Мастер объяснительных
Группа: Модераторы
Сообщений: 1095
Награды: 17
Статус: Offline
|
Принц Крови.
Сколько помню, я всегда равнялся на брата. Мирчо намного старше и почти не оставляет мне шансов открыто соперничать с ним. Еще бы! Он сидит на коне лучше стопроцентного венгра, виртуозно владеет копьем и кинжалом, саблей и шпагой. Сам король Сигизмунд Люксембург призвал его ко двору и недавно назвал своим лучшим оруженосцем. А я еще только учусь и крепко брату завидую. Отец говорит, что все у меня впереди, нужно только чуток подрасти. А я по натуре вода, господарь, предводитель и ждать не люблю. Стиснув зубы, швыряю копье в мешок, набитый соломой, а когда устаю, сшибаю с лозы кулаком виноградные листья. Этот урок показал мне Никита:
— Смотри, княжич, запоминай: если попасть точно и резко в самую сердцевину, лист лопается пополам, а при хорошем ударе и вовсе слетает напрочь.
Никита — посольский дьяк, полискарь от Московии —огромный рыжий мужик с окладистой бородой. Он учит меня читать и писать, управляться двуручным мечом русского образца, боевым кистенем. А еще — тачать сапоги, чинить конскую сбрую и множеству прочих полезных премудростей.
— Урок это, княжич, не сума и не крест. Его на плечах не носить, а в жизни, глядишь, пригодится!
— Уймись, ирод, эвон мальчонку замордовал! Не свое — оно и есть не свое!
Это Варвара, супружница рыжего дьяка. Таким вот, наверное, голосом архангелы возвестят о скором конце света. Воробьи приседают и прячутся в пыль. Удивленные пчелы тут же прекращают гудеть. А вороны срываются с веток и молча летят прочь.
— Милости просим к столу, господарь, свет Владимир! — Обращаясь ко мне, Варвара сбавляет тон, предварительно сдобрив его изрядной порцией меда. — Пирог-то давно поспел, с капусткою да грибами.
— Ипра, ста, — чешет в затылке Никита, — пора вечерять...
Мальчишке, рожденному в Трансильвании, языки даются легко. Сколько там народов намешано, знает один Господь. Русская речь очень похожа на валашский и польский. Наверное, я впитал ее с молоком матери, потому, что ловлю даже смысл очень трудных слов. Но как только пытаюсь сказать простейшую фразу, Никита с Варварой начинают смеяться. Пусть смеются, я не в обиде. Они не мои подданные.
В горах быстро темнеет. Ночую я здесь же, при посольском дворе — сирота при живых родителях. Фамильный замок времен последних Арпадов домом моим так и не стал. Строил его мой дед, Басараб Великий, по тогдашней рыцарской моде. Двухэтажный деревянный донжон был некогда обведен трехметровым рвом и поросшим колючим кустарником валом. Говорят, что когда этот ров был глубоким, через него был проложен мост, который поднимался во время осады. Но где он, и куда делся - этого не помнит никто.
Сюда мы вселились шесть лет назад. Здесь же появился на свет капризный и мстительный братец Раду. Весь верхний этаж занимает сейчас наша семья, няньки, травницы да сиделки. - Мать все еще отходит от последних родов. Ближе к земле ютится дворовая челядь. Там же густо напиханы всякого рода склады провианта, инвентаря, конюшня и загон для скота.
Я прихожу в замок, только когда приезжает отец. Мое любимое место - подземелье с низкими сводами. Там вырыт глубокий колодец, а рядом с ним - забранные решетками глубокие ямы. Служили они когда-то тюрьмою для пленников, дебоширов и всякого рода бунтовщиков. Сейчас все заставлено бочками для вина, неисправным инвентарем и прочим ненужным хламом.
Без хозяйского глаза все пришло в запустение. Отец, как всегда, в далеких разъездах. В нелегкое для Валахии время, несет он свой тяжкий рыцарский крест. А попробуй, не понеси! У венгерского короля Сигизмунда рука стократ тяжелей. Только стараниями отца наше православное княжество все еще достаточно независимо. Слишком многие хотели бы видеть ее своим - и могущественная Османская Порта, и латинская Венгрия, и даже мой дядя Ладислав Дэнешти.
