- Лейтенант Петров, N-ский стрелковый полк, - вскинув в приветствии руку, представился Виктор.
- Лейтенант НКВД, Петерсонс, - представился ряженый, не ответив на воинское приветствие. – Предъявите документы, лейтенант.
Петрова взяло зло. Стараясь не выдать своих чувств, он расстегнул клапан кармана и, выудив книжку, протянул её лейтенанту. «Чего он грубо-то?» «Спокойно. Естественно нам тут не рады. На акцент внимание обратил?» «Обратил, но это еще ничего не доказывает. Латыш или эстонец…» «Как удобно-то акцент объяснить! Ты на глаза его и остальных посмотри». Да, взгляды были не приветливые, даже больше враждебные. Однако и тут у Петрова имелось сомнение - враждебность можно объяснить подозрительностью, исходя из обстановки…
- Товарищ лейтенант, поясните причину блокировки проезда, - неожиданно для себя произнес Петров.
Ряженый оторвал взгляд от документа и посмотрел на Виктора. И Петров увидел откровенную угрозу.
«Ты что творишь?» «Не мешай! – отмахнулся «гость». – Я специально».
- Неужели приказ фон Ланценауера*? – невозмутимо спросил Петров.
На миг показалось, что ряженый растерялся, но тут же взгляд стал жестким и красноречивым. И после пассажа «гостя» в глазах лейтенанта читалась уже не угроза, а приговор. Рука НКВД-шного лейтенанта скользнула к ремню, сначала к тому месту, где у офицеров вермахта обычно располагается кобура, затем уже к боку. И все сомнения разом пропали. В следующий миг Виктор шагнул к ряженому, заблокировал руку, которая уже ухватилась за рукоятку пистолета, и одновременно нанес удар в кадык. Затем схватил за ворот, рванул лейтенанта на себя и изо всех сил крикнул:
- Бей!
Виктор упал, закрываясь ряженым лейтенантов, одновременно пытаясь вырвать из его рук пистолет. Удалось с трудом.
Грянувший залп оглушил. Ответные очереди были немногочисленные и короткие. Дольше всех отстреливался успевший скатиться под берег диверсант ниже от моста, но бойцы что укрылись в канаве и те пятеро, что на холме плотным огнем заставили его замолчать.
Стрельба стихла. И Петров осторожно приподняв голову, осмотрелся. Никто из диверсантов не двигался. Судя по ранениям, в каждого прилетело минимум по пять раз. И если на этом берегу установилась относительная тишина, то на другом наоборот.
Коровы, что спустились к воде, с началом перестрелки, взбаламутив воду, рванули на берег. Все стадо отшатнулось и начало быстро отодвигаться от моста. Люди тоже запаниковали, заголосили и попытались ретироваться, однако стадо быстро перекрыло все пути. И люди заметались меж испуганных коров.
Петров откинул замершего лейтенанта и встал. Взгляд зацепился за кровь на лацкане. На миг он запаниковал. Быстро оглядывая себя, но ран не обнаружил.
- Веселков, Масютин… где вы там?! – крикнул Виктор, держа наготове отобранный ТТ и контролируя обстановку. – Ко мне, бойцы!
Красноармейцы поднялись из канавы, держа наготове винтовки. Не забыли инструктаж, отметил про себя Петров и показал двум бойцам проверить диверсанта под берегом, а четверым взять под контроль остальных - мало ли кого недострелили. Затем повернулся к лесу и дал отмашку Степаненко, и через пару секунд к мосту выдвинулась весь личный состав его взвода.
А сам Виктор склонился над ряженым. Тот не двигался и Петров перевернул его, недоумевая – он что, убил диверсанта одним ударом в кадык? Все стало понятно, когда на правом боку Виктор увидел огнестрельную рану. Пощупал пульс с подсказки «гостя», но надежда не оправдалась – мертв главный диверсант. В досаде сплюнул, ведь в комплекте с языком, да таким важным, все что он ранее передал командованию, выглядело бы достовернее. Но делать нечего… что вышло, то вышло. А как вышло? Прикинув направление раневого канала, он поднял голову и пристально посмотрел под грузовик, где до сих пор находился водитель.
- Голубев, ну-ка иди сюда, - поманил он бойца. – А винтовочку на месте оставь от греха!
Водитель выбрался, весь трясясь как осиновый лист. Пот градом стекал с испуганного лица.
- Я… я тащ к-к-комндир… я… - начал заикаясь говорить боец, - я как вы приказали…
- Голубь мой сизокрылый, - прищурился Петров, - я приказал по ногам стрелять, а ты за малым своего командира чуть не убил!
«Не ругай бойца, - сказал голос, - случилось то, что случилось. Смотри как его трясет. Адреналин так и бурлит, вот-вот в обморок свалиться». Что за адреналин такой, Виктор узнал сразу же: «Это фермент, выделяющийся организмом в стрессовой ситуации, - пояснил «гость», - так сказать, в опасной ситуации. Или при испуге. Сам-то ничего не чувствуешь?» И действительно, ощущалась какая-то эйфория, легкость в теле. Казалось – все по плечу. Диверсанты? Да хоть весь их батальон сюда подавай!
«Не обольщайся, - обломал его «гость», - диверсов одолел и теперь круче гор и яиц? А действие адреналина недолгое, и с непривычки последствия бывают разными, иногда плачевными, в нашей ситуации. Не у всех как у тебя проходит. Вот, водителя твоего как колбасит-то!»
Хмыкнув на пассаж гостя, и отмахнувшись от сбивчивых объяснений испуганного красноармейца, Виктор принялся обыскивать ряженого лейтенанта. В правом кармане гимнастерки нашлась красная книжка с гербом и надписью «НКВД». Книжка выглядела потертой и видавшей виды, однако год стоял 1941! "Фрицы явно перестарались. Дальше ищи". Последующий осмотр принес еще одно удостоверение – серую книжку с нацистским орлом и свастикой, плюс овальный жетон с проточкой на бечеве. Открыв зольтбух, Петров прочитал – обер-лейтенант Карл Краузе.
«Я же говорил! – хмыкнул «гость». – Осталось сломать пополам жетон и нижнюю часть сунуть в рот мертвеца». «Обойдется, - ответил Виктор».
- Масютин! – позвал он бойца. – Обыскать всех. Ищите вот такие документы и жетоны. Книжек должно быть две!
И лейтенант показал какие. «Правильно, пусть бойцы сами убедятся. - И внезапно добавил -Гражданских поскорее успокой!».
Действительно – подумал Петров, оборачиваясь. Мало ли чего они вообразили за прошедший скоротечный бой. Подошедшему Степаненко он приказал:
- Трупы как обыщут убрать. Машину с взрывчаткой сюда, организуй минирование моста и рубежи обороны. Я пока с гражданскими разберусь.
Виктор направился через мост и за будкой обнаружил того мужичка, что переговаривался с ряженым. Мужичек от неожиданности вздрогнул, круглыми от страха глазами смотря на Петрова.
- Ты кто? – ткнул пальцем Петров.
- П-пастух, - заикаясь, ответил тот, - старший.
Послышался тарахтящий звук, и Петров тут же насторожился. Но тарахтение шло с того берега. Он увидел мотоцикл, который на спуске обогнал второй ГАЗ-АА и узнал сидящего в коляске.
- Раз пастух, то организуй свое стадо, вновь наставил палец на мужичка. - И вот тем растолкуй – бойцы Красной Армии уничтожили немецких диверсантов! Ясно?
Мужичек быстро закивал.
- Действуй, - махнул рукой лейтенант. – И быстро!
Придерживая свернутый кольцами кнут, пастух потрусил в сторону сгрудившихся в дальней части поляны гражданских, а Петров посмотрел на приближающийся мотоцикл.
- Какого черта его сюда принесло? – спросил сам себя Виктор и направился навстречу.

* Оберштурмбанфюрер Пауль Хелинг фон Ланценауер. С 30 ноября 1940 командир полка «Бранденбург».

Переходя мост, он заметил, что в руках до сих пор держит наготове ТТ. На ходу попытался сунуть его в кобуру, однако там уже имелся свой, штатный. Тогда собрался сунуть его в карман, но голос с ехидцей спросил: «Сам себе прострелить ногу хочешь?». Виктор отсоединил магазин, затем оттянув затвор и вытряхнув патрон, вернул боеприпас в магазин и вставил его в рукоятку. Только после этого ТТ оказался в кармане. Тем временем лейтенант спрыгнул с остановившегося мотоцикла, сделал знак бойцу оставаться на месте, поправил фуражку и, придерживая командирскую планшетку, направился к Петрову. Взгляд его скользил по суетящимся вокруг красноармейцам. Заметив сложенные в стороне трупы диверсантов, лейтенант словно на преграду налетел. Он подошел ближе, присел, взял в руку фуражку ряженого, задумчиво повертел её, рассматривая. Затем поднялся и посмотрел на подошедшего Петрова. Взгляд не предвещал ничего хорошего.
- Почему ты нарушил приказ? – сходу спросил он Виктора. – Почему изменил маршрут? Что тут произошло? Кто эти убитые? Почему тут сотрудник НКВД?
Каждый вопрос произносился на тон выше, при этом лицо друга багровело, глаза становились злее.
- Это немецкие диверсанты! – рявкнул в ответ Петров. - И нечего так орать!
И не давая другу опомниться, протянул заранее приготовленные документы с жетоном.
- Вот, посмотри.
Лейтенант схватил удостоверение с зольдбухом и принялся их изучать.
- Обрати внимание на дату выдачи, и внешнее состояние документа, - сказал Виктор. - Затем сравни фото в удостоверении и в зольдбухе.
Дождавшись, когда лейтенант сравнит фотографии в обоих документах, Петров решил добавить фактов в копилку:
- А вот оружие. Кто причитал, что автоматов в отделе мало? А тут сразу в одном подразделении у всех! Причем… - тут в глаза Петрова бросились некоторые несуразицы, на которые прежде он внимания не обратил, - мля! Это же Суоми! А издалека на ППД похож…
Лейтенант удивленно посмотрел на автоматы и тут же схватил один из них.
- Это тоже как факт, - добавил Виктор, - и если этого мало, тогда глянь сюда…
Наклонившись, Виктор оттянул ворот гимнастерки убитого, второй рукой потянул майку и перед взорами предстал нацистский орел со свастикой.
- Видишь? Они в наглости своей даже белье на наше не сменили! – торжествующе произнес Петров. – Что скажешь, Юра? Думай пока…
Пришлось отойти от друга к подбежавшему старшему пастуху.
- Товарищ командир, можно ли перегонять стадо? – выпалил тот.
- А народ? – кивнул Петров в сторону вновь столпившихся у сараюшки людей.
- А они следом. Это же коровы, добро колхозное!
- Люди важней, коровы могут и вплавь. Короче! – прерывая возражения пастуха. – Гони, как сможешь, но и люди пусть переходят одновременно. Ясно? Выполняй!
И повернулся спиной, мол – разговор окончен, и возражения не принимаются. Вернулся к задумчивому другу. На лице Чичерина отражалась сложная гамма чувств. Явно сбитый с панталыку лейтенант не знал, что и сказать.
- Но как ты узнал? – с недоумением спросил он. – Как? Когда? На какой странице это записал?
Петров явно не ожидал последнего вопроса и тоже удивился.
- Ты читал тетрадь? – сузил глаза Виктор, - Вместо того, чтобы передать куда следует?
- Я должен был знать, что я передаю, - ответил Чичерин. - И прочитав часть, я понял, что ты являешься более ценным, чем сама тетрадь. Поэтому выяснив - куда ты направился, двинул следом. Понимаешь?
Мотивы друга Петрову были ясны. Во взгляде его читался не только профессиональный интерес, но и простое любопытство, основанное на том, что они хорошо знали друг друга. Что Виктор, что Юрка вместе с детства – игры, школа… всегда неразлучно. Только в училище их дороги разошлись после того как Чичерин отличился! Его заметили и направили проходить службу в Наркомат Внутренних дел. И теперь друг хочет знать…
- Откуда ты это все взял? Что за позывной такой - «Феникс»?
- Юра, - проникновенно произнес Петров, - как военнослужащий и особенно сотрудник НКВД, ты должен знать, что означает ОГВ! И слышать от тебя подобные вопросы мне дико.
- Я знаю - что такое ОГВ! – раздраженно отмахнулся друг. - Однако я знаю тебя.
Ответить Виктор не успел. Подбежал Степаненко.
- Товарищ лейтенант госбезопасности, - вытянувшись во фрунт и козырнув, обратился замкомвзвода, - разрешите обратиться к командиру?
- Разрешаю.
- Товарищ лейтенант, заряды установлены,- доложил Степаненко, - куда тянуть провод?
Виктор перешел ближе к краю съезда и посмотрел на центр моста. Бойцы, что устанавливали заряд, уже перебирались по внешнему краю вдоль перил, так как по мосту уже шли коровы. На центре у быка остался только красноармеец с катушкой.
- Куда ящики установили?
- В опору меж венцов просунули, - пояснил замкомвзвода, - иначе никак.
Петров кивнул - мощности взрывчатки двух ящиков хватит не то что разрушить до основания мост, но и углубить фарватер на пару метров. Хотя, «гость» не согласился с углублением фарватера, мотивируя какими-то незнакомыми физическими терминами.
- Провод протащите вдоль перил понизу, - указал Виктор, «слушая» подсказки «гостя», - потом по канаве вон к тем кустам. Концы зачистить и воткнуть в землю пока. Окопы готовы?
- Так точно, готовы.
Раз Степаненко говорит, что готовы, значит так и есть. Маскировка на высоте, раз от моста рубежи не видно.
- Да, - вспомнил свои недавние намерения Петров, - вооружи самых подготовленных бойцов трофеями и распредели весь боезапас к автоматам. И машины отсюда отгони. Действуй.
И вновь посмотрел на мост. По мосту частью двигались коровы, и частично люди, прижимаясь к перилам. С вещами в чемоданах, сумках, и просто тюках. Не у всех были вещи с собой. Кто-то направлялся по делам, а кто-то на всякий случай решил уйти в более спокойный район, подальше от войны. Например, солидный мужик выделяющийся одеянием священника, что пропускает вперед спешащих перейти на другой берег обывателей. Куда идет этот поп? Явно по своим религиозным делам. Даже сейчас не прекращающий делать свое дело – иногда он мелко крестил проходящих мимо граждан. А остальной народ… возможно что-то почувствовав, или на основании гуляющих слухов о приближении врага, мало ли как узнали. Виктору самому пришлось убеждаться в приведенных «гостем» сведениях, позвонив после длительных уговоров связиста по двум направлениям. По одному номеру ответ сопровождался паническим матом на фоне стрельбы, по другому вообще ответили по-немецки. И насколько Виктор помнил школьный курс немецкого, стало понятно, что его сходу назвали «Иваном» и посоветовали заранее сдаваться. Ничего не сказа связисту, он ушел, слушая наставление «гостя»…
Вздрогнув от воспоминания, Виктор решительно шагнул к Чичерину.
- Слушай меня внимательно, Юра. И прими к сведению, что на все ответить я тебе никак не смогу. Сам должен понимать, - на это Чичерин кивнул, и Петров продолжил. - Сюда движется танковый клин немцев. А в полку ни сном не духом. Там готовы только к выдвижению в сторону фронта, но никак к обороне. Представь, что случится, если на марше внезапно для полка произойдет встречный бой? Так что бери ноги в руки, и выдвигайся в расположение полка, доложи про все, пусть готовятся к обороне, а сам, как носитель ОГВ, к своему начальству с тетрадью. Я даже одну машину с охраной тебе дам. И не вздумай попасть в плен. Если информация попадет к немцам…

Тарахтение послышалось внезапно и звучало оно уже со стороны возможного появления врага. Петров понял, что они не успели - на поляну выскочил мотоцикл, и сидящий в коляске пулеметчик сходу открыл огонь.
- К бою! – заорал Виктор истошно, толкая друга в канаву и скатываясь туда следом.
Пулеметные очереди вспороли водную гладь реки, и уткнулись в мост. Появилась еще пара мотоциклов, сразу включаясь в обстрел. Часть коров в испуге бросилась в стороны, часть в реку. А на мосту гуляла смерть - пули впивались в коров, рвали тела кинувшихся в панике через мост людей. Ответный огонь красноармейцев заставил заткнутся вражеских пулеметчиков, но ненадолго. Немцы, быстро сориентировавшись, отступили и начали обстреливать уже противоположный берег. Видимо к ним присоединились еще мотоциклисты, так как огонь стал плотнее. Петров приподнялся, чтобы осмотреться, и тут же пришлось вновь вжаться в землю. Увиденное вызвало злость – никто не успел перебежать на этот берег. Окровавленные туши коров и убитые люди устилали весь мост. Боец у мотоцикла укрыться не успел, и теперь лежал, распластавшись…
У моста из уцелевших остались только Петров и Чичерин. Немцы долго тянуть не будут. Этот мост им нужен, не зря сюда бранденбургов посылали. Подтянут броню и раскатают оборонявшихся орудийным огнем. Жаль, что «граников» до сих пор не придумали – посетовал «гость», заканчивая свою мысль. И Петров согласился- тянуть нельзя, надо действовать.
- Юра, давай по канаве, ползком, мои бойцы прикроют.
- Без тебя я не уйду…
- Я приказываю тебе! – взбесился Петров, заорав так, что Чичерин отшатнулся. – Как более опытный, понимаешь?! Ты должен уцелеть и доставить тетрадь куда надо. Понял?! Я следом, как только ты пройдешь!
По глазам друга стало ясно – понял. Посмотрев в сторону рубежа, Петров нашел лицо своего зама – тот укрылся в крайних кустах, куда тянулся подрывной провод. Оттуда огонь по врагу не велся, и правильно, не надо выдавать позицию. Поняв, что сержант видит его, начал подавать знаки – прикройте мол. Степаненко его понял сразу и показал это знаком.
- Двигай! – хлопнул по спине друга Виктор.
Чичерин ползком двинулся по канаве, прополз до места, где канава заканчивалась, и по сигналу сержанта кинулся к рубежу, а бойцы открыли плотный огонь по врагу со всех стволов. Друг успел нырнуть за рубеж и Петров облегченно выдохнул. Теперь его очередь. Он уловил внимательный взгляд сержанта, приготовился двигаться и вдруг вражеский огонь стал еще плотнее. Глянув на тот берег, Виктор понял – подъехали броневики и пулеметов прибавилось. Слышался еще гул, это означало только одно - танки.
- Хреново дело, - пробормотал Виктор, вжимаясь в землю. Шанс был только у одного, и он правильно сделал, что отправил друга первым. Это было важно!
Пули взрывали грунтовку, свистели поверху и Петров понял, ему уже точно не уйти. Тогда он повернулся и начал подавать знаки заму – взрывай! Степаненко показал знаками – не могу, уходи, командир. Сделав злое лицо, вновь знак – ВЗРЫВАЙ!
- Взрывай, сукин сын! – крикнул он как мог. Лицо сержанта посерело и стало каменным. Он кивнул.
- Ну, сделал что мог, - сказал Виктор, откинувшись на спину. - Спасибо тебе, «гость» из будущего.
«Меня Васей зовут. Прости, что сразу не представился».
- Ничего, не в обиде, - улыбнулся Виктор, и недовольно буркнул, - почему он тянет?
Посмотрев на сержанта, Виктор не сразу понял, что именно тот пытается знаками сказать. Наконец дошло – машинка подсоединена, но где-то поврежден саперный провод. Сам провод он видел – от кустов, по канаве и до моста был целым, а там линия проходила вдоль перил и была не видна для Петрова. Немцы плотно стреляли по мосту, возможно повреждение там.
- Вот и дело нашлось, - пробормотал лейтенант, поворачиваясь и осторожно выглядывая.
Враг обстрел не прекращал, но пули теперь летели к опушке. Однако это ничего не значит, долго ли перенести огонь? Надо добраться до места разрыва провода. Смогу ли я? – пришло в голову Виктору, и тут же подавив в глубине липкий страх, ответил – смогу! Те ребята под Москвой были готовы грызть врага, лишь бы не пропустить…
Виктор вскочил, и быстро перебежав по настилу, нырнул за тело убитого мужика. Несколько пуль пропели поверху, часть впилась в мертвое тело бедняги. Стрельба усилилась. Красноармейцы, поняв, что задумал командир, вновь открыли огонь по врагу, пытаясь помочь лейтенанту. Воспользовавшись секундным замешательством немцев, Петров бросился к лежащей поперек моста коровьей туше. Уже почти добравшись до этого укрытия, Виктор запнулся об тело женщины и уже падая почувствовал тупые удары в ногу и два вбок. Рухнул за тушу, упав в лужу крови. Успел увидеть священника, привалившегося к перилам с перебитыми ногами, и саперный кабель совсем рядом, и само повреждение – одна линия разорвана. Из последних сил протянул руку, но сознание погасло…
- Господи Иисусе Христе, помоги грешному рабу… - тихое, с надрывом, бубнение вплыло в сознание сквозь затихающую боль, - … спаси мя грешного, в мире насилия и войны.
Грузное тело рядом не шевелилось, но именно оно стонало и шептало молитвы:
- … Отец мой Небесный… не отвергни молитв… помилуй мя, Отец мой Небесный…
С трудом приподняв голову, Виктор увидел священника. Из глаз его текли слезы, смешиваясь с кровью из разодранной щеки. Кровь пузырилась, когда священник шептал слова молитвы.
- … помоги, душу спаси мою грешную.
Петров попытался дотянуться до перебитого провода, но не смог. Чуть переждав, вновь попытался но смог только чуть сдвинуться. Силы пропали. «Вася, Вася, ты тут?» Ответная мысль задержалась на пару секунд: «Тут… я». И Виктор внезапно понял – гость пытается взять на себя часть боли. «Погоди…». Петров попытался приподняться и взглянуть в сторону кустов, где укрылась группа подрыва. Далековато, но взор прояснился, и внезапно вместо сержанта, увидел лицо друга. «Дурак! – выругался лейтенант. – Какой же он дурак. Ведь все понимает, а что творит?!» «Брось… не ругай… - пришла натужная мысль, - он друга бросить не может… действуй…».
Вновь попытка дотянуться до провода. Не хватало достать его совсем чуть-чуть, а сил сдвинуться вперед и вовсе не было. А священнику только рукой шевельнуть.
- Отче, - прохрипел Виктор, - батюшка, ты слышишь меня? Эй, очнись! Провод подай! Слышышь?
Но священник на призывы не реагировал, лишь молился, и постепенно молитвы становились тише и медленнее. Новая попытка удалась – до провода дотянулся, но силы иссакли и сознание померкло.
- Господи-и-и! – взвыли рядом. – Они не ведают что творят!
Виктор очнулся. В руке зажат провод, а священник куда-то смотрит и в глазах его ужас.
- … не ведают что… творят… не ведают… творят… - кровяной пузырь на щеке лопнул, и священник затих. А Виктор попробовал посмотреть, что так напугало попа перед смертью. Он не смог даже приподняться, но и не стоило. По приближающемуся лязгу стало ясно - на мост наползал Т-III. Послышался неприятный звук и Петров понял, гусеницы наползли на тело убитого. Ужас прострелил все тело. Немцы едут по телам. По телам!
Но именно ужас придал сил. Надо соединить провод! Надо!
«Давай! – взвыл голос внутри». Пуля перешибла провод, но при этом сняла часть изоляции. Не надо тратить силы и время для зачистки жил, осталось только скрутить. Виктору удалось сложить концы и пару раз повернуть. Сознание вновь поплыло, тогда он просто зажал контакты в кулаке. Этого хватит. Теперь приподняться. Дать сигнал. Вон лицо друга. Он смотрит сюда. Он поймет!
- Взрывай! – но сил крикнуть нет. Звуки пропали, лишь тонкий писк в голове. Губы шепчут – взрывай! Читай по губам, Юра, читай! Как в детстве могли читать по губам – взрывай Юрка! Взрывай! Взрыва-ай!
Брызнуло чем-то мерзко-тошнотворным, навалилось и стало вдавливать…
- А-а-а…

Продолжение эпизода - комиссар Иванцов

Антон слушал Бесхребетного прикрыв глаза. Рассказ надо сказать не впечатлял - рядовая история, если судить по опыту прошлых лет. Крепкая крестьянская семья, большое хозяйство, земля, сколько смогли осилить. Помогали соседям, принимали помощь сами, жили с ними в согласии, как испокон принято. Старший брат успел повоевать в гражданскую, под началом самого Буденого, а отец с дедом в отряде самообороны. Как советская власть укрепилась, стали жить, да добра наживать. Богатства не нажили, но и не бедствовали. На работы никого не нанимали, все своим трудом, спозаранку и до темна. А как иначе управиться с большим хозяйством?
В неурожайные года помогла мудрость деда. По только ему известным приметам дед Панкрат советовал сажать рожь вместо пшеницы, да репу с картофелем. И соседей этим привечал. Кто послушал, кто нет, но по осени стало ясно, что дед был прав. Рожь в отличие от пшеницы дала добрый урожай, а последняя поднялась, да сгнила на корню.
Грянули голодные года. Вот тут и начались трудности и беды у большой семьи Бесхребетных.
- Это в каком случилось году? – спросил Антон.
- В тридцатом, - ответил Бесхребетный. – Тогда в села и веси зачастили караваны продразверсток, изымая излишки урожая в пользу голодающих районов. На большом сходе колхозников единоличников большинством голосов решили выделить часть урожая. Но когда прибыла комиссия из района, то они стали забирать практически все. Особенно старался некий Проплешко. Сволочь и мразь изрядная. В двадцатом приписать нам кулачество у него не вышло, помогло заступничество брата и общее собрание. Так он гад злопамятный в этот раз своего добился. Нагнал активистов, связал всех, даже меня с младшей сестрой, долго допрашивал, потом вывез всю семью в степь за три версты и одежду отобрал. Чтоб не замерзнуть, пришлось до хутора по снегу бежать. А как добрались, в хату не пустил, а вдоль стенки нас приставил, напротив выстроил своих активистов, зачитал будто бы приговор и активисты залп дали. Поверх голов сволочи такие. Тут дед и отец сломались. Отдали все что было. Подчистую.
- Значит, были излишки-то?
- Не излишки. Они забрали все, до зернышка! А нам осталось только с голодухи сдохнуть.
- Как так? – удивился Антон.
- А вот так, товарищ батальонный комиссар, - горько усмехнулся Бесхребетный. - Главное план выполнили, а на людей Проплешко и его активистам плевать. Мало того, через день, из райотдела ЧК приехали, и всех нас забрали. Впаяли на суде пятьдесят девятую и семьдесят третью статью и отправили за Урал.*
Легко отделались – подумалось Иванцову, и сразу от этой мысли сделалось стыдно. Если боец не наговаривает, то этот Проплешко истинный враг и вредитель.
- Я думал, что издевался Проплешко только из-за ненависти к нам, - продолжал боец, - но потом узнал, как только он изгалялся над другими колхозниками и единоличниками, чтобы выполнить план по сбору хлеба! Что только не творил с активистами своими. Разденут мужика или бабу насильно до исподнего, да босыми в амбар запрут, или сарай, а на дворе январь. Пока не признаются – где хлеб спрятали, не выпускают. Или ноги и подолы юбок керосином обольют, зажгут, потушат, а потом спрашивают - Говори, где хлеб спрятали, не-то подожгу! Или под угрозой насилия колхозниц заставляли отдавать зерно. А то дадут наган с приказом – Стреляйся сам, иначе застрелю! Бедолага курок спустит, не зная, что наган разряженный, и, когда боёк щёлкнет, чаще обморок подал. В соседнем колхозе один из активистов шашкой плашмя колотил и доколотился – зарубил мужика.
- И что, никто не жаловался?
- А кому, если Проплешко лучший друг предисполкома и начальника местного ЧК? Сами-то они все отрицали, а нам кто поверит?
- М-да-а-а… - протянул Антон, не зная, что сказать. – А дальше что было?
- Дальше нас ждал Тагил, - продолжил рассказ Бесхребетный. - Ехали в простом товарном вагоне. Конец марта. Холодно, голодно. Младшая сестренка захворала сильно. Следом отец с мамой. Машутка-то вынесла, смогла недуг осилить, вот мать с отцом не смогли - померли. Хоронили на полустанке. Эшелон в тот день долго стоял. Много народу померло, не одни похороны были. Как тела в могилу опустили дед не выдержал, разрыдался, а на следующий день просыпаемся, а он мертв. Сердце у деда не выдержало.
В Тагиле чекисты эшелон встретили, всех прочих кого куда отправили, а с нами что делать не знают. Старший их, дай бог хорошему человеку здоровья, Горянников нас пока к себе отправил, а сам дело читать. Потом со мной да сестрой побеседовал. А потом говорит – не знаю что с вами делать. Предложил обоим в артель устроиться, что охотой промышляет. Зарабатывают на сдаче мяса и шкур хорошо, поэтому голодать не придется. И тунеядства не припишешь. Что делать? Согласился, конечно, хоть мне и было тогда пятнадцать, а Маше двенадцать.
В артели я всему и научился. Стрелять и по тайге ходить. Все хитрости выживания узнал. Работал хорошо, мясо и пушнину сдавал. Не ленился. Машка выделкой шкур занималась. Жили в общаге. Хоть и простенько, но нам было достаточно.
Как-то часть мяса в колонию отвезли. Пока его на кухне принимали, я неожиданно Проплешко увидел. Среди зеков. Я просто остолбенел. Стоял и смотрел на него. А он меня увидал, и прятаться. В себя прихожу и бегом к Горянникову, узнать про сволочь эту. Оказалось, тот получил целый букет статей – начиная с пятьдесят девятой по сто двадцатую, и это не считая статей уголовных!
- Каких уголовных? – встрепенулся Иванцов.
- А там статей еще больше, - ощерился Бесхребетный. – Начиная со сто тридцать шестой, почти через одну, вплоть до сто шестьдесят первой. Как эту падаль только не расстреляли? Видно были какие-то заслуги, или походатайствовал кто…
- А Горянников?
- А что Горянников? – усмехнулся боец. – Ничего Горянников. Посоветовал не надеяться на пересмотр дела родителей. Ничего хорошего не выйдет. Да и я сам понял – смысла нет. Сволочь эта свое получила, а отца мать и деда уже не вернуть. И возвращаться тоже не стали – куда? Подумали мы с сестрой, подумали, да решили остаться. Что с вами, товарищ батальонный комиссар?
- Болит… - поморщился Антон. – И голова кругом.
Бесхребетный снял еще ивовой коры и, начистив в ложку лубяных волокон, протянул Иванцову.
- Проглотите. Жаль воду отдал, запить нечем.
Морщась от горечи, Антон проглотил кашицу, особо не надеясь на облегчение. Он понимал - состояние ухудшается, и все хитрости бесполезны без квалифицированной медпомощи. Иванцов прикрыл глаза.
- Рассказывай дальше, Иван Михайлович, - сказал он. - И не беспокойся обо мне. Расскажи как в армию попал…
- Призвался как все. Мое умение ходить по лесу заметили и направили служить в разведку. Повоевал на финской, войну закончил сержантом. А разжаловали недавно. В апреле сорок первого. Наш политрук постарался – мол, сын кулака не может в разведке служить - неблагонадежен. Командиры были против, но политотдел настоял – нашли к чему придраться, даже обстоятельства дела не изучили. Прав был Горянников, прав. Разжаловали с переводом из разведки. А тут и война началась…

