|
Интервью и статьи о литературе и писательстве
|
|
Кержак
|
Дата: Вторник, 12.07.2011, 08:16 | Сообщение # 1
|
Батько
Группа: Атаман-отставник
Сообщений: 16021
Награды: 39
Статус: Offline
|
М Веллер
http://roizman.livejournal.com/943515.html#cutid1
Писателя Михаила Веллера, не погрешив против истины, можно назвать самым популярным писателем современности. Тиражи его книг не опускаются ниже 100 000 экз. И, кроме того, переиздаются многократно. И это при том, что творчество Веллера – литература наивысшего порядка, честная и безупречная.
Колумб: Михаил Иосифович, что Вас связывает с Эстонией? Вы там выросли?
Михаил Веллер: В Забайкалье я вырос, а в Эстонию в 1979 году я переехал из Ленинграда книжку издавать, там был шанс, в других местах шансов не было.
К.: Про Вас часто пишут, что Вы сменили порядка тридцати профессий…
М.В.: «Сменил» - это когда бросаешь одну профессию, потом другую… Были, конечно, какие-то сезонные заработки, которые я никогда не рассматривал как постоянные. Профессия у меня одна. Я закончил Ленинградский университет, филологический факультет, русское отделение. В принципе, лучшая площадка русской филологии в стране.
К.: Кто-то из людей значительных с Вами учился?
М.В.: Я думал, со мной на одном курсе учился Сергей Иванов, а он, оказывается, учился на пару лет позже. Он должен был меня знать – младшие всегда знают старших, а я его - нет. Он занимался английской филологией. Зато теперь он стал генералом….
К.: Он и сейчас - англоман. На посту министра обороны – англоман.
М.В.: Что ж в этом плохого?
К.: Когда человек идёт учиться, он знает, кем он станет и как будет при помощи своей профессии зарабатывать деньги. Вы шли учиться, зная, что будете писателем? Как в то время в той стране – в СССР можно было на это рассчитывать?
М.В.: Я не мог этого знать, но полагал, что должно получиться… Что уж, я - совсем дурак? Я имел намерения, серьёзные намерения. В наши времена я бы учиться не пошёл, но тогда – либо ты идёшь в институт, либо в армию. Идти в армию я не хотел, не потому, что я её боялся, у меня всегда было нормально со спортом, дать по морде. Но потеря трёх лет - тогда забирали на три года... Я не расчитывал узнать там что-нибудь новое, если бы на год - пошёл бы из интереса, а на три – на хрен надо? Я хотел тогда именно на русскую филологию.
К.: Вы с рассказов начинали?
М.В.: Да.
К.: Сколько времени прошло между Вашим первым рассказом и первой публикацией?
М.В.: Около 12 лет. 71-й и 83-й… Как раз 12 лет. А от первой попытки публикации в прессе – в 76-ом – почти 7 лет.
К.: А каким был Ваш самый первый литературный опыт, то, что Вы вообще впервые в своей жизни написали?
М.В.: Самый первый рассказ я написал в 8-м классе. Это была классическая графомания начинающего, жаль не сохранил его. Обычно, начинающие избирают что-нибудь жестоко-романтическое... Молодой писатель инстинктивно чувствует, что должен быть люфт между жизнью и литературой, что не должно отображать жизнь фотографически. Но как сделать этот люфт он не знает, он не понимает, и идёт по самому простому пути: переносит действие в «не здесь» и в «не сейчас». Характеры наивно и неумело изображены, натура – это те, кто ходит вокруг него, либо друзья, либо персонажи, прочитанные в других книгах.
К.: А этот люфт у молодых писателей должен быть, или он может и не быть?
М.В.: Оно так на самом деле и есть, но так считают не все. Сейчас вообще очевидно снижение критериев, требований к искусству. Мы наблюдаем феномен успеха людей, в принципе не подпадающих под термин «искусство». Хилые, вялые копировщики начинают пользоваться бешеным успехом, ибо они понятны совершенно воспринимателю, а критика ставит знак качества: проверено, мин нет! И все объявляют: вот - оно, отлично, прекрасно и здорово... Чукотский метод: «что вижу – то пою» на самом деле малоинтересен, это грубая журналистская работа.
К.: И все-таки, кого бы из современных русских писателей Вы обозначили?
М.В.: Я не знаю. Неинтересно… неинтересно.
Что они там пишут? Я тут время от времени что-нибудь куплю, раскрою, что за ёлы-палы? Не получается читать.
К.: Язык ужасный? А ведь это тоже, можно сказать, Ваши коллеги пишут – филологи, лингвисты?
М.В.: Язык, кроме системы логической, кроме системы информационной, является системой интонационной. И если у человека языкового слуха нет, то научить его этому уже невозможно, потому что, во-первых, это закладывается в первые годы жизни, во-вторых, есть люди, которые лучше могут понимать, а есть - которые хуже. Так вот, как правило, лингвисты не имеют языкового слуха напрочь. И когда ты читаешь, что они пишут - это невозможно читать. Эти абзацы в треть страницы написаны так, что дочитав до середины, ты не понимаешь, что было в начале, и о чём здесь вообще говорится. Писать так нельзя, человек, который так пишет, русским языком не владеет. Он его не слышит. Если он его не слышит, то что он может рекомендовать? Я просто страдал на первом курсе, отчего я такой тупой, они - великие лингвисты, а я – тупой. Но лет через пятнадцать этой тупости я стал думать иначе. Просто для тренинга брал страницы и переписывал нормальным языком. Пе-ре-пи-сы-ва-ет-ся. Но пока перепишешь, вспотеешь, настолько всё уродливо. Это как узлы на ботинках развязывать, намоченные.
Писать надо так, чтобы хотелось перечитывать. Как сказал замечательный Ежи Лец: «Книги, которые не стоит читать дважды, не стоит читать и единожды».
Литература – это когда уголь пылающий видно, это то, от чего трясёт, и когда говорится то, чего не сказать будет подлостью. Вот это литература, верх литературы. Это не отрицает все другие виды, жанры и стили, но верхом литературы является то, от чего колотит.
К.: Поэтому написана книга «Великий последний шанс»? Но скажите, ведь если так серьёзно относится к сегодняшней ситуации, к власти, как можно жить вообще? Может быть лучше не относится к этому никак? Иначе обязан будешь думать только об этом и заниматься только исключительно этим?
М.В.: Вот Антон Иванович Деникин, его недавно перезахоранивали, - вождь белого движения - закончил свою борьбу с большевиками словами: «Ну вас всех на х…, сил нет, с вами не договоришься, я уезжаю в Париж». И уехал в Париж. Против России вообще никогда не выступал.
К.: Михаил Иосифович, для Вас как для литератора значима какая-либо религия или идеология?
М.В.: Мне кажется, я принадлежу или к одной из еретических сект, которые всегда существовали на протяжении христианства и говорили, что посредничество между человеком и богом - это узурпирование и бред, или к протестантизму в его лучших образцах. Есть человек, и есть Господь, можешь молиться вместе, можешь молиться врозь, можешь вообще не молиться, самое главное – живи так, как надо. В Ватикане делалось такое, что по ограниченности воображения и средств, православная церковь себе позволить не могла, она была под государем, изначально подневольная, приказная. Римская церковь возникла как протест свободных людей против государственной власти, а российское православие возникло как насаждаемая княжьей рукой через дружину религия, которая должна была и духовно подчинять народ власти стольного князя.
К.: Тем не менее, каждый писатель – продукт определенной культуры.
М.В.: Помните, был такой чудесный фильм: «Оклахома как она есть». Нефтяная лихорадка, самое начало двадцатого века. Между героями завязывается разговор, о том, что она, владелица нефтяной скважины, да, мужчин терпеть не может. Он спрашивает про женщин - женщины вообще уродины, и их терпеть нельзя, и мечтательным голосом говорит, что хотела бы принадлежать к третьему полу… Так вот, мне не удалось обнаружить никакую конкретную культуру, с которой я мог бы себя стопроцентно идентифицировать. Наверное, я в этом отношении космополит, понятно, в основном европейской культуры. И русская культура большей частью принадлежит к европейской, просто у господ японцев, китайцев, индусов есть некоторые моменты, где они в чём-то мудрее и тоньше европейцев.
