В течение XVII столетия, после описи А. И. Михалкова, [16]Кольский острог частично перестраивался и застраивался заново. Была уничтожена Середняя башня на западной стене, близ глухой Ерзовской башни был вырыт подземный ход в сторону реки Туломы; к концу XVII века этот “старой тайник” обвалился и требовал починки43. Отдельные участки приречной стены были срублены тарасами44, а береговой откос во избежание подмыва стены водой был укреплен “обрубами” — бревенчатыми клетями, заполненными камнем и глиной. Внутри острога появился воеводский дом, артиллерийский цейхгауз, “протопопов двор”, разные погреба. На площади, позади Отводной башни, в 1681—1684 годах был построен неизвестным мастером замечательный памятник русского деревянного зодчества — 19-главый, высотою в 37 метров, Воскресенский собор45.

С началом Северной войны (1700—1721 годы) для Кольского острога возникла угроза нападения шведов. В декабре 1700 года шведские войска захватили Ребольский погост (северная Карелия), входивший тогда в Кольский уезд, “и пожгли церковь и дворы все без остатка и многих людей побили, протчих разогнали...”46. Для усиления обороны Севера по приказу Петра I в Кемский городок, Кольский и Сумский остроги было послано 300 стрельцов, а в устье Северной Двины построена Новодвинская крепость47. Двинскому воеводе боярину А. П. Прозоровскому велено было “наскоро” отправить в Кольский острог человека для осмотра состояния укреплений и вооружения, и, выяснив потребности, послать с Двины “оружие доброе”, порох, фитилей и всего прочего, что “в нынешнее военное время в тот город надобно”; предписано было также отремонтировать испорченное оружие, перекрутить пороховые заряды и налить из свинца пуль в запас “з доволь[17]ство и держать всегда в готовности, чтобы в том городе в военный случай ни за чем никакой помешки и мотчания (промедления. — И. У.) не было, а город, в которых местех попорчен, велено починить...”48. Во исполнение этого указа в 1700 году Кольскими стрельцами были заново построены городовые стены у Егорьевской башни от реки Колы “с воротами, и с мостом, и с торасом в длину 3 сажени”, приведен в порядок [18]тайник у Ерзовской башни, поставлены были на стенах мосты и перила, устроены лестничные всходы49. Командированный в Колу капитан Григорий Животовский в феврале 1701 года подал воеводе А. П. Прозоровскому описную книгу, в которой значилось следующее: “Город Колской острог, деревянной, стоячей, а на нем пять башен рубленые; меж башнями в стенах торасы рубленые ж, а позаде торасов острог стоячей в две стены кругом города мерою, опричь башен, девяносто семь сажен с полусаженью, ветхи, да четыре тараса, да два тайника; а в Колском остроге жилецких людей два человека подьячих, пять человек капитанов, пятьсот человек стрельцов, восмь человек пушкарей, двадцать девять человек посадцких людей...”50.

В июне 1701 года шведская эскадра из пяти крупных кораблей под командованием адмирала Шабаланда подошла к устью Северной Двины и пыталась прорваться к Архангельску. Благодаря самоотверженности и геройству русских людей шведам не удалось осуществить свои планы. Потеряв у Новодвинской крепости два корабля, они ушли в Белое море, стали нападать на приморские селения и становища, сожгли несколько солеварен и десятки крестьянских дворов и, наконец, перенесли свои действия в район Святого Носа и Кильдина. Повсюду, где им удавалось, шведы захватывали и топили русские промысловые суда, отнимали у поморов рыбу, хлеб, одежду, снаряжение и деньги. В указе Петра I, запрещавшем жителям Поморья выходить на морские промыслы, указывалось, что “весною, будучи на море, на промыслех, двиняне от находу и взятья на неприятельские суды... в полон претерпели они многое мучение”51. Промышленники и купцы “во опасение от воинских воровских кораблей” вынуждены были укрывать свое имущество в Кольском остроге52. Жители Колы в эти годы жили, по их словам, “в великом опасении и осторожности”. Стрельцы, оставив всякие промысловые и другие хозяйственные занятия находились “в Кольском остроге на стенных и на береговых (по рекам и на заливе. — И. У.) и во все стороны от Кольского острога на отъезжих караулах и в посылках на Свейской и на Дацкой рубежи ради проведывания вестей, чтоб свейские неприятельские люди безвестно под Кольской острог и в Поморские волости ратью не пришли и разорения бы какова не учинили”53. В наказе, посланном холмогорским архиепископом, печенгским мо[19]нахам 28 февраля 1702 года указывалось, что шведские военные корабли могут прибыть и “к вам в Колу”54.

В такой тревожной обстановке правительство Петра I решило обновить постройки Кольского острога и усилить их новыми укреплениями. Указом 23 сентября 1701 года Кольскому воеводе Г. Н. Козлову было поручено привести Кольский острог в такое состояние, чтобы “в военный случай в том городе в осаде сидеть было надежно”. В строительстве должны были участвовать стрельцы, посадские люди, волостные и монастырские крестьяне, саамы и другие жители, даже приезжие иногородние торговые и промышленные люди, — “все безобходно”55. Практически строительство велось силами одних стрельцов — “десятым человеком” (остальные 450 человек должны были неослабно нести караульную службу), все прочие жители Кольского уезда ежегодно платили “на городовое строение” по 7 гривен со двора. За эти деньги, по подряду, 50 человек стрельцов выполняли и ту часть работ, которая падала по раскладке на посадских людей, крестьян и саамов56.

По замыслу строителей система обороны Колы должна была включать “город” Кольского острога57 и две “отхожие крепости”: одну на 25 пушек на Кольском мысу, у устья реки Туломы, другую примерно в 7 верстах от острога, у Абрамовой пахты, где решено было соорудить “вновь крепость земляную, связывая деревянными связьми и складывая около и в середине дерном... и около той крепости зделать ров.., а величиною..., чтоб в ней мочно было сидеть 200 или 300 человеком с пушками и пушечными припасы и хлебными запасы, и посадить в тое крепость служилых людей 100 человек с ружьем... и поставить пушки с порохом и с ядрами, сколько пристойно, и учинив бойницы, да и против той крепости на горе или в иных крепких местах, где пристойно, посадить служилых же людей с ружьем”58.

Вторым важным моментом, заключенным в плане перестройки Кольского острога, было совмещение его военного назначения с использованием в хозяйственных целях. Кола, играя роль складской базы для мурманских промыслов, нуж[20]далась в помещениях для хранения различных припасов, снастей и т. п. Поэтому строители, создавая более мощные стены, решили внутри их устроить амбары. Таким образом, если бы даже Кольский острог и не подвергся нападению врага, затраченные на его сооружение средства не пропали бы даром.

Изображение 3. Разрез стены Кольского острога (1737 г.) (по чертежу, опубликованному В. В. Косточкиным в «Материалах и исследованиях по археологии СССР», вып. 77, стр. 226).

В течение 1701 —1704 годов в Коле были проделаны большие работы: заново построены Егорьевская и Ерзовская башни, перестроены и починены стены города, углублены и укреплены обрубами рвы, вырыт колодец внутри острога, построена новая “сторожня” и т. д., у устья реки Туломы сооружена была “крепость древяная в две стены на 15 пушек”. Но первоначальный замысел не был до конца реализован. В декабре 1704 года Кольский воевода М. Г. Срезнев писал Петру I: “А на Кольской губе у Аврамовой пахты на Корге никакой крепости и по се числе не построено. А построено при прежнем воеводе при Григорье Козлове в наволоке меж дву рек крепость, и та ко отпору неприятельских людей не надежна и з дворами жителей в одной связи”59. Однако распоряжения о продолжении строительства не последовало. Лишь в апреле 1720 года, ввиду угрозы нападения английского флота, Петр I сделал указание архангельскому вице-губернатору Лады[21]женскому о постройке упомянутой “земляной крепости”, предписав послать для этого опытного инженера и способного коменданта. Но вскоре опасность миновала, и распоряжение Петра I снова осталось невыполненным60.

Из источников не видно, чтобы артиллерийское вооружение Кольского острога, или, как теперь его нередко стали официально именовать, Кольской крепости, было усилено по сравнению с концом XVII века. Весной 1720 года в крепости находилось 34 пушки и при них 8 штатных пушкарей61. По-видимому, в это число не вошли старые орудия, хранившиеся в подвалах. В 1726 году в Кольском остроге произошел пожар62, от которого пострадала часть военного имущества. Обревизование 1729 года дало следующую картину наличия вооружения и боеприпасов в Кольском остроге:63.

“Табель, что по Кольскому острогу пушек и при них ядер по калибрам” Калибр орудий Годных пушек Ядер к ним Горелых пушек
1 По 6 фунтов ядро 1 1320 1
2 По 5 фунтов 13 >401 1
3 По 3 фунта с четвертью 2 255 1
4 По 3 фунта 8 1446 1
5 По 2 фунта с четвертью 3 73 -
6 По 2 фунта 3 1120 1
7 По полтора фунта 2 725 -
8 По 1 фунту 1 300 -
9 По полуфунту 1 265 1
10 Скорострельных на вётлюгах дробовок 2 - 3

Итого: 36 5905 9

Кроме того, в крепости имелось 1.797 ядер, калибр которых не соответствовал пушкам, 11 затинных пищалей, 7 малых горелых пушек (1-вершкового калибра) и много устарев[22]шего оружия (288 мушкетов, 429 фузей, 295 шпаг, 35 копий и т. д.). В двух зелейных погребах хранилось (круглым счетом) 679 пудов пороха, 126 пудов свинца (в том числе 29 пудов горелого), 80 пудов свинцовых пуль, 10 пудов фитиля и более пуда горючей серы.

Благодаря разысканиям В. В. Косточкина недавно стали известны некоторые чертежи и планы, дающие возможность ясно представить себе устройство Кольского острога в первой половине XVIII века. На основе опубликованных В. В. Косточкиным материалов, с учетом характера местности и типа построек того времени, мурманский художник Н. П. Быстряков довольно точно воссоздал вид Кольского острога и его башен в 1737—1738 годах.

Острог и после ряда перестроек в основном сохранил ту форму и размеры, которые он имел в начале XVII века. Четыре угловые башни по своей архитектуре мало отличались друг от друга. Все они были трехъярусными, рубленными шестериком, высотой 7—81/2 сажен, внутри делились бревенчатыми перекрытиями и настилом на пять этажей, считая чердак третьего яруса и смотровую вышку. В каждом ярусе были устроены окна для стрельбы — бойницы. Третий ярус делался более широким, и выступы его (обламы, или напуски) на балках междуэтажного перекрытия, выпущенных наружу,[23] нависали на уровне 6—7 метров над двумя нижними ярусами. Это расширение давало некоторое увеличение площади “верхнего боя” для установки пушек и позволяло с большим удобством вести огонь по врагу. Башни, обращенные к морскому заливу, были более высокими (по 18 метров); Никольская и Чепучинная имели по 15 метров высоты. Обе приречные башни имели ворота, а башни западной стороны были глухими, вторые этажи их сообщались с боевым ходом примыкавших к башням стен, в нижнем этаже был устроен вход из острога. Внешние стены башен, как правило, были двойными, пространство между ними засыпалось хрящём.

Изображение 5. Разрезы Ерзовской (слева) и Чепучинной (справа) башен Кольского острога (по чертежу, опубликованному В. В. Косточкиным).

Главной по боевому назначению и вместе с тем парадной башней Кольского острога была Егорьевская: через нее осуществлялся въезд в острог со стороны главной улицы Колы, а над башней было укреплено изображение государственного герба Российской империи. (см. рис. на стр. 24).

Особую конструкцию имела Водяная башня, сооруженная на небольшом полуостровке, возможно, насыпи. Она была двухъярусной. Нижний этаж был устроен ниже уровня берега. Артиллерия размещалась только в среднем ярусе и верх[24]нем этаже.

Со стеной крепости Водяная башня соединялась широким, двухэтажным 15-метровым переходом, частично стоявшим на сваях. Рядом с ним, с южной стороны, в городовой стене были сделаны так называемые Водяные ворота — для тех, кто приезжал в Кольский острог “водою”, то есть на судах. У ворот вдоль берега было устроено причальное приспособление в виде земляной насыпи с каменными откосами, которые во время ледохода отбрасывали лед на каменный бык Водяной башни64.

Изображение 6. Егорьевская (слева) и Никольская (справа) башни Кольского острога в середине XVIII века (с рисунка художника Н. П. Быстрякова).

Городовые стены, в зависимости от уровня местности, имели неодинаковую высоту, но чаще всего она равнялась 3,5 саженям (около 7,5 метра) при толщине в 2 сажени (4,26 м).| В стенах было устроено 53 амбара, некоторые из которых имели по нескольку отделений. Поверх амбаров, по мостовому настилу, шел боевой ход высотой в одну сажень, прикрытый с наружной стороны так же, как и амбары двойными стенами, в которых через каждые 2 метра были сделаны горизонтальные щели для стрельбы из ружей. Ширина боевого хода в стене равнялась трем метрам, что позволяло защитникам острога свободно размещаться и передвигаться вдоль[25] стены во время боя. Стена был покрыта двускатной кровлей, более чем на метр нависавшей с обеих сторон, что предохраняло стену от намокания и преждевременного гниения.

Вокруг стен тянулся сухой ров глубиною более двух метров и шириною до четырех метров. Откосы его были укреплены сваями и слегами. За рвом находилось открытое пространство, свободное от построек. Оно обеспечивало прострел подступов к стенам острога и предохраняло последний от огня в случае пожара на посаде. За воеводским двором, у Чепучинной башни, для вылазок был вырыт “потаенный выход из крепости за город” 65.

Изображение 7. Разрез Водяной башни (по чертежу, опубликованному В. В. Косточкиным).

Во внутренней планировке острога сколько-нибудь существенных изменений не произошло: появились две сопредельно построенные церкви — Спасская и Благовещенская, несколько складов, а в юго-западном углу возникли “воеводские огороды”66. (См. план города Колы 1737 — 1738 гг. на стр. 26).

В результате победы в Северной войне наша страна получила широкий выход в Балтийское море. Основной грузопоток товаров, отправляемых морем за границу, пошел к портам Балтики и в первую очередь — к Петербургу. Этот фактор оказал серьезное влияние на исторические судьбы русского Севера. Значение Колы как торгового пункта стало ничтожным. Тем не менее, учитывая реваншистские помыслы Швеции, русское правительство считало необходимым держать в[26] Коле значительный военный гарнизон и время от времени обновлять и даже усиливать крепостные укрепления. Это обеспечивало мир и безопасность русскому и саамскому населению края. Как показали события, именно благодаря наличию здесь достаточных вооруженных сил и укреплений шведы в период Северной войны не посмели напасть на Колу. В перечне крепостей, которые по указу 3 марта 1731 года следовало “починивать, исправлять и в доброе состояние и безопасность приводить”, числилась и Кольская крепость67. В 1740 году для возобновления укреплений Кольского острога был послан “Ладожского канала майор Витинг”68. Когда в начале 1741 года специальная комиссия изучала вопрос, “какие крепости в Российском государстве действительно содержать надлежит” и не следует ли некоторые исключить из штата, было признано необходимым и впредь содержать[27] Кольскую крепость с артиллерией на 4 полигона69. Решено было, кроме пушек среднего калибра, иметь в Коле 4 чугунных мортиры 5-пудового и 4—двухпудового калибра, а также дать на вооружение 20 шестифунтовых “мортирцов железных горного манира”. Артиллерийская команда должна была при этом состоять из 71 служителя70.

Изображение 8. План города (Колы (опубликован В. В. Косточкиным в «Материалах и исследованиях по археологии CСCP», вып. 77, стр. 223).1737— 1738 гг.

Личный состав военной команды, по сравнению с концом XVII века, несколько сократился, но не намного. Во время Северной войны, в 1710—1714 годах, около 250 человек военнослужащих и жителей Колы было взято в создававшийся Петром I Российский флот; часть стрельцов была отозвана в Петербург71. На 1 ноября 1729 года в трех подразделениях Архангелогородского гарнизонного полка, размещавшихся в Коле, состояло 470 человек, в том числе:капитанов 1
поручиков 1
унтер-офицеров 3
сержантов 2
каптенармусов 2
подпрапорщиков 2
капралов 18
писарей 3
рядовых солдат 423
барабанщиков 6
фельдшеров 3
профосов 3
денщиков 3

Военнослужащие вооружены были фузеями со штыками и шпагами72. Согласно исповедной книге Кольского Воскресенского собора в 1733 году в Кольском остроге находилось: майоров — 1, обер- и унтер-офицеров — 13, писарей, капралов и рядовых солдат —468, итого —482 человека. Офицерский состав и большинство остальных военнослужащих жили в Коле с семьями. На исповедь они должны были являться с женами, которых числилось 313 человек73. В 1728 году военнослужащих и взрослых членов их семей, подлежащих по[28] церковному обряду приходить на исповедь к священнику, числилось 900 человек74.

В июле 1741 года Швеция объявила войну России. В связи с этим Кольская крепость была приведена в боевую готовность На взморье, в Погань-наволок, и к острову Кильдину на четырех 6-весельных лодках было послано 17 солдат в караул “на заставы для проведывания швецкого неприятельского войска”; усилены дозоры по р. Туломе, установлены батареи75. В Кольский залив была послана русская эскадра из судов, которая зимовала в Екатерининской гавани. Под руководством лейтенанта Винькова было сделано гидрографическое описание Кольской губы76. Приняты были меры к обеспечению артиллерии всем необходимым. В Коле в это время, согласно донесению начальника артиллерии секунд майора Перского, было 32 пушки; 2 — полуторафунтовых, 6 — двухфунтовых, 10 — трехфунтовых, 13 — пятифунтовых и 1 — шестифунтовая. Для указанных орудий по нормативам того времени, на 200 выстрелов, требовалось 290 пудов пороха. В действительности в наличии было 570 пудов пороха. Больше, чем полагалось, имелось и ядер. Так, для трехфунтовых пушек сверх установленной нормы было 1.472 ядра, полуторафунтовых — 335 и т. д. Только для пятифунтовых пушек не хватало 908 ядер. Зато в остроге имелось 767 ядер полуфунтового и фунтового калибра, из которых можно было “связать картечи”. В сентябре 1742 года из Архангельска в Колу было отправлено 1000 штук пятифунтовых ядер 77 пудов “дроби железной, сеченой на картечи”, и 98 пудов различной артиллерийской амуниции и снаряжения. Пополнилась людьми и артиллерийская команда, которая, однако, к исходу 1742 года еще не была полностью укомплектована и насчитывала всего 26 человек (1 сержант, 1 капрал, 9 канониров и 15 фузилеров) 77.

В ходе русско-шведской войны 1741—1743 гг. боевых действий на Кольском полуострове не развернулось. Обе стороны ограничились обороной своих рубежей. Но Россия и дальше, вплоть до конца XVIII века, должна была держать в Коле военные силы, хотя и в меньшем количестве.

В 1760-х годах Кола явилась местом базирования двух[29] научных экспедиций — морской под начальством бригадира флота капитана В. Я. Чичагова, которой поручено было “учинить поиск морского проходу Северным океаном в Камчатку”, и астрономической, руководимой профессором С. Я. Румовским, которая по заданию Российской Академии наук наблюдала 23 мая 1769 года прохождение Венеры по диску Солнца. В связи с этим в Колу неоднократно посылались суда специального назначения, артели строителей, военные и морские служители78. Эскадра Чичагова (суда “Чичагов”, “Панов” и “Бабаев”) дважды, в 1765 и 1766 годах, совершала плавание в район северо-западнее Шпицбергена79. Приготовления к постройке трех обсерваторий на Кольском полуострове начались весной 1767 года. Одна из них сооружена была на горе Соловараке близ Кольского острога. Караульную службу при обсерватории Румовского несла воинская команда из 31 человека80.

В период работы указанных экспедиций военные силы в Кольском остроге то увеличивались, то сокращались. Так, указом Государственной военной коллегии 17 апреля 1765 года предписано было артиллерию вместе с обслуживавшей ее командой (80 чел.) из Колы перевести в Новодвинскую крепость. В Кольском остроге была оставлена лишь гарнизонная команда из 60 солдат81. Однако вскоре правительство снова нашло нужным разместить в Коле артиллейрийскую команду. В июне 1768 года в Кольском остроге, кроме 91 человека (2 капралов и 89 рядовых) гарнизонной команды, было 59 человек нижних артиллерийских чинов82. В 1774 году в крепости находилось 22 человека гарнизонной команды и 49 артиллерийских служителей83. Кольская артиллерия имела 34 орудия, в том числе: чугунных пушек с лафетами и колесами
калибр:
12-фунтового 2
8-фунтового ” 1
6-фунтового ” 3
41/2-фунтового ” 8
3-фунтового ” 7
21/4-фунтового ” 4
2-фунтового ” 5
11/2-фунтового ” 2
И чугунных
дробовиков 20-фунтового” 2.

[30]В крепости хранилось 5.251 пушечное ядро, 3.006 ручных гранат, 30 гаубичных бомб, 25 пудов картечи, 515 пудов пороха и другие запасы84.

Изображение 9. План Кольского острога. 1780 г. (Архангельский областной Государственный архив, фонд 1638, опись 1, дело 6): А — Кольская крепость, В — церковь, С — колокольня, D — присутственные покои, Е — караульня, F — пороховые погреба, G — «провианские магазейны», Н — винный подвал, + — казенные и партикулярные амбары, К — питейный дом и пивоварня, L — обывательские строения, М — портовая застава, N — комендантский дом, Р — ротный дом.

Некоторое представление о Кольском остроге этого времени дает план его, представленный комендантом Б. И. Ернером в Вологодское наместническое правление 16 декабря 1780 года Устройство “города” оставалось прежним. Заметно изменилась лишь внутренняя застройка острога. Снесен был старый воеводский дом и большинство амбаров, исчезли Спасская и Благовещенская цер[31]кви (возможно, в связи с ликвидацией в 1764 году Кольско-Печенгского монастыря), неподалеку от Воскресенского собора построена была новая колокольня. Внутри острога остались некоторые казенные склады — “провиантские магазейны”, пороховые погреба, винный подвал — и “присутственные покои” (административные помещения). Дом коменданта, казарма (“ротный дом”), артиллерийская мастерская с кузницей и “светлица” (помещение артиллерийской команды) находились вне стен острога85.

В 1780 году Кола по распоряжению Екатерины II была причислена к разряду уездных городов и получила свой герб[32] (изобр. 10). 15—19 ноября в честь открытия города была устроена торжественная церемония с троекратной пушечной пальбой и выборы городских чинов86. “Всемилостивейшая государыня” проявила особую “заботу” о самом северном российском городе —пожаловала 8.000 рублей на строительство новой каменной церкви87 и распорядилась соорудить в Коле тюремный замок, так как прежняя “караульня” уже не могла вместить большого числа ссыльных колодников88. “Кольская крепость” формально была упразднена. Арсенал и боевые припасы были перевезены в Екатерининскую гавань, которую правительство намерено было превратить в военный порт, но замысел этот не был осуществлен89. Поэтому Кольский острог продолжал еще сохранять некоторое военное значение. В нем размещался гарнизон, состоявший из Кольской штатной команды из 34 человек (1 прапорщика, 1 сержанта, 3 капралов, 1 барабанщика и 28 рядовых; 25 чел. принадлежали к пехоте, а 9 — к “коннице” и имели 20 казенных “оленей со всею к ним принадлежащею упряжкою”90), 22 батальонных солдат и 23 человек артиллерийской команды (в том числе 18 канониров)9I.

Изображение 10. Герб города Колы. В верхней части изображен герб Архангельской губернии — золотое поле, на котором летящий Архангел Михаил поражает пламенным мечом низверженного дьявола; внизу — голубое поле, на котором изображен кит в знак того, что жители Колы прежде занимались китовым промыслом.

Когда летом 1788 года Швеция вероломно начала войну против России, Кольскому коменданту полковнику Ернеру было предписано принять меры к “защите военного рукою границы и селений тамошнего края”. В течение всей войны 1788—1790 гг. военнослужащие Кольского гарнизона, кроме “предохранения города”, несли сторожевую службу на заставах и форпостах: в Сонгельском погосте (команда прапорщика Стародворского), на реке Туломе при впадении в нее речки Улиты (отряд сержанта Ипата Латкина), на острове Медведок у входа в Кольскую губу (группа Петра Куроптева из 5 человек) и в других местах. В ноябре 1788 года шведы имели намерение идти в село Кандалакшу и “разорять оное”, для чего “из крепости Каянбурга наряжены были 60 человек ландмилиции”. Некоторая активизация действий неприятеля наблюдалась весной 1790 года. Но перейти русскую границу шведы так и не решились92.

Изображение 11. Вид Кольского острога в 1797 году (рисунок из «Атласа Архангельской губернии», опубликованный В. В. Косточкиным).

[33]После русско-шведской войны 1788—1790 гг. царское правительство уже не придавало серьезного значения укреплениям Колы. Стоявший много лет без починки Кольский острог обветшал, что можно видеть даже на рисунке, сделанном с натуры в 1797 году. В 1800 году, в период разрыва отношений с Англией, когда эскадра адмирала Нельсона подошла к Финскому заливу и возникла угроза нападения англичан также и на Севере93, Павел I приказал перевести артиллерию из Колы в Соловецкий монастырь. В августе 1801 года, когда отношения с Англией уже были нормализованы конвенцией о дружбе, находившиеся в Кольском остроге “старинные пушки разных калибров с принадлежащими к ним запасами” были вывезены и сданы “для хранения” артиллерийскому офицеру соловецкого гарнизона94. С этого времени Кола осталась фактически безоружной. В распоряжении городничего для поддержания внутреннего порядка и несения сторожевой службы при казенных складах находилась лишь небольшая инвалидная команда. Обосновавшаяся в Екатерининской гавани (ныне гор. Полярный) Беломорская промысловая компания в ноябре 1805 года просила использовать постройки Кольского острога, угрожавшие “совершенным разрушением и падением”, на уголь для [34] своего салотопенного заведения. Кольский городничий Логин Ашемов подтвердил губернскому начальству, что острог пришел, “в крайнюю ветхость” и “ныне по вывезенной совсем артиллерии, вместе с нею служителей, служит только обитающим жителям к совершенному отягощению, ибо в случае пожара... от него и все основание города может истребиться”. Губернское правление не согласилось на слом острога, в башнях которого хранился хлеб, а стены служили оградой для 8 казенных амбаров, но и не приняло никаких мер к обновлению его95.

Беззащитностью Колы при первом же подходящем случае воспользовались английские захватчики. В период присоединения России к континентальной блокаде, объявленной Наполеоном I, английское правительство направило к берегам Мурмана военную эскадру под командованием Андреу Веллса. 7 мая 1809 года английский корвет напал на Екатерининскую гавань, разграбил все находившееся здесь имущество Беломорской компании и стал обстреливать из пушек суда поморов, занимавшихся рыбной ловлей. В тот же день Кольский городничий Иван Владимиров, получив первые известия о появлении англичан на Кильдинском взморье, отправил донесение в Архангельск, в котором сообщал, что у него нет никаких средств к обороне города: “жители все разъехались на морской промысел..., команда же воинская здесь самая малая, в коей и служители все престарелые и увеченые”, к тому же и вооружены они “ветхими ружьями, к употреблению не годными”96. 11 мая к Коле подошли три военных катера “без флагов, со многим количеством вооруженных солдат и матросов при двух пушках”. Местное население — женщины, старики и дети — при приближении врага бежали в горы. В опустевшей Коле остались только городничий с чиновниками и солдаты инвалидной команды. Высадившись, англичане отобрали у шести чиновников шпаги, а у команды — ружья и амуницию, которые тут же были брошены в воду. 80 британских моряков, почувствовав себя полными хозяевами в городе, рыскали по острогу, осматривая казенные склады и присутственные места. Затем они разгромили питейное заведение, в котором хранилось 7 сорокаведерных бочек вина, горланили песни, стреляли в воздух. Англичане забрали весь скот, оставшийся в дворах Кольских жителей — 50 голов, преимущественно овец и телят, — две лодьи, “немалое число казенного и обывательского лесу, а притом и все с обывательских при городе стоящих судов якоря и снасти [35] обрали” и 13 мая увезли в Екатерининскую гавань, где награбленное имущество погрузили на 8 русских лодей и под конвоем отправили их вместе с захваченными в плен командами в Англию97.

В первой половине XIX века Кольский острог как военное укрепление утратил свое значение. Кольская инвалидная команда в 1815 году состояла из 39 человек (1 обер-офицер, 4 унтер-офицера и 34 рядовых)98. Старинные крепостные постройки уже ни в коей мере не удовлетворяли требованиям фортификации. В 1849 году В. Верещагин в “Очерках Архангельской губернии” отмечал, что когда-то вокруг Кольского острога “выкопан был глубокий ров, наполнявшийся водою. Теперь этот ров высох, тройные стены мало-помалу разрушаются, но башни еще целы и заменяют амба[36]ры или магазины для хранения хлеба и прочего99. Время от времени местные власти производили починку приходивших в ветхость построек. Так, по смете городского бюджета на 1851 год было ассигновано 20 рублей на “поправку дома, занимаемого городовою тюрьмою и караульнею, устройство плацформы и мостов против двух башен”100. О возведении новых оборонительных сооружений царское правительство не помышляло, хотя как административный центр края, расположенный поблизости от границы, Кола, конечно, должна была иметь необходимые боеспособные военные силы. Царские сановники смотрели на Кольский полуостров как на окраину, не представляющую для России особой ценности101, и не заботились об охране края. На Мурмане не было ни одной защищенной бухты, где бы русские суда могли укрываться в случае нападения неприятеля.

Изображение 12. План уездного города Колы. 1801 год. (Архангельский Областной Государственный архив, фонд губернской строительной и дорожной комиссии (№ 14), опись 4, дело 17, листы 7—8).

Неслучайно, что Крымская война 1853—1856 годов застала край неподготовленным к обороне. Еще до официального вступления в войну Англии, 2 марта 1854 года, Кольский городничий Шишелов в рапорте архангельскому военному губернатору Боилю писал: “...По настоящим военным обстоятельствам, если неприятель вознамерится направить часть своего флота к северным берегам России, то в этом случае и город Кола... может также не ускользнуть из его внимания легкостью взятия и к распространению в Европе эха побед. Для достижения этой цели неприятелю в настоящее время по беззащитному положению города Колы не предстоит, никакой трудности, ибо к сопротивлению нет ни оружия, ни войска, кроме местной инвалидной команды в самом малом числе при одних ружьях, из коих к цельной стрельбе могут быть[37] годными только 40, при самом незначительном количестве боевых патронов; пушек вовсе не имеется”. Для обеспечения безопасности Колы, удобно расположенной в глубине залива, требовалось не так уж много сил. Городничий, участник боев с французами в 1812 — 1814 годах, считал, что при вооружении местных жителей — колян и саамов, “отличающихся чрезвычайною меткостью в стрельбе из винтовок”, нужно “по крайней мере роту егерей и восемь орудий... При этих силах, устроив батареи по Кольской губе на мысах Дровяном и Елове, также на оконечности Монастырского острова, где в тесном проходе для плавания всегда бывает сильное действие[38] воды, особенно во время прилива и отлива, и на оконечности городской земли, близ соляного магазина, то при этих предосторожностях город был бы безопасен. Со всех сих упомянутых по предположению батарей можно смертельно действовать на неприятеля при проходе его не только из орудий, но и из ружей”102.

Изображение 13. План (Кольского острога (фрагмент плана города Колы 1801 года). 1 — Благовещенская каменная вновь строящаяся церковь; 2 — деревянный Воскресенский собор с колокольнею; 4 — городовая крепость с башнями; 5 — дом, в коем помещены присутственные места; 6 — провиантские магазейны; 7 — пороховые погреба; 8 — артиллерийский цейхгауз; 9—винный подвал; . 10 — тюремный острог; 11—дом городничего; 13 — ротный дом; 16 — питейные дома; 18 — торговые лавки.

10 марта 1854 года жители Колы на общем собрании выразили готовность стать на защиту родного города, но просили прислать им оружия и боеприпасов, а также воинскую команду с пушками.

Первоначально военный губернатор Р. П. Боиль обещал доставить в Колу “на судах и орудия и порох по возможности”, но затем вместо пушек прислал к колянам... капитана Пушкарева, которого аттестовал как необыкновенного храбреца, умного и распорядительного руководителя. “В настоящее время, — писал Боиль 23 марта 1854 года, — не представляется возможным отправить в г. Колу пушек и воинской команды в добавок к тамошней инвалидной команде, но за всем тем я уверен, что Кольские горожане с таким молодцом, как капитан Пушкарев, который к ним посылается, сделают чудеса и непременно разугомонят неприятеля, который осмелится к ним показаться”. Одновременно в Колу было послано для раздачи жителям 100 кремневых ружей с принадлежностями, 2 пуда пороха, 6 пудов свинца и 22 дести бумаги на патроны103. Из 100 ружей, полученных колянами, 15 оказались неисправными и их пришлось отправить снова в Архангельск. По отзыву капитана Пушкарева, “кремни были отпущены из Морского Арсенала необитые свинцом” и при ввертывании в ружье ломались, “в других вовсе не было огня, а иные совсем не годны были”104. На каждое ружье приходилось лишь по 20 штук боевых патронов. Этого считалось вполне достаточно не только для отражения врага, но и для уничтожения его. “После этого надеюсь, — писал Боиль, — что при сих средствах удалые Кольские обыватели защитят свой город, к которому неприятелю подойти не так легко, потому, что ему надобно будет плыть на гребных судах под крутым берегом, где можно перестрелять их с легкостью и с удобностью105.

Капитан А. И. Пушкарев по прибытии в Колу сформировал из местных жителей отряды стрелков, которым были роз[39]даны кремневые ружья, но никаких учений проведено не было. Весною коляне разъехались на промыслы. В конце июня 1854 года капитан Пушкарев был ранен “каким-то злоумышленником”. Единственным человеком, немного знавшим военное дело, был старик-городничий. С помощью населения удалось найти два старинных орудия — одну 6-тифунтовую пушку с искривленным стволом и другую — 1-фунтовую пушку с отбитым краем дульной части, из которых на берегу реки Колы, близ Егорьевской башни, устроили “батарею”106.