Верить или не верить рассказу бойца? О чем умолчал Бесхребетный? Если причина перевода ясна как божий день, то – за что именно разжаловали бойца? Скорей всего поцапался с политруком, причем с рукоприкладством. С этим ясно. Многое из рассказанного случалось повсеместно. И еще недавно Иванцов считал, что все было правильно. С врагами и вредителями так и надо поступать. Но случались перегибы. Например, случай с главным инженером завода, где работал Иванцов до перевода в армию, похожий на то, что Бесхребетный рассказал про Проплешко. В начале Стахановского движения, все старались отличиться. Не минула сие поветрие и их завода. Парторг, мало знакомый с возможностями предприятия, выступил с инициативой - взять повышенные обязательства - дать двести процентов нормы. О чем и объявил на общем собрании. Инициативу естественно поддержали. Всем хотелось быть как Стаханов и работать по-стахановски. Вот инженер Овсов был категорически против резкого увеличения производительности труда. Он утверждал – нельзя так резко повышать нагрузку на рабочих. В первое время это даст результат, и какое-то время завод будет давать двести процентов нормы, но потом начнет гнать брак, и не из-за разгильдяйства, и не из вредительства, а из-за банальной усталости рабочих. Нельзя сразу повышать норму, можно повысить постепенно на двадцать, или сорок процентов, потом еще, если хорошо просчитать техпроцесс. А повысив сразу на двести, долгосрочно обязательства не выполнишь. Это в конце приведет только к вредительству. Такая точка зрения не устраивала парторга завода Гришина. Он обвинил инженера в пораженческих взглядах, противоположных линии стахановского движения, партии Ленина-Сталина и во вредительстве. Ссору меж инженером и парторгом удалось погасить, хотя Овсов в споре был спокоен, в отличие от Гришина. Вопрос поставили на голосование и большинством голосов, при пяти воздержавшихся, приняли – дать норму в двести процентов. Против голосовал только один – инженер Овсов. А через три дня стало известно, что Овсов арестован.
Новость наделала много шума. Мнения о причинах ареста разделились. Но все сходились в одном – раз арестовали, то есть за что. И Иванцов так считал. А сейчас, вспоминая тот случай, Антон отметил – как злорадствовал Гришин. Он тогда развел бурную деятельность. Выступил с обличительной речью о вредительской деятельности бывшего инженера Овсова, поставил вопрос об исключении его из партии, что единогласно поддержали все. Он много успел внести предложений по работе завода. Некоторые вопросы были откровенной галиматьей, но никто перечить не стал. А через неделю произошло невероятное - на завод неожиданно вернулся Овсов. А Гришина вызвали в городской отдел НКВД. Потом сообщили – Гришина осудили по пятьдесят восьмой и девяносто пятой статье. Общее собрание постановило – восстановить Овсова в партии, и принять обязательства - повысить норму на восемьдесят процентов…
Воспоминания о заводе согрели душу. Как же было хорошо выйти вечером с проходной, поужинать в заводской столовой, а потом не спеша прогуляться. Обычно путь проходил вдоль заводской ограды, потом по тропинке через скверик к старому пруду. На берегу стояли лавочки в тени ветвистых вязов. Вода у берегов подернута ряской, в центре обычно кувыркалась стая уток, гомоном встречая отдыхающих. Хлебная горбушка, специально оставленная на этот случай, по маленьким крошкам летела в воду. Как же приятно было наблюдать утиную возню в стремлении первым успеть ухватить угощение. И нежно обнимающие руки супруги. Леночка, любимая…
Хороший сон. Прекрасный сон. Нет никакой войны. Нет глухого леса. Нет напряжения и усталости. Нет тяжелого ранения. Тело легкое и сильное. Обнять и крепко прижать любимую к себе.
- Я боюсь за тебя, Тоша, - шепчет она. На её лице тревога, крупные слезы выкатываются из уголков голубых глаз и стекают вниз. - Мне сны плохие снятся.
- Не бойся, прекраса, - улыбаясь, отвечает Антон, - со мной будет все хорошо. Не верь снам.
И платком нежно подхватывает выкатившуюся слезу.
- Товарищ батальонный комиссар! Нам пора.
На берегу стоит машина, и выглядывающий из кабины водитель смотрит ожидающе.
- Не уходи… - молит Лена, прижимаясь сильнее. – Не уходи, прошу…
- Надо, прекраса, надо.
Крепко прижав супругу к себе, он её поцеловал, затем трудом разомкнув объятия, Антон идет к машине. Садясь оборачивается. Вздрагивает. Лена стоит, прижимая к себе плачущего сына – она в черном платке, из-под него видны поседевшие пряди, на постаревшем лице скорбь и горе. Антон равнулся к супруге, но машина быстро уносит его к городу. И Иванцов не сразу понимает, что с машиной что-то не так. Это не кабина эмки, выделенная ему для того, чтобы довезти до аэродрома, это другая машина. Невероятная и странная панель, со светящимися огнями и стрелками. А мимо пролетают яркие витрины магазинов. Мелькают вывески, разноцветные огни. И множество невероятных и незнакомых машин впереди, сзади светятся красными и желтыми огнями. Несутся рядом, впереди, сзади, летят навстречу.
Это не сон, это уже бред.
- Это не бред, - услышал Иванцов. - Это будущее!
Антон с удивлением смотрит на водителя. Он мог поклясться - этого парня никогда не видел, но лицо кажется знакомым и откуда-то знает его имя - Сергей. Он плавно крутит руль, больше похожий на маленький штурвал. Машина разгоняется. Слышится звук мощного мотора, в который вплетается музыка, казалось звучащая отовсюду. И слова песни, задевающие за живое:
- От героев былых времен, не осталось порой имен…
Слова правильные, грозные, они пронзают насквозь, продирая морозом по спине. Голос, интонация… все говорит о том, что песню писали пережившие страшную войну.
- … И мальчишкам нельзя, ни солгать, ни обмануть, ни с пути свернуть.
Сильная песня! А это значит…
Антон смотрит на Сергея.
- Сейчас ты все увидишь и поймешь. - Парень не говорит. Его слова сами возникают в голове.
Машина с широкого проспекта сворачивает на площадь и останавливается среди таких же машин. Ночь вдруг меняется на солнечный день, и Антон видит широкую аллею с фонтанами, а в конце монументальное сооружение со стелой.
- Это Поклонная гора, - говорит Сергей. – Пойдем.
Они идут по аллее, а вокруг люди. С флагами и бантами из черно-оранжевых полос на груди. Многие флаги странные, но и ленты…
- Это символ воинской славы, - поясняет парень, заметив внимательный взгляд Иванникова.
Антон оглядывается, видит пожилого человека и как на стену налетает. Старик держит в руках гвоздики, здоровается, принимает поздравления, сам поздравляет. На его пиджаке медали и ордена. Иванцов никогда не видел столько наград. Он уважительно смотрит на старика, а глаза так и косятся на ордена. Большинство наград незнакомы, например, самый первый ряд начинается с незнакомой медали, или скорее ордена в виде звезды со Спасской башней и надписью «Слава» в центре, которая висит на колодке с георгиевской лентой. И острый взгляд выхватывает еще одну.
- За взятие Берлина, - читает он на аверсе.
- Есть за взятие Будапешта, Вены Кенигсберга, - слышит он голос Сергея, - но эта самая памятная медаль. Пойдем.
Они идут к Вечному огню. Вокруг цветы, венки с лентами. И все вопросы отпадают. Трехцветные флаги, двуглавый орел на них… все это становится лишним, не важным, потому что на ленте венка Антон читает - «С днем Победы!», «9 мая», «Я помню 1941-1945! Я горжусь!» …
Хочется заплакать, но как? Тело как не своё. Вдруг он узнаёт такие подробности, что…
- Мы победили! – говорит Иванцов, справившись с волнением. – И цена нашей Победы велика. Почти три десятка миллионов человек! Сколько же людей погибло! Хороший парней и девчат! Они могли быть как ты, или твои друзья. Стать учеными, врачами, учителями, строителями. Что-то придумать, изобрести, усовершенствовать. Выйти в космос, к звездам лететь…
Он смотрит на пламя, рвущееся из центра звезды.
- Огонь - это правильно. Это верно. Символ чистоты и горящего сердца. Символ памяти… - И Антон вспоминает слова из песни, - вечный огонь, нам завещанный одним, мы в груди храним…
- Что можно сделать? – после минутного молчания спросил Антон. - Как мне поступить?
- Мой дед всегда говорил – по совести, - говорит парень. - По своей совести.
- Он воевал?
- Нет, деду в сорок пятом только семнадцать исполнилось. Мой прадед погиб на войне. Пропал без вести.
- Делай что должен и будь что будет?
Сергей не отвечает. Его образ размывается, мемориал сменяется на лесной пейзаж, а вместо парня над ним нависает немецкий солдат. И он что-то требует. Встать и сдаться? Где наган? Рука чуть сдвинулась, но больше ничего сделать не вышло, пришла боль. На миг взор затуманился, но когда полегчало, немец не исчез. Внезапно Антон понял – это уже не сон и не бред. Нависший над ним враг реален.

Внезапно Антон понял – это уже не сон и не бред. Нависший над ним враг реален. И он не один – вокруг расположились другие солдаты. Они держали на прицеле всех бойцов, уже разоруженных, без ремней, стоящих угрюмо в паре метров.
- Aufstehst.
Встать требует. Немецкий Антон знал неплохо. В школе по языку стояла пятерка. Попытка приподняться оказалась неудачной. Боль из раны прострелила все тело и лишила сил.
Ствол карабина направился точно в грудь. На лице солдата была написана готовность пристрелить раненого русского, чтобы снять все проблемы.
- Я помогу.
Карабин дернулся в сторону говорившего, но немец понял, и поощрил движением ствола. Иванцова подхватили под здоровую руку и помогли встать. Антон вдруг увидел, что у него тоже отсутствует фуражка, портупея и командирский планшет. Удивленно осматриваясь, он еще обнаружил, что с рукавов волшебным образом исчезли все нашивки. Причем места их были замазаны грязью. Он провел рукой по вороту – знаки на петлицах тоже отсутствовали. Теперь он от других бойцов не отличался.
- Stehen! – громко скомандовал немец, - Hände hoch!
Антон поднял руки и один из солдат принялся его обхлопывать, явно ища спрятанное оружие. Он проверил и карманы, но они тоже оказались пусты. Куда исчезла командирская книжка и партбилет? Кто срезал нашивки и убрал с петлиц знаки. Куда делась планшетка с портупеей? Иванцов посмотрел на понуро стоящих бойцов, глянул Бесхребетного, поддерживающего его. Ответ был очевиден. Только Бесхребетный был рядом с ним, и только он мог убрать с формы все знаки принадлежности к командиру.
Но есть и другие важные вопросы. Откуда появились немцы? Как они могли так тихо подойти к выставленному охранению, причем с разных сторон. Почему никто из бойцов не заметил врага? Почему не смогли предупредить остальных? Это предательство! И в подозрении опять только один – Бесхребетный. Стало до того досадно, что боль и головокружение отступило, а в голове прояснилось. И появилась другая мысль - если Бесхребетный предатель, то зачем скрыл, что Иванцов командир?
Для прояснения недостаточно фактов и Антон решил подождать.
Тем временем немцы образовали что-то вроде конвоя и один из них, с знаками фельдфебеля, скомандовал:
- Vorwärts!
Бойцы понуро двинулись. Впереди из чащи появился мужичок, нагруженный винтовками, портупеями и вещмешками. Немцы явно не хотели оставлять трофеи в лесу, и использовали местного. Вслед мужичку шел солдат, явно не доверяя носильщику. А местный-то непростой - на правом рукаве Иванцов заметил белую повязку. В голове всплыло – полицаи, добровольные помощники, предатели. Выругавшись про себя, Антон сосредоточился на том, чтобы не упасть ненароком, несмотря на поддержку бойца.
Тропа, даже не тропа, а просто путь, проходил через заросший подлеском сосновый бор. Кусты орешника сменились ивняком и потянуло прохладой. Где-то рядом послышалось журчание воды. Родник. Антон невольно сглотнул. И не только он. Через какое-то время Иванцов обнаружил, что они двигаются по тропе, явно натоптанной жителями от родника. Тропинка вывела на грунтовку, а вдалеке стали заметны дома.
Это не хутор, это деревня. Домов было много, на первый взгляд около двух десятков, возможно больше. У околицы стоял бронетранспортер, а рядом часовой, внимательно смотревший на приближающуюся процессию. Он что-то сказал и на бронетранспортере появился солдат. Он довернул ствол пулемета и направил на колонну.
- Lass Willie, sie sind nicht mehr gefährlich! – Крикнул фельдфебель. – Es ist besser, jemanden nach gauptman zu schicken. Sag mir, die anderen russen haben geführt.*
Антон прекрасно понял немца и насторожился. Это значит посланные на разведку бойцы тоже в плену. Как их угораздило? Стало еще досадней. Это он виноват, плохо инструктировал. Плохо выбрал добровольцев, умеющих вести разведку. Надо было подготовленного посылать. Но имелся только один, и он доверия как раз не имеет.
- Antreten! – скомандовал фельдфебель, и махнул рукой, из чего пленные поняли, что надо построиться.
Немец прошелся вдоль строя, пристально вглядываясь в лица, будто только что увидел. Вернулся на центр.
- Kommissare, Juden Schritt nach vorn! – Скомандовал он. - Verstehen sie?*
Никто не двинулся. Бойцы угрюмо молчали, смотря перед собой. Лишь один Антон смотрел на врага, но выходить он не собирался. И виду не подал, что он прекрасно понимает.
- Грязные свиньи! – выругался немец, и повернулся к солдатам. - Они человеческого языка не понимают.
- Конечно не понимают, Карл, - ответили, смеясь ему солдаты, - они же свиньи.
- На свинном их спроси. – и все вокруг захрюкали.
В этот момент появился офицер и фельдфебель оборвал поросячий концерт и направился к нему. Вытянулся, собираясь доложить, но капитан отмахнулся, сразу направляясь к строю. Тоже прошелся, осматривая пленных. Посмотрел на сваленные недалеко трофеи, затем обратился к фельдфебелю:
- Это все?
- Да, герр гауптман. Все. Что с ними будем делать? Вдруг среди них имеются евреи и комиссары? Расстреляем, чтобы не возиться?
- Не будем заниматься не своим делом, Карл, - поморщился гауптман. - Отправь посыльного в штаб. Пусть обершарфюрера Клауса известит. Это его работа. А пока запри их туда же, где остальные, и пост организуй.

*Оставь, Вилли, они уже не опасны. Лучше пошли кого-нибудь до гауптмана. Скажи – остальных русских привели.
*Комиссары, евреи шаг вперед. Понимаете?

- Jawohl! - вытянулся фельдфебель и, повернувшись, скомандовал, махнув рукой вдоль улицы: - Vorwärts!
Пленные повернулись и побрели в указанном направлении.
Дома в деревне располагались вдоль и были однотипными – бревенчатыми пятистенками. Различались высотой и формой крыши. Преобладали двускатные, но имелись и шатровые. С шатровыми крышами дома выглядели богаче - с резными ставнями, балясинами на крашеных крыльцах. Деревня явно была зажиточной. У каждого дома имелся обширный двор, с сараями и скотниками, свой участок огорода, расходящиеся в обе стороны от домов. А по правую сторону в низине виднелась часть какого-то водоема, скорей всего запруды. Имелся и колодец, находящийся в центре деревни рядом с дорогой.
Внезапно раздался птичий гвалт сопровождающийся причитаниями и руганью. Из распахнутой калитки степенно вышел солдат. В одной руке билась курица, в другой руке на лямке висела каска, внутри которой лежали сложенные горкой яйца. Следом появился еще один немец. Он тоже держал курицу, но при этом отталкивал полненькую женщину, очевидно хозяйку, которая перемешивая причитания с руганью, пыталась вернуть своих птиц. Немец сильно толкнул хозяйку, та упала и заплакала. Солдаты засмеялись, что-то говоря хозяйке, потом, сноровисто свернув головы курицам, бросили тушки на землю, взяли по яйцу из каски, отбили сверху скорлупу и, жмурясь от удовольствия, выпили содержимое. После чего стали с интересом смотреть на приближающуюся колонну пленных.
Пленные же, невольно сглотнули. Вообще, по всей деревне разносились дурманящие запахи готовящейся еды, особенно жареного мяса. Немцы вовсю хозяйничали. И их было много – пехотный батальон, не меньше. Из распахнутых настежь окон слышалась немецкая речь. Очевидно, хозяев насильно выселили в сараи, и те захватчикам лишний раз показываться боялись. А солдаты прямо в садах и огородах развели костры, на которых готовили добытые у хозяев продукты. На глаза попался даже поросенок, зажариваемый целиком. Эти запахи сводили пленных с ума и отзываясь бурчанием в пустых желудках. Глаза буквально прилипали к увиденной снеди. Но натыкаясь на взгляды немецких солдат, бойцы опускали головы. Ненадолго. До следующего костра или полянки с обедающими солдатами. Колодец тоже привлек внимание. Жажда терзала не меньше чем голод. Но конвоирующие немцы окрикнули повернувших к колодцу пленных и направили дальше.
Пить хотелось зверски. Хоть глоток воды, хоть один. Иванцова мутило от боли и жажды. Он смотрел по сторонам и в голове крутились одни и те же вопросы. Но ответов пока не находилось. Как же все так произошло? Спрашивать у Бесхребетного он не стал. Впереди брел Самаркин.
- Самаркин… - тихо позвал Антон. – Егор…
Тот обернулся.
- Что, това…
- Тсс! – шикнул Бесхребетный.
Боец все понял, но ответил откровенно враждебным взглядом.
- Как вас смогли тихо взять? – тихо спросил Антон.
- А вот так. Никого и вдруг мы на прицеле.
- Schweigen! – прикрикнул конвоирующий немец. – Vorwärts gehen!
Из одной из калиток вышел высокий мужик в пиджаке. На рукаве белела повязка. Еще один полицай. Тот, что присутствовал при обыске в лесу, плелся нагруженный трофеями позади.
Полицай сходу поклонился фельдфебелю и сбивчиво залепетал:
- Здравствуйте господин офицер. Помощь не требуется?
Фельдфебель был наголову меньше мужика. Но посмотрел так, что тот стушевался и поник.
- Weg, dreckiges schwein! - сказал немец. - Halt. Komm mit.
И для понимания добавил жестом.
- Да-да, господин офицер… - залебезил полицай, мелко кланяясь.
Пресмыкающийся вид полицая был противен и Антон невольно сплюнул. Рану тут же дернуло и боль вспыхнула вновь, сознание поплыло, но удалось удержаться на ногах, тем более что боец почувствовал состояние Иванцова, успел среагировать.
Колонна свернула к большому двору. Дом не выглядел зажиточнее остальных, но размером двора наверно превосходил всех. Кроме калитки имелись ворота, в данный момент распахнутые. Справа вдоль забора была сложена поленница. Слева г-образно расположились хозяйственные пристрои к дому – простенький сарай и сруб с сеновалом сверху, очевидно скотник. Дверь у сруба была закрыта, а рядом на маленькой скамейке восседал вооруженный солдат, который при виде фельдфебеля вскочил.
- Öffnen! – распорядился фельдфебель. - Mehr russische geführt.
Солдат махнул рукой и высокий полицай, подбежав, почтительно взял протянутый ключ, и отпер дверь. В темноте проема виднелись сидящие люди. Они тревожно смотрели наружу.
- Aufziehst, - сказал солдат.
- Заходите, - повторил полицай.
Бойцы стали заходить внутрь. Иванцов с Бесхребетным задержались на входе и полицай прикрикнул:
- Что встали?
- Тут места нет, - ответил Бесхребетный.
Мужик посмотрел внутрь, увидел скученность пленных, почесал затылок и обратился к фельдфебелю, сопровождая слова жестами:
- Господин офицер. Тут места нет. Куда этих девать?
Немец подошел ближе и заглянул в проем. Затем поманил полицая и указал на сарай.
- Dorthin.
- Это дровяник, господин офицер. Запора нет.
- Dorthin! – повторил немец зло.
- Конечно-конечно, господин офицер! – не стал спорить мужик.
Он распахнул дверь сарая, что закрывалась на простой незамысловатый запор, изготовленный из деревяшки, и махнул рукой:
- Заходи!
Иванцов с Бесхребетным зашли в дровяник. Дверь за ними закрыли. Места в сарае оказалось мало – узкий проход в один шаг и длиной в четыре. По обе стороны стен сложены дрова до самой крыши. В конце прохода была стена из теса без нащельников, а дров было наложено всего по пояс.
Осторожно опустив комиссара, Бесхребетный помог ему сесть удобнее, после чего сунулся к стене. Ничего особенного рассмотреть не удалось – была видна только часть крыши другого дома, остальное закрывали заросли крапивы. Он сел на дрова и тяжело вздохнул.
- Вздыхаешь?
Бесхребетный поднял взгляд и посмотрел на комиссара.
- Ничего не хочешь мне сказать? – добавил Иванцов.
- Думаете, я предатель?
- А разве нет?
- Я не предатель! – твердо ответил Бесхребетный.
Иванцов посмотрел Бесхребетному в глаза и неожиданно понял – боец не врет. Но как такое может быть, факты-то другое говорят? Но для чего он спрятал документы? ...
- Когда нас еще по лесу вели, - начал говорить Бесхребетный, - я заметил - как немцы идут. Стопой листву раздвигают, по сторонам смотрят, руками и оружием не машут. Явно лес знают. Они и могли тихо охранение взять.
Иванцов уже знал, что в основном немцы углубляться в лес не любили. Чащи побаивались. Особенно сейчас, когда у них в тылу много окруженцев бродит.
- Откуда ты узнал, что немцы идут?
- Я их почуял, - ответил боец. - Не надо так смотреть. Куревом запахло, а у наших откуда курево? В лесу запахи далеко чуются. И ветер в нашу сторону дул.
- Не сходится. Говоришь – лес знают, значит про запахи тоже.
- Может да, может нет, - пожал плечами Бесхребетный, - но они покурили, а потом приказ - в лес идти.
- Возможно, - согласился Антон. - Тогда откуда они узнали, где мы?
- Не знаю, - ответил боец и в отчаянии стукнул кулаком о колено. – Не знаю!
Немного посидели в молчании. Иванцов перебирал варианты и вдруг все факты выстроились по порядку. Каждый встал на своё место. И название всплыло в голове – пазл. Не хватало лишь одного – кто их предал? Ушаков, Яхнин, Хабаров, Тёсов, Куприн? Кто-то из них? Антон хорошо знал Хабарова Тесова и Куприна. Эти трое бойцов из его батальона. Ушаков и Яхнин прибились недавно. Ушаков? Нет, он настоящий комсомолец! Яхнин? Нет, так нельзя…
А может нас выследили? Случайно заметили и дождались момента? Антон вздохнул.
- Нашивки и петлицы ты срезал? – спросил он.
- Я.
- Куда партбилет и командирскую книжку дел?
- Все в планшетку сунул, а её под пень спрятал.
- Зачем?
- Помните Визина и Шлепко? – спросил Бесхребетный.
- Это те бойцы, что при нападении на немцев погибли?
- Да, - кивнул боец. – Так они рассказывали, как после налета двадцать второго в плен попали. Их согнали всех, выстроили и сразу потребовали выйти евреев и комиссаров. Понятно, что никто не вышел. Так один немец прошелся вдоль строя, выхватывая почти через одного кто не понравился. Отделенных отвели к стене и сразу расстреляли. А остальным объявили – что все евреи и комиссары подлежат немедленному расстрелу. Вот так, товарищ комиссар.
То, что те погибшие бойцы успели побывать в плену, Иванцов знал, и что бойцы удачно сбежали, воспользовавшись суматохой во время налета тоже, но про расстрел они ничего не рассказывали.