К.: Вам доводилось с Довлатовым пересекаться? Вас часто сравнивают.
М.В.: Нет. Причём у меня есть вещь: «Ножик Серёжи Довлатова», а вторая часть называется «Не ножик, не Серёжи, не Довлатова», вот там написано всё, что можно сказать по этому пункту. Лично мне представляется, что у меня с Довлатовым нет вообще ничего общего. По каким-то моментам внешнего атрибутирования мы можем совпадать: это Ленинград, это Таллин, это статус непечатающегося, это легкое ироническое письмо у одного, и «Легенды Невского проспекта» - только «Легенды Невского проспекта», которые составляют, ну, допустим, процентов семь из всего написанного - у другого. И всё. А поскольку читатель, как и любая другая публика, оперирует лобовыми клише: «на солдатах должны быть погоны», получается такое деление по группам.
К.: Чем Вы сами объясняете свою популярность?
М.В.: Знаете... я вот не совсем понимаю, чем можно объяснить популярность Гришковца. Я думаю, любое приличное произведение любого рода искусства многозначно и допускает ряд трактовок. А если сравнивать, представьте: имеется вот такой шар-многогранник, и тот, кто наиболее развит эстетически, умственно, как угодно, он может видеть много этих граней, а тот, кто развит мало или однобоко, видит только одну грань. Причём, один видит одну, другой - другую, третий – третью, и поэтому они не согласны друг с другом относительно какого-либо произведения. Поэтому, если произведение и искусство многогранно, то они находят неожиданных потребителей, неожиданных потому, что потребитель видит, допустим, из 11 граней - 3, и у него эти 3 складываются в такую комбинацию, что автор может удивиться, потому, что он задумывал 10, а 11-я как-то вот образовалась. И тех, кто оценивает вещь на сто процентов – не так уж много, больше тех, кто на 20, а то и на 10%.
К.: Есть какое-то личное, субъективное отношение с собственным произведением? Когда книга закончена, Вы продолжаете видеть её, жить ею?
М.В.: Когда как. Но со временем это в большей степени проходит. Когда проходит сильно, когда не сильно.
К.: Со временем человек становится старше, у него развивается иная система ценностей. Вам приходилось испытывать сожаления: сейчас бы исправить, зачем написал?..
М.В.: Нет. Конечно, нет.
К.: Возможно, это и есть критерий честного творчества?
М.В.: Наверное. Вот смотрите, Микеланджело прожил 90 лет, а Давида он изваял, допустим, в тридцать два, и когда он в девяносто смотрел на Давида, разве он хотел его исправить? А Дюма, который в семьдесят лет перечитывал «Трёх мушкетёров», написанных в 44, и тихо плакал? Когда сын спросил, чего он плачет, тот ответил: «Какая, всё-таки, хорошая книга».
К.: Есть у Вас нереализованные задачи? Ну, не задачи, намерения?
М.В.: Я уже лет пять собираюсь летом устроить себе месяц праздника и написать сборник любимых анекдотов под своей редакцией. Летом это отдых, это необременительно, это приятно. Это душевно. Хороший анекдот - тоже искусство.
К.: Михаил Иосифович, есть что-то, о чём Вас никогда не спрашивают, а Вам бы этого хотелось?
М.В.: К этому вопросу я не готов. Ну ничего себе, вопросик. В году, приблизительно, 79-м мои рассказы не печатали, и вдруг журнал «Знание – сила» решил взять у меня интервью. Они хотели меня напечатать, но пока хотели, меня напечатала «Химия и жизнь», и они решили взять у меня интервью. Я был счастлив: интервью, разворот в журнале, тираж тысяч шестьсот – семьсот! Интервью в этот год в результате слетело. Я, конечно, переживал. Потом подумал: ну и что? И решил, что сам у себя могу неплохо взять интервью. Из этого получился рассказ «Интервью со знаменитостью». В результате, все, что у себя хотел спросить – спросил. И ответил.
|
|
все сообщения
|
|
|
|
|
|
Каури
|
Дата: Четверг, 16.02.2012, 21:25 | Сообщение # 2
|
Хранительница
Группа: Хранительница
Сообщений: 14497
Награды: 153
Статус: Offline
|
17 правил написания книг от кого-то знаменитого
1. Никогда не оставляй свое самое лучшее напоследок. Раскрывайте себя незамедлительно, а потом посмотрите, что произойдет. Чем лучше начало, тем лучше продолжение.
2. Открытие абзаца, предложения, строки, фразы, слова, заголовка - есть начало важнейшей части вашей работы. Это задает тон и дает читателю понять, что вы командующий писатель.
3. Первая обязанность писателя - развлекать. Читатели теряют интерес с описаниями и абстрактной философией. Они хотят развлечений. Но они чувствуют себя обманутыми, если развлекаясь, ничему не научились.
4. Покажи,а не рассказывай или тенденциозно излагай.
5. Голос намного важнее чем картинка.
6. Произведение намного важнее чем что-либо. Читатели (и издатели) заботятся меньше всего об умении чем о содержании. Вопрос, который они задают не “Как вы достигли того, чтобы стать писателем?”, но “Насколько хорошо написано произведение?”.
7. Эти правила достаточно противоречивые. Такова природа правил в искусстве.
8. Все записи создают конфликт. Уделите качественное внимание оппозиции и хорошим строкам. Власть антагонистов должна равняться власти главных героев.
9. Часто переключайтесь (к примеру, поставьте себе аську на телефон). Пробуйте предложения разной структуры и типа. Создавайте хорошее сочетание повествований, описаний, экспозиций и диалогов.
10. Будьте осторожны со словом. Одно слово, как капля йода в галлоне воды, может изменить цвет вашего манускрипта.
11. Обеспечьте читателя завершением. В последних предложениях рассказа откликается что-то, что произошло раньше. Жизнь идет по кругу. “Если в первой вашей главе есть пистолет, то пистолетом заканчивается книга” (Эн Рул)
12. К концу работы, конфликт следует достичь некоего разрешения. Необязательно счастливая концовка.
13. Корректируйте, исправляйте. Вы никогда не получите хороший результат с первой попытки.
14. Избегайте чрезмерное использование прилагательных и наречий; доверяйте точности ваших существительных и глаголов. Глагольная форма: чем короче, тем лучше. Избегайте пассивной формы, клише и избитых фраз.
15. Будьте заинтересованы каждым предложением. Будьте лаконичными. Первый редактор Хемингуэя в Kansas City Star дал ему следующие правила: “Используйте короткие предложения. Используйте короткие абзацы. Используйте решительный английский. Будьте позитивными.” Позже Хемингуэй об этих советах сказал: “Это лучшие правила писательского мастерства, которые я когда-либо знал”.
16. Если вы можете быть неправильно истолкованы, вы будете.
17. Нет правил для того, чтоб хорошо писать. Тот, кто с успехом нарушает правила - является истинным художником. Но: для начала изучайте правила, практикуйтесь, доведите свое умение до мастерства. “Вы не можете перешагнуть то, что вы не знаете.” - Шри Нисаргадатта Махарай.
|
|
все сообщения
|
|
|
|
|
|
Каури
|
Дата: Четверг, 16.02.2012, 21:28 | Сообщение # 3
|
|
Хранительница
Группа: Хранительница
Сообщений: 14497
Награды: 153
Статус: Offline
|
Что такое "Авторский лист"
Авторский лист - это единица измерения объема текста вашей рукописи. Исходя из объема текста в авторских листах, издатель будет рассчитывать параметры книги и стоимость ее производства.
Авторский лист соответствует 40000 знакам, включая пробелы. Если тест выполнен в MS Word, то можно посчитать его объем, войдя в меню Сервис (Tools) и далее Статистика (Word Count).
Объем также можно посчитать приблизительно, зная, что авторский лист равен 24 печатным страницам, выполненным 10-м размером шрифта с интервалом 1,5.
Вообще, лист — в издательском деле и полиграфии, единица измерения печатной продукции.
