могу разобраться, где там правда, а где брехня.
- Ну, давай вместе разбираться. Где у тебя черновик?
- Сей момент представлю! – подьячий вскочил, подбежал – на ходу снимая с пояса связку ключей – к обитому железными полосами сундуку, сноровисто открыл большой амбарный замок, висевший на толстых петлях, и достал одну за другой две перевязанных толстыми шнурами кипы разновеликих и разноцветных листов бумаги. Одну ладони в полторы толщиной, другую в пальца четыре. Осторожно прихлопнув крышку сундука, Иванов подошёл к боярину и с заметным удовлетворением в голосе произнёс: - Вот! – протягивая ему обе кипы.
Грозный воевода невольно показал растерянность, объём собранного по его же поручению материала поражал. К тому же, не было у боярина времени и условий на усвоение. Сидел он в удобном высоком кресле, вольготно в нём расположившись, разведя пошире полы соболиной шубы с царского плеча. Работать с документами, да ещё в таком количестве он не был готов ни морально, ни физически – стола рядом, для их раскладывания не наблюдалось, лампа стояла в стороне и невысоко.
- Что, вот?
- Скаска о казацких колдунах именуемых характерниками.
Князь перевёл несколько ошарашенный взгляд с кипы на кипу, потом обратно и, уже взьяриваясь, на подьячего.
- Шутить удумал?! Это ж, сколько мне всё читать придётся? Неделю?! Да ещё начерно, будто куриной лапой накарябанные.
- Не извольте беспокоиться! Могу и сам пересказать, своими словами, главное.
Черкасский ещё раз сверкнул глазами и, успокаиваясь, кивнул.
- Говори.
Иванов пристроил документы на лавку у стены, и почтительно склонившись, начал доклад.
- Все дознатчики согласны, что характерники эти на Руси издревле известны и от других колдунов отличие имеют.
- С нечистью дело они имеют? Душу бесам, - оба собеседника перекрестились, при этом на руке боярина блеснул алым светом отполированный лал, - продают?
Василий замялся, выпрямился во весь рост и полез чесать затылок. Затем, спохватившись, опять склонился перед вельможей.
- Здесь, боярин-князь Иван Борисович, кратко и не ответишь…
- Почему?
- Дык, кто ж их знает, колдунов проклятых, как они с чертями, - собеседники опять синхронно, будто тренировались, перекрестились, - дела ведут?! Это ж не на людях деется!
- Значит, ведут они дела с нечистой силой? А раз ведут, то и душу…
- Вот насчёт души-то… есть сомнения. Однако… скорее всего, не продают.
- Как это?! С нечистой силой знаются, а душу чистой сохраняют? Да не может этого быть!
- Прости, боярин-князь, за что купил, за то и продаю. Если верить вот этим скаскам, то именно так – с нечистью знаются, однако душу врагу рода человеческого не продают. Даже наоборот…
- Чего наоборот? – явно поражённый последней фразой Черкасский вздел вверх брови и вытаращил глаза. – Сами, что ли, у сатанинских слуг души покупают? Так нету у них душ!
На этот раз перекрестились вразнобой, сначала подьячий, потом, с секундной задержкой, поражённый боярин.
- Нет, Иван Борисович, - аж замотал головой Иванов. – Они, колдуны, якобы, нечистых в ловушки ловят и заставляют силой свою волю выполнять. Кто что измыслит.
- Господи, да они что, почти всемогущи?!
- Нет, боярин-князь, никак не всемогущи. Видно Господь ограничение какое-то наложил. Судя по рассказам, чёрт, - синхронное наложение на себя крестного знамения, - может выполнить одно какое-то желание.
- Хм… А почему считаешь, что не продают? За то самое желание.
- Кто из них до старости доживает, тот по обычаю в монастырь уходит. А с проданной душой… что толку грехи замаливать?
- Это да… хотя… милосердие Господне…
- Неисповедимы пути Господни! Только у них же и без продажи души грехов, как блох на цепном кобеле. Жисть ведут ох, какую неправедную, разбоем и душегубством занимаются…
- Ладно, оставим их грехи на их совести. А чего ты сии доносы в две кипы завязал? Одну, что ли, лжой набитую, другую скасками более похожими на правду?
- Нет, боярин-князь Иван Борисович. Вот эта, потолще, скаски о колдунах вообще, колдунах прежних лет и сомнительных колдунах…
- Постой, каких таких сомнительных?
- Да с этими характерниками!.. – подьячий махнул в сторону рукой. – Непонятно, даже, сколько их и кто колдун настоящий, а про кого просто дурные бабы слухи распустили.
- Погоди, как это, непонятно? Неужто ни про кого точно неизвестно, что он колдун?
- Как не быть, есть такие. С десяток, может, с дюжину. Ещё про стольких же молва идёт, только, кажется мне, напрасная. Да… а во вторую кипу я связал доносы о трёх характерниках, которые, как мне показалось, и заварили нынешние дела. Так круто, что уж и некоторым природным государям тошно стало…
- А противу нашего государя, царя и великого князя Михайла Фёдоровича, всея великая России самодержца, они не злоумышляют? Козни против него не строят? Извести его злым колдовством не желают?
- Супротив нашего государя, царя и великого князя Михайла Фёдоровича, всея великая России самодержца, насколько мне ведомо, характерники не злоумышляют. А наоборот, ему всяческого здоровья и великих побед желают, дорогие подарки шлют. Иконы древние, мощи святых, почитаемых во всём христианском мире из Царьграда, от богопротивных агарян спасённые, книги церковные, старинные. Есть у меня донос, что по указке некого Аркашки, Москалём-чародеем именуемого, в Москву их прислали. Ежели он Врагу рода человеческого служил бы, разве тако могло случиться?
- Да к святым мощам слуги нечистого и приблизиться не могут, не то, что их в руки взять, я так думаю. Так говоришь, Аркашка? Слыхал про такого, о нём вор-атаман Степашка Остранин чего-то совсем несуразного набуравил. Из каких он будет?
- Не извольте гневаться, однако разузнать происхождение сего колдуна мне не удалось, хоть приложил всё усердие.
- Себя бежавшим царевичем не прозывает? – в голосе вельможи прозвучала заметная озабоченность. Россия очень сильно пострадала от самозванцев в Смутное время, теперь власти остро реагировали на любой признак подобного действа.
- Нет, боярин-князь, наоборот, везде говорит, что родители его самых худых кровей, из работников и землепашцев. Только…
- Что только?
- Не похож он на худородного, ну никак не похож! Ведёт себя гордо и с большими людьми, низко никому не кланяется, с князьями как с равными ведёт беседы. Вот, атаман с Верховьев Дона, верный слуга государя…
- Чего буровишь? Какие там среди этого ворья верные слуги? Разбойник на разбойнике и разбойником погоняет! В Великую смуту они свою «верность» показали… впрочем, продолжай.
Защищать своего конфидента от облыжных обвинений подьячий и не пытался, продолжил рассказ с прерванного места.
- Так слыхал тот атаман, что он, Аркашка, себя через вич называл*...
- В-и-и-ч… ишь ты! И каковское имечко у его батюшки?
- Николай.
- И правда, не самозванец, иначе так не назвался бы. Не царское имя Николай. И какого рода никак не узнать?
- Се разведать не удалось. Однако… господи прости, ни за что не поверю, что сей Николай землю пахал или сапоги тачал!
- Да сему никто не поверит, - ухмыльнулся в бороду Иван Борисович. – Откель на Дон колдун прибыл, разузнал?
- Доподлинно, прости боярин-князь, не разведал. Однако мысль, где жил этот Николай Батькович и вырос Аркашка, имею.
- Ну?..
- Из всех языков, когда он в позапрошлом годе объявился, кроме русского, знал Аркашка токмо аглицкий. А ведь сиё наречие вне аглицкой державы нигде не надобно. Значит…
Князь помолчал, теребя бороду, потом поднял глаза.
- Ничего это не значит! Может, для купецких дел выучил? Сия держава знатную торговлю ведёт со многими странами.
- Не купецкие у него повадки. Руки, опять-таки, с воинскими мозолями, не работными. Знает уж очень много, правда, это-то скаски объясняют.
- Как?
- Говорят, что и он, и его друг Ивашка Васюринский, каждый, сумели себе бесёнка, - оба дружно перекрестились, - выловить и к услугам примучить. Но если Ивашка по-простецки его заставил себе жеребцом служить…
- Постой-ка, потом про Ивашку. Сначала про Аркаш… Москаля-чародея давай договорим.
- Как прикажете.
- Атаман-то на дыбе много чего про него понарассказовал. Вот и невольно подумаешь, а может, правду он говорил?
Иванов замялся, не решаясь напрямую возражать вельможе.
- Эээ… боярин-князь, у меня в скасках есть пересказы других казаков его речений о Москале-чародее. Да только… - подьячий тяжело вздохнул и развёл руками. – Как можно верить тронувшемуся рассудком? Ладно бы он юродивым стал, Господа славил, а то ведь сплошные богохульства и хулу на государя, царя и великого князя Михайла Фёдоровича, всея великая России самодержца, изрыгал нечистыми устами.