Из памяти возникли аналогичные образы. Расстрельная команда. Немец в черной форме. И избитые при допросах несломленные бойцы. Несломленные…
- Почему ты не ушел? – задал очень важный вопрос Антон. – Почему не бросил меня… нас?
- Как можно? – оторопел боец. – А потом как жить?
- Как-как? Как все живут.
- С гнилью в душе? – горько спросил Бесхребетный. – Чтоб ежедневно она жгла изнутри? И боятся, что кто-то узнает? Нет, я так не могу. Меня не так учили.
Слова вызвали удивление. Антон внимательно смотрит на бойца, и неожиданно задаёт провокационный вопрос:
- Даже после того, что Советская власть с тобой сделала?
Теперь боец удивленно смотрит на Иванцова.
- Странно слышать такое от вас, товарищ батальонный комиссар. Власть это люди, а они разные. Да, Проплешко с остальными был последней сволочью. И после суда, особенно после смерти мамы и бати, я ненавидел власть. Но встретил других людей. Горянникова, Климина, Фурмана, бригадира нашего, они хорошие люди. Настоящие советские люди. Они тоже власть. Другая власть. Настоящая. Советская. Вы тоже настоящий советский человек. Поэтому я никак не мог бросить ни вас, ни своих товарищей.
И Антону стало немного стыдно, за плохие мысли и за сомнения.
- Как тебя по батюшке?
- Семен Агеич, - улыбнулся Бесхребетный.
- А я Антон Викторович, - и Иванцов протянул руку.
От крепкого рукопожатия в ране стрельнуло, и все тело наполнилось болью. Если так пойдет, - подумал Антон, то даже до рассвета недожить.
- Болит? – насторожился Семен. - Отдохните немного, товарищ… Антон Викторович.
«Антон, это Сергей, - раздалось в голове. - Не удивляйся, это не сон и не бред. Все то, что ты видел - это будущее, я его тебе показывал. Извини, что не объявился сразу. Так было надо. Я не мог рисковать, но теперь рискнуть надо. Других возможностей нет. Ты уже знаешь цену нашей Победы. И есть возможность спасти миллионы жизней. Расскажи все бойцу. Пусть уходит. У него получится добраться до наших. Только уговори его». «Как?» «Я тебе покажу, а ты решишь сам как ты это сделаешь».
И перед глазами цифры – 125. Но это не просто цифры. Это хлеб. Норма в день В день! И в нем очень мало муки, в основном жмых и целлюлоза. Этот хлеб не имеет вкуса, от этого хлеба боли в животе, но это жизнь, потому что хлеб. Он съедается весь, до мелкой крошки. А также студень из столярного клея… двадцать два блюда из прессованной свиной кожи… и многое другое… все, что удается добыть из еды.
Страшный голод сковал Ленинградцев. Люди по улицам бредут как привидения. Они ослабли настолько, что умирают на ходу, как будто засыпают. Полуживые, обессиленные, они не обращают на умерших никакого внимания, потому что куда бы они не шли, постоянно смотрят в глаза смерти. К смерти привыкли, и это самое страшное. Полное равнодушие и трупы, трупы, трупы… в квартирах, подворотнях, на улице. Трупы некому убирать. Вот еле плетется женщина, тянущая санки. А на санках окоченевшее тело. Женщина везет на кладбище своего умершего сына. Но даже на кладбище негде хоронить покойников. Их просто складывают. Могилы копать некому. Женщина присаживается у тела. И все. Она больше не встает…
«Осталась одна Таня» это дневник блокадного Ленинграда. Дневник сотен тысяч погибших от голода. Но город жил, назло врагам! И сражался. Работали школы и больницы. В театрах шли спектакли. Заводы ремонтировали танки, выпускали оружие, боеприпасы…
Все для фронта. Все для Победы. Страна отдавала последнее. Но враг силен. Белостокский котел, Минский котлы и триста двадцать тысяч солдат и офицеров Красной Армии в плену. Витебское сражение и оборона Киева семьсот тысяч человек потеряно. Под Вязьмой РККА потеряла убитыми и ранеными триста восемьдесят тысяч человек, и свыше шестисот тысяч попали в плен. Крым, Харьков… потом было сражение под Москвой. Сталинград, Курск… Рабоче-Крестьянская Красная Армия начала свои шаги к Победе и утром тридцатого апреля над поверженным рейхстагом взовьётся обычный штурмовой флаг, флаг Победы! И пусть еще много врагов не сдалось, еще предстоит штурм имперской канцелярии, но это агония. И уже второго мая к трем часам дня остатки немецких войск сдадутся в плен. А 9 мая в час ночи по московскому времени придет самая радостная весть – Победа!
Антон моргнул, глядя вверх. Было темно, но он различил стопы поленьев. Это значит он пришел в сознание. Голова комиссара покоилась на коленях бойца, сам Бесхребетный похоже не спал.
- Не спится?
- Как тут уснуть? – горько ответил Семен.
- Сколько времени?
- Не знаю. За полночь, наверное. Это правда? - неожиданно спросил Бесхребетный.
- Что?
- Вы бредили, и слышал такое…
Что ж, - подумал Антон, - так будет проще.
- Все что ты слышал - правда, Семен, - подтвердил Иванцов. - Ты должен мне верить.
- Но тогда…
- Да, надо эти сведения передать командованию. И сделаешь это ты.
- А вы, - встрепенулся боец, - а ребята?
- Мне и ребятам не помочь. Ты должен идти один! Понимаешь? Должен! На кону миллионы жизней советских граждан.
- Я понимаю…
- Сможешь выбраться?
- Смогу, я тут стену ощупал, - тихо прошептал боец. - Доски трухлявые внизу. Можно тихо подломить, и вылезти. Я и вас смогу вытащить.
- Мне не помочь, - возразил Антон. - И ты это знаешь. Я останусь. Это не обсуждается. Это приказ! Слушай меня внимательно, Семен…

Глава – 6

Обершарфюрер Клаус Вольф был раздражен. В какой-то мере благодаря утренним новостям. Вчера вечером посыльный сообщил о дюжине пойманных в лесу русских. Это была хорошая новость. Одна из многих и обершарфюрер решил не торопиться – пленные никуда не денутся, а он хоть один вечер отдохнет от множества дел, тем более, как говорят сами русские – утро вечера мудренее. Но с утра пришли плохие вести - один из пленных бежал, убив одного из добровольных помощников.
Поэтому обершарфюрер после неприятных утренних вестей быстро собрался к выезду. Однако у штаба его остановил незнакомый обер-лейтенант.
- Обершарфюрер Вольф? Обер-лейтенант Хофман, - представился он. - Абвер. Я поеду с вами.
Неприятности имеют свойство размножаться в прогрессии. Это Клаус знал и уже жалел, что не отправился за пленными еще вечером.
- Какой ваш интерес? – нейтрально спросил Вольф.
- Интерес простой, - пояснил обер-лейтенант, - необычный побег.
- В чем необычность?
- В том, что бежавший убил добровольного помощника каким-то непонятным и варварским способом. Кроме того - не вернулись гефрайтер Хубер и шютце Майер, которых гауптман отправил по следам бежавшего. И это был не простой солдат.
- Возможно… - задумчиво кивнул Вольф.
Откуда Абвер узнал такие подробности, - подумал обершарфюрер, - если донесение пришло только час назад?
- У меня отделение на бронетранспортере и два мотоцикла в сопровождении. И имеется инструктор с собакой из батальона Feldhundstaffel*. Думаю, такая охрана вам не помешает?
- Что ж, я не против.
- Тогда не будем терять время, - сказал лейтенант и, повернувшись, направился к бронетранспортеру, а Вольф посмотрел ему вслед. Настроение его упало, потому что последние слова прозвучали как упрек.
Четыре мотоцикла, в сопровождении бронетранспортера, ехали к деревне, где остановился на отдых пехотный батальон.

Странно, что он так поступил – думал обершарфюрер. Он знал Лемана как грамотного командира и в его батальоне всегда царил идеальный порядок. Особенно у «Старой лисы» фельдфебеля Фокса. Этот лейтенант наверняка преследует иную цель, чем поимка бежавшего русского. Если тот действительно не просто солдат, а например диверсант, то шансов его перехватить мало. Наверняка этот Хофман имеет виды на этих парней «Старой лисы», все они родом из лесистой Вестфалии. И наверняка именно они отличились в поимке русских.
За неделю доблестный вермахт разгромил красные орды у границы и углубился на пятьсот километров. При этом в тылу остались недобитые подразделения противника, которые даже в малом количестве нападают на войсковые колонны. Может захваченные пленные именно те, что обстреляли пехотный батальон Лемана на марше, и ребята Фокса сумели их выследить? Но как получилось, что один из русских смог сбежать, попутно убив местного из добровольцев? Но черт бы с ним, с этим добровольным помощником, их можно много набрать, но то, что пропали опытные следопыты Хубер и Майер…
Это сулило неприятности не только гауптману, но и ему, Клаусу. И он задумался. И по мере того, как колонна приближалась к цели, раздражение Клауса отпускало, мысли выстраивали цепочку действий, необходимых к исполнению в первую очередь. Необходимо опросить свидетелей, поговорить с командиром и солдатами. Возможно обстоятельства побега не такие уж важные. Можно написать иной рапорт, но это посмотрим на месте. Уже проезжая через деревню, обершарфюрер был абсолютно спокоен и готов к действиям. Колонна остановилась у бревенчатого сооружения рядом с дорогой. Гауптман Леман стоял тут с парой офицеров и фельдфебелем.
- Heil Hitler! - вскинул руку Клаус, ловко выпорхнув из коляски цундапа. – Здравствуйте, камрады. Не очень хорошее начало дня, не так ли Дитрих?
- Брось, Пауль, временные трудности, нам не привыкать. Кто это с тобой?
- Из Абвера. По твоему случаю.
- Обер-лейтенант Хофман, - представился подошедший абверовец после приветствия, и сразу спросил:
- Хубер и Майер вернулись?
- Они преследуют русского, - ответил гауптман, многозначительно переглянувшись с фельдфебелем.
- Три часа?
- Они могут преследовать его хоть сутки!
- Не сомневаюсь! – кивнул абверовец. – Однако время не терпит.
Обер-лейтенант повернулся и махнул инструктору: – Приступай!
- Покажите мне убитого, - попросил Хофман после короткого инструктажа розыскной группы.
Они прошли немного по улице и свернули в просторный дом. Убитый лежал у крыльца, рядом голосила растрепанная баба.
- Уберите её! – поморщился гауптман.
Женщину с трудом оттащили и увели за дом двое с белыми повязками, а офицеры склонились над трупом.
- Нож? – спросил обершарфюрер, осмотрев рану на шее.
- Нет, это не нож, - ответил фельдфебель. - Пленных хорошо досмотрели и все оружие изъяли.
- Тогда чем он нанес такую рану? – удивленно спросил Вольф.
- Вы не поверите! – сказал гауптман. - Этого русского убили щепой. Карл, где она?
Фельдфебель шагнул к крыльцу и что-то взял, а затем продемонстрировал орудие убийства. Окровавленная острая щепа выглядела жутко.
- Что говорить? Варвары! – произнес Вольф.
- Это говорит об одном, - сказал абверовец, - сбежал хорошо подготовленный диверсант.
- Хорошо подготовленный диверсант не попал бы в плен, - возразил гауптман.
- Если только не было на то причин, - сказал фельдфебель, – например, бросить раненого камрада, или командира.
Хофман посмотрел на «Старого лиса».
- А такие были?
- Были, - кивнул фельдфебель. – Двоих посадили отдельно, потому что раненый является комиссаром. Он ранен и передвигался с трудом. Тот русский, что ему помогал и совершил побег.
- Получается - бросил камрада? – усмехнулся обершарфюрер.
- Я считаю - выполнил приказ.
Хофман одобрительно кивнул, заинтересованно посмотрел на фельдфебеля и спросил:
- Как вы поняли, что раненый русский комиссар?
- Просто, господин лейтенант! Возраст, уверенное поведение, несмотря на боль в ране, а так же иной цвет формы, затертые грязью следы от нашивок и петлиц. Когда я потребовал выйти евреям и комиссарам, взгляд его стал тверже.
- Экскленц! Вы хороший служака!- похвалил фельдфебеля обер-лейтенант. - Как русский сбежал?
- Прошу, - фельдфебель показал на дверь сарая. – Это лучше видеть.

- Как вы поняли, что раненый русский является комиссаром?
- Просто, господин обер-лейтенант! Возраст, уверенное поведение, иной цвет формы, затертые грязью следы от нашивок и петлиц. Когда я потребовал выйти евреям и комиссарам, взгляд его стал тверже.
- Как второй русский сбежал?
- Прошу, - фельдфебель показал на дверь сарая. – Это лучше видеть.
В сарай вслед за фельдфебелем протиснулись только обер-лейтенант и обершарфюрер. Фельдфебель прошел до стены и показал на пролом в самом низу стены.
- Русский сломал доски внизу. Причем сделал это тихо. Никто треска не услышал. - Он протянул руку и легко отломил кусок доски. - Сгнили.
- Где комиссар сейчас?
- У соседнего дома под присмотром, господин обер-лейтенант.
Когда офицеры вышли во двор, к обер-лейтенанту подошел солдат и что-то тихо прошептал. Тот кивнул, и объявил:
- Собака след взяла. Теперь поимка бежавшего это вопрос пары часов. Господин обершарфюрер, - поинтересовался обер-лейтенант у Вольфа, - какие ваши дальнейшие планы?
- Заберу пленных, проведу среди них профилактику, потом решу куда их, - ответил тот.
- Мне нужно их опросить. Каждого. В первую очередь комиссара. Потом они ваши.
- Нет проблем, господин обер-лейтенант, - сказал обершарфюрер. - Переводчик нужен?
- Нет. Я хорошо говорю по-русски. Фельдфебель, проводите меня к комиссару.
Комиссар сидел на земле, откинувшись на ограду. Обер-лейтенант приказал принести стул. Солдат принес из дома табурет. Хофман критически осмотрел его, после чего сел и посмотрел на русского. Тот был плох. Видимо ранение было тяжелым, или из-за несвоевременной помощи он потерял много крови, и ко всему началось заражение. Однако, несмотря на боль, взгляд этого комиссара был тверд, а волевые люди импонировали Хофману.
- Я обер-лейтенант Хофман, - представился он по-русски. – А вы батальонный комиссар Иванцов.
- Вы забыли добавить, что из Абвера.
- Вы проницательны, - сказал обер-лейтенант, отметив, что русский никак не отреагировал на то, что ему известно имя и звание. – Почему не удивлены моей информированностью?
- Моя проницательность проистекает из хорошего слуха, - улыбнулся русский. – И удивляться, что кто-то из моих бойцов оказался малодушен глупо.
- Der Schwatzhafte schadet sich selbst, - сказал Хофман, с неудовольствием посмотрев на солдат.
Улыбки на их лицах сразу исчезли.
- У нас есть аналогичная поговорка, - кивнул Иванцов. – Язык мой, враг мой.
- Что ж, это хорошо, что мы оба прекрасно понимаем друг друга, - сказал обер-лейтенант и вдруг понял подтекст пословицы. Он взглянул в глаза русского и понял – орешек крепкий, и расколоть его будет трудно.
- Меня интересует – что знаете вы, и какой приказ отдали бежавшему? Какие сведения он добыл?
Русский не ответил. Он просто смотрел, и этот взгляд говорил – ничего существенного он не скажет. И никакие пытки не помогут, будет лишь безмолвный труп. Хофман посмотрел на перебинтованное плечо. А может так?
- Мы можем оказать вам медицинскую помощь.
- Уже не сможете, - улыбнулся Иванцов. – Я уже фактически мертв.
- Так облегчите свою участь. Расскажите мне все. Тогда умрете как солдат.
- Моя участь это моя участь, - устало произнес комиссар. – Я скажу лишь одно. Начав войну против СССР, Германия сделала уверенный шаг к своему краху.
- Считаете? – усмехнулся Хофман. – Германия непобедима!
- Именно это скажет ваш Геббельс, когда Красная армия будет стоять у Берлина, – русский произнес это так, что обер-лейтенант вздрогнул. В голосе комиссара звучала уверенность, будто он знал нечто такое, в чем не сомневаются. Впрочем, замешательство Хофмана длилось лишь мгновение.
- Зря упорствуете. Советы фактически проиграли эту войну!
- У нас есть еще одна поговорка – не дели шкуру не убитого медведя. У вас, кстати, есть аналогичная пословица.
- Есть, - согласился обер-лейтенант. – Но уверяю вас, уже в начале сентября солдаты Германии пройдут парадом по Москве.
- О, да! – усмехнулся русский и глаза его сверкнули. – Немецкие солдаты действительно пройдут по улицам Москвы. Но отнюдь не парадом. Грязные, порой в исподнем и босые. Смотреть по сторонам никто из вас не будет. И не из-за стыда, а потому что тяжел будет взгляд русского народа. Слишком много бед принесете вы на нашу землю. А потом вслед за вами пойдут поливальные машины, чтобы смыть землю от «гитлеровской нечисти».
Хофман молча смотрел на русского. В его взгляде читалось торжество и превосходство. Все что он сказал, казалось нелепым. Однако сказано было как о непреложном факте, и было странно, что в это верилось. Обер-лейтенант встряхнулся, отгоняя наваждение, и вернулся к своим делам. Что ж, раз он ничего не скажет, то пойдем другими путями. Еще обер-лейтенант поймал себя на мысли, что этого русского стоило бы забрать. Только действительно – русский скоро умрет. И какое ему дело до врага? Тем более комиссара.
- Я могу вам помочь, - неожиданно для себя сказал Хофман. - СС – мясники. Их методы я не одобряю. Хотите, я заберу вас отсюда?
- Не стоит, - улыбнулся русский. – Хотите совет?
- Слушаю.
- Восточный фронт ваши солдаты назовут мясорубкой. Переводитесь на запад, лишь так вы сможете выжить. На русской земле враг найдет только могилу.
Упрямый фанатик – подумал обер-лейтенант, поднимаясь, и злясь на себя. Еще жалел его…
- Он ваш, - обернувшись, сказал Вольфу.
Не успел Хофман выйти из двора, как в деревне началась непонятная суета. Причина выяснилась сразу – собака привела поисковую группу к месту пленения русских, и там нашла Хубера и Майера. Оба мертвые, причем Майера убили так же как добровольного помощника, а Хуберу свернули шею. Русский забрал оба карабина и весь боекомплект с гранатами. Еще отсутствовал паек, фляги и кое-что из снаряжения. Дальнейшие поиски пришлось прекратить, так как след собака почему-то потеряла.
Хофман принял эти скверные новости с раздражением, особенно после того, как взглянул на комиссара, естественно увидав в его глазах торжество. Однозначно – упустили профессионала. И это злило, ведь если этот недоумок из «СС» не промедлил, то никуда бы русский диверсант не делся бы. Впрочем, кто о нем бы узнал?
Следующим шагом обер-лейтенанта был опрос пленных. Причем той части, что содержалась в отдельности, так как одного уже подробно опросили. Именно от него стали известны звания и имя комиссара. Хофман усмехнулся – не все русские такие как этот комиссар. Но его ждало разочарование – никто ничего особо ценного не сказал, что уже было известно обер-лейтенанту. Хофману пришлось еще раз допросить отдельно содержавшегося пленного, который назвал имя и приметы бежавшего.

*Der Schwatzhafte schadet sich selbst - Болтун сам себе вредит.

Осталось решить последний вопрос. Обер-лейтенант нашел гауптмана. Леман выглядел озадаченно. Оно и понятно - батальон еще не вел боевых действий, а потери уже имеются. Причем погибли хорошо подготовленные солдаты. И гауптман скорей всего обдумывает - как в рапорте отразить эти потери. И Хофман готов помочь в этом вопросе.
- Господин гауптман, у меня к вам предложение.
- Слушаю, - кивнул Леман.
- О том, что произошло отражать в рапорте не стоит. Я подаю рапорт о ваших примерных действиях следующее - ваши солдаты вступили бой с русскими на марше, часть которых уничтожили, часть пленили. В потери впишете Хубера и Майера. Бежавший русский целиком на совести добровольных помощников.
- Что ж, - задумчиво кивнул гауптман, - так и было. На марше нас обстреляли русские. У нас потерь не было, а русские потеряли пятерых. Только как на это посмотрит обершарфюрер Вольф? Он тоже напишет рапорт?
- Сугубо положительно посмотрит, - хищно улыбнулся Хофман. – И напишет в нужном ключе.
Гауптман согласно кивнул и спросил:
- Что вы хотите взамен?
- Вы отдаете мне фельдфебеля Фокса и его следопытов.
- Все отделение?!
- Не всех, только солдат из Вестфалии. С командованием я договорюсь, - добавил Хофман, видя, как Леман морщится. – Пополнение получите уже через три дня. С этим я тоже помогу, есть возможность ускорить процесс.
- Согласен, - угрюмо кивнул гауптман.
- Где сейчас Фокс?
- Его и все отделение забрал обершарфюрер, - вновь поморщился Леман, - для показательной казни комиссара. Это двести метров по дороге.
Когда обер-лейтенант подъехал к указанному месту, то сразу увидел Вольфа. Тот был взбешен.
– Красная свинья! – кричал обершарфюрер, пиная комиссара.
Хофман осмотрелся. Поляну окружали солдаты, держа оружие наготове. В центре у выкопанной ямы угрюмо стояли трое пленных, сжав кулаки, и иногда с ненавистью поглядывая на других пленных. Эта восьмерка русских понуро смотрела в землю. Обер-лейтенант послушал немного вопли обершарфюрера, затем подошел к фельдфебелю.
- Что тут происходит? – спросил он у «Старого лиса». - Почему обершарфюрер так кричит?
- Этот русский взбесил обершарфюрера, - хмыкнул Фокс.
- Каким образом? – удивился Хофман.
- Он сказал, что Вольф палач, а не солдат, и избиение безоружного признак слабости. Еще что-то такое, но я не понял.
Обер-лейтенант невольно усмехнулся. Этот русский знал, на что надавить. Ох, не прост он, совсем не прост. Жаль, что комиссар смертельно ранен. Надо было его забрать…
- А эти, почему разделены? – спросил Хофман, кивнув в сторону пленных.
- Обершарфюрер заставил их выкопать яму. Потом каждого по отдельности подводили, ставили перед ямой на колени, и Вольф приставлял к голове русского пистолет и требовал кричать «Сталин капут!».
Действенное средство, - подумалось обер-лейтенанту. Определить прокричавших «Капут», не составило труда.
- А я вижу, это тебе не нравится? – спросил он у фельдфебеля.
Хофман сам не одобрял подобного, лишь допуская пытку для получения сведений. Разумная необходимость, не более.
- По мне так это свинство, господин обер-лейтенант, - серьезно ответил фельдфебель. - Расстрелять врага одно, а издеваться другое. Я понимаю, коммунистов надо уничтожить, но зачем так?
Слишком мягок - подумалось обер-лейтенанту. Но этот недостаток не портит те достоинства, что имеются. А все лишнее облетит за службу. Он присмотрелся к лицам солдат – мимика у всех разная. Имеется безразличие, но в большинстве злость вперемешку с злорадством. Оно и понятно – погибли камрады. Только у четверых на лицах неодобрение. Хофману подумалось, что именно эти и есть нужные ему следопыты. Указав на них, поинтересовался – не ошибся ли? Удовлетворительно кивнув своей догадливости, он сообщил фельдфебелю:
- Ты поступаешь в мое распоряжение. Пока временно, до приказа командующего. Возьмешь с собой этих четверых. Вопросы есть? Нет? Тогда иди, сдавай отделение, готовься к выезду, а я тут присмотрю.
Тем временем Вольф успокоился. Критично осмотрел свои сапоги, поморщился, обнаружив на правом кровь.
- Поднимите его! – приказал он троим у ямы, а сам направился к другой группе пленных.
Там выставив испачканный сапог вперед, он выразительно посмотрел на одного русского. Тот плюхнувшись на колени тщательно вытер кровь рукавом. Вольф одобрительно кивнул. Обер-лейтенант присмотревшись, узнал русского, с которым недавно плодотворно беседовал.
Комиссара подняли с трудом. Лицо его, несмотря на синяки и кровавые подтеки излучало крайнее презрение.
- Чего ж не вылизал, а, Ушаков? - прохрипел комиссар. – Такую фамилию испоганил, мразь!
Вольф вопросительно посмотрел на своего помощника. Тот подошел и перевел сказанное. Обершарфюрер нахмурился, но ничего не сказал. Он сделал знак своим солдатам, и они принесли русские винтовки, положив на землю рядом с пленными.
Вольф подошел к понуро стоящим русским, сделал знак переводчику и объявил:
- Великая Германия дает вам шанс сбросит ярмо евреев и комиссаров! Вы докажете свою лояльность, расстреляв этих комиссаров. Кто не станет стрелять, будет расстрелян! Кто промахнется, будет расстрелян!
- Винтовки заряжены одним патроном, - закончил переводчик. - Будьте благоразумны.
Пленных выстроили в ряд и каждому вручили по мосинке. Солдаты вокруг взяли на прицел вооруженных пленных.
- Целься! – скомандовал Вольф.
Винтовки медленно поднялись. Стволы задрожали в направлении стойкой троицы.
- Не могу! – взвыл внезапно один из пленных.
Он бросил винтовку и уверенно прошагал к яме. Встал рядом. Из глаз бежали слезы, но голову он не опустил. И ему улыбнулись, ободряюще хлопнув по плечу.
- Кто еще? – мрачно и угрожающе спросил Вольф.
Но никто больше из строя не вышел.
- Огонь!
Залп! Четверо упали, скатившись в яму. Комиссар же качнулся, но каким-то чудом устоял. Пуля рванула ему щеку, превратив лицо в жуткий оскал. Глаза сверкнули. Раздался хрип, в котором с трудом различались слова.
Выругавшись, обершарфюрер выхватил пистолет и выстрелил в комиссара. И тот вновь устоял, продолжая хрипеть и буравить врага глазами. Вольф закричал и начал стрелять. Комиссар упал, но обершарфюрер продолжал нажимать курок, впустую щелкая, когда закончились патроны.
Хофман стоял задумчивый. Ему запомнился взгляд стойкого русского. Красноречивый взгляд. Так смотрят только на мертвецов. Мертвец смотрел на мертвецов…
И показалось, что он понял неразборчивые слова комиссара…

***
- Она жива!
От крика Маргелов подпрыгнул и непонимающе заморгал. Казалось бы задремал на минутку, а комнате уже царит полумрак. На часах два пятнадцать ночи. Нормально так даванул – подумал Вася, - на триста минуток вырубился. А Свешников не спит - сидит у светящегося монитора, с бескрайним счастьем на лице.
- Что случилось? - спросил Вася, растирая сонное лицо.
- Она жива, понимаешь?! – радостно сообщил Свешников.
- Кто?
- Вилма! – Паша радовался как ребенок. Глаза блестели от выступивших слез. – Она выжила, смотри!
Маргелов поднялся и, на ходу потягиваясь, подошел к столу. На экране фото миловидной старушки. Бело-пепельные волосы, лучезарные глаза, улыбка…
- Это Вилма? Точно она?
- Да-да, я проверил! Это она! - воскликнул Паша. - Вот читай!
- Хм… Вилма Меримаа заслуженный врач Эстонской ССР, родилась в тысяча девятьсот девятнадцатом году, умерла в тысяча девятьсот девяносто восьмом - прочитал Маргелов. – А говоришь жива. Однако семьдесят девять лет прожила. И что?
- Ты не понимаешь! – перебил Паша. – Она тогда выжила! Мы изменили историю. Пусть смогли спасти немногих, но это уже что-то!
- Считаешь, что твоё вмешательство помогло Меримаа выжить?
- Именно! Врачи бы не ушли, и стояли бы за столом до конца. А немцы… - Паша сбился, - немцы в захваченных госпиталях раненных не щадили.
– Ладно-ладно, согласен. Какой-то результат имеем. А еще что проверял? По событиям на фронтах…
- Проверял, но различий пока не нашел. Поэтому решил проверить по записанным именам. И вот! – вновь засиял Паша. – Сразу результат!
- А по Павлову, по другим врачам?
Ответить Свешников не успел - лежащий Жуков внезапно захрипел и выгнулся дугой. Друзья бросились к нему. Маргелов только наклонился, как Жуков неожиданно вцепился ему в шею.
- Серега ты чего? – захрипел в ответ Вася, пытаясь отодрать цепкие пальцы. - Серега очнись!
- С-с-сукх-х-ха… - хрипел Сергей, - тварьх-х-р… фашистк-х-хая…
Столько ненависти было в глазах друга, что Вася оторопел. Свешников бросился к столу, схватил бутылку с минералкой, быстро набрал в рот воды и распылил на лицо Жукова. После чего хватка на шее ослабла и Маргелов смог перехватить кисти Сергея, сжав их руками.
- Серега, очнись!
Жуков шумно выдохнул, его взгляд стал осмысленным. Что-то прохрипев, он вздрогнул и всхлипнул одновременно.
- Все-все, ты дома, - сказал Маргелов. – В туалет? Помочь дойти?
После утвердительного кивка, Вася помог другу добраться до туалета, а Свешников включил чайник и сунул в микроволновку тарелку с борщом, который Маргелов привез из дома. Друзьям еще днем сухомятка и фаст-фуд уже встали поперек горла, после чего было решено добыть домашней снеди, и по жребию домой отправился Вася. Вернулся он, кстати, задумчивый, но на вопрос Паши только отмахнулся, а потом забылось.
Когда Жуков вышел из туалета, его уже ждала горячая тарелка борща с огромным ломтем хлеба, домашний плов и кружка заваренного чая. Сергей привалился к стене и бездумно посмотрел на друзей. Затем его взгляд сфокусировался на минералке. Он схватил её и начал глотать воду. Потом сел на стул и принялся жадно есть, отхватывая от хлеба большие куски и мелькая ложкой. Друзья только переглядывались. Они тактично молчали, понимая, что стресс скоро пройдет и Сергей все им расскажет.
Когда все тарелки опустели, Сергей взялся за кружку, и принялся отхлебывать, задумчиво смотря в окно. Ни о чем говорить ему не хотелось.
- Ну, не томи! – не выдержал Маргелов. – Получилось?
- Не знаю, - хрипло ответил Сергей. – Передать удалось устно бойцу одному. Дойдет, или нет, не знаю.
- Ты хотел сказать – дошел или нет? – уточнил Павел. – И расскажи все, наконец!
- Я вижу, что не хочешь, - сказал Вася, - но надо. Давай, через не хочу.
Сергей вздохнул и начал рассказывать. Как попал в офицера, точнее командира, а еще точнее в комиссара. И было обрадовался, что удачно попал, но комиссар был ранен, и ранение из легкого перетекло в тяжелое. К тому же группа бойцов, возглавляемая комиссаром, пробиралась в сторону фронта, и если бы не гонор некоторых бойцов и собственно самого комиссара, то дошли бы, но надо было ввязаться в безнадежный бой, где носителя и ранило. Потом был долгий кросс по лесным завалам в попытке оторваться от немцев. Оторвались, конечно. Однако такие нагрузки добавили проблем. Рана воспалилась…
Друзья слушали внимательно. Уточняющих вопросов не задавали.
- Я и решил рискнуть, - продолжал Жуков, - ловко видения подправил, а потом на будущее перевел. Показал Поклонную гору на девятое мая. Надо сказать, шок у Иванцова был, но больше по итогам войны. Я в его голове не так сильно удивлял. Может это из-за ранения, не знаю. Еле убедил, что Бесхребетный ни при чем. Почему-то фактов комиссар не замечал. Но потом, когда я про блокаду видения прокрутил, он решился. Мне это стоило больших трудов. Я ведь тоже боль чувствовал. Даже пытался взять её на себя. Вдруг носителю лучше станет?
- Погоди, как ты это сделал? – спросил Свешников.
- Попробовал отодвинуть Иванцова не блокируя моторику вглубь.
- А, ясно. Извини, что прервал.
- Как на утро забегали немцы! – продолжил рассказывать Сергей. - Просто красота! Бесхребетный сторожа из полицаев убил. Щепой. Ушел он тихо, да так, что даже собаки не помогли. Как я понял, Бесхребетный по муравейнику потоптался, чтобы кислота нюх собакам отбила. И как злился абверовец! Он ведь считал, что супер-диверсанта упустили! А эсэсовец как кипел! Его мгновенно взбесил спокойный тон и отповедь. Я думал, что тут и закончится все. Но эта сволочь спектакль устроила – подводил к вырытой яме пленного, приставлял пистолет к голове и требовал кричать – Сталин капут. Двое его просто послали, и он их пристрелил. Остальные не выдержали – крикнули. Так он им по винтовке выдал, и приказал комиссара расстреливать…
- Я тут не выдержал… - вздохнул Жуков, - и лишнего, похоже наговорил.