Когда наступает ночь, Никита уходит в дом, зажигает от печки лучину и выносит во двор огромный овчинный тулуп. Это моя постель. С пяти с половиной лет я сплю под открытым небом и с тех пор полюбил облака. Они накрывают вершины Карпат, свисают с небес клочками овечьей шерсти и сберегают тепло, идущее от земли. Когда небо звездно, трава подо мною сочится росой. Тулуп промокает. Чтобы согреться, я снова и снова берусь за копье.
Завтра приедет брат, - думаю я, засыпая. - Целых три дня мы будем вставать до рассвета, умываться этой росой. Господи, как я его люблю и как ненавижу!
Я безнадежно проспал, потому что проснулся от смеха. Мирчо сидел на латном коне охлюпкою, без седла. Был он в просторной полотняной сорочи и штанах, закатанных до колен. В плотно сжатых губах дрожала улыбка. Наверное, заехал домой, переоделся и поменял повязку. Левая рука висела на перевязи. От нее исходил терпкий запах гречишного меда. Солнце уже проснулось – над вершинами гор обозначилась узкая полоска рассвета.
- Вставай, лежебока, - сказал старший брат, хоть я уже был на ногах. – Есть кто живой на посольском дворе? Буди. Дело есть.
- Никита сегодня с утра собирался в Сигишоар. Еще не уехал, - хмуро ответил я и вопросительно посмотрел на его руку.
- Арбалетчик достал стрелой на излете, - пояснил Мирчо и спешился.
Мы обнялись.
- Вернулся! Сокол наш ясный! – посольский дьяк спустился с крыльца, на ходу надевая охабень – Ну, как ты? Все еще при дворе?
- Какое это теперь имеет значение? – Мирчо вдруг помрачнел. – Я только что из Феррары, а король Сигизмунд сейчас в Праге - примеряет корону святого Вацлава. Видать, это зрелище не для язычников.
Я чуть не споткнулся. Никите тоже стало не по себе. Он резко остановился и повел рукой в сторону резной деревянной беседки.
- Сказывай!
- Уния невозможна, - со вздохом сказал старший брат. Коалиция больше не существует.
- Это я знаю, - Никита огляделся по сторонам. – Ты, Мирослав, подробнее сказывай. Мне еще перед Великим Князем держать ответ.
Я впервые, как взрослый, принял участие в столь серьезной беседе. То, что мне довелось услышать, очень сильно отличалось от моих представлений о существующем мире. Под знаменем чести и рыцарства в нем правила неприкрытая подлость.
Вселенский патриарх Византии поверил обещаниям Запада оказать военную помощь в борьбе с турецкой экспансией и пошел на унию с католичеством. Весь христианский мир признал главенство папской тиары. Ватикан торжествовал и потирал руки. Освоение новых епархий сулило неслыханные барыши. Денег хотелось всем. Забыв про турок, достойные кардиналы развернули нешуточную борьбу за папский престол. Каждый мнил себя наместником Бога, а всех остальных – самозванцами. Дошло до того, что главенствовали над католиками сразу три действующих понтифика.
Сигизмунд Люксембург, носивший пожизненный титул императора Священной Римской Империи, в отличие от служителей Бога, обладал реальной военной и политической властью. Он тоже любил золото, меньше всего помышлял о выполнении чьих-то там обещаний и был для соседних стран хуже турок. Без платы ксензам нельзя было шагу шагнуть. Народ восставал, но созданный Сигизмундом орден Дракона всей своей мощью обрушивался на еретиков. Всего было шесть крестовых походов. Но ни один из них не был направлен против Османской Порты.
Не дождавшись обещанной помощи, под угрозой расторжения унии, Византия потребовала созвать Вселенский Собор. И он состоялся. Но не в стенах Флорентийского Собора, как желали того греки, а в часовне Римского папы. Гостей «из глубинки» представители Ватикана приняли очень прохладно. Под угрозой вторжения турок, латиняне и в этот раз попытались подмять под себя Православную Церковь. Императору Палеологу не была даже оказана честь, на которую он имел право по византийским законам. Делегацию Русской Церкви, состоявшую из двухсот человек, возглавлял Исидор Киевский. Большинство составляли миряне и немногочисленное духовенство. Кроме самого Исидора, был еще один представитель, имевший епископский чин - Авраамий Суздальский. Но все они были лишены права голоса. Из числа представителей, только святые Марк Ефесский и Виссарион Никейский были уполномочены выступать с речами и в дебатах с латинянами. Роль остальных была совещательного характера.
