Действительно, на первый взгляд Польша и тем более Литва находились на обочине процесса развития западноевропейского военного дела, и не только его. Однако, считая себя частью Европы, его оплотом и бастионом на границе с Азией, польское общество интенсивно впитывало в себя европейские новшества, в том числе и в военной сфере. "Речь Посполитая не была страной, где делались изобретения, - отмечали современные польские историки, но она активно пользовалась всеми европейскими достижениями...". И высокая боеспособность коронной армии была обусловлена, подчеркнем это еще раз, не в последнюю очередь тем, что ее солдаты и командный состав отличался высоким профессионализмом, а также постоянным совершенствованием технического уровня коронной армии, ее тактики и стратегии. Процесс перенимания передового западноевропейского опыта военного строительства не представлял для польско-литовской военной верхушки серьезных проблем и осуществлялся по двум основным каналам. С одной стороны, опыт перенимался через общение с иностранными наемниками, которых во все возрастающем числе приглашали на службу Ягеллоны. Так, далеко не полные подсчеты показывают, что между 1506 и 1572 гг. на польско-литовской службе побывало около 11 тыс. немецких (выходцев главным образом из Пруссии и Ливонии) наемников, не считая примерно 7 тыс. чехов и венгров. Только в 1557 г. коронная армия насчитывала в своих рядах 3 тыс. наемной пехоты и 2 тыс. рейтар - все из Германии. С другой стороны, многие польские и литовские магнаты и шляхтичи служили в рядах западноевропейских армий. Например, князь Михаил Глинский, перешедший на сторону московского государя Василия III, получил хорошее европейское образование, в том числе и военное, сражаясь в рядах армий Альберта Саксонского и императора Максимилиана I.
Освоение новой военной теории сопровождалось освоением и новых технологий и технических новинок. Выше мы уже отмечали, что Польша если и отставала в военной сфере от передовых стран Западной Европы, то не намного - Тевтонский Орден не позволял ей расслабиться. В полной мере это коснулось огнестрельного оружия. На вооружении орденского войска огнестрельное оружие впервые появилось в 1362 г. Спустя двадцать лет, в 1383 г. бомбарды появились на вооружении поляков и литовцев, а уже в 1384 г. литовцы успешно применили артиллерию во время осады тевтонского замка Мариенвердер. В конце XIV в. тевтоны стали применять первые ручницы. Естественно, что и поляки не остались в стороне, обзаведясь аналогичным оружием у себя. Очевидно, что этот процесс был ускорен в результате знакомства поляков с техникой и тактикой гуситов, которые совершили в 1433 г. поход во владения Тевтонского ордена.
Правда, несовершенство первых образцов огнестрельного оружия и сама система комплектования коронной армии вплоть до середины XV в. тормозила внедрение огнестрельного оружия. Польско-литовское дворянство, подобно западноевропейскому, долго предпочитало "благородное" "белое" оружие "грязному" и "подлому" огнестрельному. Однако как только на смену посполитому рушению пришли наемные роты и хоругви, процесс внедрения огнестрельного оружия резко ускорился. Особенно хорошо это заметно было на примере эволюции состава вооружения наемных пехотных рот. Еще раз подчеркнем, что польско-литовские наемные пехотные роты были вооружены преимущественно стрелковым оружием, что отражало их второстепенную, вспомогательную роль на поле боя. Стрелки составляли основу роты, тогда как остальные виды пехоты лишь обеспечивали их действия в бою. До самого конца XV в. на вооружении польско-литовских стрелков-пехотинцев численно преобладали арбалеты как более простое в обращении оружие, чем лук, и более совершенное, нежели первые образцы ручного огнестрельного оружия. Однако по мере совершенствования последнего начиная с первых же лет XVI в. арбалеты быстро вытесняются ручницами и аркебузами.
Т.о., к середине XVI в. польская наемная пехота была перевооружена с луков и арбалетов на огнестрельное оружие - сперва на примитивные ручницы, а затем на фитильные аркебузы. При этом была отработана и тактика ее применения. Внешний вид польско-литовских "желнырей" и особенности их тактики в 1-й половины XVI в. хорошо показан на картине "Битва под Оршей" неизвестного польского художника, написанной, по мнению ряда специалистов, в 1-й половине 30-х гг. XVI в. На ней стрелки гетмана Острожского построены в 4 шеренги, причем 1-я шеренга вооружена длинными пиками, за ними стояли павезьеры, а 3-я и 4-я шеренги были вооружены аркебузами. Примечательно, что все пехотинцы были защищены шлемами типа "салад", а первая шеренга - полным доспехом по типу швейцарских пикинеров первых шеренг баталии.