Изображение 14. План Кольского острога. 1839 г. (фрагмент с копии высочайше утвержденного плана города Колы. Архангельский областной Государственный архив, фонд строительного отделения Губернского правления (№ 75), оп. 3, д. 30, л. 1—4). План доказывает, что Водяная башня уже была снесена; использовавшиеся под склады Егорьевская и Никольская башни были закрыты для проезда, а примыкавшие к ним стены частично разобраны под дорогу. Внутри острога оставались два церковных здания и дом уездных учреждений.

Между тем, в июне 1854 года в северных русских водах появилась англо-французская военная эскадра и начала боевые действия против мирных селений Кольского полуострова и Беломорья. Два английских корабля были замечены у Сеть-наволока, примерно в 60 верстах от города Колы107. По решению местного начальства было приступлено к эвакуации в Мурмаши казенного имущества. В течение июля и начала августа были вывезены некоторые ценности, училищная библиотека и архивы108[40].

В конце июля 1854 года “для обозрения местности и усиления обороны” в города Онегу, Кемь, Колу и в Соловецкий монастырь был командирован адъютант военного губернатора лейтенант флота Андрей Мартьянович Бруннер. 2 августа он прибыл в Кандалакшу, уже частично разграбленную англичанами, а 5 августа приехал в Колу и приступил к организации обороны города. Он осмотрел залив на расстоянии 12 верст от Колы, делал промеры фарватера и решил на мысе Елове “устроить небольшой окоп для действия из-за него ружьями и небольшими медными орудиями, предложенными на этот предмет здешним купцом Шабуниным”. Неудачно поставленную 6-тифунтовую пушку велел перенести к устью реки Туломы и поставить вблизи соляного склада. 8 августа к Брукнеру явились местные жители с просьбою “учредить из нанятых ими и вооруженных лопарей на заливе караул”. Городские чиновники собрали меж себя 30 рублей серебром и предложили их Бруннеру “на издержки по вооружению города Колы”. Решено было соорудить костровой телеграф, посредством которого город “может быть извещен, когда неприятель будет еще за 18 верст...109. В Коле имелось 129 ружей, но из них годных к употреблению было только 96110. Кроме инвалидной команды, удалось вооружить некоторое количество успевших вернуться с промыслов жителей. Приступлено было к постройке бруствера. Но времени было мало.

9 августа, в 10 часов утра, трехмачтовый английский паровой корвет “Миранда”, вооруженный двумя бомбическими пушками двухпудового калибра и 14 пушками 36-фунтового калибра, показался у Абрамовой пахты, не далее 10 км от Колы. Здесь англичане догнали шедшую с рыбного промысла шняку крестьянина Ивана Пайкачева, в которой вместе с ним ехал дворовый человек полковницы Игнатьевой, Федор Иванов, сосланный в Колу “за бродяжничество, буйство и кражи”. Угрожая колом, он заставил Пайкачева пойти навстречу вражескому корвету. При этом Ф. Иванов избил одну из женщин, находившуюся в шняке и требовавшую пристать к берегу и убежать в горы. Оба Кольских жителя, взятые англичанами на корвет, были “люди ненадежные и хорошо знающие фарватер”. Федор Иванов перешел на сторону врага и помог ему провести корабль. По-видимому, англичане не особенно доверяли перебежчику. Чтобы не посадить корвет на мель, они затратили почти полторы сутки для определения пути; разъезжая на трех катерах, делали промеры глубины залива[41] и расставляли бакены для обозначения подхода к городу. При наличии артиллерии в Коле эти суда нетрудно было потопить и воспрепятствовать корвету приблизиться к кольскому мысу. Позже лейтенант Бруннер объяснял: “Я не решился открыть пальбу по неприятельским шлюпкам, делавшим промер, потому что имел только одно поврежденное орудие с покривленным каналом и на него 8 дурно изготовленных зарядов, полагал ненадежной стрельбу на расстоянии версты, а между тем ответственность в начатии дела падала бы на меня”111.

Надежды военного командования на то, что англичане не сумеют подойти на крупных, хорошо оснащенных артиллерией кораблях непосредственно к Коле, не оправдались. 10 августа 1854 года, в 6 часов вечера, “Миранда” под переговорным флагом вошла в устье реки Туломы и остановилась “близ соляного магазина, не более как в 60 саженях от берега”112. Отсюда ей была открыта лишь одна сторона города. Высокий берег реки Туломы прикрывал другую часть селения, так называемую “Верховскую слободку”. До острога “Миранду” отделяло расстояние всего лишь в 400 метров113.

Поставив корвет на якорь, командир “Миранды” Э. Лайонс отправил к берегу шлюпку с парламентером, который вручил лейтенанту Бруннеру письменное требование на английском языке о “немедленной и безусловной сдаче укреплений, гарнизона и города Колы со всеми снарядами, орудиями, амунициею и всеми, какими бы то ни было предметами, принадлежащими Российскому правительству”; гарнизону предлагалось сложить оружие и сдаться в плен. “Если эти условия, — говорилось в ультиматуме Лайонса, — будут в точности исполнены, то город будет пощажен и частная собственность останется сохраненною, но укрепления будут разорены и все правительственное имущество будет или разорено или взято”. В противном случае — через час англичане откроют по городу стрельбу из артиллерийских орудий114.

Лейтенант Бруннер сразу же, при встрече с парламентерами, в устной форме отклонил требования англичан. Жители поддержали это решение, изъявив “готовность пожертвовать своим имуществом, но отнюдь не сдаваться врагам ни на каких условиях”115. Отряды стрелков, сформированные из слу[43]жителей инвалидной команды, в которой насчитывалось 53 человека 116, и горожан, заняли укрытые позиции по туломскому берегу и на острове Монастырском. Сам Бруннер с 15 человеками расположился у соляного склада, где был построен бруствер, “в тот день только что оконченный, и поставлено древнее орудие”117. Вскоре однако позиции по берегу реки Туломы пришлось оставить: воспользовавшись приливом, английский корвет сделал промеры глубины устья реки Туломы и избрал более удобное для обстрела положение. Небольшие земляные и бревенчатые завалы, за которыми помещены были стрелки, не могли служить надежной защитой при действии артиллерии с такого близкого расстояния. “Выйдя за мыс, — рассказывает А. М. Бруннер, — неприятель мог бы всех нас, расположенных вдоль берега, уничтожить одним выстрелом. К вечеру с остальными я тоже перешел в другое, к сожалению, более отдаленное место от неприятеля”118.

Изображение 15. а) Первая страница английского ультиматума о сдаче Колы; б) Изображение на филигранной бумаге, на которой был написан текст английского ультиматума (фото на просвет); в) Последняя страница английского ультиматума (фото на просвет). (Архангельский областной Государственный архив, фонд 2, опись 1, дел 5582, листы 174—175).

Весь вечер 10 августа английский пароход стоял под переговорным флагом, направив пушки на город, а на следующий день, в 21/2 часа утра, спустив белый флаг, “начал осыпать город бомбами, гранатами, калеными ядрами и коническими ружейными пулями с прикрепленным к ним горючим составом”. Единственное русское орудие сделало по врагу один выстрел, после которого оно было сбито со станка английским снарядом, а вскоре новым попаданием была оторвана дульная часть, вдоль орудия сделалась трещина119. При этом один из находившихся при пушке (рядовой Горбунов) был легко контужен, а другой (рядовой Филиппов) — ушиблен [44] осколком станка, остальные были осыпаны землей и головнями горевшего поблизости соляного склада. Лишившись орудия и “видя, что пули наши по, дальности расстояния не могут вредить неприятелю”, команда решила оставить “батарею”, Во время отхода еще двое рядовых получили ушибы.

Один из отрядов, укрывшись за выступом берега, в подходящие моменты, когда кто-либо из англичан оказывался на виду, вел огонь из ружей. Смельчаки стреляли “в людей, находившихся на марсах и салингах”. Трое англичан при этом “было убито или ранено, один из них уронил зрительную трубу”. Особенно отличились в бою унтер-офицер Ксенофонт Федотов и рядовые Ефрем Емельянов, Федот Федотов, Козьма Марылев, Максим Яркин, Александр Козлов и лекарский ученик Балашов.

На каждый выстрел русских противник отвечал залпами из орудий картечью и ядрами большого калибра. После длительного обстрела, во время прилива, англичане попытались высадить десант на Монастырском острове. Около 60 человек на гребных судах направились к берегу. Небольшой отряд стрелков, находившийся до этого на затопляемой части острова, в связи с подъемом воды отошел на другое, незащищенное место. При приближении врага стрелки решили “действовать на десант” с городской стороны, из-за берега реки Колы, но как только они вышли на луг по пути к укрытию, с парохода был дан сигнал к отступлению и открыта стрельба картечью. Уже вышедший на берег десант, успев лишь поджечь хлебный склад и караульный дом при нем, быстро возвратился к баркасам и отошел от острова.

В 101/2 часов вечера канонада прекратилась. “Миранда” вышла из устья реки Туломы и стала поодаль, против Кольского мыса, вне досягаемости ружейного огня.

В результате непрерывной 20-часовой бомбардировки большая часть города выгорела. Враг сжег 92 дома Кольских жителей, 4 церковных постройки, в том числе старинный Воскресенский собор — главную архитектурную достопримечательность Колы, казенные склады (соляной, винный и хлебный). В огромном пожаре закончил свое существование и деревянный Кольский “острог с четырьмя по углам башнями, из коих в одной помещались провиант и цейхгауз инвалидной команды”120.

Поздним вечером 10 августа, когда английский корвет, готовясь к бомбардировке, стоял в устье реки Туломы, трое[45] русских патриотов — Кольский мещанин Немчинов и двое ссыльных — отставные канцеляристы Мижуров и Васильев, жившие в Коле под надзором полиции, — добровольно изъявили желание “снять поставленные неприятелем бакены, и для того, перенеся на руках карбас на расстояние более четверти версты и искусно спустив его на воду, сняли 10 бакенов, а захваченную неприятелем и поставленную им на фарватер в виде створного знака раншину свели с места и поставили на мель”121.

Утром 12 августа англичане вынуждены были снова заняться промерами залива и отысканием выхода на глубоководье. Повидимому, интервенты и на этот раз воспользовались услугами предателя. По словам И. О. Пайкачева, который на второй день после бомбардировки Колы был отпущен с корабля, Федор Иванов получил от англичан 200 рублей и, “переговорив на польском языке с находившимся у неприятеля переводчиком, остался на корвете”. На списке ссыльнопоселенцев, живших в Коле, против фамилии Иванова стоит помета: “Ушел за границу на английском корвете”122. И. Пайкачев заключен был в тюрьму, но в своем пособничестве врагу не сознался.

Уже с рассветом 12 августа англичане возобновили обстрел Колы, пытаясь поджечь оставшуюся часть города. Некоторые постройки загорелись, но дружными усилиями инвалидной команды их удалось отстоять от огня. В 11 часов дня английский корвет, сделав еще несколько залпов, снялся с якоря и ушел в море123. Вскоре английские газеты затрубили о “славной победе”, одержанной над “русским портом Колой”124.

Между тем англичане не могли захватить почти безоружный город, который защищала горстка неопытных в военном деле людей. За смелые действия организатор обороны г. Колы лейтенант А. М. Бруннер был награжден орденом св. Владимира 4-й степени, а остальные отличившиеся в бою — серебрянными медалями на георгиевской ленте. Ссыльным Ми[46]журову и Васильеву было разрешено, кроме того, “жить, где пожелают”125.

Кольский острог при обороне города уже не играл никакой роли.

Нападение англичан в 1854 году является самой трагической страницей в дореволюционной истории Колы. Правда, убитых не было, но город был варварски разрушен. В нем осталось лишь 18 жилых домов. Большинство жителей лишилось средств к существованию и вынуждено было переехать на временное жительство в Кемь я другие поморские селения. В марте 1855 года во всей Коле насчитывалось “13 душ обоего пола крестьян, считая и малолетних, да и те готовились к выезду”126. Посетивший Колу в 1856 году К. Соловцов писал: “Город выжжен почти весь; в самой середине его, на площади, одиноко стоят обгорелые стены каменной церкви; площадь эта есть правильный квадрат, она окружена обвалившимся рвом и признаками земляного вала (остатки бывшего Кольского острога). Позади, церкви уцелели от разрушения единственный во всем городе каменный дом уездного казначейства и три обывательские деревянные дома. Этим строениям церковь служила защитою от неприятельских зажигательных снарядов. Уцелел еще правый конец города, называемый Верховье, состоящий из 12 или 15 ветхих лачуг, которые от действия неприятельской артиллерии защищены были выдающимся в виде мыса берегом реки. По обширным пожарищам в беспорядке разбросаны в разных местах наскоро сделанные вежи (землянки) и избушки, где нашли первый приют разоренные неприятелем бедные семейства. Лежащие в разных местах кучи бревен, срубы и начинающиеся постройки показывают, что Кола начинает поправляться после постигшей ее катастрофы”127.

Долгое время пустовавшее место, на котором находился Кольский острог, в конце XIX века, было занято гражданскими постройками.

***

В течение двух с лишком веков — с момента возникновения в 1583 году до Верельского мира со Швецией в 1790 году — Кольский острог играл важную роль в защите русских земель от многочисленных посягательств иностранных захват[47]чиков. Особенно большое значение укрепления Кольского острога имели в конце XVI — начале XVII веков, когда русским людям приходилось отстаивать свои северо-западные рубежи от шведской и датской агрессии.

Изображение 16. Силуэт Кольского острога. 1797 г. Вид с северо-востока (по рисунку, опубликованному В. В. Косточкиным).

Вместе с тем, опираясь на военные силы Кольского острога, царское правительство держало в повиновении и эксплуатировало трудящееся население края, облагало его различными налогами и сборами. В Кольском остроге имелась тюрьма и присутственные учреждения, где производились суд и расправа, чинились “правежи” над недоимщиками, содержа[48]лись под караулом всякого рода “ослушники” и бунтари. Ерзовская башня в XVIII веке стала официально именоваться “Пытальной”. Целям подчинения и подавления классового протеста со стороны трудового народа служили несколько церквей, обосновавшиеся в ограде Кольского острога.

В начале XIX столетия царское правительство отказалось от размещения на Мурмане боевых вооруженных сил, вывезло из Кольского острога артиллерию для охраны Соловецкого монастыря. Это привело к захвату Колы англичанами в 1809 году. Но и после этого правящие круги не приняли мер к защите Кольского полуострова от возможных нападений врага. В 1854 году англичане, пользуясь почти полной безоружностью Колы, подвергли ее беспощадной бомбардировке. Оставленное без должной помощи местное население самостоятельно отразило нападение до зубов вооруженного неприятеля. В необыкновенно тяжелых условиях оно выполнило свою задачу до конца.

Изображение 17. Вид на центральную часть поселка Колы в наши дни (снимок сделан 2 апреля 1960 года). Место бывшего Кольского острога указывает восстановленная после пожара каменная церковь.

“Крымская война, — отмечал В. И. Ленин, — показала гнилость и бессилие крепостной России” 128. Разрушение Колы явилось результатом преступного отношения царизма к обороне края и было одним из наиболее ярких показателей общей слабости страны в период кризиса феодально-крепостнических отношений.

Примечания

1 До недавнего времени возникновение Колы относили к XIII веку,указывая при этом 1264 год. Эта дата появилась а нашей литературевследствие неправильного прочтения текста договорной грамоты тверскогокнязя Ярослава Ярославича (так в тексте) с Новгородом 6772 (1264—1265) года, где пер-вая часть слова “Колоперемь” (означавшего, по-видимому, ближнюю, илималую, вычегодскую Пермь в отличие от Перми Великой) была попята какКола (“Древняя Российская вивлиофика”, изд, 2-е, ч. I, M., 1788, № 3,стр. 7). В 1949 году под ред. С. Н. Валка было осуществлено научное из-дание этого документа (“Грамоты Великого Новгорода и Пскова”, № 1,стр. 9), позволяющее устранить эту досадную ошибку.
2. Полное Собрание русских летописей, т. VI, стр. 289, т. XIII, первая половина, стр. 63, т. XX, первая половина, стр. 415.
3. “Сообщение Симона ван Салингена, 1591 о земле Лопии” (“Литературный вестник”, т. I, кн. III, СПб., 1901, стр. 298—300). Писцовая книга Кольского острога (Н. Харузин, “Русские лопари”, М.,' 1890, стр.421).
4. В. А. Кордт, “Очерк сношений Московского государства с республикой Соединенных Нидерландов по 1631 г.” (Об. РИО, т. 116, СПб., 1902, стр. XXV).
5. Писцовая книга Кольского острога, стр. 416, 458.
6. А. А. Савич, “Соловецкая вотчина в XV—XVII вв.”, Пермь, 1927. стр. 55—56.
7. “Летописец Соловецкий на четыре столетия...”, изд. 3-е, М., 1833, стр. 38—39.
8. Досифей Немчинов, “Географическое, историческое и статистическое описание ставропигиального первоклассного Соловецкого монастыря...”. М., 1836; стр. 81—82, 86.
9. Указанное “Сообщение Симона ван Салингена”, стр. 305.
10 “Русские акты Копенгагенского государственного архива”, извлеченные Ю. Н. Щербачевым (РИБ, т. 16, СПб., 1897), ст. 201—204; его же,
“Датский архив”, М., 1893, стр. 120—121, №№ 439, 441. В. А. Кордт, указ. соч., стр. XXVI, LI—LIII.
11. Cб. РИО, т. 38, СПб., 1883, стр. 8—10 (подчеркнуто мною. — И. У.).
12. “Русские акты...”, № 50, стр. 207 (грамота М. Ф. Судимантова от 7 мая 15S3 года о присылке его на зоеводство и др.). Указанное “Сообщение Симона ван Салянгена”, стр. 305.
13. “Русские акты...”, № 51, стр. 209.
14. “Датский архив”, стр. 124—125.
15. “Соловецкий летописец второй половины XVI в.” (“Исторический архив”, выя. VII, стр. 232).
16. “Русские акты...”, № 52, стр. 213—214.
17. Там же, № 57, стр. 235—236.
18. Там же, №№ 54, 55, стр. 215, 223.
19. Там же, № 60, стр. 246.
20. Там же, № 61, стр. 253.
21. В “Росписи чертежей розных государств”, составленной в Посольском приказе в 1614 году, отмечалось: “В коробье: чертеж Колскому острогу и волостям... ветх, роcпался” (“Чтения в имп. Обществе истории и древностей Российских при Московском университете”, 1894, кн. 3 (170), раздел IV, № 5, стр. 15). Возможно, планы Кольского острога сохранились в шведских архивах (см. “Исторический архив”, № 6, 1959, стр. 122—123).
22. Русское издание: Л., 1936 Г. де Фер, “Плавания Баренца 1594—1597”,
23. Затинные пищали — орудия малого калибра, служившие для прицельной стрельбы свинцовыми или железными кованными ядрами. Находившиеся на Кольских острожных башнях станковые пищали были установлены на колесах. С помощью особого приспособления — железной векши и канатов — они могли сниматься с башен и ставиться на другое место. В соответствии с размером пищали именовались “семипядными”, “восьмипядными”, “девятипядными” (пядь равнялась 8 дюймам или 20, 32 см) и “полуторными” (стреляли полуторафунтовыми ядрами). Они отлиты были в конце XVI века известными в то время мастерами Кашпирем и Богданом из меди и железа (см.: Н. Е. Бранденбург, “Исторический каталог С.Петербургского Артиллерийского музея”. СПб., 1877, стр. 58, 137). Семипядные пищали стреляли 2-фунтовыми ядрами, девятипядные — 3—4 фунтовыми (Н. И. Фальковский, “Москва в истории техники”, М., 1950, стр. 68).
24. Некоторые из колян ходили на морской промысел в конце XVI-начале XVII вв. вплоть до Новой Земли и Шпицбергена (см.: В. Ю. Визе, “Русские полярные мореходы XVII—XIX вв.”, М.-Л., 1948, стр. 7).
25. В. П. Пятовский в статье “Некоторые вопросы исторического прошлого Кольского полуострова” (“Ученые записки Мурманского Государственного педагогического института”, т. II, 1958, стр. 12) отмечает, что в 1580 году в Коле было 226 дворов. Автор взял эту цифру из источника, не внушающего доверия, — записок шведа Якова Перссона, никогда не бывавшего в Коле. По его словам, Кола — крупнейший центр солеварения на Севере: в ней “226 дворов и в каждом дворе по два солеваренных чана”; такие же неправдоподобные и путаные сведения относительно и других мест. Между тем, в листовой книге А. И. Михалкова даны подробные и точные сведения о числе жителей и дворов в Коле за 1574 и 1608 гг.
26. Писцовая книга Кольского острога, стр. 409—416.
27. А .А. Савич, указ. работа, стр. 58. А. Чумиков, “О походе шведов к Белому морю в 1590—91 гг.” (“Чтения...”, № 4, стр. 12—15). Н. Голубцов, “К истории города Колы Архангельской губернии” (“Известия Архангельского общества изучения Русского Севера”, 1911, № 1, стр. 4, 8). Досифей, указ. работа, стр. 92.
28. Казаками на Севере называли прихожих наемных работников.
29. “Исторический архив”, выл. VII, М., 1951, стр. 232.
30. Г .В. Форстен, “Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях...”, т. 2, СПб., 1894 (“Записки историко-филологического факультета имп. С.Петербургского университета”, часть 34), стр. 97.
31. Там же, стр. 98. Н. Голубцов, указ. работа, стр. 5. 32 Г. В. Форстен, указ. работа, стр. 83 (письмо от 26 мая 1609 года).
32. Г .В. Форстен, указ. работа, стр 83 (письмо от 26 мая 1609 г.)
33. Досифей, указ. работы, стр. 115. Акты, собранные в библиотеках и архивах Археографической экспедицией Академии наук, т. II, № 195, стр. 224. И. П. Шаскольский, “Шведская интервенция в Карелии в начале XVII века, Петрозаводск, 1950, стр. 86—87. Г. А. Замятин, “Походы шведов в Поморье в начале XVII века (“Ученые записки Молотовского Государственного педагогического института”, вып. II, 1941, стр. 62—63).
34. “Сборник материалов по истории Кольского полуострова в XVI—XVII вв.”, Л., АН СССР, 1930, стр. 158.
35. Там же, № 27, стр. 56. “Русские акты...”, № 98, стр. 423. Варгав — современный Вардё. До 1602 года русские собирали дань с саамского населения далеко за Варгав, вплоть до погоста Мала (указанный “Сборник...”, стр. 60).
36. А. А. Савич, указ. работа, стр. 78. Соловецкий монастырь в это время представлял из себя мощную крепость с каменными стенами, артиллерией и сильным гарнизоном.
37. “Русские акты...”, стр. 580.
38. Там же, стр. 585.
39. Там же, стр. 589—590. “Сообщение” Салингена, стр. 306.
40. Ф. Ф. Ласковекий, “Материалы для истории инженерного искусства
в России”, ч. I, СПб., 1858, стр. 216—217.
41. “Материалы и исследования по археологии СССР”, № 77, М., АН СССР, 1958, приложения к статье В. В. Косточкина “Деревянный “город” Колы”, № 1, стр. 237—238 (в дальнейшем: В. В. Косточкин).
42. M. Д. Рабинович, “Стрельцы в первой четверти XVIII века, (“Исторические записки”, т. 58, стр. 273—305).
43. (В. В. Косточкин, приложения, № 6, стр. 243.
44. То есть отдельными звеньями, в которых для прочности продольные бревенчатые стены связывались поперечными; пространство между венцами (простенками сруба) наполнялось землею и камнями. Участок деревянной ограды между двумя поперечными стенами и составлял собственно тарасу, или торас; длина его обычно равнялась 3—4 саженям (Ф. Ф. Ласковский, указ. работа, стр. 83).
45. Архангельский областной государственный архив (в дальнейшем — ЛОГА), ф. 29 (Архангельская духовная консистория), оп. 36, д. 88, л. 19,41. Н. Голубцов, указ. работа, “ИАОИРС”, № 5, отд. оттиск, стр. 4. Из специалистов “церковного строения” последней четверти XVII века на Кольском полуострове известен “плотник Федор Герасимов” (Ф. Харчевич, “Акты и материалы, собранные в Холмогорском Спасо-Преображенском соборе”, — “Труды Архангельского статистического комитета за 1865 год”,Архангельск, 1866, стр. 38), но считать его строителем Воскресенского собора пока нет никаких оснований.
46. АОГА, ф. 1 (арханг. губернатора), оп. I, д. 1370, л.4.
47. “Очерки истории Карелии”, т. I, Петрозаводск, 1957, стр. 185.
48. Ф. Харчевич, указ. публикация, стр. 58-59.
49. В. В. Косточкин, приложения, № 6, стр. 243.
50. Ф. Харчевич, указ. публикация, стр. 59.
51. Там же, стр. 64. Досифей, указ. раб., стр. 177.
52. Ф. Харчевич, указ. публикация, стр. 51.
53. В. В. Косточкин, приложения, № 3, стр. 239.
54. Ф. Харчевич, указ. публикация, стр. 64.
55. Там же, стр. 59. В. В. Косточкин, приложения, № 6, стр. 243.
56. “Сборник материалов по истории Кольского полуострова...”, стр. 149. В. В, Косточкин, приложения, №№ 2—7, стр. 238—246.
57. Термин “город” означал огороженное или тыном или приспособлен кой для обороны ртеною место. Городом в административном смысле слова Кола стала с 1780 года (у В. В. Косточкина, на стр. 212, на этот счет допущена ошибка).
58. Б. В. Косточкин, приложения, № 2, стр. 238, № 7, стр. 245.
59. Там же, № 5, стр. 241, № 7, стр. 246.
60. Ф. Ф. Ласковский, указ. работа, т. II, СПб., 1861, стр. 497.
61. Там же, стр. 499.
62. АОГА, ф. 1367 (арханг. военного губернатора), оп. I, д. 686, л. 26 об.
63. Там же, ф. I, оп. I, д. 764, л, 273.
64. В. В. Косточкин, указ. работа, стр. 223—230.
65. Там же, стр. 215.
66. Там же, стр. 223.
67. Ф. Ф. Ласкосвский. указ. работа т.III Спб,1865, стр. 19.
68. Там же, стр. 159
69. Там же, стр. 824—828.
70. АОГА, ф. I, оп. I, д. 3047 “О усилении артиллерии в Кольском остроге”, л. 40—46.
71. Там же, ф. 1367, оп. I, д. 686, л. 26 об.; “Архангельские губернские ведомости”, 1872, № 69; А. Ф. Шидловский, “Библиографический указатель литературы о Севере”, Архангельск, 1910, стр. 84.
72. АОГА, ф. I, оп. I, д. 764, л. 277—283.
73. Там же, ф. 1025 (канцелярия архиепископа Архангельского и Холмогорского), оп. 5, д. 998, л. 19.
74. Там же, д. 788, л. 13.
75. Там же, ф. I, оп. I, д. 3259, л. 15 об., 17, 20.
76. М. Ф. Рейнеке. “Гидрографическое описание Северного берега России”, ч. II, СПб., 1843, стр. 4.
77. АОГА, ф. I, оп. I, д. 3047, л. 62—63 об., 76—77. Калибр пушек обозначался тогда по весу снарядов. Трехфунтовая пушка имела диаметр ствола около 70 мм.
78. Там же, д. 6545, л. 1, 4; д. 6543, л.4-5.
79. “Русские мореплаватели”, М.. 1953, стр. XIII, 113.
80. АОГА, ф. 1, оп.1, Д. 7319, 7825, 8400.
81. Там же д. 6543, л. 3. .
82. Там же д. 7319 (листы в деле не нумерованы)
83. Там же, д. 11718 “О выдаче жалованья Кольской команде”,
л. 3, 19 об.
84. Там же, д. 9749, л. 5—11 (1772 год).
85. Там же, ф. 1638 (Вологодское наместническое правление), оп. 1, д. 6. Большая часть новых построек внутри острога была возведена в 1759— 1760 годах; ротный дом был построен в 1755 г., дом коменданта — в 1763 году (К. Молчанов, “Описание Архангельской губернии”, СПб., 1813, стр. 234).
86. АОГА, ф. 1638, оп. I, д. 5, л. 1—2.
87. Каменная Благовещенская церковь была построена рядом с Воскресенским собором в 1804 году (там же, ф. 29, оп. 31, д. 2062, л. 1; ф. 51 (арханг. казен. палата), сип. 4, т. 6, д. 30).
88. Там же, ф. 1638, оп. 1, д. 23, л. 5 об.; ф. 51, оп. 9, т. 1, д. 318, 1781г.
89. А. П. Энгельгардт, “Русский Север”, СПб., 1897, стр. 90.
90. ЛОГА, ф. 1, оп. 2, д. 968, л. 42.
91.Там же, оп. 1, д. 12709, л. 88-об., 177—178.
92. АОГА, ф. 1, оп. 2, т. 1, д. 85 “По Кольской границе”, л. 1—2, 9,
22—23, 29, 32, 131 — 132, 260 об., 270.
93. Там же, ф. 2 (канцелярия архангельского военного губернатора), оп. 1, д. 265 “О секвестре английских кораблей”.
94. Досифей, указ. работа, стр. 192—193.
95. АОГА, ф. I, oп. 9, д. 96, л. 1—5 об.
96. Там же, оп. 2, т. 2, д. 65, л. 25—об.
97. Там же, л. 52—53, 76, 99 об.
98. Там же, ф. 2, оп. 2, д. 37, л. 1—2.
99. В. Верещагин, “Очерки Архангельской губернии”, СПб., 1849, стр. 132.
100. АОГА, ф. 2, от. 1, д. 4732, л. 6.
101. Особенно наглядно это проявилось при разграничении района Печенги в 1825—1826 годах полковником Галяминым (см.: В. Верещагин, указ. работа, стр. 121 — 124; Н. Ф. Корольков, “Трифоно-Печенгский монастырь”, СПб., 1908, стр. 102—103; Н. Голубцов, “К истории разграничения России с Норвегией” (в “Памятной книжке Архангельской губернии на 1910 год”); Мурманский областной Государственный архив (МОГА), ф. 87-И (Трифоно-Печенгский монастырь), оп. 1, д. 16, л. 28—34) и при попытке учреждения на Мурмане в 1842 году Полярной компании для рыболовства, звероловства и мореходства. В первом случае без всякого основания Норвегии было уступлено более 800 кв. км русской территории, во втором — была отклонена просьба купцов Архангельской, Вологодской и Вятской губерний об устройстве порта в Печенгской губе. При этом архангельский губернатор маркиз де-Траверсэ собственноручно написал на прошении купечества нелепую и глупую резолюцию: “Там могут жить только два петуха да три курицы” (МОГА, ф. 87-И, оп. 1, д. 16, л. 21 об. — 22).
102. Г. 3. Кунцевич, “О защите г. Колы от неприятеля в 1854 году” (документальные материалы из рукописного фонда СПб. Публичной библиотеки), М., 1906, стр. 3—5.
103. АОГА, ф. 2, от. 1, д. 6030, л. 172; Г. 3. Кунцевич, указан, работа,
стр. 7.
104. АОГА, ф. 2, оп. 1, д. 6030, л. 177, 189 об.
105. Г. 3. Кунцевич, указ. работа, стр. 7.
106. Н. Голубцов, указ. работа, стр. 10; АОГА, ф. 2, оп. 1, д. 5582, л. 123.
107. АО.ГА, ф. 1, оп. 4, т. 11. д. 3085, л. 57, 101, 152 об.
108. Там же, л. 167, 188—189, 233 об.
109. Там же, ф. 2, ое. 1, д. 5582, л. 93, 123—124 об.
110. Там же, л. 239.
111. Там же, ф. 1, оп. 4, т. 11, д. 3086, л. 81, 95—96, 174; ф. 2, от. 1,
д. 5582, л. 177 — об.
112. Там же, ф. 1, оп. 4, т. 11, д. 3086, л. 1 (донесение Кольского город
ничего Шишелова от 13 августа 1854 года).
113. Там же, л. 9 (по рапорту А. М. Брукнера).
114. Там же, ф. 2, оп. 1, д. 5582, л. 174—176.
115. Там же, ф. 1, оп. 4, т. II, д. 3086, л. 12.
116. Там же, л. 11 об. Приводимые в литературе цифры 70, 72 и 78 человек определяют списочный состав команды весною 1854 г.
117. Там же, ф. 2, оп. 1, д. 5582, л. 170 об.—171.
118. Там же, л. 178 (письмо от 22 августа 1854 года).
119. Там же, л. 170—173 (рапорт А. М. Брукнера от 13 августа 1854 го
да). Во многих работах встречается неверное утверждение о том, что единственная пушка Кольской батареи “после первого же выстрела разорвалась, контузив двух русских солдат” (см., например, статью И. С. Миславского “Оборона Северного русского Поморья от англо-французских захватчиков в период Крымской войны” в журнале “Вопросы истории”, № 6, 1958 г.. стр. 115). Пушка эта долгое время хранилась в Коле как историческая реликвия. В описании посещения города Колы великим князем Владимиром в 1885 году говорится: “В ограде Собора его высочество изволил осматривать пушку, которая была подбита во время (бомбардировки города Колы английским фрегатом “Миранда” в 1854 году” (МОТА, ф. 21-И (Кольского уездного исправника), оп. 1, д. 4, листы без нумерации). В настоящее время обе пушки находятся в экспозиции Мурманского краеведческого музея.
120. АОГА, ф. 1, от. 4, д. 3086, л. 1 об.
121. Там же, л. 10. Рассказы о русском патриоте Гагарке, посадившем английское судно на мель (см., например, “У карты Кольского полуострова”, Мурманск, 1957, стр. 85), являются не более как художественным вымыслом их авторов. Раншина — легкое двухмачтовое судно для раннего выхода на морской промысел.
122. ДОГА, ф. 1, оп. 4, д. 3086, л. 81-об., 95—96, ,174.
123. Там же, л. 9—12 (копия донесения военного губернатора о нападении англичан на г. Колу).
124. С. Б. Окунь, “Очерки истории СССР. Вторая четверть XIX века”,
Л., 1957, стр. 270—271.
125. АОГА, ф. 2, оп. 1, д. 5582, л. 183, 185—187, 277.
126. Там же. д. 5791, л. 9 об. (из ответа кемского окружного начальника от 25 марта 1855 года).
127. К. Соловцов, “Очерки Архангельской губернии” (“Архангельские губернские ведомости”, № 29 от 22 июля 1861 года, очерк “Кола”).
128. В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4-е, т. 17, стр. 95.

