Польское оружие 15-17 веков
|
Кержак
|
Дата: Воскресенье, 13.03.2011, 10:49 | Сообщение # 1
|
Батько
Группа: Атаман-отставник
Сообщений: 16021
Награды: 39
Статус: Offline
|
Польское наступательное вооружение. Ю. В. Квитковский
Сабли
Тяга к этому виду оружия связана с тем, что противники Польши часто применяли элементы легкого доспеха, сделанные не из броневых пластин, а из мягких материалов — ткани, войлока и т. д. Такая защита, при ряде очевидных недостатков (прежде всего, меньшие оборонительные качества) имеет и ряд достоинств, среди которых в данном случае принципиально одно: прямой клинок при рубящем ударе в ней «вязнет».
Типы сабель
Венгерско-польская сабля.
Первым типом польской боевой сабли была так называемая венгерско-польская сабля, возникшая под влиянием территории Речи Посполитой со второй половины XVI в. и до первой половины XVII в.
Эта сабля имела открытую рукоять, изредка замкнутую цепочкой, которая соединяла между собой навершие и переднее плечо перекрестия. Само перекрестие было простое, прямое, с длинными «усами» — удлиненными треугольными выступами посередине, которые с обеих сторон охватывали нижнюю часть рукояти и верхнюю часть ножен. Клинки были длинные, 78—88 см, главным образом привозные, генуэзские или штирийские, отличались малой кривизной, большим весом и твердостью. У некоторых экземпляров клинок в нижней части под прямым углом, называвшимся «молотком», переходит в расширенное, заостренное с обеих сторон лезвие — так называемое перо[Соответствует русскому термину «елмань».]. Клинок снабжался одним или двумя продольными желобами, шедшими на всю длину клинка или же только до уровня пера.
Рукоять сабли состояла из прямоугольной железной пластинки, покрытой с обеих сторон деревянными накладками и обтянутой кожей. Под кожей рукоять часто обматывалась шнуром или металлическим жгутом, что придавало ей ребристый вид и удобство при удержании сабли в руке. Характерное роговое или металлическое навершие было укреплено несколько под углом к рукояти, наклонно вперед, иногда оно отгибалось вниз или наискосок вверх. Оно, как правило, прикрывалось металлическим колпачком, так называемым наперстком.
Широкие деревянные ножны обтягивались черной или коричневой кожей и оковывались металлическими обоймицами. Общая масса сабли вместе с ножнами примерно равнялась 1,6 кг, а без ножен — около 0,9 кг.
Это оружие было весьма популярно в среде польской шляхты, о чем свидетельствует старинная польская поговорка: «Конь— турок, холоп — мазурок, шапка — магерка [Магерка — головной убор в виде колпака, венгерского происхождения.], сабля — венгерка».
Карабела.
Во второй половине XVII в., под влиянием восточных образцов, прежде всего турецких, появились сабли, которые приобрели огромную популярность не только среди гусар, но и среди польской шляхты вообще и до сих пор являющиеся наиболее известным типом польской сабли в мире, а именно знаменитые «карабелы». Характерным внешним признаком этой сабли была рукоять с навершием специфической формы, несколько напоминавшее голову орла в короне.
Для боевых карабел использовались прежде всего восточные (главным образом турецкие и персидские) или западные (в основном золингенские), а также иногда польские клинки. Несмотря на их различное происхождение, основные параметры у клинков карабел приблизительно совпадали и были следующими: длина клинка — 770—860 мм, ширина полосы — 27—33 мм, длина пера — 235—265 мм, расстояние от центра удара до центра тяжести — 250—265 мм, кривизна клинка — 70—95 мм. Рукоять состояла из двух деревянных (дубовых или ореховых) или роговых накладок, прикрепленных к хвостовику клинка с помощью штифтов. Нередко такие накладки покрывались выступами в виде «шевронов» для удобства удержания сабли в руке. Эта сабля также вошла в народную поговорку: «Без Бога — ни до порога, без карабели — ни с постели».
Гусарская сабля.
Приблизительно в то же время, что и карабела, появился и специализированный тип боевой [Мы намеренно так часто используем слово «боевой» применительно к сабле, поскольку в Польше было также очень популярно и парадное, богато декорированное оружие, изготовлявшееся по образцам боевого.] польской сабли, на этот раз, в отличие от рассмотренных выше, с замкнутой гардой, — гусарская сабля. Ее называли также «черной саблей» из-за черного цвета рукояти и ножен, а также «гусарским» или «кривым палашом»[Вообще, в старых польских инвентарных описях, особенно относящихся к XVIII в., все клинковое оружие с замкнутой гардой, вне зависимости от конструкции клинка, именовалось палашом.].
Типичная польская гусарская сабля характеризовалась рукоятью, у которой переднее плечо перекрестья было согнуто под тупым углом (от 100 до 105 градусов), переходящее в защитную дужку, доходившую до навершия, не соединяясь, однако, с ним, в то время как тыльное плечо было, как правило, уплощенным в так называемый mlotek, которому придавался вид трилистника, либо он имел полукруглый выступ. Общая длина плеч перекрестия (без защитной дужки) равнялась примерно 12 см, длина усов — около 8 см.
Изнутри к рукояти крепился так называемый палюх — плоское металлическое кольцо, служащее для зашиты большого пальца, для чего оно было нередко расковано в щиток, а также предназначенное для лучшего удержания оружия в руке. Его ширина равнялась 2,5 см.
Собственно, такие защитные кольца появились еще на саблях венгерско-польского типа и первоначально представляли собою согнутый в кольцо верхний ус перекрестия, а впоследствии стали изготовляться особо. Эфес сабли изготовлялся в подавляющем большинстве случаев из стали, в отдельных случаях — из бронзы и украшался таушированными узорами из латунной проволоки. Рукоятка обматывалась металлическим жгутом или тесьмой.
Общие параметры клинков гусарских сабель были следующие: средняя кривизна клинка около 6—7 см, длина — около 82,5—86 см, ширина полосы у рукояти — 2,3—2,8 см, длина пера — 20—25 см (вообще в большинстве случаев оно было слабо выражено), расстояние от центра удара до центра тяжести клинка — 20—25 см. Клинки по всей длине покрывались желобками.
Ножны гусарских сабель изготовлялись из дерева и обтягивались козьей или ослиной кожей.
В руках поляка сабля была грозным оружием. Вениамин Краузе, немецкий офицер, ветеран Тридцатилетней войны, например, так описывал поле боя, которое он увидел после столкновения поляков и запорожцев: «На поле боя остались будто палачом разрубленные тела. Можно было увидеть отрубленные шеи, руки вместе с плечами. В частности, один мертвец имел страшный вид — был разрублен от лица к затылку».
Кончары
Ранние польские кончары, применявшиеся до середины XVI в., имели такую же по конструкции рукоять, что и у меча, с прямым или S-образным перекрестием и грушевидным навершием. Они были довольно тяжелыми, очень узкими и достигали в длину 130 см. Кончары, использовавшиеся до начала XVII в., были более легкими, имели полузамкнутую гарду и шаровидное навер-шие. Их длина доходила до 160 см. Польские кончары XVII в. по конструкции рукояти походили на венгерские сабли.
Большая длина кончара была связана с его довольно специфической функцией: после того как копья ломались, кончары превращались как бы в их заменители, всаднику достаточно было вытянуть руку с кончаром вперед. Они были чисто боевым оружием и в отличие от сабель не имели парадных вариантов. Впрочем, иногда в Польше использовали очень богато украшенные восточные кончары, купленные или взятые в качестве трофея, отличавшиеся короткими рукоятями с шарообразным навершием и овальным щитком вместо перекрестия.