- А чего ты наговорил?
- Про Гитлера, Паулюса, Курскую дугу. С матюками правда.
- Если с матом, то никто ничего не понял.
Через полчаса друзья спорили – стоит ли сейчас делать следующий выход, или прерваться.
- Понимаете, мы скоро свихнемся, - говорил Сергей. - Мало что две личности в голове, так смерть переживаем каждый раз.
- И мне иногда кажется, что они рядом, - сказал Свешников. – И Миша Майский, и Григорин Иван.
- Ты прав, - вздохнул Вася. – Будто в нас частичка их душ осталась.
- Помни – так сказал мне Иван. И я помню. Как такое забыть?!
- Да, - кивнул Маргелов. – Я в танкисте пробыл всего-ничего, и то такой след в душе остался! Я не говорю про Резеду… - Вася на мгновение задумался, - не знаю, хватило ли у меня духа под танк лечь? А вот у Ярослава хватило!
- Я много болел, - тихо сказал Свешников, - было обидно – все гуляют, делают что хотят, а я как неприкаянный. Плакал много. Да плакал! Но никто не видел моих слез. Я считал, что все должны видеть меня сильным. Такие не плачут. А теперь… теперь я не могу сдержаться. И мне все равно, что скажут.
- И правильно! – согласился Вася. - Мне еще дед говорил – настоящий мужик ничего не стыдится, даже своих слез, если они искренни.
- Пусть придется переживать смерть раз за разом, но прерывать выходы не стоит! – твердо сказал Паша.
- Согласен, - сказал Вася, и посмотрел на Сергея.
Тот кивнул со вздохом:
- Черт с вами, работаем. Но один раз, потом отдохнуть придется, а то точно свихнемся.
На «выход» пошел Маргелов. Для начала переставили датчики «правильно» и запустили аппарат, и прототип томографа выдал череду снимков. Вася смачно зевнул, и пока друзья переставляли датчики по-старому быстро просмотрел записи для освежения памяти. Вновь готовность.
- Поехали? – спросил Свешников, запуская программу. Но Маргелов не ответил.

***
Внезапная матерная тирада отвлекла лейтенанта от тяжких дум.
- Что случилось? – встрепенулся Петров, с удивлением замечая, что полуторка остановилась.
- Колесо пробили, тащ лейтенант, - с досадой ответил шофер и, открыв дверь, полез из кабины.
Петров огляделся. Из-за своей задумчивости он не смотрел по сторонам и теперь не представлял - где они находятся. И было отчего. Ведь от того, что на него навалилось, поистине растеряешься…
А началось все с ночного кошмара. Никогда еще Петрову не снились такие сны. Это было что-то ужасное – в него стреляли со всех сторон, пули рвали тело, а он шел к цели, и когда осталось сделать последний шаг, случилось нечто еще более… Виктор вскочил, обливаясь холодным потом. Перед глазами еще стояло что-то ужасное, подавляющее волю. Большое, раздавливающее, закрывающее собой небо.
Виктор вышел в коридор и под удивленным взглядом дневального жадно выхлебал несколько кружек воды. Стало легче, страшный и непонятный образ из кошмара отодвинулся, и стал еще расплывчатей. Петров вернулся в комнату, а вслед ему сочувственно смотрел боец, и на его лице читалось – хорошо вчера командир на грудь принял.
Виктор прикрыл дверь, немного постоял, успокаиваясь. До подъема еще два часа. Он прилег на койку, в надежде еще поспать, но тут начался даже не кошмар, безумие. Перед глазами вдруг возникло изображение, похожее на кино-агитки, которые всегда демонстрировали перед фильмами. Но он-то не в кинотеатре, даже не на сеансе кинопередвижки…
Взрывы, стрельба. Двигались танки. Вражеские. Колонны весело шагающих немцев, и вдруг на фоне всего этого проступила карта, на которой побежали темные стрелки. И Виктор с ужасом узнавал названия населенных пунктов и городов, в которые упирались эти стрелки. Минск, Гродно, Киев, Могилев… Ленинград в окружении. Большая стрелка уперлась в Москву. В Москву! И все это сопровождал голос. Низкий, с трагической интонацией, немного похожий на Левитана. Он звучал как бы издалека, но слова были жуткими: «Немецко-фашисткие войска в нескольких десятках километров от Москвы…».
Во рту мгновенно пересохло. Петров вскочил, в стремлении выбежать на свежий воздух, и надеясь избавиться от наваждения.
«Стоять!» - голос прозвучал как гром и заметался в голове звонким эхом. Протянутая к двери рука замерла, не в силах двинуться дальше. Даже сделать шаг не удалось. Тело будто уперлось в невидимое препятствие. Вот отступить неожиданно удалось. В голове кто-то хмыкнул и Виктор решил – рехнулся. Появилось острое желание выпить. И было что - в тумбочке имелась фляжка с НЗ. Он шагнул к ней, однако рука вновь не смога добраться до дверцы.
«Сядь и смотри!» - вновь громом раздалось в голове.
Направиться в какую либо сторону кроме кровати не вышло, и Петров подчинился - уселся на койку.
И вновь страшные и невероятные кадры перед глазами. Гибнущее ополчение, курсанты-мальчишки… и вдруг кадры в цвете. Четкие. Насыщенные. Ломаная линия окопов. Все изрыто взрывами. Перед рубежом застыли горящие вражеские танки. Но приближаются цепи немцев, и врагов много, а в окопах застыла в ожидании горстка бойцов. Гранат нет, патроны давно закончились. Однако никто не струсил, не побежал, не отступил - некуда, позади Москва!
Виктор затаил дыхание, завороженно смотря на решительность в глазах бойцов. Они приготовились умереть в бою и захватить с собой как можно больше врагов. Вооружились кто чем - штык, топор, нож, саперка….
А враг приближается, уже рядом, вот-вот начнется последняя смертельная схватка. И вдруг на фланге оживает пулемет. «Максим» кинжальным огнем выкашивает вражеские цепи. Немцы залегают, пытаясь укрыться от беспощадных свинцовых трасс. Но за «Максимом» виртуоз. Раненный, с мужественным лицом парень перекатывающихся и пытающихся перебежать немцев истребляет мгновенно. Пулемет замолк, а перед окопами осталось много замерших навсегда тел. И вдруг несколько врагов вскочило. Но пулеметчик начеку и вражеские солдаты не успели укрыться за горящим танком… и вновь глаза бойцов. Выжившие собираются вместе и смотрят на закат. В них уже нет той решительности - умереть в бою, у них другой взгляд…
И тут вновь черно-белые кадры. На них Сталин. Сталин! Лейтенант невольно встает. А народный комиссар обороны начинает говорить: «Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники…».
Петров вновь завороженно смотрит, подтянувшись, словно на параде.
«…Вы ведёте войну освободительную, справедливую. Пусть в этой войне вдохновляет вас мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!»
Сердце у Виктора начало биться чаще. Слова-то какие! Сталина! Самого Сталина!
«Пусть осенит вас непобедимое знамя великого Ленина! За полный разгром немецких захватчиков! Смерть немецким оккупантам! Да здравствует наша славная Родина, её свобода, её независимость! Под знаменем Ленина – вперёд, к победе!».
И на Красной площади начинается парад. Припорошенные снегом, стройными колоннами, с развернутыми знаменами войска шли, чеканя шаг, по брусчатке. Батальоны курсантов училищ, стрелковые, кавалерийские и танковые полки прямо с парада уходили на фронт.
«А через месяц 5 декабря началось контрнаступления Красной армии под Москвой в котором немецкие войска потерпели ощутимое поражение и были отброшены на 250 километров».
С удивлением Петров понял, что последнее прозвучало уже тем же голосом, который приказал смотреть и слушать. Он огляделся и, облизнув пересохшие губы, и заикаясь, спросил:
- К-кто вы?
То что «голос» сообщил, повергло Петрова в шок. Как такое может быть? Как? Мысли спутались. Потомки… рождены через полвека… решили помочь… долгие годы войны и десятки миллионов погибших. Рука потянулась к тумбочке и «гость» не стал на этот раз вмешиваться. «Выпей. Я понимаю – такое трудно осознать, - неожиданно поощрил его «гость», и добавил. - Но без фанатизма!».
Водка провалилась внутрь словно вода, но напряжение слегка отступило. Виктор вдруг вспомнил те взгляды выживших в бойцов. Сможет ли он, так как они? Погибнуть в бою за родину.
«Не так. Надо добиться чтобы враг погибал за свою родину. Но если придется…».
Чуть подумав, Петров решил, что голос прав.
«Что мне нужно сделать?». «Это правильный вопрос, - ответил гость. - Для начала сделай вот что…»…
… Петров вышел и еще раз осмотрелся. С кузовов обеих машин выглядывали бойцы. Он махнул рукой, мол, сидите пока, и отошел к обочине. ГАЗ-АА неудачно раскорячился аккурат посередине дороги и в самом узком месте. Где именно они находятся и далеко ли до моста определить тоже не вышло.
«Что скажешь? Где мы?». «Ничего не скажу. Ты по сторонам не смотрел». «А чего не подсказал?». «Сам просил не вмешиваться и дать спокойно подумать».
Виктор поморщился и обошел машину. Шофер тихо ругался, присев у левого колеса.
- Ну что тут?
- Как и говорил тащ лейтенант – колесо пробито, - ответил боец и смачно сплюнул в дорожную пыль.
- Долго менять?
- Полчаса, если помогут.
- Где мы? – спросил Петров у полезшего в кабину водителя. – Я тут задумался и по сторонам мало смотрел. Далеко до моста?
- Та не, тащ лейтенант, - ответил тот, гремя чем-то железным, - вон за поворотом еще немного.
Виктор посмотрел в ту сторону. В ста пятидесяти метрах грунтовка огибала куст ивы и терялась в лесу. Обернувшись крикнул:
- Степаненко!
Подбежавшему сержанту приказал:
- Организуй тут помощь, а я пойду, гляну, не проще ли пешком добраться, пока ремонт идет.
- Есть! – козырнул сержант и крикнул бойцам, - к машинам!
А Петров зашагал по дороге. Обогнув куст, он увидел мост и неожиданно отпрянул назад.
«Ты чего?» - удивился Виктор, поняв, что это вмешался «гость». «А ты незаметно через кусты посмотри. Внимательно посмотри».
Недоуменно пожав плечами, лейтенант протиснулся сквозь стволы и, сдвинув чуть ветку, пригляделся.
Собственно ничего в самом пейзаже особого не было. Этот берег был выше, и дорога спускалась к мосту по ложбине. Противоположный берег был низкий по краям болотистый, и с обширной поляной, в отличие от этого. Слева от моста стояла сараюшка. Сам мост был деревянным три метра в ширине, с одним рубленым быком посередине.
Вот что озадачило – обилие народа на том берегу. Слева стояла толпа людей, примерно в сотню-полторы. Картину дополняли несколько телег и большое коровье стадо справа, заполняющее поляну полностью. Особо выделялся десяток красноармейцев с лейтенантом, стоящими на этом берегу. Четверо перекрывали проход через мост, остальные цепкими взглядами осматривали окрестности. Сам лейтенант что-то выслушивал от маленького мужичка на том берегу и отрицательно качал головой. Виктор пригляделся. Фуражка у лейтенанта имела малиновый околыш.
«НКВД? - удивился он. – Странно». «Вот именно! – подтвердил «гость». – Сам посуди – что тут делать НКВД, если с охраной моста может справиться и простой вояка. И почему перекрыли проезд? Какова причина?». «Мало ли какая… - недоуменно предположил Петров». «А ты помнишь, я говорил - куда наступают немцы?». «Сюда». «Вот тебе и ответ, - хмыкнул «гость», - и вновь подумай, для чего перекрыли проход через мост? А еще к вооружению приглядись». Виктор вновь смотрит и поначалу недоумевает – что же не так с оружием? Затем понимает – у всех ППД, а когда он был в райцентре, ни у одного сотрудника НКВД их не видел. Даже вспомнил сетование друга о том, у них пистолетов-пулеметов даже нет. Однако это тоже не причина подозревать в них врагов. «Даже если ППД у простых бойцов? - хмыкнул гость. – Петлицы у них пехотные. Если и это тебя не убеждает, тогда остается единственное средство…».
Послышались шаги, и лейтенант двинулся назад.
- Тащ лейтенант? – удивился сержант, увидев появляющегося из кустов командира. – А вы что там…
- Да так… - неопределенно ответил Петров. - Как дела, Степаненко?
- Колесо сняли, Даниленко сам занимается.
- Так, Петрович… - неформально обратился к заму Виктор, - тут ситуация сложилась… подозрительная. Выяснилось, что мост уже охраняется. Десятком красноармейцев под командой целого лейтенанта из НКВД. Именно это и подозрительно. И есть уверенность, что это немецкие диверсанты.
- Почему? – удивился сержант. - Мало ли приказ какой?
- Нет, Петрович, я точно знаю, их тут быть не должно. Я о лейтенанте. У меня друг именно из НКВД в районе, так он говорил, что всех отправили в город на усиление. А лейтенантов в отделе всего двое, и я их знаю.
- Так мож он из другого отдела, - возразил сержант. – Проверить бы как. Вдруг не диверсанты.
- Вот я и думаю – проверить надо. Хотя факты… вот что сделаем! – решился Петров. – Я возьму шесть бойцов, и на машине подъеду к мосту. Там проверяю документы у лейтенанта. Если они в порядке, то согласуем наши действия. Если выясню что это диверсанты, то их уничтожаем.
Тут Виктор прервался, так как вмешался «гость» и посоветовал сделать умное и задумчивое лицо. Мол, командир – думу думает. И Петров постарался, сделав знак сержанту – помолчать.
«Немного подкорректирую твои намерения, - хмыкнул «гость», реагируя на мимику замкомвзвода, - так как ты решил взять тех бойцов, что имеют лучшие показатели по стрелковой подготовке, а остальных расположить на яру». «Ну да, а что? – удивился Виктор». «То, что меткость нужна на большем расстоянии, - пояснил голос, - а в упор и так промазать сложно, лишь бы бойцы не растерялись. Я предлагаю сделать так – с собой берешь бойцов физически сильных и ловких. Самых метких размещаешь на гребне. При чем, обязательно согласуй условный сигнал на открытие огня и втолкуй это всем бойцам, чтобы случайно не выстрелили невпопад. Определи сектора и цели для каждого бойца. Это обязательно. Потому, что обязательно надо взять лейтенанта живым. Понимаешь почему?». «Обижаешь». «Не стоит, - вновь хмыкнул «гость». – Ясно, что это «Бранденбург», а вот кто именно, «соловьи» или еще кто, надо выяснить обязательно. И куда направлены другие группы тоже. Потом эти сведения и пленного передашь командованию, или Грушину. Он хотя бы внятным оказался». «Юрка такой всегда был, - подтвердил Виктор. – Значит, ты уверен – это диверсанты». «Без сомнений, - усмехнулся «гость». – Проверка только для тебя и твоих бойцов. Увереннее действовать будут».
«Хорошо, так и сделаю, - согласился Виктор. – И это, ты подсказывай, если что, вмешивайся, не стесняйся».
Сержант стоял в ожидании решения командира, и по мимике было видно, что он хочет задать вопрос. Важный.
- Говори, что хотел спросить, - поощрил его Петров.
- А если лейтенант взъерепенится? – выпалил Степаненко, - Откажется предъявлять документы и письменный приказ?
«А замок-то соображает!». «Насчет приказа?». «Именно!».
- Об этом не волнуйся, Петрович, - отмахнулся лейтенант. - Предъявит, никуда не денется. Иди, строй бойцов, объясним обстановку и задачу поставим.
Петров пристально смотрел на приближающийся мост. Руки подрагивали, и лейтенант старался это скрыть. Сказывалось напряжение и волнение от непривычной ситуации.
«Не волнуйся, - подбодрил его «гость». - Все получится». «Лишь бы бойцы не подвели… - подумал в ответ Виктор». «Ребята у тебя хорошие. Все поняли правильно. Не сомневайся. Ты ДОЛЖЕН, - выделил интонацией «голос», - быть уверенным как внутри, так и внешне. «Бранденбурги» считают, что ты видишь в них своих. И твоя уверенность - преимущество. А твои ребята сделают все как надо».
Бойцы, когда командир озвучил обстановку, подобрались, лица стали суровее. На них читалось – вот, уже фронт, на который каждый так рвался, и враг. Упоминание о том, что это диверсанты, переодетые в красноармейцев, вызвало краткое недоумение, но и правильное понимание – враг коварен…
Двоих красноармейцев Петров выделил в охрану машины и заканчивающего ремонт водителя, остальных распределил по позициям. По совету «гостя» справа он разместил пятерых бойцов, остальных расположил по левую сторону склона. Причем каждому бойцу объяснил, как выбирать цель, одновременно инструктируя своего зама, которого оставлял за старшего. В Степаненко лейтенант был уверен - тот прошел хорошую школу в Финскую, и обеспечит скрытность и своевременное открытие огня. После чего Петров вернулся к исправному ГАЗ-АА, с которого предварительно перегрузили два ящика с взрывчаткой и боезапасом. Виктор сел в кабину, бойцы в кузов, и ГАЗ-АА, осторожно объехав по обочине раскорячившуюся посредине дороги полуторку, поехал к мосту.
«А нас уже ждут».
Расстановка у моста изменилась - двое остались у настила, двое с лейтенантом направились навстречу, остальные разошлись в стороны и сместились ближе к воде. И все, кроме двоих у моста, направили оружие в сторону приближающейся машины.
«Как по плану, - отметил Виктор». «Так же действовал бы в подобных условиях». «Бранденбургов» этому учили, ну, действовать именно так?» «Всему учили, включая захват любых стратегических объектов, - ответил «гость». – Спецназ, блин, строительный». Петров и удивиться не успел, как «гость» пояснил: «Для секретности их тогда называли «800-я учебно-строительная рота особого назначения». «Что за спецназ, ты хотел сказать ОСНАЗ?» «Это я по привычке». «Ты служил…». «ВДВ! – веско сказал «гость». Воздушно-десантные войска. Считай ОСНАЗ». «Ого! А звание? Лейтенант? Капитан?» Тут Виктор почувствовал некоторое смущение «гостя». «Всего лишь старший сержант». После чего добавил: «Не смущает тебя, что тебе советы младший по званию даёт?» Немного подумав, Виктор ответил: «Видно подготовка в войсках качественно возросла, что тактике и младший начсостав обучают. И знаешь, нисколько не смущает. Вон Степаненко поболее моего знает и умеет, и ничего. И командир советовал прислушиваться к опытному заму».
«Да, хорошего зама ты имеешь. Кстати есть байка подходящая, отец рассказывал. В дальнем гарнизоне жена одного из командиров рот, собралась рожать, а роддом далеко. Снарядить машину в райцентр не проблема. Вот кого послать? Командир части распорядился – выделить в сопровождающие наиболее подготовленного оф… э-э-э… командира. Ему отвечают – все заняты – тот там, этот там… остальные мягко сказать, в плане медподготовки - не очень… Тогда командир части распорядился – пошлите любого прап… э-э-э… старшину».
Виктор невольно улыбнулся, и вдруг обнаружил, что напряжение его отпустило. Тем временем они уже подъезжали. Осталось два десятка метров до намеченного для остановки места.
- Готовность, - сказал Петров. - Ты патрон дослал?
- Дослал, тащ лейтенант, - ответил водитель.
Действие водителя заключалось в следующем – он выходит из кабины, карабин на плечо и находится рядом с дверцей, и имеет скучающий вид. По сигналу падает и перекатывается под грузовик, стреляет в ногу ряженого лейтенанта, потом ведет огонь по выбору.
- Прими вправо и вставай.
ГАЗ-АА остановился и Петров вышел.
- К машине! – крикнул он бойцам, после чего одернул гимнастерку, прошелся пальцами вдоль ремня, загоняя складки назад, укрепил фуражку и направился к ряженому лейтенанту.
- Лейтенант Петров, N-ский стрелковый полк, - вскинув в приветствии руку, представился Виктор.
- Лейтенант НКВД, Петерсонс, - представился ряженый, не ответив на воинское приветствие. – Предъявите документы, лейтенант.
Петрова взяло зло. Стараясь не выдать своих чувств, он расстегнул клапан кармана и, выудив книжку, протянул её лейтенанту. «Чего он грубо-то?» «Спокойно. Естественно нам тут не рады. На акцент внимание обратил?» «Обратил, но это еще ничего не доказывает. Латыш или эстонец…» «Как удобно-то акцент объяснить! Ты на глаза его и остальных посмотри». Да, взгляды были не приветливые, даже больше враждебные. Однако и тут у Петрова имелось сомнение - враждебность можно объяснить подозрительностью, исходя из обстановки…
- Товарищ лейтенант, поясните причину блокировки проезда, - неожиданно для себя произнес Петров.
Ряженый оторвал взгляд от документа и посмотрел на Виктора. И Петров увидел откровенную угрозу.
«Ты что творишь?» «Не мешай! – отмахнулся «гость». – Я специально».
- Неужели приказ фон Ланценауера*? – невозмутимо спросил Петров.
На миг показалось, что ряженый растерялся, но тут же взгляд стал жестким и красноречивым. И после пассажа «гостя» в глазах лейтенанта читалась уже не угроза, а приговор. Рука НКВД-шного лейтенанта скользнула к ремню, сначала к тому месту, где у офицеров вермахта обычно располагается кобура, затем уже к боку. И все сомнения разом пропали. В следующий миг Виктор шагнул к ряженому, заблокировал руку, которая уже ухватилась за рукоятку пистолета, и одновременно нанес удар в кадык. Затем схватил за ворот, рванул лейтенанта на себя и изо всех сил крикнул:
- Бей!
Виктор упал, закрываясь ряженым лейтенантов, одновременно пытаясь вырвать из его рук пистолет. Удалось с трудом.
Грянувший залп оглушил. Ответные очереди были немногочисленные и короткие. Дольше всех отстреливался успевший скатиться под берег диверсант ниже от моста, но бойцы что укрылись в канаве и те пятеро, что на холме плотным огнем заставили его замолчать.
Стрельба стихла. И Петров осторожно приподняв голову, осмотрелся. Никто из диверсантов не двигался. Судя по ранениям, в каждого прилетело минимум по пять раз. И если на этом берегу установилась относительная тишина, то на другом наоборот.
Коровы, что спустились к воде, с началом перестрелки, взбаламутив воду, рванули на берег. Все стадо отшатнулось и начало быстро отодвигаться от моста. Люди тоже запаниковали, заголосили и попытались ретироваться, однако стадо быстро перекрыло все пути. И люди заметались меж испуганных коров.
Петров откинул замершего лейтенанта и встал. Взгляд зацепился за кровь на лацкане. На миг он запаниковал. Быстро оглядывая себя, но ран не обнаружил.
- Веселков, Масютин… где вы там?! – крикнул Виктор, держа наготове отобранный ТТ и контролируя обстановку. – Ко мне, бойцы!
Красноармейцы поднялись из канавы, держа наготове винтовки. Не забыли инструктаж, отметил про себя Петров и показал двум бойцам проверить диверсанта под берегом, а четверым взять под контроль остальных - мало ли кого недострелили. Затем повернулся к лесу и дал отмашку Степаненко, и через пару секунд к мосту выдвинулась весь личный состав его взвода.
А сам Виктор склонился над ряженым. Тот не двигался и Петров перевернул его, недоумевая – он что, убил диверсанта одним ударом в кадык? Все стало понятно, когда на правом боку Виктор увидел огнестрельную рану. Пощупал пульс с подсказки «гостя», но надежда не оправдалась – мертв главный диверсант. В досаде сплюнул, ведь в комплекте с языком, да таким важным, все что он ранее передал командованию, выглядело бы достовернее. Но делать нечего… что вышло, то вышло. А как вышло? Прикинув направление раневого канала, он поднял голову и пристально посмотрел под грузовик, где до сих пор находился водитель.
- Голубев, ну-ка иди сюда, - поманил он бойца. – А винтовочку на месте оставь от греха!
Водитель выбрался, весь трясясь как осиновый лист. Пот градом стекал с испуганного лица.
- Я… я тащ к-к-комндир… я… - начал, заикаясь, говорить боец, - я как вы приказали…
- Голубь мой сизокрылый, - прищурился Петров, - я приказал по ногам стрелять, а ты за малым своего командира чуть не убил!
«Не ругай бойца, - сказал голос, - случилось то, что случилось. Смотри как его трясет. Адреналин так и бурлит, вот-вот в обморок свалится». Что за адреналин такой, Виктор узнал сразу же: «Это фермент, выделяющийся организмом в стрессовой ситуации, - пояснил «гость», - так сказать, в опасной ситуации. Или при испуге. Сам-то ничего не чувствуешь?» И действительно, ощущалась какая-то эйфория, легкость в теле. Казалось – все по плечу. Диверсанты? Да хоть весь их батальон сюда подавай!
«Не обольщайся, - обломал его «гость», - диверсов одолел и теперь круче гор и яиц? А действие адреналина недолгое, и с непривычки последствия бывают разными, иногда плачевными, в нашей ситуации. Не у всех как у тебя проходит. Вот, водителя твоего как колбасит-то!»
Хмыкнув на пассаж гостя, и отмахнувшись от сбивчивых объяснений испуганного красноармейца, Виктор принялся обыскивать ряженого лейтенанта. В правом кармане гимнастерки нашлась красная книжка с гербом и надписью «НКВД». Книжка выглядела потертой и видавшей виды, однако год стоял 1941! "Фрицы явно перестарались в старении ксивы. Дальше ищи". Последующий осмотр принес еще одно удостоверение – серую книжку с нацистским орлом и свастикой, плюс овальный жетон с проточкой на бечеве. Открыв зольдбух, Петров прочитал – обер-лейтенант Карл Краузе.
«Я же говорил! – хмыкнул «гость». – Осталось сломать пополам жетон и нижнюю часть сунуть в рот мертвеца». «Обойдется, - ответил Виктор».
- Масютин! – позвал он бойца. – Обыскать всех. Ищите вот такие документы и жетоны. Книжек должно быть две!
И лейтенант показал какие. «Правильно, - согласился «гость», - пусть бойцы сами убедятся. - И внезапно добавил - Гражданских поскорее успокой!».