Существует, к примеру, Бумажный лист. Это единица для расчёта количества бумаги, потребной или израсходованной на издание; обозначается в см ширины и длины (например, 60х90 см). Размер готового издания составляет 1/2, 1/4, 1/8, 1/16, 1/32 1/64 часть листа и зависит от исходного формата бумажного листа и количества сгибов, на которые складывается лист в процессе производства. Размеры бумажного листа в большинстве стран нормализованы или стандартизованы. В СССР ГОСТ 1342-68 «Бумага для печати. Форматы» содержит 7 форматов листовой бумаги (в см): 60х84; 60х90; 70х90; 70х100; 70х108; 75х90; 84х108 и 7 форматов (ширин) ролевой бумаги от 60 до 120 см.
Печатный лист — это единица натурального объема печатного издания, равная площади одной стороны бумажного листа любого стандартного формата. Служит для измерения натурального (фактического) объёма издания; это оттиск на одной стороне бумажного листа формата 60Х90 см. Оттиск на бумаге стандартных размеров других форматов (например, 70х90 см) называется физическим печатным листом данного формата.
Условный печатный лист — в них обычно пересчитывается объём, исчисленный в физических печатных листах при планировании и учёте издательской продукции формата 60х90 см (через коэффициент, равный отношению площади применяемого листа к площади листа 60х90 см, принятого за единицу).
Учётно-издательский лист служит для подсчёта объёма печатного издания и равен, так же как и авторский лист, 40.000 знакам, или 700 строкам стихотворного текста, или 3000 см2 графического материала. Объём печатного издания, исчисленный в учётно-издательских листах, включает: объём собственно литературного произведения плюс объём всего прочего текстового и графического материала (редакционное предисловие, колонцифры, колонтитулы и т. д.), помещенного в издании. Учётно-издательский лист применяется для издательского планирования и учёта, измерения труда редакторов, технических редакторов, корректоров и т. п.
|
|
все сообщения
|
|
|
|
|
|
Каури
|
Дата: Четверг, 16.02.2012, 21:31 | Сообщение # 4
|
|
Хранительница
Группа: Хранительница
Сообщений: 14497
Награды: 153
Статус: Offline
|
Почему пишет молодой писатель?
Я проклинаю тот день, когда взялся за перо. До этого у меня были одни друзья, а теперь сплошь враги. (Жан Жак Руссо). А вот что думают о начале творческого пути другие мастера литературы. Из книги Яна Парандовского «Алхимия слова»: «Что же за сила, что за непреодолимый импульс приводит писателя к его профессии? В поисках источников такого импульса нужно обратиться к одной из черт человеческой натуры, присущей всем людям…
Этой чертой… является потребность выразить в слове всякое явление жизни и тесно связанную с этим потребность выразить самого себя. Она почти физиологична, а ослабление или полное исчезновение ее – что случается лишь у очень редких индивидов, – противоречит самой человеческой природе… Люди малоразговорчивые или молчаливые вызывают беспокойство или смех, смех – как разновидность беспокойства в форме самообороны. Все люди по природе своей болтливы. Разговаривают неустанно: о своей работе, о том, что делается на белом свете, о своих близких, а больше всего о себе самих. Рассказать о себе другим – это значит выбраться из самого себя, разорвать хотя бы на краткий миг путы собственного бытия, избавиться от мучительного одиночества, в котором мы от колыбели до могилы пребываем среди наших восприятий, мыслей, снов, страданий, радостей, опасений, надежд, поделиться, наконец, с другими свое удивительностью.
Да, удивительностью, ибо все люди удивительны. Все переживают поразительные приключения, в каждой душе мир преломляется в тысячецветных радугах чудесного блеска. Каждый, по крайней мере, в определенные моменты, отдает себе в этом отчет, но у большинства не хватает отваги признаться в этом даже себе. Люди в огромном их большинстве – существа робкие. Иногда нужны очень сильные потрясения, мучительные или радостные, чтобы сорвать с их уст печать молчания, и тогда даже с уст самых неразговорчивых падают слова откровений…
Писатель выражает всеобщее стремление, выражает себя и свой мир, и в этом он подчиняется природному импульсу человеческой натуры, а вместе с тем как бы становится выразителем тех, кто не может и не умеет высказаться сам.
Склонность к самовысказыванию, свойственная всем людям, у писателя обретает особую силу, кажется, что она является необходимым приложением к его жизни и как бы усиливает ее. Стремление увековечить явления в какой-то миг увенчивается небывалым триумфом: создаются новые ценности…»
Из статьи Михаила Веллера «Молодой писатель»:
«Почему пишет молодой писатель? Вообще от избытка внутренней жизни. Время молодого человека – плотно, ибо энергии много. Экстраверт совершает подвиги и хулиганит наяву, интроверт – в мыслях и мечтах. Молодой писатель – интроверт, по преимуществу. Либо же интровертный аспект его личности достаточно значителен – даже если он хулиган, то не тупой хулиган, а такой, который, кроме того, еще думает и мечтает, причем достаточно абстрактно.
Часть энергии молодого человека обращается в активную внутреннюю жизнь. И приобретает характер интеллектуальный, вербальный, эстетический, то есть формально литературный.
Потребность в какой-то переделке мира приобретает вид переделки мира внутреннего, воображаемого, виртуального, то есть литературного творчества.
В зачаточном, латентном состоянии литературное творчество свойственно, пожалуй, большинству. Меньшинство оформляет рождающиеся мысли, образы, коллизии в связные слова, предложения, абзацы, законченные отрывки – жизнеподобные изложения событий. События могут быть реальными, частично вымышленными или вовсе вымышленными – это уже следующий вопрос.
Молодой писатель пишет потому, что таким образом он совершает действия по переделке мира внутри себя, творит бытие внутри себя. Обычно начало этого процесса выглядит спонтанно, стихийно, неосознанно. Поводом может послужить любой внешний толчок, любое событие либо просто переживание, незначимое внешне.
Зачем пишет молодой писатель? Ряд целей присутствует в разной для каждого пропорции и выстраивается в разном порядке.
Он посягает на то, чтобы почувствовать себя причастным к литературному творчеству – это занятие, как ни крути, внушает ему почтение. Он хочет приблизиться к сонму признанных писателей и даже – а почему нет? – войти равным в стан великих.
Часто он подсознательно хочет проверить свои силы и возможности: он тоже способен писать, он сделан, в общем, из того же теста, что великие писатели.
Он хочет славы и денег. И как следствие – любви поклонниц, уважения окружающих и хорошей жизни.
Короче, он стремится к самоутверждению и самореализации (как правило, разумеется, подсознательно или вовсе бессознательно, никто не формулирует себе: вот реализую-ка я сейчас свои возможности).
Он хочет привлечь внимание друзей или просто позабавить их, хочет выделиться (купить радиомикрофон).
Ему это нравится. Ему это интересно. Это дает ему некоторое удовлетворение.
И до крайности редко он пишет для того, чтобы поведать человечеству некие новые, оригинальные мысли, которые его переполняют. Оригинальных мыслей у него, как правило, нет. (Редко, в незначительном меньшинстве случаев, они появляются позднее.)
Писатель-описатель, писатель-рассказыватель обычно начинает писать для того, чтобы изложить подразумеваемому читателю, то есть миру, то, что он, писатель, узнал и пережил – его познания и переживания представляются ему ценными и достойными общего внимания.
Писатель-создатель, придумыватель, фантазер замахивается на то, чтобы создать что-то вовсе новое, а уж если не новое – так самое лучшее в своем роде».
Глава из книги И Гетманского "Азбука литературного творчества..."
|
|
все сообщения
|
|
|
|
|
|
Каури
|
Дата: Четверг, 16.02.2012, 21:36 | Сообщение # 5
|
|
Хранительница
Группа: Хранительница
Сообщений: 14497
Награды: 153
Статус: Offline
|
The Joy of Writing
Пыл. Увлеченность. Как редко приходится слышать эти слова. Как редко встречается то и другое в жизни и даже в творчестве. И все же, попроси меня любой писатель назвать самое главное в нем как в писателе, попроси назвать то, что побуждает его придавать материалу ту, а не другую форму и несет его туда, куда он хочет попасть, ответом ему будет: твой пыл, твоя увлеченность.