Это оружие применялось только в конном бою, поэтому его никогда не подвешивали к поясу, а прикрепляли к седлу под левым или правым коленом. В своей книге «Путешествие по Украине* знаменитый Боплан писал: «С правой стороны у гусap привешен кончар длиною 5 стоп, широкий у рукояти, сужающийся к острию, четырехгранный. Это удлиненное оружие служит для поражения поваленного на землю неприятеля».
«У луки с левой стороны имеют они пистолет, под левым бедром привешенный к седлу кончар, очень длинный, который применяют после переламывания копий», — писал Себастиан Цефали, Кончар являлся, можно сказать, последним европейским мечом, сохранявшим почти традиционную форму, хотя и предназначался почти исключительно для укола. Существует едва ли не единственное изображение рубки кончаром, оставленное итальянским художником, наблюдавшим боевые действия войск короля Яна Собесского; там кончар имеет двуручную рукоять (что не исключено, но малотипично). И известен единичный же случай применения даже не кончара, а обычного меча (вероятно, из дедовских арсеналов) в 1651 г., в битве под Берестечком.
Чеканы
Боевые гусарские чеканы практически ничем не отличались от аналогичного западноевропейского оружия. Применяли их в качестве предмета вооружения кавалеристов с XVI по XVIII вв. Помимо своего прямого предназначения они также играли роль знаков отличия для поручиков и ротмистров.
Палаши
Палаш был довольно широко распространен в Польше, однако не мог соперничать в популярности с саблей (хотя в XVII в. иногда и употреблялся вместо нее), но зато часто заменял собою кончар. Его так же, как и кончар, подвешивали к седлу под левым коленом. В XVII в. применялся венгерский палаш с рукоятью сабельного типа, общая длина которого достигала 114 см.
Фехтование саблей.
Польская школа сабельного фехтования появилась практически одновременно с повсеместным распространением сабли на территории Речи Посполитой и через некоторое время заслужила репутацию одной из самых сильных в Европе. Дело дошло до того, что в XVIII в. даже турки всерьез утверждали, что исторической родиной сабли является... именно Польша — так велика была слава польских рубак.
В XVII в. появился уже вполне специфический стиль фехтования на саблях, о чем свидетельствует тогдашняя поговорка: «Венгерец бьет наотмашь, московит — сверху вниз, турчин — к себе, а поляк «на крыж» машет своей саблей». В словосочетании «на крыж» как раз и заключалось своеобразие польского способа сабельного боя.
Этот способ боя получил в Польше наименование «sztuka krzyzowa», поскольку во время фехтования клинки сабель, пересекаясь друг с другом во время парирований ударов, как бы образовывали крест, то есть пересекались под прямым углом. Так как рукояти кара-бел или гусарских сабель не обладали развитыми гардами, как, например, шпаги, поляки применяли так называемые dlugi zaslony (длинные защиты) — переворачивали саблю клинком книзу, чтобы вражеское оружие при соскальзывании не попало по незащищенной кисти.
Виды ударов саблей.
В польском фехтовании на саблях различали следующие основные виды ударов: 1) продольный удар сверху вниз, называвшийся «голова»; 2) продольный удар снизу вверх, под подбородок; 3) горизонтальный удар между бедром и лопаткой, называвшийся «ударом отцовским»; 4) вертикальный удар от левого плеча или левого уха наискосок к правому боку через грудь — «референдарский удар»; 5) горизонтальный удар в левую часть головы (щеку); 6) вертикальный удар от левого бока, повернув клинок острием вверх, к правому плечу через грудь наискосок, называвшийся «сенаторским ударом».
Сами сабельные удары по своей эффективности подразделялись на следующие основные типы:
1) удар прямой, толкающий — был не очень сильным, но зато очень быстрым и точным, этот удар можно было использовать в поединках как на малых, так и на относительно больших дистанциях, как в схватке с одиночным пешим противником, так и в конном бою (особенно во время общих столкновений), когда возникала необходимость наносить множество очень быстрых ударов в разных направлениях;
2) удар разрубающий (так называемый тесачный), наносившийся с локтевого или плечевого замаха, дававший в результате очень сильный эффект, такой удар использовался прежде всего в пешем бою на малых дистанциях (даже против неприятеля, который мог быть частично защищен доспехами);
3) удар протягивающий, когда сабельный клинок своим движением как бы протаскивали по телу противника, наносившийся замахом от плеча, дававший большой эффект в ходе схватки и на относительно удаленных дистанциях, такие удары применялись для разрубания тела противника или его вооружения, с их помощью можно было наносить режущие раны концом клинка в конном или пешем поединке.
Надо сказать, что и различные типы польских сабель конструктивно приспосабливались для определенной манеры боя. Так, например, сабли венгерско-польского типа применялись для нанесения так называемых, используя польскую фехтовальную терминологию, дубинных ударов, чаще всего при замахе от плеча, чему немало способствовало хорошо развитое перо на конце клинка. Карабелу же, благодаря конструкции ее рукояти, которая создавала хороший упор для мизинца, применяли для дуговых или протягивающих ударов.
Кроме рубящих ударов, в сабельном бою часто применялись и колющие, но заметно отличавшиеся по характеру от уколов, наносимых, скажем, мечом. Из-за изогнутости клинка саблей очень трудно было нанести прямой укол, зато благодаря ей же она прекрасно подходила для нанесения ударов сбоку, снизу или сверху, что имело немаловажное значение для борьбы с таким противником как, например, вооруженный круглым щитом турок.
Владение сабельным фехтованием
Исходя из польских текстовых источников, датированных XVII в., можно заключить, что: а) большинство схваток на саблях, как на войне, так и в мирное время, производилось пешим порядком и с одиночным противником [Возможно, это связано с тем, что шляхтича даже в ходе военных действий сопровождала свита боевых холопов, которая «оттягивала» на себя аналогичное сопровождение его противников, позволяя именитым воинам вести подобье поединков, не ввязываясь в массовую схватку.]; б) на каждые 19 попаданий 14 приходилось по руке (в частности по большому пальцу) и 5 — в голову: «...после второго или третьего удара отсек ему пальцы», «...пришлось ему рубиться со Снарским, которому он отсек палец»; в) часто использовались защиты оружием и ответные атаки: «...хватил он меня знатно, так что сабля задрожала в кулаке, — выдержал выпад. Схватились мы с ним еще раз десять — ни мне, ни ему»; г) схватка конных противников по своей тактике зачастую походила на пеший бой. Следовательно, уход с линии атаки прыжком или отшагиванием имел подчиненную роль (по сравнению с теми же отбивами) и применялся в той же мере, как маневр всадника, шпорящего и осаживающего лошадь на коротком аллюре.
Владению саблей обучались поначалу индивидуально, примерно так же, как и средневековые рыцари, то есть у своего отца или какого-либо иного родственника либо у человека, который сам хорошо умел фехтовать и участвовал в военных походах. Технику ударов отрабатывали с применением «пальцат» — деревянных палок, на которых устраивались учебные поединки, причем зачастую самостоятельно, как развлечение, что помогало лучше усваивать фехтовальные премудрости:
«Еще одним развлечением во время каникул были палки, называвшиеся пальцатами, которыми, затевая поединок, студенты фехтовали между собой. Это упражнение было весьма необходимо для поддержания в шляхтичах достоинства, как средство для приучения молодежи к будущему овладению саблей».
Другие виды вооружения. Чеканы.
Не менее популярным оружием, чем сабля, были чеканы. Во время боя польские кавалеристы часто использовали их не только как самостоятельное оружие, но и применяли их в паре с саблями — отбивали ими вражеские удары. Чекан считался обязательным предметом вооружения не только для тяжелой, но и для легкой кавалерии. За его многофункциональность, поскольку им можно было наносить удары как острием, так и обухом, плазом или древком, о нем была сложена поговорка: «У чекана обух На разбойника, плаз — на приятеля, топорище — на холопа» [Эта многофункциональность, возможно, была перенесена и на обращение с гуцульским топориком; хотя последний восходит к венгерским формам оружия, но влияние Речи Посполитой, несомненно, проявилось и здесь.].