Действительно – подумал Петров, оборачиваясь. Мало ли чего они вообразили за прошедший скоротечный бой. Подошедшему Степаненко он приказал:
- Трупы как обыщут убрать. Машину с взрывчаткой сюда, организуй минирование моста и рубежи обороны. Я пока с гражданскими разберусь.
Виктор направился через мост и за будкой обнаружил того мужичка, что переговаривался с ряженым. Мужичок от неожиданности вздрогнул, круглыми от страха глазами смотря на Петрова.
- Ты кто? – ткнул пальцем Петров.
- П-пастух, - заикаясь, ответил тот, - старший.
Послышался тарахтящий звук, и Петров тут же насторожился. Но тарахтение шло с того берега. Он увидел мотоцикл, который на спуске обогнал второй ГАЗ-АА и узнал сидящего в коляске.
- Раз пастух, то организуй свое стадо, вновь наставил палец на мужичка. - И вот тем растолкуй – бойцы Красной Армии уничтожили немецких диверсантов! Ясно?
Мужичок быстро закивал.
- Действуй, - махнул рукой лейтенант. – И быстро!
Придерживая свернутый кольцами кнут, пастух потрусил в сторону сгрудившихся в дальней части поляны гражданских, а Петров посмотрел на приближающийся мотоцикл.
- Какого черта его сюда принесло? – спросил сам себя Виктор и направился навстречу.
Переходя мост, он заметил, что в руках до сих пор держит наготове ТТ. На ходу попытался сунуть его в кобуру, однако там уже имелся свой, штатный. Тогда собрался сунуть его в карман, но голос с ехидцей спросил: «Сам себе прострелить ногу хочешь?». Виктор отсоединил магазин, затем оттянув затвор и вытряхнув патрон, вернул боеприпас в магазин и вставил его в рукоятку. Только после этого ТТ оказался в кармане. Тем временем лейтенант спрыгнул с остановившегося мотоцикла, сделал знак бойцу оставаться на месте, поправил фуражку и, придерживая командирскую планшетку, направился к Петрову. Взгляд его скользил по суетящимся вокруг красноармейцам. Заметив сложенные в стороне трупы диверсантов, лейтенант словно на преграду налетел. Он подошел ближе, присел, взял в руку фуражку ряженного, задумчиво повертел её, рассматривая. Затем поднялся и посмотрел на подошедшего Петрова. Взгляд не предвещал ничего хорошего.
- Почему ты нарушил приказ? – сходу спросил он Виктора. – Почему изменил маршрут? Что тут произошло? Кто эти убитые? Почему тут сотрудник НКВД?
Каждый вопрос произносился на тон выше, при этом лицо друга багровело, глаза становились злее.
- Это немецкие диверсанты! – рявкнул в ответ Петров. - И нечего так орать!
И не давая другу опомниться, протянул заранее приготовленные документы с жетоном.
- Вот, посмотри.
Лейтенант схватил удостоверение с зольдбухом и принялся их изучать.
- Обрати внимание на дату выдачи, и внешнее состояние документа, - сказал Виктор. - Затем сравни фото в удостоверении и в зольдбухе.
Дождавшись, когда лейтенант сравнит фотографии в обоих документах, Петров решил добавить фактов в копилку:
- А вот оружие. Кто причитал, что автоматов в отделе мало? А тут сразу в одном подразделении у всех! Причем… - тут в глаза Петрова бросились некоторые несуразицы, на которые прежде он внимания не обратил, - мля! Это же Суоми! А издалека на ППД похож…
Лейтенант удивленно посмотрел на автоматы и тут же схватил один из них.
- Это тоже как факт, - добавил Виктор, - и если этого мало, тогда глянь сюда…
Наклонившись, Виктор оттянул ворот гимнастерки убитого, второй рукой потянул майку и перед взорами предстал нацистский орел со свастикой.
- Видишь? Они в наглости своей даже белье на наше не сменили! – торжествующе произнес Петров. – Что скажешь, Юра? Думай пока…
Пришлось отойти от друга к подбежавшему старшему пастуху.
- Товарищ командир, можно ли перегонять стадо? – выпалил тот.
- А народ? – кивнул Петров в сторону вновь столпившихся у сараюшки людей.
- А они следом. Это же коровы, добро колхозное!
- Люди важней, коровы могут и вплавь. Короче! – прерывая возражения пастуха. – Гони, как сможешь, но и люди пусть переходят одновременно. Ясно? Выполняй!
И повернулся спиной, мол – разговор окончен, и возражения не принимаются. Вернулся к задумчивому другу. На лице Чичерина отражалась сложная гамма чувств. Явно сбитый с панталыку лейтенант не знал, что и сказать.
- Но как ты узнал? – с недоумением спросил он. – Как? Когда? На какой странице это записал?
Петров явно не ожидал последнего вопроса и тоже удивился.
- Ты читал тетрадь? – сузил глаза Виктор, - Вместо того, чтобы передать куда следует?
- Я должен был знать, что я передаю, - ответил Чичерин. - И прочитав часть, я понял, что ты являешься более ценным, чем сама тетрадь. Поэтому выяснив - куда ты направился, двинул следом. Понимаешь?
Мотивы друга Петрову были ясны. Во взгляде его читался не только профессиональный интерес, но и простое любопытство, основанное на том, что они хорошо знали друг друга. Что Виктор, что Юрка вместе с детства – игры, школа… всегда неразлучно. Только в училище их дороги разошлись после того как Чичерин отличился! Его заметили и направили проходить службу в Наркомат Внутренних дел. И теперь друг хочет знать…
- Откуда ты это все взял? Что за позывной такой - «Феникс»?
- Юра, - проникновенно произнес Петров, - как военнослужащий и особенно сотрудник НКВД, ты должен знать, что означает ОГВ! И слышать от тебя подобные вопросы мне дико.
- Я знаю - что такое ОГВ! – раздраженно отмахнулся друг. - Однако я знаю тебя.
Ответить Виктор не успел. Подбежал Степаненко.
- Товарищ лейтенант госбезопасности, - вытянувшись во фрунт и козырнув, обратился замкомвзвода, - разрешите обратиться к командиру?
- Разрешаю.
- Товарищ лейтенант, заряды установлены,- доложил Степаненко, - куда тянуть провод?
Виктор перешел ближе к краю съезда и посмотрел на центр моста. Бойцы, что устанавливали заряд, уже перебирались по внешнему краю вдоль перил, так как по мосту уже шли коровы. На центре у быка остался только красноармеец с катушкой.
- Куда ящики установили?
- В опору меж венцов просунули, - пояснил замкомвзвода, - иначе никак.
Петров кивнул - мощности взрывчатки двух ящиков хватит не то что разрушить до основания мост, но и углубить фарватер на пару метров. Хотя, «гость» не согласился с углублением фарватера, мотивируя какими-то незнакомыми физическими терминами.
- Провод протащите вдоль перил понизу, - указал Виктор, «слушая» подсказки «гостя», - потом по канаве вон к тем кустам. Концы зачистить и воткнуть в землю пока. Окопы готовы?
- Так точно, готовы.
Раз Степаненко говорит, что готовы, значит так и есть. Маскировка на высоте, раз от моста рубежи не видно.
- Да, - вспомнил свои недавние намерения Петров, - вооружи самых подготовленных бойцов трофеями и распредели весь боезапас к автоматам. И машины отсюда отгони. Действуй.
И вновь посмотрел на мост. По мосту частью двигались коровы, и частично люди, прижимаясь к перилам. С вещами в чемоданах, сумках, и просто тюках. Не у всех были вещи с собой. Кто-то направлялся по делам, а кто-то на всякий случай решил уйти в более спокойный район, подальше от войны. Например, солидный мужик выделяющийся одеянием священника, что пропускает вперед спешащих перейти на другой берег обывателей. Куда идет этот поп? Явно по своим религиозным делам. Даже сейчас не прекращающий делать свое дело – иногда он мелко крестил проходящих мимо граждан. А остальной народ… возможно что-то почувствовав, или на основании гуляющих слухов о приближении врага, мало ли как узнали. Виктору самому пришлось убеждаться в приведенных «гостем» сведениях, позвонив после длительных уговоров связиста по двум направлениям. По одному номеру ответ сопровождался паническим матом на фоне стрельбы, по другому вообще ответили по-немецки. И насколько Виктор помнил школьный курс немецкого, стало понятно, что его сходу назвали «Иваном» и посоветовали заранее сдаваться. Ничего не сказа связисту, он ушел, слушая наставление «гостя»…
Вздрогнув от воспоминания, Виктор решительно шагнул к Чичерину.
- Слушай меня внимательно, Юра. И прими к сведению, что на все ответить я тебе никак не смогу. Сам должен понимать, - на это Чичерин кивнул, и Петров продолжил. - Сюда движется танковый клин немцев. А в полку ни сном не духом. Там готовы только к выдвижению в сторону фронта, но никак к обороне. Представь, что случится, если на марше внезапно для полка произойдет встречный бой? Так что бери ноги в руки, и выдвигайся в расположение полка, доложи про все, пусть готовятся к обороне, а сам, как носитель ОГВ, к своему начальству с тетрадью. Я даже одну машину с охраной тебе дам. И не вздумай попасть в плен. Если информация попадет к немцам…
Тарахтение послышалось внезапно и звучало оно уже со стороны возможного появления врага. Петров понял, что они не успели - на поляну выскочил мотоцикл, и сидящий в коляске пулеметчик сходу открыл огонь.
- К бою! – заорал Виктор истошно, толкая друга в канаву и скатываясь туда следом.
Пулеметные очереди вспороли водную гладь реки, и уткнулись в мост. Появилась еще пара мотоциклов, сразу включаясь в обстрел. Часть коров в испуге бросилась в стороны, часть в реку. А на мосту гуляла смерть - пули впивались в коров, рвали тела кинувшихся в панике через мост людей. Ответный огонь красноармейцев заставил заткнутся вражеских пулеметчиков, но ненадолго. Немцы, быстро сориентировавшись, отступили и начали обстреливать уже противоположный берег. Видимо к ним присоединились еще мотоциклисты, так как огонь стал плотнее. Петров приподнялся, чтобы осмотреться, и тут же пришлось вновь вжаться в землю. Увиденное вызвало злость – никто не успел перебежать на этот берег. Окровавленные туши коров и убитые люди устилали весь мост. Боец у мотоцикла укрыться не успел, и теперь лежал, распластавшись…
У моста из уцелевших остались только Петров и Чичерин. Немцы долго тянуть не будут. Этот мост им нужен, не зря сюда бранденбургов посылали. Подтянут броню и раскатают оборонявшихся орудийным огнем. Жаль, что «граников» до сих пор не придумали – посетовал «гость», заканчивая свою мысль. И Петров согласился- тянуть нельзя, надо действовать.
- Юра, давай по канаве, ползком, мои бойцы прикроют.
- Без тебя я не уйду…
- Я приказываю тебе! – взбесился Петров, заорав так, что Чичерин отшатнулся. – Как более опытный, понимаешь?! Ты должен уцелеть и доставить тетрадь куда надо. Понял?! Я следом, как только ты пройдешь!
По глазам друга стало ясно – понял, что спорить бесполезно. Посмотрев в сторону рубежа, Петров нашел лицо своего зама – тот укрылся в крайних кустах, куда тянулся подрывной провод. Оттуда огонь по врагу не велся, и правильно, не надо выдавать позицию. Поняв, что сержант видит его, начал подавать знаки – прикройте мол. Степаненко его понял сразу и показал это знаком.
- Двигай! – хлопнул по спине друга Виктор.
Чичерин ползком двинулся по канаве, прополз до места, где канава заканчивалась, и по сигналу сержанта кинулся к рубежу, а бойцы открыли плотный огонь по врагу со всех стволов. Друг успел нырнуть за рубеж и Петров облегченно выдохнул. Теперь его очередь. Он уловил внимательный взгляд сержанта, приготовился двигаться и вдруг вражеский огонь стал еще плотнее. Глянув на тот берег, Виктор понял – подъехали броневики и пулеметов прибавилось. Слышался еще гул, это означало только одно - танки.
- Хреново дело, - пробормотал Виктор, вжимаясь в землю. Шанс был только у одного, и он правильно сделал, что отправил друга первым. Это было важно!
Пули взрывали грунтовку, свистели поверху и Петров понял, ему уже точно не уйти. Тогда он повернулся и начал подавать знаки заму – взрывай! Степаненко показал знаками – не могу, уходи, командир. Сделав злое лицо, вновь знак – ВЗРЫВАЙ!
- Взрывай, сукин сын! – крикнул он как мог. Лицо сержанта посерело и стало каменным. Он кивнул.
- Ну, сделал что мог, - сказал Виктор, откинувшись на спину. - Спасибо тебе, «гость» из будущего.
«Меня Васей зовут. Прости, что сразу не представился».
- Ничего, не в обиде, - улыбнулся Виктор, и недовольно буркнул, - почему он тянет?
Посмотрев на сержанта, Виктор не сразу понял, что именно тот пытается знаками сказать. Наконец дошло – машинка подсоединена, но где-то поврежден саперный провод. Сам провод он видел – от кустов, по канаве и до моста был целым, а там линия проходила вдоль перил и была не видна для Петрова. Немцы плотно стреляли по мосту, возможно повреждение там.
- Вот и дело нашлось, - пробормотал лейтенант, поворачиваясь и осторожно выглядывая.
Враг обстрел не прекращал, но пули теперь летели к опушке. Однако это ничего не значит, долго ли перенести огонь? Надо добраться до места разрыва провода. Смогу ли я? – пришло в голову Виктору, и тут же подавив в глубине липкий страх, ответил – смогу! Те ребята под Москвой были готовы грызть врага, лишь бы не пропустить…
Виктор вскочил, и быстро перебежав по настилу, нырнул за тело убитого мужика. Несколько пуль пропели поверху, часть впилась в мертвое тело бедняги. Стрельба усилилась. Красноармейцы, поняв, что задумал командир, вновь открыли огонь по врагу, пытаясь помочь лейтенанту. Воспользовавшись секундным замешательством немцев, Петров бросился к лежащей поперек моста коровьей туше. Уже почти добравшись до этого укрытия, Виктор запнулся об тело женщины и уже падая почувствовал тупые удары в ногу и два вбок. Рухнул за тушу, упав в лужу крови. Успел увидеть священника, привалившегося к перилам с перебитыми ногами, и саперный кабель совсем рядом, и само повреждение – одна линия разорвана. Из последних сил протянул руку, но сознание погасло…
- Господи Иисусе Христе, помоги грешному рабу… - тихое, с надрывом, бубнение вплыло в сознание сквозь затихающую боль, - … спаси мя грешного, в мире насилия и войны.
Грузное тело рядом не шевелилось, но именно оно стонало и шептало молитвы:
- … Отец мой Небесный… не отвергни молитв… помилуй мя, Отец мой Небесный…
С трудом приподняв голову, Виктор увидел священника. Из глаз его текли слезы, смешиваясь с кровью из разодранной щеки. Кровь пузырилась, когда священник шептал слова молитвы.
- … помоги, душу спаси мою грешную.
Петров попытался дотянуться до перебитого провода, но не смог. Чуть переждав, вновь попытался но смог только чуть сдвинуться. Силы пропали. «Вася, Вася, ты тут?» Ответная мысль задержалась на пару секунд: «Тут… я». И Виктор внезапно понял – гость пытается взять на себя часть боли. «Погоди…». Петров попытался приподняться и взглянуть в сторону кустов, где укрылась группа подрыва. Далековато, но взор прояснился, и внезапно вместо сержанта, увидел лицо друга. «Дурак! – выругался лейтенант. – Какой же он дурак. Ведь все понимает, а что творит?!» «Брось… не ругай… - пришла натужная мысль, - он друга бросить не может… действуй…».
Вновь попытка дотянуться до провода. Не хватало достать его совсем чуть-чуть, а сил сдвинуться вперед и вовсе не было. А священнику только рукой шевельнуть.
- Отче, - прохрипел Виктор, - батюшка, ты слышишь меня? Эй, очнись! Провод подай! Слышишь?
Но священник на призывы не реагировал, лишь молился, и постепенно молитвы становились тише и медленнее. Новая попытка удалась – до провода дотянулся, но силы иссякли и сознание померкло.
- Господи-и-и! – взвыли рядом. – Они не ведают что творят!
Виктор очнулся. В руке зажат провод, а священник куда-то смотрит и в глазах его ужас.
- … не ведают что… творят… не ведают… творят… - кровяной пузырь на щеке лопнул, и священник затих. А Виктор попробовал посмотреть, что так напугало попа перед смертью. Он не смог даже приподняться, но и не стоило. По приближающемуся лязгу и стало ясно - на мост наползал Т-III. Послышался неприятный звук и Петров понял, гусеницы наползли на тело убитого. Ужас прострелил все тело. Немцы едут по телам. По телам!
Но именно ужас придал сил. Надо соединить провод! Надо!
«Давай! – взвыл голос внутри». Пуля перешибла провод, но при этом сняла часть изоляции. Не надо тратить силы и время для зачистки жил, осталось только скрутить. Виктору удалось сложить концы и пару раз повернуть. Сознание вновь поплыло, тогда он просто зажал контакты в кулаке. Этого хватит. Теперь приподняться. Дать сигнал. Вон лицо друга. Он смотрит сюда. Он поймет!
- Взрывай! – но сил крикнуть нет. Звуки пропали, лишь тонкий писк в голове. Губы шепчут – взрывай! Читай по губам, Юра, читай! Как в детстве могли читать по губам – взрывай Юрка! Взрывай! Взрыва-ай!
Брызнуло чем-то мерзко-тошнотворным, навалилось и стало вдавливать…
- А-а-а…

* Оберштурмбанфюрер Пауль Хелинг фон Ланценауер. С 30 ноября 1940 командир полка «Бранденбург».
*Роты батальона проходили усиленную специальную подготовку в местечке Квенцгут на Квенцзее.
*Майор Фридрих Вильгельм Гейнц (нем. Friedrich Wilhelm Heinz) осуществлял общее руководство как командир 1-го батальона полка «Бранденбург-800», которому «Нахтигаль» перешёл в оперативное подчинение. Обер-лейтенант Ганс-Альбрехт Герцнер (нем. Hans Albrecht Herzner ) непосредственно командовал личным составом, а руководство со стороны ОУН(б) осуществлял Роман Шухевич (в источниках ОУН его должность указывается как «политический воспитатель» (укр. політвиховник)). Обер-лейтенант Теодор Оберлендер исполнял функции офицера по связи с абвером. Командный состав был в основном немецким, за исключением некоторых командиров взводов и отделений.
*Feldhundstaffel (полевой отряд собак)- подразделение вермахта со связными, санитарными и розыскными собаками.
*Der Schwatzhafte schadet sich selbst - Болтун сам себе вредит.

Глава-7.

Зажужжал принтер.
- Что печатаешь? – отвлекся Сергей от пайки шины.
- План «Ост», списки Героев Советского Союза. И еще кое-что.
- С планом согласен, а списки-то зачем, если на хард скачали? Посмотрим, коли понадобится.
- На всякий пожарный, - ответил Паша, вглядываясь в монитор, затем начал что-то записывать.
Сергей отключил паяльник и направился к окну. Открыл фрамугу, вдохнул свежего воздуха. Повернувшись, заметил, что сосредоточенное лицо Свешникова на мгновение посветлело.
- Что, Паш, эврика посетила? – спросил Жуков.
- Думаю причинную цепочку вселения нашел … - пробормотал Паша. – Почти.
- Да? – оживился Сергей. – И почему почти?
Он подошел к Свешникову и заглянул в монитор.
- Вот смотри сюда, - Паша показал на несколько строк, - потом сюда.
Сергей посмотрел на монитор, потом на листок. Немного подумал.
- Пока не понял. Цифры, буквы, символы… абракадабра какая-то.
- Ага, я тоже поначалу так подумал.
- Погоди… - пробормотал Сергей, вглядываясь в монитор. – Этого же в программе не было! Это же файл моделирования три-де модели снимка? Так тут не это должно должен быть…
- Именно, что не это! – перебил Паша. – Но программа почему-то прописывает вот.
И Свешников показал на строчку.
- И что это?
- Какие-то данные, которые сбрасываются перед очередным запуском. Я просмотрел всю программу и нашел лишнее в этом файле. Затем начал снимать с файла значения со всех наших выходов, потом сравнил. Вот смотри, - вновь показал на распечатку Паша, обводя строчки карандашом. – Я вычислил три группы символов. Эта группа символов во всех выходах оставалась неизменной. Две других каждый раз менялись.
- Так-так, - еще более оживился Жуков. – Значит, есть возможность управлять вселением?
- Возможность есть, - кивнул Свешников. – Однако сначала надо расшифровать эти символы – что к чему идет и на что влияет.
- Если первая группа не менялась, и время попадания одно и тоже…
- Я и предположил, что это координата во времени, - кивнул Паша. - Вторая группа символов, с большим количеством, считаю координата в пространстве. Третья группа, самая большая, считаю, это сама личность, куда мы вселяемся. Первую и вторую группу еще как-то можно вычислить, на основе времени и места попадания, только понять - какой символ, какой цифре даты и координаты соответствует. Вот с третьей группой полная засада. Даже предположений нет.
- Может после расшифровки первой и второй, ключ и к третьей найдется? – предположил Сергей.
- Может – да, а может - нет. Я еще покумекаю над этим, - Свешников немного помолчал. – Думаю после возврата Васи, надо сделать еще выход. – И видя что, Жуков собрался возразить, добавил. - Короткий! В третей группе символов надо выставить постоянное значение, есть мысль – как это сделать, затем включаем аппарат на десять минут. Этим мы проверим – куда и в кого попадем, что возможно поможет найти ключ. Одновременно проверим – что будет при принудительном выходе. Мы ведь не пробовали выключать аппарат до гибели носителя.
Сергей немного подумал и согласился.
- Но потом однозначно перерыв.
- И отдых, - кивнул Паша. – Мы тут одичали уже. Кстати, на какой стадии готовности дубликат?
- Почти готов. Монтаж выполнен. Мне допаять еще одну шину осталось. Еще датчики расположить и все.
- Тогда допаивай, а я над программой покорплю.
Минут двадцать друзья сосредоточенно работали. Сергей допаял последний контакт, удовлетворенно откинулся и посмотрел на Свешникова.
- Я закончил.
- Я тоже. Написал подпрограмму. Теперь есть возможность управлять координатами, и они будут сохраняться в папке «история».
- А-а-а! - Короткий сдавленный крик заставил друзей метнуться к аппарату, чтобы удержать Васю, но Маргелов даже не пошевелился. Бледный, лицо перекошено, руки и ноги скрючились, будто сведенные судорогой. Дыхание такое, будто вдохнуть не может.
- Окно шире! – крикнул Свешников Сергею, прыгая обратно к столу.
Выхватив из барсетки ингалятор, Паша прыснул им в распахнутый рот Маргелова. Затем вместе с Жуковым приподняли друга.
- Все-все, ты дома, - забормотал он успокаивающе. – Слышишь, Вася? Ты дома.
Маргелов затих. Дыхание его выровнялось, но было еще учащенное. Взгляд стал осмысленным.
- Н-не-на-виж-ж-у! – выдавил, заикаясь, Вася. – Т-твари фашистские!
В руку сунули кружку и помогли донести до рта. Вася жадно выпил воду. Потом поднялся, отстранил друзей и сам направился в туалет.
… а твари эти… по телам. Некоторые живы еще… - и Васю передернуло. – Как же я их ненавижу!
Маргелов стиснул чашку. А друзья переглянулись.
- Вась, мы тут нашли кое-что и решили короткий выход сделать. Чтобы одну теорию проверить. Ты не против?
- Когда я был против? – ощерился Вася. – Готов хоть сразу!
- Э, нет! – возразил Сергей. – Ты пока в пролете. Идет Паша, это его открытие.
- Что за теория?
- Ну, не совсем теория. Просо паша обнаружил один файл в программе. Возможно это он отвечает за время и место попадания.
- Погодите, - посмотрел недоуменно на друзей Маргелов, - когда вы программу проверяли, его не видели?
- Видел, - ответил Свешников, - да значения не придал поначалу. Потом начал сравнивать, но вам не говорил, пока не понял – что это такое. Короче – группа символов, возможно координата места, времени и личности.
- Ну вас! – отмахнулся Вася. – Я пока не отошел, чтобы нормально соображать. Давай, запускай аппарат!