У каждого из вас свои любимые писатели, у меня свои: Диккенс, Марк Твен, Томас Вулф, Пикок, Бернард Шоу, Мольер, Бен Джонсон, Уичерли, Сэм Джонсон. Поэты: Джерард Мэнли Хопкинс, Дилан Томас, Поп. Художники: Эль Греко, Тинторетто. Композиторы: Моцарт, Гайдн, Равель, Иоганн Штраус (!). Задумайтесь о любом из них, и вы задумаетесь о сильной или слабой, но увлеченности, страсти, жажде. Задумайтесь, например, о Шекспире или Мелвилле, и вы будете думать о ветре, молнии, громе. Все, кого я назвал, творили увлеченно, одни в больших, другие в малых формах, одни на полотнах ограниченных, другие — на безграничных. Дети богов, они знали, что такое радость творчества, как бы трудно ни бывало временами работать и какими бы недугами ни страдала их частная, скрытая от других жизнь. Подлинно значимое из созданного их душой и руками они передали дальше, нам, и даже теперь, для нас, творения их до предела переполнены звериной силой и интеллектуальной мощью. Ненависть и отчаянье творца, когда он нам о них рассказывает, всегда окрашены чем-то очень похожим на любовь.
Приглядитесь, например, к удлиненностям в портретах Эль Греко; осмелитесь вы утверждать, что работа не приносила ему радости?
Лучший джаз заявляет: “Буду жить вечно; я не верю в смерть”.
Лучшая скульптура, вроде головы Нефертити, повторяет снова и снова: “Та, что прекрасна, пришла сюда и осталась здесь навсегда”.
Каждый из названных мной сумел схватить капельку этой ртути, жизни, заморозил ее навеки и, воспламенившись творческим пламенем, показал на нее и воскликнул: “Ну, не хорошо ли это?” И это было хорошо.
Вы спросите, какое отношение имеет все это к работе писателя над рассказами в наши дни? А вот какое: если вы пишете без увлеченности, без горения, без любви, вы только половина писателя. Это означает, что вы непрестанно оглядываетесь на коммерческий рынок или прислушиваетесь к мнению авангардистской элиты и поэтому не можете оставаться самим собой. Больше того — вы сами себя не знаете. Ибо прежде всего у писателя должно быть беспокойное сердце. Писателя должно лихорадить от волнения и восторга. Если этого нет, пусть работает на воздухе, собирает персики или роет канавы; бог свидетель, для здоровья эти занятия полезней.
Как давно написали вы рассказ, где проявляются ваша искренняя любовь или подлинная ненависть? Когда в последний раз вы набрались смелости и выпустили на страницы своей рукописи хищного зверя? Что в вашей жизни лучшее и что худшее, и когда наконец вы то и другое прокричите или прошепчете?
Ну, не чудесно ли, например, швырнуть на столик номер “Харперовского базара”, который вы пролистали в приемной и зубного врача, кинуться к своей пишущей машинке и с веселой злостью напасть на потрясающе глупый снобизм этого журнала? Именно это я сделал несколько лет тому назад. Мне попал в руки номер, где фотографы “Базара”, с их перевернутыми вверх ногами представлениями о равенстве, снова использовали кого-то, на этот раз жителей пуэрториканских трущоб, как декорации, на фоне которых такие истощенные на вид манекенщицы из лучших салонов страны сфотографировались для еще более худых полуженщин высшего общества. Эти снимки привели меня в такую ярость, что я бросился к машинке и в один присест накатал “Солнце и тень”, рассказ о старом пуэрториканце, который, становясь в каждый кадр и спуская штаны, сводит фотографам “Базара” на нет работу целого дня.
Наверно, и кто-то из вас был бы не прочь проделать то же самое, что и я. Сам же я испытал сполна эту радость, очистительное действие своих воплей восторга и своего же собственного жеребячьего ржанья. Редакторы “Базара”, всего вернее, о рассказе даже не узнали, зато узнали многие читатели, и они начали сталкивать нас лбами: “А ну, "Базар", а ну, Брэдбери!” Не утверждаю, что я одержал победу, но когда я снял перчатки, на них была кровь.
Когда в последний раз вы, как я, написали рассказ просто из возмущения?
Когда в последний раз вас в двух шагах от вашего дома остановила полиция из-за того, что вам нравится гулять и, может быть, думать ночью? Со мной это случалось довольно часто, и я разозлился и написал “Пешехода”, рассказ о временах лет через пятьдесят после нас, когда человека арестовывают и отвозят на психиатрическую экспертизу только потому, что он хочет видеть действительность не по телевизору и дышать воздухом, не прошедшим через кондиционер.
Но хватит о злости и раздражении — как насчет любви? Что вы больше всего на свете любите? Я говорю про вещи, маленькие или большие. Может, трамвай, или пару теннисных туфель? Давным-давно, когда мы были детьми, эти вещи были для нас волшебными. В прошлом году я напечатал рассказ о том, как мальчик в последний раз едет в трамвае. Трамвай пахнет летними грозами и молниями, сиденья в нем точно поросли прохладным зеленым мхом, но он обречен уступить место более прозаическому, менее романтично пахнущему автобусу. Был и другой рассказ, о мальчике, которому хочется иметь пару новых теннисных туфель, потому что в них он сможет прыгать через реки, дома и улицы, и даже через кусты, тротуары и собак. Антилопы и газели, мчащиеся летом по африканскому вельду, вот что такое для него эти туфли. В них скрыта энергия бурных рек и гроз; они, эти теннисные туфли, нужны ему непременно, нужны больше всего на свете.
И вот мой рецепт, он совсем простой. Что вам нужней всего? Что вы любите и что ненавидите? Придумайте кого-нибудь похожего, например, на вас, кто всем сердцем чего-то хочет или не хочет. Пусть он приготовится к бегу. Потом дайте старт. И — следом, не отставая ни на шаг. Вы и оглянуться не успеете, как ваш герой с его великой любовью или ненавистью домчит вас до конца рассказа. Пыл его страстей (а пыл есть не только в любви, но и в ненависти) воспламенит все вокруг него и поднимет на тридцать градусов температуру вашей пишущей машинки.
Все это я адресую в первую очередь писателям, которые уже овладели ремеслом, то есть вложили в себя достаточно грамматики и литературных знаний, чтобы на бегу не споткнуться. Совет этот, однако, годится и для начинающего, чьи шаги могут быть неверными просто из-за плохой техники. Страсть часто выручает даже в таких случаях.
История любого рассказа должна, таким образом, читаться как сообщение о погоде: сегодня холодно, завтра жарко. Сегодня во второй половине дня подожги дом. Завтра вылей холодную воду критики на еще тлеющие угли. Завтра будет время думать, кромсать и переписывать, но сегодня взорвись, разлетись осколками во все стороны, распадись на мельчайшие частицы! Последующие шесть-семь черновиков будут настоящей пыткой. Так почему не насладиться первым в надежде, что ваша радость отыщет в мире и других, кто, читая этот рассказ, зажжется вашим пламенем тоже?
Вовсе не обязательно, чтобы пламя было большое. Вполне достаточно небольшого огонька, такого, как у горящей свечки: тоски по волшебной машине, вроде трамвая, или по волшебным зверькам, вроде пары теннисных туфель, что кроликами скачут по траве ранним утром. Старайтесь находить для себя маленькие восторги, отыскивайте маленькие огорчения и придавайте форму тем и другим. Пробуйте их на вкус, дайте попробовать и своей пишущей машинке. Когда в последний раз читали вы книжку стихов или, как-нибудь под вечер, выбрали время для одного-двух эссе? Прочитали ли вы, например, хоть один номер “Гериатрии”, журнала Американского Гериатрического Общества, посвященного “исследованию и клиническому изучению болезней и физиологических процессов у престарелых и стареющих”? Читали вы, или хотя бы просто видели “Что нового”, журнал, издаваемый в северном Чикаго “Эбботовскими лабораториями”? В нем печатаются такие статьи, как “Применение тубокурарина при кесаревом сечении” или “Воздействие фенурона на эпилепсию”, но одновременно —
стихи Уильяма Карлоса Уильямса и Арчибальда Маклиша, рассказы Клифтона Фадимана и Лио Ростена, а иллюстрируют и оформляют его Джон Грот, Аарон Боурод, Уильям Шарп, Рассел Каулз. Нелепо? Может быть. Но идеи валяются повсюду, как яблоки, упавшие с дерева и пропадающие в траве, когда нет путников, умеющих увидеть и ощутить красоту — благовоспитанную, приводящую в ужас или нелепую.