На саркофаге короля Яна Казимира есть изображение пехотинца с чеканоподобным оружием в левой руке (вместо обуха оно имеет лезвие), отбивающегося от татарина или запорожца.
В мирное время шляхтичи тоже не расставались с этим оружием; выходя из дому, опирались на чекан, как на тросточку, благо длина рукояти это позволяла. В руках сильного человека это было страшным оружием, а наносимые им раны оказывались зачастую смертельными.
Надо сказать, что польские дворяне по своему честолюбию ничуть не уступали своим, скажем, французским коллегам, а поскольку чекан был всегда под рукой, его моментально пускали в дело. В своей книге «Описание обычаев» Ю. Китович писал об этом так:
«Шляхтич, когда выходил из дому, прикреплял к боку саблю, брал в руки обух, который, помимо этого наименования, назывался также наджаком или чеканом. Выглядел он так: толстое древко, высотою от земли по пояс человеку, на конце, рукою удерживаемом, цилиндрический набалдашник — продолговатый серебряный, посеребренный или вообще латунный; на другом конце этого же древка крепко насажен молот железный, латунный, а то и серебряный, с одного конца подобный сапожническому молотку, другой же конец, если был плоско-раскован как топорик, то именовался чеканом, если выглядел как клюв, крупный, несколько загнутый, то назывался наджаком, если же он загибался в кольцо как баранка — звался обухом. Страшное вооружение было в руках поляка, особенно когда вокруг царили настроения, к склокам и дракам склоняемые. Саблей один другому рубил руки, рассекал губы, ранил голову, но пролитая кровь утихомиривала сражающихся. Обухом же наносили раны часто смертельные, не видев крови, а потому — не видя ее — не сразу опоминались, ударяли все сильнее и сильнее и — не раня кожу — ломали ребра и крушили кости. Шляхтичи, ходившие с этими обухами, более всего ими лишали здоровья своих подданных, а иногда и жизни.
Поэтому на больших съездах, сеймах, сеймиках, трибуналах... не позволительно было показываться с наджаком.
Инструмент этот и вправду был страшным, потому что когда один другого человека острым концом наджака ударял, то убивал сразу, вонзая железо в кость навылет».
Добавим, что чекан и психологически было легче пустить в ход, так как он не требовал выхватывания из ножен, а писаные и неписаные законы сурово осуждали того, кто первым обнажил оружие...
Злоупотребления шляхтичей чеканом в мирное время для решения споров на сеймиках или в корчмах стали причиной постановлений коронных сеймов 1578, 1601 и 1620 гг., которые запрещали использование этого оружия в мирное время: «Объясняя давние правила и законы, к безопасности и к миру общества изданные, и опираясь на конституцию anno 1578 et 1601 и других, о запрещении необычного оружия и вооружения постановляющих, видя, что чем далее, тем большее своеволие возрастает в людях... дабы пресечь злые помыслы, постановляем omnium Ordinum unamuni consensu acce-dente, дабы ни один cujuscunque conditionis не отваживался отныне, чтобы носить чеканы публично, под угрозой штрафа в двести гривен... Всякое же на войне против неприятелей королевства употребление чеканов или иного оружия сохраняем».
|
все сообщения
|
|
|
|
ber5
|
Дата: Воскресенье, 13.03.2011, 14:24 | Сообщение # 2
|
козак Мамай
Группа: Модераторы
Сообщений: 1134
Награды: 7
Статус: Offline
|
Прикрепления: 9325990.jpg(133.8 Kb) · 6031193.jpg(263.7 Kb) · 2304630.jpg(146.8 Kb)
козак душа правдива, як не горiлку п'є, то вошi б'є, а все не дармує
|
все сообщения
|
|
|
|
Кержак
|
Дата: Воскресенье, 13.03.2011, 14:35 | Сообщение # 3
|
Батько
Группа: Атаман-отставник
Сообщений: 16021
Награды: 39
Статус: Offline
|
отлично - заметно что все же карабелы были пригодны и для уколов в массе своей
|
все сообщения
|
|
|
|
ber5
|
Дата: Воскресенье, 13.03.2011, 14:50 | Сообщение # 4
|
козак Мамай
Группа: Модераторы
Сообщений: 1134
Награды: 7
Статус: Offline
|
Распространение огнестрельного оружия и войско Польского королевства и Великого княжества Литовского в XV-XVI вв.
Развитие военной машины Польско-литовского государства (с 1569 г. - Речи Посполитой) в конце Средневековья и начале Нового времени представляет особенный интерес с точки зрения изучения характерных черт реализации главных особенностей военной революции к специфическим условиям Восточной и Юго-Восточной Европы. Находясь на стыке Запада и Востока, будучи самой восточной страной мира католицизма, поляки и литовцы (в особенности первые) ощущали себя форпостом цивилизации на границе с миром варваров, к которым они без тени сомнения относили не только турок и татар, крымских, буджакских и иных. Даже подданные московского государя, за которым литовцы и поляки упорно отказывались признавать царский титул и его претензии на власть над "всея Русью", и те в глазах польско-литовских католиков были схизматиками и варварами. Это обстоятельство в немалой степени способствовало формированию к XVII веку идеологии "сарматизма", ставившей Речь Посполитую едва ли не в центр Вселенной. "Шляхта уверовала одновременно в совершенство своего государства, - пишут современные польские историки, - в свое превосходство над другими и в свой мессианизм. Считалось само собой разумеющимся, что Европа не проживет без польского зерна и может вести кровавые внутренние споры только потому, что Речь Посполитая заслоняет ее от турецкого нашествия. В XVII в. из этих представлений выросли... мифы о Польше как форпосте христианства ("твердыне") и "житнице" Европы...".
Не последнюю роль в становлении такого рода идеологии сыграли многочисленные и блестящие победы польско-литовского оружия, одержанные на протяжении большей части XV - XVII вв. (то, что эти победы перемежались не менее значительными катастрофами, не меняло сути дела - каждая неудача перекрывалась великолепной новой победой, которая заставляла забыть о недавних поражениях). Накопленные в многочисленных походах и сражениях опыт позволил польско-литовским военачальникам создать совершенную военную машину, обеспечившую Речи Посполитой доминирование в Восточной Европе практически на протяжении более чем полустолетия - с конца XVI по сер. XVII вв. Однако путь к этому оказался в силу целого комплекса политических, экономических, географических и иных причин достаточно извилистым и запутанным, а само торжество польско-литовского оружия сменилось практически при жизни одного поколения глубочайшим упадком, превратившим Речь Посполитую фактически в "проходной двор" Европы. И во многом такой печальный исход многовековых претензий польско-литовского государства на господствующее положение в восточной и юго-восточной Европе был обусловлен тем, что правящая элита Речи Посполитой не сумела завершить начатый было в последней четверти XVI - 1-й половине XVII вв. переход от первой ко второй стадии военной революции.
В этой связи необходимо отметить, что среди специалистов по истории военного дела нет единого мнения относительно того, имела ли место военная революция в Восточной Европе. Как писал английский историк Р. Фрост, большинство историков исходило из того, что военное дело в этом регионе носило архаичный, примитивный характер в сравнение с Западной Европой, и потому в дебатах вокруг природы военной революции особенности развития военного дела на востоке Европы в ходе многочисленных войн практически игнорировались. В итоге, отмечал он, в изучении особенностей протекания процессов развития военного дела в Европе "...возобладало мнение Паркера (Дж. Паркера) о том, что "войны, имевшие место в восточной части Великой Европейской равнины, проходили под знаком упорного сопротивления военным инновациям", и потому им уделялось незначительное внимание. Сложилось мнение, что Восточная Европа, с ее военным делом, основанным на широком применении конницы, и явным недостатком современных укреплений, осталась в стороне от ключевых изменений, что составляли сердце военной революции: затмение конницы пехотой и возрастание значения крепостной войны...".
