…Сильный ветер гнал по небу низкие чернильные облака. Флюгера протяжно скрипели. Высокие волны с холодной яростью бросались на берег в напрасной надежде пробить бастионы скал. На горизонте молнии судорожно били в океанскую твердь.
Марвин, сидя в гамаке, курил. Кровать сиротливо стояла в углу – он ей не пользовался. Не изменяя себе, Марв даже на суше продолжал спать в гамаке.
Добрая можжевеловая трубка тянула хорошо, горячо… Через полчаса нужно будет добавить масла в мощный прожекторный фонарь, что в ясную погоду виден на многие мили, предупреждая мореходов о близости суши.
Шумно ударил ливень, выбивая причудливые ритмы на черепичной крыше. За стеной дождя скрылась линия берега. Только гул волн напоминал о том, что море никуда не делось.
Глоток пряного рома освежил пересохшую гортань. Тепло растеклось по телу, будоража кровь, как в прежние времена…
“Поднять стаксели, грот и бизань!” – словно наяву слышится зычный голос капитана Эдберта, - “Пошевеливайтесь, иначе дружно на пир к Морскому Отцу отправимся!”
От нахлынувших воспоминаний руки непроизвольно судорожно сжали кружку.
То, что было, ушло безвозвратно…
“Фальшборт!!! Товсь! Пли! Эй, на бакборте, уснули что ли, акулья сыть?!”
Одним залпом Марвин допил ром и потянулся за бутылкой – плеснуть еще. Прожектор сиротливо моргнул.
“Ах, да! Добавить масла”, - поднявшись из гамака, бывший мореход наполнил фонарь горючим.
Шторм за стенами даже и не думал утихать.
“Поднять паруса! Бакборт, ЗАЛП!!!”
Показалось или, действительно, раздался пушечный выстрел? Или раскаты грома сыграли дурную шутку? Если слух еще не подводит его, то это означает, что чей-то корабль терпит бедствие неподалеку. Сердце Марвина сжалось, но он ничем сейчас не смог бы помочь терпящим кораблекрушение.
В шуме грозы раздался еще один орудийный залп…

Казалось, кошмарная ночь никогда не кончится. До рассвета ярилось небо и билось море.
Но лишь лучи восходящего солнца вызолотили морскую гладь, мир обрел новые яркие краски, пробуждаясь после ненастья. Крики выбравшихся из укрытий чаек возвестили наступление нового дня.
Только не всем суждено было встретить рассвет.
В полумиле от берега на рифах лежал разбитый остов судна. Легкий бриз трепал остатки изорванных парусов, и волны плескались у пробитого днища.
Застывший на утесе Марвин с болью в душе смотрел на позолоченные буквы на борту корабля. Он и так узнал бы его из тысячи. Шхуна-бриг «Карамболь», принадлежащая капитану Эдберту. Вернее то, что от нее осталось…
“Неужели никто не выжил?” – взгляд Марва судорожно скользил по линии берега и внезапно замер.
На пляжной гальке лежала худая тростинка тела…

Превозмогая боль в спине, Марвин бежал со всех ног. Спотыкался и падал, обдирая в кровь колени и руки.
Вдруг, этого несчастного еще можно спасти…
Не зря бывший моряк бежал. Потерпевший кораблекрушение оказался жив. Вернее жива. Ладонь Марвина нашла заветную жилку на шее девушки. Жилка слабо пульсировала под бледной кожей, но дыхание было ровным.
Смотритель тихо коснулся густой паутины белых, словно пенные буруны, волос девушки – проверить, нет ли раны. К счастью голова была цела. Похоже, что девушка попросту спала.
Удивительно, что она выжила. Одна из всей команды. Остальных, видимо, поглотила пучина. Иначе, Марвин не сомневался, выжившие добрались бы до берега.
“Морской Отец, это настоящее чудо!”
Кое-как, скрипя зубами, он донес несчастную до башни и уложил на кровать.
“Неужели это малышка Лиззи так выросла… Как изменилась… Просто красавицей стала”, - Марвин помнил дочь капитана Эдберта костлявым подростком. В свои пятнадцать, когда Марвин оставил морской промысел, Лиззи больше походила на мальчишку: высокая, худощавая, с коротко остриженными волосами. Теперь же – привлекательная молодая женщина, настоящая невеста…
Бывший моряк улыбнулся. Он был очарован.
Длинные волосы… еще по девичьи пухлые губы цвета нежного розового коралла… тонкие полумесяцы высоких бровей… нежная бархатная кожа… - в них нельзя было не влюбиться.
“Размечтался, болван”, – укорил он себя, - “да Эдберт вмиг бы уши обрубил за такие помыслы!”
Лиззи вскрикнула во сне и застонала. Наверное, вновь переживала перипетии минувшей ночи. Оставлять ее дольше наедине с кошмаром, Марвин не намеревался. Пора было привести девушку в чувство.
- Лиззи! – негромко позвал он ее, - Проснись, Лиззи!
Девушка открыла глаза, и Марвин на мгновение утонул в двух сияющих изумрудных океанах.
- Кто вы? - испуганно прошептала она и попыталась сесть. И в тот же миг ее взгляд наполнился болью. Она опустила глаза на свою лодыжку, и Марвин понял, в чем дело. Нога была сломана.
Бывший матрос мысленно обругал себя последними словами, за то, что сразу не осмотрел Лиззи целиком. Лодыжка опухала, и срочно требовались компресс и перевязка. Не говоря ни слова, Марвин бросился искать все потребное. Благо, что бечева, несколько дощечек, тряпки и остатки рома нашлись очень быстро. Поставив компресс и соорудив на лодыжке подобие лубка, он, наконец, произнес:
- Я – Марвин. Ты не помнишь меня?
Девушка отрицательно покачала головой.
- «Карамболь», Лиззи. Я служил у твоего отца на корабле. Вспомни. Я не сильно изменился за эти годы… по крайней мере так говорят…
В ее изумрудных глазах на мгновение загорелся огонек. Но тут же погас, словно задутый налетевшим шквалом.
- А Большого Боба помнишь? – спросил Марвин, теряя надежду.
- Нет, - тихо ответила она, отводя взгляд.
- И отца… отца не помнишь? Капитана Эдберта…
Уткнувшись в подушку, Лиззи разрыдалась. И Марвин понимал ее. Он слышал о случаях потери памяти у людей потерпевших кораблекрушение, и ему было искренне жаль девушку. Впрочем, как говаривал мсье Док на «Карамболе»: должный уход и внимание, а остальное приложится.
Чем-чем, а окружить Лиззи заботой и теплотой Марвин был готов хоть сию минуту… и до конца жизни …