ПН00461 от 6/IX-60 г. Цена 1 р. 70 к. Объем 3 п. л. Зак. 1554, тир. 1000
Типография Метроснаба, Бауманский пер., 23а.

© Текст Ушаков И., 1960 г.

© OCR и HTML Воинов И., 2010 г.

© Кольские карты, 2010 г.
http://kolamap.ru/library/1960_ushakov.htm

Голубцов Николай Александрович
http://kolamap.ru/library/1911_golubcov.htm
В статье крупного архангельского архивоведа Н.А. Голубцова, освещены ключевые моменты истории города Кола, который с XVI являлся самым северным форпостом Московии на севере. По сути - это несколько регионоведческих очерков, в которых рассказано о возникновении города, организации сбора пошлин с промыслов, военных операциях по захвату острога (в частности, 1590, 1809 и 1854 гг.), условиях ссылки неугодных государству людей. Важной особенностью этой и других работ Н.А. Голубцова является опора на подлинные архивные материалы, относящиеся в основном ко второй пол. XVII — сер. XIX вв. Сведения о ранней истории Колы (не подтвержденные подлинниками грамот — фантастичны).

Голубцов Н.А. К истории города Колы Архангельской губернии //Изв. Арханг. О-ва изучения Русского севера. – 1911. – №1. – С.7–16; №5. – С.392–401.

К истории города Колы Архангельской губернии1

[№1, 7]

Город Кола находится под 68° 53' сев. широты и 33° 1' восточ. долготы от Гринвича. Он является, как известно, самым северным городом Европейской России. Город Кола расположен на остроконечном мысе, образуемом устьями рек Туломы и Колы, впадающих в Кольский залив Северного океана.

[8]

Вид с горы Соловараки на г. Колу и Кольскую губу
С фотограф. Я.И. Лейцингера

Окружающие г. Колу горы лишают возможности видеть ее издали. По описанию Озерецковского, «один хребет гор облежит равнину сию (где находится г. Кола) с той стороны, с которой втекает в губу речка [9] Кола, другая цепь подобных возвышений прилежит к левому берегу Туломы; оба сии горные кряжи непрерывно простираются возле Кольской губы до самого океана. Кряжами сих гор защищена Кола с боков, назади же за собою имеет ровную площадь, а спереди Кольскую губу разными приметными изгибами от океана в Коле подходящую». Тем не менее, панорама Колы живописна, так как с юга этот город примыкает к подошве высокой и крутой горы Соловараки, а на противоположных от города берегах рек Туломы и Колы во все стороны видны горы серого цвета, склоны которых покрыты мелким березняком и ивняком и небольшим сосновым лесом. Прямо пред гор. Колою на Кольской губе, саженях в 50 от берега, лежит остров «Монастырский» со старинною деревянною церковью во имя Благовещенья Пресвятой Богородицы и кладбищем, усеянным разнообразного вида крестами. Город Кола невелик: по утвержденному для него плану, он имеет длину в 450 сажен, а ширину в 200 сажен; фигура его представляет вид плоского пятиугольника. Герб Колы, пожалованный ему к 1781 году Императрицей Екатериной II, изображает кита в голубом поле, что должно указывать на существование у жителей этого города в прежние годы значительно развитого китового промысла. Колония Кола упоминается в первый раз в 1264 году, когда в грамоте новгородцев, данной князю Ярославу Ярославичу Тверскому, она названа в числе волостей, принадлежавших Новгороду в нынешней северо-восточной России. Однако есть основание предполагать, что Кола существовала как промысловый пункт даже раньше 1264 года, так как первоначальное население ее, вероятно, состояло из промышленников, собиравшихся туда для морского промысла, а между тем, нет сомнения, что с занятием новгородцами южных и западных берегов Белого моря, что произошло еще в 12 веке, сразу же начались и правильные перекочевки беломорских рыбаков к берегам океана весною и отправки вслед за ними летом судов для привоза наловленной рыбы к портам Белого моря. Сохранившееся в Лапландии предание о Валитовом городище упоминает между прочим и о местности нынешнего гор. Колы: «а в Коле, где ныне (1592 г.) острог, обложено было у него (Валита) каменьем в 12 стен <...> а что было в Коле, то развалено, как острог делали». Но в летописях Валит упоминается под 1337 годом, откуда видно, что городище Кольское существовало задолго до построения Кольского острога — (1582 г.) и явилось вскоре после того, как Кола стала известна под именем Новгородской волости. Первое население Колы было, несомненно, временное, оставлявшее эту местность после окончания морских промыслов. Тем не менее, в 1533 году здесь была освящена церковь Благовещения Пресвятой Богородицы, вероятно, не столько для надобности русских промышленников, сколько для лопарей, обращенных во времена великого князя Василия Иоановича в христианство. Постоянное же население утвердилось в Коле, по данным Пошмана, между 1533—1550 годами, хотя и в очень незначительном количестве, так что, когда в 1565 году пришло в Колу на зимовку голландское судно, то там было найдено только 3 жителя. В 1582 году явился в Колу первый боярин Аверкий Иванович и, по отчету Салингена, устроил для приезжающих торговцев гостиный двор, поставил весы с норвежскими гирями, стал собирать со всего десятину и [10] ввел и «другие усовершенствования». В 1582 году, по тому же отчету Салингена, «был построен в Малмусе (название Колы) Максакой Федоровичем первый острог или бруствер». В это время Кола, как и Печенга, стала играть большую роль в транзитной торговле. Так известно, что в 1570–1577 годах сольвычегодские купцы Строгановы отправляли свои товары через Колу на голландских кораблях в Дордрехт, Антверпен и Париж, продавая их там прямо из первых рук, при посредничестве Брюнеля, голландца, освобожденного, по их ходатайству, из тюрьмы, в которой он содержался в Ярославле по подозрению в шпионстве. В 1589 году Кола подверглась, наравне со многими другими местностями Кольского полуострова, набегу финляндцев, но последние были разбиты колянами и оставили на поле сражения 60 убитых. Наоборот, в Печенге были сожжены все суда, монастырская верфь и ограблен и предан огню монастырь. После погрома Печенги Кола могла бы стать главным торговым пунктом на Мурмане, если бы колянам не было запрещено вскоре правительством, в угоду новому городу в устьях Двины, торговать иностранными товарами, за исключением, впрочем, всякой рыбы и трескового и звериного сала, что задержало развитие Колы. Разгромленный Печенгский монастырь был перенесен в Колу. После пожара в 1619 году он был возобновлен на острове, где теперь находится кладбищенская церковь.

Кладбищенская церковь во имя Св. Троицы в г. Коле

Здесь он просуществовал до 1764 г., когда был совершенно упразднен2. В 1594 г. Колу посетила голландская полярная экспедиция Ная и Баренца, а два года спустя, туда прибыла на шлюпках уцелевшая часть команды судна Баренца с северной оконечности Новой Земли, под командою адмирала Гемскерка; отправляясь оттуда морским путем в Гол[11]ландию, экспедиция оставила на память Коле свои 2 шлюпки, которые были поставлены в гостином дворе. Быстро развивавшаяся на Мурмане культура вызвала зависть шведов и датчан-норвежцев, которые старались захватить в свои руки Лапландию, прибегая для этого к дипломатическим приемам и к разным притеснениям живших в пределах восточного берега Варангер-фиорда печенгских поселенцев и русских лопарей. Так в 1595 году датские посланники, прибывшие в Колу для разграничения Лапландии, составили протокол и торжественный протест против владычества русских в Лапландии, которые и были прочитаны ими в поле около Колы, среди особо устроенного круга, в присутствии кольских граждан, игумена монастыря и шкиперов всех стоявших на рейде иностранных кораблей. Кольский воевода не запрещал слушать чтение этого протеста, но сам отказался как присутствовать при этом, так и вступать с посланниками в какие либо переговоры. В 1599 году датский король Христиан IV, явившийся в Кольском заливе с флотом из 8 кораблей, потребовал даже присягу колян на верноподданство ему. Но все попытки датчан и шведо-норвежцев стать твердою ногою в Лапландии не удались, благодаря замечательной устойчивости и искусной политике кольских воевод, особенно в смутное время начала XVII века. Время от средины XVI до средины XVII века можно считать периодом полного расцвета Колы и вообще всей Лапландии, чему способствовало богатство уловов рыбы в море и, главным образом, полное porto-franco в отношении привоза заграничных товаров. Введенный в 1582 году сбор десятины, по-видимому, также не влиял дурно на торговлю и промыслы, так как Салинген называет эту меру даже «упорядочением» торгового дела. Но в 1665 году в Коле была устроена таможня для взимания пошлины с иностранных товаров, а сбор десятины поручен целовальникам из стрельцов. Это повлекло за собою быстрое падение торгового значения Лапландии и в особенности самой Колы, так как начавшийся произвол таможенных чинов и стрельцов заставил большинство населения Мурманского берега, как русское, так, и иностранное, оставить этот край, вместе с чем сократился и приход иностранных судов на Мурман. В 1674 году появилось в свет сочинение Кильбургера о русской торговле, из которого видно, что тогда вывоз сала и трески за границу совсем прекратился; туда шла с Мурмана только семга, не подлежавшая, вероятно, казенному сбору десятины, как товар монастырский. По описным книгам Кольского острога, составленным в 1701 году капитаном Григорием Животовским, содержится следующее описание этого острога: «город Колской острог деревянной стоячей, а на нем пять башен рубленые, меж башнями в стенах торасы рубленые ж, а позади торасов острог стоячей в две стены кругом города, мерою, опричь башен, девяносто семь сажен с полусаженю, ветхи, да четыре тораса, да два тайника, а в Колском остроге жилецких людей два человека подъячих, пять человек капитанов, пятьсот человек стрельцов, восмь человек пушкарей, двадцать девять человек посадцких людей». Петр Великий грамотою на имя Кольского воеводы Григория Никитича Козлова, писанною на Москве 23 сентября 1701 года, повелел: «и как к тебе ся наша Великого Государя грамота придет ты б по прежних и по сей нашим Великого Государя грамотам в Колском остроге город велел по[12]чинить, а в которых местех починить не можно, велел построить вновь коляны посадскими людми и колскими ж стрелцы и всяких чинов того города жилецкими людми и с Колского уезду нашими Великого Государя волостными и монастырскими крестьяны и лопарями всеми безоотводно, чтоб в военной случай в том городе в осаде сидеть было надежно». Вследствие этого была построена в Коле деревянная 4-угольная крепость с башнями по углам, вышиной от 4 до 5 сажен, на которых были поставлены в два ряда пушки, а стены крепости защищались ружейным огнем, для чего были сделаны чрез каждую сажень горизонтальные щели. К 1708 году число пушек в крепости достигло 59. Управляли крепостью в разное время коменданты, воеводы, комиссары и управители. В 1708 году Кольский острог был назначен городом и в 1719 году числился в Холмогорской провинции. В 1780 году гор. Кола был сделан окружным городом, а в 1784 году приписан к числу уездных городов учрежденной тогда Архангелогородской губернии. Указом в 1691 году была отменена разорительная для Колы и Лапландского края система сбора пошлин и сбора десятины, введенная в 1665 году. Этот указ гласил следующее: «В году, марта в ЛА день, по указу Великих Государей велено сбору десятиной рыбы Кольского уезду Мурманского берегу у промышленных людей будит в промыслу ведать у города Архангельского и привозить мне тое рыбу и сало к городу Архангельскому и с той промышленной рыбы и сала в казну Великаго Государя имать у города Архангельского гостям с товарищи против Кольского взятья, как именно в Кольском остроге и на Мурманском берегу за десятую тысячу рыбы трески по шестнадцати рублев, а с сала трескового за десятой пуд по 15 алтын и таможенные пошлины по указу, а в Кольской острог на тех Мурманского берега промышленниках десятого и пошлин не имать. И для того зборку из Кольского острогу на тот Мурманский берег целовальников и стрельцов не посылать, потому, что мурманским промышленникам от Кольских целовальников и стрельцов чинятся великие обиды и разорение и против Кольского отпуску у морских промышленников в привозе к городу Архангельскому бывает многая рыба и в той лишней рыбе у города Архангельского с морскими промышленниками у Гостей с товарищи бывает великий спор, чтоб впредь тому десятинному и пошлинному збору никакие истери отнюдь ничего не было» и т. д. Со времени Петра Великого замечаются усиленные старания правительства к подъему вновь торговли и промышленности Лапландии. С этой целью сбор десятины отдается иностранной компании, принимаются меры к улучшению способа приготовления впрок рыбы, самые промыслы передаются в эксплуатацию коммерческих компаний «для большаго промыслов размножения и вношения торговли». Но Лапландия не могла быстро поправиться, так как 25-летнее господство полного произвола стрелецких сборщиков десятины и таможенных чиновников, затем следующий за ним сбор десятины иностранцами отчасти под усиленным надзором архангельских властей, и, наконец, отдача промыслов в руки монополистов вельмож, не интересующихся краем, совершенно подорвали северные морские промыслы, поддерживающие благосостояние Лапландии. Только с передачей промыслов Шуваловым (1750–1768 гг.), по-видимому, наступает для Лапландии и гор. Колы поворот к лучшему. [13] Это свидетельствуется академиком Озерецковским, посетившим Колу в 1772 году, т. е. спустя 4 года после прекращения монополии Шувалова, который говорил о колянах следующее: «Все сии обыватели суть природные Россияне, ни верою, ни речью, ни нравами от соотечественников своих не рознящиеся, из которых многие прежде сего оставляли Колу и переселялись на всегдашнее житье в гор. Архангельской, как первобытную свою отчизну, из которой приезжали жить в Колу в цветущее ее состояние. Сие состояние было во времена графа Петра Ивановича Шувалова, когда он на откупу содержал все промыслы, на северном океане производимые, и когда в Колу за ворванным салом, за тюленьими и моржовыми кожами, за трескою и проч. приезжали иностранные корабли. Тогда Кола была многолюдный город, в котором все к содержанию потребное без труда иметь было можно, потому что иностранные привозили туда на судах разные товары, которые привлекали в Колу Архангелогородцев и других поморцев с берегов Белого моря, также с разными российскими товарами, а наипаче с хлебом; и коляне упражнялись неусыпно в морских промыслах, всегда имели столько добычи, что могли ею безбедно себя содержать, продавая за деньги и променивая оную на хлеб. Да и самые поверенные графа Шувалова, в Коле тогда находившиеся, скупали у колян их промыслы, задавали вперед им деньги и ссужали хлебом, что не только удерживало поселившихся в Коле пришельцев, но еще больше их туда привлекало». Если таким образом монополия Шувалова, по-видимому3, содействовала процветанию Лапландского края и во всяком случае не была разорительна для промышленников, иначе не переселялись бы на жительство сюда поморы из Белого моря и не жили бы коляне «безбедно», то приходится пожалеть о внезапной отмене этой монополии в 1768 году. «Когда же откуп графа Шувалова кончился, пишет тот же Озерецковский, то и перестали приходить в Колу иностранные корабли, перестали ездить туда и наши Архангелогородские суда; Кола тотчас почувствовала во всем недостаток и жители ее на ладьях, на шняках и на лодках целыми семьями поплыли в город Архангельский, чтобы не умереть в Коле с голоду». По статистическим данным за 1785 год город Кола имел 136 обывательских домов, 98 бань, 100 хлевов, 5 конюшен и 40 амбаров, жителей было 806 душ обоего пола, из них 452 муж. пола и 354 женского пола, церквей деревянных 2, казенных деревянных домов 3, кузниц 4. Семейств купеческих 13, в том числе торговых 8, рукодельных 4. промышленных 1. Мещанских семейств 93, в том числе торговых 3, рукодельных 17, промышленных 73. Грамотных купцов было 11, а мещан 23. Мореходных судов — гукоров было 2, лодей 10, шняк 53, а всего 65 судов. Город простирался в длину на 2 версты 100 сажен, а в ширину посредине на 63 сажени и по концам 37 сажен. К 1792 году население Колы уже значительно уменьшилось, а именно было: купцов 8, мещан 137, отставных 40, церковных служителей 4, разночинцев 130, обывателей казенного ведомства 98, а всего 413 человек мужского пола.

[14]

Вследствие своей близости к морю, гор. Кола неоднократно подвергался нападениям со стороны шведов и англичан. Так в 1590 г. шведы расположились на небольшом острове на р. Туломе и угрожали нападением на Колу. Коляне искали убежища в лесу у подошвы горы Соловараки. Шведы, видя народ, бегающий между деревьями, вообразили, что им предстоит иметь дело с многочисленною ратью, устрашились ее и поспешно удалились. Ободренные этим, коляне преследовали неприятеля и отняли у него множество награбленной добычи, а также взяли в плен их воеводу Кафти. Остров, на котором был расположен шведский отряд, назван «Немецким». Это название сохранил он и доныне. За эту победу дана была колянам от царя Федора Иоанновича льготная грамота, освобождающая их на три года от повинностей и предоставляющая право торговли. В 1809 году, во время разрыва России с Англией, около Лапландского берега появился английский военный шлюп, который остановился в 80 верстах от города и послал в Колу две вооруженные шлюпки с 35 солдатами, под начальством лейтенанта. Крепость гор. Колы была разоружена еще в царствование Павла I и потому положение города было совершенно беззащитно. Но граждане не замедлили для отражения неприятеля составить ополчение из 300 человек, под начальством известного тогда своею отважностью кольского купеческого сына Матвея Герасимова. Однако городничий, боясь сопротивлением раздражить неприятеля, велел распустить ополчение и коляне вынуждены были со всем более ценным имуществом уйти в горы. Англичане без всякого труда заняли город, арестовали городничего и чиновников и, нагрузившись добычею, в числе коей были и все суда, находившиеся в Кольской губе, с торжеством и с пением народного гимна удалились на другой день в море. Мещанин Герасимов отомстил англичанам впоследствии за свой родной город. Будучи захвачен в плен, он неприятельского часового столкнул в море, остальных врагов своих спящих запер в каюте и представил пленниками коменданту норвежского города Варгаева. Император Александр I наградил Герасимова знаком отличия военного ордена, установленным для нижних воинских чинов за храбрость.

Последнее и самое тяжкое по своим последствиям нападение на Колу произошло в 1854 году, во время войны России с Англией, Францией, Турцией и Сардинией. По имеющимся в архиве Архангельского Губернского правления документам история этого нападения представляется в следующем виде. Еще 2 марта 1854 года кольский городничий Шишелов обратился к архангельскому военному губернатору Бойлю с рапортом, в котором между прочим писал, что «по настоящим военным обстоятельствам, если неприятель вознамерится направить часть своего флота к северным берегам России, то в этом случае и гор. Кола может также не ускользнуть из его внимания легкостью взятия и к распространению в Европе эха побед. Для достижения этой цели неприятелю в настоящее время по беззащитному положению г. Колы не предстоит никакой трудности, ибо к сопротивлению нет ни оружия, ни войска, кроме местной инвалидной команды в самом малом числе (из 72 рядовых), при одних ружьях, из коих к цельной стрельбе могут быть годными только 40, при самом незначительном количестве боевых припасов». Затем, 10 марта 1854 года собраны были чиновники и граждане Колы на со[15]вещание и здесь составлен акт, где говорилось, что, «в случае нападения на гор. Колу неприятельского войска, по малому количеству у нас боевых припасов (2 пуда пороху, 6 пудов свинца), при незначительном числе нижних воинских чинов, усердствуем с радушием в помощь инвалидной команде собрать из всякого сословия милицию под командою городничего Шишелева, как уже бывшего в 1812 и 1814 годах в действительных сражениях против неприятеля, на каковой предмет необходимо собрать оружие и дабы милиционеры не отлучались из гор. Колы, то выдавать им съестные припасы и на покупку оных, по согласию и силе возможности каждого из нас ныне же сделать пожертвование». Под актом следовали подписи: один жертвовал 15 руб., сер., два охотничьих ружья, два пистолета и 20 фунтов просольной трески, другой — 10 руб. с оговоркою: на службу отечества я готов посвятить личные мои услуги, не щадя живота, до последней капли крови и если нужно на защиту гор. Колы денежный сбор, то, по мере возможности, приношу на сей предмет 10 руб. и почту себя счастливейшим, если жертва моя будет благосклонно принята начальством, третий жертвовал 2 руб., четвертый столько же, пятый 25 коп., шестой — 1 р. 50 коп., седьмой писал так: «жизни своей жалеть не буду для защиты отечества, но жертвы денежной по бедному состоянию принесть не могу». Далее следуют такие слова: «как сей последний ложно именуется мещанином, ибо он только причислен и не может быть по закону даже допускаем на мирские сходы, как человек лишенный доброго имени, то за сим никто не осмелится продолжать подписи по сему акту в добровольном своем пожертвовании, и засим, возобновив таковый для подписи желаюших, покорнейше прошу не предлагать оного, тем лицам, кои не имеют на то права». Военный губернатор Бойль со своей стороны в марте 1854 года писал кольскому городничему, что «жители Колы народ отважный и смышленый, а потому я надеюсь, что они не допустят в свой город неприятеля, а уничтожат его выстрелами с крутых берегов и из за кустов. Для воодушевления и руководства жителей я посылаю храброго, умного и распорядительного капитана Пушкарева, который в случай надобности и поведет солдат и кольских обывателей в бой с неприятелем. Вместе с тем я отправляю в Колу 100 ружей, 2 пуда пороха, 6 пудов свинца и 22 дести бумаги на патроны. Что касается пушек и воинской команды, то отправить их в Колу в настоящее время не возможно. Но за всем тем я уверен, что кольские жители, с таким молодцом как капитан Пушкарев, сделают чудеса и непременно разгромят неприятеля. Предписываю Вам объявить о сем жителям города Колы». 17 марта выехал в Колу капитан Пушкарев с такою инструкцией: «в случае неприятельского нападения на Колу стараться, вместе с жителями её, сделать врагам не только отпор, но и всех их поразить, пользуясь тем, что нападение на Колу можно сделать только на гребных судах и при том под крутыми берегами. Затем стараться всеми мерами ободрить жителей Колы и собственным примером бодрости и присутствия духа заслужить доверие их и любовь. Ссоры, с некоторого времени возникшие между жителями Колы, стараться прекратить, внушив им, что в настоящее время они, как добрые сыны отечества, должны, при добром согласии, действовать общими силами». Но Пушкарев пробыл в Коле недолго, так как [16] в конце июня был опасно ранен каким-то злоумышленником и должен был отказаться от участия в защите Колы. Однако ему удалось все же разыскать две пушки, одну 2-фунтовую и другую 6-фунтовую, которые он и использовал для вооружения Колы, поставив их у магазинов инвалидной команды и у общественного соляного; у соляного же магазина он устроил бруствер, под прикрытием которого должен был находиться особый отряд солдат. В преемники Пушкареву военный губернатор Бойль назначил лейтенанта Бруннера, который в августе и прибыл в Колу. Рапортом от 8 числа он доносил Бойлю, что «одно из двух орудий найдено им с отколотым краем в дульной части и потому к употреблению негодно. Жители Колы находятся на промысле в море и вообще ожидать от них помощи трудно. О нижних чинах инвалидной команды нельзя иметь выгодного мнения и управление ими начальника команды слабое». На другой день после отсылки этого рапорта (9 августа) показалось в виду Колы неприятельское судно и в 10 часов утра было уже в 8 верстах от города. Это был военный трехмачтовый винтовый корвет «Миранда» с двумя бомбическими 2 пудового калибра пушками и 14 орудиями 36 фунтового калибра. Приблизившись к Коле на расстояние 11/2 верст, корвет поднял английский флаг, спустил брам-реи и выдвинул орудия. Шлюпки корвета стали производить промер, а особый вооруженный баркас завладел раньшиной, нагруженной испортившейся треской. 10 августа шлюпки продолжали промер, ставили бакены, а раньшина была отведена на фарватер в качестве берегового створа. Русские не решались открыть огонь по неприятельским шлюпкам, так как опасались, что, при значительной отдаленности их от бруствера, где находился русский вооруженный отряд, выстрелы будут потрачены даром. В 8 часу вечера того же 10 числа неприятельский корвет поднял белый флаг и приблизился к берегу на расстояние 200 сажен. С парохода была послана к берегу шлюпка с письменным приказом сдать город и гарнизон. На этот приказ Бруннер ответил отказом и вместе с тем, ожидая немедленного открытия бомбардировки города, отвел небольшие отряды стрелков из инвалидной команды и жителей Колы с береговой полосы под прикрытие крутых берегов рек Колы и Туломы. А при наступлении сумерек Бруннер вызвал охотников отвести взятую неприятелями раньшину на новое место и снять все поставленные неприятелем бакены. На это вызвались мещанин Григорий Немчинов и состоявшие под надзором полиции ссыльные Андрей Мишуров и Василий Васильев, которые, воспользовавшись темнотою вечера, вполне удачно и исполнили это поручение, поставив раньшину на риф и сняв 10 бакенов с фарватера.

[№5, 392]

Бомбардировка Колы началась с рассветом 11 августа. Наше единственное орудие, после одного произведенного из него выстрела, было сбито со станка и дульная часть его оторвана, при чем легко контужены в голову двое рядовых. Ружейные же выстрелы русского отряда не достигали цели по дальности расстояния. Поэтому русские, находившиеся около бруствера, принуждены были отступить под прикрытие берегов р. Туломы, где уже находилась большая часть русских вооруженных сил. При этом отступлении были легко ранены унтер-офицер и один рядовой. От неприятельских каленых ядер и гранат и небольших конических пуль, с приделанными к ним коробками с горючим составом, в нижней части Колы скоро начался пожар, а теснота строений затрудняла его тушение. Между тем неприятель стал готовить высадку десанта на берег, и два баркаса, вооруженные пушками и имеющие до 60 человек солдат, направились от корвета в Коле. Десант высадился на монастырском острове и зажег мучной магазин и стоявший около него караульный дом. Однако дальше он почему-то не двинулся и, по поданному с корвета сигналу, вернулся обратно на судно. В 101/2 часов вечера огонь неприятелей прекратился. 12 августа с рассветом бомбардировка Колы снова возобновилась и продолжалась до 7 часа утра. Неприятель пытался зажечь верхнюю часть г. Колы, но это, к счастью, не удалось. Около 7 часов утра неприятель ушел в море, считая, очевидно, бесполезным оканчивать разрушение города. Таким образом, хотя Кола не была взята неприятелем, но это обошлось для города дорого. От бомбардировки 11–12 августа было уничтожено в Коле: 92 дома, 2 церкви, часовня, казенные магазины — соляной, винный и хлебный — и деревянный старинный острог с 4 башнями по углам. Уцелело в городе 18 домов, церковь на монастырском острове и казначейство. Спасены также казенные суммы и имущество, заблаговременно вывезенные в безопасное место, и значительная часть частного имущества. В числе сгоревших церквей был прекрасный и уважаемый колянами Воскресенский собор, построенный при царях Иоанне и Петре Алексеевичах в 1684 году.

[393]

Он был обведен валом и увенчан 18 главами с восьмиконечными крестами, при чем высота средней главы с крестом была более 120 фут. На восточной стороне храма, под кровлею, прибита была доска, на которой славянскими буквами написана история его сооружения. Этот храм не был отапливаем печами и сохранил необыкновенную прочность, изумлявшую всех в течение ста семидесяти лет.

Воскресенский собор, построенный в г. Коле при царях Иоанне и Петре Алексеевичах в 1684 году и сожженный англичанами в 1854 году
Со старой гравюры

Один путешественник, посетивший Колу вскоре после бомбардировки ее 1854 года, писал следующее: «город выжжен почти весь, в самой средина его, на площади одиноко стоят обгорелые стены каменной церкви. Позади церкви уцелели от разрушения единственный во всем городе каменный дом уездного казначейства и три обывательских деревянных дома. Этим строениям церковь служила защитою от неприятельских зажигательных снарядов. Уцелел еще правый конец города, называемый «Верховье», состоящий из 12 или 15 ветхих лачуг, который от действия неприятельской артиллерии защищены были выдающимся в виде мыса берегов реки. По обширным пожарищам в беспорядке разбросаны в разных местах наскоро сделанные землянки и избушки, где нашли первый приют разоренные неприятелем бедные семейства. На рейде, перед городом, — несколько лодей и разных мелких судов лежат боком на берегу или стоят одиноко на якоре, спокойно догнивая свой век».

В 1899 году состоялось открытие на Мурмане г. Александровска, куда было перенесено административное управление Кольским уездом. Это событие было вызвано тем, что г. Кола, по своему географическому положению внутри Кольского залива, в 70 верстах от [394] океана, оставался в стороне от листа наибольшего развития торгово-промышленной жизни края и потому не удовлетворял своему назначению ни в качестве коммерческого порта, ни как административный центр. Органы власти, живя в Коле, не могли с успехом выполнять своих обязанностей и следить за побережьем, а промышленники, в случае надобности, лишены были возможности пользоваться услугами администрации, так как поездки в Колу были соединены с потерей времени и многими неудобствами. Затем и другие природные неудобства в значительной мере умаляли значение г. Колы. Доступ к самому городу затруднителен, как для парусных, так и для паровых судов: для парусных судов почти невозможно лавировать на протяжении 60 верст по узкому Кольскому заливу, а потому без попутного ветра они не могут ни пройти в залив с моря, ни выйти из него, а пароходы вынуждены останавливаться в 31/2 верстах от Колы потому, что при отливе берег обсыхает на далекое пространство, а мели, камни и быстрота течения мешают подойти ближе. Наконец, Кольский залив замерзает на протяжении около 20 верст от Колы.

С открытием Александровска Кола была оставлена заштатным городом. Жизнь в ней замерла и экономическое развитие приостановилось на долгое время.

С 17 века г. Кола стал служить местом ссылки государственных преступников. Первым был выслан в кольский острог боярин Леонтий Неплюев за свою приверженность к князю Василию Васильевичу Голицыну, водворенному в 1691 году в Пустозерск. По именному указу царя Петра от 14 января 1719 года, сослан в Колу «по тайным делам на вечное житье» дворянин Степан Иванович Лопухин с женою и детьми. Лопухин держал себя в ссылке заносчиво, бил военных и гражданских чинов и «обиды им творил». Так, 24 декабря 1721 года было подано следующее доношение в Кольскую канцелярию «управителю господину поручику Константину Ивановичу Расу»: «В нынешнем 721 году декабря в 23 день, по указу Его Императорского Величества и по баталионной очереди, был я нижепоименованный в Кольской канцелярии на карауле, и стоял на часах в первом часу ночи онаго декабрьскаго числа; и пришед в том числе и часу в Канцелярию ссыльной Степан Лопухин, бил нижепоименованнаго по щекам ни по какому делу, и тогда были в той Кольской Канцелярии соржант Козма Ламбухин, да таможенный бурмистр кандалакшанин Гаврило Подурной, да таможеный подъячей Иван Рекунов, солдат Василий Круглов. Прошу, да повелено б было сие мое доношение в Кольскую канцелярию принять и в книгу записать, дабы было впредь для ведома, а о нем ево ссыльного нахальном битье по щекам в Архангелогородскую канцелярию или куда надлежит писать, чтоб впредь такого нахальства ему, ссыльному Степану Лопухину, чинить было не повадно. Доноситель Кольского баталиона солдат Иван Шинцов. Декабря в 23 день 1721 года. Ротной писарь Филипп Ростовцев вместо солдата Ивана Шинцова руку приложил». С подобной же просьбой к тому же Расу обращается 19 января 1722 года сержант Константин Иванов: «Сего 722 года января в 18 день, будучи в городе в Кольском остроге в комендантской горнице я нижепоименованный с прочими сержант; и тогда в той горнице прилучился ссыльной дво[395]рянин Степан Иванов сын Лопухин, а в руках держал дубину, и тою дубиною учал меня нижепоименованнаго, нахальством своим при коменданте по голове бить безвинно, и ту дубину о мою голову приломал, и голову всю приломал, и тем меня изувечил. Тому свидетели: Кандалакшского монастыря игумен Павел, да Кольского баталиона сержанты Иван Аникин, Козма Ламбухин». 20 мая того же года в Кольскую канцелярию управителю Расу подается на Лопухина новая жалоба: «В нынешнем 722 года мая 19 дня быль я нижепоименованный в Кольской канцелярии для требования отпуску в морския Его Императорского Величества становища, чтоб из тех становищах собрать Его Императорского Величества провиант, соль и снасти и прочее и привесть в Кольской острог; и пришел в Кольскую канцелярию ссылочной дворянин Степан Иванов сын Лопухин, бранил меня всячески и похвалялся при всей канцелярии и при многих людех меня ниже именованного убить смертным убийством в моем постоянном доме. Того ради прошу Вашего Превосходительства, чтоб сие доношение в Кольской канцелярии принять, и для ведома в Архангелогородскую канцелярию писать или куда надлежит, для того, — чтоб мне от онаго Лопухина какова б вреда не было, а ежель что мне учинится, то опрече ево Лопухина никого себе супостата не знаю. О сем доносит прошлого 721 года промышленник Василий Клементьев». От 12 июня 1722 года поручику Расу подается еще доношение на Лопухина от Кемского острога жителя Якова Леонтьева. Леонтьев пишет здесь: «В нынешнем 722 году мая в 26 день пришел я нижеименованный против двора Кольского таможенного подъячего Ивана Рекунова, а в том месте встретился ссыльной Стефан Лопухин и говорил я ему Лопухину, чтоб отдал мне за заборное колье за работу, и он Лопухин за оное бил меня дубьем смертно, и того ж числа я нижеименованный в Кольской канцелярии на него доносил словесно, и от того его, Лопухина, битья лежал я в болезни, Кольской Воскресенской церкви священник Петр Трифонов меня исповедывал; а ныне я от того битья изувечен и в работах, от чего питался, ныне я быть неугоден».