***
Павел тонул. В жгучей и невыносимой боли. Он буквально нырнул в это море. Жгучей. Жгло так, будто он попал не в тело, а в мартен в разгар плавки. Мотаясь в стороны, он пытался найти хоть какой-то уголок, чтобы притушить эту боль, найти спокойное место. Но любое движение, даже малое шевеление причиняло боль. Внезапно все пропадало на миг, и в это короткое время вдруг появлялся запах перепрелой травы. Этот запах был настолько резким, что затихшая боль буквально взрывалась. И все начиналось заново. Время будто остановилось, оно потеряло всякий смысл, все измерялось только взрывами боли.
В небольших паузах запах прелой травы начал меняться на смесь медикаментов и пота. Стал слышен гул, похожий на гул множества голосов. Он то усиливался, то пропадал, становясь еле различимым шепотом.
- Боец… - внезапно прогремело в голове набатом, и на мгновение боль отступила. Сквозь приоткрытые веки стали различимы нависшие белые глыбы. Набат оформился в усталый женский голос:
- Имя и фамилия неизвестны, документы обгорели… - голос начал стихать, плавно отдаляясь, - пулевое ранение… осколочные ранения… ожоги… ожог… ожо…
Голос затих, и вернулась боль. Она была столь резкой и невыносимой, что мир превратился в черное нечто. И в этот миг что-то пропало. Исчезло навсегда. Павел попытался осознать, что же он потерял? Осматриваясь, если это можно так назвать, внутри себя, он пытался понять – чего стало не хватать? Но вокруг было пусто. И это странно… пусто…
Паша внезапно понял – он тут один. В теле нет иного сознания, кроме его, Павла Свешникова. Как так? Может ли быть подобное? Родное сознание покинуло тело, оставив гостя полным его хозяином. Ушло, как джин от надоевшей за тысячелетия лампы. Джином Паша себя не ощущал, имея лишь одно желание – поскорей вернуться обратно. Одно радовало – боль перестала мешать мыслям. Она не стихла, просто потеряла остроту и напор, стало немного привычно.
Паша попытался открыть глаза. И их словно обожгло яркостью – лучик солнца светил прямо в лицо. Попытка поднять руку, чтобы прикрыть глаза привела только к новому взрыву боли. Корчась и чувствуя, что мир вновь собирается превратиться ничто, он прохрипел, с трудом разлепляя губы:
- Пить! - Жажда была даже сильнее боли. Язык, казалось, распух и прирос к гортани. Жажда буквально сводила с ума, и никуда от этого не деться.
Внезапно к губам прикоснулась прохлада. И Паша невольно подался навстречу. Потекло по губам. кто-то что-то сказал, но из всего сказанного он ничего не понял. Паша приоткрыл глаза. Расплывчатая белая глыба медленно оформилась в склонившуюся над ним девушку в халате. В ее руках кружка и ложка, которую она осторожно поднесла к губам Паши. И живительная влага потекла внутрь. Совсем чуть-чуть, но это было… было… восхитительно!
Лицо девушки показалось необычайно красивым. Нет, не просто красивым. Она была ангелом!
- Вы меня слышите? – спросил его ангел. – Если трудно говорить - два раза моргните.
- Мне не трудно, - прохрипел в ответ Паша, стараясь не морщиться от боли.
- Это хорошо, что вы пришли в сознание. Ваша красноармейская книжка обгорела. Как ваша фамилия и имя?
Павел моргнул два раза, решая – что говорить. Хозяина тела нет. Кто и кем он был? Какое имя и какая фамилия?
- Вы ничего не помните? – спросила девушка, по-своему поняв молчание ранбольного.
- Нет… не помню.
- А звание и часть?
- Не помню, повторил Паша. - Где я?
- Вы в госпи… - больше ничего Свешников не услышал. Его будто за шкирку выдернули из тела, и по глазам резануло ярким светом…

… Паша вскочил, очумело озираясь. Увидел друзей, облегченно выдохнул. Быстро ощупал себя и возмутился:
- Какого хрена так долго тянули?!
- Ты че, Паш? – оторопел Сергей. – Десять минут. Не больше, не меньше.
- Да? – удивился Свешников. - А мне эти минуты вечностью показались.
- С чего это? – спросил Маргелов.
- В тяжелораненого попал. Как понял в госпитале бедняга. Больше ничего выяснить не смог. Блин! – выругался Паша. – Ну и испытал же я… - он задумался, вспоминая, - пулевое, осколочные, и ожоги…
- Не понял, - удивился Сергей, - ты что, сразу как вошел, все чувства ощутил?
- Ага, - кивнул Свешников.
- А на кой ты сразу включился?
- На той! – ответил Паша. – Деваться было некуда, включило само! Хозяин тела-то тю-тю.
И, глядя на вытянувшиеся лица друзей, пояснил:
- Сознания как такового не было. Тело есть, души нет.
Сергей и Вася переглянулись.
- Жизнь на одном биосе, - сказал Вася.
- Каком биосе? – не понял Свешников.
- Это мы с Серегой тело с отсутствующим сознанием с компьютером без операционки сравнивали, когда ты в Маевском был. Все думали - как так выходит?
- Э-э-э… - Свешников недоуменно поморгал, - так мы с помощью аппарата это делаем, а тут… а тут или душа от боли отлетела, или боль и мое внедрение её вышибло. Блин, как хреново получилось.
Помолчали, задумавшись. Потом Сергей спросил:
- А сколько тело без души прожить может?
- Откуда я знаю?! – взорвался Паша. – Сутки, неделю, может год. Но это в наше время, а не в госпитале сорок первого. Не забыли, что там еще антибиотиков как таковых нет? Я еще тут… своим появлением добавил.
- Погоди, не кипятись, - сказал Сергей. - То, что бедолага погибнет… или погиб почти не наша вина. Сам подумай - ты немного хирургом побыл, смог ли выжить человек с такими ранениями? Вполне может быть, именно твое внедрение удержало тело от смерти.
- Не я хирургом был, - буркнул Паша. – И парню от этого не легче. Море боли… и никто не поможет…
- Можно помочь!
Друзья уставились на Маргелова.
- Появляться в теле на малое время, - сказал Вася. - Это единственное, что мы можем.
- А смысл? Как тело без души будет жить? Терпеть эту адскую боль?
- Смысл? – задумался Вася. – Раз живой, то есть смысл. А терпеть надо! От нас не убудет.
- А то, что сознание ушло? Возможно, безвозвратно.
- Будем надеяться - что нет, - ответил Вася поднимаясь. – Нельзя просто бросать так его. Помочь надо. И я готов хоть сейчас. – И он шагнул к аппарату.
- Не, Васек, - покачал головой Сергей, останавливая друга. – Моя очередь.
Он сел на кушетку.
- Десять минут, - сказал Жуков. – Поддержим жизнь парня. Заодно проверим, туда ли попадем. И на сегодня все. Включай!
- Сейчас, только координаты зафиксирую… - отозвался Свешников. - Запускаю!
Пока Сергей лежал под аппаратом, Паша занялся расшифровкой координат, а Васе сунул распечатку плана «Ост». Заодно пояснил – зачем это надо. Маргелов попенял, что он и сам понимает, и уткнулся в текст.
Десять минут прошли незаметно. Друзья окунувшись в дело с головой, за временем не следили, полагаясь на работу таймера. Тот отключил программу и просигналил, но все равно Жуков вскочил неожиданно для друзей. Так же очумело огляделся, и выругался.
- Ну и как? – спросил Паша.
- Что говорить – хреново, - признал Сергей , и вытер выступивший пот. – М-да… ты прав, Паша. Сознания в теле нет. Бедолага…
- Ага, значит, координата личности подтвердилась. – И Свешников что-то начал записывать.
- Так, все! – поднялся Сергей. – На сегодня завязываем. Отдохнуть надо.
Друзья собрались, вышли, заперев все двери, и направились на выход. На улице остановились.
- Паша, тебя подвезти? – спросил Жуков.
- Не, я пешком доберусь. Сейчас до магазина продуктов прикупить, а там…
- Как знаешь. Пока! Встречаемся послезавтра в восемь.
Пожав друг другу руки, друзья разошлись в разные стороны. Маргелов с Жуковым на стоянку, а Свешников к супермаркету.

В кафе был уютно – удобные кресла вокруг столиков, бра, с мягким свечением, из динамиков льется мелодия. Что-то лирическое и совсем не мешает сосредоточиться. В руках чашка с кофе. Причем эта чашка вторая в его жизни. Что его подвигло вместо чая или сока заказать вареный в турке кофе? Возможно растерянность от случившегося. А возможно от чувства чего-то неправильного…
У входа в торговый центр к Свешникову обратились трое молодых людей – две девушки и парень, на дикой смеси нескольких языков – английского, немецкого и русского. Причем больше речь велась на немецком с примесью английского, а на русском было услышано всего два слова - «спасибо» и «пожалуйста», невпопад вставляемые в речь. Из всей абракадабры Паша понял – перед ним туристы из Австрии, и они хотят посетить кремль, и просят подсказать – как им до него добраться.
Неожиданно для себя, и на радость австрийцев, Свешников на чистом немецком объяснил – что можно пройти пешком вон по той пешеходной улице, которая выведет их аккурат к площади перед кремлем. Обрадованные туристы горячо поблагодарили Свешникова и направились в указанную сторону, а Паша застыл, пораженный внезапным открытием.
Дело в том, что из иностранных языков он изучал только английский. Уровень владения достаточный для общения в интернете и неспешной беседы. Но по-немецки Свешников знал только известные фразы из фильмов, типа «их-бин больной» и «даст их фантастишь».
Пораженный Паша как сомнамбула зашел в торговый центр и остановился в центральном фойе, с недоумением оглядываясь вокруг. Именно в этот момент пришло чувство, чего-то неправильного. Толи чего-то не хватает, или появилось что-то непривычное. Еще показалось, что на причудливый дизайн оформления фойе и бутиков изумленно смотрит не Свешников, а лейтенант Григорин. Паша тряхнул головой, отгоняя наваждение. Требовалось осмыслить открытие, и Свешников решительно направился в кафе.
На дне причудливый узор кофейного осадка. Паша крутит чашку, вглядываясь в этот узор. Какие-то мрачные ассоциации приходят на ум. Эта клякса на дне на убитого похожа…
Свешников разозлился. Вот блин, до чего дошел на кофейной гуще гадать! Он поставил чашку на стол и собрался с мыслями. То, что ему почудилось наличие в собственной голове чужого сознания, это просто от изумления. Это понятно. Вот с немецким языком надо разобраться. Он набрал в смарте пару запросов и нашел сайты на немецком. Затем еще запрос…
- Wer sich tief weiß, bemuht sich um klarheit, – прочитал Паша, прислушиваясь к произношению. - Wer der menge tief scheinen mochte, bemuht sich um dunkelheit.*
Звучало внушительно. Однако ясно, что за немца его никто бы не принял. Произношение не то. Но читать, и скорее всего писать на языке Ницше он мог свободно. Именно это придало мыслям нужный импульс. Итак - знание немецкого это следствие попадания в Григорина, немца по происхождению. Пусть пробыл он в теле лейтенанта всего пятнадцать минут, но этого, по-видимому, хватило. Кроме того знания добавилось от Миши Маевского. Он хоть и не немец, однако, немецким овладел благодаря родителям, и школе. Еще промелькнула мысль, что помогла латынь, которую Маевский изучал в медицинском, но это спорно.
Так, с языком вроде разобрался. Теперь следующий вопрос – чувство неправильного, похоже на то что он испытал, попав в бедолагу в госпитале. Но с тем случаем уже разобрались – сознание бойца покинуло тело. А тут что?
Паша посмотрел через витрину на линию фойе. Обычные люди - отдыхают, занимаются шопингом. На витринах обычные вывески о распродаже. Цены обычные… или необычные?
Сложно сказать. Паша если и ходил в магазины, но на цены особо внимания не обращал. Шел конкретно за чем-то нужным, находил и сразу к кассе. Шопинг его не прельщал – какое удовольствие от хождения меж торговыми рядами? Разве что-то техническое покупать, вот тут он мог и подумать над ценой… хотя тоже цен не помнил.
Вновь взгляд скользит по проходу. Напротив кафешки брендовый бутик с вывеской о распродаже джинс. На взгляд Паши очень даже дешево левайсы стоят.
Свешников скосил глаза на чек за кофе. Цену ему назвали при оплате, но он, занятый мыслями, слова мимо ушей пропустил. Хм, недорого, совсем недорого. Хотя с чем сравнить? Опять же при посещении подобных заведений он на цены не очень-то обращал внимание. Странно, низкая цена немного удивляет, однако это не показатель изменения. Что же еще? Однако в голову больше ничего не приходило.
У соседнего стола сидит девушка, увлеченно разговаривая с кем-то через скайп. А чего я туплю – подумал Паша, открыл браузер и полистал новости. Затем набрал – Великая Отечественная Война, открыл первую ссылку и обомлел…
***
Маргелов наслаждался. Воздухом, что упругим потоком давил в грудь. Приятным на слух, сердитым звуком байка. Именно байка, ибо мотоцикл звучит банально. А также движением. Не ездой. Так пусть обычные мотоциклисты говорят. Нет, байкером Василий себя не считал, хотя многое из байкерской философии соблюдал. Покорять пространство и лететь навстречу ветру, это так здорово!
И еще байк не покупается, иначе он и есть мотоцикл. Стальной конь собирается собственными руками. Байк Вася сделал именно сам, взяв за основу устаревшую модель Урала. Двигатель перебирал и модернизировал сам. Сам придумал дизайн бака. Если надо было что-то проварить, то простил друзей, что делали это лучше Василия. Красил тоже сам. В результате вышел оригинальный байк со своим стилем и характером. Чем не конь, пусть и стальной? Стальной конь, железный друг. Все как надо.
Тут скорость вовсе не важна. Важно ощущение движения. Агрессивное движение не для байкера. Не к лицу это. И выжимать полную мощь из мотора просто ради понтов тоже. Вася один раз только допустил полный газ при испытаниях. Зачем гонять? Иначе выйдет как в анекдоте. Когда Маргелов его в первый раз услышал, то долго хохотал. Суть в том, что мотоциклист, обогнав авто, дождался её на заправке и задал водителю, мучавший его вопрос – Братан, когда я тебя обогнал, подруга сзади меня сидела? Как можно так газануть, чтобы потерять пассажира? Однако анекдот подтолкнул к решению изготовить сиденье пассажира со спинкой. Точнее не сам анекдот, а последующий случай. Как-то Паша попросил подбросить его до хозяйственного магазина – срочно понадобилась новая гладильная доска. Вася довез Свешникова до торгового центра, и пока тот искал требуемое, Маргелов заглянул в фитнес-центр по делу. Потом они встретились на стоянке и поехали домой. Доску Паша держал в правой руке и набегающий поток сразу начал вырывать её. Тогда он положил доску перед собой, а держаться стало неудобно. Это решение чуть не стало фатальным. Когда Вася прибавил газу, то Паша чуть не слетел с сиденья. Пришлось добираться до дома медленно. И именно это дало толчок к изготовлению спинки пассажира. И Вася подошел к конструированию творчески. Он придумал и изготовил оригинальное сидение. Если пассажира нет, то сидение водителя имеет форму седла с большим упором сзади, своеобразной мини-спинкой, поверх которой сделан кофр под шлем. Все это при случае откидывается, превращаясь в удобное кресло пассажира с удобной спинкой. Такой подход к дизайну кресла породил неподдельный интерес как у простых владельцев мотоциклов, так и у байкеров. В минуты пояснений Вася испытывал истинное наслаждение всеобщим вниманием. Ведь это он придумал! Ну, хорошо, не вся идея его - механизм трансформера разработал Паша, однако исполнение, и даже раскрой кожаной обшивки полостью за Маргеловым. И теперь за пассажира можно быть спокойным на любой скорости.
Но пока Маргелов едет по проспекту, а какая может быть скорость в черте города? Вот выберется на трассу и прибавит газу. А сейчас приходится подстраивать скорость под общий поток.
Вдруг заморгал светодиод – бензин на исходе, одновременно в кармане завибрировал смарт. Хансфри Вася подключить забыл, и чтоб ответить на звонок, надо остановиться. Но перед этим надо выбраться с левой полосы. Как назло автомобильный поток замедлился, а затем вообще встал. Маргелов осмотрелся и заметил впереди логотип Лукойловской заправки. Ага, заправимся и на звонок ответим. Вася направил байк меж вставших машин, в надежде проехать к обочине. Он проехал между двух внедорожников, включил правый поворот и протиснулся перед Камри к бордюру, затем осторожно проехал вдоль автобуса и свернул к заправке. Не доезжая до колонок, он остановился, скинул шлем и выудил смарт. Кто же такой настойчивый? Звонила мама. Вася нажал ответить, с мыслями – что-то случилось. Однако ничего особого не произошло и Васе пришлось долго убеждать маму что у него все хорошо, что ни разу не голоден и питался вовремя, и что обязательно приедет. Вот рассосется пробка и приедет. Он нажал отбой, и озадаченно почесал подбородок. Что это с мамой? В первый раз она такую настойчивую заботу оказывает. В семье потомственных военных Вася воспитывался в строгости, и мамино сюсюканье всегда пресекалось отцом. А сейчас что вдруг произошло?
Маргелов дождался своей очереди к колонке, поставил байк на подножку, открыл бензобак и вставил пистолет в горловину. Тут его взгляд зацепился за табло с ценами на бензин.
- Ешкин кот! – изумился Вася.
Завороженно глядя баннер с ценами, он двинулся к павильону.
- Здравствуйте! – поздоровался Маргелов с улыбчивой девушкой-оператором. - Третья, девяносто пятый, двадцать литров для моего стального коня.
Девушка рассмеялась и тут же принялась набирать комбинацию на клавиатуре, изредка поглядывая на Маргелова. На мониторе отразилась цена и Вася вновь удивился.
- У вас сегодня супер-акция? – спросил Маргелов, не отводя взгляда от цены.
- Нет, акция начнется через неделю. Один за два. Покупаете десять – заливаете двадцать.
Хороший маркетинговый ход. Очень выгодный покупателям, не выгодный продавцу. Или он ничего в маркетинге не понимает. Не баллы на карту, не мелкая скидка, а к купленному литру бесплатно еще сверху один. Оплатив бензин банковской картой, Вася задумчиво посмотрел на девушку. Та мило улыбнулась.
- Может встретимся, красавица?
Девушка продемонстрировала колечко на безымянном.
- Тогда можно вашей улыбки про запас?
- Этого не жалко! – улыбнулась она.
Вася сделал вид, что поймал что-то невесомое и бережно положил это за пазуху, потом попрощался, под звонкий смех оператора и вышел из павильона. Он откатил заправленный байк в сторону, сел, но заводить мотор не стал. Вынул чек и еще раз посмотрел на цену.
Четыре сотни за двадцать литров! И еще невероятная акция! Тут меж нефтяными компаниями жесткая конкуренция? Или еще что? Маргелов недоумевающе смотрел на чек. И вдруг до него дошло.
- Ешкин кот! Так у нас получилось!
Спеша проверить догадку, Вася достал смарт, который тут же завибрировал. Звонил Паша.
- Вася, - быстро заговорил Свешников, - ты не представляешь, у нас получилось! Теперь точно получилось! Есть доказательства.
- Да я уже понял, - ответил Маргелов.
- Что, тоже в Вики заглянул?
- Нет, по ценам понял. А что там в Вики?
- Хм, ценам… - Паша помолчал. – Мне тоже цены странными показались. А в Вики и вообще везде… Победа седьмого мая! Понимаешь? Седьмого!

*Тот, кто много знает, стремиться к ясности; тот, кто хочет показать, что много знает, стремиться во тьму. Фридрих Ницше

Приборная панель засветилась мягким светом, стрелки сделали оборот до ограничителя и вернулись к нулю. Сергей вздрогнул, затем невольно покосился на пассажирское сидение – никого. Мимо проехал Маргелов на своем байке. Сергей вновь вздохнул и стронул машину следом. На везде из парковки они разъехались в разные стороны.
Когда-то друзья не только учились в одном классе, но и жили в одном доме. Потом, когда Маргелов и Жуков служили в армии, их семьи поменяли место жительства. Отец Маргелова получил квартиру по сертификату в новостройке. Жуков-средний, то есть отец Сергея переехал в построенный загородом коттедж. Только Свешниковы никуда не переехали.
Поток машин замедлился. Образовалась внушительная автомобильная пробка. Теперь вряд ли Сергей успеет домой к ужину. Он включил магнитолу на волну Авто-радио, где часто предупреждали о пробках, но пока транслировалось что-то попсовое, и Сергей сделал звук тише. В принципе, можно проехать к дому минуя все пробки, но для этого нужно добраться до перекрестка. Жуков предпочитал широкие проспекты, видимо как и все, что стояли теперь в пробках. Но Сергей больше от того, что можно ехать быстро, а на параллельных тихих и узких улочках не больно то и разгонишься – много лежачих полицейских. На широких проспектах же простор, и чертовы пробки. Поток машин двигался медленно, больше стоял. Водители злились. Именно сейчас всем надо вон в ту сторону, а встречка почти пустая.
По радио начали говорить о пробках, и Сергей чуть прибавил громкости. Ничего нового не сказали, и так все ясно. И плевать – сколько баллов им присвоили, легче от того что эта пробка десятибалльная не стало. Вновь звучит мелодия. Неожиданно Жуков вспомнил наваждение, случившееся на стоянке. Вселение в комиссара не прошло даром. Остался след в душе. Глубокий след. А «приборка» напомнила о том, как он смог внушить Иванцову поездку по Москве. Почему именно Москве? А что показать в тот момент Сергей даже не задумывался, получилось как-то само собой. И правильно, ведь комиссар был коренным москвичом. Пусть современная Москва кардинально отличается от той, что была в сорок первом, но Иванцов почувствовал – это столица.
От прозвучавшего сигнала сзади, Сергей вздрогнул. Поток немного сдвинулся вперед и позади раздраженно просигналили, будто вся катавасия вокруг только из-за него. Жуков стронул машину, проехал еще несколько метров. Поток вновь встал. Внезапно джип, стоящий в левом ряду чуть впереди, выскочил на встречку и рванул вперед. Сергей, довернув тут же занял его место, пока стоящий в левом ряду старый жигуль раздумывал. Как раз уже необходимо было перестраиваться. Нарушивший правило джип как раз поворачивал на нужном Сергею перекрестке. Сверкнули красно-синие отсверки, взвыла сирена – навстречу нарушителю выкатил экипаж ДПС, перекрыв тому проезд.
- Допрыгался, - хмыкнул Сергей, следя за понурым водилой джипа, бредущего к форду с красно-синей «люстрой».
Жуков включил левый поворот и, пропустив встречную машину повернул. Стоящий к перекрестку спиной лейтенант обернулся, посмотрел на Сергея и взмахнул жезлом, указывая на обочину, а Сергей вдруг узнал в постовом своего сослуживца.
- Генка! – выдохнул он, радостно выпрыгнув из машины. – Самарин!
Лейтенант повернулся, недоуменно посмотрев на Жукова.
- Мы знакомы?
- Да брось прикидываться, Генка! – радостно продолжил Сергей. – Я ж вижу – это ты!
- Меня действительно зовут Геннадий Самарин, - сказал лейтенант, - но я вас не знаю.
- Блин, - сбился Сергей, - Чечня, разведрота, вместе служили…
- Извини, - перебил его лейтенант, - я под Калининградом служил. Кёнигсбергский пограничный отряд. Вы обознались.
И полицейский понимающе улыбнулся.
- Права и документы на машину предъявите пожалуйста.
- Да-да… конечно… - растерянно пробормотал Сергей, и протянул документы.
Лейтенант сел на пассажирское сиденье форда, перебросился парой фраз с напарником, который оформлял протокол нарушения водителем джипа, и начал проверять документы по базе.
Жуков стоял и тупо смотрел на лейтенанта. Как же так, – думал он, - не может быть. Я не ошибся – это Гена Самарин, позывной – кадет. Год в вместе служили, бок о бок. Не раз друг друга прикрывали… Что могло произойти чтобы… и тут до Жукова дошло. Это случилось! Вот он, эффект бабочки, Бредбери его разбери!*
- Вошки и блошки! – выругался Сергей, вспомнив одну сказку из детства.
- Вы что-то сказали? – спросил вышедший из машины лейтенант.
- Нет. Извините, я действительно обознался.
- Бывает, - хмыкнул Самарин и протянул документы. - Можете ехать.
Жуков забрал документы и повернулся было, но тут пришла одна мысль.
- Можно один вопрос, лейтенант?
- Да, - обернулся тот.
- Позывной в отряде был не «кадет»?
- Да… - удивленно кивнул лейтенант.
- Я так и думал, - сказал Жуков и направился к своей бехе.
Сев в машину, Сергей схватил телефон и позвонил домой.
- Але, мама, это я. Дома все в порядке? Да? А папа? Еще в офисе? Ну слава богу. А Ленка чем занимается? Зубрит? Нет ничего не случилось. Ладно, мам, я как раз домой еду. Пробки, мам… ну все, еду.
Дав отбой, Сергей немного посидел, смотря на экран смарта и думая. Вроде дома все в порядке, но это ничего не значит. Паша на этот раз ошибся - мир вокруг все-таки изменился. Пусть немного, но есть. И убеждение мамы, что дома все в порядке, еще ничего не значит. Как там было у Макфлая? Мама, папа… вы просто отпад… вы такие, такие!* Но самое главное - это все означает что их информация в прошлом дошла. Это значит… - Сергей задумался, - это многое значит. Благие намерения…
Завибрировавший смарт прервал мысли. Звонил Паша, легок на помине. Как раз хотел позвонить.
- Да, Паш! – ответил Сергей. – Понял уже. И последствия ощутил. Нет не цены, а что с ценами? Да? Интересно. Седьмого? Ты тайминги просматривал? Просмотри внимательно. И последующие тоже, вплоть до сентября сорок первого. Да, на всякий случай.
В окно постучал лейтенант. Сергей нажал на отбой и опустил стекло.
- Все в порядке? Самочувствие?
- Все в порядке, лейтенант, - ответил Жуков. – Просто позвонить надо было.
- Можно вопрос?
- Как я позывной угадал? – И Сергей невольно улыбнулся, до чего лицо у лейтенанта стало удивленное. – Так я ж говорил, что в разведке служил. А нас с лица читать учили. Выправка у тебя что надо, Геннадий Самарин. С детства похоже. Как у кадета.
Полицейский понятливо кивнул.
- Ну счастливо, лейтенант.
И, включив левый поворот, Жуков нажал на педаль газа.

*Отсылка к трилогии «Назад в будущее».
*Эффект бабочки - тут имеется ввиду аллюзия к рассказу Рея Бредбери «И грянул гром», где гибель бабочки в далёком прошлом изменяет мир очень далекого будущего; также можно увидеть аллюзию к сказке братьев Гримм «Вошка и блошка», где ожог главной героини в итоге приводит ко всемирному потопу.

Глава-8.

Вопрос – «что делать» чуть ли не явными буквами висел в воздухе. Друзья сидели в лаборатории, смотрели друг на друга и молчали. Все не сговариваясь, вернулись в институт на следующий день. Бледные, нервные и с плохим настроением, точнее с отвратительным…
У Маргелова дома вроде бы то же самое, что всегда – квартира, обстановка, ничего не изменилось. Однако излишняя забота мамы напрягла еще когда она звонила. Дома же сюсюканье буквально обрушилось на него. Так заботятся только об маменьких сынках. «Ох, похудел-то как! Ох, ты мой Василек! На, вот каши сварила, - и ложку как маленькому. - Вот киселька попей, - и кружку к губам. - Не обожгись, сынок! Дай подую…».
Вася, потерявший способность говорить от маминого напора почти не сопротивлялся. Лишь потерянно моргал и послушно открывал рот. Мамина чрезмерная забота подавляла и обескураживала. Никогда раньше такого не было. И быть не могло, но…
Больше всего добил отец. Военный пенсионер, живчик по жизни, всегда имевший конкретную цель, поддерживающий хорошую физическую форму, лично стирающий свою одежду и бельё, всегда имевший важное ежедневное дело, вдруг оказался брюзжавшим тихим занудой алкоголиком.
«Тридцать лет службы псу под хвост. Не пенсия, а подачка. Не жизнь – прозябание…». Что делать? Кто виноват? Чем заняться? В вине ответы и искал отец. Вася вытерпел вечер. Переночевал и, впервые кляня себя, что явно протянул с вопросом о собственном жилье, и ошибся с желанием погулять холостяком еще немного, еле отбившись от навязанным мамой обильном завтраке, выехал в институт…
Когда Жуков подъехал к коттеджу, одновременно с ним в ворота проехала старенькая волга деда. Деда Сергей не видел уже недели две, и очень обрадовался. Но дед на приветствие внука не ответил, даже не посмотрел, а решительно направился в дом. Сергей поспешил следом, но по дороге чуть не споткнулся – фасад дома был иным. Все было иным и не привычным. Однако это можно было обдумать потом и Жуков вошел в дом и попал в скандал. Дед орал на отца, отец орал на деда. Рядом суетилась мама, на лестнице застыла сестра, недоуменно смотря на скандалящих. Сергей попытался вклиниться между дедом и отцом, но был решительно отодвинут в сторону. Выяснить причину скандала не вышло – его никто слушать не стал. Из-громких слов тоже ничего ясно не стало.
- Не думал, что ты станешь таким подлецом?! – выкрикнул дед и обернулся. – Тоже так считаешь?
Сергей на мгновение завис, не понимая подтекста вопроса, а дед произнес – сволочи, махнул рукой и вышел из дома. Жуков кинулся следом.
- Коммунист ссаный, - послышался голос отца.
Выскочив из дома, Сергей только и увидел, как машина деда, взвизгнув покрышками, выскочила на дорогу и умчалась.
Озадаченный Сергей вернулся в дом и попытался поговорить с отцом, но тот отмахнулся, делая вид, что не желает ничего обсуждать. Мама ушла в комнату, закрыв за собой дверь на замок. И лицо у нее было такое, как будто она одобряла то что сделал отец. Сергей посмотрел на отца, который достал из бара бутылку Hennessy, потом поднялся по лестнице и постучал в комнату сестры.
Та сидела за столом перед кучей книг, но в них не смотрела.
- Лен, что случилось?
- А то ты не знаешь?
- Представь себе – не знаю, - ответил Сергей.
- Какие же вы мужики идиоты! – буркнула Лена и начала говорить.
Сестра особо ничего конкретного не знала, но из общего удалось выделить – отец уговорил деда участвовать в одном проекте, но без подробностей. Остальное Сергей домыслил сам. Хорошо зная деда, его отношение к темным делам, он сделал вывод, что отец заработал большие деньги на ветеранах. В каком положении оказались сами ветераны - можно было представить. С трудом, так как отец всегда свой бизнес вел честно. Никого не обманывал. А тут…
Неужели их попытки изменений в прошлом, привели к таким результатам в настоящем? Так изменили отца! Неужели…
Сергей вновь попытался поговорить с отцом. Но тот сразу пресек его попытку устыдить.
- Тебе нравится твоя машина? – спросил отец, буравя сына взглядом. – Молчи, сам отвечу - нравится! Нравится проводить досуг в элитных ресторанах? Нравится! Быть крутым, сорить деньгами. Деньгами! Ключевое слово - деньги! Я их зарабатываю! Как – не ваше дело. Не вам меня судить! Ясно?
Отец глотнул коньяка, причмокнул и посмотрел на Сергея.
- Сам-то заработал чего? Ась? А ваш проект? На какие деньги вы его исполните? А? Есть ли толк от ваших потуг? А?
Впервые в жизни отец был неприятен. Сергею нечего было ответить – без толку. Объяснять отцу – что такое совесть? Станет ли слушать? Он ушел к себе в комнату. На ужин не спустился. Всю ночь не мог уснуть. Внутри бурлило негодование. Казалось в голове Степан Якушев и Антон Иванцов устроили судилище его самого. Сын подлеца…
Так и не уснув, пролежал до утра, встал, умылся, оделся и вышел из дома. Задумчиво постоял у своей БМВ, плюнул и пошел на автобусную остановку…
Свешников еще на пороге заподозрил неладное. Слишком тихо и как-то пусто. Где отец, где мама? Обойдя квартиру, никого не обнаружил. Более того отсутствовали вещи отца и матери. Нет, какие-то вещи-то остались, которые аккуратно лежали на полках в шкафах, а не привычно под рукой – на спинках стула или вешалке у дверей. Не было уютно-привычного маленького беспорядка. Как будто отец и мать куда-то уехали. Это было странно. Если родители куда-то собирались, то всегда предупреждали, а тут уехали по-английски. И как будто надолго.
Открыв для проветривания окна, Паша сел на диван, и набрал на смарте номер мамы, в ответ услышал – абонент находится вне зоны сети. По номеру отца неожиданно прозвучало – неверно набран номер. Паша задумчиво почесал затылок, вышел из квартиры и позвонил в соседскую дверь. Соседка, лучшая мамина подруга, очень удивилась его неосведомленности. Ведь вместе на поезд провожали два дня тому как. После этих слов Паша впал в ступор. Он отлично помнил – что было два дня тому назад. Он с утра уехал в институт, родители же направились на работу. Значит, вмешательство в прошлом изменило настоящее. Победа не девятого мая, а седьмого. Что еще изменилось? Надо будет выяснить…
Соседка тем временем по-своему растолковала задумчивость Павла:
«Совсем ты, парень закопался в свою учебу. Себя не бережешь, вон как осунулся. Одни глаза остались. Не заболел ли? Давай-ка я тебе ужин приготовлю».
С трудом убедив тетю Наташу в том, что он с готовкой справится сам, что со здоровьем у него все в порядке, он повторно спросил – куда уехали родители? Как выяснилось, родители уехали на родину в Норильск, так как подписали контракт и теперь вводили там какую-то новую технологию. Какую именно, тетя Наташе не знает. Уехали недавно, буквально два дня назад, сроком на полгода.
Задумчивый Паша вернулся в квартиру. Он родился в Норильске, но ничего из своей жизни там не помнил – в Нижний Новгород семья переехала, когда ему было три года. В Норильск, значит?
Паша приготовил ужин, поел, затем в своей комнате сел за ноутбук. Раз до родителей не дозвониться, то попробуем другим путем. Он зашел в «Одноклассники». В соц-сетях Паша не тусовался – во первых некогда, во вторых нечего там ему делать, однако на всякий случай аккаунты имелись. Зашел на страничку мамы. Она раньше вообще-то тоже не очень любила сидеть за компьютером. Потом завела страничку на ОК, нашла всех своих подруг и одноклассников и стала в соц-сети завсегдатаем. У отца никаких аккаунтов в соц-сетях не было. Он такое общение не признавал. Даже не имел смартфона, признавая в мобильном только одну функцию – телефонную связь. Через сайт, Паша и решил узнать подробности. Но в сообщениях мамы нашел только пост трехдневной давности, где она сообщала, что уезжает работать на родину. Значит они пока в дороге, или дела пока не дают маме выйти в интернет. Он задумчиво пощелкал по выложенным фото, затем пригляделся, недоуменно разглядывая несколько снимков с мамой и каким-то незнакомым мужиком. Что-то больно засвербело в груди. В памяти начала биться мысль – где-то что-то он видел, но не придал значения. А где? И тут вспомнил! Паша бросился в гостиную и оторопел, смотря на фото отца с траурной лентой…