Черкасский поморщился. Часть допросов Степашки – ввиду возможной их важности – он проводил лично и наслушался проклятий от висевшего на дыбе атамана. Боярину и самому показалось, будто Острянин умом тронулся и несёт, что чёрт на душу положит, потому как Бог к таким словесам причастным быть не может.
- А ещё осмелюсь напомнить, что Острянин – вот уж истинно разбойник – учинил здесь, в Посольском приказе нашего государя, царя и великого князя Михайла Фёдоровича, всея великая России самодержца, подлинное безобразие. С саблей бегал, ругался… непотребно, нескольких подьячих посёк, слава Богу! – подьячий перекрестился, - не до смерти. Я сам в тот день токмо чудом живот сохранил. Свои же казаки его скрутили и стрельцам на руки сдали.
- Да помню! – князь махнул рукой. – И несуразность его доноса… чего он там только не набрехал. Люди на железных птицах, ружья, стреляющие по тысяче пуль, самодвижущиеся кареты, полёты людей на Луну, бомбы, изничтожающие одним взрывом сразу целую страну…
- Вот-вот, боярин-князь Иван Борисович, разве в здравом уме в такое поверить можно? А уж чтоб измыслить, так уж… видно, Господь его, Степашку Острянина, наказал. За богопротивную жизнь, за несоблюдение заповедей…
- Бог с ним. Татарву казаки шуганули, это конечно, хорошо, но на их место ведь куда более опасные калмыки явились.
- И, не обращая внимания на наши просьбы, в Кабарде они правителю помогают, он уж присягнувших нам князей совсем затюкал. Воевода князь Хилков, Иван Меньшой Андреевич доносит, что они боятся из Терского городка нос высунуть.
- Об этом тож помню. И как те узкоглазые наших ногайцев под себя подмяли… говорят, не без наущений колдовских. Ещё раз Москаля-чародея сюда, в Москву звали?
- Как не звать? Только не хотит он. С уважением, но отказывает.
- Надавить пробовали?
- Лыбится. Грит: «На колдуна где залезешь, там и слезешь. И великим счастьем будет, если целый».
- А говоришь, с уважением.
- Каков вопрос, таков ответ, - пожал плечами подьячий.
- Ладно, - после короткой паузы, как бы подвёл итог этой части разговора боярин. – Что там у тебя о его друзьях-товарищах?
- Се Ивашко Васюринский и, Господи прости, Срачкороб.
- О Васюринском ты, вроде, начинал сказывать?
- Да, боярин-князь Иван Борисович, есть у него огромный, черный как смоль и быстрый как ветер, злобный яко ехидна и умный не по лошадиному, жеребец. Редкостной красоты аргамак. Говорят, не простой это конь, а, Господи прости за осквернение уст и слуха боярского, чёрт в конском облике.
В те времена поминать вслух чертей и бесов считалось опасным и богопротивным делом, обычно их называли иносказательно, однако говоря о характерниках, подьячий вынужден был от иносказаний отказаться, из-за чего его доклад со стороны мог показаться совместной молитвой. Налагая на себя крестное знамя, собеседники как бы защищались от происков слуг Сатаны. Боярину ещё пару раз и полу шубы при этом пришлось откидывать, от резких движений правой руки они запахивались, на лбу у него появились капли пота.
- Господи ты Боже мой!.. Чего только людишки не измыслят. Оседлать нечистую силу… скажешь, и он молельник и постник?
- Насчёт постник… не знаю, а что молельник, так точно. Там, на юге, чуть не все монастыри объездил, каждый раз с богатыми дарами.
- И слуга Врага рода человеческого под седлом ему Господу поклоняться не мешает? Он, Ивашка этот, из каких?
- Мелкопоместный шляхтич. Смолоду в черкасы ушёл, до куренного быстро дослужился, это…
- Знаю.
- Недавно, правда, дали ему под начало с два десятка каторг, однако он с начальствованием над ними не справился, гетман его оттудова изгнал, хорошо не повесил за урон. Сейчас опять куренной, черкасы Ивашку любят, в его честь курень в Васюринский переименовали.
- Что истинно православный и за веру кровь проливает, хорошо. А что с нечистой силой водится… так с него за это бог спросит. Вот мы о Москале-чародее говорили. А он к чему чёрта приставил? Тоже под седло определил?
- Нет, боярин-князь. Он куда большую пользу, как говорят, от нечистой силы получил. Знания.
Черкасский откинулся на высокую спинку и внимательно посмотрел на подьячего, машинально теребя свою роскошную чёрную, с проседью бороду.
- Хм… знания, говоришь? И какие? Неужто он может предсказать, что завтра или потом случится?
- Не гневайся боярин-князь, не ведаю сего. Однако большая часть скасок говорит, что прорицать он не могёт, зато ведает как разное оружье можно улучшить.
- Оружье?.. Хм… думаешь, это он измыслил новые пушки, что нам гетман прислал, виду неказистого, однако на удивление лёгкие, для стрельбы удобные? И пули мы теперь льём не старого образца, а новые, куда дальше летящие. Стрельцы не нахвалятся.
- Да, боярин-князь Иван Борисович, говорят, он их измыслил. И многое другое, зажигалки, например, лампу эту, - Василий кивнул в сторону керосиновой лампы, - зеркала на ранее сугубо разбойном Дону начали лить, большие стёкла оконные…
- Я ж и говорю, ПОЛЕЗНЫМ ЗДЕСЬ, В МОСКВЕ, может быть. А там, среди разбойников-казаков, от него ВРЕДА БОЛЬШЕ, чем пользы. Вот и подумай, как дело поправить.
- Слушаюсь, боярин-князь! Только… нелёгкое это дело… и от спешки, скорее ещё больше вреда будет… - подьячий, хоть и стоял перед сидящим вельможей, умудрился посмотреть на него снизу вверх.
- А тебя никто и не гонит. Пока. Но и не тяни. Когда надумаешь, мне скажешь, сам ничего не предпринимай. Прав ты… сомнительное дело, нелегкое.
Иванов, молча, склонился в поясном поклоне.
- Что о третьем колдуне собрал? Приличное имя у него есть?
- Как не быть? При крещении наречен Ефимием. Происхождения знатного, из Кантемиров…
- Что, из тех самых?
- Да, боярин-князь, внук казнённого султаном в позапрошлом годе силистрийского паши, лютого ворога христианской веры.
- Да… не в деда внук пошёл. А с чего имя такое, что и выговорить-то противно?
- Осмелюсь возразить. Хоть внук и христианство принял, пошёл он не в никому не ведомого отца, а именно в деда. Его и прозвали так срамно за любовь к шуткам, от которых на людей медвежья болезнь нападает.
- Неужто, прям-таки…
- Да, боярин-князь. Именно в свои шаровары и обделываются. И не детишки малые. Казаки, татарва, турки… в том числе и знаменитые разбышаки. А их испугать – нелегкое дело. Сами кого хочешь до родимчика доведут.
- Как же его за такое насмерть не убили? – не смог скрыть удивления Черкасский.
- Били, боярин-князь, били смертным боем, и не раз или два. Только он поваляется немного, отойдёт от побоев и опять за старое принимается.
- С нечистой силой тоже знается?
- Хм… эээ… и не знаю, как сказать.
- Вот что знаешь, то и говори.
- Хм… сказывают, что она с ним не желает теперь знаться. Совсем.
Боярин помолчал, переваривая услышанное, однако, хоть был недюжинного ума, с этой задачей не справился.
- А ну-ка подобнее, почему это слуги врага рода человеческого не хотят знаться с грешником? Он ведь грешник?
- Ясно дело, грешник. А знать его не хотят, потому что боятся. Он, якобы, и над одним из помощников Врага рода человеческого успел пошутить. Да так, что они теперь его и на сковородке или в котле видеть не желают. Опасаются, что он и оттуда что-нибудь отчебучит.
Князь широко улыбнулся и помотал головой.
- Господи ты, Боже мой! И чего только люди не напридумывают. Это что же, он теперь в рай пойдёт, когда преставится?
- Кх… сказывают, что и апостол Пётр на него сильно обиделся.
Боярин коротко хохотнул.
- Насмешил. Значит, пребывать ему теперь в земной юдоли до самого Страшного суда, как вечному жиду?
Иванов пожал плечами.
- Се мне не ведомо. На всё Божья воля.
- Это точно, всё в руках Его. Ещё чем-то кроме шуток сей Ефимий отличается?
- Проведал я, ракеты те страшные, что казакам не одну победу уже принесли, делает именно Ефим Кантемиров. Да… много ещё чего про него рассказывают, и не разберёшь, где – правда, а где – лжа. Здесь во многих донесениях… правду от лжи отличить нелегко, а уж в скасках о нём…
- Считаешь, и он ЗДЕСЬ пригодился бы?
- Ох, не знаю. Ежели уж Враг рода человеческого его вблизи видеть не хочет…
В помещении на некоторое время воцарилось молчание. Черкасский обдумывал услышанное, Иванов ждал приказаний или дополнительных вопросов. Однако ни того, ни другого не последовало. Вельможа молча встал, надел на голову шапку и, глянув на подьячего, молвил:
- Хорошо поработал. Мне ещё обмыслить всё надобно. Разведование о колдунах продолжай, но осторожно. Ничего супротив них делать не нужно. Пока.