Затем 21 того же июня составляется следующий акт: «1722 года в 20 день, в шестом надесять часу того дни пришедши в комендантской дом Кольской Воскресенской священник Петр Трифонов и говорил при фискале Осипе Еремееве и при иноземце приказчике Адаме Шмите: призвал де ево священника ссыльной Стефан Лопухин и велел сказать, что управитель господин поручик Константин Иванович Рас из Колы реки от нижнего падуна гарву из реки вынял, а ежели не вынет, то нарубить хочет не только оную гарву, но и у него господина управителя голову срубить. Священник Петр Трифонов руку приложил. Фискал Осип Еремеев в слышании руку приложил. Иноземец Адам Шмит в слышании руку приложил».

Кольские и Архангельские власти жаловались на Лопухина в Канцелярию тайных розыскных дел и 8 сентября 1722 года в Архангелогородской губернской канцелярии получен был из тайной канцелярии указ от 18 августа, которым велено было: «Степана Лопухина допросить, для чего он будучи в ссылке, означенное непотребство и обиды и разорение и безчестныя и поносныя слова чинил, и убийством похваляется; и тот допрос прислать в Тайную [396] канцелярию; а ему, Степану за такия его непотребства, при градских жителях, учинить наказание — вместо кнута бить батоги нещадно; и, по учинении того наказания, сказать ему указ с приложением руки его и собрать по нем поруки в том, что ему впредь так непорядочно отнюдь не поступать и жить смирно, а ежели он Лопухин впредь будет в такия же непотребства вступать, и за то учинено будет ему жестокое наказание: бит будет кнутом и сослан будет на каторгу в вечную работу; а буде порук в оном смирении по нем Лопухине не будет, то держать ево Лопухина за караулом». 15 декабря в Архангелогородской губернской канцелярии получена была отписка Раса об объявлении Лопухину указа Тайной канцелярии, где Рас уведомлял, что Лопухин на допросе в Кольской канцелярии «о его непорядочном житье в Коле во всем заперся», но за его непотребное житье, при собрании Кольских градских обывателей, наказание ему учинено вместо кнута бить батоги; а чтоб он, Лопухин, впредь в Кольском остроге жил смирно, указ сказан, под которым он, Лопухин, своеручно и подписался; для собрания же по нем, Лопухин, порук дан был перечень капралу Топоркову, а в сказке оной капрал сказал, что де по нем, Лопухине, в Кольском остроге из обывателей — из всяких чинов людей никто не ручаются и ручаться по нем опасны, и порук по нем собрать невозможно; а ныне он, Лопухин, держится под караулом для того, что по нем, Лопухине, в Коле порук никого нет».

В 1774 и 1775 годах в Колу было сослано 13 человек казаков, прикосновенных к пугачевскому бунту. Между ними находился и Федор Пироговский, который был в пригороде Осе воеводою и, по указу Императрицы Екатерины II, «за изменическия его вины, лишен дворянства, наказан кнутом и сослан в Кольский острог». По «важности вины сего злодея», состоялась о нем весьма подробная из 17 пунктов резолюция губернатора, которой, между прочим, предписывалось: «по малости в Коле воинской команды назначить, для препровождения того злодея в Колу и содержания его там под крепчайшим караулом, одного унтер-офицера и четырех рядовых, состояния доброго, не малолетних и не пьяниц; содержать оного важнейшаго преступника в самой крепости в особливом покое под таким крепким караулом, дабы часовые стояли внутри самого того покоя всегда с ружьем или со обнаженными тесаками, и с такою точно предосторожности как военный регул велит; ни на какие его, Федора Пироговского, к послаблению в чем либо ему, ухищрения и просьбы не взирать, никуда ни для чего его не отпущать и к нему никого не допущать; бумаги, чернил и перья ему не давать; ничего не принадлежащаго с ним не говорить, также и самым часовым никаких не принадлежащих до сведения его разговоров отнюдь не иметь, хмельного к нему не носить и тем его не поить, орудия такого, чем бы он иногда караульных повредить мог, не давать; смотреть над ним, чтобы утечки сделать не мог, когда будет ходить и в нужник для испражнения, и часовой бы входил с ним в самый нужник, самый же нужник так крепко и твердо сделать, чтоб в низу дыры не было, дабы опустясь вниз не ушел; равно же и двери в том покое, где он содержатся будет, были бы крепки и замком и окошки соукреплением, яко с железными решетками; да, и трубу такою сделать, дабы пролезть ею было невозможно, а полы накрепко прибить [397] гвоздьем и утвердить, чтобы не единой половицы поднять не мог; словом сказать, чтоб такое то жилище было, чтоб в утечке никакого способа не осталось; но однакож наблюдать и того, чтоб караульные тому преступнику не делали никаких приметок и изнурений и деньгами его не корыстовались». Об остальных 12 человеках, сосланных в Колу за участие в пугачевском бунте4, сохранились следующие предания между Кольскими старожилами, основанные на рассказах этих ссыльных: все они, принадлежащие к сибирским казакам, были арестованы и подвергнуты допросам с пытками, по оговору, за то, что знали и не доносили правительству о появлении в их местности Пугачева, выдававшего себя за императора Петра III, но последнего они не видали и участия в возмущении не принимали, хотя, по разнесшейся в казачестве молве, и верили тому, что Пугачев не самозванец. Когда бунт был усмирен, их отправили в Москву и содержали в цепях, с прикованными назад руками к стене. Пугачева они увидели в первый раз тогда, когда его привезли на лобное место, куда и они были выведены. Окованный цепями, он был в крытой синим сукном собольей шубе и в бобровой шапке; после объявления приговора он кланялся на все четыре стороны и заявил вслух всему народу, что он не император Петр Ш, а донской казак Емельян Пугачев, и затем положил голову на плаху; первый палач не мог выполнить своего дела и только уж другой — товарищ его успел — ударом секиры отрубить Пугачеву голову. Все эти ссыльные казаки были водворены в Коле без жен и детей, оставшихся на месте, и потому многие из них женились в Коле и приписались в кольские мещане или в крестьяне в лопарских погостах. Никто из них не был возвращен на родину. Кроме государственных преступников, которых перебывало в Коле несколько сотен человек, сюда начали ссылать с 1804 года уголовных преступников. Ссылка эта началась при вологодском наместнике Мельгунове, который, желая увеличить население Колы, исходатайствовал, чтобы сверх отправленных туда на поселение, прибавлено было еще до 200 человек из пробывших в тюрьмах срочное время. Средство это, однако, не доставило желаемой пользы и Кола, как место ссылки уголовных преступников, получила недобрую славу у соседей. Преступники, ссылаемые сюда, приставали к коренным жителям со своими нуждами, стращали, вымогали и прибегали к насилиям. Поэтому создались поговорки, что в Коле «мужика убить, что крынку молока испить», «кто проживет в Коле три года, того и в Москве не обманут» и прочее.

В заключение настоящего очерка считаем полезным привести еще несколько документов, представляющих исторический интерес.

Список Великого Государя с грамоты
(О починке Кольского острога)

От Великого Государя Царя и великого князя Петра Алексеевича всея великия и малыя и белая росии самодержца в колской острог воеводе нашему Григорию Никитичю Козлову. В прошлом 1700 и в нынешнем 1701 годех в разных месяцах и числех посланы наши[398] Великого Государя многие грамоты на двину к боярину нашему и воеводе ко князю Алексею Петровичю Прозоровскому и в колской острог к тебе, а велено в колской острог для осмотру и описи пушечного снаряду и всяких воинских припасов, что ныне в том городе есть, послать на лицо з двины кого пригож тотчас на скоро и осмотря все на лицо описать и на пятьсот стрельцов человек к тамошнему целому ружью послать з двины из наличной казны руже доброе так и порох и фителю и чего в нынешнее военное время в тот город надобно з болшее довольство, а тамошнее порченное оруже всякое и бердыши, которые в колском остроге явятца к воинскому потреблению негодны, что можно посилить, а порох перекрутить и из наличного свинцу к наличному ружю и, сверх того впред в запас на нужный случай пулек налить з довольство и держать всегда в готовности чтобы в том городе в военный случай ни зачем никакой помешки и мотчанья не было, а город, в которых местех попорчен, велено починить, а где починить не мощно и в тех местех сделать вновь градскими и уездными людми в тот час, и о том послушные памяти из ратуши к земским бурмистрам посланы ж; и марта в 7 число писал к нам Великому Государю з двины боярин и воевода князь Алексей Петровичь Прозоровской: февраля в 23 день капитан Григорей Животовской ис колского острогу приехав на двину подал описные книги за своею рукою и те книги присланы к Москве, а в книгах написано: город колской острог деревянной стоячей, а на нем пять башен рубленые меж башнями в стенах терасы рубленые ж, а позде(?) терасов острог стоячей в две стены кругом города мерою опричь башен девяносто семь сажен с полусаженю ветхи, да четыре тераса да два тайника, а в колском остроге жилецких людей два человека подячих, пять человек капитанов, пятсот человек стрельцов, восемь человек пушкарей, дватцать девять человек посадцких людей, в колском уезде крестьян в кандалажской волости шездесят два двора, в колской волости четырнатцать дворов, в княжегубской волости пять дворов, в корелских ребалских волостях триста сорок три двора, лопарских шездесят девять веж, за Соловецким монастырем бобылских семьдесят два двора, да лопарских шесть веж, за Воскресенским монастырем четыре двора бобылских, да пятьдесят четыре вежи лопарских, всего в колском остроге и в уезде жилецких тысяча сто восмьдесят два двора и веж; и как к тебе ся наша Великого Государя грамота придет и ты б по прежним и по сей нашим Великого Государя грамотам в колском остроге город велел починить, а в которых местех чинить не мощно, велел построить вновь коляны посадцкими люди и колскими ж стрелцы и всяких чинов того города жилецкими людьми и с колского уезду нашими Великого Государя волостными и монастырскими крестьяны и лопарями всеми безоотведно, чтоб в военной случай в том городе в осаде сидеть было надежно. А о послушании посадцких людей и уездных крестьян в ратушу память послана.

Писан на Москве лета 1701 сентября в 23 день.

У подлинной грамоты припись дьяка Михаила Родостамова.

Справа подьячего Андрея Иванова.

1701 года декабря в 1 день подлинную Великого Государя грамоту подписал колянин Митка Дьяконов. (Труды Арханг. Губ. Статист. комитета за 1865 г. кн. 1, стр. 58–60).

[399]

Наказ от жителей Кольского посада в Екатерининскую Законодательную Коммиссию

Высокородному и превосходительному господину, генерал-майору Архангельской губернии, губернатору и кавалеру, Егору Андреевичу Головцыну, следующее к отсылке в коммиссию о сочинении проекта нового уложения Кольского посада от жителей нижайшее представление5. И потому Ея Императорского Величества указу и сообщенному при том манифесту, а по согласии всех колских и посадских людей, в депутаты выбрать и послать не из кого. Понеже все мы, колские посадские люди, скудные и малолюдные, которых по нынешней ревизии написано 54 души, а из оных по нижеписанное число выбыли: умерших 12 душ, — малолетних ныне состоит от 10 лет и ниже — шесть, старых и увечных пять; за тем состоит 31 душа, из которых домы и рыбные семежные, тресковые и салные промыслы у 14 человек, а у 17 человек домов и рыбных промыслов не имеется, а пропитание имели от вышеописанных семежьих и тресковых и салных промыслов. А ныне уже по недарованию от Всемогущаго Бога, семежьих промыслов — 20, а тресковых и салных 5 лет не имеется, и от неимения тех промыслов пришли во всеконечную скудость и нищету и претерпеваем великий глад. Хлебных пашен и торгов не имеем, хлебные припасы привозят от города Архангельского на судах морским путем тамошними торговыми людьми и продаются высокими ценами по 50 и по 60 копеек пуд ржаной муки. Мы же, посадские люди, находимся в колском остроге в службах, которыми крайне отягчены, а именно: в ратманах один, в колском остроге в питейном дворе у питейной продажи в бурмистрах один, у соляной продажи в головах один, у пороховой продажи в целовальниках один, в старостах один, итого в службах находится 5 человек; из которых выбираются к питейным, к соляным и пороховым сборам, служат по году, а по другому волочатся за счетами. А в бытность нашу в оных службах привозные от города Архангельского вино и водка содержатся в наших руках и в то годичное содержание вину и водке являются не малыя утечки, а на течь у одного вина и водки имеется расположением на сто ведер по три ведра в год, а за излишнюю усушку и утечку деньги с нас взыскиваются по продажной чарочной цене. Також и соль присылается от поморских соляных промыслов на судах, которая полагается в колском остроге в амбары за присмотром колских воеводской канцелярии и ратуши и содержится за общими печатями. Оная соль во время привоза морем от морских штурмов весма сыреет и от той сырости соли находится великая утечка и усушка, а зачитывается оной соли всегда по двадцати по пяти пудов в год на тысячу пудов, а за излишнюю утечку и усушку взыскивают с нас, голов, денгами по указной продажной цене. Да мы же, посадские, возим подводы в зимнее и осеннее и вешнее распутные времена в четыре стороны на оленях, которых в прежние годы употреблялось по два и по три оленя в подводу, а ныне берут в одну подводу по пяти и семи и по осми оленей, а паче, что в колский уезд, иногда и без прогонов.[400] А когда, за умалением у нас оленей, наимущем посторонных людей с оленями до первого яму, на 70 верст, платим сверх прогонов по 20 копеек на оленя. И о вышеписанном Вашему Превосходительству Колскаго посада жители сим покорнейше представляем.

Февраля 20 дня 1767 года.

Представление это подписано, по просьбе Старосты Алексея Шлыкова и живущих в Кольском посаде, пятью жителями того же посада6.

Письмо губернатора Головцына к находившемуся в Архангельске физической экспедиции предводителю господину профессору и медицины доктору Ивану Ивановичу Лепехину

Государь мой Иван Иванович.

Сего февраля 28-го числа, в присланном ко мне из Кольской воеводской канцелярии репорте написано, что онаго месяца 7-го дня, по полудни в исходе первой половины седьмого часа, в тамошнем Кольском остроге было землетрясение, и по всему городу слышно было подземный гром на подобие едущих колясок по каменным или деревянным мостам, и в тож самое время был преужасный вихрь с презельным снегом; коего времени было с минуту часа, точию Божьим милосердием от онаго никакого нисколько и ничему повреждения не учинилось. А при подачи того репорта бывшей в самое то время в Коле посылалный отсель за некоторым делом архангелогородской губернской роты солдат Филипп Горбатый в дополнение того репорта сказкою у меня показал, что весь тот день, в коем упомяненное происшествие было, состоял пасмурный и шел снег и ветер во весь день был крепкий между запада и севера, а по Кольскому просторечию от Варенской губы; во время же землетрясения сильной был вихрь, удары же землетрясения или стук шел от западной к полуденной стороне. О чем не могу вас, государя моего, безвестна оставить, и оное сим предъявляя, с почтением есмь

Вашего Высокоблогородья Государя моего покорный слуга

Егор Головцын. Февраля 29 дня. 1772 года7.

Репорт Кольской воеводской канцелярии Архангельскому губернатору Головцыну

от 27-го ноября 1775 года № 597

«В нынешней осени, по дарованию Божью, в Кольской губе сельдей так много, что здешние обыватели все с большим удовольствием тех сельдей напромышляли, а ныне множество оных обсыхает по берегам в вышину в аршин, почему и находящееся в Коле жители не ловят и с берегов не берут; а по объявлению архангелогородского купца Андрея Герасимова, что он на Кольской губе связанными из подоннищних промышленных веревок неводами уловил шесть китов, которые величины например сажен до десяти, да и китов в оной губе премножество, и о таковом множестве сельдей и китов кольские жители, которые состоят от роду своего лет восьмидесяти, и те памятовать не могут, да и от дедов и прадедов своих о вышеписанном множестве сельдей и китов не слыхали. О чем [401] кольская воеводская канцелярия вашему превосходительству за известие репортует да сверх того, если промышленники будут здешнюю воеводскую канцелярию просить, чтоб из тех китов в городе кольском остроге топить на сало, допустить ли, или в тех местах приказать, — где уловлены, о чем от вашего превосходительства воеводская канцелярия просит повеления».

Нужно заметить, что еще и гораздо ранее Кольская губа была известна как место нахождения китов, и на этом основании император Петр Великий дал следующей указ кольскому коменданту (подлинный, за собственноручным подписом Его Величества, находится в архангельском губернском правлении):

«По получении сего прикажи промышленникам смотреть, когда кита на берег выкинет, тогда б они бережно обрали сало себе, а усы и кости не тронули и оставили так, как оные были, и о том бы объявили тебе. И как объявят, тогда приставь к тем костям караул и к Нам о том немедленно пиши, и тогда пришлем к вам такова человека, который может те кости порядочно разобрать по нумерам. И тогда отправь те кости и усы до Нюхчи с нарочным офицером».

Петр.

В 4-й день сентября 1724 года. В Санкт Питербурхе7.

Н. Голубцов

ПРИМЕЧАНИЯ

[№1, 7]

1 Главнейшими пособиями при составлении настоящего очерка служили: Гебель. «Наша северо-западная окраина — Лапландия», Русское судоходство за 1905 год, Озерецковский. Описание Колы и Астрахани, С.-Петербург. 1804 г. Дергачев. Русская Лапландия. Архангельск. 1877 г. Огородников Е. Мурманский и Терский берег по книге Большого Чертежа. С.-Петербург. 1869 г. Труды Архангельского Губернского Статистического комитета за 1865 г., книга I. Архангельск. 1866 г. Кроме того, автор пользовался делом архива Архангельского Губернского Правления о пребывании английского флота в водах Белого моря и Северного океана в 1854 и 1855 годах и секретными делами того же архива о ссыльных в Арханг. губернии.

[10]

2 В настоящее время Печенгский монастырь возобновлен на р. Печенге.

[13]

3 Говорим «по-видимому», потому что имеется документ, свидетельствующий, что по крайней мере, к концу откупа северных морских промыслов Шуваловым положение колян было далеко не цветущее, этот документ помещен нами в конце настоящей статьи под названием: «Наказ от жителей Кольского посада в Екатерининскую законодательную коммиссию».

[№5, 397]

4 Имена этих ссыльных следующие: Тимофей Мясников, Михаил Кожевников, Петр Качуров, Петр Толкачев, Иван Харчов, Тимофей Скачков, Петр Горшенин; Степан Абаляев, Панкрат Ягунов, Афанасий Чучков. Названия остальных двух неизвестны.

[399]

5 Начало «Наказа», трактующее об указе и манифесте об учреждении в Москве комиссии для сочинения нового уложения и о выборе к тому депутатов, как не представляющее интереса, опущено нами.

[400]

6 Сборник Императ. Русского Исторического общества, том 123, стр. 523–525.

[401]

7 «Арханг. Губ. ведомости» 1875 г. № 35.

© текст, Н.А. Голубцов, 1911

© OCR, И. Воинов, 2007

© HTML-версия, И. Шундалов, 2007

В. В. Косточкин

Деревянный “город” Колы

(Из истории русского оборонного зодчества конца ХVI — начала XVIII вв.)

I. ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

“Кола — городишко убогий,— неказисто прилеплен на голых камнях между рек Туломы и Колы. Жители, душ пятьсот, держатся в нем ловлей рыбы и торговлишкой с лопарями, беззащитным народцем. Торговля, как ты знаешь, основана на священном принципе: “Не обманешь — не продашь”. Пьют здесь так, что даже мне страшно стало, бросаю пить. Хотя норвежский ром, это — вещь. Все же прочее вместе с жителями — чепуха и никому не нужно”. Так в 1930 г. Алексей Максимович Горький в рассказе “На краю земли”, словами вымышленного приятеля — доктора А. Н. Алексина, охарактеризовал маленький городок Колу, расположенный за северным полярным кругом в 12 км к югу от Мурманска1 (рис. 1 и 2).

Теперь Кола — районный центр. У нее своя история. Связанная через Кольскую губу и Кольский залив с Баренцевым морем и Северным Ледовитым океаном, она является одним из древнейших поселений Кольского полуострова. В конце XVI в.— начале XVIII в. это поселение было настоящим пограничным форпостом Русского государства, имевшим свои деревянные военно-оборонительные сооружения.

Рис. 1. Географическое положение Колы

К сожалению, наши представления о деревянных крепостях древней Руси очень ограничены, ибо ни один из памятников русского деревянного оборонного зодчества не сохранился до наших дней полностью. Только незначительные, сильно искаженные временем остатки деревянных острогов в Якутске, Илимске, Братске и Вельске да надвратная башня Николо-Карельского монастыря, перевезенная из Архангельской области в музей подмосковного села Коломенского, совместно с письменными источниками, а также немногочисленными, зачастую очень условными, а подчас и совсем неверными изображениями у А. Олеария, А. Мейерберга и других иностранных путешественников, посетивших “Московию” в XVII в.,— служат основой для изучения древнерусской деревянной крепостной архитектуры2. Достаточно указать хотя бы на то, что при характеристике конструктивного устройства русских деревянных крепостей XVII в. исследователи почти всегда ссылаются на единственный древний разрез стены и башни крепости города Торжка, имеющийся в альбоме Э. Пальмквиста3.

Однако все эти источники, равно как и сохранившиеся фрагменты, не дают возможности полностью охарактеризовать древнерусский деревянный “город”; они не позволяют представить его плановую структуру, конструкцию его стен и башен и вскрыть их особенности. Поэтому даже такие сооружения, как Якутский острог или кремль Свияжска, которым исследователи уделили наибольшее внимание, иллюстрируются в литературе лишь схемами планов, а их облик реконструируется только описательно, без подкрепления конкретными графическими материалами4.

Между тем установление плановой структуры деревянных крепостей, выяснение конструктивного устройства их стен и башен и воссоздание их архитектурного облика весьма существенно для истории русской культуры; немаловажное значение это имеет, в частности, при решении вопросов, связанных с историей древнерусского военно-инженерного искусства, а также с историей древнерусского градостроительства и архитектуры. Ведь в древней Руси не было города без оборонительных сооружений. Населенный пункт только тогда начинал называться городом, когда он приобретал оборонительную ограду: “все то, что окружено стеною, укреплено тыном или огорожено другим способом, они называют город”,— записал в начале XVI в. С. Герберштейн русское определение термина “город”, существовавшее на Руси испокон веков5. Большинство же древнерусских городов имело деревянные укрепления; стены и башни играли существенную роль в их формировании.

В связи с этим большой интерес для науки представляет не существующий теперь и совершенно несправедливо забытый деревянный “город” Колы. В настоящее время удается восстановить его планировку, конструктивное устройство и архитектурный облик. Одновременно представляется возможность решить некоторые вопросы, связанные с историей русского оборонного зодчества, а также получить дополнительный материал и для реконструкции древнерусских деревянных оборонительных сооружений, остатки которых вскрываются при археологических раскопках, и для реставрации последних представителей деревянной крепостной архитектуры Руси — острожных башен Якутска, Илимска, Братска, Вельска и перевезенной в Коломенское, но до сих пор не собранной башни Сумского острога.

II. УКРЕПЛЕНИЯ КОЛЫ И ИХ ИСТОРИЯ

Первое известие о Коле6 относится к XIII в.; в грамоте 1263 г. направленной новгородцами великому князю Ярославу Ярославичу тверскому, упоминается новгородская волость “Коло”7, которая через Кандалакшу соединяла Мурманской берег Кольского полуострова с центральными областями Руси. Сама же Кола была основана несколько раньше; в норвежских источниках она упоминается уже в 1210 г.8, а в литературе говорится о ее возникновении якобы в Х в.9

К сожалению, время построения в Коле первых военно-оборонительных сооружений точно не известно. Одни авторы сообщают, что “крепкий острог” существовал в ней уже в 1500 г.10, а другие говорят об ее укреплении или названии острогом в 1550 г.11. Между тем народное предание о “Валитовом городище”, которое было обложено “каменьем в 12 стен” и существовало в Коле еще в середине XVI в.12, позволяет считать, что первые укрепления она получила значительно раньше 1500 г. Правда, это предание, записанное со слов лапландских старожилов в 1592 г. московскими послами, ехавшими в Данию через Колу, является, скорее всего, вымыслом13. Однако Валит, поставленный Новгородом во главе Карелии, упомянут в летописи: в 1337 г., когда шведы, нарушив Ореховский мир (1323 г.), снова подступили к городу Кореле, был “в городе тогда воевода Валит корелянин”14.

Более определенное представление об укреплениях Колы можно составить с XVI в. В это время Московское государство, готовясь к борьбе за выход к Балтийскому морю, обращает серьезное внимание на север: северный путь давал ему возможность расширить торговые связи с европейскими странами. В связи с этим побережья Ледовитого океана и Белого моря, а также область “Коло”, прочно вошедшая вместе с новгородскими землями в состав Русского государства, переживают период экономического подъема. Здесь быстро развиваются морские промыслы, расширяется рыболовство, увеличивается торговля, появляются новые поселения.

Большое внимание уделяется в это время и Коле. Удобно расположенная у незамерзающего Студеного (Баренцева) моря, кото[203]рое в XVII в. иностранцы (в частности французы) называли Московским (“Мег de Moscovie”)15, и с давних пор служившая русским поморам отправным пунктом при плавании на Грумант (Шпицберген) и Новую землю, она быстро становится важным торговым пунктом Мурманского побережья16. Особенно значение Колы возрастает в середине XVI в. Связанная с Новгородом и Москвой17, она начинает в это время играть крупную роль в транзитной торговле Русского государства и быстро превращается в морскую гавань страны. Через нее вывозят свои товары в Дортрехт, Антверпен и Париж сольвычегодские купцы Строгановы, в нее поступает продукция внутренних областей Московского государства18 и прибывают корабли различных иностранных держав — преимущественно голландские, норвежские, датские19.

Одновременно увеличиваются и размеры Колы. Состоявшая сперва всего лишь из 4 дворов20, она во второй половине XVI в. получает много новых жилых построек; в 1532 г. здесь появляется церковь21, в 1565 г.— монастырь, а в 1582 г.— гостиный двор22.

В конце XVI в. Кола приобретает и деревянные военно-оборонительные сооружения.

Рис. 3. Изображение Кольского острога на гравюре в книге Геррита де Вера. 1598 г.

Голландский купец Симон ван Салинген23, неоднократно посещавший русский Север в 1566 —1588 гг. и хорошо знавший его, указывал, что первый острог в Мальмусе (Коле) был построен в 1583 г. Максакой Федоровичем24. Эта дата подтверждается грамотой Ивана Грозного от 17 декабря 1583 г. Выданная самому строителю — приказному человеку Кольской волости Максаке Федоровичу Судимантову — она говорит о проведении острожных работ в Коле в 1583 г. и свидетельствует, что к Кольскому “острожному делу” были привлечены стрельцы и посошные люди, набранные М. Ф. Судимантовым из вотчин Соловецкого монастыря — поморских угодий в Керети, Порьегубе, Умбе, Кандалакше и Коле,— без согласия на то монастырских “богомольцев”25.

Из содержания грамоты можно понять, что она написана в то время когда постройка Кольского острога либо близилась к концу, либо была еще в самом разгаре. Поэтому начало работ по его возведению должно быть отнесено к началу 1583 г. Правда, некоторые авторы постройку острога в Коле относят к 1582 г.26, считая, по-видимому, этот год временем его закладки. Между тем эта дата не может быть принята за начало строительства, так как М. Ф. Судимантов стал Кольским воеводой лишь в 1583 г., сменив другого воеводу (Аверкия Палина), присланного в Колу московским правительством в 1582 г27.

М. Ф. Судимантов стал Кольским воеводой в год постройки острога и пробыл в Коле всего лишь 2 года (в январе 1585 г. в ней воеводой был уже Андреян Григорьевич Ярцев)28. Видимо, для укрепления Колы он был специально направлен московским правительством: “Государь наш,— писал Судимантов,— в свою отчину в Колу волость прислал меня, воеводу своего, для своего дела”29.

Укрепление Колы было делом важным и ответственным. Как известно, через Колу в 1576 г. выехал из Москвы немецкий шпион Генрих Штаден, представивший германскому императору Рудольфу II “план обращения Московии в имперскую провинцию”. Этот план, составленный Штаденом в 1577— 1578 гг. на основе изучения наиболее слабых мест обороны Русского государства, выдвигал проект вторжения в русские пределы через северные приморские границы. В нем было обращено внимание и на Колу — ее местоположение и возможность укрепления. “Кола сама по себе защищена, ибо она лежит между двумя реками”; ее “можно взять и укрепить с отрядом в 800 человек”30. Вполне возможно поэтому, что постройка острога в Коле в 1583 г. была одним из контрмероприятий, вызванных штаденовским планом, каким-то образом ставшим известным московскому правительству31.

В результате создания Кольского острога небольшое заполярное поселение, служившее сезонным пристанищем для поморов, пре[205]вратилось в хорошо укрепленный пункт. Не имевшее еще предместий, это поселение стало вскоре именоваться уже “большим” и быстро превратилось в административный центр края32.

Какова же была конструкция Кольского острога? М. В. Судимантов, отвечая 5 июля 1584 г. капитану Томасу Норману де Лановету33, выразившему “удивление, по поводу постройки крепости в Коле”, объяснил ему, что “частокол поставлен вокруг Колы для защиты от морских разбойников”34. Следовательно, укрепления Колы 1583 г. представляли “стоячий острог”, т. е. ограду из вертикальных, вплотную поставленных и заостренных вверху бревен35. Эта ограда была достаточно прочной; в августе 1591 г. шведские военные корабли вошли в Тулому и напали на Колу, но не смотря на то, что их моряки “приступили к острогу с приметой” и даже “зажгли две башни, Егорьевскую башню да Покровскую”, они не смогли овладеть Кольской крепостью и вынуждены были убраться во свояси36.

Более наглядное представление об укреплениях Колы,— правда, уже после того, как она выдержала первое вражеское нападение,—-дает гравированная карта острова Кильдина и части Кольского полуострова, иллюстрирующая книгу Геррита де Вера, изданную в Амстердаме в 1598 г.37 На ней Кольский острог изображен в виде прямоугольника с 4 квадратными башнями на углах и густой застройкой внутри (рис. 3). Вертикальные линии стен указывают, что он, действительно, состоял из бревен-кольев.

Очень существенно, что расположенный на острове против городского острога монастырь изображен на гравюре также в виде четырехугольной крепости-острога. Монастырские укрепления играли, несомненно, немаловажную роль, исключая возможность высадки противника на острове и ликвидируя опасный плацдарм.

Через 10 лет после выхода в свет книги Геррита де Вера кольские оборонительные сооружения были уже иными. Писцовая книга 1608—1611 гг. письма и дозора московского писца Алая Ивановича Михалкова указывает, что 3 стены крепости в Коле были острожными, а одна городовой38, т. е. имела уже иную конструкцию. Эта стена была, по-видимому, рублена городнями. Опись А. И. Михалкова говорит даже об отводных городнях: “...на городовой стене в отводной огородне...” или “в отводной огородне в подошвенном бою...”. Городовая стена была выстроена, скорее всего, после 1590 г., когда царь Федор Иванович, в ответ на челобитную Кольских поморов о защите их от разбойничьих набегов шведов, дал им, за успешное отражение вражеского нападения, льготную грамоту, освобождавшую их от податей и разного рода повинностей сроком на 3 года39.

Расположение Кольского острога на мысу между устьями рек Колы и Туломы было на редкость выгодным. Это подчеркивает Книга Большому Чертежу: “...а в проливу пала река Кола да река Тулома вместе устьями. А промеж тех рек на устье город Кола от моря 60 верст”40.

Книга Алая Михалкова сообщает довольно подробные данные об остроге Колы. Его четырёхугольник имел размеры 70 X 50 сажен. Главной — лобовой — стеной острога была, несомненно, стена городовая, рубленая городнями; с нее начал описание А, И. Михалков. Обращенная, по-видимому, к Кольской губе, эта стена являлась важным звеном в системе его обороны. Остальные стены были острожными — частокольными. Одна из них, находившаяся непосредственно на берегу Колы, ежегодно подмывалась водой в половодье.

По углам острога стояли башни. Две из них — Егорьевская, около которой “на городовой стене” существовала упомянутая выше “отводная огородня”, и Никольская — были проезжими, а две другие — глухими41. Глухой была и “середняя” башня, стоявшая в центре одной из стен.

Кроме 5 основных башен, острог Колы имел еще 2 маленькие башенки на береговой стене: одну — “отводную”, а другую — “на тайнике” у Водяных ворот.

У угловых и “средней” башен острога было по 3 яруса боя — верхний, средний и нижний (подошвенный). Подошвенными бойницами была снабжена также и “отводная огородня” у Егорьевской башни. Окна нижнего и верхнего боя имела и городовая стена. В острожных стенах боевых отверстий, видимо, не было; упоминания о них нет в описи А. И. Михалкова.

Все основные башни Кольского острога были вооружены пищалями. Пять пищалей стояло также на городовой стене, а одна — в отводной башенке подмываемой стены. Общее количество пищалей доходило до 17. К некоторым из них были приписаны пушкари. В казне острога хранилось большое количество пороха, свинца и разного рода ядер42.

Так выглядели острожные укрепления Колы в самом начале XVII в. Описанные А. И. Михалковым в 1608—1611 гг., они являлись в основном острогом 1583 г., который за четверть века существования был, видимо, частично реконструирован и усилен новой приступной стеной.

В начале XVII в. внутри Кольского острога, помимо “анбаров” и “чюланов”, возвы[207]шались 2 деревянные церкви — теплая клетская Николая Чудотворца с трапезною и “студеная” шатровая Георгия с колокольницей “мирского строения”, У Никольских ворот стояла сторожевая изба, а у Егорьевских, наряду со сторожевой избой, — и тюрьма в виде заостренной тыновой ограды43.

За пределами острога существовало 2 посада — Верхний и Нижний. Оба они были застроены дворами посадских и тяглых людей. Посадские и тяглые дворы стояли также за рекой Колой, т. е. на правом ее берегу. “И всего в Коле в остроге и на обеих посадах и за рекою за Колою посацких и стрелецких тяглых и с монастырским” было в это время 94 двора, “а людей в них посацких” 150 человек44, “да 13 человек стрельцов, да бобылей и с теми, что в стрелецкой слободе, 43 человека. Да 6 мест дворов старых и новых”45. Естественно, что среди столь редкой посадской застройки деревянная крепость, занимавшая площадь в 3500 кв. сажен, с ее двумя храмами, выделялась как основное сооружение Колы.