Вопрос о военной помощи в открытую не стоял, но плотно подразумевался. Обсуждался догмат о чистилище, о позволительности внесения изменений в канонический Символ Веры, о догматических расхождениях между Православной и Римо-Католической Церквами для достижения истинной Унии…
- Неужели поставили под сомнение земное наместничество, божественность сути и непогрешимость пап? – быстро спросил Никита.
- Нет, - Мирчо покачал головой, - не успели. Вселенский Собор погряз в словесах. О бесплодности всех этих диспутов и речей говорил святой Марк Ефесский: это, мол, все равно, что петь для глухих, кипятить камень, или сеять на нем, писать на воде, или нечто другое подобное, о чем говорится в пословицах в отношении невозможного. Как ни очевидна была Истина, но латиняне не хотели ее видеть и слышать. Говорят, что трое монахов-отшельников из католиков захотели послушать прения по вопросу законности прибавления «Filioque» к Символу Веры. Выслушав речи и той и другой стороны, эти люди во всеуслышание заявили: «Нет сомнения, греки обладают истинной верой». За это их выслали, наложили епитимью и обозвали неучами, «которые не видят ничего дальше своей монашеской кельи».
- Денег хоть дали? – усмехнулся Никита.
- Кой там! – Мирчо махнул рукой. – У римлян нет средств. Папа своей буллой объявил индульгенцию тем, кто поможет ему содержать хотя бы Собор. Мы на собственном опыте узнали отношение к нам латинян, их коварство и высокомерие. Едва ли они будут готовы изменить что-нибудь из своих обрядов, едва ли будут способны чем-то помочь…
Со стороны подворий донесся пастуший рожок, горланили петухи. Я смотрел на взрослого брата и думал о том, что рыцарский крест – ничто, по сравнению с крестом православным.
- М-да, - мрачно произнес полискарь, - то-то я и смотрю, турка зашевелился. Я сам-то с утра собирался в Сигишоар, навести кой-какие справки…
- Уезжай, уезжай, Никита, – с жаром сказал Мирчо, - как можно скорее и дальше. И Влада с собой забери. Соглядатаи донесли, султан ополчился походом на Трансильванию. Кроме как через земли влахов, пути для него нет…
Рыжий дьяк оказался проворней. Он поймал на лете мою руку, а то б я отвесил брату хорошую оплеуху. От беспроторицы меня затрясло. В глазах потемнело.
- Ты что, василиск, трусом меня считаешь?! - почти прорычал я. – Да я боевым копьем любую кольчугу проткну!
- Окстись, княжич! – укоризненно молвил Никита. – О какой сече может идти речь?! Ты хоть себе представляешь, чем может закончиться открытая война с басурманами? Валахию утопят в крови и станет она пашалыком – османской провинцией, отвоеванной для Аллаха. Нет, без венгров с турком не справиться. Сигизмунд это прекрасно знает, вот и держит вашу семью на аркане. Упаси Господь, ему донесут, что твой батько в Андрианополе…
- Как?! – я на минуту опешил.
- А вот так! – тихо сказал Мирчо. – Я временно остаюсь на княжении, а ты должен уехать. Раду не тронут, он еще мал. Рыжий Лис способен на все. Он знает, что проще всего надавить на родителя через его чад. Мне было примерно столько, сколько тебе сейчас. Отец мне рассказывал, как сопровождал в Констанцу чешского Яна Гуса. Он был священником и деканом философского факультета в пражском университете. Гус прилюдно протестовал против папских злоупотреблений. Он говорил: «Единственный глава церкви – Иисус Христос, единственный авторитет в религиозных вопросах – Святое Писание. Верующая совесть не может подчиняться чьей-либо силе».
И вот этого божьего человека вызвали на собор. Чехия не хотела его отпускать. Сигизмунд целовал Евангелие и прилюдно клялся короной, что не будет никакого насилия. Но папа римский сказал, что клятва еретикам не требует исполнения. В итоге, его сожгли.
Запомни, Владимир: и ты, и я, и отец для католиков всего лишь язычники, в отношении коих позволено все. Вот почему я настаиваю, уже как господарь: тебе нужно уехать!
- Ты баил, что можешь управляться с копьем, – хитро улыбнулся Никита. – У тебя есть возможность доказать это прилюдно. По осени начинаются рыцарские турниры. И первый из них - в Нюрнберге. Мы как раз на него поспеваем.
|