При этом польская пехота не играла самостоятельной роли. Как свидетельствуют русские летописи, вооруженные ручницами и аркебузами польско-литовские "желныри" (так русские летописцы называли польско-литовских пехотинцев-жолнеров) составляли значительную часть гарнизонов литовских крепостей, которые осаждали русские войска в начале XVI в. На поле боя наемная пехота играла вспомогательную роль, поддерживая действия собственной конницы огнем из ручниц. И если в сражении на р. Ведрошь в 1500 г. желныри не сумели проявить свои достоинства, то спустя 14 лет, в уже упоминавшейся битве под Оршей своими умелыми действиями они во многом обеспечили успех польско-литовской армии. Сражение было проиграно русскими воеводами во многом именно благодаря успешным действиям польско-литовских аркебузиров, успешно действовавших против русской поместной конницы на пересеченной местности под прикрытием лесных зарослей.
Успешно освоили польско-литовские военачальники и применение артиллерии. И если в полевых сражениях они применяли ее не слишком активно - из-за ее малоподвижности, то этого никак нельзя сказать об осадной войне. Так, в 1535 г. коронный гетман Я. Тарновский быстро взял крепость Стародуб, применив до того неизвестный русским способ ускоренной атаки крепости - под прикрытием мощной артиллерийской канонады с применением зажигательных снарядов литовские саперы провели под валы Стародуба мины и проделали бреши, через которые литовские войска и ворвались в город. Русский летописец, рассказывая об осаде Стародуба, писал, что польско-литовские войска "...пришли к Стародубу месяца [июля] со всем королевом нарядом, с пушками и с пищалми, и прибылных людей с ним много иных земель король наймовал, желнер и пушкарей и пищалников, а с ними и подкопщикы. И начаша Литовские люди приступати к городу со всех сторон и начаша бити ис пушек и ис пищалей; а з города воевода князь Федор Овчина против велел стреляти из пушек же и ис пищалей и битися с ними з города крепко; а того лукавства подкопывания не познали, что наперед того в наших странах не бывало подкопывания. Воеводы же Литовские, оступив град, да стали за турами близко города, да и подкопывалися, и город зажгли и взяли...". И, видимо, отнюдь не случайно в 1520 г. в коронной армии была учреждена должность начальника артиллерии (praefectus artilleriae), которым стал Я. Сташковский.
И даже в коннице, этом наиболее консервативном роде войск, в рассматриваемый период хорошо заметны серьезные изменения как в структуре, так и в тактике. Как отмечали польские историки, "...сербское и татарское влияние привело к изменениям в польской коннице, которая стала более подвижной...". Это выразилось прежде всего в том, что прежние тяжеловооруженные "копийничьи" хоругви, недостаточно подвижные и эффективные в изменившихся условиях борьбы, исчезли, а число "копийников", этого польского аналога французских gens d'armes, сократилось до предела. К 1573 г. они составляли всего лишь 8 % польской конницы. В конных хоругвях служили теперь по преимуществу конные стрелки и гусары - новый вид легкой конницы, заимствованный поляками и литовцами около 1500 г. на Балканах. Как и прежде, чисто гусарских или стрелковых хоругвей не было, и различались они лишь соотношением стрелков и более тяжело вооруженных всадников.
Дальнейший процесс "ориентализации" польско-литовской конницы привел к тому, что стрелковые хоругви были полностью вытеснены казацкими (первой казацкой хоругвью стала набранная в 1551 г. хоругвь ротмистра Б. Претвича, в которой насчитывалось 117 казаков и 87 гусаров). И если в гусарских хоругвях соотношение стрелков и гусар составляло примерно 1:1, то в казацких - 3 к 1 в пользу казаков. Главным и наиболее характерным отличием казацких хоругвей перед прежними стрелковыми конца XV - начала XVI в. стало полное вытеснение арбалета луком. В быстротечных схватках с легкой татарской и московской конницей скорострельность значила больше, чем бронебойность, а именно в этом лук и превосходил арбалет. По той же причине медленно внедрялось в комплекс вооружения польско-литовской конницы огнестрельное оружие. Так, в 1531 г. под Обертыном в 24 конных хоругвях (4452 коня) на вооружении имелось всего лишь 410 рушниц (польский вариант аркебузы), и то они использовались спешенными всадниками - заряжать фитильную аркебузу и стрелять из нее, сидя в седле, было крайне затруднительно. Поэтому неоднократные требования коронных и польных гетманов относительно увеличения числа рушниц в конных хоругвях (как, например, в 1525, когда инструкцией ротмистрам было предписано в почте из 3-6 коней обязательно иметь 1 аркебузу) не соблюдались. Только с появлением колесцовых пистолетов и карабинов огнестрельное оружие стало все чаще и чаще использоваться польской конницей, в особенности гусарами.