В дальнейшем, почти на протяжении всего XVII столетия, мы не имеем сведений о Кольском остроге. П. М. де Ламартирьер46, посетивший Колу в феврале 1653 г. и оставивший в своих записках краткое ее описание, не только ничего не говорит о ее оборонительных сооружениях, но и не отмечает даже их наличия. Он сообщает лишь о том, что Кола — это “небольшой городок, скорее пригород, очень захолустный, построенный между горами на берегу небольшой речки”. В нем только “одна улица”, все дома на которой деревянные и “очень низенькие”. Крыши этих домов “очень чисто сделаны из рыбьих костей” и имеют “наверху спереди... отверстие”, через которое внутрь “проникает свет”47.

Нет упоминания о Кольских укреплениях и в более поздних источниках XVII в48, Однако это не значит, что во второй и третьей четвертях XVII в. укреплений в Коле не существовало. Указание на то, что в промежуток времени между 1611 и 1619 гг. кольский деревянный “город” сгорел49, ничем не подтверждено и весьма сомнительно. Наличие в это время в Коле гарнизона, состоявшего из 300 стрельцов, присланных перед войной 1623 г. и оставленных в ней после ее окончания50, показывает, что в первой половине XVII в. Кола оставалась пограничной крепостью Русского государства. Определение в нее в 1664 г. ста стрельцов и назначение воеводы51, а также данные о сменах воевод и стрелецких сотников в 1666—1669 гг.52 показывают, что в связи с русско-шведской войной, закончившейся заключением мира в 1695 г.53, Коле придавалось большое значение. Недаром в конце XVII в.— начале XVIII в. она числилась в числе 188 старинных русских городов, имевших каменные, деревянные или земляные военно-оборонительные сооружения54.

Некоторое представление об укреплениях Колы того времени дают источники конца XVII в.— начала XVIII в. Книга, составленная в 1699 г. при приеме Кольского острога воеводой Григорием Никитичем Козловым, свидетельствует, что “город Колской острог” был деревянным с рублеными башнями, между которыми “в стенах” стоял “острог стоячей”55. Священник Кольской Воскресенской церкви указывал в 1701 г., что “в Коле острог древяной стоячей”, что “у того острога пять башен и в трех башнях проезжие ворота” и что внутри этого острога, кроме соборной церкви, воеводского двора и хлебных амбаров, “иного жилья нет”56. Капитан Григорий Животовский, приехавший “ис [208] Колского острогу на Двину” 23 февраля 1701 г., в описных книгах, присланных впоследствии в Москву, написал: “Город Колской острог деревянной стоячей, а на нем 5 башен рубленые, меж башнями в стенах торасы рубленые ж, а позаде торасов острог стоячей в две стены кругом города мерою опричь башен 97 сажен с полусаженью ветхи, да 4 тораса, да 2 тайника”57.

Таким образом, упоминание о рубленых тарасах и стоячем остроге показывают, что в конце XVII в. Кольская деревянная крепость, так же как и в начале столетия, имела стены разной конструкции. Однако если раньше тыновые стены сочетались со стеной из городней, то теперь — со стеной из тарас. Это связано, вероятно, с перестройкой укреплений, которая могла произойти в XVII в.— позже составления описи А. И. Михалковым.

Росписи острожного наряда 1681 —1699 гг. позволяют охарактеризовать и башни Кольского острога конца XVII в. Две из них — Угловая, стоявшая “за воеводским двором”, и Ерзовская58 — были трехъярусными. Трехъярусными были также и две другие башни — Никольская и Георгиевская (Егорьевская). Правда, в росписях говорится только о их нижних и верхних боях, но здесь речь идет о средних и верхних ярусах этих башен, тогда как в нижних располагались проезды. Упоминание Кольского священника о третьей воротной башне является, видимо, ошибкой. Водяная же башня была двухъярусной59.

Все 5 Кольских башен были оснащены простыми и дробовыми пушками больших и малых размеров. Пушки стояли на колесных станках, лисицах и колодах у бойниц башен. Наибольшее количество огнестрельных орудий на Никольской и Георгиевской башнях показывает, что они были основными в системе обороны Кольского деревянного “города”.

В течение последних 19 лет XVII в. общее количество пушек на Кольских башнях и их поярусное расположение были неизменными — 39 стволов. Постоянным было число орудий и в зеленном погребе, который находился внутри “города”. В нем в то время хранилось 9 затинных и 6 малых пушек. Только на исходе столетия положение изменилось: роспись 1699 г. свидетельствует об отсутствии одной пушки на среднем ярусе Ерзовской башни60.

Артиллерийская прислуга Кольского острога в последние годы XVII в. состояла из 8 пушкарей. Именной список Кольских стрельцов свидетельствует о наличии в Коле в это время 500 служилых людей, объединенных в сотни61. Положение не изменилось и в начале следующего столетия; в 1701 г. в Кольском остроге было 2 подьячих, 5 капитанов, 500 стрельцов, 8 пушкарей и 29 посадских людей62.

Однако техническое состояние Кольской крепости, несмотря на её хорошее артиллерийское вооружение, было тогда плохим. Еще в 1699 г. при приеме Кольских укреплений Григорием Никитичем Козловым было отмечено, что между башнями “стоячего острога с одну сторону от реки вывалилось 14 сажен”63. В 1701 г. священник Воскресенской церкви также заметил, что Кольский деревянный стоячий острог “обветшалой”64.

Впрочем, в начале Северной войны (1700—1721 гг.) состояние Кольской деревянной крепости резко изменилось. В этой войне Кола, хотя и находившаяся довольно далеко от театра военных действий65, должна была сыграть большую роль; она становилась центром обороны Кольского полуострова и северной части Карелии. Поэтому, для того, чтобы “не допустить воинских воровских кораблей” в Колу с моря, было решено “на корабельном ходу, от Кольского острогу за 5 верст, среди Кольской губы, против Аврамовой пахты66 на Корге” по[209]строить крепость или шанец67, посадить против этого шанца “на горе и в иных крепких местах где пристойно” вооруженных служилых людей68 и создать дополнительную крепость в самой Коле69. Последняя должна была вести пушечную стрельбу “в отпорность” по “водной стремнине”, где имелось “прохождение судам” 70.

Не был забыт тогда и старый Кольский острог. В 1700 г. Кольскому воеводе Г. Н. Козлову было направлено распоряжение Петра I “город в которых местех попорчен... починить, а где починить не мощно и в тех местех сделать вновь градскими и уездными людми в тот час”71.

В результате этого в Коле развернулись большие военно-инженерные работы. О ходе этих работ рассказывают источники начала XVIII в.72 В 1700 г. Кольские стрельцы на берегу р. Колы под стеной острога выстроили бревенчатый обруб с перерубами, подходивший к воротам Егорьевской башни и имевший в длину 10 сажен, а в ширину 2 сажени, укрепили этот обруб камнями и хрящем и перенесли на него 3 казенные житницы, поставив их взамен городовой стены “в полое место”73. В 1701 г., опасаясь появления шведов в районе Колы, те же стрельцы восстановили старый, обвалившийся тайник у западной (Ерзовской) башни; выкопали колодец у воеводского двора на случай осады; разобрали старую городовую стену с летней стороны; у Георгиевской (Егорьевской) башни, со стороны р. Колы, на протяжении 3 сажен построили крепостную стену с воротами, мостом и “тарасом”; засыпали ее хрящем; сделали вновь мосты и перила на старых стенах; устроили на эти стены лестничные всходы и завалили даже старый пивной погреб, находившийся близ крепости. Одновременно они привели в порядок и городовую артиллерию — сделали к пушечным станкам оси и колеса и отковали для этих колес оковки74.

[210]На этом работы остановились; хотя они и не были завершены полностью, однако, несмотря на это, старое “острожное строение” XVII в. было в какой-то степени “исправлено починкою”75 и более или менее приведено в оборонительное состояние. Однако 23 сентября 1701 г., т. е, через 3 месяца посте безуспешного нападения шведской военной эскадры на новопостроенную Новодвинскую крепость76, Г. Н. Козлов получил приказ Петра I возобновить восстановительное строительство. В приказе, между прочим, было сказано и о цели работ: “Чтоб в военный случай в том городе в осаде сидеть было надежно”77. Одновременно из Новгородского приказа Г. Н. Козлову указали на необходимость построить “тот город вскоре, до приходу неприятельских людей”, к 18 декабря, и что лес “на то городовое строение и на башни и на обруб” надлежит готовить Кольским бурмистрам78.

На основе этого Г. Н. Козлов снова развернул строительные работы и в 1702 г. “с летнюю сторону городовую стену” (т. е. ту, которую разобрали в 1701 г.) построил вновь”79. Одновременно посадские люди и уездные крестьяне срубили новую Егорьевскую башню80, а стрельцы построили шестистенную Ерзовскую башню81 с чердаками и мостами; покрыли эту башню в два теса, укрепив его на гвоздях; засыпали пространство в ее стенах хрящем; во рву около этой башни из 200 бревен поставили стоячий обруб длиной 25 сажен; между Водяной и Георгиевской (Егорьевской) башнями со стороны р. Колы в 1,5 саженях от крепостной

стены сделали другой обруб с перерубами длиной 30 сажен и шириной 1,5 сажени82, не доведя его до Георгиевской башни “за полдевять сажени”83; укрепили этот обруб камнями и хрящем и построили внутри крепости у Георгиевских ворот новую сторожню84.

В результате работ 1702 г. деревянная Кольская крепость XVII в. изменила свой архитектурный облик. Впрочем, было сделано не так уж много; в Коле “городового дела постройки только две башни, да промеж старых башен городовой стены одно прясло самое меншое”,— подвел итог строительству в мае 1703 г. Дмитрий Иванович Унковский, сменивший Г. Н. Козлова в декабре 1702 г.85

Но в 1702 г. строительные работы не закончились; после некоторой задержки из-за отсутствия леса86 они были вскоре продолжены. С 21 июля по 16 ноября 1703 г., как сообщал Петру I Д. И. Унковский, “строен город Кольский острог к прежнему новому строению”87. Однако это не было завершение строительства; за указанные 4 месяца посадские люди и уездные крестьяне возвели только стену от Егорьевской до Водяной башни, разобрав предварительно стоявшую между ними городовую стену старого острога88. Остальные же части крепости оставались еще в прежнем виде: “А осталось... еще непостроеного того Кольского острога городовой стены три башни, да меж тех башен три прясла, да ров, да два тайника вылазы к воде к реке Коле, башня с тайником, с колодцем”89.

Дальше работы продвинулись в сентябре — ноябре 1704 г., когда была построена новая стена от Ерзовской башни до Чепучинной мерой в 60 сажен90. Впрочем, эта стена не была закончена тогда полностью; во всяком случае, в декабре 1704 г. новый Кольский воевода Михаил Григорьевич Срезнев сообщил в Москву, что до его приезда в [211] Колу несколько человек начали рубить четвертую стену с “западную сторону мерою 50 сажен треаршинных” и что “ныне у них лесных припасов” имеется на это “самое малое число бревен”. Одновременно он указал и на все недоделки: “Не достроено меж башен... стены с восточную сторону 20 сажен треаршинных, да три башни, да обруб от Колы реки меж башен же”. Понимая опасность такого положения, М. Г. Срезнев ставил Петра I в известность, что “такими малыми лесными припасы и работными людьми то городовое строение и во многие времена отделать невозможно”91.

Одновременно с этим М. Г. Срезнев принял меры и к завершению работ; он потребовал, чтобы Кольские бурмистры, посадские люди и Кольские стрельцы выделили на строительство “города” по 30 плотников, чтобы работы велись ими совместно, чтобы перед “летнею привескою” они (во избежание прекращения работ из-за отсутствия материалов) заготовили для стройки “лесных припасов многое число нынешним зимним путем” и, наконец, чтобы “то городовое строение” было “кончено к вешним дням в предбудущий 1705 год в отделке”92. Но, несмотря на это, плотники не были присланы, а лес не был заготовлен93.

В дальнейшем мы не имеем сведений о возобновлении строительства. В литературе вообще указывается, что деревянная Кольская крепость была “вновь” построена “на месте и по образцу старого укрепления” в 1704 г94. Однако это указание, хотя и базирующееся на данных Атласа Архангельской губернии 1797 г.95, является все же ошибочным. Известно, что с 1703 г. по 1706 г. лопари Нотозерского и Соньелского погостов Кольского уезда платили “пятиалтынные... гривенные и подымные денги” в приказную и земскую избы Кольского острога “в корабелное и в городовое дело”96, а это убедительно говорит о проведении работ и после 1704 г. Когда они возобновились, как проходили и когда закончились,— сказать трудно. Во всяком случае, можно считать, что несколько лет спустя старый Кольский острог XVII в. в результате работ начала XVIII в. был полностью или почти полностью заменен новым деревянным “городом”.

Во второй половине первой четверти XVIII в. этот “город” был наверняка в хорошем состоянии; недаром в марте 1731 г. его, наравне с некоторыми другими русскими крепостями, было велено снова “починкою исправить”97, а в ноябре 1736 г. прапорщик Степан Хвостов, сообщая о своей работе в Коле, указал и на то, что Кольская деревянная крепость “ветхости... никакой не имеет”98. Однако такое состояние было недолгим; в середине XVIII в. Кольский “город” уже не удовлетворял военным требованиям; “А в Кольском остроге,— писал в сентябре 1745 г. артиллерии поручик Данила Чюровской,— как не безызвестно, есть крепость деревянная и самая малая и ветхая, полы и переводины безнадежны и от идущего человека трясутся, а в иных башнях и обломались”. Из этой крепости не только невозможно палить из пушек, которые “из-за обширности колес толстоту стен дулами не проходят”, но и находиться в ней нельзя, так как “везде от птиц и ветра нанесено сена, моху и всякого хворосту, в чем состоит самая от пожарного времени опасность”99. Впрочем, в данном сообщении плохое техническое состояние Кольского “города” несколько преувеличено, так как в марте 1747 г. тот же Д. Чюровской, указывая, что стоящая внутри его “колокольня весьма ветхая наклонилась”, предложил колокола с этой колокольни “утвердить на которой либо башне”100. Следовательно, несмотря на то, что в некоторых башнях “полы и переводины обломались”, они были все же крепкими и на [212] них можно было повесить массивные колокола.

Более существенным являлось несоответствие Кольской крепости применявшейся тогда артиллерии. В связи с этим в конце XVIII в. крепость была разоружена101, a Кола исключена из числа укрепленных пунктов Русского государства102. Однако ее деревянные стены и башни продолжали существовать в Коле на всем протяжении первой половины XIX в. Может быть, крепость сохранилась бы и до наших дней, если бы англичане не сожгли ее вместе с подавляющим большинством городских построек во время бомбардировки Колы со своих кораблей в 1854 г.103

III. ЧЕРТЕЖИ КОЛЫ II ЕЕ УКРЕПЛЕНИЙ

До настоящего времени единственным изображением кольских деревянных укреплений являлась литография И. Селезнева “Фасад древнего деревянного замка в г. Коле”104 (рис. 4). Сделанная в то время, когда крепость в Коле еще существовала, эта литография безоговорочно использовалась историками архитектуры105. Между тем весьма крупный размер бревен изображенной на ней стены, вогнутая форма дощатой кровли одной из башен и очень близкое расположение рядов бойниц на ее гранях, не позволяющее представить за ними необходимую высоту внутренних ярусов, — все это заставляет сомневаться в правдивости селезневского изображения и отказаться от его использования для характеристики Кольской крепости.

Немного дают и скупые упоминания о Кольской крепости в литературе первой половины XIX в, т. е. того времени, когда она была еще цела, хотя и утратила свое военное значение106. Из этих упоминаний мы узнаем, что старая крепость Колы имела четырехуголный план. Стены ее были сложены “в три бревна с промежутками”. Каждая из них достигала 60 сажен длины. Высота стен колебалась от 1,5 до 2,5 сажени, а ширина — от 8 до 12 футов (1,1—1,7 сажени). На углах крепости возвышалось 4 шестиугольных башни. Пятая башня стояла “по средине фасада, обращенного к заливу”. Высота башен достигала 4—5 сажен. С внешней стороны крепости проходил ров107.

Естественно, что эти упоминания дают об укреплениях Колы самое поверхностное представление. Драгоценными источниками для их полной характеристики являются чертежи, хранящиеся в ЦГВИА и его Ленинградском филиале. Судя по характеру исполнения, бумаге и водяным знакам, эти чертежи сделаны в XVIII в.

Самый ранний из них — “Чертеж Колского острога”108 (рис. 5). Снабженный масштабом и схематично 'выполненный еще в приемах графики конца XVII в., этот чертеж датирован 26 марта 1719 г. и является копией с более древнего немецкого чертежа. На нем Кола, объявленная в 1708 г, городом109, еще названа Кольским острогом. Она состоит из 2 частей110, отделенных друг от друга деревянным “городом”. Стержнем этих частей является “улица на посаде”. Она про[213]ходит с севера на юг и упирается в небольшую “крепость”, расположенную на стрелке Кольского мыса (на чертеже эта крепость обозначена буквой Я). Это, очевидно, укрепление, построенное в Коле в 1702 г.

Рис. 4. «Фасад древнего деревянного замка в г. Коле». (Литография И. Селезнева. XIX в.)
Деревянный “город”, стоявший на левом берегу Колы, на чертеже 1719 г. изображен четырёхугольным с 5 башнями и водяным рвом вокруг (рис. 6). Судя по подходам к нему улиц и мостам через ров, береговые наугольные Георгиевская и Никольская башни были проезжими, а Чепучинная, Ерзовская и Водяная — глухими. Внутри “города” стоят церковь и несколько других построек. На острове против “города” расположен монастырь, окруженный четырёхугольной оградой.

Полнее характеризуют Кольскую крепость два других чертежа — “План городу Коле с показанием во оном форштата и вокруг онаго какия реки и горы”111 (рис. 7) и “План Кольскому острогу с показанием во оном строение тож и вокруг онаго обывательского строения и какия реки и горы”112 (рис. 8). К сожалению, эти чертежи не имеют даты, но, судя по технике исполнения, они сделаны позже 1719 г. “План городу Коле” менее точен, чем “План Кольскому острогу”; по-видимому, первый является глазомерной съемкой, а второй — инструментальным.

На этих чертежах Кола также состоит из “города”, монастыря и 2 посадов; однако крепостцы на стрелке мыса уже нет, но к западу от “города” показаны “рогатки” — ряды надолб, “для защищения прежде сего от Шветов”.

Рис. 5. «Чертеж Колского острога». 1719 г.
На “Плане городу Коле” деревянный “город” изображен в виде равнобокой трапеции (рис. 9). Его восточная береговая стена имеет небольшой излом в центре в сторону реки. Она состоит из тарас — двух параллельных стен, пространство между которыми разделено перегородками на 19 отсеков. Каждый отсек имеет самостоятельный вход и представляет собой изолированное помещение, связанное лишь с внутренним пространством крепости. По-видимому, это и есть та самая городовая стена, о которой Г. Животовский глухо упомянул при описании острожных укреплений Колы в феврале 1701 г.113

Остальные стены “города” — иной структуры; изображенные также двойными, они уже не разбиты на отсеки. Видимо, эти стены состояли из двух параллельных тыновых оград: в источниках 1699 и 1701 гг. говорилось о стенах, в которых стоял стоячий острог, о стоячем остроге и о двустенном стоячем остроге.

“Город” на плане изображен с 5 башнями: четыре — в углах и одна — в центре восточной стены. Все они шестигранные. Две угловые башни, стоящие на берегу реки, имеют сквозные проезды с мостами через ров. Между мостами, под восточной стеной крепости берег Колы покрыт бревенчатыми [215] клетками, заполненными камнями. Клетки укрепляли береговой откос и предохраняли стену “города” от подмыва; они составляли своеобразную набережную, являвшуюся усовершенствованным вариантом деревянных обшивок земляных валов, на которых стояли многие русские укрепления XIV—XV вв114. Возможно, что эта набережная и названа “обрубом” в источниках начала XVIII в.

Примерно также выглядит Кольский деревянный “город” и на “Плане Кольскому острогу”. Однако здесь четырёхугольник крепости приближается к параллелограмму, а плотность ее внутренней застройки несколько больше (рис. 10). Глухие башни стоят здесь также иначе; одна их грань, как и у проезжих башен, выступает внутрь “города”. Существенно, кроме того, что в отличие от “Плана городу Коле” резкий излом береговой стены обращен здесь внутрь крепости и имеет в середине разрыв, а стоящая тут башня располагается на некотором расстоянии от восточной стены. Возможно, что такое несоответствие двух чертежей объясняется не столько неточностью первого из них, сколько перестройкой стены в связи с ее подмывом рекой во время разливов. Наконец, в отличие от предыдущего чертежа на “Плане Кольскому острогу” рядом со средней башней восточной стены показаны “Водяные ворота”, а в южной, близ глухой юго-западной угловой башни, — “потаенный выход из крепости за город” для вылазок, являющийся, вероятно, одним из двух тайников, о которых в феврале 1701 г. упомянул капитан Г, Животовский.

Таким образом, все 3 рассмотренных чертежа дополняют друг друга. На них изображена одна и та же деревянная Кольская крепость. Сравнивая эту крепость с описаниями, сделанными выше, не трудно установить, что перед нами — в основном “острого” Колы конца XVII в.; наряду с 5 рублеными башнями он также имеет одну городовую стену, рубленную тарасами, и 3 двойных острожных стены, сделанных в виде тыновой ограды. Поскольку эта чертежи являются копиями, можно предположить, что подлинники были сделаны ранее 1701 г., когда перестройка Кольского острога еще только началась. Отсутствие на них колодца, вырытого у воеводского двора в 1701 г., Подтверждает это.

На других чертежах деревянные военно-оборонительные сооружения Колы существенно отличаются от острога на 3 рассмотренных чертежах.

На “Плане Колы”115 (рис. 11) все стены крепости, в противоположность предыдущим чертежам,— одинаковой конструкции; экспликация поясняет, что “разделенные на части”, они имеют “вырубленые анбары”. Средняя башня стоит уже на значительном расстоянии от восточной стены; вынесенная в воду, она соединена с ней переходом. С его южной стороны в стене изображены “Водяные ворота”, соединяющие крепость с “отрубом” (рис. 12). Экспликация чертежа указывает на наличие пушек во всех 5 крепостных башнях и поясняет, что пространство между стенами и рвом — это “ход подле стены”. Внутри крепости, наряду с большим количеством построек, показаны Воскресенская церковь, Благовещенский храм и теплая Спасская церковь. Двух последних не было на предшествующих чертежах116.
Рис. 6. План крепости (по чертежу, приведенному на рис. 5).

Башни: 1 — Георгиевская; 2 — Водяная; 3 — Ни-кольская; 4 — Чепучинная; 5 — Ерзовская.

Отличие этой крепости от крепости предыдущих чертежей показывает, что здесь изображен уже не острог конца XVII в., а сменивший его “город” начала XVIII в. Однако этот “город” явно сохранил особенности старого острога; он также четырёхуголен, стоит на его месте и занимает центральное положение в общей планировке Колы.

Впрочем, чертеж “План Колы” дает представление только о структуре Кольской крепости, выстроенной в начале XVIII в. Конструкцию ее стен и башен фиксируют 3 других чертежа. Основным из них является генеральный план города — “Кола с ситуацией”117 (рис. 13). Дата на оборотной стороне относит его к 1740 г., однако она поставлена позже его изготовления. Два других, не датированных чертежа, дополняют этот генеральный план.

Одним из них—“План города Кола”118, с планом деревянной Кольской крепости (рис. 14) снабжен экспликацией — “пояснением литер”. В его левом верхнем углу помещен разрез стены и рва перед ней. Надпись внизу справа (под рамкой) указывает, что этот чертеж “копировал инженерного корпуса ученик Алексей Поспелов”. Вторая, расположенная несколько выше, надпись свидетельствует, что копия соответствует оригиналу.

Другой чертеж с планами и разрезами Кольских башен (рис. 15) снабжен лишь экспликацией, поясняющей их названия119. Эти названия соответствуют названиям на чертежах “План города Кола” и “Кола с ситуацией”, но несколько отличаются от названий на плане 1719 г.

Рис. 7. «План городу Коле с показанием во оном форштата и вокруг онаго какия реки и горы».

Все 3 упомянутых чертежа выполнены, несомненно, одновременно. Характер их графики позволяет утверждать, что они исполнены одним автором,— очевидно, Алексеем Поспеловым. По-видимому, эти чертежи сделаны в 1737—1738 гг. под руководством кондуктора Федора Неелова по обмерам, выполненным им и инженер-прапорщиком Степаном Хвостовым между 1732 и 1736 гг120.

[221] На чертежах Ф. Неелова и А. Поспелова конфигурация Кольской крепости та же, что и на чертеже “План Колы” (ср. рис. 12 к 14). Размеры ее невелики; кондуктор Гантвич в рапорте от 8 июня 1732 г. писал “имеющаяся здесь [т. е. в Коле] деревянная крепость зело мала и оная имеет только 64 сажени 2 фута 3 цолота длиною, а ширины не более как 41 сажень 1 фут 9 цолотов”121. Это соответствует данным и на “Плане города Колы”.

Рис. 8. «План Кольскому острогу с показанием во оном строение тож и вокруг онаго обывательского строения и какия реки и горы».

Конструкция крепости была необычной для русской деревянной военной архитектуры. Кольский воевода Д. И. Унковский, давая описание северо-восточной стены, выстроенной в 1703 г. между Егорьевской и Водяной башнями, особо подчеркнул, что под ее мостом “вместо Тарасов или быков” сделаны “амбары”122. Экспликация чертежа “План города Колы” также говорит об амбарах в городовой стене, занятых различными припасами. Следовательно, основу всех стен Кольского деревянного “города” начала XVIII в. составляли складские помещения, поверх которых был настлан мост боевого хода.
Рис. 9. План крепости (по чертежу, приведенному на рис. 7).

1 — церковь; 2 — колокольня; 3 — канцелярия; 4 — гауптвахта; 5, 5а — магазины; 6 — пороховой погреб; 7 —винный подвал.
Амбары были высотой до 1,5 сажени и имели деревянный, дощатый пол. Они состояли из прямоугольных, подчас почти квадратных клетей, соединенных с внешней стороны одной общей стеной (рис. 16). В юго-западной стене123 амбары были в основном одиночными, т. е. состояли из одной клети; в других же стенах были амбары, имевшие от 2 до 7 делений. Снабженные дверями внутрь крепости, клети между собой не сообщались. Разрывы между одиночными [225] амбарами и амбарами из нескольких секций не превышали размеров одной клети. Одиночный амбар был простым срубом. Ячейки больших амбаров не были самостоятельными срубами, плотно примыкавшими друг к другу (это было бы изображено на чертеже); они являлись лишь отсеками, образованными поперечными перегородками, врубленными в длинные бревенчатые стены.

Таким образом, кольские городовые стены начала XVIII в., построенные “амбарами”, состояли как бы из отдельных городней и отрезков тарас. Сочетание этих двух конструкций было, повидимому, индивидуальной особенностью Кольского “города”. Он строился значительно позже Олонецкого, Сумского и Якутского острогов XVII в., стены, которых были целиком рублены тарасами124. Кольские же строители использовали оба традиционных типа деревянных крепостных оград. Однако городни и тарасы они оставили полыми, без засыпки, превратив их во внутренние помещения для хранения припасов или товаров125. Это было не новостью, а традицией. Под склады были отведены, например, нижние этажи стен Кирилло-Белозерского монастыря 1653—1682 гг., состоявшие из отдельных, изолированных квадратных помещений, снабженных на случай осады пушечными бойницами. Такое использование крепостных стен было началом отмирания боевой роли военно-оборонительных сооружений и как бы перерождением их в гостиные дворы.

Внешние стены крепости, к которым изнутри примыкали амбары, состояли из двух параллельных бревенчатых стенок с промежутком в 3/4 сажени (см. рис. 16). “Передняя стена рублена с промежутки двойная в перерубах”, — так охарактеризовал эту конструкцию в 1745 г. артиллерии поручик Данила Чюровской126. Пространство между этими стенками было заполнено на 1/3 высоты камнями и землей (рис. 17).

Рис. 10. План крепости (по чертежу, приведенному на рис. 8.)
1 — Водяные ворота; 2 — потайной выход; S, За, 36 — ров; 4 — церковь; 5 — колокольня; 6. 6а — пороховые погреба; 7 — артиллерийский цейхгауз; 8 — канцелярия; 9 — гауптвахта; 10 — старый воеводский дом; 11 — винный погреб; 12, 12а — магазины; 13 — гостиный двор.

Двойная конструкция городовых стен с заполнением широко бытовала в русской деревянной крепостной архитектуре. Аналогичное устройство имели, например, стены Сумского острога127; в 2 стены “до кровли” был сделан “город рубленой” в Опочке, стены и башни которого строились в 1654 г. взамен сгоревшего в 1648 г. острога128. В “две стены” был срублен и сосновый кремль Мурома, частично существовавший еще в первой половине XVIII в129. Применялась такая конструкция стен и в деревянной промышленной архитектуре древней Руси. Примером этого могут служить соляные склады XVII в., стоявшие на берегу Камы близ города Усолье Пермской области130. Однако в них подобное устройство не имело заполнения и предназначалось для погашения силы распора, который образовывался во время загрузки складов.

Выше засыпки передние стены амбаров Кольского “города” были снабжены боевыми окнами, прорезанными через каждую сажень и имевшими вид горизонтальных щелей131. По-видимому, эти окна напоминали [226] собой прорези в стенах Николо-Карельского монастыря (1691 — 1692 гг.) и предназначались для мушкетной стрельбы.

Над амбарами на мостовом настиле шел боевой ход высотой в 1 сажень, прикрытый с наружной стороны той же двойной стеной (см. рис. 17). Над ней нависали обламы, державшиеся, по-видимому, на кронштейнах из той стены длиною меж башен с речную сторону в таможенную трехаршинную сажень, 39 сажен 2 аршина вышиною. У Егорьевской башни от слани до обламов 2 сажени с аршином и четвертью аршина, а на число до обламов 17 рядов. Обламы до кровли 5 рядов, а мерою 2 аршина без пяти верхов, А у Водяной башни вышина от слани до бревен, выпущенных из толщи двойной стены. При ширине всей крепостной стены в 2 сажени размер боевого хода в сажень с аршином был вполне достаточным для того, чтобы защитники “города” могли свободно размещаться на стенах и не мешать друг другу при стрельбе через обламы. Очевидно, на этом ярусе стен должна была сосредоточиваться большая часть защитников Колы. Поверх него шла сплошная, слегка нависавшая с обеих сторон двускатная кровля, прикрывавшая боевой ход от дождя и снега. Конек кровли был поднят над уровнем земли внутри крепости почти на 3,5 сажени.

Рис. 11 “План Колы”
Дополнить характеристику стен кольского “города” дает возможность подробное описание прясла северо-восточной стены между Егорьевской и Водяной башнями, сделанное Д. И. Унковским сразу же после ее постройки в 1703 г. “А рублена та городовая стена,— писал он,— в две стены. А мера обламов 2 сажени с аршином и со штью верхами. А на число до обламов 18 рядов. Обламы таковы ж, что у Егорьевской башни.., В той во всей стене построено 33 бойницы мушкетерных. В городе та стена по мере длиною 59 сажен, вышина до кровли 3 сажени без четверти аршина. А на число вверх бревен 22 ряду. А под стеною положено еланью старого прежнего острогу. А в городе от стены под стенным мостом построено вместо тарасов или быков 12 анбаров. В анбарах на мосты положен прежней острожной лес, на стены в мосты положен новый лес. А прежнего острожного мосту положено два прясла мерою 4 сажени без полуторных аршин. Крыта та стена в два тесу. Да для взходу на стену сделано две лествицы. А шырина на стене по мосту промеж стенами сажень с аршином132”

Рис. 12. План крепости (по чертежу, приведенному на рис. 11).
I. 1а, 1б, 1в — башни, на которых стоят пушки; 2 — Воскресенская церковь; 3 — Никольский придел; 4 — Георгиевский придел; 5 — Спасская теплая церковь; 5 — Благовещенский храм; 7 — гауптвахта; 8, 8а — пороховые погреба; 9 — артиллерийский цейхгауз; 10, 10а — магазины; 11 — винный погреб; 12 — воеводский двор; 13 — воеводские амбары; 14 — колокольня; 15, 15а, 15б, 15в — ход подле стены; 16, 16a, 16б — сухой ров; /7 — отруб; 18 — Водяные ворота; 19 —воеводская канцелярия.

[227] Примечательно, что длина этой стены, отмеченная в приведенном описании и указанная самими строителями133, почти точно соответствует длине этой стены на чертеже “План города Кола”. Подобное соответствие характерно и для юго-западной стены, построенной в 1704 г. между Ерзовской и Чепучннной башнями134. Это еще раз говорит о том, что на чертежах Ф. Неелова и А. Поспелова изображена крепость, выстроенная в Коле в начале XVIII в. взамен прежнего острога.

Башни Кольской крепости были рублены неправильными шестериками и так же, как амбары стен, имели двойные стенки. При этом в 2 стены были срублены только наружные грани шестериков; грани, обращенные внутрь крепости, двойных стенок не имели135 (см. рис. 15). Исключение составляла лишь Никольская башня восточного угла “города”, целиком рубленная в одну стену (рис. 18). Возможно, что она осталась еще от деревянного острога XVII в. как наиболее крепкая.

Рис. 13 “Кола с ситуацией”. (Фрагмент центральной части чертежа).

Егорьевская угловая проезжая башня, построенная в 1702 г. (рис. 19) на самом берегу реки, являлась основной в системе укреплений Кольской крепости. Обращенная в сторону наиболее населенного Нижнего посада, она была и важным элементом города в целом; на нее ориентировалась главная “улица на посаде”.