Джерард Мэнли Хопкинс сказал об этом:
Хвала творцу за все, что в яблоках,
За небеса двухцветные, как бык пятнастый,
За розовыми родинками испещренную форель;
За вновь опавшие, в костер попавшие каштаны, за крылья зябликов;
За дали в складках, в зяби, в пашнях – за земную цвель;
И все ремесла с инструментами, орудьями, оснасткой;
Все, что оригинально, странно, редко, не обыкновенно,
Все, что изменчиво, веснушчато (кто знает, отчего и почему?),
Все медленное, быстрое, сладкое и кислое, блестящее и тусклое –
От одного Отца, чья красота вовеки неизменна;
Хвала Ему!
[Стихи в переводе Дориана Роттенберга]
Томас Вулф проглотил мир и изрыгнул лаву. Чарлз Диккенс, вкусив яств с одного стола, менял его на другой. Мольер, попробовав общество на вкус, повернулся, чтобы взять скальпель, и точно так же поступил и Поп и Шоу. В космосе литературы, куда ни глянь, великие с головой ушли в любовь и ненависть. А как в вашем творчестве, осталось в нем место для таких старомодных вещей, как ненависть и любовь? Если нет, то сколько радости мимо вас проходит! Радости сердиться и разочаровываться, радости любить и быть любимым, радости трогать других и самому испытывать трепет от этого бала-маскарада, который несет нас, кружа, от колыбели до могилы. Жизнь коротка, страданья неисчерпаемы, смерть неизбежна. Но, отправляясь в путь, может быть, стоит взять с собой эти два воздушных шарика, на одном из которых написано Пыл, а на другом — Увлеченность. Совершая с ними свой путь к гробу, я еще намерен пошлепать по попке попку, похлопать по прическе хорошенькую девушку, помахать рукой мальчугану, взобравшемуся на хурму.
Если кто хочет ко мне присоединиться, милости прошу – места на дороге хватит всем.
Рэй Бредбери "The Joy of Writing"
|
|
все сообщения
|
|
|
|
|
|
Каури
|
Дата: Четверг, 16.02.2012, 21:40 | Сообщение # 6
|
|
Хранительница
Группа: Хранительница
Сообщений: 14497
Награды: 153
Статус: Offline
|
Для умного человека научиться писать книги - не очень трудное дело.
У пишущего человека склад ума обычно бывает одного из трех типов: газетного, журнального, книжного. Газетчик живет текущим месяцем, журнальщик -- текущим годом, книжник -- текущим десятилетием, а то и вовсе эпохой. Лезть не в свою область для них затруднительно и не интересно. Если газетчик пишет книгу, получается серия очерков. Если книжник пишет статью, получается некий обзор. Для книжника газета - "суета сует"; многие книжники вообще избегают читать газеты.
Для газетчика книжник - оторванный от жизни человек, не разбирающийся в текущем моменте. Журнальщик же представляет собой переходный тип, спотыкающийся и на газетном, и на книжном поприще. Газетчик может замахнуться максимум на построение отдельных моделей социальной действительности, журнальщик - небольшой теории, книжник мечтает основать целую науку.
Чтобы сотворять хорошие книги, необходимы три качества: порядочность, умение излагать мысли, наличие значимых идей. Большинству пишущих людей какого-нибудь из этих качеств не хватает.
Для автора быть знатоком своей темы не обязательно. Значительная осведомленность даже во вред: мешает выделять главное, выражаться просто, замечать устоявшиеся несуразности. Важнее обладать здравым смыслом и способностью генерировать незаурядные идеи, а
на ошибки укажут специалисты.
Каналы получения сведений о предметной области при написании книги:
изучение литературы:
учебников (они излагают устоявшиеся основы);
монографий (их достоинства - целостность и широкий охват);
специальных статей (они дают представление о "переднем крае");
популярных изданий и газетных статей (в них иногда попадаются свежие интересные идеи);
слушание разговоров и выступлений;
общение со специалистами, полуспециалистами, дилетантами;
непосредственное восприятие: наблюдения, эксперименты.
В литературе отыщутся сведения по любому предмету, если он имеет какую-то значимость и не слишком нов. Ознакомившись с разнообразными фактами и домыслами, касающимися этого предмета, и опершись на свой здравый смысл, можно выработать некоторые
собственные соображения и затем представить их в броской и более или менее корректной форме. Но все-таки лучше не писать о вещах, о которых нет собственных непосредственных впечатлений. И в любом случае неуместна абсолютная уверенность в своей правоте(демонстрировать уверенность надо на суде или когда хотите кого-то обмануть, а в научных и околонаучных рассуждениях лучше учитывать, что ваша познавательная способность ограничена и что ошибки неизбежны).
Отсутствие склонности к литературному творчеству не является препятствием к написанию великой книги. К примеру, Освальд Шпенглер, автор знаменитого "Заката Европы", жалуется: "Я могу лишь составлять планы, делать наброски ... Реализация вызывает во мне чувство тошноты. Я никак не могу решиться начать ... От того радость творчества прекращается для меня в тот самый момент, когда у меня появляется мысль. Уже одно то, что нужно нанести ее на бумагу, коробит меня; очень часто я и не могу заставить себя сделать это. Настоящая пытка, абсолютно невыносимая - сфабриковать из нее книгу для других."
Для умного человека научиться писать книги - не очень трудное дело. Рекомендуются следующие правила:
1. Преодолеть страх перед процессом писания. Не слишком задумываться над первоначальными формулировками. Черновики должны возникать легко, а низкое качество их содержимого - нормальное для них состояние.
2. Первоначальные наброски делать на бумаге, потом вводить их в компьютер и править распечатки.
3. Добавлять в свой файл все, что имеет отношение к теме и шанс попасть в окончательный вариант текста.
4. Если в процессе писания какая-то формулировка не приходит в голову, оставлять для нее место и двигаться дальше.
5. Если нет четкого представления о характере будущего текста, записывать мысли в произвольном порядке и под произвольными заголовками. Структура и название текста сложатся, когда накопится материал.
6. Не относиться с трепетной бережливостью к каждому своему слову, попавшему на бумагу. Настроиться на то, что 10..70 % написанного будет отбрасываться как недостаточно качественное.
7. Не пользоваться избитыми выражениями; критично относиться к популярным идеям; быть кратким; не писать того, что читатели и так знают или могут легко узнать из других источников.
8. Когда концепция книги более-менее определится, оценить целесообразность доведения работы до конца; среди прочего, выяснить, не издана ли кем-нибудь подобная книга ранее.
9. Равняться на Аристотеля, Шопенгауэра, Ницше и подобных, а не на знакомого профессора, который тиснул несколько книжек, наполненных компиляциями и болтовней.
Надо внимательно слушать, что говорят неглупые люди рядом с вами. Иногда они высказывают мимоходом существенную мысль, не сознавая, что обронили ценность, достойную сохранения. Теоретически вполне можно создать очень хорошую книгу, не произведя ни одной собственной значительной мысли, а лишь отлавливая ценные идеи в потоках чужой обыденной речи и далее выстраивая эти идеи в систему. Распознать значительное в том, что дpугие собирались просто выбросить, - это, конечно, не так достойно, как самому создать что-то заслуживающее внимания, но это тоже творческая работа. Впpочем, если вы легко отозвались на чужую мысль, то, скорее всего, она уже вызревала в вашем собственном подсознании.
Если чужую мимоходом высказанную мысль взять на вооружение, развить и представить в своем тексте без ссылки на источник, но не в качестве своего большого открытия, то это плагиатом не будет. Так или иначе всякий автор находится под значительным влиянием тех, с кем он общается. В определенном смысле он - передаточное звено между коллективным разумом совpеменников и бумагой. Те, от кого он услышал ценную мысль, возможно, тоже являются лишь передатчиками чужого. Анатоль Фpанс ("Апология плагиата"): "Когда мы видим, что у нас кpадут мысль, посмотpим, пpежде чем поднимать кpик, действительно ли эта мысль наша." "Плагиатоpом является человек, котоpый опустошает жилища мысли без всякого понимания и уносит все без pазбоpа. Но если писатель заимствует от дpугих только то, что ему подходит, что окажется ему на пользу, если он умеет выбиpать, -- то это честный человек."