Однако такая точка зрения не является верной, и в этом мы согласны с мнением английского историка. Действительно, если и в самом деле полагать, что Густав Адольф, позаимствовав у голландцев новую тактику, сумел в полной мере раскрыть ее сильные стороны в ходе Тридцатилетней войны, то для тех, кто знаком с историей Восточной Европы, не секрет, что военные реформы, осуществленные шведским королем, стали результатом не слишком удачных столкновений шведов с русскими и в особенности с поляками на рубеже XVI/XVII вв. В свою очередь, знакомство со шведским опытом оказало сильнейшее воздействие и на русских (о чем будет сказано ниже), и на поляков. Незавершенная в силу ряда причин военная реформа короля Речи Посполитой Владислава IV началась не в последнюю очередь потому, что поляки с удивлением обнаружили в ходе очередной войны в 1626-1629 гг., что перед ними уже не те шведы, с которыми они легко расправлялись в Ливонии в начале XVII в., да и московиты, усвоившие "уроки шведского", также представляют более серьезного противника, чем ранее.
Еще раз подчеркнем, что при непредвзятом анализе особенностей развития военного дела в польско-литовском государстве нетрудно заметить, что изменения, имевшие место в западноевропейском военном деле начиная с XV в., довольно быстро попадали в Польшу и затем в Литву, где усваивались и приспосабливались к местным условиям. Примерно в то же время и в Западной Европе польская корона перешла от созыва феодальной милиции к набору наемников-профессионалов. Затем настал черед реформ короля Стефана Батория, в результате которых была создана весьма эффективная и приспособленная к конкретным условиям Восточной Европы военная машина, прекрасно себя зарекомендовавшая в столкновениях как с русскими, татарами и османами, так и со шведами. Наконец, Владислав IV попытался продолжить курс, начатый Ягеллонами еще в сер. XV в. и нацеленный на дальнейшее сближение вектора развития военного дела в Речи Посполитой с основной тенденцией его эволюции в Западной Европе. Другое дело, что польско-литовское общество, точнее, его правящая элита в лице магнатерии оказалась неспособна отказаться от своих узкосословных интересов и привилегий и сохранить тем самым набранные было темпы развития военного дела. Это в конечном итоге и привело к трагедии 1772-1795 гг., когда некогда сильное и влиятельное польско-литовское государство исчезло с политической карты мира.
Однако все это будет потом, в начале XV в. до этого было еще очень далеко, и никто ни в Польше, ни в Литве не мог предполагать, что пройдет три столетия, и все радикально переменится, и не в лучшую сторону. Что же представляли из себя армии Польского королевства и Великого княжества Литовского в "их самый славный час", в начале XV столетия, в дни Грюнвальда?
В начале XV в. при всех различиях в государственном и политическом строе Великого княжества Литовского и королевства Польского устройство вооруженных сил обоих государств было схожим друг с другом. И та, и другая армия по структуре и способам комплектования была типичной средневековой. Основу ее составляла тяжелая и легкая конница (в Литве традиционно легкая конница имела больший вес, чем в Польше), созываемая накануне кампании из числа вассалов короля и великого князя (посполитое рушение). Крупные магнаты со своей свитой (паны хоруговные) выступали в поход под своим знаменем-хоругвью, тогда как мелкие вассалы собирались в хоругви по территориальному принципу. Собственная литовская и польская пехота была немногочисленна и серьезной роли на поле битвы не играла. Кроме того, польские короли и великие литовские князья могли созывать на случай войны иностранных наемников (из Чехии, Моравии, Силезии, позднее из Венгрии и Германии), а также вассальных татар. Однако не они определяли лицо польско-литовского войска. Вооружение и тактика польско-литовских войск в конце XIV - XV вв. находились под сильным воздействием западноевропейской военной традиции (хотя в Литве ощущалось также и восточное влияние, обусловленное тем, что литовским войскам приходилось иметь дело с более разнообразными противниками, чем полякам). Немногочисленные подразделения телохранителей короля (польские curienses) и великого князя не имели серьезного боевого значения.
Начиная со 2-й половины XV в., особенно после того, как Польше удалось в 1466 г. нанести поражение своему старому противнику Тевтонскому ордену и сломить его мощь, Польша и Литва, соединенные личной унией династии Ягеллонов, активизировали свою внешнюю политику, особенно на южном и юго-восточном направлениях. Ягеллоны предприняли попытку закрепиться в Подунавье и Северном Причерноморье, что не могло не вызвать обострения отношений с Крымским ханством и Османской империей. На восточной осложнились отношения с растущим Российским государством, правители которого заявили о своих претензиях на оказавшиеся под властью литовских князей западно- и южнорусские земли. Череда военных конфликтов с самыми разнообразными противниками ускорили развитие вооруженных сил державы Ягеллонов и положили начало их изменению.
Естественно, что, как и в Западной Европе (и не только там), отказ от наработанных веками военных традиций в Польше и в особенности в Литве проходил с большим трудом. И в первую очередь это коснулось посполитого рушения. Военная служба традиционно рассматривалась как привилегия благородного сословия. "Только Бог наш и сабля" - убеждена была шляхта, и в этих условиях так просто отказаться от посполитого рушения, несмотря на то, что чем дальше, тем больше оно утрачивало свою боеспособность. Именно поэтому и Ягеллоны, и наследовавшие им короли династии Ваза сохранили этот военный институт, правда, предприняв ряд попыток реформировать его. Особенно это заметно было в Литве, где в силу большей архаичности и консервативности социально-экономических и политических отношений шляхетская милиция еще долго считалась основой вооруженных сил Великого княжества Литовского. Поэтому имеет смысл остановиться на организации посполитого рушения в Великом княжестве Литовском и попытках его реформирования с целью придания ему определенной "правильности".
Литва, менее, чем Польша, развитая в экономическом отношении, не могла позволить себе роскошь иметь значительное число наемных войск даже в военное время, и потому посполитое рушение здесь сохранялось свое значение намного дольше, чем в самой Польше. Однако организация его долгое время оставляла желать лучшего. Как отмечал отечественный историк М.К. Любавский, "...в течение всего XV в. военная служба, отправлявшаяся в Литовско-Русском государстве с имений, не была определена и регулирована никаким общим законом. Каждое имение было обязано своею службою... сообразно установившемуся обычаю или условиям приобретения имения на земскую службу...".
В условиях, когда напряженность в отношениях с Московским государством постоянно росла и время от времени разряжалась войнами, а с юга Литву еще в большей степени, чем Польшу, беспокоили татары, такой порядок далее был нетерпим. Чрезвычайная ситуация настоятельно требовала реорганизации вооруженных сил. Этим и была обусловлена неоднократные попытки реформирования посполитого рушения, выразившаяся в неоднократных попытках сейма урегулировать военную службу. Еще в 1502 г. великий князь Александр Казимирович на сейме с панами радными и церковными прелатами в Новгородке постановил, что отныне всякий землевладелец обязан выступать в поход "конно, людно и оружно", выставляя с каждых 10 служб одного полностью вооруженного и экипированного конного ратника. При его преемнике Сигизмунде I виленский сейм 1 мая 1528 г. постановил, что "...хтокольвек маеть людей свойих в ыйменьях своих, тот повинен с кождых осми служоб людей ставити пахолка на добром кони во зброе з древом, с прапором, на котором бы был панъцер, прылъбица, меч, або корд, сукня цветная, павеза и остроги две...". Помимо всадников, снаряженных "по усарьску" или по "козацьку", державцы были обязаны также выставлять и пехотинцев-драбов, вооруженных ручницами, секирами и ощепами (род дротика).