Архитектура Егорьевской башни, типичная и для других башен Колы, была очень проста. В ней не было ничего лишнего. Над ее нижним, рубленным с 5 сторон в 2 стены мощным шестериком нависали одностенные обламы. Они держались (как и в башнях города Торжка) на консолях — балках междуэтажного перекрытия, выпущенных из стен. Над башней возвышался высокий шатер с рубленой смотровой вышкой, увенчанной двуглавым орлом. Высота шатра (вместе с вышкой и ее покрытием) равнялась высоте основного объема башни. Это было характерно для деревянной крепостной архитектуры древней Руси. Таким же было, например, соотношение шатра с башней в городе Олонце136. Обыкновенно шатры, как и сами башни, были венчатыми и крылись тесом. Пологий шатер Егорьевской башни, не имевший опорных стоек, был, очевидно, стропильным.

Рис. 14. “План города Кола”.

Упиравшиеся в верхний венец обламов и стянутые нижним венцом дозорной вышки, стропильные ноги этого шатра образовывали конструктивную систему, обладавшую пространственной жесткостью. По ней и была уложена двуслойная дощатая кровля. Примерно такой же пространственной жесткостью обладают шатер надвратной башни Николо-Карельского монастыря137, а также шатры башен в Борисоглебском монастыре близ Ростова; впрочем, последние снабжены еще и мачтами, стоящими вертикально по их осям138.

Рис, 15. Планы и разрезы Кольских башен.

Существует мнение, что шатры крепостных башен почти всегда имели полипы139, а простые скатные покрытия с далеко выступающими и нависающими над отверстиями бойниц крышами якобы были неудобны для стрельбы140. Однако шатры Егорьевской и других Кольских башен не имели полиц. Не имели их и покрытия башен города Торжка, а также башен внешней и внутренней оград острога в Якутске141. Поэтому нет оснований считать полицы обязательным, а простые нависающие кровли неудобными. В те времена, когда городовая оборона велась без применения огнестрельного оружия, свес кровли не мог мешать стрельбе из лука, ибо эта стрельба велась сверху вниз, т. е. по противнику, который находился вблизи башни. Не изменилось положение и во времена применения огнестрельного оружия, когда появилась возможность наносить поражение врагу и на довольно большом расстоянии. В это время, благодаря большой высоте башни, свес скатов кровли прикрывал отверстия бойниц от лучей солнца, мешавших точности прицеливания. Чертежи Кольских башен говорят о том, что такие покрытия были приемлемы даже в начале XVIII в.

Рис. 16. Фрагмент северо-восточной стены крепости (по чертежу, приведенному на рис. 14)
Внутри Егорьевская башня делилась плоскими перекрытиями на 5 ярусов. Обычно такие перекрытия (“мосты”) делались из сплошного бревенчатого наката, как, например, в башнях Кирилло-Белозерского монастыря 1653—1682 гг. В Егорьевской башне дощатый пол был настлан по деревянным балкам. В нижнем шестерике балки проходили сквозь внутренние стены и врубались в наружные. Балки перекрытия в шатре были врублены в его стропильные ноги142. Проезд башни был вымощен досками, лежавшими на лагах.

Рис. 17, Разрез юго-западной стены крепости (фрагмент чертежа, приведенного на рис. 14)

Грани шестерика Егорьевской башни были прорезаны боевыми отверстиями; в в XVII в. они делались либо “опускными”, либо “валовыми”143, т. е. “волоковыми” проемами, типа “волоковых окон” старых деревенских изб. Наличие на башнях пушек144 показывает, что эти бойницы имели крупные размеры.

Боевые отверстия третьего яруса башни были прорезаны непосредственно в обламах. Сквозные окна имелись даже в наклонных плоскостях шатра дозорной вышки, но здесь они служили, несомненно, для выхода Дыма и пороховых газов. Четвертый же ярус не был боевым; он имел меньшую высоту и был темным, без боевых окон. Возможно, что здесь сосредоточивалось подсобное хозяйство башни.
Рис. 18. Разрез Никольской башни
(по чертежу, приведенному на рис. 15}.

Ярусы Егорьевской башни сообщались лестницами, приставленными к люкам в мостах; лестницы доходили только до смотровой вышки; на ее же чердак можно было попасть через люк, к которому приставлялась откидная лестница. Расположение люков в мостах и установка лестниц на некотором расстоянии от стен обеспечивали правильную “работу” ярусов башни во время боя. С боевым ходом стен башня не была связана.

Егорьевская башня была типичной для Кольского “города”. Такими же были и две другие угловые башни — Пытальная (Ерзовская), выстроенная в 1702 г., и Чепучинная (рис. 20). Обе они также были рублены шестериками с внешними двойными стенами, имели обламы с бойницами и завершались шатрами со смотровыми чердаками. Эти башни были глухими, и их вторые этажи непосредственно сообщались с боевым ходом примыкавших к ним стен, чего не было ни в Егорьевской, ни в Никольской башнях.

По сообщению Кольских стрельцов, строивших Ерзовскую башню, она была рублена “до напусков [т. е. до обламов] в две стены и насыпана до середнего мосту каменьем и хрящем”. Стоила она 130 рублей. Пошло на ее постройку 1200 бревен, 650 тесин и 3500 гвоздейl45. Из них на двуслойное дощатое покрытие башни ушло 500 тесин и 3000 гвоздей146.

Иной была только Водяная башня стоявшая на небольшом, возможно, искусственном островке, неподалеку от северо-восточной стены крепости. Рубленная так же, как и другие башни, в две стены, она была двухъярусной, а ее шестерик, снабженный обламами, был покрыт пологим шатром без караульни (рис. 21).

Со стеной крепости Водяная башня соединялась широким, крытым на 2 ската, двухэтажным переходом, частично стоявшим на сваях. Так же как и башни, переход имел двойные рубленые стены.

Внутри Водяной башни существовал колодец, который, как и колодец у воеводского двора, снабжал “город” водой во время осады. В мирное время колодцем Водяной башни, видимо, не пользовались и брали воду из реки. Для этого в стене, рядом с Водяной башней, существовали Водяные ворота, через которые можно было по небольшой вымостке выйти на “плотину”. В отличие от более раннего бревенчатого “обруба”, укреплявшего берег реки у северо-восточной стены крепости, “плотина” была земляной с каменным откосом. Последний был снабжен небольшим выступом, отбрасывавшим от берега лед во время ледоходов. Специальный ледорез был устроен также у выложенного камнем островка, на котором стояла Водяная башня. Очевидно, именно об этой башне как о непостроенной говорил в 1703 г. Д. И. Унковский.
Хорошо прикрытая почти незамерзающими водами Колы и Туломы147, деревянная Кольская крепость имела, однако, и ров, окружавший ее с 3 сторон. Соединенный когда-то с рекой, этот ров во время изготовления чертежа “План города Кола” был уже сухим; об этом говорят 2 земляные перемычки, изображенные в местах соединения его с рекой, неподалеку от мостов, перекинутых через него у Егорьевской и Никольской башен. Во избежание оползания края рва были укреплены сваями (см. рис. 17). Врытые с некоторым наклоном, они закреплялись положенными через определенные интервалы горизонтальными бревенчатыми затяжками. Это, по-видимому, и был тот самый “стоячий обруб”, 25 сажен которого было выстроено в 1702 г. во рву около Ерзовской башни. Оплывшие следы рва, а также участки земляного вала, отмечавшие место расположения и габариты деревянных укреплений, существовали в Коле еще в конце XIX в.— начале XX в148. (рис. 22). В 1935 г. археологической [231] разведкой вала здесь были обнаружены бревна, оставшиеся от крепости149.

За рвом находилось свободное и незастроенное пространство, которое вместе со рвом отделяло стены и башни “города” от построек посадов. Это пространство обеспечивало фланговый прострел стен с башен, затрудняло подготовку неприятельских штурмов и предохраняло крепость от огня, перебрасывавшегося в случае пожара с горящих посадских строений.

Рис. 20. Разрезы Пытальной (F) и Чепучинной (Е) башен (по чертежу, приведенному на рис. 15).
Таким был деревянный “город” Колы, построенный в начале XVIII в. и обновленный в соответствии с приказом 1731 г.
Основными монументальными зданиями в этом “городе” были церкви. Среди них особое место занимал деревянный Воскресенский собор, стоявший близ северо-восточной стены, неподалеку от Водяной башни.

Рис. 21. Разрез Водяной башни (по чертежу, приведенному на рис, 15),
Воскресенский собор был срублен в конце XVII в.; надпись на доске, висевшей на его апсиде, относила его постройку к 1681 г., а клировые ведомости — к 1684 г150. Строителем этого собора, как рассказывали в середине XIX г; местные сторожилы, был мастер, срубивший в Поморье много других деревянных храмов. При этом Кольский собор был якобы последним произведением этого безымянного зодчего; желая, чтобы созданное им сооружение осталось единственным и неповторимым в своем роде, он, окончив его постройку, выбросил свой топор в реку и после этого уже больше ничего не строил151. [232]
Так же как и Кольская крепость, Воскресенский собор не дожил до наших дней; вместе с крепостными стенами, башнями и другими постройками он был сожжен англичанами во время обстрела Колы ста с лишним лет тому назад152

Рис. 22. Общий вид Колы с юга. (Снимок конца XIX в.). В центре — место расположений деревянного «города".

Существуют 3 рисунка Воскресенского собора. Сделанные академиком архитектуры у А. Т. Жуковским в 60-х годах XIX в, с оригиналов, доставленных ему С. В. Максимовым, который посетил Колу в 1856 г., они да[234]ют представление о плане памятника, а также о его западном и южном фасадах153. Каковы были оригиналы, послужившие основой для изготовления этих копий, — не известно; А. Т. Жуковский сообщает только, что они были довольно старыми и на листе бумаги, на котором они были наклеены, существовала сделанная местным краеведом надпись, характеризующая как сам памятник, так и его историю154.

Мы воспроизводим здесь лишь одну из этих копий (рис. 23), а вместо двух других публикуем иллюминированный чертеж “Кольский Воскресенский собор (XVII в)”, принадлежащий архитектору П. Д. Барановскому155 (рис. 24). Судя по графике, манере исполнения и характеру раскраски, этот чертеж сделан в середине прошлого столетия. Как и на двух рисунках А. Т. Жуковского, на нем изображены план и южный фасад здания156

Рис. 23. Западный фасад Воскресенского собора. (Рисунок архитектора академика; А. Т. Жуковского).

Воскресенский собор принадлежал к числу лучших и наиболее своеобразных памятников русского деревянного зодчества. Напоминавший знаменитую двадцатидвухглавую Преображенскую церковь 1714 г. в Кижском погосте157, он, несмотря на иную структуру плана, был как бы одним из ее предшественников. Достигавший высоты более 36 м сложный и живописный храм с его многоярусной, расчлененной композицией и 18 главами был главным зданием Кольского крепостного ансамбля.

Рис. 24. План и южный фасад Воскресенского собора. (Чертеж XIX в.).

Собору вторила, стоявшая рядом высокая деревянная колокольня158. Она напоминала сторожевую башню и была сходна с более поздней шатровой колокольней 1874 г. топу же Кижского погоста. Так же как и последняя, она была рублена восьмериком на четверике и покрыта высоким шатром, увенчанным небольшой главкой. Ее колокола, которые Д. Чюровской в 1747 г, предложил перевесить на одну из крепостных башен, висели под шатром колокольни, имевшей, несомненно, вверху пролеты звона.

Рис. 25. "Вид города Колы с северо-восточной стороны». (Рисунок конца XVIII в.)

Остальные чертежи Колы159 большого интереса не представляют. На одном из них Кола имеет ту же планировку, что и на чертеже “План Колы”, а на двух других город уже расчленен на прямоугольные кварталы прямыми улицами. Изображение же крепости точно соответствует ее плану на чертеже “Кола с ситуацией”.

Более интересен лист с рисунками в “Атласе Архангельской губернии”, дополняющий сделанный одновременно план 1797 г.160 Здесь Кола изображена с 3 сторон.

На одном из рисунков — “Вид города Колы с северо-восточной стороны” (рис. 25) — представлен и старый деревянный кремль (рис. 26), который, несмотря на крайнее обветшание, сохранял свой суровый воинский облик и производил сильное впечатление. Его связанные широким поясом стены, кряжистые, могучие башни вместе со сложной громадой собора и столпом колокольни господствовали над мелкими строениями посадов, делая силуэт Колы живописным (рис. 27), выделяя ее центру и придавая облику города монументальный характер.

IV. ВЫВОДЫ

Изучение строительной “биографии” военно-оборонительных сооружений Колы, ознакомление с ними по древним описям и не известным ранее чертежам и выявление основных этапов развития Кольских деревянных укреплений — все это позволяет на примере Колы за весьма короткий промежуток времени (немного более ста лет) проследить последовательность архитектурно-конструктивного изменения русских деревянных крепостей XVI—XVIII вв., многие формы которых являлись в свою очередь традиционными, восходящими к формам оборонительных сооружений еще более глубокой древности, и сделать следующие выводы:

1. Деревянный “город” Колы начала XVIII в. был интереснейшим памятником древнерусского военно-инженерного искусства и архитектуры. Постройка его была обусловлена Северной войной, которая вызвала укрепление приморских окраин Русского государства и Колы в частности.

2. Кольская крепость XVIII в. была результатом постепенного изменения самых первых военно-оборонительных сооружений Колы. За сто с лишним лет эти сооружения прошли все стадии развития, характерные для древнерусского деревянного оборонного зодчества. Сначала, в конце XVI в. это был только частокольный острог; потом, в начале XVII в.— тыновая ограда с башнями и одной “городовой” стеной, рубленной городнями; затем, в конце XVII в.,— тыновая ограда с башнями, но снабженная уже одной стеной из тарас, и, наконец, в начале XVIII в.— “город”, все стены которого состояли из “амбаров” с двойными, как и у башен, наружными стенками. Этим определялась сила традиции в строительстве укреплений Колы.

3. Хотя “город” Колы строился в начале XVIII в. по существу заново, он в основном сохранил структуру острога XVII в. Его особенности определялись сочетанием в нем двух функций — пограничной крепости и торгово-промыслового комплекса.

4. Не осуществленный замысел укрепления ближайших подступов к Коле и сооружение на стрелке Кольского мыса небольшой, оснащенной артиллерией земляной крепости показывают, что в общей системе оборонительных сооружений района, Кольский деревянный “город”, сочетавший черты крепости и гостиного двора, должен был играть своеобразную роль укрепленной торговой фактории на побережье “Студеного моря” и служить убежищем населению, с его пожитками, на случай военной опасности.

5. Сочетание в деревянном “городе” Колы военно-оборонительных и торгово-хозяйственных функций показывает, что уже в XVII в. начался процесс постепенного перерождения крепостей в сооружения, обслуживавшие хозяйственно-бытовые нужды народа. Этому содействовал другой процесс смена крепостей с башнями крепостями с бастионами (так называемой “вобановской” системы).

6. Хотя в русском оборонном зодчестве XVII в. наметились, а в начале XVIII в. уже разграничились две основные линии развития, одна из которых, приблизившись к чисто инженерному строительству, привела к появлению новой отрасли военного искусства — долговременной фортификации, а другая, сомкнувшись с архитектурно-строительным [237] искусством, завершилась созданием обширных, чисто гражданских зданий — гостиных дворов и торговых рядов,— деревянный “город” Колы начала XVIII в. показывает, что в практике северных мастеров-плотников ли еще живучи древние строительные приемы и принципы. Это еще раз подтверждает положение о многовековой устойчивости и живучести древних традиций русского деревянного зодчества.

Примечания

1 М. Горький. 1948, стр. 347. Избранные произведения. М.,

2 См., например, М. А. Фриде. Русские деревянные укрепления по древним литературным источникам. ИРАИМК, т. Ш, 1924, стр. 113—143.

3 См., например, И. Грабарь. История русского искусства, т. I. Изд. И. Кнебель, М., 1910, стр.496: С. Забелло, В. Иванов и П. Максимов. Русское деревянное зодчество. М., 1942, рис. 138 на 66 стр. альбома.

4 Н. В. Султанов. Остатки Якутского острога и некоторые другие памятники деревянного зодчества Сибири. ИАК, вып. 24. 1907; М. К. К а ргер. Крепостные сооружения Свияжска. ИОАИЭКУ, т XXXIV, вып. 3-4, Казань, 1929, стр. 131—151; В. Н. Подключников. Планировка и постройка древнего Свияжска. “Архитектура СССР”, 1943, №. 3-4, стр, 34—38.

5 С. Герверштейн. Записки о московитских делах. СПб., 1908, стр. 116.

6 Название “Кола” происходит от лопарского слова quola — “рыба” (Г. Ф, Гебель. Наша северо-западная окраина — Лапландия. “Русское судоходство”, СПб., 1905, № 4, стр. 74, прим. 2). В сношениях с датчанами русские источники именуют Колу еще и Мальмиюсом, причем оба эти названия иногда приводятся совместно (см., например, грамоту царя Федора Ивановича датскому королю Фридриху II, март 1586 г.— “Русские акты Копенгагенского государственного архива”. РИБ, т. XVI, СПб., 1897, № 57, стр. 235).

7 “Древняя Российская вивлиофика”. изд. 2-е, ч, 1, М., 1788, №. 3, стр. 7.

8 Н. Н. Зубов. Отечественные мореплаватели — исследователи морей и океанов. М., 1954, стр, 13.

9 М. И. Б у б н о в с к и й. Контур Архангельской Карелии. ИАОИРС, № 1, Архангельск, 1915, стр. 3.

10 К. К. С л у ч е в с к и й. По северу России, т. II. СПб., 1886, стр. 102; его же. По северо-западу России, т. I. СПб., 1897, стр. 338.

11 Д. Н. Островский. Путеводитель по северу России, СПб., 1898, стр. 101.

12 Н. М. К а р а м з и н. История государства Российского, кн. III, т. XI, СПб., 1843, прим. 56. стр. 14.

13 Материалы по истории Карелии в XII—XVI вв. Петрозаводск, 1941, стр. 81.

14 ПСРЛ, т. V, стр. 220.

15 См. карты атласа, составленного С. Сансоном — главным географом французского короля Людовика XIV (S. Sanson. Atlas nouveau confenant toutes les parties du monde. Paris, 1692).

16 А. Тищенко. К истории Колы и Печенги в XVI в, ЖМНП, новая серия, ч, XVI, СПб., 1913, № 7, стр. 99, 113; В. Ключевский. Сказания иностранцев о Московском государстве. Пгр., 1918, стр. 39.

17. А. И. Андреев. Очерк колонизации Севера в XV] и XVII вв. “Очерки по истории колонизации Севера”, вып. 1, Петербург, 1922, стр. 39.

18 А. А. Кизеветтер. Русский Север. Вологда, 1919, стр. 46.

19 Г. Ф. Чиркни. Историко-экономические предпосылки колонизации Севера. “Очерки по историй колонизации Севера”, вып. 1, Петербург, 1922, стр. 18; С. Ф. Платонов. Очерк низовской колонизации Севера. Там же, стр. 66.

20 Географический словарь Кольского полуострова, т. 1. Л., 1939, стр. 45. Современник Ивана Грозного иностранец Александр Куаниус, описывая русский Север в XVI в., указал, что хижины его жителей покрыты корой или дерном (М. П. Наш Север в описании иностранца XVI в. ИАОИРС, № 1, Архангельск, 1911, стр. 6).

21 Первые сведения о сооружении церкви в Коле относятся к 1532 г., когда лопляне, приезжавшие в Великий Новгород “с Мурманского моря, с Колы, с Туломы”, просили новгородского архиепископа Макария прислать К ним священников для освящения церквей, и к 1533 г., когда Макарий отправил в связи с этим за Святой нос священника и дьякона Софийского собора, которые в Филиппов день освятили церкви Благовещения богородицы и Николая Чудотворца. [ПСРЛ, т. VI, стр, 289; т. XIII (нерв. пол.), стр. 63; т. XX (перв. пол.), стр. 415].

22 В. Кордт. Очерк сношений Московского государства с республикой соединенных Нидерландов. Сборник РИО, т. 116, СПб,, 1902, стр. XXVI.

23 Представитель антверпенской торговой компании, которая в 1566—1568 гг. имела в Карельском поморье свою торговую контору, связанную с Новгородом и Колой.

24 А. М. Филиппов. Русские в Лапландии. (Сообщение Симона ван Салингена). Литературный вестник, т. I, кн. 3, СПб., 1901, стр. 305.

25 Сборник материалов по истории Кольского полуострова в XVI—XVII вв. Л., 1930, № 8, стр. 39; Материалы по истории Карелии в XII—XVI вв., № 223, стр. 283, 284.

26 П. Семенов. Геогафическо-статистический словарь Российской империи, т. II, СПб., 1865, стр, 685; Е. Огородников. Мурманский и Терский берега по книге Большого Чертежа. СПб.. 1869, стр, 64; Н. Дергачев. Русская Лапландия. Архангельск, 1877, стр. 94; Ф. С. Томи лов. Север в далеком прошлом. Архангельск, 1947, стр. 28 и др.

27 В. Кордт. Ук. соч., стр. XXVI; А, Тищен ко. Ук. соч., стр. 110, 11l; А. И. Андреев, Ук. соч., стр, 39.

28 “Русские акты Копенгагенского государственного архива”, РИБ, т. XVI, № 52, стр, 211.

29 Там же, № 50, стр. 207. (Здесь и дальше разрядка автора),

30 Г, Штаден. О Москве Ивана Грозного. (Записки немца-опричника). Л., 1925, стр. 69.

31 М. А, Ильин. Из истории военно-оборонительных мероприятий Московской Руси XVII в. КСИИ.МК, вып. 59 стр. 28—30.

32 Г. Ф. Гебель. Ук.. соч. “Русское судоходство”, СПб., 1905, № 3, стр. 53, 54 и № 4, стр. 74.

33 Датский посланник, приезжавший в июле 1584 г. в Колу для переговоров о границе между Россией и Норвегией,

34 Ю. Н. Щербачев. Датский архив. ЧОИДР, кн. 1, 1893, отд. I, № 449 и 451, стр. 124, 125.

35 См. также А. Шекатов, Словарь географический Российского государства, ч. 3. М, 1804, Более наглядное представление об укреплениях Колы,— правда, уже после того, как она выдержала первое вражеское нападение,— дает гравированная карта острова Кильдина и части Кольского полуострова, иллюстрирующая книгу Геррита де Вера, изданную в Амстердаме в 1598 г.37 На ней стр. 659; И. Пушкарев. Описание Российской империи в историческом, географическом и статистическом отношениях, т. I, кн. 2, отд. 1, СПб., 1845, стр. 41

36 Соловецкий летописец второй половины XVI в, М. Н. Тихомиров. Малоизвестные летописные памятники. Исторический архив, вып. VII, М., 1951, стр. 232.

37 “Diarium nauticum... Gerardo de Vera”. Amstelredami, 1589, стр. 42.

38 Выписка кз писцовой книги Алая Михалкова. Н. Харузин. Русские лопари. М., 1890, стр.409. Эта книга отмечена в Описании документов и бумаг, хранящихся в МАМЮ (СПб., 1669, стр, " 104, № 1069); она называется: “Книга писцовая письма и дозора Алая Ивановича Михалкова и подьячего Василия Мартемьянова” (ЦГАДА, Поместный приказ, № 208).

39 Ф. С. Томилов. Ук. соч., стр. 51.

40 Книга Большому Чертежу. М.—Л., 1950, стр. 148. Источники второй половины XVII в. и первой половины XVIII п. называют Колу Кольским острогом или простой Колой, а его деревянные оборонительные сооружения — то “острогом”, то “городом”. Острогом Кола именовалась и после ее официального превращения в город.

41 Здесь и далее все названия башен даются в соответствии с использованными источниками.

42 Н. Харузин. Ук. соч., стр. 409, 410.

43 Н. X а р у з и н. Ук. соч., стр. 410, 411.

44 Там же, стр. 4П, 413 к 416.

45 ЦГАДА, Поместный приказ, № 208, лл. 9 об., 15, 26, 27.

46 Хирург экспедиции Северной торговой компании, отплывшей из Копенгагена в северные страны.

47 Л. М. де Ламартирьер. Путешествие в северные страны (1653). Записки МАИ, т. XV, 1912, стр. 29.

48 См., например, АИ, т. III, 184I, № 254, стр. 546.

49 Подробное историческое описание Архангельской епархии. “Любопытный месяцеслов”, М., 1795. стр. 174.

50 А. Тищенко. Ук. соч., стр. 113.

51 П. Семенов. Ук. соч., т. II, стр. 685; Н. Д е ргачев. Ук. соч., стр. 95.

52 АИ, т. IV, 1842, № 188, стр. 360; № 194, стр. 364-365; № 207, стр. 440; ЦГАДА, Разряд Московского стола, стб. 319, лл. 367, 368; стб. 383, лл. 420, 421; стб. 985, л. 108.

53 Г. Ф. Геб ель. Ук. соч., “Русское судоходство”, № 4, стр. 81.

54 ЦГВИА, ф. 349, оп. 2, № 869, лл. 5 об.—6.

55 ЦГАДА, ф. 137, Городовые и боярские книги,. № 1, лл. 1 об.— 2.

56 Сообщение очевидца, священника Иуды из Кольской Воскресенской церкви. 24 января 1701 г. TACK 1865, кн, 1, отд. исторический, Архангельск,. 1866, стр. 70. (Далее сокращенно — Сообщение очевидца...).

57 Грамота Петра I Кольскому воеводе Г, Н. Козлову. 23 сентября 1701 г. ТАСК 1865, кн. 1, отд.. исторический, Архангельск, 1866, стр. 59. (Далее сокращенно — Грамота Петра I..).

58 Так в росписях названа вторая глухая башня, стоявшая на углу острога.

59 См. приложение 1.

60 См. приложение 1.

61 ЦГАДА, ф. 137, Городовые и боярские книги. № 3, лл. 96 об,— 98.

62 Грамота Петра I.., стр. 59.

63 ЦГАДА, ф, 137, Городовые и боярские книги. № 1, л. 2.

64 Сообщение очевидца.., стр. 70.

65 О большой удаленности Колы от центральных районов Руси красочно говорят старые русские пословицы: “От Холмогор до Колы — тридцать три Николы” (т. е. добраться до Колы нужно через 33 села, в каждом из которых стоит Никольская церковь) или “Кольская губа, что московская тюрьма (не скоро выйдешь) и др. В. Д а л ь. Пословицы русского народа. М., 1957, стр. 338, 339.

66 Академик Н. Озерецковский, посетивший Колу в 1771 г., указывает, что пахтами коляне называют высокие каменные утесы (см. Н. Озерецковский. Описание Колы и Астрахани. СПб., 1804, стр. 50).

67 Крепость эта должна была быть земляной и иметь с внешней стороны ров. Для того, чтобы она была крепка и от дождей не развалилась, ее предполагалось сделать с деревянными связями и обложенными дерном наружными и внутренними краями (ЦГАДА, ф. 137, Городовые и боярские книги, Ms 2, л. 5 об.). Впрочем, она не была построена даже в конце 1704 г. (см. приложение 7).

68 ЦГАДА, ф. 137, Городовые и боярские книги, .№ 2, л. 6.

69 В литературе о постройке этой крепости сказано, в 1701 г. при деревянном Кольском остроге “меж рек Колою и Туломою” было “построено новое укрепление”, вооруженное 25 пушками (Арх. До си фей. Географическое, историческое и статистическое описание ставропигиального первоклассного Соловецкого монастыря. М., 1853, ч. 1, стр. 171). Однако материалы начала XVIII в. говорят иначе. Наряду с сообщением о техническом состоянии деревянного “города” в 1703 г. в них записано, что в июне 1702 г. по указу Петра I “новую крепость, которая обретается меж рек Колою и Туломою”, было велено сделать “на 25 пушек неотложно” (ЦГАДА, ф. 137, Городовые и боярские книги, № 2, лл. 6 — 6 об.). Следовательно, если эта крепость и была построена в 1701 г., то вооружена она была уже после 1702 г. Впрочем, и датировка ее 1701 г., и сообщение об оснащении ее 25 пушками могут быть опровергнуты, гак как имеются сведения, что в 1702 г. кольские посадские люди, уездные крестьяне и местные лопари построили “меж реками Колою и Туломою в наволоке крепость деревянную в 2 стены на 15 пушек” (см. приложение 5), а Кольские стрельцы в том же году укрепили обруб и этой крепости камнями (см. приложения 3 и 6). По-видимому об этой крепости идет речь в челобитной Д. Унковского, направленной Петру I в мае 1703 г.: “А построена близ посаду меж рек Туломы и Колы реки в наволоке крепости стены только на 15 пушек боев. А не достроено... пушечных 10 боев. И та крепость... ничем не утверждена, полисату и шанец не устроена. И что той стены и боев и утроено, и то не покрыто” (см. приложение 2). О ней же говорится и в отписке М. Срезнева, направленной в Москву на исходе 1704 г.: “А построена при прежнем воеводе при Григорие Козлове в наволоке меж дву рек крепость. И та крепость к отпору неприятельских людей не надежна и з дворами жителей в одной связи” (см. приложение 7). Далее, при рассмотрении чертежей, будет видно, что эта крепость существовала недолго и находилась на стрелке Кольского мыса, там, где воды Туломы и Колы, сливаясь вместе, вливаются в Кольскую губу.

70 ЦГАДА, ф. 137, Городовые и боярские книги, № 2 л. 6 об.

14 Материалы по археологии, вып. 77

71 Грамота Петра I..., стр. 59. Упоминания об этой грамоте имеются также в других документах начала XVIII в. (см., например, приложения 2 и 6).

72 Ввиду того, что эти источники освещают строительство Кольского “города” с разных сторон и сами по себе представляют большой интерес, считаю необходимым наиболее характерные из них поместить в приложении к настоящей работе.

73 См. приложения 3 и 6. “Ныне нужные места построены, а иные пристраивают”,— бегло отозвался в январе 1701 г. об этих работах бывший священник Кольской Воскресенской церкви (Сообщение очевидца.., стр. 70).

74 Здесь для полной характеристики произведенных работ мы ссылаемся сразу на 2 источника (см. приложения 3 и 6), однако датировку этим работам даем в основном в соответствии с документом 1703 г. В документе же 1704 г. некоторые из этих работ (восстановление крепостной стены со стороны реки у Егорьевской башни, восстановление тайника у Ерзовской башни, устройство лестниц на старые стены и восстановление у них мостов и перил) отнесены к 1700 г.

75 Арх. Досифей. Ук. соч., стр. 171.

76 ЦГВИА, ф. BУA, № 18558, ч. 1, л. 7.

77 Грамота Петра I.., стр. 59

78 ЦГАДА, ф, 137, Городовые и боярские книги, № 2, л. 5.

79 Там же.

80 См. приложение 5.

81 Несмотря на то, что в челобитной Кольских стрельцов 1703 г. постройка Ерзовской башни отнесена к 1701 г. (в этой челобитной она названа угловой башней против Протопопова двора; см. приложение 3), здесь мы относим эту башню к 1702 г.; о постройке ее в этом году говорится в сказке Кольских стрельцов 1704 г. (см, приложение 6) и в сказке Кольских бурмистров того же года (см, приложение 5). При этом данные последней сказки подтверждают данные первой, что и заставляет нас датировать Ерзовскую башню 1702 г.

82 См. приложения 3, 5 и 6.

83 См. приложение 4.

84 См. приложения 3 и 6.

85 См. приложение 2. Здесь под двумя указанными башнями надо подразумевать башни Егорьевскую и Ерзовскую, а под пряслом стены — стену, восстановленную Г. Н. Козловым с “летней стороны”.

86 ЦГАДА, ф, 137, Городовые и боярские книги, № 2, л. 5.

87 См. приложение 4.

88 См. приложение 5.

89 См. приложение 4.

90 См. приложение 5.

91 См. приложение 7.

92 ЦГАДА, ф, 137, Городовые и боярские книги, № 2, лл. 208 и 228.

93 См. приложение 7.

94 К. Молчанов. Описание Архангельской губернии. СПб., 1813, стр. 233 я 235; Рейнеке (лейтенант). Описание Колы в Российской Лапландии. СПб., 1830, стр. 7; А. Глаголев. Краткое обозрение древних русских зданий и других отечественных памятников. Материалы для статистики Российской империи, отд. 1, СПб., 1839, стр. П9; И. Пушкарев. Ук. соч., стр. 41; С. Максимов. Год на севере, т. I. СПБ., 1859, стр. 309; Н. Дергачев. Ук. соч., стр. 95 и другие работы.

95 В этом атласе сказано, что деревянный “город” Колы был выстроен в 1704 г. “вместо прежде бывшего острога”. (ЦГВИА, ф. ВУА, № 18558, ч. III, л.

96 Сборник материалов по истории Кольского полуострова в XVI—XVII вв., №. 78, стр. 149.

97 ЦГВИА, ф. 3, оп. 1, К“ 37, л. 12 об.

98 Там же, л. 33, а также л. 9 об.

99 Там же, ф. 349, оп. I, № 1, л. 34; ф. 3, оп. I, N° 37, лл. 2, 5, 11—11 об.

100 Там же, ф. 349, оп. 1, № 1, л. 36; ф. 3, оп. I, № 37, л. о об.

101 Н. Голубцов. К истории Колы Архангельской губернии. ИАОИРС, № 1, Архангельск, 1911, стр. 14.

102 В литературе существует много ошибочных указаний о том, что в это время Кольская крепость была разрушена (см., например, И. Пушкарев. Ук. соч., стр. 41; С. Максимов. Ук. соч., стр. 313; П. Семенов. Ук. соч., стр. 685; Н. Дергачев. Ук, соч., стр. 96).

103 После этой бомбардировки в Коле осталось лишь 18 домов {Н. Голубцов. Ук. соч., ИАОИРС, №5, Архангельск, 1911, стр. 392; Г. 3. К у н ц е в и ч. О защите г. Колы от неприятеля в 1854 году. ЧОИДР, кн. IV, 1906, отд. V, стр. 41),

104 Атлас к материалам для статистики Российской империи. СПб., 1839.

105 V. Кipriаnоff. Histoire pittoresque de Lаrгchitecture en Russia. St.-Petersbourg, 1864, стр. 64; С. Бартенев. Московский Кремль в старину и теперь, ч. 1. М., 1912, стр. 8; М. Красовкий. Курс истории русской архитектуры. Пгр., 1916, стр. 103 и 105.

106 Рейнеке. Ук. соч., стр. 7; Н. Дергачев. Ук. соч., стр, 98.