- Накуролесили… - вздохнул Маргелов, нарушая тишину. – Я вот одно не понимаю – у меня отец в алкаша превратился. Тряпка тряпкой. У Сергея… э-э-э…
- Подлецом стал, - буркнул Жуков. - Прав дед, чего уж…
- А твой отец, Паша? - спросил Вася.
- Погиб пять лет назад. Автокатастрофа. – Свешников вздохнул и начал говорить быстро, взволновано:
- Да у нас и машины никогда не было, отец прав не имел и получать не собирался. А тут вдруг…
Он замолчал. Вновь тяжело вздохнул.
- Мама через три года замуж вышла. За коллегу по работе. Мол, первая любовь была… - Паша нервно сглотнул. – Я всю ночь не спал. Думал. Обо всем. И ничего не придумал…
- Почему изменения так сильно коснулись именно тебя?
Паша кивнул.
- Возможно мои и Васины послания просто недошли, - сказал Сергей, подумав. - Или все дошли, но сразу не поверили. Приняли за дэзу. А вот твоё смогли проверить. Тем более что занимался этим капитан, как его, Перепелкин? Вот! Он смог проверить и командование среагировало. На записи твоей тетради. Потом, возможно, среагировало и на наши. Однако толку больше было от твоей.
Вновь молчаливая пауза.
- Что будем делать?
- Что будем делать? – переспросил Паша. - Есть два варианта. Первый – продолжать выходы в прошлое, второй - оставить все как есть.
- Да ну нафиг! – почти одновременно возмутились Сергей и Вася.
Друзья пояснили, что их нынешнее положение не устраивает. И вообще, хорошо бы вернуть все как было. И почему только два варианта, а не три? Озвучивать третий вариант ни Сергей, ни Вася не стал, но Свешников их прекрасно понял.
- Есть несколько проблем, - пояснил он. – Первая – канал в личность уже открыт и в тот момент работает. Вряд ли мы сможем влезть в личность параллельно. Но даже если удастся, то возникает вторая проблема - выдержит ли абориген сразу два чужих сознания в голове. Тут сказать трудно что произойдет – или исторгнет обоих, или сам сразу погибнет.
- Второе предпочтительней, так как вопрос снимется сам, - вздохнул Сергей, - но это не точный прогноз. Еще?
- Третья проблема аналогична почти, - продолжил Павел, - выдержат ли обо чужих сознания соседство друг с другом. Ведь изначально они имеют разные цели и будут сопротивляться друг другу. Но считаю первое чужое сознание будет иметь приоритет и второе просто погибнет. Так что в любом случае попытка остановить нас в прошлом не вариант.
- А если внедриться в того же человека раньше по времени?
- Те же яйца, только в профиль. Через включенный канал не прыгнешь, - ответил Паша. - И почему ты решил, что если мы не допустим попадание наших сообщений по адресу, то тут все станет прежним?
Друзья задумались.
- А если остановить нас перед выходом? - спросил Сергей, и тут же смутился.
- Тоже не выйдет. Я уже обдумывал этот вариант, и вспомнил один момент! - сказал Паша. – Когда Сергей сделал последний выход в прошлое, в того бедолагу в госпитале, я просматривал инфу по войне, и хорошо помню, что видел дату Победы – 9 мая. А как Сергей вернулся, то просто выключил комп. А потом вдруг обнаружилось, что дата Победы изменилась.
- Не понял… - сказал Маргелов.
- Это ты к чему? – одновременно спросил Жуков.
- К тому, что изменения в настоящем произошли только после отключения аппарата.
- И что? – вновь спросил Жуков. – Пока не понимаю – к чему это?
- Вот слушайте, - начал объяснять Павел. - Мы начинаем выходы в прошлое, с целью его поменять. При этом мы помним, что и как происходило, даты, события и прочее. Потом решаем сделать перерыв на отдых. Выключаем аппарат. А перед выключением я обратил внимание на планшет – так у меня висело окно по войне и была дата Победы – 9 мая. Браузер, кстати, постоянно обновлял окно, обратите на это внимание. Я выключаю планшет. Выключаем аппарат. И в этот момент происходит изменение настоящего. Как мы выяснили позже, дата Победы поменялась. Поменялось еще многое, но эти изменения надо еще найти, так же изменились судьбы и поведение наших родителей. Причем для всех произошедшее в прошлом, и нынешний порядок естественен. Но не для нас. Мы ведь все помним. Это все значит, что мы и наша память как бы законсервированы во времени. Это правильно для нас сейчас, и сейчас в приоритете. Не поняли? Поясняю – если кто-то из нас отправиться в точку времени, перед отправлением Васи, когда он в Резеду попал, то есть когда состоялась первая полная передача информации, и убедил прервать сеанс, то я уверен, что история с той точки потекла бы иначе, и мы из сейчас просто бы исчезли. Не было бы выхода в Мишу Маевского, в Иванцова… парадокс кончился бы исчезновением куска реальности, прожитой нами с первой передачи, по сей момент.
- Жуть какая! – передернуло Вася. – Ну нафиг!
- Но это не главное! Продолжил Паша. - Есть еще одно очевидное препятствие.
- Мы не сможем настроить аппарат? – догадался Вася.
- Именно! – кивнул Павел. - И сразу скажу, что расшифровать значения символов в координатах сейчас не выйдет, нужно больше примеров, а их мало. Значит надо продолжать выходы. Но только вместе, то есть быть втроем у аппарата, иначе тот, кто из нас будет отсутствовать в лаборатории, может забыть, что знал перед первым выходом в прошлое. А то вообще нас не узнать.
- Вот вам и эффект бабочки, – протянул задумчиво Сергей. – А ты Паша говорил, что ничего такого не будет.
- Я не говорил, что не будет, - возразил Свешников, - а что это только теория.
- Которую мы чудесно проверили, - хмыкнул Вася.
- И так, - сказал Свешников. - Я готов продолжать передавать информацию в прошлом. Считаю это будет самый лучший выход.
- А если будет еще хуже? В смысле станет хуже для нас?
- Буду продолжать, - сказал Свешников. – Упрямо продолжать.

Минуту друзья молчали. Потом Вася поднялся и подошел к аппарату.
- Тогда не будем тянуть, - сказал он и лег. – Включай, моя очередь.
Сергей потянулся к кнопке.
- Стой! - крикнул Паша.
- Ты чего? – удивленно спросил Жуков.
- Запустим аппарат только после того как выясним все изменения, - сказал Свешников. – Мы к выходу не готовы. Наши знания возможно уже не годятся и надо покопаться в сети, чтобы удостовериться в актуальности данных. Я, к примеру, только по верхам проскочил, и особых изменений не заметил. Еще надо подвести итоги всех выходов и выработать стратегию дальнейших действий. Помните, все изменилось только после отключения аппарата? Так что включать пока рано.
- Согласен, - кивнул Сергей.
- Тогда придется корректировать данные каждый раз, - сказал Вася.
- Именно! - Свешников взял блокнот, раскрыл. – Сначала подведем итоги. Я тут набросал вопросов по пунктам. Итак, что мы выяснили на данный момент?
- Пункт первый - физика процесса. Как и почему происходит перенос? Мы не знаем. Только причины - это ошибки в программе и неправильная сборка изделия. Вопрос изучения физики переноса актуален, но исходных данных маловато. Пока отложим?
Друзья согласно кивнули.
- Пункт второй - попадание в личность. Как происходит выбор? Случаен он или нет. Мысли есть?
Жуков и Маргелов отрицательно мотают головой.
- Пункт третий – дата попадания. И сразу вопрос – почему в эту дату? Почему именно двадцать седьмое июня сорок первого года?
- Этот вопрос нужно задавать не нам, а тебе, - усмехнулся Сергей. - Это ты первый запуск делал. Вспоминай, как настраивал?
- Не помню, - буркнул Паша, после недолгой паузы. – Отложим пока. Пункт… э-э-э четвертый – координаты попадания. Тут вопрос не в физике, даже не в том, по какому принципу определяется их выбор, а в том, как их вычислить. У нас имеется файл с координатами каждого выхода, кроме моего первого. При анализе удалось выделить три группы символов. Первая группа - это координата во времени, она имеет девятнадцать символов. Вторая группа - координата в пространстве, имеет двадцать пять символов. Третья группа - это сама личность. Тут вообще семьдесят два символа. Надо искать ключ к расшифровке всех позиций.
- Время и место нам известно, тут определиться можно, - сказал Сергей. – Примерно хотя бы…
- Примерно не совсем подходит, - перебил Паша. – Мы не знаем метод счисления. Не зря программа символы вместо привычных поставила. Как определяется буквенный или числовой ряд? По дате – год-месяц-число-время суток, или наоборот? По координатам места – широта-долгота, или еще как? Или что-то еще? Ладно, тут хоть какие-то наметки имеются, вот с кодом личности полная засада. Даже мыслей нет.
- Может по генетическому коду? – предположил Жуков.
- Возможно, - кивнул Паша. - Тут необходимо понять именно метод счисления. Почему программа записала координаты набором символов, а не привычным числовым рядом.
- Другие методы измерения?
Паша пожал плечами.
- А ты, чего молчишь? – толкнул Васю Сергей.
- Молчу, потому что думал, - ответил тот.
- И что надумал?
- Не о том говорим.
- Как так?
- А так. Я не такой большой знаток физики и прочих наук как вы, но вижу, что мы не в ту степь пошли. У нас первая задача – обеспечить важной информацией советское руководство. Важно попасть в ответственное лицо, которое быстрее доведет до командования переданные разведданные. От этого и надо плясать. Попутно пытаться решить остальные задачи. Те же координаты вычислять. Хотя это частично пустое дело.
- Почему?
- Смотрите, - начал объяснять Маргелов. – Сколько будет толку от одних координат места? Будем их знать и что? А рядом подходящей личности не окажется. Даже если окажется, а вдруг мы не во всех подряд внедриться можем? Мало ли какие препятствия на внедрение у них имеются? По времени тоже вопрос хороший. Будет ли подходящая личность в выбранной точке пространства и времени? Сомневаюсь. Ключевая координата – личность. Да, расшифровать её сейчас нереально, но вдруг? Однако возникает вопрос – а что это нам даст? Да, будем знать координату конкретной личности. А дальше что? Какой толк от этого? Вот если бы узнать координату командующего полком-дивизией-армией, а лучше самого главнокомандующего… чего ржете?
- Да так, - смеясь, ответил Сергей. – На самого Сталина замахнулся…
- Да-а-а, - подхватил Паша, - это самый желанный вариант. Заодно реализовать закон попаданца, как ты сам рассказывал - башенка и патрон, который в промежутке.
- Ага, и песни Высоцкого! – разозлился Вася. – А серьезнее можно?
Друзья стерли улыбки.
- Продолжай.
- По личностям, - продолжил Маргелов, - тоже важные вопросы имеется. Как на них воздействовать? Как убедить, чтобы у личности от раздвоения крыша не съехала? Еще много таких «как» и не только. Например – стоит ли сразу объявляться, или подождать, наблюдая. Это у вас внедрение получилось незаметно, а я в Резеду как ПЗРК влетел, что чуть из родного тела душу не вышиб.
- А что, как десантник ты нагрянул, нормально… – хмыкнул Сергей, и тут же поднял ладони, - все-все, извини. Продолжай.
- Продолжаю, - раздраженно глянув на друга, сказал Вася. - Можно ли перехватить управление телом? Если необходимо, конечно. С Резедой мне повезло, мне удалось его волю подавить, а если наоборот? Люди с сильной волей, просто задвинут нас в глубину. Разве что в стрессовой ситуации выйдет вмешаться. Это как у Паши с Маевским получилось.
- Да, так и было, - подтвердил Свешников. – Как только я сунусь некстати, Миша меня бац, и в глубину задвинет. Вот когда он растеряется, тогда получалось с телом работать мне.
- Вот! – веско сказал Маргелов. – И убедить личность с сильной волей будет трудно. Будет ли он прислушиваться к вяканью из глубин сознания приблудшей души? А если воли нет или не дай бог личность сойдет с ума? Сможем ли мы удержать её, чтобы самим сделать все как надо? Нам можно сказать повезло – никто не свихнулся, и удалось передать сведения. И жаль, что личности погибали. Может как следствие нашего воздействия.
- Или мы ненадолго отвращали смерть, - вклинился Паша. - Еще у нас имеется бедолага в госпитале…
- Да… - задумался Вася. – Надо поддержать парня.
- Ну вот, - сказал Паша, а говорил не знаток наук. Вон как по полочкам все разложил!
- А, - отмахнулся Маргелов. – Это в армии научили. Давайте с дальнейшими действиями определимся. Один хрен, что бы мы не делали, все сводится к методу «народного тыка».
- Значит, будем тыкаться! – сказал Сергей. – И инфу корректировать. Чтоб там поверили «Фениксу», необходимо представлять важную, проверяемую информацию. Так, Паш?
- Так, - кивнул Свешников. - Предлагаю сделать первый выход делаем в госпиталь. Цель – поддержать парня. Сопутствующие цели – выяснить имя, время и место. Заодно выясняем возможность прыжка через точку первого выхода, или нет. Делаем три попытки. Пока один в прошлом, остальные шерстят архивы с целью выявления изменений. Затем делаем выходы наудачу. Вася прав, пока доступен метод тыка. Как план?
- Принимается, - кивают друзья.

Наступления, удары, контрудары. Паша словно первоклассник пальцем водит по карте, которую скачали с одного из электронных архивов и отпечатали на четырех склеенных листах, ибо весь район боевых действий для четвертого формата был мал. Карты из интернета рассматривать не стали, ну их, если архивные точнее показывают все движения и удары. Поначалу непонятные знаки вкупе с цифробуквенными обозначениями немецких дивизий и корпусов Красной армии, венчающие синие и красные стрелки были не совсем понятны. Разобравшись с помощью Вася в этих военно-топографических хитростях, Свешников начал изучать хронологию сражения Дубно-Луцк-Броды, его последствия и делать выводы, после чего сравнивать их с общепринятыми. Маргелов тем временем шерстил события, на предмет изменений. Всю информацию скачали с того же архива – рапорта, донесения, разведданные, даже радиосводки. И все распечатали на всякий случай. А ну и на электронном носителе что-то изменится? А на листах сохранилось все из старой истории, где Победа так и осталась 9 мая.
- Двадцать седьмого наши войска на Шауляйском, Виленском и Барановическом направлениях продолжали отход… - прочитал он и взглянул на листок, сравнивая хронологию, - нет изменений. Двадцать восьмого…
Пока отличий от их истории не находилось. Трудность была в том, что одни и те же события описывались по-разному даже в донесениях подразделений одного корпуса. Данные больше путали, чем вносили ясность в обстановку даже теперь. Как в этом разбирались штабы корпусов, можно только гадать. Вот и поди, найди – где пошло не так? Еще знать бы - в каком направлении искать?
Чтобы времени не терять, друзья тщательнее искали изменения только по тем местам, куда они попадали, резонно предположив, что их информация быстрее сработает на уровне полк-дивизия. Причем даже временные рамки в неделю не облегчали переварить такой объем информации. Почему в неделю? Друзья решили ограничиться семью днями, посчитав что если и будут какие-то изменения, то не позже четвертого июля.
- Оп-па!
- Что? – отвлёкся от монитора Вася.
- Тут непонятка какая-то. Написано, что в танковом сражении под Луцком участвовали до четырех тысяч танков с обеих сторон.
- Никакой опечатки, - сказал Маргелов. – Семь сотен немецких, остальные наши. Ты внимательнее читай, там все есть. Битва под Дубно, кстати, первый огромный валун в механизм вермахта.
- Так там поражение было.
- Да, - грустно сказал Вася. – Но главное, что наши ребята горели в танках не напрасно. Если «Барбаросса» до Дубно только потрескивал, то после битвы уже громко трещал по швам.
- Цинично, - так же грустно произнес Паша. – Слушай, а если мы что-нибудь по битве у Дубно нашим передадим?
- Хорошо бы, да не выйдет, - покачал головой Маргелов. - Мы в двадцать седьмое попадаем, не раньше, а битва двадцать третьего началась.
- Ну, двадцать седьмого битва под Дубно только началась. Почему бы…
- Я понимаю, Паш, - перебил Маргелов, - однако, у нас проблема с конкретными координатами - как нам настроить аппарат-то?
- А вдруг?! – Свешников даже заёрзал на стуле. – Вдруг удастся? Что надо было сделать, чтоб победить под Дубно? Или хотя бы нанести немцам непоправимый урон.
- Урон, говоришь? - Вася задумался на секунду, затем четко начал говорить, показывая остро отточенным карандашом на карте. – Необходимо подготовить нескольких оборонительных противотанковых рубежей на естественных преградах – это реки Турья, Стоход, Стырь, Горынь, Случь. Танковые полки, то есть мехкорпуса сосредоточить на прорывоопасных направлениях, обеспечить их мощным ПВО и авиаприкрытием. Тогда немцам придется раз за разом проламывать хорошо подготовленную оборону. Пусть попусту тратят силы в позиционных боях, тратят резервы. В момент, когда немцы выдохнутся, обрушиться на них соединенной мощью всех мехкорпусов. И бить, не давая передышки. А двигаться необходимо в тыл группы армий "Центр". Немцам будет нечем парировать этот удар. Таким образом группа армий "Центр" оказалась бы в котле, зажатой с одной стороны мехкорпусами Юго-Западного фронта, а с другой войсками Западного и Резервного фронтов.
- Ты прям Жуков! – восхитился Паша.
- Жуков вот лежит, а я так… - махнул рукой Вася. – Понимаю, что ты не Сергея имеешь ввиду. Только любой план хорош только тогда, когда имеется человек, умеющий этот план в динамично изменяющейся обстановке корректировать.
- А Жуков что, не умеет?
- Умеет. Но именно двадцать седьмого июня Жуков улетел в Москву и командование осталось на Кирпоносе и Хрущёве. Генерал Кирпонос отличный организатор и грамотный комдив, но он не имел опыта командования крупными соединениями. Про Хрущева я не говорю. И вообще, ты отвлек меня, а я кое-что нашел.
- Изменения?
- Похоже да. Смотри… - и Маргелов начал читать вслух. – С двадцать пятого июня дивизия насчитывает шестьдесят процентов от полного состава. Занимает оборону по реке Свислочь, выполняя приказ «стоять и сражаться насмерть» и прикрывать отход армии на новый рубеж. После образования Новогрудского котла остатки дивизии объединяются с конно-механизированной группой генерал-лейтенанта Болдина и с боем прорывают окружение, выйдя в расположение 166-й стрелковой дивизии.
- И? – не понял Свешников. – Что тут изменилось?
- Как что? Степанов вывел дивизию из окружения. И дивизия в отличии от нашего варианта не была расформирована. И генерал не погиб в сорок первом. Сработала твоя тетрадка!
Короткий сигнал отвлек друзей. Таймер начал отсчет последней минуты. Надо приготовиться для помощи Сергею. Выход из прошлого, или возврат в себя проходил не так шокирующе, как остальные, но все равно сил подняться с ложа не хватало. Надо приготовить воду, так как даже кратковременный выход, определенный друзьями в один час, буквально высушивал рот. Подхватив бутылку с минералкой, Паша переместился к аппарату. Рядом встал Вася…

Первым в госпиталь сделал выход Маргелов, мотивирую очередностью, и никто спорить не стал.
- Попытайся узнать место и точное время, - напутствовал Маргелова Паша. - Обрати внимание на солнце. Помниться оно светило прямо в глаза. Так, Серег?
- Слепило до боли, - подтвердил Жуков.
- Зачем на солнце смотреть? – не понял Вася.
- Чтобы понять в какой момент происходит последующее попадание, - пояснил Свешников. - Если ты внедришься позднее, то солнце должно переместиться. Так мы примерно определим – насколько сдвигается время последующего входа. Это может помочь в расшифровке временной координаты.
- Тогда надо мне делать подряд два выхода.
- Зачем? - в свою очередь удивился Павел.
- А как я объясню тебе - в каком именно месте была тень или солнце, и насколько они сдвинулись? Вдруг ориентиров не найдется? Проще выйти повторно и сравнить.
- Согласен, - и Свешников вопросительно посмотрел на Жукова.
Сергей кивнул и добавил:
- Первый выход на час, второй на десять минут. Думаю, этого вполне хватит. И обязательно попытаться узнать у аборигенов точное время и место.
Перед запуском Свешников решил проверить – можно ли прыгнуть раньше первого попадания в конкретную личность. Он вывел файл с координатами госпиталя на монитор, изменил строку с временем, вставив символы из координат Русова и нажал ввод. Аппарат пискнул, символы в строке координат времени сменились. Паша пригляделся – возвратились первоначальные символы, только сменилась последняя пара.
«Ага, - подумал он, - подмена не прошла, но координата изменилась - два последних символа стали иными».
А что это означает? Время входа показало позднее? Предположим. А насколько позднее? Блин, как же расшифровать эту абракадабру? Девятнадцать разнообразных символов. Тут и буквы, и цифры, скобки, звездочки, даже проценты… что их них что? Так! Если предположить, что изменившаяся последняя пара - это минуты. Или секунды? А может быть сотые секунд? Стоп. Время мы привычно записываем четырьмя символами. Если требуются секунды, то шестью. Нужны ли сотые? И есть ли пробелы или тире, или двоеточие между минутами и часами? Если взять шесть символов времени суток, плюс четыре символа числа и месяца, то на год останется девять символов. Это если между ними нет никаких иных символов, например, обозначающих пробелы, тире или двоеточие. А нужны ли они? Допустим - не нужны…
Девять символов на год…
Свешников откинулся на спинку и потер лицо. Сергей выругался и бросил ручку. Паша вопросительно посмотрел на него.
- Пытался координату времени расшифровать, - пояснил Жуков.
- Я тоже. Пока… только предположения, - сказал Паша. - Вот смотри. Я подменил координаты. Вставил их из файла Русова. Но те координаты по времени были раньше моего входа-выхода в бедолагу в госпитале. Помнишь, что каждый раз мы попадали в двадцать седьмое рано утром? Однако личность и место иное. Что это означает? Это означает, что координата времени привязана к координате личности. И после выхода из нее возвратиться можно только по времени позже. Тут работает запрет, то есть через время первого входа-выхода в личность не прыгнешь. Однако в другую личность по времени раньше попасть можно, но не далее утра двадцать седьмого. Почему именно так, пока не ясно.
Просигналил таймер, предупреждая, что пошла последняя минута.
- То есть, если бы Русов не погиб, то в него можно было бы попасть позднее? – спросил Сергей, подходя к аппарату.
- Ну да.
Длинный сигнал таймера совпал с судорожным вдохом Васи. Он попытался встать, но бессильно рухнул обратно. Друзья помогли Маргелову сесть.
- Пить! – прохрипел он.
Вася долго не мог напиться. Он допил минералку в полторашке, свернул крышку с новой бутылки и отпил еще немного.
- Фух, ну и ощущения! – выдохнул Вася. – Фиг привыкнешь! Короче, очнулся практически сразу, только глаз сне открыть – больно от резкого света.
Сергей и Паша переглянулись.
- Значит, паузы между выходом и попаданием практически нет? – предположил Жуков. – Я тоже помню резь от света солнца.
- Похоже - да, - согласился Свешников. – Хотя есть, но доли секунд. Значит, именно сотые поменялись. Дальше что было? С кем-нибудь из персонала говорил?
- Какое там! – отмахнулся Вася. – С болью боролся. Ну как боролся – ждал, когда попривыкну. Только в последний момент смог относительно нормально посмотреть, и то только на окно – солнце так в глаза и светит. Потом вы меня сюда выдернули. Так что никого не видел.
- Так, - задумался Свешников, - придется нам сделать два цикла по паре выходов. Если изменений не выявим, будем прыгать наугад. Все больше проку будет. Ты как, готов повторить?
- Давай, - кивнул Маргелов, ложась под аппарат, - нефиг ждать. Только минералка пусть рядом будет. Даже после часа сушняк.
Время пролетело незаметно. Маргелов, за десять минут пребывания в прошлом ничего конкретного не заметил. Следом под аппарат лег Паша. Перед запуском он выставил ту же точку входа, какая была у Васи, после чего проинструктировал друзей – за какими файлами следить, что отмечать и фиксировать в отдельный файл.
Пока Свешников находился в прошлом, Сергей с Васей пытались расшифровать координату времени, при этом громко обсуждая варианты. После сигнала таймера, друзья помогли Паше подняться, дождались, когда он отдышался, дали напиться. Но перед тем как поднести стакан ко рту, он выдохнул:
- Кое-что есть - на перевязку понесли.
- И что? – одновременно спросили друзья.
- Ничего, - ответил Паша и приложился к стакану. Выпил, протянул за добавкой, и пока минералку наливали, продолжил:
- Ничего не успел сделать… – и он сделал еще несколько глотков. - Очнулся я не сразу, видимо почти весь час в полузабытье пробыл, - Паша передернулся, - сами понимаете – к боли привыкал. И тут слышу голоса - вроде кто-то на соседних койках о чем-то спорят. О чем именно не понял, только тоже что-то про координаты, и… еще почему-то подумалось, будто это вы рядом лежите и спорите о чем-то.
- Так мы и спорили, - удивленно сказал Сергей, - только тут…
- Стоп! – воскликнул Свешников, и задумался. – Так, сейчас… я в Мише Маевском, он спит, я нет, и кажется мне, что кто-то из вас пытается меня разбудить… звоном будильника или водой полить, потом вроде за руку трясли…
- Ну да, было такое… - пробормотал Вася. – Это значит…
- Это очень многое значит! – воскликнул Павел. - Значит, наш аппарат не только перебрасывает сознание в какую-то личность в прошлом, поддерживает пребывание в ней и обеспечивает возврат, но и обеспечивает некой связью. Например – фантомные боли после выхода. Остаточное осязание мы все испытали. Теперь выяснилось, что имеется еще чувство слуха. Думаю, это чувство в нашем случае работает - только когда личность спит, или находится в полубессознательном состоянии.
- Как мы можем это использовать? – спросил Вася.
- Ну… - задумался Сергей, - изменение обстановки, например, то, что изменилось после последнего выхода, и…
- Не выйдет! - перебив друга, хмыкнул Вася. - Как я понимаю, связь односторонняя. То-бишь в ту сторону. А наше тело тут никак не сообщит об необходимой информации. И чтобы выяснить – какие изменения произойдут, надо отключить аппарат из сети. Кстати, а что при этом произойдет если кто-то из нас в прошлом и вдруг питание отключилось? Паша?
- Не сработает программа возврата, - ответил Свешников, - А я, или ты, или Серега останемся там. Будет ли возможность вытянуть обратно – не знаю. И лучше не пробовать.
- Тогда можно выполнить возврат, сделать отключение-включение, найти изменения, выйти в личность повторно, - предложил Маргелов.
- Если будет толк, - сказал Сергей. – Так мужики, мы прервались. Паша, Что дальше-то было?
- Дальше пришли санитары и на перевязку понесли. И тут вы выдернули меня назад.
- Готов повторить, или мне выйти?
- Готов. Попробую узнать - в каком госпитале нахожусь.
- Время еще узнай…
Жуков с Маргеловым десять минут сидели молча. Думали, прикидывали варианты расшифровки, черкая на листках. Пискнул таймер, и друзья мгновенно оказались рядом с Пашей.
- Ну? - спросили они одновременно. – Спросил?
- Спросил, - буркнул Паша, напившись. – Спросил – где нахожусь, мне говорят – в госпитале и приказали помолчать и не мешать. Они начали повязки снимать и мне не до разговоров стало. Больно! Думал, зубы выкрошатся. Но ребят, потом меня начал осматривать врач, и лицо его мне показалось знакомо. Хотел его фамилию спросить, но время кончилось, сюда вернулся.
- Я спрошу, - сказал Сергей. – Вставай.
… друзья терпеливо ждали, когда Сергей напьется. Жуков допил минералку, облегченно выдохнул и посмотрел на Свешникова.
- Я узнал имя врача, – сказал он. – Его зовут Карл Генрихович Маевский! Это отец Миши.