Идеи, представляющиеся не очень оригинальными и не очень ценными, иногда следует записывать тоже: нередко то, что для одних очевидно, для других оказывается открытием.
Если какую-то мысль вы нечаянно записали дважды, но в разных выражениях, не следует огорчаться: обычно удается пристроить и тот вариант, и другой, и даже в пределах одного текста. Если получилось несколько существенно различающихся формулировок одной сложной идеи, их даже можно поместить рядом - чтобы облегчить читателям понимание (но когда одно и то же пережевывается в разных местах по 5..10 раз, это уже действительно плохо.)
Не увлекайтесь выбрасыванием кусков из собственных текстов: конечно, надо быть самокритичным, но любоваться собой в этом качестве или -- хуже того -- наслаждаться самоистязанием - это ненормально. Если какая-то мысль однажды пришла к вам в голову и даже оказалась на бумаге (или сразу в компьютерном файле), но потом стала восприниматься как маловажная, банальная или даже ошибочная, то может быть, лишь потому, что вы не выразили какого-то ее существенного нюанса. Добавьте нюанс, и мысль станет заслуживающей внимания. Иногда даже собственную глупость можно пустить в дело: представить ее как "Некоторые ошибочно считают, что...".
Эразм Роттердамский: "Кто пишет по-ученому и ждет приговора немногих знатоков (...) тот кажется мне достойным скорее сожаления, чем зависти. поглядите, как мучаются такие люди: прибавляют, изменяют, вычеркивают, переставляют, переделывают заново, показывают друзьям, затем, лет эдак через девять, печатают, все еще не довольные собственным трудом, и покупают ценой стольких бдений (а сон всего слаще), стольких жертв и стольких мук лишь ничтожную награду в виде одобрения нескольких тонких ценителей. Прибавьте к этому расстроенное здоровье, увядшую красоту, близорукость, а то и совершенную слепоту, бедность, завистливость, воздержание, раннюю старость, преждевременную кончину, да всего и не перечислишь ... Напротив, сколь счастлив сочинитель, послушный моим внушениям: он не станет корпеть по ночам, но записывает все, что ему взбредет на ум ..., зная заранее, что чем больше будет вздора в его писаниях, тем вернее угодит он большинству, то есть всем дуракам и невеждам. И что ему за дело, ежели два или три ученых, случайно прочитавших его книгу, отнесутся к нему с презрением?" ("Похвала глупости")
Большая грамотность для писателя вовсе не обязательна. Всегда можно найти кого-нибудь для правки, в том числе стилистической. Некоторые знаменитые писатели очень грешили ошибками, грамотеи же обычно творчески бесплодны.
Надо усвоить, "что излишняя тщательность в отделке предложения может принести только вред и что стремление любой ценой избежать банальности хуже, чем сама банальность." (Р. Олдингтон "Стивенсон", стр. 186) Незаконченные вещи вполне можно публиковать: в предисловии упомянуть о незавершенности, а на местах отсутствующих фрагментов поместить многоточия, или базовые идеи, или пояснения к будущему содержимому. Надо различать неполноту состава частей текста и внутреннюю незавершенность частей. Внутренне незавершенные фрагменты оставлять в книге не следует.
Основания для обнародования незаконченных работ:
1) полностью законченными произведения никогда не бывают; чем
скрывать неполноту, честнее представить ее явно;
2) желательно раньше объявиться на книжном рынке, чтобы
опередить конкурентов;
3) желательно раньше узнать реакцию читателей, чтобы с учетом ее подготовить более качественное следующее издание.
Возможны две последовательности действий в работе над книгой:
1) сверху вниз: формирование замысла -> выработка структуры -> наполнение структуры;
2) снизу вверх: накопление фрагментов -> конкретизация замысла -> структурирование материала.
Во втором случае замысел может быть изначально нечеткий, подсознательный. Можно не преобразовывать накопленную массу фрагментов
в одну большую книгу обо всем, а выделить из этой массы несколько книг попроще.
Чаще всего процесс создания книги имеет следующие этапы:
1. Собирается и частично упорядочивается материал.
2. Находится окончательная система упорядочения материала, и накопившиеся фрагменты выстраиваются сообразно этой системе.
3. Добавляются куски текста, потребность в которых обнаруживается после приведения в систему имеющегося материала.
4. Текст доводится до состояния относительной законченности, представляется критикам, отлеживается, дорабатывается.
Фрагменты, которые выглядят неподходящими, следует не уничтожать, а накапливать в одном месте: во-первых, чтобы можно было вернуть их обратно, а во-вторых, чтобы попробовать со временем использовать их в какой-нибудь другой книге. Их лучше группировать в три массива:
1) "Незаконченное";
2) "Плохое" (ошибочное или банальное);
3) "Неуместное".
Куски, не вошедшие в окончательные тексты, делятся на 2 типа: на те, которые имеют шанс быть опубликованными в полном собрании сочинений (в качестве вариантов, подготовительных материалов пр.), и на те, которые лучше никому не показывать, то есть в конце концов, собравшись с силами, уничтожить.
* * *
Если вам представляется, что вы сможете достичь выдающихся результатов в художественном творчестве, и эта перспектива вас сильно привлекает, и вы готовы ради нее рискнуть, то лучше избегать слишком тесного кучкования с себе подобными, иначе вы наверняка наберетесь от них чего-нибудь модного, будете сдержаны в критике их и таким образом передавите в себе слабые ростки существенно нового и великого. Макс Нордау ("Вырождение", ч. I, гл. III): "Нормальные художники и писатели с уравновешенным умом никогда не чувствуют потребности соединяться в кружки или кучки, члены которых подчинялись бы определенным этическим догмам (...) художественная деятельность более всякой другой индивидуальна, ипоэтому истинный талант дорожит независимостью. В своих
произведениях он дает самого себя, свои собственные воззрения и впечатления, а не заученные догматы какого-нибудь эстетического
пророка..."
Из книги А. Бурьяк "Технология карьеры"
Источник: http://technology-of-career.narod.ru
|
|
все сообщения
|
|
|
|
|
|
Каури
|
Дата: Четверг, 16.02.2012, 22:11 | Сообщение # 7
|
|
Хранительница
Группа: Хранительница
Сообщений: 14497
Награды: 153
Статус: Offline
|
Афоризмы о писателях
Лучше писать для себя и потерять читателя, чем писать для читателя и потерять себя.
(С. Конноли)
Прежде чем начать писать, я всегда задаю себе три вопроса: что я хочу написать, как написать и для чего написать.
(М. Горький)
Каждый пишущий пишет свою автобиографию, и лучше всего это ему удается, когда он об этом не знает.
(Кр. Фр. Геббель)
Писатель талантлив, если он умеет представить новое привычным, а привычное - новым.
(С. Джонсон)
Известный писатель - тот, у кого берут и слабые вещи; знаменитый - тот, кого за них хвалят.
(Г. Лауб)
По сравнению с писательством игра на скачках - солидный, надежный бизнес.
(Дж. Стейнбек)
Будь писатели хорошими бизнесменами, им бы хватило ума не быть писателями.
(Э. Кобб)
Начинаешь писать, чтобы прожить, кончаешь писать, чтобы не умереть.
(К. Фуэнтес)
Если читатель не знает писателя, то виноват в этом писатель, а не читатель.
(И. Ильф)
Не умея держать в руке топор — дерева не отешешь, а не зная языка хорошо — красиво и всем понятно — не напишешь.
(М. Горький)
У писателя только и есть один учитель: сами читатели.
(Н. В. Гоголь)
Каждый писатель, до известной степени, изображает в своих сочинениях самого себя, часто даже вопреки своей воле.
(В. Гёте)
Оригинальнейшие писатели новейшего времени оригинальны не потому, что они преподносят нам что-то новое, а потому, что они умеют говорить о вещах так, как будто это никогда не было сказано раньше.
(В. Гёте)
Я стал литератором потому, что автор редко встречается со своими клиентами и не должен прилично одеваться.
(Дж. Б. Шоу)
Литераторы (обоего пола) слепы как родители: они не отличают своих выкидышей от своих удавшихся отпрысков.
(Ст. Е. Лец)
Он утверждает, что в своих книгах спускается до читателя, а на самом деле читатель опускается вместе с ним.