Ориентализация польско-литовской конницы не могла не сказаться и на тактике армий Речи Посполитой. К середине XVI в. под влиянием непрерывных схваток с татарами и русскими окончательно сложилось т.н. "старое польское уряженье" - характерное для польско-литовской армии XVI - 1-й половины XVII в. тактическое построение. Пехота и артиллерия перед битвой, как правило, занимала позиции в вагенбурге, заимствованном поляками и литовцами у чехов. Они выступали в роли своего рода крепости, опираясь на которую конница получала возможность перестраиваться после неудачной атаки. Сама конница выстраивалась на поле боя в расчлененные по фронту и глубине боевые порядки, позволявшие осуществлять маневр хоругвями во время сражения и наращивать силу удара из глубины. В 1-й линии боевого порядка, т.н. "гуфе чельном" становились тяжеловооруженные (gravioris armaturae) хоругви (сперва копийничьи, а затем гусарские), а на флангах-"рогах" занимали место легкие (levioris armaturae) стрелковые и казацкие хоругви - "посылковые гуфы". 2-ю и 3-ю линии составляли опять же легкие хоругви - "черные гуфы" и "стражники". Наконец, 4-ю линию, резерв польного гетмана, составляли несколько отборных тяжелых хоругвей, вступавших в бой в решающий момент.
Естественно, что при использовании такого сложного боевого порядка резко возрастали требования к профессионализму, дисциплине и подготовке как рядового, так и командного состава коронной армии. Недисциплинированное, плохо сколоченное, неспособное к слаженному маневрированию на поле боя посполитое рушение не могло использовать с должной эффективностью такой боевой порядок. В итоге всеобщее посполитое рушение (expeditio generalis), созванное в последний раз в 1537 г., в дальнейшем существовало только на бумаге. Попытки созвать его в 1544, 1552, 1563 и 1569 гг. успеха не имели. Сохранилось лишь, и то главным образом на юге и юго-востоке, где особенно ощутима была татарская угроза, выставляемое воеводствами посполитое рушение (expeditio particularis). Последнее имело место в 1509, 1516, 1519, 1520, 1522, 1524, 1527 и 1558 гг. и действовало с большим успехом, нежели всеобщее, так как в данном случае шляхта знала, за что именно она воюет, и высокий моральный дух позволял компенсировать недостатки в подготовке шляхетских хоругвей.
Облегчение вооружения и амуниции, высокий профессионализм и "втянутость", привычка к войне способствовала и росту маневренности и подвижности польско-литовских армий. Так, в 1581 г. 5,6-тыс. конный отряд литовского польного гетмана К. Радзивилла в течение одной кампании совершил рейд в 1400 км, а в 1615-1616 гг. 2-тыс. конный отряд А.-И. Лисовского проделал 2000-км рейд.
В целом, анализ основных особенностей польского военного дела 1-й половины XVI в. позволяет утверждать, что поляки сумели усвоить основные положения военной революции, но отнеслись к западноевропейскому опыту творчески, с учетом тех реалий, в которых им приходилось действовать. Так, к примеру, если к концу XV в. западноевропейские армии снова стали в основе своей пехотными, то польско-литовские наемные армии были преимущественно конными. И это вовсе не было свидетельством некоего отставания военного дела Речи Посполитой от Западной Европы. Напротив, военная элита польско-литовского государства, будучи прекрасно осведомлена о последних западноевропейских военных новинках, взяла на вооружение только то, что действительно способствовало росту боеспособности коронной армии в действиях специфического юго-восточного ТВД. И если экспедиция короля Яна Ольбрахта в Молдавию в 1497 г. завершилась полным провалом не в последнюю очередь потому, что его армия состояла главным образом из посполитого рушения, то в 1531 г. коронный гетман Я. Тарновский наголову разгромил под Обертыном численно превосходившее его армию войско молдавского господаря Петра Рареша, имея в своем распоряжении исключительно наемные войска. Так что можно согласиться с мнением современных польских историков (но с одной оговоркой - когда интересы короны, знати и шляхты совпадали и сейм соглашался финансировать найм большой армии. К сожалению, в отличие от Франции, в Речи Посполитой случалось это не так уж и часто, а с течением времени все реже и реже), когда они утверждают, что "...военная мощь Речи Посполитой была сопоставима с другими странами (например, с Францией), а боеспособность наемной армии очень высока...".