Решения сейма были дополнены и расширены статутом 1529 г., 2-й раздел которого был целиком и полностью посвящен вопросам организации - "обороны земской" . Основные положения этого статута были повторены в статутах 1566 и 1588 гг., которые отличались лишь тем, что в их 2-м разделе, также целиком посвященных вопросам организации литовского войска, появился ряд статей, касающихся службы наемных солдат-жолнеров. Таким образом, в Литве посполитое рушение оставалось основой войска вплоть до самого конца XVI в. Так, готовясь к большому походу против Ивана Грозного, король Польши и великий князь литовский Сигизмунд II Август в 1567 г. собрал посполитое рушение с литовских земель общей численностью 27708 чел. конницы и 5588 пехотинцев-драбов.
Однако попытка влить новое вино в старые меха заранее была обречена на неудачу. Если в начале XV в. боеспособность рушения не вызывала сомнения, то не прошло и полусотни лет, как его достоинства обернулись обратной стороной. Степень сколоченности и уровень боеспособности созываемых все реже и реже шляхетских подразделений-хоругвей и собранных с бору по сосенке пеших ратников была недостаточно высокой. Недостаточная дисциплинированность шляхетской милиции, ее малоподвижность из-за больших обозов, некомпетентность командования, долгие сроки сбора, а, кроме того, еще и политическая неблагонадежность побудили королевскую власть обратиться к идее наемной армии. Конечно, иногда, к примеру, на волне патриотического подъема, как это было в годы знаменитого "Потопа" в 50-х - нач. 60-х г. XVII в. шляхетская милиция могла неплохо показать себя, но для этого нужно было определенное стечение обстоятельств, которое было далеко не всегда. К примеру, литовское ополчение в годы Ливонской войны продемонстрировало свою неспособность защитить Великое княжество Литовское от московских ратей, а в 1655 г. в начале 1-й Северной войны нежелание воевать и небоеспособность великопольского посполитого рушения позволила шведам без особых проблем взять Варшаву и оккупировать значительную часть Речи Посполитой. Для партизанской войны отряды шляхты еще годились, но для "правильной" войны - уже нет.
Нужно было иное решение, и долго искать его не пришлось. Корона взамен ненадежного рушения решила опереться на наемные войска, отличавшееся большей боеспособностью и большей боеготовностью в силу своего профессионализма. Именно здесь, в этом вопросе и наметилось в середине XV в. определенное расхождение в развитии военного дела Польши и Литвы. Великое Литовское княжество с его более архаичным и консервативным политическим, социальным и экономическим устройством еще долго продолжало придерживаться старой военной традиции, тогда как поляки постепенно начали переходить на новые принципы организации вооруженных сил. Для польской короны неэффективность посполитого рушения стала очевидна после серии неудач, которые потерпели польские войска в Тринадцатилетней войне с Тевтонским орденом (1454-1466 гг.). И хотя война в конечном итоге завершилась победой польского оружия, необходимость перемен была очевидна, и они не замедлили последовать. Посполитое рушение сохранилось, однако созывалось оно крайне редко - так, до конца XV в. оно собиралось лишь два раза, в 1474 г. для войны с венгерским королем Матвеем Корвином и в 1497 г. для похода в Молдавию. Столь же редко созывалось оно и в XVI в. Как отмечали авторы коллективного труда "Польские военные традиции", "...посполитое рушение окончательно скомпрометировало себя во время похода в Молдавию в 1497 г. во главе с Яном Ольбрахтом...Если не считать значительной численности, доходившей в XVI в. на бумаге до 50 тыс. чел., оно уже не представляло большой ценности... Посполитое рушение как часть вооруженных сил превратилось в "последний рубеж обороны" государства, но на практике уже не играло большой роли...".
козак душа правдива, як не горiлку п'є, то вошi б'є, а все не дармує
|
все сообщения
|
|
|
|
ber5
|
Дата: Воскресенье, 13.03.2011, 14:52 | Сообщение # 5
|
козак Мамай
Группа: Модераторы
Сообщений: 1134
Награды: 7
Статус: Offline
|
продолжение...
Основу польской армии с конца XV стали составлять подразделения наемников, в организации которых можно найти черты сходства с организацией наемных войск, к примеру, Англии, Италии или Франции 2-й половины XIV - 1-й половины XV в.
Говоря о наемниках, необходимо отметить, что практика использования наемных отрядов пехоты и конницы была известна в Польше еще с XII в. Однако они никогда не могли составить сколько-нибудь серьезную конкуренцию посполитому рушению. Польское войско оставалось по тактике, организации и структуре типичной средневековой армией с преобладанием тяжелой конницы рыцарского типа и соответствующей тактикой. И только начиная со 2-й половины XV в., после тяжелой Тринадцатилетней войны ситуация стала постепенно изменяться не в пользу шляхетского ополчения. Переход к комплектованию армии преимущественно наемниками и отказ от дальнейшего созыва посполитого рушения в случае войны означал на деле начало в Польше первой фазы военной революции, фазы постепенного накопления количественных изменений в военном деле с последующим созданием условий для перехода на вторую ступень, когда, собственно, и происходил коренной переворот в тактике со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Набор наемников осуществлялся по отработанной к тому времени в Европе схеме. Ротмистр-антрепренер, получив королевскую грамоту - "лист пшиповедны" (litterae servitii militaris), в котором подробнейшим образом расписывались условия службы и оплаты за нее, количество и качество вооружения, обязательства короля по возмещению ущерба, понесенного во время службы, нанимал несколько опытных воинов-"товарищей". Последние, как правило, хорошие знакомые ротмистра, должны были явиться на службу с "почтом" (буквально списком), состоящим из нескольких коней и вооруженных "почтовых", "шереговых" или "пахоликов". Делились наемные конные роты (позднее хоругви) на тяжеловооруженные копийничьи и легковооруженные стрелковые с той лишь разницей, что в первых соотношение тяжеловооруженных всадников к легковооруженным конным стрелкам обычно составляла ~ 1 к 2, тогда как во вторых - 1 к 4.
Похожим образом были устроены и пехотные роты. Причем, что характерно для Польши и в целом для Востока, польская наемная пехота вооружалась в значительной степени метательным оружием - сперва арбалетами и отчасти луками, а на рубеже XV/XVI вв. - и аркебузами. Древковое оружие применялось в ограниченных масштабах и исключительно для прикрытия стрелков. Ничего похожего на глубокие и массивные колонны швейцарской пехоты или ландскнехтов в Польше мы не встретим.
Численный состав рот не был четко установлен. Так, в пехоте могли встречаться роты численностью от 20 до 100 бойцов. К примеру, в 1471 г. ротмистр Карват вышел на смотр с 356 солдатами (69 конными, 4 знаменосцами, 34 павезьерами и 249 арбалетчиками), ротмистр Владыка - с 213 солдатами (1 прапорщик, 32 павезьера, 15 бойцов с малыми павезами, 165 арбалетчиков). Всего же в 16 пеших ротах насчитывалось 98 конных воинов, 45 знаменосцев, 344 павезьера, 72 бойца с малыми павезами, 1808 арбалетчиков и 15 бойцов с ручницами. Набранные в 1479 г. на основании выданных 16 "листов пшиповедных" пешие роты имели в своем составе ~ 1200 пехотинцев, преимущественно стрелков, в 1496 6 пеших рот насчитывали 104 почта с 99 конными воинами, 26 знаменосцами, 44 павезьерами, 625 арбалетчиками и 235 стрелками из ручниц. Похожим образом обстояло дело и с конными хоругвями.