(В. Брудзиньский)
Я пишу для того, чтобы понять, что я думаю.
(Д. Бурстин)
Писать - значит читать себя самого.
(М. Фриш)
Писатель должен много писать, но не должен спешить.
(А. Чехов)
У тех, кто пишет понятно, есть читатели; у тех, кто пишет туманно, есть комментаторы.
(Альбер Камю)
Оптимисты пишут плохо.
(П. Валери)
Писателю хорошо живется только на минном поле, которое для него постоянно обновляет общество.
(А. Генис)
Думать легко. Писать трудно.
(Р. Г. де ла Серна)
Писатель - это человек, писать которому труднее, чем остальным людям.
(Т. Манн)
Писать трудно, но еще труднее было бы не писать.
(Т. Бреза)
Если мне хочется прочитать роман, я пишу его.
(Б. Дизраэли)
Для писателя-профессионала самая большая помеха - необходимость менять ленту в пишущей машинке.
(Р. Бенчли)
Каждый может написать трехтомный роман. Все, что для этого нужно, - совершенно не знать ни жизни, ни литературы.
(О. Уайльд)
Кто-нибудь всегда смотрит из-за твоего плеча, как ты пишешь. Мать. Учитель. Шекспир. Бог.
(М. Эмис)
Настоящий писатель - это то же, что древний пророк: он видит яснее, чем обычные люди.
(А. П. Чехов)
Писатель существует только тогда, когда тверды его убеждения.
(О. Бальзак)
Писатель всегда будет в оппозиции к политике, пока сама политика будет в оппозиции к культуре.
(М.А.Булгаков)
Плох тот писатель, которому не верят на слово.
(Э. Кроткий)
Критики способны заставить мир обратить внимание на очень посредственного писателя; мир может сходить с ума по писателю вовсе недостойному: но в обоих случаях это не может продолжаться долго.
(С. Моэм)
Тот не писатель, кто не прибавил к зрению человека хотя бы немного зоркости.
(К. Г. Паустовский)
Автор сам себе царь и Бог до тех пор, пока не получит первый гонорар.
(Б. Кригер)
Чтобы стать настоящим писателем, автор должен доказать, что все остальные – писатели ненастоящие.
(Б. Кригер)
Чтобы стать писателем, автор по крайней мере должен что-нибудь написать.
(Б. Кригер)
Сотни чистых листов бумаги валятся с неба, сотни, тысячи, снегопад, на белизне которого я могу написать все, что угодно, написать, переписать заново, изменить или оставить как было...
(Г.Л.Олди)
Последним словом многих писателей должно было бы быть молчание.
(Л. Кумор)
|
|
все сообщения
|
|
|
|
|
|
Каури
|
Дата: Пятница, 17.02.2012, 05:44 | Сообщение # 8
|
|
Хранительница
Группа: Хранительница
Сообщений: 14497
Награды: 153
Статус: Offline
|
Соеденила похожие темы в одну....
|
|
все сообщения
|
|
|
|
|
|
PKL
|
Дата: Пятница, 17.02.2012, 14:27 | Сообщение # 9
|
Атаман
Группа: Походный Атаман
Сообщений: 6520
Награды: 62
Статус: Offline
|
(Из дневника корректора)
Когда мальчики пишут грамотно и правильно расставляют запятые, у меня орфографический оргазм.
Доброй охоты всем нам!
|
|
все сообщения
|
|
|
|
|
|
PKL
|
Дата: Среда, 05.09.2012, 13:56 | Сообщение # 10
|
|
Атаман
Группа: Походный Атаман
Сообщений: 6520
Награды: 62
Статус: Offline
|
Точка, точка. Запятая
Владимир Викторович Колесов,
доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка Санкт-Петербургского государственного университета.
Когда и зачем были канонизированы правила употребления запятых? Ведь если запятая — для автора инструмент, с помощью которого он может фрагментировать текст, то с какой стати грамматика навязывает ему свои указания? Иногда я не хочу её ставить, а надо, иногда хочу ставить запятую — ан нет, нельзя. К чему так?
Да, запятая.
Знаки препинания постепенно входили в наше письмо, последовательно обогащая и усложняя смысл и звучание записанной речи: точка и двоеточие в XI веке, запятая в XIV, точка с запятой в XV, вопросительный знак в XVI, восклицательный знак и тире в XVII, многоточие в XVIII веке. Каждая эпоха откладывала в общих принципах письма своё отношение к эстетической и смысловой стороне текста. Это факты культуры, а не только языка.
Постепенно складывалась современная пунктуация, в древности была она сложной и запутанной. С XVII по XX век получала силу новая идея пунктуации: отмечать не звучащие отрезки речи, которые произносили как бы на одном дыхании (чтобы чтец мог верно произнести этот текст вслух), а смысловые связки слов, важные для понимания текста. Теперь уже не грамматика и не ритмика фразы, а логика руководит выбором нужного пунктуационного знака. Число запятых и прочих знаков всё сокращается и сокращается, по сравнению с временем Пушкина их уже вдвое меньше. Всё это связано с общим процессом осмысления и стандартизации написанного текста, который было бы удобно «схватить налету» и сразу осознать его смысл. Судите сами, легко ли было читать в начале XX века такой вот текст: «В Москве, зачастую, можно видеть, не без изумления, как целые толпы нищих, получают, около домов богатых людей, пищу, или иную какую-нибудь милостыню... Такой образ жизни, пожалуй, освобождает их, как они, довольно заманчиво выражаются, от душевных скорбей и расстройств, но на деле, они, потопляя заботы, тонут и сами...» Воистину, как сказано в древней азбуке, «запятая совершенную речь делает», и «иногда одна запятая нарушает всю музыку» (это слова Ивана Бунина).
Вместе с тем изменялось и представление о норме. В средние века действовал принцип нельзя-можно; скажем, нельзя поставить запятую между подлежащим и сказуемым (дом, стоит), но можно ставить или не ставить запятую между однородными членами предложения. Сегодня норма действует круче: либо нельзя, либо нужно: запятая обязательна там, где она требуется правилами пунктуации. Может быть, поэтому нетвёрдый в пунктуации человек предпочитает поставить лишнюю запятую, чем пропустить по неведению хотя бы одну, необходимую согласно правилам.
Традиции письма обязывают нас ставить запятые. Это принцип рациональный, он подавляет личные желания пишущего, его чувства и настроения, и чем древнее по происхождению знак, тем меньше он допускает исключений. Современный писатель может дать волю своим чувствам в использовании многих знаков препинания, даже точки, но никогда — запятой. Это самый строгий и чёткий по своему назначению знак, потому что, имея смысл, сам он не является символом чего-то иного; вот как многоточие — «следы на цыпочках ушедших слов» (по тонкому замечанию Владимира Набокова) или тире — «знак отчаяния» (по словам грамматиста Пешковского). Где запятая — там нужно запнуться вниманием и ритмом фразы. В поэме Твардовского «Василий Тёркин» есть слова: «Но, однако, жив вояка!» — вводное слово выделяется запятыми и, соответственно, произносится с паузой, потому что введение лишнего слова эмоционально необходимо тут, требует напряжённой остановки в произнесении. Стоит убрать союз но в начале предложения — и слово однако сразу же заменяет его в значении противительного союза но: «Однако жив вояка!» В таком случае запятая не нужна. Кстати сказать, употребление запятой после однако в начале предложения — массовая ошибка многих людей, пишущих в наше время. Бывает, читаешь книгу, а там на каждой странице: «однако, он не пришел...» и подобное.
Правила пунктуации очень просты, для запятой их не более дюжины. Однако сложен язык, и в отношении запятой можно установить иерархию важности правил. Запятая совершенно необходима (там, где она разъединяет предложения, то есть разные части мысли в составе общего целого), она желательна (при однородных определениях) или она факультативна (выделения при уточнениях и сравнениях). Вот как со словом однако, которое может быть союзом (и тогда не выделяется запятой), может быть вводным словом (и тогда обязательно выделяется запятыми), но может быть и междометием (и тогда на ваше усмотрение ставить запятую или нет).