В этой связи необходимо отметить, что в Речи Посполитой очень рано, едва ли не в числе первых в Западной Европе, осознали необходимость содержания постоянной армии. Причиной тому была татарская угроза, о которой уже говорилось выше и которая стала следствием активной политики Ягеллонов на юго-востоке Европы. Вызванное этим обострение отношений с Османской империей способствовало и росту напряженности с отношениях с вассалом Порты Крымским ханством. Татары, чьи мобильные отряды в середине XV в. (1448, 1450 и 1452 гг.) совершили первые крупные набеги за ясырем в пределы владений Ягеллонов, представляли в определенном смысле более опасного и серьезного противника, чем Орден, тем более что полякам еще было нужно приспособиться к борьбе с новым и необычным неприятелем.
В изменившихся условиях в полный рост встал вопрос о создании более или менее постоянной армии, способной нести службу в южных воеводствах Польши для обороны от крымской угрозы. Обычная практика, когда в преддверии войны корона выдавала ротмистрам соответствующие документы для набора наемников, а после завершения кампании набранные роты и хоругви распускались до очередной военной тревоги, не годилась. Татары в силу своей "неправильности" были не тем противником, который дал бы время для набора армии, и для противостояния татарским набегам корона нуждалась в постоянной силе, способной оперативно отражать очередное вторжение кочевников. Еще в 1479 г. короной впервые были выданы "листы пшиповедны" для набора 16 рот пехоты и 17 конных хоругвей (примерно 1200 ставок-порций и 60 коней в пехоте и 900 коней в коннице), которые должны были нести т.н. "оброну поточну" (obrona potoczna) на южном рубеже. В дальнейшем эта практика получила свое продолжение, хотя нанимаемые ежегодно контингенты наемников никогда не были многочисленны, о чем свидетельствуют данные следующей таблицы.
Дело было в том, что содержание наемных рот обходилось недешево и опустошало королевскую казну, и без того не слишком полную. Длительное военное напряжение создавало серьезные проблемы, как это было в начале XVI в., когда тяжелая война с Москвой полностью истощила коронную казну. После смерти короля Александра в 1506 г. долг польской короны составлял 170000 злотых и преемник покойного Сигизмунд I был вынужден резко сократить численность "оброны поточной". Сейм крайне неохотно выделял короне средства на содержание постоянного войска, и подвигнуть его на введение чрезвычайных военных налогов могла только действительная опасность. Так было, к примеру, после того, как в 1526 г. венгры были разбиты турками под Мохачем и сейм, встревоженный возможностью масштабного турецкого вторжения, постановил для содержания наемных войск взять с каждого лана по 16 грошей. Однако уже на следующий год стало ясно, что турки пока не планируют наступление на север, а в 1533 г. с Портой и вовсе был заключен "вечный мир", который действовал почти целое столетие. Естественно, что в этих условиях добиться от сейма значительных средств на содержание постоянной наемной армии было невозможно и в отсутствие серьезной военной угрозы, даже при благоприятной экономической конъюнктуре коронная казна не располагала средствами для того, чтобы содержать более или менее значительную по численности постоянную армию. В итоге войска "оброны поточной" временами сокращались до минимума - так, в 1536 г. службу на границе несли всего лишь 7 пехотных рот с числом ставок 500 и 22 конных хоругви (1595 коней), а в 1540 г - 7 рот с 500 ставками и 28 хоругвей с 2490 конями. Этих сил вкупе с частными армиями магнатов в принципе хватало для того, чтобы отражать набеги небольших татарских отрядов.
Большего же на то время ожидать было невозможно. Нельзя было требовать от польско-литовского общества того, чего не было еще даже в Испании, Франции и Священной Римской империи. Военная революция стоила недешево, а польская корона была весьма ограничена в средствах. Получить дополнительные деньги можно было только с согласия сейма, однако последний крайне неохотно шел на установление новых налогов на содержание наемной армии и вообще на какие-либо перемены в этой сфере. Однако это было практически невозможно. Как отмечали современные польские историки, на рубеже XV/XVI вв. в Польше сложилось политическое равновесие между королем, магнатерией и шляхтой, которое "препятствовало введению каких-либо принципиальных новшеств в сфере управления государством".
В итоге польская корона, довольствуясь достигнутым, пыталась решать серьезные внешнеполитические задачи, опираясь на весьма немногочисленные силы. При этом, указывали польские историки, "...ни с финансовой, ни с военной точки зрения Речь Посполитая была не в состоянии сделать необходимое усилие, чтобы воплотить в жизнь возможности, которые открыла перед ней династическая политика Ягеллонов". Это тем более представляется странным, учитывая, что государство Ягеллонов имело необходимые людские, финансовые и материальные ресурсы для того, чтобы стать настоящей империей. Однако этого не произошло. Почему? Польские авторы полагают, что первопричина находится в той самой политической системе, которая формировалась в польско-литовском государстве в это время. Эта система, по их словам, "...была неспособна вести экспансию с помощью военной силы...".