Нельзя сказать, что количество наемных войск, собираемых, как это было принято тогда в большинстве европейских стран, на время военных кампаний, впечатляло. Так, накануне молдавского похода короля Яна Ольбрахта на смотре в Сандомире приняло участие 12 рот пехоты с 1901 жолнером. В 1500 г. 28 рот пехоты (4000 ставок-порций) были посланы на помощь Литве, которая в это время вела войну с Москвой, в 1502 г. - туда же направились 30 рот (3172 ставки), в 1538 г. гетман Я. Тарновский выступил в поход против молдавского господаря с 44 ротами пехоты (6550 ставок).
Характерной чертой наемных коронных армий конца XV - 1-й половины XVI в. было значительное преобладание конницы над пехотой. Так, в том же молдавском походе 1538 г. Я. Тарновский имел всего 19400 коней и ставок в конных и пеших наемных ротах и хоругвях, в т.ч. 6550 в пехоте. Очевидно, что здесь сыграли свою роль как некоторое отставание польского военного дела от процессов, имевших место в ведущих военных державах Западной Европы, так и специфика самого польского общества - заставить гордого шляхтича служить в пехоте было крайне сложно. Не менее важную роль сыграла и наметившая тенденция смещения центра военных усилий Польши на юг и юго-восток, где конница в силу своей маневренности и подвижности должна была сыграть более значительную роль, нежели пехота.
Однако относительно небольшая численность наемной армии отнюдь не была недостатком. Так, гетману Тарновскому в 1531 г. под Обертыном хватило всего лишь 4452 конных воина, 1135 пехотинцев и 12 пушек для того, чтобы разгромить армию молдавского господаря Петра Рареша. Между тем 34 года назад экспедиция в Молдавию, предпринятая королем Яном Ольбрахтом против того же противника, потерпела сокрушительное поражение и не в последнюю очередь потому, что основу армии составило именно посполитое рушение. Так что можно с определенной уверенностью утверждать, что немногочисленность коронных наемных армий, обусловленная постоянной нехваткой денег на найм большего числа наемников, стимулировала дальнейшее развитие польского военного дела, стремление побеждать не числом, а умением. Коронные гетманы быстро пришли к выводу, что в этих условиях успех можно было ожидать только в том случае, если немногочисленные польские наемные хоругви и роты будут превосходить потенциального неприятеля в выучке, тактике и технической оснащенности. В итоге 1-я половина XVI в. стала в истории военного дела Польши временем постоянного поиска наилучшей формы организации вооруженных сил, их оснащения и приемов использования на поле боя. Поляки и литовцы, отмечал английский историк Р. Фрост, "с конца XV столетия продемонстрировали, что они способны успешно воспринять последние военные новинки из Западной Европе и приспособить их к требованиям войны на Востоке".
Действительно, на первый взгляд Польша и тем более Литва находились на обочине процесса развития западноевропейского военного дела, и не только его. Однако, считая себя частью Европы, его оплотом и бастионом на границе с Азией, польское общество интенсивно впитывало в себя европейские новшества, в том числе и в военной сфере. "Речь Посполитая не была страной, где делались изобретения, - отмечали современные польские историки, но она активно пользовалась всеми европейскими достижениями...". И высокая боеспособность коронной армии была обусловлена, подчеркнем это еще раз, не в последнюю очередь тем, что ее солдаты и командный состав отличался высоким профессионализмом, а также постоянным совершенствованием технического уровня коронной армии, ее тактики и стратегии. Процесс перенимания передового западноевропейского опыта военного строительства не представлял для польско-литовской военной верхушки серьезных проблем и осуществлялся по двум основным каналам. С одной стороны, опыт перенимался через общение с иностранными наемниками, которых во все возрастающем числе приглашали на службу Ягеллоны. Так, далеко не полные подсчеты показывают, что между 1506 и 1572 гг. на польско-литовской службе побывало около 11 тыс. немецких (выходцев главным образом из Пруссии и Ливонии) наемников, не считая примерно 7 тыс. чехов и венгров. Только в 1557 г. коронная армия насчитывала в своих рядах 3 тыс. наемной пехоты и 2 тыс. рейтар - все из Германии. С другой стороны, многие польские и литовские магнаты и шляхтичи служили в рядах западноевропейских армий. Например, князь Михаил Глинский, перешедший на сторону московского государя Василия III, получил хорошее европейское образование, в том числе и военное, сражаясь в рядах армий Альберта Саксонского и императора Максимилиана I.
Освоение новой военной теории сопровождалось освоением и новых технологий и технических новинок. Выше мы уже отмечали, что Польша если и отставала в военной сфере от передовых стран Западной Европы, то не намного - Тевтонский Орден не позволял ей расслабиться. В полной мере это коснулось огнестрельного оружия. На вооружении орденского войска огнестрельное оружие впервые появилось в 1362 г. Спустя двадцать лет, в 1383 г. бомбарды появились на вооружении поляков и литовцев, а уже в 1384 г. литовцы успешно применили артиллерию во время осады тевтонского замка Мариенвердер. В конце XIV в. тевтоны стали применять первые ручницы. Естественно, что и поляки не остались в стороне, обзаведясь аналогичным оружием у себя. Очевидно, что этот процесс был ускорен в результате знакомства поляков с техникой и тактикой гуситов, которые совершили в 1433 г. поход во владения Тевтонского ордена.
Правда, несовершенство первых образцов огнестрельного оружия и сама система комплектования коронной армии вплоть до середины XV в. тормозила внедрение огнестрельного оружия. Польско-литовское дворянство, подобно западноевропейскому, долго предпочитало "благородное" "белое" оружие "грязному" и "подлому" огнестрельному. Однако как только на смену посполитому рушению пришли наемные роты и хоругви, процесс внедрения огнестрельного оружия резко ускорился. Особенно хорошо это заметно было на примере эволюции состава вооружения наемных пехотных рот. Еще раз подчеркнем, что польско-литовские наемные пехотные роты были вооружены преимущественно стрелковым оружием, что отражало их второстепенную, вспомогательную роль на поле боя. Стрелки составляли основу роты, тогда как остальные виды пехоты лишь обеспечивали их действия в бою. До самого конца XV в. на вооружении польско-литовских стрелков-пехотинцев численно преобладали арбалеты как более простое в обращении оружие, чем лук, и более совершенное, нежели первые образцы ручного огнестрельного оружия. Однако по мере совершенствования последнего начиная с первых же лет XVI в. арбалеты быстро вытесняются ручницами и аркебузами.
Т.о., к середине XVI в. польская наемная пехота была перевооружена с луков и арбалетов на огнестрельное оружие - сперва на примитивные ручницы, а затем на фитильные аркебузы. При этом была отработана и тактика ее применения. Внешний вид польско-литовских "желнырей" и особенности их тактики в 1-й половины XVI в. хорошо показан на картине "Битва под Оршей" неизвестного польского художника, написанной, по мнению ряда специалистов, в 1-й половине 30-х гг. XVI в. На ней стрелки гетмана Острожского построены в 4 шеренги, причем 1-я шеренга вооружена длинными пиками, за ними стояли павезьеры, а 3-я и 4-я шеренги были вооружены аркебузами. Примечательно, что все пехотинцы были защищены шлемами типа "салад", а первая шеренга - полным доспехом по типу швейцарских пикинеров первых шеренг баталии.
При этом польская пехота не играла самостоятельной роли. Как свидетельствуют русские летописи, вооруженные ручницами и аркебузами польско-литовские "желныри" (так русские летописцы называли польско-литовских пехотинцев-жолнеров) составляли значительную часть гарнизонов литовских крепостей, которые осаждали русские войска в начале XVI в. На поле боя наемная пехота играла вспомогательную роль, поддерживая действия собственной конницы огнем из ручниц. И если в сражении на р. Ведрошь в 1500 г. желныри не сумели проявить свои достоинства, то спустя 14 лет, в уже упоминавшейся битве под Оршей своими умелыми действиями они во многом обеспечили успех польско-литовской армии. Сражение было проиграно русскими воеводами во многом именно благодаря успешным действиям польско-литовских аркебузиров, успешно действовавших против русской поместной конницы на пересеченной местности под прикрытием лесных зарослей.