Карандаш мерно скользит по бумаге. Почерк почти ровный, можно сказать каллиграфический, как обычно, однако чужой. Как только возникает мысль об этом, рука вздрагивает, и буквы начинают прыгать на строке. Что очень раздражает. Хочется неровную строчку стереть и переписать. Однако боязнь чужого в голове гораздо страшнее. И Максим продолжает записывать информацию из собственной головы. Что стоило ему удержать себя от паники, ощутив присутствие чего-то чужого внутри. А еще узнав страшные события, которые должны случиться. Или произойдут. В будущем. В будущем! Как с ума не сошел – непонятно. Может благодаря чужому? Может быть…
Максим всегда стремился быть образцовым. Лучшим во всем. В школе лучший ученик - пятерки по всем предметам. С детства занимался гимнастикой и вольной борьбой, чтобы быть физически сильным. Отлично стрелял и по праву заслужил знак «Ворошиловский стрелок». В армии добился признания лучшим в боевой и политической подготовке. Ему прочили огромные перспективы – карьерный рост и прочее…
Но тут грянула война. Несмотря ни на что настроение у личного состава было воодушевленное. Мало ли кто там напал! Как в песне поется - Красная армия всех сильней! Никто не сомневался, что рабоче-крестьянская разгромит врага малой кровью и на чужой территории. Каждый рвался на фронт - вдруг не успею принять участие в разгроме врага? А то, что на войне могут убить… так что ж, если смерти – то мгновенной, если раны – небольшой.
Разговоры и обсуждения вылились в обращение к командирам. Однако ответ был краток и беспрекословен – ждите приказа. Когда и куда не ваше дело. Впрочем, это тем разговоров и обсуждений не изменило. Нашлись среди личного состава и свои «полководцы» - вот тут ударим, там разбомбим, а там…
Максим тоже поддался общему настроению, представляя, как он громит врага. Впереди всех, как красный командир идет в атаку, берет в плен немецкого генерала, а потом его ждет награждение. Это конечно мечты, но мечты же должны сбываться. Мы все рождены, чтобы сказку сделать былью! Просто надо потерпеть и дождаться приказа.
ИП приказ поступил – принять под командование участок, входящий в линию обороны минского укрепрайона. Простой лейтенант и целый узел обороны! Однако Куралов приуныл. Какая оборона? Красная армия вот-вот ударит и погонит врага с нашей родины, а он сиди тут в бетонных стенах. Его мнение разделяли все бойцы и никто не предполагал, что война словно цунами докатится до них очень скоро…
А когда он увидел то, чем предстоит ему командовать, приуныл окончательно.
Узел обороны представлял собой четыре бетонных полукапонира - два артиллеристских и два пулеметных, перекрывающих обширное поле. Вроде все в порядке, и позиция, предусматривающая перекрестные сектора обстрела, и достаточное расстояние меж капонирами, однако имелись вопросы к состоянию и оснащению. Если два северных капонира - крайний пулеметный и артиллеристский, были уже укомплектованы пулеметами «Максим» на специальном казематном станке НПС-3, и казематной артиллерийской установкой с сорока пятимиллиметровой танковой пушкой 20-К, со спаренным с пулемётом ДС-39 на казематном лафете, то остальные два капонира были оборудованы вооружением только частично. Про вооружение амбразур входа вообще можно не упоминать. Кроме того не на всех амбразурах имелись бронезаслонки, единственный перископ имелся только на центральном артиллеристском капонире. Вопросы имелись к вентиляции – не оборудованы заслонками, некоторые каналы вообще чем-то забиты. Освещение в капонирах отсутствует, не говоря об бензоэлектрических агрегатах. Арматуры для маскировки бункеров нет, как и материала. Но это не беда, в лесу можно еловых или сосновых лап нарезать. Отсутствуют ходы сообщения и внешние укрепления обороны капониров. Предстояло отрыть окопы хотя бы около бункеров. В дополнение ко всему из инструментов необходимых для ремонта имеются только лопаты да кирки. И единственный лом.
Капитан Харитонов, вместе с Кураловым осматривающий состояние узла обороны был мрачнее тучи. Ему тоже не нравилось состояние узла. Капониры выглядят вообще недостроенными. За оснащением узла принялись только вчера, выделив со складов вооружение и боеприпасы. Однако не до конца обеспечив полным списком необходимого. И это еще не все. Выделенного личного состава для обороны явно не достаточно. Но приказы не обсуждаются.
Хорошо, что боеприпасы в полном комплекте и своих прихватили. Когда лейтенант заикнулся о радиостанции, то комбат на него посмотрел так, что Максим предпочел извиниться за свою «придурь». Однако связиста выделили и аж пять телефонных аппаратов в придачу, и катушек с полевкой, чтобы обеспечить капониры надежной связью. Насколько надежной – время покажет.
После осмотра всех капониров и прилегающей местности, капитан и лейтенант с сержантом Гороховым, который осуществлял охрану и подготовку узла, подошли к машинам. Харитонов немного постоял, задумчиво смотря на запад, затем повернулся к лейтенанту.
- По сути тут минимум батальону оборону нужно держать, - сказал он. – А у тебя в подчинении почти два взвода, если арт-расчеты учитывать. Так что считай, что почти ротой командуешь. А командирская должность узла вообще на комбата тянет. Но… – капитан немного помолчал, - распредели бойцов по капонирам. Пусть все окопают. Если успеете… - он оглянулся, посмотрев на соседние капониры, - то ходы сообщения тоже надо бы сделать.
Куралов с Гороховым переглянулись – это значит отрыть более пяти километров!
- Я с командованием переговорю, - продолжил капитан, - возможно еще людей выделят. Но особо не надейтесь. Связь… со связью засада. Если что, через посыльного.
Потом капитан сел в полуторку и машины уехали.
Больше капитана они не увидят. И никто на помощь не придет.
Нет, о них не забыли. Тот, кто считает иначе – ошибается. Об этих ребятах помнили, о всех таких группах помнили, но ничем не смогли помочь. Это туман войны. Жестокая реальность. Сколько таких вот групп потом выходили из окружения? Их было много. Армии, дивизии, полки, даже взводами шли к фронту. К своим. Пробивались с боями. Порой без боеприпасов, на одних штыках. Но шли, чтобы потом бить врага.
Это уже случилось. Красноармейцы, встретившие врага у границы, и сражавшихся эти несколько дней, уже пытаются пробиться на восток. Они упорно идут к далекой канонаде. По пути нападают на врага. Гибнут, но цели не отступают. Порой они тянут на себе противотанковые пушки через леса, имея один единственный снаряд, а то и вообще без боекомплекта. Они собирают боеприпасы на полях сражений – у разбитых орудий и танков. И вновь идут. Чтобы сражаться.
Это кажется, что их забыли. Только кажется. О них помнят.
С началом войны на весах оказалось многое. Очень многое. И от этого не отпереться. Не уйти, не спрятаться. Просто надо идти и сражаться. И командующему надо принимать решения. Но что делать, если вдруг сложилось, что необходимо отступить, иначе крах. Нельзя не отступить. А где-то там, совсем рядом сражаются наши советские бойцы? Как тут можно скалькулировать ценность человеческой жизни? Что ценнее, взвод, дерущийся в окружении, или полк держащий оборону, против превосходящих сил противника? Приходилось принимать решения. Они только кажутся жесткими. Целесообразность? Нет на войне такого понятия. Боевые потери. И боль в груди. А иначе нельзя – война. Отвратительное слово.
Эта война сломала мировоззрение у большинства советских граждан. Уже в первый месяц стало ясно, что нет никакой солидарности немецкого пролетариата. Оставалась лишь надежда на это. Но и она умерла с пониманием что эта война на уничтожение. Война не за идею. Это война за родину.

Куралов досадно вздохнул - где-то части Красной армии будут врага бить, а тут в земле копайся. Однако вида не подал. А земляные работы уже велись. Его замкомвзвода уже распределил людей по капонирам. Максим даже разозлился - инициативный у него зам. Даже слишком. Рядом кашлянул Горохов. Явно тоже с рацпредложением.
- Излагай, - буркнул Куралов. Еще один активист на его голову. Впрочем, предложение сержанта было дельное:
- У южного арткапонира нет бронезаслонок. Предлагаю заложить их мешками с землей. Мешки имеются.
- Организуй, - кивнул Максим.
Сержант отошел, а Куралов направился вдоль полукапонира. Вокруг разрослись кусты и молодые березки, которые внесли свою лепту в маскировку. Крышу заложили еловыми лапами. Вроде все в порядке – и лапник аккуратно разложен, даже елки вдоль стен воткнули в землю, будто они тут и росли... но казалось, что-то не то.
Он посмотрел на другие капониры, замаскированные аналогично и понял – именно маскировка все выдает. Если бы капонир был один, то не придерешься, но капониров четыре, и стоят характерно, портя весь натуральный пейзаж. Еще окопы…
В амбразуре с орудием промелькнуло любопытное лицо бойца. И Куралов подошел ближе. Внимание привлекла березовая поросль - её тут выросло достаточно. Не помешает ли она стрельбе? Он попытался сломать тонкий ствол, но не преуспел – побег гнулся, но не ломался.
- Не стоит, товарищ лейтенант, - сказал артиллерист из амбразуры. – Толстые мы срезали уже, а этот молодняк не помешает ни целиться, ни стрелять.
- Как орудие?
- Все проверено, товарищ командир, - доложил командир расчета. - Ствол, лафет, механизм перемещения, спусковой механизм исправны. Оптический прицел в идеальном состоянии.
- Ну-ка, бронезаслонку закрой.
Артиллерист повернулся и створка поднялась. К ней тоже умудрились для маскировки как-то лапник с березовыми ветвями прикрепить.
- Отлично! Опусти.
Максим подобрал несколько веточек. И пошел в обход своего хозяйства, отгоняя ветками назойливых мух. Было жарковато и эти заразы роились вокруг раздражая. А от листвы пахнуло чем-то знакомым. Да, так пахли веники для бани, эх… дом напомнило… сейчас бы в баньке попариться, а потом квасу холодного из погреба…
Лейтенант обошел с проверкой все капониры. Окопы и ходы около них привели в годное состояние. Вооружение проверено и перепроверено. Побывал он и в южном артиллеристском полукапонире. Амбразуры в нем обложили мешками с землей. Надолго ли их хватит?
Максим также обошел бункер вокруг. Да, от маскировки толку нет. Но что делать?
Связист доложил о налаженной меж капонирами связи. Прибыли отделенные, тоже с докладами - окапывание заканчивается, осталось совсем немного. Вооружение и боеприпасы в наличии…
Напомнив про наблюдателей, Куралов распустил командиров отделение по объектам, а сам вернулся в командирский бункер. Было время кое-чем заняться.
Максим присел в бетонном закутке на ящик, вытащил из командирской планшетки толстую тетрадь и карандаш. Открыл тетрадь на первой странице. Вверху имелась только одна запись – «Дневник». Начать вести дневник Максим порывался много раз. Однако то времени не хватало, то мысли путались. С чего начать? Писать просто то что делал за прошедший день не хотелось. Сухая статистика поступков – какой от нее прок? Вот если бы написать так, чтобы самому стало интересно – как это смотрится в свете учения Ленина-Сталина? Тут воображение начинало буксовать. Максим мог много говорить об этом, но правильно сформулировать письменно…
Нет, в тетради по политической подготовке было как надо. Но как это отразить в дневнике?
Карандаш замер в начале строчки…
А тут душновато. Бетон успел нагреться, а через дверь и амбразуры не сквозит, хотя снаружи ветерок присутствует. Вентиляционный канал! – вспомнил Максим. Вроде забит чем-то.
- Малинин!
- Я товарищ лейтенант, - отозвался командир отделения.
- Вентиляцию проверяли? – спросил Куралов отделенного. – Чем она забита смотрели?
- Смотрели, товарищ лейтенант. Там строители кое-как бетон лили. Отверстие с мизинец всего.
- Ну так расширьте.
- Лом нужен, а он у третьего отделения сейчас.
Куралов вспомнил реакцию комбата на вопрос с радиостанцией и сделал строгое лицо. И видно удалось - отделенный тут же послал бойца за инструментом.
- Вот так! – подумал довольный Максим, возвращаясь в закуток капонира.
Тетрадь в руки, карандаш наготове. Но мысли вновь застопорились. С чего же начать? Ведь событий случилось достаточно. Само назначение, можно сказать – уже событие. Он, простой взводный, командует целым узлом обороны! Капитанская должность…
Бум! – зазгудел с металлическим лязгом бункер. Бум!
От неожиданности карандаш сделал косую линию на бумаге. Максим раздраженно вскочил, выбежал из капонира и взглянул на крышу. Там боец ломом пробивал вентиляционный ход.
Бум! Бум! Хр-р-р… - что-то полетело по вент-каналу, потом раздался грохот и мат из нижнего яруса бункера. Впору взвыть от тупости подчиненных. Лейтенант сразу понял - бетонное крошево рухнуло на ящики с боеприпасами. И наверно на них кто-то сидел…
Отчитав нерадивых - и бойца с ломом за то, что не предупредил о начале работ, и сачка в нижнем ярусе, и отделенного, за не туда поставленные ящики, Максим вернулся капонир. Посмотрел на оставленную черту, стирать не стал. Вывел большую букву «К» и задумался. С чего же начать? Но в голову ничего подходящего не приходило. Обстановка не та. Почему-то нервируют эти бетонные стены, и звуки разные мешают сосредоточиться. Что там еще за гул появился? Куралов поднялся и направился на выход. Гул заметно усилился. Выйдя, он заметил, что все бойцы смотрят вверх, а там…
В небе медленно плыли самолеты. Много.

Первый раз в жизни Максим видел столько самолетов сразу. Он никогда не бывал на воздушных парадах страны, и по рассказам только мог представить зрелищность действа. Рассказчики даже когда перечисляли количество и тип самолетов испытывали щенячий восторг от увиденной мощи авиации страны. А тут…
Тут был враг. От летевшей куда-то на восток армады Максиму стало жутко. Капониры естественно замаскировали, даже линию окопов закрыли маскировкой. Однако их расположения и конфигурация с высоты сводит незаметность в ноль. И от этого никуда не денешься. Если они заметят их капониры, то…
Но как же их много! Максим попытался самолеты сосчитать, но вскоре сбился. Больше сотни…
- У-у-у, сволочи! – произнес кто-то из бойцов. - На Минск летят.
- А наши-то где? Соколы сталинские?
Наша авиация конечно летала. Но за несколько дней войны Куралов ни одного нашего самолета в небе не видел. А почему? Додумать Максим не успел.
- Воздух! – это крикнул сержант Горохов и упал на дно окопа.
Неожиданно промелькнул силуэт с крестами. Следом пулеметной очередью выбило фонтанчики земли из бруствера, срезало несколько веток с куста и провизжало рикошетом от бетонных стен капонира. Перед тем как упасть, лейтенант успел заметить еще один промелькнувший вверху силуэт. Потом что-то брызнуло в лицо, и кто-то рухнул рядом. А еще внезапно голова отяжелела.
Ранен? Но боли нет. Только в голове тесно. Почему? Инстинктивно Максим вскинул руки и вытер лицо. Заодно ощупал голову. Потом принялся рассматривать свои руки, причем с любопытством, как в первый раз. Затем посмотрел перед собой и увидел убитого бойца Якубова из второго отделения, в неестественной позе, с рваной окровавленной гимнастеркой. Остекленевшие глаза, казалось, с укором смотрели прямо на лейтенанта. Максим оторопело смотрел на Якубова. А внутри шла борьба. Что-то пыталось достучаться до сознания. Кричало, уговаривало, но Максим не мог пошевелиться.
Это смерть – билось в голове. Смерть… вот она тут, рядом…
- Товарищ лейтенант! – крикнул сержант Горохов, подскакивая. – Вы живы, не ранены?
Но ответить Максим не мог, неотрывно смотря на убитого. Горохов ощупал командира и понял – в каком состоянии тот находится. Сначала сержант высунулся из окопа и осмотрелся. Те два мессершмитта, что неожиданно упали на позицию, тем временем обошли капониры стороной, сделали горку и повторно пошли в атаку. На консолях заплясали огоньки и земляные фонтанчики вновь прошлись по окопам наискосок. От самолетов отделились черные капли и рядом с капонирами встали два разрыва.
От грохота Максим инстинктивно подпрыгнул, отрывая наконец взгляд от убитого. Его тут же подхватил сержант.
- Надо укрыться в капонире, товарищ лейтенант, - сказал он. И глянув вверх, вдруг заорал:
- В бункер, все в бункер! Бронезаслонки закрыть!
Перед тем как вбежать в капонир Максим посмотрел на небо и увидел, что десяток больших самолетов снизились, встали в круг и начали валиться на их позицию. Куралов нырнул в свой закуток, следом забежали бойцы отделения. Они падали на бетонный пол, облегченно выдыхая.
- Вроде все, - сказал сержант и закрыл бронированную дверь.
«Ну слава богу – сказал кто-то рядом». Максим недоуменно оглянулся. В закутке он был один. В проходе никого, а бойцы вглубь ушли, вон сидят, а рядом никого. Кто же это сказал? Вот опять, хмыкает почему-то. Может он снаружи остался? Тогда почему ему весело? Куралов приподнялся и выглянул в амбразуру защиты входной двери капонира – никого.
И тут послышался рев. Нет не рев – вой! Вой, продирающий до костей и хлестко бьющий по нервам. Вдруг земля вздрогнула и…
Максим всегда считал, что он готов ко всему. На учениях при выстрелах артиллерии он лишь слегка вздрагивал. И всегда с злорадством думал, что вся эта мощь направлена только на врагов, считая, что сам он никогда не склонится перед страхом смерти. Как подобает комсомольцу и красному командиру.
Но с первым разрывом бомбы, бетонный пол вдруг сильно пнул тело, да так, что показалось капонир целиком взмыл вверх. Все спокойствие окончательно рухнуло куда-то, вся оставшаяся бравада улетучилась вмиг. По спине пробежал предательский холодок, тело стало ватным. Паника захлестнула сознание. Что-то вновь начало кричать внутри. Бесполезно, уговаривать. И к вою пикирующих самолетов и реву бомбовых разрывов примешался пронзительный мерзкий визг. Максим вжался в угол бетонного закутка и зажал голову руками. С каждым разрывом тело вздрагивало и тряслось, а в уши бил тот пронзительный визг. Максим вжимался в стену, стараясь слиться с ней.
В небольших паузах, он разжимал глаза смотрел на бойцов в проходе. В их взглядах не только испуг, но и крайнее удивление. Почему они так на меня смотрят? Почему? Не сразу он понял, что противно он сам. Но стыд от этого тут же гасился с новым ударом по бункеру.
Спрятаться… А-а-а…
«Трус! – рявкнул кто-то, - не ори, какой пример показываешь!».
- Ай! - вздрогнул Максим. - Не надо… а-а-а…

Тут не понял...
И мысли героя надо бы кавычками выделить:

Майор, Приветствую, дружище!
Несоответствие видел, пока править не буду. Все при вычитке. Но замечания на заметку беру.
По двум первым согласен. По последнему - повествование от героя.

Если бы всё повествование было от героя, а не от автора, то да, согласен. Однако в данном случае без кавычек резко меняется фокал, что может дезориентировать читателя. Могу посоветовать убрать в этом предложении "на меня", тогда всё сгладится и встанет на свои места. И предложение упростится))

Принял.

Тишина наступила неожиданно. Максим не сразу понял, что налет прекратился. Он разжал руки и открыл глаза. Пыль и просочившаяся сквозь бронированные заслонки копоть густо висела в бункере. Густо пахло гарью, которую засасывало вентиляцией в капонир снаружи. Если конечно ответственный за систему боец не спрятался при налете.* Самое поганое, что фильтры тупо забыли включить с список необходимого. Теперь задыхайся тут…
Личный состав зашевелился. Ошалелые красноармейцы одновременно осматривались и ощупывали себя. На лицах смесь испуга и удивления. Кто-то кашлял, надышавшись, пыли и дыма, кто-то постанывал. Люди приходили в себя.
- Ну что, молодо-зелено, - послышался веселый голос Горохова, - как вам первый налет? Никто в штаны не наложил с испугу?!
Послышались смешки. Бойцы принялись обсуждать свои ощущения от налета. Кто-то забубнил, причем явно матом.
- А ну кто там сквернословит?! – грозно окрикнул сержант. - Митрофанов ты, что-ль?
- Я тащ, сержант, – повинился боец.
- Чего так ругаешься?
Но вместо Митрофанова ответил другой голос:
- Да обтрухался он!
В капонире раздался смех. Сначала тихо, потом громче.
- А ну цыц! – рявкнул Горохов, появляясь в коридоре и отряхивая запыленную гимнастерку. - Отставить смех!
Он строго осмотрел притихших бойцов, посмотрел на Куралова, как ему показалось недобро. Только тот отвернулся, Максим сунул руку в промежность и облегченно выдохнул - сухо. Не хватало еще, так низко пасть перед подчиненными.
- Во пером бою завсегда так, - продолжал сержант, - можно обтрухаться и обделаться. Однако трусости своей всем казать нельзя. Ссысь, срись, но дело делай. И никто не смеет попрекнуть за то! Поняли бойцы?
Сержант грозно посмотрел на красноармейцев и громко переспросил:
- Поняли, спрашиваю?!
- Да, - многоголосьем ответили красноармейцы.
- Вот и славно!
Тем временем Куралов поднялся. Ему не хотелось вставать, но кто-то внутри насильно принудил подчиниться. Максим оперся о стену и с удивлением уставился на руки и ноги – те почему-то жили своей жизнью. Стоило только расслабить, как они начинали трястись, словно в припадке.
«Встань ровно, расслабься, глубоко вдохни!»
Максим вздрогнул, нервно оглянулся, никого за спиной не увидел.
«Не крутись! - появились непонятные мысли в голове. - Замри, сказал! Подожди, пока адреналин схлынет».
На вопрос - что такое адреналин и почему он так и бурлит, сразу получил пояснение. Однако ничего не понял. И от непонимания на Максима вновь накатил страх. Но его кто-то погасил, одновременно отодвинув сознание вглубь. Странное чувство – тело будто отнялось. Куралов ощутил себя гостем в собственном теле.
Лейтенант прошел по проходу в центральное помещение капонира. Шаги выходили какие-то дерганные, неровные. «Как зомби» - появилась чужая мысль, «Не вмешивайся!». Игнорируя внимательные взгляды красноармейцев, Максим повернул рычаг механизма запорной заглушки в положение «открыто», после чего выдвинул перископ в рабочее положение, приник к окуляру и обозрел окрестности. Увиденное не понравилось, хотя врагов лейтенант не заметил.
- Внимание! – скомандовал Куралов, борясь с собственной мимикой. Удивление так и перло изнутри. Приходилось движением маскировать корчи лица. - Открыть заслонки. Осмотреться на местах, проверить вооружение. Сержанту Горохову выставить наблюдателей. Пухов - связь с соседними бункерами. Принять доклад о потерях. Проветрить казематы.
Команды выходили рваными, произнесенными, как бы с натугой. Накатила злость. И вдруг на Максима обрушилось лавина страшной информации. Она закрутила огромным водоворотом частичку сознания и утащила куда-то в глубину. Там Куралов и затих ошарашенно.
- Митрофанов, Соколов, занять эн-пе, - среагировал на команду командира сержант. – Смотреть по сторонам и в небо не забывайте посматривать.
Бойцы вышли, а Горохов спросил:
- Считаете, немцы сейчас в атаку пойдут, товарищ лейтенант?
- А ты думаешь, немцы просто так нас бомбили? – спокойно спросил Куралов, не отрывая глаз от окуляров. – Немцам известно расположение узла. Скоро должны появиться.
- Есть связь! – доложил младший сержант Пухов. – Ответили второй и четвертый капониры. Докладывают – в людях потерь нет. Первый пока не отвечает. Возможно обрыв провода.
- Устранить обрыв!
- Есть, устранить! – ответил Пухов и, забрав одного бойца с катушкой проводов, вышел из капонира.
- Пойдем-ка, сержант, наружу, - сказал Куралов. – Посмотрим, как нам там фрицы нагадили. А то из перископа ничего не понять.
Разрушения от налета, если не считать нерушимость бетонных капониров, можно было бы оценить как катастрофические. Немецкие штурмовики разворотили вокруг бункеров все, над чем долго и усердно потели красноармейцы. Воронки на воронках. Близкими разрывами не только нарушило ходы сообщения, но одновременно снесло напрочь всю маскировку с капониров. Мало того осколками состригло всю поросль вокруг.
- Да-а-а… - протянул Горохов, переводя взгляд с их капонира на соседние. - Теперь нас далеко будет видно.
Куралов промолчал. А что тут сказать еще?
- А вы молодец, товарищ лейтенант, - неожиданно сменил тему сержант. – Побороли свой страх!
- Хорошо хоть не обделался, - хмыкнул Максим. – А ты, сержант где воевал? На финской?
- На Халхин-Голе еще. Так и служу. Хотел вот на гражданку выйти, да война началась.

*Система вентиляции капониров предусматривала наддув с помощью электродвигателя с вентилятором, или механизма ручного привода.