* - Через «вич», то есть, Иванович или Степанович, тогда именовали себя только знатные люди, остальных называли по-другому: Михайло, Иванов сын…

Эпилог



Ветер усиливался чуть ли не с каждой минутой, выдувая из тела, несмотря на все многочисленные одёжки, тепло и силы. Да ещё и дул он прямо в лицо, пусть и замотанное до глаз, слезившихся от подобного испытания. А с неба то и дело сыпал снежок, подхватываемый ветром и ослепляющий. На земле он не задерживался, сносился куда-то, но дополнительные трудности путешественникам создавал. Совсем туго приходилось лошадям. Хотя предусмотрительно выехали отроеконь на выносливейших в мире татарских скакунах, лохматых и хорошо откормленных, не выдерживали и они. Уже два конька пали, остальные заметно потеряли в весе, по очереди таща на себе тяжёлых всадников. Пересаживаться из седла в седло приходилось всё чаще, чтоб не остаться без транспорта совсем.
В такую погоду добрый человек и собаку на улицу не выгонит, но Аркадий выбора путешествовать или нет не имел. Непогода застала его в пути, неожиданно, во время поездки в степь для показа запорожским ковалям известных ему месторождений железной руды. Как чёрный археолог он в своё время много колесил по региону и хорошо запомнил, где велись карьерные разработки. Естественно, городов и дорог здесь не было, однако, помня приблизительно расстояния от Днепра и сохранившимся ориентирм, кое-что найти удалось.
«Дьявольщина, как холодно! Будто не по южной степи, а по северной тундре едем, где-нибудь в районе Норильска. Кажись, там погоду не в градусах по Цельсию или метрах в секунду измеряли, а в… чём-то жёсткости. Просто сильный мороз при таком ветрище куда страшнее, чем лютая стужа в безветренную погоду. И ведь не остановишься переждать непогоду в овраге – лошади передохнут от бескормицы, да и с топливом при затянувшейся экспедиции возникнет проблема. Чёрт меня дёрнул ехать именно для поисков месторождений руды, не мог другой повод смыться из дому найти!»
Аркадий действительно именно смылся из дому, воспользовавшись первым попавшимся в голову предлогом. Беременная жена чувствовала себя плохо, очень боялась предстоящих в конце зимы родов и, вольно или невольно, регулярно изводила придирками и истериками всех окружающих. Мужу доставалось в таких случаях больше всех, поэтому он в последнее время старался бывать дома пореже. Спокойная, тихая и вежливая девушка превратилась в фурию, от которой хотелось быть как можно дальше. Собственно, и сам переезд в Чигирин был произведён по её требованию, после неприятного инцидента на улице Азова. Учитывая, что и муж был не против переселиться в один из центров европейской политики, требование Марии стало для него удачным поводом.
«Да… «Выходя из себя, не забудь оставить вход открытым» - это как раз про меня. Так удачно слинял, что и косточек потом могут не найти – за зиму их волки, лисы и стервятники успеют растащить. Впрочем, нет, бронежилет с кольчугой они жрать не станут. С другой стороны, кто сказал, что нашедший такие ценные вещи понесёт их отдавать кому-то? Очень даже может прихватизировать найденное».
Очередной порыв ветра ударил по глазам снежной пылью. Видимо, досталось и коньку, он вздрогнул и тормознулся. Относительно небольшое изменение ритма движения вырвало задумавшегося попаданца в суровую реальность. Чертыхнувшись, Аркадий неловко соскочил на землю, заледеневше-твёрдую, без снега, сдутого ветром, даже без травы, видимо, спаленной осенью. Сделав несколько энергичных взмахов руками и приседаний, перебрался в седло другого конька. С куда большими усилиями, чем обычно – и мышцы хуже работали, и тяжёлая зимняя одежда движения сковывала. В сравнении с привычным Фырком татарские лошадки казались почти игрушечными, но венгерский жеребец наверняка не перенёс бы такого путешествия, а эти не только сами шли, его, тяжеленного для них, покорно тащили.
«Однако падать на такой грунт не стоит. Убиться – в зимней-то одежде – не убьёшься, однако зашибиться можно капитально. А здесь и так руки начинают замерзать, несмотря на шерстяные перчатки и меховые варежки. Мне для полного счастья только отморозить пальцы не хватает. И никуда не денешься, надо плестись с черепашьей скоростью, чтоб не замёрзнуть в степи, как тот песенный ямщик. Или он не замерзал?.. Не помню, плохой я попаданец, некачественный. Толку от меня чуть и тот может кончиться, в связи со скоропостижной кончиной».
Аркадий обернулся посмотреть на спутников. Проморгавшись, убедился, что никто не отстал и пока дополнительных потерь в конском составе нет. Бедным животным в путешествии приходилось куда хуже, чем всадникам. Со скоростью бодрого пешехода путники продолжали движение к жилью и, в данных условиях, спасению своих жизней.
«Блин горелый! А я раньше ещё сетовал, что из города в город долго добираться! Уставал от сидения за рулём, бездельник хренов. Тяжело обалдую было в мягком кресле при включенной печке на дорогу смотреть. Зато теперь ни ГАИ, ни опасности от неадекватных водителей на дороге… благодать. Правда, и дорог фактически нет, и пристрелить или прирезать в любой момент могут, несмотря на многочисленную охрану».
Ветер вдруг резко притих, хотя и не до штиля. Повертев головой, попаданец понял, что от ударов стихии его теперь прикрывал большой холм. Оставалось порадоваться, что запорожская степь существенно отличается от Причерноморской, на первый взгляд ровной как стол. Продвинувшись в ветровую тень (лёгкие дуновения, сюда проникавшие, можно было считать несущественной помехой), небольшой отряд остановился.
Давно потеряв ориентацию, обратился к следовавшему рядом Василю Вертлявому, начальнику своей охраны, периодически подправлявшего своего шефа в выборе дороги:
- До темноты добраться до жилья успеем?
- Всё в воле Господа… но должны успеть.
- Но можем и в поле ночевать остаться? – удостоверившись, что здесь зона относительного затишья, Москаль-чародей освободил лицо от обматывавшего его шарфа, чтоб хоть чуть-чуть подышать нормальным, пусть и морозным воздухом.
- Да… нет… вроде бы, должны успеть, до хутора вёрст десять осталось. Или двенадцать… - уверенность в словах Василя не присутствовала совсем, но, учитывая крайнюю нелюбовь его определённо предсказывать даже на короткое время, оставалось надеяться, что он не ошибается.