Успешно освоили польско-литовские военачальники и применение артиллерии. И если в полевых сражениях они применяли ее не слишком активно - из-за ее малоподвижности, то этого никак нельзя сказать об осадной войне. Так, в 1535 г. коронный гетман Я. Тарновский быстро взял крепость Стародуб, применив до того неизвестный русским способ ускоренной атаки крепости - под прикрытием мощной артиллерийской канонады с применением зажигательных снарядов литовские саперы провели под валы Стародуба мины и проделали бреши, через которые литовские войска и ворвались в город. Русский летописец, рассказывая об осаде Стародуба, писал, что польско-литовские войска "...пришли к Стародубу месяца [июля] со всем королевом нарядом, с пушками и с пищалми, и прибылных людей с ним много иных земель король наймовал, желнер и пушкарей и пищалников, а с ними и подкопщикы. И начаша Литовские люди приступати к городу со всех сторон и начаша бити ис пушек и ис пищалей; а з города воевода князь Федор Овчина против велел стреляти из пушек же и ис пищалей и битися с ними з города крепко; а того лукавства подкопывания не познали, что наперед того в наших странах не бывало подкопывания. Воеводы же Литовские, оступив град, да стали за турами близко города, да и подкопывалися, и город зажгли и взяли...". И, видимо, отнюдь не случайно в 1520 г. в коронной армии была учреждена должность начальника артиллерии (praefectus artilleriae), которым стал Я. Сташковский.
И даже в коннице, этом наиболее консервативном роде войск, в рассматриваемый период хорошо заметны серьезные изменения как в структуре, так и в тактике. Как отмечали польские историки, "...сербское и татарское влияние привело к изменениям в польской коннице, которая стала более подвижной...". Это выразилось прежде всего в том, что прежние тяжеловооруженные "копийничьи" хоругви, недостаточно подвижные и эффективные в изменившихся условиях борьбы, исчезли, а число "копийников", этого польского аналога французских gens d'armes, сократилось до предела. К 1573 г. они составляли всего лишь 8 % польской конницы. В конных хоругвях служили теперь по преимуществу конные стрелки и гусары - новый вид легкой конницы, заимствованный поляками и литовцами около 1500 г. на Балканах. Как и прежде, чисто гусарских или стрелковых хоругвей не было, и различались они лишь соотношением стрелков и более тяжело вооруженных всадников.
Дальнейший процесс "ориентализации" польско-литовской конницы привел к тому, что стрелковые хоругви были полностью вытеснены казацкими (первой казацкой хоругвью стала набранная в 1551 г. хоругвь ротмистра Б. Претвича, в которой насчитывалось 117 казаков и 87 гусаров). И если в гусарских хоругвях соотношение стрелков и гусар составляло примерно 1:1, то в казацких - 3 к 1 в пользу казаков. Главным и наиболее характерным отличием казацких хоругвей перед прежними стрелковыми конца XV - начала XVI в. стало полное вытеснение арбалета луком. В быстротечных схватках с легкой татарской и московской конницей скорострельность значила больше, чем бронебойность, а именно в этом лук и превосходил арбалет. По той же причине медленно внедрялось в комплекс вооружения польско-литовской конницы огнестрельное оружие. Так, в 1531 г. под Обертыном в 24 конных хоругвях (4452 коня) на вооружении имелось всего лишь 410 рушниц (польский вариант аркебузы), и то они использовались спешенными всадниками - заряжать фитильную аркебузу и стрелять из нее, сидя в седле, было крайне затруднительно. Поэтому неоднократные требования коронных и польных гетманов относительно увеличения числа рушниц в конных хоругвях (как, например, в 1525, когда инструкцией ротмистрам было предписано в почте из 3-6 коней обязательно иметь 1 аркебузу) не соблюдались. Только с появлением колесцовых пистолетов и карабинов огнестрельное оружие стало все чаще и чаще использоваться польской конницей, в особенности гусарами.
Ориентализация польско-литовской конницы не могла не сказаться и на тактике армий Речи Посполитой. К середине XVI в. под влиянием непрерывных схваток с татарами и русскими окончательно сложилось т.н. "старое польское уряженье" - характерное для польско-литовской армии XVI - 1-й половины XVII в. тактическое построение. Пехота и артиллерия перед битвой, как правило, занимала позиции в вагенбурге, заимствованном поляками и литовцами у чехов. Они выступали в роли своего рода крепости, опираясь на которую конница получала возможность перестраиваться после неудачной атаки. Сама конница выстраивалась на поле боя в расчлененные по фронту и глубине боевые порядки, позволявшие осуществлять маневр хоругвями во время сражения и наращивать силу удара из глубины. В 1-й линии боевого порядка, т.н. "гуфе чельном" становились тяжеловооруженные (gravioris armaturae) хоругви (сперва копийничьи, а затем гусарские), а на флангах-"рогах" занимали место легкие (levioris armaturae) стрелковые и казацкие хоругви - "посылковые гуфы". 2-ю и 3-ю линии составляли опять же легкие хоругви - "черные гуфы" и "стражники". Наконец, 4-ю линию, резерв польного гетмана, составляли несколько отборных тяжелых хоругвей, вступавших в бой в решающий момент.
Естественно, что при использовании такого сложного боевого порядка резко возрастали требования к профессионализму, дисциплине и подготовке как рядового, так и командного состава коронной армии. Недисциплинированное, плохо сколоченное, неспособное к слаженному маневрированию на поле боя посполитое рушение не могло использовать с должной эффективностью такой боевой порядок. В итоге всеобщее посполитое рушение (expeditio generalis), созванное в последний раз в 1537 г., в дальнейшем существовало только на бумаге. Попытки созвать его в 1544, 1552, 1563 и 1569 гг. успеха не имели. Сохранилось лишь, и то главным образом на юге и юго-востоке, где особенно ощутима была татарская угроза, выставляемое воеводствами посполитое рушение (expeditio particularis). Последнее имело место в 1509, 1516, 1519, 1520, 1522, 1524, 1527 и 1558 гг. и действовало с большим успехом, нежели всеобщее, так как в данном случае шляхта знала, за что именно она воюет, и высокий моральный дух позволял компенсировать недостатки в подготовке шляхетских хоругвей.
Облегчение вооружения и амуниции, высокий профессионализм и "втянутость", привычка к войне способствовала и росту маневренности и подвижности польско-литовских армий. Так, в 1581 г. 5,6-тыс. конный отряд литовского польного гетмана К. Радзивилла в течение одной кампании совершил рейд в 1400 км, а в 1615-1616 гг. 2-тыс. конный отряд А.-И. Лисовского проделал 2000-км рейд.
В целом, анализ основных особенностей польского военного дела 1-й половины XVI в. позволяет утверждать, что поляки сумели усвоить основные положения военной революции, но отнеслись к западноевропейскому опыту творчески, с учетом тех реалий, в которых им приходилось действовать. Так, к примеру, если к концу XV в. западноевропейские армии снова стали в основе своей пехотными, то польско-литовские наемные армии были преимущественно конными. И это вовсе не было свидетельством некоего отставания военного дела Речи Посполитой от Западной Европы. Напротив, военная элита польско-литовского государства, будучи прекрасно осведомлена о последних западноевропейских военных новинках, взяла на вооружение только то, что действительно способствовало росту боеспособности коронной армии в действиях специфического юго-восточного ТВД. И если экспедиция короля Яна Ольбрахта в Молдавию в 1497 г. завершилась полным провалом не в последнюю очередь потому, что его армия состояла главным образом из посполитого рушения, то в 1531 г. коронный гетман Я. Тарновский наголову разгромил под Обертыном численно превосходившее его армию войско молдавского господаря Петра Рареша, имея в своем распоряжении исключительно наемные войска. Так что можно согласиться с мнением современных польских историков (но с одной оговоркой - когда интересы короны, знати и шляхты совпадали и сейм соглашался финансировать найм большой армии. К сожалению, в отличие от Франции, в Речи Посполитой случалось это не так уж и часто, а с течением времени все реже и реже), когда они утверждают, что "...военная мощь Речи Посполитой была сопоставима с другими странами (например, с Францией), а боеспособность наемной армии очень высока...".