107 А. Шекатов. Ук. соч., стр. 659; К. Молчанов. Ук. соч., стр. 233; Рейнеке, Ук. соч., стр, 7; А. Глаголев. Ук. соч., стр. 119; И. Пушкарев. Ук. соч., т. I, кн. 2, отд. 2, стр. 109 и другие работы.

108 ЦГВИА, ф. 349, оп. 17, № 3387.

109 Географический словарь Кольского полуострова, т. I, стр. 45.

110 Во второй половине XVIII в. и первой половине XIX в. южная, менее населенная часть Колы называлась Верховской, а большая — северная — Низовской. (А. Шекатов. Ук. соч., стр. 659). Здесь а далее ориентация по странам света дана соответственно рассматриваемым чертежам.

111 ЦГВИА, ф. ВУА, № 22056. На этот чертеж нам указал М. Г, Милославский, которому и приносим за это благодарность.

112 ЦГВИЛ (Ленинградский филиал), ф. 3/349, оп. 29, № 3. В дальнейшем эти чертежи названы сокращенно: “План городу Коле” и “План Кольскому острогу”.

113 Эту стену не следует смешивать с городовой стеной острога начала XVII в., которая состояла из городней и была обращена в сторону Кольской губы.

114 М. А. Фриде. Ук. соч., стр. 126

115 ЦГВИА, ф. ВУА, № 22055.

116 Время постройки этих 2 зданий не известно.

117 ЦГВИА, ф. 349, oп. 17, № 3388.

118 Там же, № 3389.

119 ЦГВИА, ф. 349, оп. 17, № 3390.

120 В 1720 г. Петр I распорядился, для усиления обороноспособности Колы, сделать около старого острога “земляную небольшую крепость” (укрепление на стрелке Кольского мыса было уже заброшено). Однако крепость не была выстроена. В 1722 г. государственная военная коллегия потребовала от канцелярии артиллерии и фортификации соображении о целесообразности постройки в Коле новой “регулярной крепости”. В канцелярии не оказалось нужных данных, и дело затянулось до 1729 г., когда решили направить в Колу группу специалистов для обмеров, съемок и составления смет. Поступивший тем временем в канцелярию из Архангельска чертеж Кольского острога оказался неудовлетворительным. В 1730 г. в Колу выехали инженер-прапоршик В. фон Тир, кондуктор Зиновий Маршилков и инженерной школы ученик Федор Неелов. В. фон Тир не справился с поручением и был в 1732 г. арестован. Его сменил инженер-прапорщик Степан Хвостов. Он вернулся в Петербург в 1736 г. серьезно больным, не закончив работы в Коле, которые завершил Федор Неелов (к этому времени он стал уже кондуктором), вернувшийся в Петербург в 1737 г. с обмерными чертежами. По указанию канцелярии с них были сняты копии “во инженерной чертежной” (одним из копиистов был инженерный ученик А. Поспелов). В их числе: “Два плана з ближнею и дальнею ситуациею... да профили башням на одном листу... профили ж стенам, мостам и пороховым погребам на" одном же листу”. (ЦГВИ.4, ф. 3, он. 1, № 37, лл. 7— 11; ф. 349, оп. 1, № 1, лл. 1—39).

121 ЦГВИА, ф. 349, оп. 1, № 1, л. 28.

122 См. приложение 4.

123 Здесь, как и ранее ориентация по странам света дана в соответствии с рассматриваемыми чертежами.

124 К. Молчанов. Ук. соч., стр. 250; ДАИ, т. III, стр. 225—231; Н. В, Султанов. Ук. соч., стр. 74.

125 Тарасы Якутского острога также не имели внутренней засыпки (Н. В. Султанов. Ук, соч. стр. 80 и табл. XI, рис. 2). Однако они не назывались амбарами.

126 ЦГВИА, ф. 3, оп. 1, № 37, л. ]].

127 К. Молчанов. Ук. соч., стр. 250.

128 Сборник МАМЮ, т. 6, № 101, стр. 436.

129 ЦГВИА, ф. 349, оп. 1, № 15, л. 2 об.

130 См. И. В. Маковецкий. Памятники древней промышленной архитектуры в Прикамье. Краткие сообщения Института истории искусств Академии наук СССР, 1955, № 4—5, рисунок на стр. 138,

131 Рейнеке. Ук. соч., стр. 7.

132 См. приложение 4.

133 См. приложение 5.

134 Ср. цифровые данные приложения 5 с чертежом “План города Кола”.

135 Такой же конструкции были и рубленные восьмериком башни города Кеми (И. Грабарь. Ук. соч., т. I, стр. 501—503).

136 М. А. Фриде. Ук. соч., стр. 138.

137 См. С. 3абелло, В. Иванов и П. Максимов, Ук. соч., рис. 144 на стр. 68 альбома.

138 За это сообщение приношу благодарность архитектору В. С. Баниге.

139 М, А. Фриде. Ук. соч., стр. 138.

140 М. А. Ильин. Собор Василия Блаженного и градостроительство XVI в. Ежегодник Института истории искусств Академии наук СССР, М., 1952, стр. 227.

141 См. С. 3абелло, В. Иванов и П. Максимов. Ук. соч., рис. 138 на стр. 66 альбома; Н. В. Султанов. Ук. соч., табл. V—XIV.

142 Это хорошо видно на разрезах Пытальной и Чепучинной башен (см. рис. 20).

143 М. А. Фриде. Ук. соч., стр. 138.

144 См. экспликацию чертежа “План Колы” (рис. 11).

145 См. приложение 6.

146 См. приложение 3

147 К. Молча нов. Ук. соч., стр. 238.

148 Н. Дергачев. Ук. соч., стр. 83.

149 Разведочный шурф в вале был заложен сотрудником ИИМК Н. Н. Гуриной.

150 К. Молчанов. Ук. соч., стр. 229; А. Жуковский. Кольский Воскресенский собор XVII в. HAD, т. II, вып. 1, СПб., 1861, стб. 15; Д. Фи лос офов. Самобытность русского зодчества (рецензия на I том “Истории русского искусства” И, Грабаря). “Русская мысль”, кн. XI, М., 1910, отд. 2, стр. 73; Н. Голубцов. Ук. соч., ИАОИРС, № 5, стр. 392.

151 Д. Философов. Ук. соч., стр. 73, 74.

152 Е. Голубинский. Архелогический атлас ко второй половине 1 тома “Истории русской церкви". M., 1906, стр. 24; Н. Голубцов. Ук, соч. ИАОИРС, №5, стр 392. Беглое описание собора см. Е. Голубинский. История русской православной церкви, т. 1, ч. 2. М,, 1881, стр. 182.

153 Западный фасад опубликован в статье С. Максимова “Кола” (“Иллюстрация”, т. I, № 12, СПб., 1858, стр. 181), а план и южный фасад — в указанной статье А. Жуковского (ИАО, т. II, вып. I, стб. 13—15). Кроме того, эти копии воспроизведены в книге С. Забеляв, В. Иванова и П. Максимова (ук. соч., рис. 418 и 418а на стр. 191 альбома); там же помещена перспектива собора с юго-запада, сделанная архитектором П. Н. Максимовым на основе указанных копий (рис. 417).

154 Текст надписи см. А. Жуковский. Ук. соч., стб. 14, 15.

155 Выражаю благодарность П. Д. Барановскому, который ознакомил меня с этим документом и разрешил его публикацию.

156 В архиве ЛОИИМК (разряд 1, № 925, л. I) хранится еще одно изображение Воскресенского собора. Это два сделанных тушью чертежа, наклеенных на один лист бумаги: план и южный фасад памятника. В верхней части чертежа надпись; “Фасад и план Кольского Воскресенского собора”, а в нижней — другая надпись, текст которой в общих чертах соответствует тексту, приведенному А. Т. Жуковским. Третья надпись (в центре) свидетельствует, что чертеж был направлен в Археологическое общество из города Кеми 16 марта 1836 г, коллежским регистратором Александрой Кириловичем Шешениным. Рукой Шешенина я написана внизу чертежа история Воскресенского собора.

157 См. А. Ополовников. Выдающийся памятник деревянного зодчества. “Архитектура СССР”, 1952, № 8, стр. 24—28.

158 На публикуемом общем виде Колы с северо-востока (см. рис, 25 и 26} колокольня, так же как и на некоторых рассмотренных выше планах, стоит с южной стороны Воскресенского собора, а не с западной, как это изображено на чертежах [737— 1738 гг. По-видимому, это несоответствие может быть объяснено тем, что в начале XVIII в. колокольня стояла к югу от Воскресенского собора; затем она была перенесена на его западную сторону, где и простояла вплоть до середины XVIII в., когда она пришла в ветхость я наклонилась. После этого ее, возможно, разобрали, а на месте старой колокольни, стоявшей к югу от собора, выстроили новую, которая и изображена на рисунке конца XVIII в.

159 К числу этих чертежей относятся: “План Архангельской губернии уездного города Колы с означением и описанием казенных и публичных зданий". сочиненный в нюне 1797 г. (ЦГВИА, ф. ВУА, № 18558, т, III, лл. 866, 867); “План Архангельской губернии уездному городу Коле”, вклеенный в атлас того же 1797 "г. (там же, лл. 876, 877) и “План Архангельской губернии уездного города Колы”,. помещенный в альбоме 1798 г. (там же, № 21528.. ч. II, л. 67).

160 ЦГВИА, ф. ВУА, № 18558, т. III, лл. 872, 873,

Академия наук СССР материалы и исследования по археологии СССР. № 77
А. Н. Кирпичников, Н. Н. Воронин, В. В. Косточкин и И. Н. Хлопонин.
Метательная артиллерия и оборонительные сооружения древней Руси
Под редакцией Н. Н. Воронина
Издательство академии наук СССР, Москва 1958 г.

© OCR, HTML, И. Воинов, 2011 г.

Восемнадцатиглавый храм в Коле, двадцатипятиглавый в Вытегре и двадцатидвухглавый в Кижах - созданы одним зодчим.
В архитектурном построении древнерусских деревянных церквей всегда играли большую роль силуэт здания и его сочленение с окружающим пространством, со стоящими рядом сооружениями. Одна ли постройка, несколько ли - не суть важно: всегда формировался архитектурно-природный ансамбль, в котором все естественно мудро, гармонично, в котором царствует красота во всеобъемлющем смысле этого слова.

Старинные церковные ансамбли почти всегда размещались на высоких открытых участках, видных издалека. Вокруг широкие просторы, заснеженные зимой и зелено-синие летом. Все просто, ясно, спокойно. Торжественная гармония мира проникает в сердце...

Существует легенда, что, построив двадцатидвухглавую церковь в Кижах, мастер Нестор забросил свой топор далеко в Онежское озеро, сказав: «Не было, нет и не будет такой!»

Красивая легенда. Но относится ли она к строителю именно Кижского собора, остается вопросом. В книге С. В. Максимова «Год на Севере», впервые опубликованной в 1890 г., рассказывается подобная легенда о другом мастере - строителе восемнадцатиглавой Воскресенской церкви в Коле. Собор этот возведен при царях Иоанне и Петре Алексеевичах в 1684 г. Срубленный из сосны, он простоял 170 лет. 11 августа 1854 г. собор загорелся - ярко, пламенно, словно гигантская свеча, чей огонь соразмерен самому небу. Страшным и величественным было зрелище. Кому-то из жителей Колы, может быть, вспомнились в те жуткие минуты самосожжения раскольников, очищающих себя огнем и землю русскую. Вспомнились рассказы стариков о казни Аввакума в Пустоозерске, о зажженном ревнителями власти срубе, в котором был Аввакум «со товарищи», о двуперстном знамении, видимом всеми собравшимися на казнь в языках взывающего к небу пламени... Мы верим, мы убеждены в том, что небо - гигантская кладовая человеческой мысли - хранит о том память.

Кольский собор загорелся от каленых ядер и пуль с зажигательными снарядами, летевших с кораблей английского флота. Корабли осаждали Колу. Загорелся не только собор, но и деревянная церковь, и 92 обывательских дома, и деревянный острог с казенными магазинами: хлебным, соляным и винным. Шесть-семь построек уцелело тогда во всем городе. Но то было после.

Во время строительства Воскресенского собора - прообраза Преображенской церкви в Кижах - Кола еще процветала. Да и сам факт возведения в ней столь значительного сооружения свидетельствует о том же. Значение этой постройки, конечно же, понимал и сам мастер-строитель. Перед тем как поставить крест на центральной главе уже срубленного храма, он, как повествует легенда, рассказанная С. В. Максимовым в его книге «Год на Севере», сильно пригорюнился, затосковал. Народ смотрит: «...сидит мастер на горе, против собора, плачет, утром сидит, в полдень сидит, вечером сидит, все плачет... Обедать зовут - ругается, спать зовут - пинается, а сам все на собор-то на свой смотрит и все плачет. Сидит он эдак и на другой день, и на другую ночь и плачет - уже всхлипывает. Ребятенки собрались, смеются над ним - не трогает, не гоняет их. В субботу только к вечерне сходил, и опять сел на горе и просидел всю ночь. В воскресенье после обедни только вина попросил да хлеб с солью на закуску. Народ собрался весь, и стар и мал; лопари, слышь, наехали из самых дальних погостов. Все его ждут. Приходит хмурый такой, нерадостный и хоть бы те, слышь, капля слезинки. Ждут, что будет. Молебен отпели, староста с шапкой мастера обошел народ: накидали много денег в его, мастерову, значит, пользу, по обычаям. Полез он с крестом на веревке, уладил его, повозился там, стал у подножия-то, кланяется. Народ ухнул, закричал ему: «Бог тебе в помощь, Божья, мол, над тобой милость святая!» Все как быть надо. Стал слезать - народ замолчал, слез - ждет народ, что будет, не расходится.

- К вам, - говорит, - православные, слово и дело! Пойдем, - говорит, - вместе на реку Тулому вашу. Там, - говорит, я с вами толковать буду.

Народ испугался на первых-то порах, да видят люди лицо его кроткое такое, светлое: поверили, пошли - смотрят. Подошел он к крутому берегу, вытащил из-за пояса своего топор, размахнулся, бросил его в воду и воскликнул:

- Не было такого мастера на свете, нет и не будет!..

Сказал эти слова, бросился в толпу. Побежали за ним, кто догадался. На квартиру пришел. Целый день не пил, не ел, все ревел, благим матом ревел, да потом оправился... И с той поры, сказывают старики, сколько ни было ему зазывов, поклонов низких, просьб почестных, никуда не пошел, топора не брал в руки...»

18-ти главый Собор Воскресения Христова в Коле. Построен в 1681 г. Уничтожен англичанами в 1854 г.

25-ти главая Покровская церковь в селе Анхимово близ Вытегры. Построена в 1712 г. Сгорела в 1963 г.

22-х главая Покровская церковь в Кижах.
Построена в 1718 г.
Сохранилась по сей день.

В легендах, как известно, есть и доля народной фантазии. Может быть, плакал-горевал мастер оттого, что предчувствовал гибельную участь собора, как мать порой предчувствует судьбу своего дитяти. А может быть, так было: пожил-подумал еще молодой мастер и - опять-таки от того же предчувствия - собрался с духом, на склоне лет своих пять взялся, вдохновленный Богом, за добрый труд. В 1708 г., спустя без малого два десятка лет, срубил новый многоглавый храм в селе Анхимове близ Вытегры, а еще через шесть лет, в 1714 г., - Преображенскую церковь в Кижах. И уже окончательно забросил топор свой.

Почему мы так предполагаем? Да потому что три храма - восемнадцатиглавый в Коле, двадцатипятиглавый в Вытегре и двадцатидвухглавый в Кижах - похожи друг на друга, словно одна рука и одно сердце их сотворили. Да и расположены они не так уж далеко друг от друга. Город Вытегра стоит почти в устье одноименной реки, впадающей в Онежское озеро, к юго-востоку от острова Кижи.

Преображенский храм в Кижах - единственный из трех многоглавых храмов, построенных в эпоху Петра I, - остался в живых. Слава и хвала мастеру, его создавшему! Царство ему небесное и вечное блаженство!

Ополовников А.В., Ополовникова Е.А

"Дерево и гармония. Образы древнерусского деревянного зодчества" М., ОПОЛО, 1998. С. 107-113.

О нападении англичан на Колу. Донесение.

“Шефу жандармов, господину генерал-адъютанту и кавалеру графу Орлову. Сейчас получено донесение Архангельским военным губернатором из г. Колы, что 11-го числа сего месяца подошел к г. Коле английский пароход Миранда и требовал здачи города, но находившийся там в это время и принявший команду адъютант Архангельского военного губернатора лейтенант Бруннер решительно отказал неприятелю в этом требовании, тогда с парохода был открыт огонь по городу калеными ядрами, бомбами и гранатами, кроме того, неприятель несколько раз покушался сделать высадку, посылая к берегу барказы с вооруженными людьми, но всякий раз был отражаем лейтенантом Бруннером с 50-ю человеками Кольской инвалидной команды, при помощи вооруженных жителей. Во время боя, возобновившегося 12-го числа, усиленным неприятельским огнем созжено около 110-ти домов, 2 церкви, из коих одна каменная, хлебный и соляной магазины, и теперь в г. Коле осталось только 18-ть домов и для продовольствия жителей хлеба на 2-ва месяца; убитых и раненых с нашей стороны не было, а контужен один и ушиблено 2-ва человека. О чем имею честь вашему сиятельству донести. Подполковник Соколов”.

ЦГАВМФ, ф.19, Меншикова, д.178а, л. 82, le 6 janvier 1854.

Проект "Военная литература": militera.lib.ru; Издание: Тарле Е. В. Крымская война: в 2-х т. — М.-Л.: 1941-1944. Книга на сайте: militera.lib.ru/h/tarle3/index.html; OCR, корректура: Смолянин (small_yanin@rambler.ru) Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

Эскадра Белого моря.

Небольшая эскадра, состоящая из двадцатишестипушечной «Эвридики» (Eurydice), пятнадцатипушечной «Миранды» (Miranda) и четырнадцатипушечного «Проворного» (Brisk) в июле 1854 года была послана на Белое море для уничтожения российского судоходства и береговых укреплений Русской Лапландии. 23 июля город Novitska1 был атакован и сожжен «Мирандой» и «Проворным». 23 августа «Миранда» бросила якорь неподалеку от Колы, столицы Русской Лапландии. На мачте был вывешен флаг перемирия, требующий сдачи крепости, гарнизона и государственной собственности. Всю ночь команда оставалась на своих местах, но утром ответ с берега так и не был получен. Флаг перемирия был спущен и судно, приблизившись к берегу на 250 ярдов, открыло огонь ядрами и картечью. Был высажен десант под командованием лейтенанта Маккензи и помощника капитана мистера Мэнхорпа, которые, командуя матросами и морской пехотой, со шпагами в руках, отбросили врага от батареи и захватили пушки. Сильный огонь по ним был открыт из башен монастыря, но вскоре они вытеснили гарнизон, который обратился в бегство. Монастырь вместе со всеми зданиями и государственным арсеналом был охвачен пожаром и полностью уничтожен.

Кола находится в тридцати милях вверх по реке с очень сложной навигацией, с сильным течением и часто настолько узкой, что едва хватает места для поворота судна. Также капитан Лайенс имел ненадежные сведения о численности врага, но ничто не могло остановить его решительные действия, и в итоге, как мы видели, он был вознагражден полным успехом. Принимая во внимание столкновение с создавшимися трудностями, это был один из наиболее отважных поступков, показанных моряками на севере. Осенью «Миранда» вернулась в Англию и оттуда направилась на соединение с английским флотом на Черном море.

1 вероятно имеется ввиду Соловецкий монастырь

Источник: Our sailors: or, Anecdotes of the engagements and gallant deeds of the British Navy during the reign of Her Majesty Queen Victoria /Наши моряки: Доблестные действия британского военно-морского флота во времена царствования королевы Виктории./

Русские документы:

О нападении англичан на Колу. Донесение.

Шефу жандармов, господину генерал-адъютанту и кавалеру графу Орлову. Сейчас получено донесение Архангельским военным губернатором из г. Колы, что 11-го числа сего месяца подошел к г. Коле английский пароход Миранда и требовал здачи города, но находившийся там в это время и принявший команду адъютант Архангельского военного губернатора лейтенант Бруннер решительно отказал неприятелю в этом требовании, тогда с парохода был открыт огонь по городу калеными ядрами, бомбами и гранатами, кроме того, неприятель несколько раз покушался сделать высадку, посылая к берегу барказы с вооруженными людьми, но всякий раз был отражаем лейтенантом Бруннером с 50-ю человеками Кольской инвалидной команды, при помощи вооруженных жителей. Во время боя, возобновившегося 12-го числа, усиленным неприятельским огнем созжено около 110-ти домов, 2 церкви, из коих одна каменная, хлебный и соляной магазины, и теперь в г. Коле осталось только 18-ть домов и для продовольствия жителей хлеба на 2-ва месяца; убитых и раненых с нашей стороны не было, а контужен один и ушиблено 2-ва человека. О чем имею честь вашему сиятельству донести.

Подполковник Соколов.

ЦГАВМФ, ф.19, Меншикова, д.178а, л. 82, le 6 janvier 1854.
Свидетельство современника:

“Город выжжен почти весь; в самой середине его, на площади, одиноко стоят обгорелые стены каменной церкви; площадь эта есть правильный квадрат, она окружена обвалившимся рвом и признаками земляного вала (остатки бывшего Кольского острога). Позади, церкви уцелели от разрушения единственный во всем городе каменный дом уездного казначейства и три обывательские деревянные дома. Этим строениям церковь служила защитою от неприятельских зажигательных снарядов. Уцелел еще правый конец города, называемый Верховье, состоящий из 12 или 15 ветхих лачуг, которые от действия неприятельской артиллерии защищены были выдающимся в виде мыса берегом реки. По обширным пожарищам в беспорядке разбросаны в разных местах наскоро сделанные вежи (землянки) и избушки, где нашли первый приют разоренные неприятелем бедные семейства. Лежащие в разных местах кучи бревен, срубы и начинающиеся постройки показывают, что Кола начинает поправляться после постигшей ее катастрофы”

К. Соловцов, “Очерки Архангельской губернии” (“Архангельские губернские ведомости”, № 29 от 22 июля 1861 года, очерк “Кола”).
Крымская война (краткая справка)

В октябре 1853 г. началась Крымская война. Она велась между Россией, с одной стороны, и Англией, Францией, Турцией и Сардинией — с другой. Причиной войны явилось столкновение экономических и политических интересов этих стран на Ближнем Востоке. Цели Англии и Франции состояли в том, чтобы усилить свое влияние в интересовавшем их районе, захватить здесь новые рынки и колонии, установить контроль над Черноморскими проливами и оттеснить русских от берегов Черного моря. Султанская Турция искала случая отнять у северного соседа Крым и Кавказ. Россия в свою очередь стремилась укрепить и расширить собственные позиции в районе Черного моря, на Балканах и в Закавказье.

Боевые действия велись на Кавказe, в Дунайских княжествах, на Балтийском, Черном, Белом и Баренцевом морях, а также на Камчатке.

По К. К. Случевскому

Изд. "Русская земля. Область крайнего севера". Т I., Издатель: Типо-литография М.П. Фроловой. С.-Петербург, 1899 г. Избранная глава из статьи "Замечательные города и местности Северного края"

№ IV

[368]

IV.

Уездный город Кола (78°52’ с.ш.; жит. 760) стоит при слиянии рек Колы и Туломы. Кольская губа, куда впадают соединившиеся реки, сама похожа на извивающуюся реку, почему некоторые называют всю губу рекою Колою. «Кольская губа — что московская тюрьма»,— говорят поморы изображая этим довольно неудачно ту особенность её, что она, не замерзая всю зиму, иногда с начала почти до конца марта бывает покрыта льдом, мешая промышленникам, собравшимся в Колу, выйти в океан.

По мере приближения к городу, губа [368] становится всё уже, всё более похожей на реку. Городок Кола ютится на песчаном, обросшем сочною травою мысе, образуемом слиянием Туломы и Колы. Долины этих речек, уходящие в глубь, делят — так кажется — Кольскую губу надвое; особенно широка обставленная горами долина реки Туломы. За городом поднимается между двумя долинами гора Соловарака (солнечная скала) в 250 футов вышины. Гора эта, едва поросшая кустарником, крайне простого, утомительного очертания; вследствие землетрясения, приключившегося в феврале месяце 1872 г. (Ошибка, это случилось в 1772 г. Примечание ред. "Кольские карты"), и продолжавшегося около 5 минут, Соловарака дала большой ополозень к реке Коле и обнажена одним боком и до сих пор.

В ясный летний день Кола и её окрестности производят хорошее впечатление на путешественника. Приведём подлинные слова К. К. Случевского, посетившего этот город: «Солнце блистало во всю и небо было глубоко лазурно; сине-зелёная бухта, такая же река, кружная панорама гор, уходивших в даль долиною Туломы, были в полном смысле слова роскошны. Толпа женщин в праздничных нарядах, состоявших из пестрейших одеяний и златотканых сарафанов, кокошников и кацавеек, называемых здесь «коротенька», также отвалила вслед за прибывшими. Не[369]которые из головных, ярко блиставших золотом на солнце кокошников, достигали одного фута и более вышины; самостоятельных предмет украшения составляют здесь цепи на шеях женщин, начиная от тонких до массивных серебряных, золочёных, перевитых жемчугами. Так и вспоминались женщины богатого древнего Новгорода, времён Марфы Борецкой, прямыми потомками которых являются колянки. Существует поговорка: «Кола — бабья воля», что по объяснению Подвысоцкого в его замечательном «Словаре архангельского областного наречия», значит, что колянки при крепком, крупном телосложении отличаются энергиею и самостоятельностью не только в хозяйстве, но и в морских промыслах управляя нередко судами, идущими в Норвегию».

Несколько чистеньких обшитых тёсом и окрашенных двухэтажных частных домов, красивые здания больницы и полицейского управления придают городу довольно приятный вид, а обилие в окрестностях дичи и рыбы и здоровый воздух делают летом пребывание в Коле вполне сносным для путешественника. Летом в Коле солнце не закатывается с 20-го мая по 10-е июля. Посреди города на зелёном лугу возвышается каменная городская церковь с луковицеобразным куполом и шатровою [370] колокольнею; церковь небольшая в два света с белым деревянным иконостасом. Есть в городе и другая церковь, кладбищенская, деревянная; она расположена против городской церкви на островке, образуемом порогами реки Колы.

Тяжёлое впечатление производит Кола в зимнее время. С 13-го ноября по 9-е января солнце на горизонте здесь даже и не показывается и в пасмурные дни света не бывает совсем, а только сумерки; морозы бывают в 35° и более. Нужно родиться и вырасти здесь, чтобы свыкнуться с двухмесячной зимней тьмою, с морозами и вьюгами завывающими по целым неделям и заносящими дома так, что их приходится откапывать из-под снега. Недаром про Колу существует поговорка: «в Коле с одной стороны море, с другой — горы, с третьей мох, а с четвёртой — ох».

Но живут люди и здесь и живут уже давно. Кола основана новгородцами около семисот лет тому назад. В договоре великого князя Ярослава Ярославича с новгородцами в 1264 г. значится, что в Коле управляли мужи новгородские. Из бояр новгородских видными вотчинниками здесь были Строгановы. В 1500 г. существовал здесь крепкий острог, отразивший нападение шведов; он служил местом ссылки. В XVII веке царь Алексей Ми[371]хайлович определил в Колу стрельцов и воеводу.

При Петре Великом Кольская крепость была перестроена, вооружена 53 пушками и снабжена гарнизоном. Впоследствии крепость пришла в разрушение, но остатки её видны кое-где и до сих пор.

В 1809 г. Кола испытала нападение англичан, которые выслали со своего флота две вооружённые шлюпки с 35 матросами. Горожане, не имевшие ни одной пушки, однако ополчили против врага 300 человек и передали начальство над ними купеческому сыну Герасимову, но местный исправник предпочёл малодушно сдаться англичанам. Час спустя по выходе на берег англичане были мертвецки пьяны и с трудом убрались к своим кораблям, так как удалившиеся горожане стали возвращаться. В 1854 г. англичане снова бомбардировали Колу и сожгли здесь 64 дома; следы разрушений видны и до сих пор. Хотя всё вооружение Колы состояло из двух старых пушек, но коляне и на этот раз решили защищаться, под начальством Бруннера.

До 1858 года Кола была городом заштатным, потом уездным, потом опять заштатным, но с 1882 г. снова возведена в звание уездного города. Сравнительно недавно в Коле устроена больница, заве[372]дены врачи, а с 1895 г. город был соединён телеграфом с внутренними городами.

С начала весны до глубокой осени всё мужское население Колы находится на промыслах или в плавании. Осенью в Кольской губе ловится сельдь и акулы. Кольская губа и теперь славится обилием сельдей, а прежде, по рассказам, сельдей было так много, что жители черпали их вёдрами. Акул здесь множество; ловят их ради их печени, из которой выделывается ворвань. Заходят в Кольскую бухту и киты, и уже при Петре Великом было намечено сделать Колу средоточием нашего китобойного промысла1.

Кольским заливом Мурманский берег делится на две части: западную, или собственно Мурманский берег, и восточную или Русский берег. В губах, бухтах и заливах Мурмана ютятся поселения постоянных жителей его, колонистов, и временные жилища приходящих сюда рыбопромышленников — становища, от которых и самые бухты называются становищами. Мурман издавна привлекал к себе на лето промышленников, но заселение этого берега постоянными жителями началось только со второй половины XIX-го столетия. Селились [373] здесь финны, норвежцы и русские. В настоящее время постоянных жителей в восточной части Мурмана насчитывается более 150 человек, тогда как в западной части их уже более тысячи. Замечательно, что норвежцы старались селиться как можно ближе к морю, тогда как русские и финны предпочитали места в глубине заливов, где можно было заниматься морскими промыслами и в то же время обрабатывать землю. Из колоний в восточной части Мурмана наиболее замечательны Гаврилово и Териберка, которые являются в то же время и факториями, т.е. местами торговли солью, рыбным жиром и рыболовными принадлежностями, и становищами, т.е. местами причалов и летних поселений промышленников. И Гаврилово и Териберка неизменно сохраняют значение главных становищ и по справедливости считаются главными средоточиями всех мурманских промыслов. В Гаврилове есть церковь, часовня, дом священника, больница и почтово-телеграфная контора. Териберка мало уступает в промысловом отношении Гаврилову, но превосходит его красотою своей местности и удобством своей гавани. Летом здесь множество промысловых судов и лодок грузится рыбою для С.-Петербурга. Число постоянных жителей в Терибер[374]ке невелико (25 челов.), но летом здесь скопляется до 800 человек пришлых промышленников. Териберка производит впечатление маленького приморского городка: здесь есть две церкви, больница, почтово-телеграфная контора и метеорологическая станция.

Из колоний, лежащих на запад от Кольского залива, блестящая будущность предстоит Екатерининской гавани, где теперь уже возводятся сооружения с целью создать здесь административное средоточие Мурмана и удобный торговых порт. Кола не может быть таким средоточием вследствие своей удалённости от океана и естественных неудобств. Екатерининская же гавань считается лучшею на всем Мурмане. Она находится почти посредине между восточными и западными промысловыми становищами Мурмана и всего в 15 верстах от океана. Она так глубока, что самые большие суда в ней могут стоять чуть не вплотную у берега, почти никогда не замерзает и защищена отвесными скалами почти от всех ветров. С устройством Екатерининской гавани Россия прорубит себе, по словам А.П. Энгельгарта, широкое окно не только в Европу, но и на весь мир, особенно когда сюда будет проложен рельсовый путь.

Наиболее благоустроенной из западных [375] колоний на Мурмане является Ура, населённая исключительно финнами (200 чел. пост. населения). Колония поражает своим порядком и опрятностью, с которой содержится не только дома, но и хлевы; в каждом доме можно найти не только шкап с книгами, но даже газеты. Жители занимаются морскими промыслами, судостроением и содержат значительное количество рогатого скота.

На рыбачьем полуострове, отличающемся от остального Мурмана своею ровною поверхностью, покрытой тундрами, кустарником и лугами, при Вайдагубе находится колония становище, привлекающее во всей западной части Мурмана наибольшее число промышленников. У основания этого полуострова открывается вход в губу Печенгу. Здесь кончается Мурман и начинается южный берег Варангерского залива, изрезанный далеко вдающимися в материк фиардами. Местность эта отличается дикой красотой и полна жилых преданий о подвижнической жизни св. Трифона, просвещавшего в XVI в. лопарей светом Христова учения. Здесь, при устье реки Печенги, в 1890 г. открыт монастырь на месте старинной обители, разрушенной шведами 300 лет тому назад.

Примечания

1. «Путеводитель по северу России» Д.Н. Островского. СПБ. 1888 г.

© "Русская земля. Область крайнего севера", 1899

Описание города Колы, что в Российской Лапландии.

В новом и полном Географическом словаре Российского Государства, изданном в Москве 1788 года, о Коле написано следующее: "Кола, город и порт Архангельского наместничества, в Лапландии, под 68 град (*) 54 минут. северной широты, над рекою Колою, произтекающею из Кольского озера и впадающею здесь в небольшой залив Ледовитого моря, которой составляет гавань, в которую каждой год иностранныя суда заходят, и там покупают рыбу и солят; так же пристают здесь и Российския суда, выходящия летом для китового и тюленьяго промыслов.

(*) В словаре без сомнения опечатка, что вместо 68 град. поставлено 98.

Новогородский архиепископ Макарий, в 1533 году, сооружил здесь первую Российскую церковь, которая и была началом построения сего города, в коем ныне Российского купечества 54 человека, и в близости мужеской монастырь, называемой Печенская пустыня. Разстоянием от города Архангельского сухим путем 1021, от Санкт-петербурга 1379, от Москвы 2109 верст.,

В сем состоит все известие о Коле. Оно весьма недостаточно и неисправно; а чтоб дать яснейшее понятие о сем северном городке, надобно войти в обстоятельное оного описание, которое составлю я из замечаний, сделанных мною во время морского моего из Тобольска в Колу путешествия, в 1771 году предприятого, и в бытность мою в Коле как летом так и зимою.