Десять-двенадцать вёрст в нынешних обстоятельствах означали два-два с половиной часа пути. Спрыгнув для разминки на снег, здесь довольно глубокий, Аркадий убедился, что лошади выдохлись совсем – выглядя понуро, дышали тяжело. Следовательно, темп передвижения необходимо снижать. Остаться без лошадей в степи смертельно опасно.
- Тогда немного отдохнём и поедем дальше. Кони, видишь, совсем устали, того и гляди один за другим падать начнут.
- Не-е… выдюжат. Больные – да, уж давно пали.
- Слушай, а зерно-то на хуторе можно будет купить? Сам знаешь, голод в стране. Приедем, а там сами хозяева лебедой питаются, от собаки одна будка осталась.
Повод для подобной тревоги имелся весьма основательный. Из-за засухи хлеб на Руси уродился плохо, кое-где проблемы с продовольствием стали критическими, весной многим районам грозил самый натуральный голод. Немалую роль в этом сыграло и изгнание панов – бывшие хлопы резко сократили площади обрабатываемых земель, несмотря на призывы гетмана не делать этого. Для армии и государственных нужд Хмельницкий провёл изъятие зерна, невзирая на потребности самих селян, попытки бунтов в нескольких сёлах гетманцы подавили без сантиментов. Опьяневшие от вольной волюшки селяне вернулись в реальный мир и судорожно искали способ прокормить если не скотину, то хоть детей.
- Не-е… Дмитро хозяин справный, были бы гроши, а еду для нас и корм лошадям он предоставит. Вот без грошей у него и зимой снегу не выпросишь.
- А не запросит он с нас мешок золота за мешок зерна?
- С колдуна?! Да ещё с десятком казаков?! Я ж говорю, справный хозяин, значит, не дурак. Лишку не запросит, но и своего не упустит. В прошлом году он даже пару польских семей себе прикупил, для помощи по хозяйству. Думаю, и посеял он много, и собрал – не глядя на засуху – хороший урожай. Дмитро своего не упустит.
Аргумент Василя показался вполне обоснованным.
«К характерникам здесь относятся действительно с уважением, как минимум. А хороший хлебороб и в сухую погоду с богатейших чернозёмов соберёт немалый урожай, так что об ужине можно не беспокоиться. К сожалению, для слишком большого числа людей проблема пропитания стала трудноразрешимой. Не случайно большую часть захваченных в плен поляков пришлось продать в Россию, бояре для освоения даренных им царём земель на юге скупают пленников в огромном числе. Хоть и цены на рабов – в связи с избыточным предложением – заметно снизились, причём не только на севере, но и на юге, в Персии».
Аркадий улыбнулся про себя, вспомнив, как представляли казаков в официальной пропаганде двадцать первого века, и соотнеся эту болтологию, с не раз уже слышанными им сетованиями старых усачей и бородачей.
- Куды это мир катится? За крепкого молодого мужика меньше двадцати рублёв дают! А ранее, помнится, такой больше сорока стоил. Да рубль-то был поувесистее, поболе на него купить можно было…
И такой ностальгией веяло от воспоминаний ветеранов, что сразу становилось ясно – в старину и небо было голубее, и трава зеленее, а уж про девок и говорить нечего. Нынешних с прежними и сравнить нельзя. И никого подобные разговоры от самых что ни на есть вольных людей не смущали.
Разбитый ещё и шведами польский король своих подданных защитить не мог, этим спешили воспользоваться все соседи. Многотысячные караваны рабов ушли в Молдавию, Валахию, Трансильванию, молодыми светловолосыми жёнами или наложницами обзавелись многие калмыки и черкесы, украсили полячки и персидские гаремы и среднеазиатские… даже до Северной Африки некоторых довезли.
Решив свернуть с неприятной для него темы, попаданец захотел поговорить о чём-то отвлечённом, но мужчинам интересном. О политике и обстановке в мире.
- Слушай, а получается, под Смоленском сейчас царскому войску ещё хуже, чем нам приходится?
- Почему хуже?
- Так это же на сотни вёрст севернее! Значит – холоднее.
- Севернее-то оно севернее, только… - Василь привычно полез чесать затылок, но, встретив помеху в виде шапки, отказался от стимулирования мыслительного процесса. – Не-е, не хуже им. Войска-то в осадном лагере сидят, есть где от ветра и холода укрыться. Дров, опять-таки, у них в достатке, еда есть… думаю, весной дожмут литовцев.
- Только под Смоленском? Или и в других местах?
- Так это тебе лучше знать, с гетманом и иноземными послами не я, ты часто дело имеешь.
В данном случае Вертлявый был прав на сто процентов. Вероятно, Аркадий был самым осведомлённым человеком в мире. Может, у некоторых государей и работала лучше разведка, чем казацкая. Денег на неё они больше могли тратить, связи, налаженные давно, им помогали, однако послезнание позволяло делать из доходивших до Чигирина сведений куда более полные и точные выводы. Чем ставший видной фигурой в Европе Богдан и не стеснялся пользоваться. Фактически Москаль-чародей стал при нём главным советником по иностранным делам и вооружениям.
Передохнув немного, но так и не согревшись, тронулись в путь.
«Чёрт побери, холодно-то как! Так и воспаление лёгких можно подхватить, а антибиотиков здесь нет, и как их из плесени или грибков делать, я понятия не имею. Да и какие плесень и грибки, знать не знаю, ведать не ведаю. Больше таких зимних походов лучше не совершать, Хмелю пока я реально нужен, хоть дальше и без незадачливого попаданца история в старое русло не свернёт. Уж очень существенные изменения на востоке Европы произошли, да и на западе Азии… как бы не большие. Преждевременная смерть Мазарини ещё не аукнулась, но отсутствие Кромвеля уже сказывается в гражданской войне у наглов, Руперт лупит парламентариев в хвост и гриву. Эх, ещё бы манчжуров притормозить… но… не до них. Слишком широко шагать не стоит, лучше добить поляков и турок. Хотя Черниговщины – отданной на дурику царю – жалко чуть ли не до слёз. Но уж теперь точно в спину Радзивиллы ударить нам не смогут, сейчас им не до того. Царь Смоленском и Полоцком не ограничится, не успокоится, пока всю Белую Русь под себя не подгребёт. Интересно, как дела идут у Ивана и Юхима? По крайней мере, от холода они точно страдать не должны».