В этой связи необходимо отметить, что в Речи Посполитой очень рано, едва ли не в числе первых в Западной Европе, осознали необходимость содержания постоянной армии. Причиной тому была татарская угроза, о которой уже говорилось выше и которая стала следствием активной политики Ягеллонов на юго-востоке Европы. Вызванное этим обострение отношений с Османской империей способствовало и росту напряженности с отношениях с вассалом Порты Крымским ханством. Татары, чьи мобильные отряды в середине XV в. (1448, 1450 и 1452 гг.) совершили первые крупные набеги за ясырем в пределы владений Ягеллонов, представляли в определенном смысле более опасного и серьезного противника, чем Орден, тем более что полякам еще было нужно приспособиться к борьбе с новым и необычным неприятелем.
В изменившихся условиях в полный рост встал вопрос о создании более или менее постоянной армии, способной нести службу в южных воеводствах Польши для обороны от крымской угрозы. Обычная практика, когда в преддверии войны корона выдавала ротмистрам соответствующие документы для набора наемников, а после завершения кампании набранные роты и хоругви распускались до очередной военной тревоги, не годилась. Татары в силу своей "неправильности" были не тем противником, который дал бы время для набора армии, и для противостояния татарским набегам корона нуждалась в постоянной силе, способной оперативно отражать очередное вторжение кочевников. Еще в 1479 г. короной впервые были выданы "листы пшиповедны" для набора 16 рот пехоты и 17 конных хоругвей (примерно 1200 ставок-порций и 60 коней в пехоте и 900 коней в коннице), которые должны были нести т.н. "оброну поточну" (obrona potoczna) на южном рубеже. В дальнейшем эта практика получила свое продолжение, хотя нанимаемые ежегодно контингенты наемников никогда не были многочисленны, о чем свидетельствуют данные следующей таблицы.
Дело было в том, что содержание наемных рот обходилось недешево и опустошало королевскую казну, и без того не слишком полную. Длительное военное напряжение создавало серьезные проблемы, как это было в начале XVI в., когда тяжелая война с Москвой полностью истощила коронную казну. После смерти короля Александра в 1506 г. долг польской короны составлял 170000 злотых и преемник покойного Сигизмунд I был вынужден резко сократить численность "оброны поточной". Сейм крайне неохотно выделял короне средства на содержание постоянного войска, и подвигнуть его на введение чрезвычайных военных налогов могла только действительная опасность. Так было, к примеру, после того, как в 1526 г. венгры были разбиты турками под Мохачем и сейм, встревоженный возможностью масштабного турецкого вторжения, постановил для содержания наемных войск взять с каждого лана по 16 грошей. Однако уже на следующий год стало ясно, что турки пока не планируют наступление на север, а в 1533 г. с Портой и вовсе был заключен "вечный мир", который действовал почти целое столетие. Естественно, что в этих условиях добиться от сейма значительных средств на содержание постоянной наемной армии было невозможно и в отсутствие серьезной военной угрозы, даже при благоприятной экономической конъюнктуре коронная казна не располагала средствами для того, чтобы содержать более или менее значительную по численности постоянную армию. В итоге войска "оброны поточной" временами сокращались до минимума - так, в 1536 г. службу на границе несли всего лишь 7 пехотных рот с числом ставок 500 и 22 конных хоругви (1595 коней), а в 1540 г - 7 рот с 500 ставками и 28 хоругвей с 2490 конями. Этих сил вкупе с частными армиями магнатов в принципе хватало для того, чтобы отражать набеги небольших татарских отрядов.
Большего же на то время ожидать было невозможно. Нельзя было требовать от польско-литовского общества того, чего не было еще даже в Испании, Франции и Священной Римской империи. Военная революция стоила недешево, а польская корона была весьма ограничена в средствах. Получить дополнительные деньги можно было только с согласия сейма, однако последний крайне неохотно шел на установление новых налогов на содержание наемной армии и вообще на какие-либо перемены в этой сфере. Однако это было практически невозможно. Как отмечали современные польские историки, на рубеже XV/XVI вв. в Польше сложилось политическое равновесие между королем, магнатерией и шляхтой, которое "препятствовало введению каких-либо принципиальных новшеств в сфере управления государством".
В итоге польская корона, довольствуясь достигнутым, пыталась решать серьезные внешнеполитические задачи, опираясь на весьма немногочисленные силы. При этом, указывали польские историки, "...ни с финансовой, ни с военной точки зрения Речь Посполитая была не в состоянии сделать необходимое усилие, чтобы воплотить в жизнь возможности, которые открыла перед ней династическая политика Ягеллонов". Это тем более представляется странным, учитывая, что государство Ягеллонов имело необходимые людские, финансовые и материальные ресурсы для того, чтобы стать настоящей империей. Однако этого не произошло. Почему? Польские авторы полагают, что первопричина находится в той самой политической системе, которая формировалась в польско-литовском государстве в это время. Эта система, по их словам, "...была неспособна вести экспансию с помощью военной силы...".
козак душа правдива, як не горiлку п'є, то вошi б'є, а все не дармує
|
все сообщения
|
|
|
|
Чекист
|
Дата: Воскресенье, 02.10.2011, 00:31 | Сообщение # 6
|
Горный Элф
Группа: Авторы
Сообщений: 1566
Награды: 22
Статус: Offline
|
кому надо, есть в ПДФ выпуски "Сержанта" по польской армии этого периода
"...я,как гой, натурал, и следовательно,антинорманист..." (с)
|
все сообщения
|
|
|
|
curser
|
Дата: Воскресенье, 02.10.2011, 11:22 | Сообщение # 7
|
Живопыра
Группа: Станичники
Сообщений: 1734
Награды: 18
Статус: Offline
|
Прикрепления: 8595999.gif(201.4 Kb) · 2786349.jpg(163.3 Kb) · 3315122.jpg(158.0 Kb) · 9606421.png(203.7 Kb)
|
все сообщения
|
|
|
|
curser
|
Дата: Воскресенье, 02.10.2011, 11:33 | Сообщение # 8
|
Живопыра
Группа: Станичники
Сообщений: 1734
Награды: 18
Статус: Offline
|
Quote (Чекист)
есть в ПДФ выпуски "Сержанта" по польской армии этого периода
И че там есть сабли , седла какие ? Вот у московита ( от Герберштейна ) четко видно саблю с тяжелой елманью , седло с длинной пологой задней лукой , саадак , тегиляй - этот парень явно фектованием не увлекался - стрелковый бой и короткая сшибка .
А вот поляк - ноги почти прямые , шпоры , копье - этот для копейного боя парень . А литвин практически тот же московит .
|
все сообщения
|
|
|
|
Чекист
|
Дата: Понедельник, 03.10.2011, 01:40 | Сообщение # 9
|
Горный Элф
Группа: Авторы
Сообщений: 1566
Награды: 22
Статус: Offline
|
особо вдумчиво не рассматривал,да, особо не разбираюсь) Немного не по тому периоду приоритеты.
Надо - мыло в личку пишите )
"...я,как гой, натурал, и следовательно,антинорманист..." (с)
|
все сообщения
|
|
|
|