У писателей есть свои предпочтения знаков. Карамзин уважает многоточие (которое и ввёл в письмо), Горький и Цветаева любят тире, а Константин Паустовский пишет о точке. Молодым писателем написал он плохой рассказ и дал для поправок опытному редактору. И вот... «Я прочел рассказ и онемел. Это была прозрачная, литая проза. Всё стало выпуклым, ясным. От прежней скомканности и словесного разброда не осталось и тени. При этом действительно не было выброшено или прибавлено ни одного слова...
— Это чудо! — сказал я. — Как вы это сделали?
— Да просто расставил все знаки препинания... Особенно тщательно я расставил точки. И абзацы. Это великая вещь, милый мой. Ещё Пушкин говорил о знаках препинания. Они существуют, чтобы выделить мысль, привести слова в правильное соотношение и дать фразе лёгкость и правильное звучание. Знаки препинания — это как нотные знаки. Они твёрдо держат текст и не дают ему рассыпаться...
После этого я окончательно убедился, с какой поразительной силой действует на читателя точка, поставленная в нужном месте и вовремя».
Ставим точку.
Доброй охоты всем нам!
|
|
все сообщения
|
|
|
|
|
|
Каури
|
Дата: Среда, 03.10.2012, 11:07 | Сообщение # 11
|
|
Хранительница
Группа: Хранительница
Сообщений: 14497
Награды: 153
Статус: Offline
|
Андрей Онищенко
В назидание потомкам
Поговорим немного о критике. Нет, уважаемый автор, не о критике на ваше произведение, а о ваших отзывах на чужие тексты, а так же, что вам это даст и чем это вам грозит.
Плюсы
Плюс первый — в чужих работах отыскивать ошибки проще, чем в своих. Чужого нам не жалко. Так вы быстрее научитесь видеть и свои ошибки. Да, да, человеческую слабость «в чужом глазу соринка» тоже можно и нужно использовать.
Плюс второй — прочитав отзывы других, более опытных критиков и авторов, вы и на свой текст посмотрите чужими глазами. Заодно и как критик подрастете, ибо учиться на примерах легче, чем до всего доходить на собственном опыте или на основе сухих литературных учебников. Хотя кому как. Вы теоретик? Тогда нам не по пути.
Плюс третий — можно «разозлить» автора и гостей темы, заинтересовать, привлечь к себе внимание. А там, глядишь, народ и полюбопытствует, а как данный критик пишет, и пойдет в вашу тему. Таким образом вы вскорости наберете группу постоянных критиков и друзей, которые и станут посетителями ваших тем и дадут оценку вашему творчеству. В то время, как ожидая критиков и при этом не появляясь в чужих темах вы запросто можете обрасти пылью. Если вы, конечно, изначально не суперталантливы, что, увы, случается крайне редко.
Минусы
Минус первый — можно нарваться на неадекватного автора. Бывает. Бывает вы постараетесь, напишете длиннющую рецензию и получите от автора ушат грязи. Мол, кто вы такой, чтобы критиковать шедевр и вообще зачем сюда пришли?
Избежать большей части подобных ситуаций можно и достаточно легко. Прежде, чем строчить рецензию, осторожно поинтересуйтесь: «Вас поругать? Но предупреждаю, будет больно, потому что мне многое не понравилось.» В случае, если автор неадекват, это будет видно из ответной реплики. Или из ее отсутствия.
Посмотрите, что автор отвечает другим критикам. Не тем, кто хвалит, а тем, кто ругает. Если грубит, значит, разворачивайтесь и уходите. Хотя, если вы кому-то что-то решили доказать, если у вас плохое настроение и есть желание кого-то разнести и поставить на место, то кто автор такой, чтобы вам мешать? Только вот будьте осторожны и не выходите за рамки. На некоторых сайтах это наказуемо. Хотя и здесь существуют исключения — есть множество литературных страничек, где вы можете полностью отпустить тормоза.
Минус второй — вы можете сморозить глупость. Бывает. И у автора статьи, как у истинного «растяпы» бывает чаще, чем у других. И что? Вам за критику не платят. Гарантию на товар вы не даете. Тогда к чему переживаете? Помните — на ошибках учатся. Да и не компьютер вы, не обязаны знать всего. В следующий раз, если вы не дурак, исправитесь. Если даже снова ошибитесь, так ли это не страшно? Только не забывайте — иногда лучше с юмором признать свой недочет, чем упрямо бодать оппонента.
Вообще это дело каждого, как относиться к собственным ошибкам. Можно, конечно, ничего не делать, тогда точно не ошибетесь, а можно подняться и идти дальше, тогда процент ошибок будет падать, а вы — расти. А именно последнее и является вашей целью, а не мнение обиженного автора на литературном сайте.
Минус третий — потерянное время. Каждая рецензия — кусочек ненаписанного текста, слеза ребенка, которому забыли уделить внимание, невыученный урок, и т.д. и т.п. Понимаю. Но посмотрите вокруг. Мы «зря» тратим большую часть жизни. Вам не приносит удовольствие разбор чужих текстов? Да и своя писанина не очень-то? И править не хочется? Тогда, зачем вам это вообще? Может, вы просто взялись не за свое дело и лучше пойти, например, на рыбалку, комаров покормить? Я на рецензиях отдыхаю, мне это интересно, это мое хобби. Перестанет быть интересно, перестану этим заниматься. Это моя постановка вопроса. А ваша?
Минус четвертый — вы не знаете, что писать. Бывает так, что прочитав текст, критик понятия не имеет, с какого конца к нему подойти. Ну, о том, как писать рецензию, материалов море, повторяться не буду. Просто попытаюсь дать короткий рецепт для особо ленивых.
Произведение вам не нравится. Или так себе. Спросите себя — почему? Написано плохо? Не валите на автора кучу информации, вы его этим убьете или нарветесь на истерику. Вам оно надо? Выберите что-то одно, то, что легче всего на данном этапе поправить, и напишите это в отзыве. Но мягко. Осторожно. Желательно без употребления синонимов слова «графомань». Если все сделаете правильно, то нагрубит вам в ответ только уж очень глупый товарищ. А с подобными вам не по пути, не так ли?
Написано хорошо, но логика хромает. Укажите особо хромучие места. Автор тоже чаще всего будет благодарен.
Написано хорошо, логика есть, но скучно… И не можете вы сказать так однозначно — нравится или нет, хотя, вроде, все правильно. Ну тогда все. Тут либо жанр не ваш, либо произведение принадлежит к разряду «стерильных», которых очень много на литературных сайтах. Тут правильно «критикануть» может только достаточно опытный автор и критик. Вы, если вам очень уж хочется высказаться, можете написать «скучно», показать пальчиком, где особо скучно… и попробовать рассказать, как бы вы написали иначе. Я же в подобном случае стараюсь молчать.
Произведение нравится.
Только вот не пишите «браво», не надо. Некоторые опытные авторы, особенно избалованные вниманием читателей на литературных сайтах и неизбалованные издателями, могут вам не поверить. И будут правы. Потому что умников, что не читают, но разливаются в похвалах, везде хватает. Так и перекидываются положительными отзывами под иногда плохими текстами. Более ли менее разумных людей подобное не устраивает. Зато если вы напишете, что именно вам понравилось, хотя бы попытаетесь написать, проанализируете, что вас зацепило, разберете текст на составляющие, чтобы использовать это в своих работах, а заодно покажете анализ автору, думаю, он вам поверит. И будет благодарен.
Главное, пытайтесь. Потому что самый лучший способ научиться что-то делать – это делать. Иначе не бывает.
Ну и на этом пока все.
Как, не все? И у вас нашлась еще сто и одна причина, чтобы все ж не написать отзыва? Не обманывайте себя. Вы его просто не хотите писать, оттого и строите себе психологические баррикады. «Когда хочешь — делаешь, когда не хочешь, ищешь причину». Такова правда жизни, а не только написания каких-то рецензий. Никого и ничего не бойтесь. Не стесняйтесь выражать своего мнения. Спорьте, но будьте приветливым и постепенно вас начнут уважать. И авторитет ваш вырастет. А вместе с ним – уверенность в себе. Все приходит с опытом. И даже грозный дядя на литературном сайте с кучей изданных книг когда-то начинал с чистого листа. Как и вы. На этом и остановимся.
Взято отсюда
|
|
все сообщения
|
|
|
|