* * *

Разожжённый покойным Фердинандом II пожар войны утихать не хотел, несмотря на страстное желание его сына спасти своё государство от разорения, если не уничтожения. Главным препятствием на пути к миру стала позиция дружного парижского тандема, Людовика XIII и Ришелье. Если поначалу они добивались недопущения полного доминирования в Европе Габсбургов, то теперь, после явного ослабления и Австрии, и Испании, французы стремились к захвату как можно больших территорий. Именно этому служил заключённый ими договор со шведами о незаключении мира в ближайшие три года.
Правда, больших побед собственно армия под знаменем с лилиями пока добиться не могла. Не удалось даже вытеснить с французской территории испанцев. Конде проиграл кампанию в Руссильоне маркизу Спиноле-младшему и вынужден был отступить из провинции. Всё большие подозрения у Ришелье вызывал герцог Саксен-Веймарский, застрявший с большей частью своего войска в Баварии, осаждая Нюрнберг, явно не собираясь отдавать под власть Людовика Лотарингию. Бернгард почти не скрывал желания стать новым герцогом Лотарингским, и прекращение выплат субсидий из Парижа его не смутило. Проводя оккупацию Баварии, герцог имел возможность насобирать достаточно средств для выплат своим солдатам и закупки всего необходимого для армии.
Обострилась во Франции продовольственная проблема, из Фландрии в страну заглянула и не думала уходить чума. Вовсю шли бои в Нормандии и Бретани, охваченных восстанием «босоногих». Даже привлечение отборных войск, целой армии Гассиона не сразу переломило ситуацию. В декабре тридцать девятого столица Нормандии Руан ещё была в руках восставших. Почти полностью французов вытеснили из Северной Италии, чему немало способствовали глупость и упрямство герцогини Савойской, сестры Людовика.
Вдохновляюще на Ришелье подействовал разгром голландцами испанского флота в Дувре. Он даже предложил организовать морские экспедиции к берегам Испании, но в Нидерландах сочли это несвоевременным. В боевых действиях на суше во Фландрии давно и прочно закрепилось патовое положение.
Главный союзник Парижа, шведы, не вынесли испытания голодом и вторглись в беззащитную Польшу, выведя из Германии большую часть своих сил. К счастью для антигабсбургской коалиции, воспользоваться этим император Фердинанд III не мог. Захватив османскую часть Венгрии, трансильванский господарь Ракоци вторгся в габсбургскую часть разделённой страны. Однако лёгкой победы у него не получилось, быстро оккупировав Словакию, он застрял перед линией мощных крепостей. Имперский генерал Гетц сумел ограничить успехи Ракоци только Словакией, а подошедшая из Чехии армия Галласа отбросила трансильванцев от осаждённых ими крепостей. При нарастании недовольства внутри страны господарь вынужден был пойти на переговоры о мире, которые и начались в начале зимы.
Польша к зиме фактически перестала существовать. Казаки с союзниками захватили, разграбили и разорили два воеводства, Люблинское и Сандомирское. Практически, сознательно обезлюдили их, создавая пред своей землёй полосу препятствий для потенциального агрессора с запада. По достигнутым ещё предыдущей зимой договорённостям остальные польские земли (кроме Краковского воеводства, оставленного Хмелем на разграбление в будущем году) предназначались для прокормления шведской армии.
Между тем, совсем не случайно шведов называли белокурыми монголами, к этому времени в их поведении и намёка на благородство рассмотреть стало невозможно. Тотальное разграбление, насилие при малейшем поводе, а то и без оного (особенно зверствовали финские рейтары), сознательное уничтожение всего, что могло конкурировать со шведскими предприятиями… В общем, сравнение с монголами шведы честно заслужили. После длительного пребывания их армии местность превращалась в необитаемую и безлюдную.
Поначалу встретившие скандинавов с радостью, как потенциальных защитников от дикарских орд, поляки быстро осознали свою ошибку. Вскоре их города перестали открывать ворота перед шведскими отрядами, вынуждая их штурмовать, в сельской местности разгоралась партизанская война против оккупантов. Маленькие фуражирские отряды исчезали бесследно, даже на крупные, хорошо охраняемые обозы совершались нападения. Зачастую от отчаянья – слишком многим полякам без грабежей стало выжить невозможно. Шведы выгребали всё найденное продовольствие, насильственно рекрутировали в армию польских мужчин, о судьбе несчастных женщин лучше и не вспоминать.
Новое королевское войско после нескольких побед попало под удар армии Баннера и было шведами вдребезги разбито. Владиславу пришлось спасаться бегством. Пережив множество приключений, он нашёл убежище у тестя, в Вене. Станиславу Любомирскому пока удавалось контролировать большую часть Краковского воеводства, всерьёз ещё никем не атакованного. В Польше, таким образом, получился настоящий потоп, уносящий ежедневно тысячи жизней.
Литовские магнаты перехитрили сами себя. Разбившись на небольшие группировки, Радзивиллы, Пацы, Сапеги, Огинские и прочие вельможи повели переговоры сразу со шведами и русскими. Зачастую при этом стараясь дискредитировать соседей. Последнее им прекрасно удалось, и в Стокгольме и в Москве поняли, что их пытаются надурить. Лишнюю порцию недоверия в отношения между представителями правящего класса принесли итоги битвы на Висле, точнее, устойчивые слухи, что причиной поражения стало предательство протестантов. Очень влиятельные в Великом княжестве Литовском иезуиты активно поддержали эту версию событий, чем окончательно похоронили призрачные шансы на литовское единство. Истовый католик, Великий канцлер Литовский Янош Радзивилл так и не решился на заключение договора о переходе в шведское или русское подданство всего Великого княжества Литовского. А потом стало поздно.
Понукаемый и вдохновляемый своим окружением, куда меньше озабоченным положением страны, Михаил Романов отдал приказ о наступлении на Литву для возвращения взад исконных русских земель.
Сразу после прихода вести о разгроме и уничтожении польского войска четыре русских армии двинулись на Литву. Главная, во главе с царём и князем Черкасским, тронулась из Вязьмы на Смоленск. Взяв штурмом по пути пару приграничных крепостей, уже в начале августа они осадили старинный русский город. Вторая по численности, двенадцатитысячная армия, во главе с Василием Шереметьевым вышла из Великих Лук на Полоцк.
Невдалеке от цели похода русские столкнулись с трёхтысячной литовской кавалерией. Единственное за этот год русско-литовское полевое сражение закончилось неоднозначно, обе стороны объявили себя победителями. Сначала литовцы мощной атакой разгромили и обратили в бегство дворянскую конницу. Затем Кшиштоф Радзивилл, Великий гетман коронный Великого княжества Литовского (чем слабее государство, тем громче звучат титулы), попытался разбить и гуляй-город, в котором засели стрельцы и пушкари. Не имея артиллерии и пехоты, делать этого не стоило, но опытного вояку разобрал азарт. В результате, понеся огромные потери, ему пришлось-таки отступить, а однозначно выигранное сражение превратилось в спорное.
Через несколько дней, пусть заметно прореженная дворянская конница вернулась и Шереметьев смог продолжить наступление. В отличие от Смоленска, Полоцк отчаянно обороняться не стал. Зато расположенный невдалеке Витебск горожане поклялись защищать до последнего. Небольшие местечки и замки сдавались на милость победителей, понимая безнадёжность сопротивления.
Так же успешно продвигались по Белой Руси и две южные русские армии. Василий Ромодановский взял штурмом Стародуб и Брянск, а в Гомеле симпатизирующие русским православные сами открыли ворота перед царским войском. Естественно, совсем не встретил сопротивления Пётр Репнин на Черниговщине, захваченной ещё в прошлом году казаками. Хмельницкий умел жертвовать малым, чтобы выиграть большое. Пожалуй, именно возможность вернуть без боёв старинные владения и стала той соломинкой, которая переломила хребет верблюду сомнений царя. Москва к войне готова не была, но уж очень соблазнительную морковку повесил гетман. А Репнин, подведя под руку государя Черниговщину, застрял под Речицей, доминировавшие в городах иноверцы под власть царя не спешили. Имели для этого все основания. Ничего хорошего для себя католики или униаты ждать от Москвы не могли.
Зато литовская шляхта на востоке страны начала массовый переход в православие. Царь однозначно дал понять, что неправославных помещиков в Белой Руси под его властью не будет. Впрочем, для многих шляхтичей эта смена религии была не первой. Уже в то время для шляхты владение крепостными было несравненно важнее религиозной принадлежности.
Последний островок спокойствия в бушующем море войны захлестнули боевые действия.
Шокирующая неожиданность произошла и на западе континента, в Мадриде.