Прошел месяц. Лодыжка Лиззи заживала. И Марвин, как мог, старался восполнить пробелы в памяти девушки. Хотя о чем ином может говорить моряк, как ни о море… Матросские байки, струившиеся теплым течением, не подходили к концу.
Даже у самого Марвина с души камень свалился. Когда есть с кем поговорить, поделиться горем и радостями, и тебя готовы выслушивать, ловя каждое слово… Бывшему матросу начало казаться, что это и есть оно – счастье. Он уже не представлял дальнейшую жизнь без Лиззи… и девушка, казалось, отвечала ему такой же привязанностью.
…Они стояли на краю утеса, пытаясь заглянуть за окоем. За ту грань, где небо сливается с морем – за горизонт. Прохладный восточный ветер трепал белизну волос Лиззи, пытаясь забраться под куртку.
Девушка зябко поежилась и прижалась к груди Марвина. Он обнял ее, и его сердце учащенно забилось.
- Знаешь, чего мне больше всего сейчас хочется? – Лиззи подняла изумрудные глаза на Марвина. В уголках отчего-то блестели предательские капли слез.
- Чего, малышка?
- Я хочу домой… - еле слышно прошептала она, - домой… в море…
Комок в груди остановился, готовый разорваться.
- Лиз, я… - слова не хотели покидать губ.
“А на что ты рассчитывал, гарпун тебе в брюхо? Кому ты нужен, калека, кроме самого себя?”
- Марвин, море мой дом… я не могу без него!
- Ты все вспомнила… - сердце сдавило пудовыми тисками.
“Влюбился, как мальчишка. В мечту. Забыл о действительности. Не хотел голос разума слышать. Так вот она – расплата…”
- Я ничего не забывала.
И она поцеловала его. Первый раз.
Плеск бесконечных волн и тихий шелест пены. Протяжные крики чаек… таких же одиноких, как и ты сам… Ласковый бриз в спутанных волосах. Хлопанье парусов, силящихся поймать попутный ветер, который шепчет… шепчет о нежности и любви… и страсти… Привкус соли на губах… как ты сладок… - такое бывает когда целуешь… целуешь море…
- Ты не Лиззи, - произнес он, наконец, - ты Морская Дева, ундина… тебя тогда случайно выбросило на берег, - он отвернулся. Некогда бравый матрос едва сдерживал слезы. Слезы обиды, - уходи. Иди домой. Не мучай меня.
- Марв… - она робко тронула его за локоть, и он не захотел его отдернуть. Не захотел или не смог, - ты не понял. Я не могу без моря, но и без тебя я тоже… Для тебя я готова стать кем угодно. Только пойдем домой вместе…
- Но как?
- Идем. Мы сможем. Слышишь, море шепчет…
Стало неожиданно легко. Даже всегдашняя боль в спине прошла. Счастливая улыбка озарила бывшее хмурым лицо. Он повернулся.
Лица нежно коснулся теплый ветерок. Не тот, что веял с востока – зюйд-вест. Уши поймали рокот прибоя и далекие вопли чаек. А губы… губы вновь ощутили такой сладкий вкус соли…
…Держась за руки, они шагнули с утеса. Туда. За горизонт. Где небо, склонившись, море целует…