У прогремевшего на весь христианский мир с окрестностями события имелась предыстория. Ещё в «зиму планов» с тридцать седьмого года на тридцать восьмой для нейтрализации опаснейших для казачества исламских пиратских гнёзд в Средиземноморье Аркадий предложил использовать какую-нибудь местную христианскую державу. После короткого анализа возможностей остановились на Испании. Венеция, Генуя, Мальта такое мероприятие не потянули бы, Франция нацелилась на союз с исламом, развернуть их на сто восемьдесят градусов в данном вопросе представлялось нереальным. Англия и Голландия имели слишком большой интерес в Левантийской торговле.
Правда, возникла проблема: каким образом подвигнуть их на такое сложное и затратное дело? У империи, над которой никогда не заходило солнце, и без пиратов Алжира и Туниса трудностей хватало. Каким образом сделать уничтожение исламского пиратства приоритетным, главным для испанцев?
Думали долго, но кроме предложения того же Москаля-чародея об очередной кровавой провокации никто ничего толкового измыслить не смог. Кстати, хоть были его товарищи и сами пиратами и разбойниками, идею уничтожения христианского короля встретили без восторга. Священность особы монарха тогда ещё не была пустым звуком. Впрочем, не найдя альтернативы, с планом согласились, но отложили его в долгий ящик. И людей подходящих не нашлось, и денег такая спецоперация требовала немало, а их и на повседневные дела всегда не хватало.
Всё изменила встреча Москаля-чародея в одном из донских городков.

Царапнуло. К 1639 году уже столько королей поубивали, что как-то не очень верится.

Да их и в древние времена гасили, но даже к тому же убогому Николашке поначалу очень многие относились как к священной, богоизбранной особе. Убивать и грабить это не мешало, просто товарищи поначалу ощущали некий дискомфорт. Стоило бы расписать, но некогда. Гоню лошадей - к 10.10 над сдать книгу в издательство, а из простуды ещё толком не вычухался. Сегодня всё утро чистил текст по замечаниям на ВВВ, завтра-послезавтра буду дописывать мадридский эпизод.

Ещё кусочек эпилога, завтра надеюсь закончить:



У прогремевшего на весь христианский мир с окрестностями события имелась предыстория. Ещё в «зиму планов» с тридцать седьмого года на тридцать восьмой для нейтрализации опаснейших для казачества исламских пиратских гнёзд в Средиземноморье Аркадий предложил использовать какую-нибудь местную христианскую державу. После короткого анализа возможностей остановились на Испании. Венеция, Генуя, Мальта такое мероприятие не потянули бы, Франция нацелилась на союз с исламом, развернуть их на сто восемьдесят градусов в данном вопросе представлялось нереальным. Англия и Голландия имели слишком большой интерес в Левантийской торговле.
Правда, возникла проблема: каким образом подвигнуть их на такое сложное и затратное дело? У империи, над которой никогда не заходило солнце, и без пиратов Алжира и Туниса трудностей хватало. Каким образом сделать уничтожение исламского пиратства приоритетным, главным для испанцев?
Думали долго, но кроме предложения того же Москаля-чародея об очередной кровавой провокации никто ничего толкового измыслить не смог. Кстати, хоть были его товарищи и сами пиратами и разбойниками, идею уничтожения христианского короля встретили без восторга. Священность особы монарха тогда ещё не была пустым звуком. Впрочем, не найдя альтернативы, с планом согласились, но отложили его в долгий ящик. И людей подходящих не нашлось, и денег такая спецоперация требовала немало, а их и на повседневные дела всегда не хватало.
Всё изменила встреча Москаля-чародея в одном из донских городков.
Аркадий возвращался после короткого визита в Верховья Дона, для разбирательства по поводу неудачи с мартеном. Как у запорожцев, так и у дончан его постройка ни к чему хорошему не привела. Попытка разобраться в причине неудачи и, соответственно, больших напрасных расходов, не удалась. Попаданцу элементарно не хватило знаний по металлургии, а интернета или справочной литературы здесь не было. Подтвердив правильность постройки передельных печей (сталь-то нужна!), поехал обратно. Естественно, в самом что ни на есть отвратительном настроении.
Никак не улучшило самочувствия Аркадию и начавшая вдруг течь в старом струге, на котором он путешествовал по реке. Пришлось срочно причаливать у первого же городка на берегу, и быстрого ремонта никто не гарантировал.
На Педро, ошивавшегося невдалеке, поначалу он внимания особого не обратил. Ну, казак, как казак. В эклектичной одежде – в смысле – что с кого снял, то на себя и напялил. Посему рядом с дорогими османскими сапожками соседствовали как бы, не хлопские шаровары, а золочёная рукоять роскошной персидской сабли неестественно выглядела на латанной-перелатанной черкеске. Кстати, газырей на этой одежде ещё не нашивали, огнестрельное оружие у черкесов было пока редкостью. Впрочем, попаданец проявил инициативу и попросил сделать кармашки под бумажные патроны для ружья на своей черкеске. Следовательно, можно было не сомневаться, что последователи не заставят себя ждать. Как среди казаков, так и среди черкесов обзавёдшихся трофейным огнестрелом в Польше.
Ростом и фигурой встречный тоже не выделялся, а резко очерченное лицо с рыжеватой бородой Аркадий посчитал признаком мингрельского или хевсурского происхождения, уже знал, что среди горцев такой окрас волос не редкость. Но длинная и экспрессивная тирада, выпущенная встречным в адрес какого-то купчика или приказчика (без сабли и пистоля на поясе) поставила такую версию под большое сомнение. Ругался бородач на каком-то из латинских языков, с немалыми включениями русского и немецкого.
«Итальянец? Француз? Испанец или португалец? Куда только судьба человека не заносит… Но для француза он недостаточно гундос, итальянцы, вроде бы, говорят мягче… Впрочем, на хрена гадать, если можно познакомиться и спросить?»
Задумано – сделано.
- Здравствуйте люди добрые! Меня Москалём-чародеем кличут, может, чем могу помочь?
Купчик, или скорее приказчик, уж очень молод и небогато одет, услышав имя подошедшего громилы, явственно побледнел. Видимо, слышал о колдуне с таким именем какую-то страшную байку, возможно, и не одну.
- Меньа Педро зовут, по-вашему, Пьотр. Эччевириа.
- Дон, - не вопросительно, утвердительно уточнил Аркадий, уловив тональность самопредставления.
- Дон, - кивнул Педро.
- Испанец?
- Эускалдунак! – гордо вскинул голову новый знакомец.
У попаданца натурально вытаращились глаза, о такой национальности он слыхом не слыхивал.
Собеседник, сообразив, что на другом конце Европы о самоназвании его народа вряд ли кто знает, тяжело вздохнул и внёс разъяснения: - Басками нас соседи називают. Баски это…
- Да слыхал я о басках, - улыбнулся Аркадий. – Ваши предки самому Карлу Великому тумаков надавали, древний и храбрый народ.
Сверкнув, было глазами, когда собеседник его прервал, Эччеверия тут же успокоился, услышав уважительный отзыв о своих предках.
- Да! У нас все принадлежат к благородному сословию.
- А пошто на… - попаданец завертел головой. Пока они вели с баском короткий диалог, приказчик будто испарился. – Пошто на торгаша взъелся?
- Этот… этот… - далее последовала развёрнутая характеристика сбежавшего торговца с экскурсом в его генеалогию (причем, по мнению Педро, в число предков приказчика входили не столько люди, сколько ишаки, свиньи и бараны). Большое количество иностранных ругательств не позволило сразу разобраться в сути претензий.
Решив, что новый знакомец хоть на этот вечер поможет решить проблему сенсорного голодания, Москаль-чародей пригласил казака-иноземца к своему костру, уже разведённому джурами. Баск не стал чиниться и приглашение без раздумий принял. В беседе у огня, в ожидании кулеша, рыжебородый рассказал, что ему желательно срочно попасть в Азов, а торгаш заломил за место в своей барже несусветную цену – два рубля.
Сумма по нынешним, особо доходным временам не то что бы большая, особенно в свете огромности казацкой добычи за последние годы, но Педро проболел часть зимы и всю весну, сильно поиздержался и платить столько не захотел (или не мог). Именно из-за болезни он не принял участия в походах этого года, сейчас же надеялся пристроиться в донской столице к какому-нибудь воинскому мероприятию. Жить иначе как с сабли и пистоля он не умел, да и не желал уметь.
Аркадий про себя усомнился, что причина безденежья дона только в болезни, предположив, что большая часть прошлогодней его добычи осталась не у знахарей-лекарей, а в кабаках. В дальнейшей беседе выявилась откровенная нелюбовь, нет, явная ненависть баска к кастильской знати. Что-то там у него произошло очень обидное, жгущее и через годы и тысячи вёрст его душу.
Расспрашивать о причинах подобного отношения к вельможам попаданец не стал, это было бы неприлично. Однако вдруг и сразу понял, что вот он, человек для выполнения задуманной миссии в Мадриде. И тянуть с этим терактом нельзя ни в коем случае. Бог его знает почему, но нельзя. Почему-то возникло чёткое, однозначное понимание, что можно с этим важным делом и опоздать. Тесно общаясь с характерниками, трудно избежать сдвига в мистику самому. Москаль-чародей, знаменитый уже на пол-Европы колдун, теперь к подобным ощущениям относился очень серьёзно.

* * *

В Мадрид посольство от гетмана всея Малая Руси и кошевого атамана войска Запорожского Богдана Хмельницкого прибыло в конце ноября. Точнее, в начале этого месяца флотилия из трёх бывших османских, а теперь казацких каторг появилась в порту Валенсии, вызвав там настоящий ажиотаж. Ведь на галерах, помимо казаков, в Испанию прибыли освобождённые из агарянского плена несколько десятков подданных его величества Филиппа IV. Большей частью – итальянцев (ох, сколько нервов стоило послу, благородному идальго Васюринскому, настоять на путешествии итальянцев на Иберийский полуостров… Жаждавших побыстрее вернуться домой сицилийцев и калабрийцев пришлось, чуть ли не силой оттаскивать от бортов при проходе мимо их родных берегов). Но испанцев желавших вернуться в отчий дом, набралось в Малой Руси всего полтора десятка, а хотелось зримо продемонстрировать королю и его окружению, жителям Валенсии и Мадрида, полезность союза с казаками и злокозненность охотящихся на испанцев мавров.
Милосердие и сострадание привычно уступили государственным интересам, большинство уроженцев обеих Сицилий и, в общем-то, номинально независимого Пьемонта, осенью смогли только полюбоваться с борта берегами Италии. Закупая воду и продовольствие в Мессине, на берег отпустили только совсем уж болящих. Таки дал слабину Иван, глядя на их страдания и опасаясь, что не все из них смогут пережить путешествие в Мадрид и обратно. Комендант порта к резонам посла о необходимости показать освобожденных отнёсся с пониманием. Осмелившиеся ему жаловаться на казацкий произвол сицилийцы об этом, потом сильно пожалели.
Не обошлось в путешествии без сражения. Уже после прохода через Мессинский пролив, маленькая флотилия была атакована двенадцатью галерами. Причём, не алжирскими или тунисскими, как можно было бы ожидать, а французскими. Услышав, что казаки следуют во вражеский порт, командующий французской эскадрой епископ потребовал сменить пункт назначения и следовать за его флагманом в Тулон. Имея четырёхкратное преимущество в кораблях, он посчитал заведомо обречённым на поражение любую попытку сопротивления.
Однако в бою не всегда побеждает арифметическое большинство. Тем более, француз этого не знал, не такое уж значительное. За вёслами-то у Васюринского сидели не рабы, а казаки, так что против полутора тысяч пушкарей и бойцов епископа посол мог выставить тысячу. Причём куда более умелых и опытных, даже в схватке на саблях и пистолях подданным Людовика победа вряд ли бы улыбнулась.
Сражение начали казаки и крайне неожиданным для врагов образом – они обстреляли галеры противника зажигательными ракетами. Уже через пару минут боя три французских корабля весело пылали, ещё на пяти экипажи были заняты попыткой потушить свою палубу. Тем временем казаки со своим приводящим в состояние ужаса врагов кличем (неоднократно зафиксированный в истории факт – потеря воли к сопротивлению именно от казацкого вопля) кинулись на абордаж трёх вражеских судов.
Сразу вспыхнувшие от неведомого оружия соседние корабли, запущенные над их головами пугательные ракеты, жуткий вопль огромной толпы врагов лезущей с саблями на борт… мало кто из французов успел выйти из состояния шока и смог оказать сопротивление. Потери убитыми при абордаже у Васюринского – десять человек на три экипажа. Единственная не атакованная и не подожжённая французская галера благоразумно дала дёру, её никто не преследовал. На отставшем от других корабле никто не слышал переговоров между флагманами, поэтому её команда невольно на некоторое время ввела командование и короля с министром-кардиналом в заблуждение, заявив, что невиданно мощное оружие появилось у испанского флота.
Сунувшись на гребные палубы, казаки обнаружили, что добрая четверть кандальников там свои, русские, проданные французам османами. Это подвигло Васюринского на приказ о помощи в тушении пожаров там, где это возможно. Говорящих по-русски немедленно расковывали, остальных пока оставили в кандалах на лавках у вёсел, атаман хорошо помнил эпизод с освобождёнными османскими каторжниками.
Три галеры обстрелянные первыми, да несколькими ракетами каждая, спасать было поздно. Они полыхали уже вовсю, французы оттуда прыгали в море, а воющие на гребных палубах кандальники были обречены. Расковывать их никто даже и не пытался, да и некогда это было делать. Позже Васюринский отдал приказ об утоплении всех французов сумевших перебраться с них на уцелевшие корабли. Чтоб неповадно было русских к вёслам приковывать. Пять просто подожжённых кораблей удалось спасти.
Правда, два – только от немедленного утопления. Одну галеру с серьёзно пострадавшей палубой, обвалившейся мачтой и, уж совсем по непонятной причине образовавшейся течью, после освобождения от людей и пригодного для использования имущества пришлось снова подпалить и оставить костром за кормой. Ещё одну дотянули только до Пальмы, не дерева, а порта на Майорке, одном из Балеарских островов. Там заправились водой и продовольствием и уже без происшествия добрались до Валенсии.
Представьте теперь чувства испанцев, когда после череды досадных поражений на море от французов и голландцев в их порт приводят сразу несколько пленных вражеских кораблей. Более чем три сотни испанцев, португальцев и итальянцев, обнаруженных среди каторжников, расковали в Пальме, но потащили с собой на материк. Она из причин задержки в Валенсии – поиск средств на пошив пристойной одежды для них.

* * *

Несмотря на невольную помощь прибывших в войне с врагами Испании, король принял делегацию далеко не сразу. Уж очень… неоднозначными были прибывшие. Иезуиты, опять-таки, весьма плохо их охарактеризовали, как врагов католической церкви. Возглавлял посольство не гранд, а всего лишь дворянин, да и послал-то его человек крайне сомнительной легитимности, не монарх от роду, а самозванец. К тому же – схизматик. Невольно десять раз подумаешь, прежде чем допустить таких «послов» к аудиенции у Его величества. Однако приняли, обласкали, завели переговоры о союзе.
И действительно, на короля и грандов весьма большое впечатление произвела толпа освобождённых казаками из вражеского плена подданных Филиппа. Да и дальнобойные ружья с неизвестными ещё здесь пулями Минье стали откровением для испанских генералов. Весьма порадовала их и передача в руки испанского правосудия одного из ближайших помощников Ришелье.
Гонор гонором, а понимание приближения крупных неприятностей у реально правившего в стране Оливареса, да и у короля, было. Любой союзник для Испании сейчас лишним не был, а уж такой, какой может двухсоттысячную армию разбить, вражеские флоты топить – особенно. Поэтому даже иезуитам жёстко указали притихнуть и не отсвечивать. Тем более что регулярные сношения с казаками на уровне послов поддерживал император Фердинанд, ближайший родственник и союзник, в Мадриде об этом прекрасно были осведомлены.
Увы, воевать на постоянной основе с Францией или Нидерландами казаки отказались категорически, о войне со шведами, главными союзниками французов, обещали подумать. Секрет те зажигательных ракет, которыми так эффектно расправились с кораблями врага, выдать послы не могли, даже если бы очень хотели. По их заверениям, этот великий секрет знало всего несколько человек и никто в посольстве. А дать ракету испанским оружейникам Васюринский даже не отказывался – испанцы, присутствовавшие на казацких каторгах, подтвердили, что все ракеты расстреляны во время боя.
В общем, пребывание посольства в Мадриде затянулось до католического рождества. Посольству предложили поучавствовать в торжественном шествии двора по случаю светлого праздника, правда, в самом конце праздничной колонны. Вслед за испанскими грандами – герцогами, маркизами, графами… солью земли испанской. Возглавлял же кортеж сам король с женой и наследником.
Васюринский предложение принял, послы разрядились похлеще большинства грандов – с османской-то и польской добычи возможности у старшины для этого были. Однако праздник превратился в трагедию.

Конец книги.

Вопреки отсутствию у прибывших громких титулов их активно приглашали в лучшие дома Мадрида, можно сказать, что они стали желанными гостями и у графов с маркизами, и у герцогов. Знатнейшие гранды наперебой, будто соревнуясь, стремились принять у себя загадочных и неведомых здесь ранее рыцарей степей. На самом деле казаки, освобождённые из османского плена, служили в испанской армии уже много десятков лет – в отличие от Франции, Испания давала русским волю, а не пересаживала за вёсла своих галер. Но казацкие части несли службу в Королевстве обех Сицилий, также принадлежавшему испанской короне, на юге Италии, и кастильская знать с ними в быту никак не сталкивалась.
В общем, пребывание посольства в Мадриде затянулось до католического рождества. Послам предложили участие в торжественном шествии двора по случаю светлого праздника, правда, в самом конце праздничной колонны. Вслед за испанскими грандами – герцогами, маркизами, графами… солью земли испанской. Возглавлял же кортеж сам король с женой и наследником.
Васюринский предложение принял, послы разрядились похлеще большинства грандов – с османской-то и польской добычи возможности у старшины для этого были. Вопреки предположениям Аркадия во время путешествия по степи, его друзья-послы также хорошенько намёрзлись, зима добралась в этом году и до тёплого Мадрида. Конечно, таких лютых морозов здесь не наблюдалось, но и одежду приходилось носить совсем не зимнюю. Шёлковые или парчовые кунтуши, украшенные дорогими каменьями, вызывали восхищение у дам и девиц, но плохо грели. С другой стороны – не одевать же на торжество тулупы и бараньи шапки?
Однако праздник превратился в трагедию.



Иван пытался отказываться от этой миссии, доказывал Аркадию и Богдану её неблагородность, да что там неблагородность, подлость! Предлагал несколько других кандидатур на должность посла, но друзья упёрлись и додавили его на согласие. Действительно, затея была мало того, что совсем не шляхетная, ещё и крайне рискованная. Узнай кто посторонний, что прибывшие послы, ведущие переговоры о союзе против агарян, на самом деле затеяли зверское убийство христианского монарха с семьёй, не то, что Хмелю и казакам, всей Малой Руси туго придётся. Именно желание ограничить число осведомленных и заставило гетмана так настаивать на главенстве в миссии Васюринского, подавляющая часть членов делегации в Испанию о предстоящей диверсии не знала.
Всю дорогу до Мадрида посол жутко переживал и волновался. Меньше всего его смущала необходимость убить помимо мужчин и женщину с ребёнком. Во время зачисток османских городов казакам случалось вырезать их население полностью, а католики в данный момент стали как бы не более опасным врагом православных, чем мусульмане. Собственно, ничем казаки в этом отношении на фоне соседей не выделялись – зверствовали все. Но вот необходимость притворяться другом, выгадывая момент ударить ножом в спину – это напрягало Васюринского чрезвычайно. Вот если б нагрянуть с войском, взять город штурмом с наскока и перебить всех жителей – милое дело!
Общение с грандами сильно облегчило душевное состояние Ивана. На атамана вельможи смотрели как на заморскую зверушку, даже не пытаясь скрыть своё чувство превосходства. Находившись вынужденно по гостям – положение обязывало – он уже с нетерпением ждал убийства хоть некоторых из надутых важностью вельмож.
Ёжась, то и дело сморкаясь, проклиная потихоньку всё мероприятие, члены казацкого посольства ехали в самом конце кортежа. Невеликие испанские холода успели пробрать их весьма основательно, предусмотрительно пододетые под нарядные кунтуши одёжки от лёгкого по меркам Руси морозца спасали плохо. Если бы не доброе вино, прихлёбываемое многими участниками этого мероприятия, не все бы, наверное, его смогли вытерпеть.
Сами выстрелы в посольстве расслышали не все – толпа зрителей громко гудела, то и дело приветственные крики раздавались, свист, лошади по камням громко цокали подковами… Только посол сразу понял, что случилось. Остальные посчитали стрельбу ещё одним признаком праздника, думая, что палят в воздух, холостыми зарядами.



В своей столице король и его окружение чувствовали себя в полной безопасности. На улице присутствовало множество стражников, имели при себе шпаги все благородные люди, чего, спрашивается, бояться?
На появившихся в окнах второго этажа одного и домов нескольких чернобородых бородачей в чалмах не сразу обратили внимание. Впрочем, оставаться незаметными они не собирались. Громко славя Аллаха и пророка Магомеда, эти горбоносые мавры (а кто ещё?) разрядили по две или три янычарки, как потом выяснилось, заряженные крупной свинцовой картечью, в короля с семьёй и коляску Оливареса, следовавшую вслед за королевской. После чего из их окна вылетел кувшин и взорвался, едва долетев до коляски с окровавленными телами королевской семьи, изуродовав их до неузнаваемости.
Совершив своё чёрное дело, проклятые агаряне скрылись. На улице воцарились паника и беспорядок. Когда же кабальеро из королевской свиты попытались ворваться в дом, двери оказались забаррикадированы изнутри мебелью. В общем, там позже нашли только трупы обитателей и гостей, мавры бесследно исчезли, отыскать их так и не удалось. Не помогли в этом ни закрытие ворот города, вероятно, запоздавшее, ни разосланные во все стороны конные патрули. Преступники исчезли, будто их укрыл от взоров пылавших праведной местью испанцев сам отец лжи.
Конечно, нашлись в католическом клире деятели, указывавшие на схизматиков как на возможных виновников происшествия. Но по многочисленным свидетельствам очевидцев, все члены посольства Малой Руси в момент убийства королевской семьи находились в кортеже, причём далеко от королевской коляски. Да и смешно обвинять в соучастии людей, делом доказавших свою вражду с убийцами-мусульманами.
Посему посольству ничего не грозило – оставшиеся в живых члены правительства начали предварительные переговоры о возможности союза против неверных. Впрочем, очень предварительные, в Испании на короткое время не стало ни короля, ни главного министра. Естественный наследник Филиппа, его младший брат Фернандо, находился в это время во Фландрии. Кардинал-инфант не давал обета безбрачия и вполне мог заменить на престоле погибшего брата. В отличие от всех ближайших родственников, Фернандо был умным, энергичным человеком и талантливым военачальником. Для королевства смена монарха сулила хоть какие-то надежды на улучшение ситуации.

А Педро Эччеверия и два казака итальянского происхождения никуда и не бежали, немудрено, что их не могли поймать. Они сняли чалмы выходя на другую, параллельную главной улицу, совершенно пустынную в этот час, сели в поджидавшую их коляску, где избавились и от горбоносости с чёрными накладными бородами, совершенно растворившись в хорошо знакомом городе. Искали-то мавров, а не баска с итальянцами. Жестокое убийство королевской семьи вызвало волну возмущения и сочувствия, что не помешало Ришелье ужесточить позицию на начавшихся весной переговорах. Однако и Францию в грядущем, одна тысяча шестьсот сороковом году ждал очень неприятный сюрприз.