Кола, по точным Астрономическим наблюдениям Санкт-петербургских Академиков, г. Румовского и других, лежит под 68° 52 1/2 северной широты, и под 36° 43' долготы, считая от Парижского меридиана; от перватож меридиана под 50° 43'. Город сей стоит при самом конце Кольской губы на ровнине, далеко за оной простирающейся, и по сторонам высокими горами обнесенной. Лицем обращен он к Кольской губе; и в сем обращении, с левой стороны, имеет реку Тулому, впадающую в Кольскую губу; с правой же стороны, по край города, в ту же губу втекает каменистая речка Кола, выходящая из Кол-озера и ущельями гор пробирающаяся. Таким образом Кола, при конце Кольской губы, занимает почти всю ширину вышесказанной ровнины, от правого берега Туломы к устью Колы простирающейся, которая позади Колы вдоль правого Туломы берега далеко идет в верх и составляет обширную площадь. Один хребет гор облежит ровнину сию с той стороны, с которой втекает в губу речка Кола, другая цепь подобных возвышений прилежит к левому берегу Туломы; оба сии горные кряжи непрерывно простираются возле Кольской губы до самого Окиана. Они не отделены от гор всю Лапландию составляющих, а суть самыя теже горы, разсеченныя рекою Туломою и Кольскою губою. Кряжами сих гор защищена Кола с боков; назадиж за собою имеет ровную площадь, а с переди Кольскую губу, разными приметными изгибами от Окиана к Коле подходящую. Таково есть местоположение города Колы.

Самой город, занимающий небольшую площадь перед губою, состоит из деревянной четвероугольной крепостцы и бедных деревянных избушек, которых числом 148; сверх того казенных деревянных зданий 18, две деревянныя церкви, один общественный дом так же деревянной и пять деревянных лавок для торгу. Число жителей соразмерно числу домов. В 1788 году купцов считалось в нем только восемь человек, мещан 137, отставных от службы 40, церковников 4, разночинцов 130, казенного ведомства обывателей 98; всего 417 человек мужеска полу; женского ж гораздо против того меньше. Все сии обыватели суть природные Россиане, ни верою, ни речью, ни нравами от соотечественников своих не разнящиеся, из которых многие прежде сего оставляли Колу и переселялись на всегдашнее житье в город Архангельской, как первобытную свою отчизну, из которой приезжали жить в Колу в цветущее ея состояние. Сие состояние было во временя Графа Петра Ивановича Шувалова, когда он на откупу содержал все промыслы на северном Окиане производимые, и когда в Колу за ворванным салом, за тюленьими и моржовыми кожами, за трескою и проч. приезжали иностранные корабли. Тогда Кола была многолюдной город, в котором все к содержанию потребное без труда иметь было можно; по тому что иностранные привозили туда на судах разные товары, которые привлекали в Колу Архангелогородцов и других поморцов с берегов Белого моря, так же с разными Российскими товарами, а наипаче с хлебом; и Коляне, упражняясь неусыпно в морских промыслах, всегда имели столько добычи, что могли ею безбедно себя содержать, продавая за деньги и променивая оную на хлеб. Да и самые поверенные Графа Шувалова, в Коле тогда находившиеся, скупали у Колян их промыслы, задавали вперед им деньги и ссужали хлебом; что не только удерживало поселившихся в Коле пришельцов, но еще больше их туда привлекало. Когда же откуп Графа Шувалова кончился; то и перестали приходить в Колу иностранные корабли, перестали ездить туда и наши Архангелогородския суда; Кола тотчас почувствовала во всем недостаток, и жители ея на ладьях на шняках и на лодках целыми семьями поплыли в город Архангельской, чтоб не умереть в Коле с голоду.

Ибо в Коле нет никакого хлебопашества: не сеют там ни озимового ни ярового хлеба, которого во первых и сеять там негде по тому что вся страна наполнена каменистыми горами, болотами, озерами и лесами; во вторых, что суровой и непостоянной тамошний климат к произращению хлеба совсем неспособен; ибо хотя летом близ трех месяцов солнце там нимало не закатывается, так что в то время безпрерывной бывает день, выключая, что солнечный жар в ночную пору весьма слабо действует; при всем том посеянной хлеб вырости и порядочно созреть не успевает; потому что весною снег сходит очень поздно; а под осень весьма рано настают морозы, которые хлеб побивают; что неоднократно изпытано над ячменем, которой из любопытства в малом количестве сеяли в огородах, и выросшей собирали почти с пустыми колосами. Напротив того огородные овощи, самые обыкновенные, родятся изрядно, а особливо капуста и репа; последнюю сеют позади города на вышесказанной площади. На нее всегда бывает урожай, и случаются репы весом до десяти фунтов. С нею ездят иногда Коляне на лодках в Дацкия приморския селения и там ее продают. Капуста родится так же хорошо; но то примечания достойно, что никогда в вилки не завивается, как бы долго осенью на грядах ни стояла, и какие бы морозы ее ни корчили и ни сжимали; вместо того листы ея, поднимаяся в верх, всегда разходятся в стороны и бывают широки и длинны. В таком виде снятую с гряд капусту Коляне сечками не рубят, как обыкновенно во всей России то делается; а целыми листами варят ее в воде, и потом укладывают в кадки, подливая самою тою водою, в которой варили, но несколько просоленою. Когда же надобно варить, то ее рубят, и Кольские щи отменно бывают вкусны.

Обильнейшееж и никакого попечения о себе не требующее произрастение есть морошка (Rubus Chamaemorus), которая наипаче любит острова и приморския долины, между горами находящияся. На мшистых и усыренных оных долинах растет она столь часто, что почти одна все их пространство занимает. Ягоды ея не прежде созревают как под осень, и тогда бывают мягки, сочны и весьма вкусны. Сей ягоды в Лапландии столько родится, что жители ни половины оной собрать не могут, и следовательно наибольшая часть пропадает, сверх того, что обращается в снедь птицам и медведям, которые сосут сию ягоду так как малину. Коляне, гоняясь за другими выгоднейшими промыслами, не много пекутся о собирании морошки, не взирая, что она и приятное и здоровое составляет яство, и круглой год безвредно сохраняется, когда насыпав ею боченки, подольют водою, в которой варена была негодная для проку морошка, и сверх того прибавят в боченки по малому количеству французской водки, которая предохраняет ягоду сию от окисания; но сие делают только с тою морошкою, которую определяют для отправления в Российскую столицу. Изобильные морошкою острова, Лопарям принадлежащие, откупают у них Коляне, которые подряжаются ставить ягоду сию к Императорскому двору. Боченки и французскую водку получают они от казны; а в С. Петербург привозят ее на своем иждивении.

Другое растение, коего ягоды так же снедны, есть водяница, вороница или сцыха (Empetrum nиgrum), которая растет по Лапландским горам маленьким кустарником в превеликом изобилии. Черныя, круглыя ея ягоды, величиною с большую горошину, наполнены водяным приятным соком, по которому и названо растение сие водяницею, а по цвету вороницею. Но в Коле обыкновенно называют оное сцыхою, по действию ягод, которыя сильно гонят мочу, когда в довольном количестве употреблены бывают. Ягоды сии не столь питательное, сколь лекарственное производят действие, и превеликую пользу делают тем, у которых нечисты мочевые проходы. Ими одними совершенно вылечился один из моих гребцов, которой в городе Архангельском впал в худую болезнь от любовной неосторожности.

Растут там и другия прозябания, ягоды носящия, как на пример дикая смородина, черника, пьяница и проч: но оне служат больше рабятам для забавы, а в содержании жителей никакого подспорья не делают. Выгоды сии маловажны, и можно сказать, что Коляне питаются не от земли, а от моря. На нем живут они все лето и осень. Главнейший их промысел состоит в треске, палтасине и семге. Треска принадлежит к таким рыбам, которыя в великом множестве делают в море переходы или путешествия из одного места в другое. Годом подходит она к Дацким заливам, куда и промышленики наши ловить ее ездят; годом же посещает берега нашей Лапландии, и тогда Коляне близ берегов северного Окиана ловят ее удами. Старой и малой, мущины и женщины, выезжают на море в лодках или карбасах, у которых по бокам наделаны курки для спускания в воду и вытаскивания по ним веревочек, на конце коих обыкновенно бывает по два крючка палочкою разпяленных и висящих на коротеньких варовинках. На крючки насаживают червей в набережном песку живущих, или кусочки мелкой рыбы, да и самой трески; примана сия называется у них наживкою. Ею обманывают треску и палтаса, но наипаче первую, которая весьма скоро хватает за наживку; так что один человек в день науживает трески пудов пятнадцать, когда ей хорошей лов бывает. За те же крючки хватает и палтас; которой есть весьма большая порода камбалы (Pleuronectes Hyppoglosfus), и весом бывает иногда до десяти пудов.

Другой тресковой промысел производится артелями на открытом море, в котором верст за десять и более от берегу кидают ярусы (переметы). Снасть сия так же состоит из крючков, прикрепленных к длинной веверке в великом числе на небольших варовинках (веревочках), разстоянием один от другого на аршин и менее. Насадя на крючки наживку, выезжают в толоме (открытое море), и привязав к концу яурса камень, спускают в воду веревку с крючками, и когда весь ярус из крабаса в море выкидают, то привязав и к другому концу оного камень, проводят от сего камня до поверхности воды веревку, к которой привязывают деревянной кубась (роде буя) и на сем ставят махавку (шестик с веником), чтобы узнать по ней место, где брошен ярус; сверх того замечают берега, горы и острова, против которых снасть оную на дно моря опускают, чтоб тем удобнее после отыскать ее было можно;по тому что брося ярус оставляют его на половину суток и уезжают не свои избушки, на берегах моря и Кольской губы поставленныя. По прошествии 12 часов приезжают на ярус, помалу вытаскивают оной на карбас, снимая с крючков рыбу, которою часто верхом нагружают свои суденка, и закинув снова ярус уезжают с добычею в свои становья. Утрудясь от поездки, укрепляют себя пищею и ложатся отдыхать; между тем рыба в судне преет и портится: после отдыха сбираются паки на ярус, оставляя нечищенную рыбу на берегу в куче, где она еще более повреждается. От сего то произходит вонючей запах в соленой треске по тому что ее солят уже протухлую. Напротив того, ежели чистить и солить рыбу сию, как только привезена она с моря, то не только вони, но ниже неприятного запаху в ней не бывает, равно и в палтасине, хотя она жирнее трески, и по тому больше к повреждению наклонна. Сей промысел производится летом и осенью до самой зимы.

Примечания и любопытства достоин он потому, что на самые те крючки, кои ставятся для рыбы, попадаются разныя морския животныя, как то: морския звезды (Asteriae), каменныя деревца (Madreporae, Milleporae и пр:) губки (Spongiae) морские ежи (Echini) и многие черви, кои для испытателя природы важнее всей трески и палтасины. Для приобретения сих редкостей многократно ездил я на ярусы, и блогополучно возвращался с добычею до последняго раза, когда в бытность мою на промысле поднялся от берегов Лапландии жестокой ветер и произвел ужасное в море волнение. Не можно было никоим образом достигнуть берега; бедственно бы так же было оставить ярус, поелику тогда занесло бы нас на лодке в отдаленное море, или бы залило волнами. Одно оставалось к спасению средство, чтоб держаться за ярус и сносить сильное качание чрез целую ночь: на другой день ветер стал утихать, но великой взводень от расходившогося моря долго не позволял нам оставить яруса, и уже под вечер возвратились мы в становье свое, изнурены будучи всесовершенно. С сей поры потерял я охоту ездить с промышлениками на ярусы, и довольствовался тем, что они сами с них привозили.

Один раз привезли мне большую хищную рыбу, которая попалась им на ярус. Она пожрала у них несколько тресок, на крючки попадшихся, и наконец сама запуталась в крючках, которые впились ей и в брюхо и в бока; так что с них сорваться не могла. Величиною была она близ двух сажен и очень толста. Пасть преисполненная острыми зубами с зазубринами и дыхательныя по сторонам груди отверстия ясно показывали, что она принадлежит к хрящежаберным рыбам, (Pisces Chjndropterygии) между которыми особливой составляет род под именем Squali. Ее называют в Коле Аккулою. На Французском языке известна она под именем Requin; на Латинском же порода сия называется Squalus Carcharias. Прожорливое сие животное величиною бывает более двадцати футов, и поглощает не только больших рыб, но и людей, как мертвых, так и живых, когда только имеет к тому случай. Промышленики уверяют, что Аккулы чрезвычайной величины очень часто попадаются на ярусы, но как они их ни на что не употребляют, то с досадою отрезывают свои уды, Аккулами поглощенныя, и пускают их в море. По причине великого множества Аккул, никогда не кидают они ярусов в Кольской губе хотя в нее множество рыб из Окиана заходит; но как и аккулы также в великом числе за ними туда следуют, то рыба за крючки схватившая была бы жертовю Аккул, а не добычею промышлеников.

Кольская губа достойна примечания как сама по себе самой, так и по животным из Окиана в оную заходящим. В приведенном из Географического Словаря описании Колы, весьма несправедливо названа она небольшим заливом, когда в длину простирается на 50 верст; при том весьма глубока, так что до самой Колы на больших судах свободно ходить по ней можно. Ширина ея не равна; но на 30 верст от Окиана внутрь земли пространной представляет она залив, от которого в стороны многия идут губы нарочитой величины. В ней находятся острова и изредка луды, которыя однакож из под воды видны и по тому для мореходцов не опасны. В 30 верстах от окиана дает она и летом и зимою преспокойную пристано для всякого рода судов. Место сие называется Екатерининскою гаванью. Оно прилежит к правому Кольской губы берегу, когда едешь в нее из окиана. Губа делает тут залив между высокими набережными горами и нарочито большим островом Екатерининским называемым, на котором постоены светлицы для пребывания мореходцов. Длинная, глубокая и довольно широкая оная пристань от всяких ветров защищена высокими каменитсыми горами, как на матерой земле так и на острове находящимися. В ней никакая буря судов обезпокоить не может; она же ни в самыя жестокия зимы никогда не замерзает. Можно сказать, что заливец сей как бы нарочно сделан для пристани. От сей пристани до Колы, на разстоянии 20 верст, губа замерзает, но не каждую зиму; сверх того и замерзши нередко середи зимы вскрывается, когда сильные ветры, с моря, взломают лед и по берегам размечут; рекаж Тулома, пред Колою, по причине быстрого течения, никогда не замерзает.

Не подалеку от Екатерининской пристани лежит в Кольской губе островок Сальной, прозванной так с давних времен по множеству тюленей, которых на нем добывали; но с умножением в Коле жителей, уменьшилось число оных зверей, и ныне островок сей не важен, а примечателен только по разсказам Кольских жителей, которые проповедуют оной пожалованным некоторой Кольской гадательнице, узнававшей мужеского и женского пола младенцов в утробах матерей по лицу сих последних.

Важнейшия животныя, которыя из окиана заходят в Кольскую губу, суть Киты. Они и летом и осенью разгуливают там в великом множестве, и выходя на поверхность воды на подобие дыму высетывают из себя воду чрез головныя дыхалы; выкинув ее, головою опускаются в глубину, выставляя потом хребет свой наружу и наконец показывая широкой горизонтальной хвост. По сему обороту их в воде многократно видеть я мог, что они разной величины, которую глазомерно полагать можно в десять сажен и больше; но поелику Коляне тогда их не ловили, то точного измерения Кольским китам дать я не могу, хотя в 1772 году и случилось, что пять китов или от водных своих неприятелей, или гоняясь за добычею, зимою, когда уже Кольская губа к Коле на 20 верст покрыта была льдом, зашли под оной и там задохлись; нотогда в Коле меня уже не было; и киты оные достались в добычу Лопарям, которые усмотря поднявшийся над ними лед на подобие великих бугров, разрубили оной и долго обрезывали с китов жир, не заботясь о их измерении, ниже о морских животных и поростах, которыя на китах жили и росли.

После того, спустя уже много времени, вздумали Коляне, в губе своей китов ловить; на сей конец поделали невода из веревок, закидывали оные в Кольской губе, обметывая ими китов, которых били в воде носками и рогатинами, обагряя кровию их великое пространство воды, и при всем своем неуменье изловили более десяти китов, из коих самые большие были с лишком в десять сажен; по том промысел сей оставили, по неимению всех нужных к тому потребностей.

Я сказал, что китов зогоняют в губу или их неприятели, которых в море имеют они множество, или заманивает туда добыча; поелику осенью в несметном количестве заходит в губу сельдь, которая китам служит пищею; иногда Кольская губа преисполнена бывает различными животными, и киты выметывая из себя воду, представляют некоторой образ селения, в котором затоплены печи и из труб поднимается дым к верху. За сельдями гонятся многия другия животныя, как то тюлени, аккулы, треска и проч. но при всем их изтреблении остается еще с избытком для Кольских жителей, которые у дворов своих вытаскивают из губы полные сельдей неводы, и наибольше свежих употребляют в пищу, не имея ни завода, ни искуства для их соления. В реках в Кольскую губу впадающих, как то в Туломе, в Коле и пр. ловится прекрасная семга и кумжа или форель, которыя из морской воды входят в маленькия речки, в которыхнеподалеку от устьев деляют Коляне заколы, а Лдопари ловят ее в верху Туломы у самых порогов, в 60 верстах от Колы отстоящих. Свежая семга и кумжа очень вкусны, когда входят в речки из морской воды; но естьли семга побудет неесколько месяцов в пресной воде, то вместе с телом теряет и вкус. Она весьма далеко уходит в реку Тулому и вскакивает даже на высокия пороги, чтоб пробраться далее в озера и там метат из себя икру. Оттуда возвращаясь в море, когда попадается промышленикам, бывает худа, белотела и безскусна. Маловажныя рыбы, попадающияся в море и в губе на уды и в бредни, суть разныя породы Камбалы (Pleuronectes), Рявца или Керца (Cottus Scorpius), которую однакож в пищу не употребляют, равно как и Пинагарей (Cyclopterus Lumpus), кои бывают величиной с язей и весьма жирны. Вид их рыбей; но они в Естественной истории относилися к плавающим Амфибиям, не с великим может быть основанием.
Подробное изчисление всех морских животных, как в Кольской губе, так и противу оной в море попадающихся, могло бы составить большую книгу и задержало бы нас как в изследовании так и в описании оных целые годы; по тому оставляя испытание сие будущим временам, упомяну только о некоторых морских животных, принадлежащих, по Линнееву разделению животного царства на статьи, к Гельминтологии, куда относится Кольская Волосатка (Sepia octopodia), животное из рода больших каракатиц, которым берега Кольской губы, в осеннюю пору, нередко бывают устланы; поелику тогда выкидывает их из воды бурями, и Кольские промышленики пользуются ими для наживки на уды, которыя бросают в море на треску. Волосаток сих можно видеть в спирте в Музее Академии Наук. На Немецком языке называется животное сие Dintenwurm, Dиntenfisch; поелику разныя породы выпускают из себя черной сок, которой потемняет воду и тем способствует к их спасению, когда преследуют их большия животныя; мелкияж служат им самим пищею.

Другой род мягких червей во множестве попадается в заливах от Кольской губы в стороны простирающихся, и всегда находил я оной на дне губ в небольшой глубине, где животныя сии видны с поверхности воды. Некоторые из Колян называли их кубышками, по малому их сходству с сими сосудами. Червь сей известен на Латинском языке под именем Holothuriae frondosae, а на Немещком под названием Seeblage. Из него Коляне никакого употребления не делают; морскияж звезды (Asteriae) так же к мягким червям принадлежащия, особливо одну из них породу, Медузиною головою, а в Коле раком называемую (Asterias caput Medusae), как редкую диковинку, посылают в Архангельск, заваря ее кипятком в деревянном ставчике, чтоб дать ей круглой вид. Архангелогородцы, для красы, привешивают их в покоях своих к потолкам вместе с Зубатками (Anarchias lupus) и со скатками (Ravia clavata), которым дают вид драконов. Скатки и Нокотницы (Squalus acanthias), попадающиеся уснувшия на морском берегу, куда выкидываемы бывают во время сильного волнения, равно как морские ежи (Echinus esculentus) и пенки (Millepora polymorpha). Морских ежей называют там репками по сходству черепов их с репою, когда они лежа на берегу лишатся своих игл. репки сии всегда бывают пусты, по тому что животных выклевывают из них птицы, как скоро волнами на берег их вымоет. Пенка принадлежит к каменнорастениям, и в морской воде бывает бледно-розового цвета, но на воздухе оной теряет и становится белою, какова обыкновенно на берегах попадается. В заводях Кольской губы пенки лежат по дну очень часто, и сколько угодно, натаскать их можно; только красного цвета вне морской воды сохранять оне не могут. Их Коляне, так как морских ежей и многих других животных, ни на что употреблять не умеют. Но по некоторому может быть предубеждению или суеверию, идет у них в лекарство животное морским киселем и маслом называемое (Medusa), которое в виде круглых шариков плавает по поверхности моря, и представляет род сседшейся прозрачной студени или желе. Сих животных Коляне и поморцы Белого моря собирают в стеклянки, и когда они от разрушения всемх тварям общого, разпустятся в некоторую жидкость, то сею жидкостию натирают глаза в неопределенных глазных болезнях и с недоказанною прямо пользою.

Подавая понятие о Кольской губе, присовокуплю я, что как в ней, так и в окиане близ берегу, много растет на камнях разных морских поростов, кои принадлежат к царству произрастений, которые Ботаниками называются Fuci, и у Колян известны под именем морской капусты, туры и морского гороха. Названия сии произошли от того, что иной порост походит на капусту, другой на горох, третий на дуб и проч. Они корнями своими, от коих не питаются, прирастают к камням, к раковинам и к другим твердым телам. О сих растениях преизящное издал сочинение под названием Historиa Fucorum, покойный Академик Гмелин, в здешней Академии Наук, где оное получить и о морских оных поростах основательное сведение приобресть можно. Они в Коле ни на что не употребляются, кроме того, что коровы едят их весьма охотно, когда прибережные подводные камни во время морского отлива с ними обнажатся. Соленой их вкус весьма приятен для рогатого скота, которой за несколько верст ходит к морю единственно за тем, чтоб наесться морской капусты. От сей пищи такое бывает действие, что и в коровьем молоке соленой вкус весьма чувствителен, особливо езели коровы в то же время напьются соленой воды, которая и в пресных речках делается соленою от великих морских прилиов, заносящих морскую воду даже до вершин пологих речек. Здесь заметить место, что не только соленость, но и вкус разной пищи в коровьем молоке остается неизгладим. В Коле кормят коров тресковыми головами, разваривая их в воде на подобие кашицы, и примешивая туда горсть отрубей, или чего нибудь травяного. Вкус и запах трески в молоке оных коров делает от него даже отвращение; так мало переменяется молоко в натуру сего животного! По чему и не трудно произвести в нем винной брод (fermentatio vinosa), когда животное питаться будет одними растениями, а не частями, животных; поелику первыя склонны к окисанию, а последния к согнитию.

По выезде из Кольской губы, верстах в пяти от правого ея берега, лежит в море остров Кильдин, в окружности своей более 30 верст составляющий, которой протяжение имеет вдоль морского берега и отстоит от него инде на четыре, а инде на одну версту. Наиболееж близок к берегу задний его конец, которым разумею я начало сего острова с подезду к нему от стран Белого моря. тут дает он от себя ровную пологость или лопатку, которая выдавшись от острова, простирается к берегу Лапландии, оставляя между собою и берегом глубокой пролив, шириною около версты. За лопаткою пространосто воды между островом и берегом становитьс от часу больше, и остров как бы в море уклоняется. Он представляет великия возвышения, на которыя в разных местах с трудом взойти можно. Сторона его к открытому морю обращенная большею частию крута и во многих местах осыписта. В осыпях оных находится красная охра, которую можно употреблять на крашенье кровель, ставней и проч. На Кильдине находят так же в земле досчатой шифер, которой отведывали употреблять вместо аспидных досок, но проведенныя по нем черты не стираются. На всей поверхности острова нет никаких дерев, кроме можжевельника, стелющогося березника или вереска (Betula nana) и малорослого ивняка; но сии кустарника в редких растут местах; самыеж верхи гор или голы, или устланы толокнянкою (Arbutus uva ursi). Подолы гор и лощины, между возвышениями нахзодящиеся, производятх обыкновенныя низким местам травы, и сверх того под осень родится там множество грибов моховиками называемых, кои растут на местах совсем обнаженных. На упомянутой лопатке находится озеро, в котором вода соленая, хотя оно сообщения с моремх и не имеет. Вероятно, что в жестокия осенния бури и во время сильных морских приливов, понимает лопатку морская вода и на всегда остается в том углублении, где находится озеро, в котором примечены так же и морския рыбы. На всем острове нет никакого жилья, кроме становья Соловецких промышлеников. Оно состоит из одной только светлицы, которая построена за вышесказанным проливом на изгибе лопатки, против которой суда становятся на якорь. Около оной светлицы наставлены большие деревянныя кресты, по общему обыкновению Российских мореходцов, которые, когда в каком нибудь месте долго задержаны бывают противными ветрами, из набожности, для изпрошения себе попутного ветра, делают кресты и вкапывают оные в землю. Другие мореходцы, в тех же местах остановляясь, до оных крестов отнюд не касаются, хотя бы выметного из моря лесу, которой обыкновенно на варение пищи употребляют, совсем на берегу не было. Соловецкие промышленики в становье оном бывают только временно, когда проезжают мимо Кильдина на Грумант или в Норвежские заливы, и когда оттуда назад возвращаются; между тем служить оно прибежищем для всех проезжающих.

На открытом и высоком сем острове летния ночи бывают наипрекраснейшия. Нельзя их препроводить во сне, когда солнце на горизонте стоящее облаками бывает не закрыто. В такия ночи простыми глазами на сие прекрасное светило безвредно смотреть можно, и нет, кажется, в природе величественнее сего зрелища. Оно представляет безмерной величины круг, которого ни с каким известным телом, в разсуждении обширности, сравнить не можно. Цвет светила сего, в нощное время не ярок, и смешен с некоторой краснотою; сияние его подобно свету от горящих углей произходящему: лучи его прямо или почти горизонтально из него изтекающие, освещают поверхность моря и земли точно таким светом, какой примечается на земле во время полного солгечного затмения; так то травы, их цветки и части плода удобно разсматривать можно. В таком виде и положении солнце бывает там до 20 числя Июля; в ночи же на сие число, маленькой край сего огромного тела первой раз от зрения скроется и как бы в море опустится, но весьма на которкое время, и по том паки полной круг окажется. В следующия ночи от часу больше углубляется оно в море, на конец все скроется, и настоящая возпоследует ночь, которая тем длиннее становится, чем больше приближается осень. Тогда помрачится вся Лапландия, и столько же времени совсем не видит солнца, сколько летом бывает им освещаема. Однако около полудня каждой день приходит туда не большой свет, при котором краткое время можно читать книгу; но свет сей скоро проходит и паки наступает ночь, которую глубокие снеги своею белизною, а северныя сияния частым, скорым и обширным своим блеском делфют довольно светлою, когда только небо не облачно; но сие примечания достойно что и в мрачную атмосферу, во время ночи, примечается там некоторый свет, которого от белизны снега производить не можно, поелику не что белое в совершенной темноте не светится; а надобно заключать, что снег способствует к отражению слабых лучей, которые от закрытых атмосферою небесных светил падают на его поверность и производят маленькой свет, которой бы может быть совсем был не приметен, когда бы снегу там не было.

Зимняя темнота в Лапландии вознаграждается долговременным и безпрерывным летним светом, при котором в нощную пору самые мелкие предметы разсматривать можно; Лапландияж повсюду представляет более естественных произведений, нежели земля Сямоедов, от Мезени к Пустозерску и далее простирающаяся, которая вообще низка и на дальное от Ледовитого моря разстояние безплодною покрывается тундрою; напротив того берега Лапландии от поверхности моря нарочито возвышены, и во многих местах представляют огромные каменные утесы, или по названию Колян, Пахты. Горы изнутри Лапландии к окиану подходящия лесу на себе не имеют; но когда в оныя, по незнанию, далеко от берега зайдешь, то равно заблудиться можно, как и в лесу. Долины между горами изкривленно лежащии нечувствительно заводят человека в даль; и когда он думает, что путь свой направляет к морскому берегу, в это самое время от него отдаляется, так что и сыскать его другим весьма бывает трудно; по тому что голос кличущих в ущелинах гор не слышан, и скорее заблудившогося увидишь, нежели докличешься. Но естьлб бы кого не искали, тому спасением служить могут ручьи и речки, из гор к окиану текущия, которыя течением своим покажут путь к морю. По сим речкам узнают Коляне, когда ветру надобно быть с гор Лапландии; по тому что вода в них начинает журчать за долго прежде, нежели ветер подымется. По оному журчанию за сутки и больше предсказывают, что ветер будет с горы и по тому разполагают разезды свои по морю.

Травы как на матерой земле, так и на островах растут одинакия; и великое примечается согласие в том, что низкия места на островах такия же производят растения, какия прозябают в подобных местах на матерой земле и сии растения обыкновенно бывают великорослы и тучны; верхи же гор набережных и островских особливыми от низменных мест, нос ходными между собою одеваются растениями, которыя большею частию низки, а некоторыя и по самой земле стелются. Но травы Лапландии свойственны, каковы на пример Лапландская Диапенсия и безстволая Силене, на низких и на возвышенных местах всегда бывают малы, так что вышедши из земли тотчас цветут и зреют, как будто боясь, чтоб безвременные не застигли морозы. Песчаной морской берег прекрасную питает траву, приморскою Пульмонариею называемую, которая растет возле самой морской воды, разскладывая по песку нежные, светлозеленые и сочные свои листя и стебли.

На Кильдине никаких крупных зверей не находится; а водятся только маленькия пеструшки (Mus Lemmus), свойственныя Лапландии и Норвегии животныя. Оне величиною не больше полевой мыши, но по толще и собою красивее. Красножелтой и черной цвет мягкой их шерсти, острые и приятныя глаза, круглой вид тела и проворность делают их прелестными. Хвостик у них так мал, что едва только приметен, и ушки совсем почти скрыты в шерсти; живот подо мхом в котореньких протсых норках или ямках; на острова заходят во время течи, которую в несметном множестве предприемлют в известные годы и изнутри Лапландии приходят к морским берегам, пускаются плыть морем, в котором наибольшая часть потопает, а некоторым удается достигнуть до островов, на которых и остаются. Во время течи в самую Колу приходят их тьмы, и в великом сообществе спутниц до того бывают оне смелы, что грызутся, когда в дороге сделает им кто нибудь помешательство. Тогда можно набить их великuя кучи; но шкурки их столь нежны, что в употреблении не могут иметь прочности; по тому везде дают им дорогу; пользуются же от них другими зверями, которые в след идут за пеструшками, чтоб их пожирать, каковы суть лисицы, песцы, россомахи, рыси и волки, которых бьют тогда гораздо больше, нежели в другие годы, когда пеструшкам нет течи.

На всех островах против Лапландии в окиане лежащих, кроме пеструшек, иногда бывают и другие звери, с матерой земли заходящие; по берегам же Лапландии водятся горностаи, и изредка показываются бобры и выдры. Сии последния ходят и в морскую воду; ибо я сам видел выдру из моря на берег вышедшую. число пернатых несравненно там больше нежели четвероногих: ими изобилует море; они населяют острова, и нередко в несметном множестве покрывают утесистые берега. Там водятся 1) Бакланы, 2) Гагки, 3) Тупики, 4) Гагары и Гагарки, 5) Чистики, 6) Разбойники или Доводчики, 7) Крахали, 8) Кривки или морския сороки (1) Pelicanus Carbo. 2) Anas Molissima. 3) Aica arerиca et Aica Torda. 4) Colymbia Septentrionalis, arcticus et Troile. 5) Colymbus Grylle. 6) Larus Parasiticus. 7) Mergus Serrator et Merganser. 8) Haematopus Ostralegus.), и многоразличныя породы куликов, уток и чаек, которых число больше нежели всякой другой птицы. От них Коляне пользуются яицами, которых весною собирают великое множество; и как многия из оных птиц гнезда свои имеют на уступах каменных утесов; то собирание яиц сопряжено с крайнею опасностию, и некоторым из Колян стоило жизни; ибо иные с утесов упадали на острые камни и тут же умирали; другие оборвавшись с яру и летя на низ делались уродами. На заднем конце острова Кильдина, обращенном к Кольской губе, есть весьма высокая пахта, называемая ножовкою, потому, что некто, полезши на нее за яицами, на половине уже возвышения пришел в великой ужас, и не смея опустится на низ, взлез до верху по ножу, перетыкая его из одной щели в другую. С такой отважностию собирают Коляне диких птиц яица! Из них вкуснейшия суть Гогочьи, кои цветом темнозеленыя, а величиною почти против гусиных. Кроме яиц Гагка дает от себя превосходной доброты пух, гогочьим или Гаячьим называемой, которой сама из себя выщыпывает для прикрытия яиц, на которых сидит, и которых кладет от 4 до 5, по три раза в лето, ежели первыя и вторыя унесены у нее будут.Собранной из гнезда ея пух обыкновенно смешан бывает с сором, которой выбивают из него прутиками, высуша сперва на печах. Фунт сего пуха давно уже свыше двух рублей продавался.

Некоторыя из упомянутых птиц, как то утки, чайки, крахали и проч. водатся так же на матерой земле по рекам и озерам, которыми гористая Лапландия изобилует. На самом пути от Колы к Кандалакской губе, которая есть залив Белого моря, находятся четыре озера, из которых первое называется Пулозеро, длиною 9, шириною до 2 верст; второе Пелезозеро длиною 12, шириною так же до 2 верст; третье Имандра длиною 90, шириною местами до 60 верст; четвертое Пинозеро длиною до 8, шириною до 5 верст. Из сего последнего озера выходит река Нива, в Кандалакскую губу текущая, которая, по причине крутого стока, в разных местах зимою не замерзает. При сей реке много водится водяных воробьев (Sturnus Cinclus), которые в открытой воде и зимою на дне реки находят себе пищу.

Во всей Лапландии, каменистыми горами, лесами, озерами и тундрами изобилующей, обитают Лопари. Селения их называются погостами, которых числом 22. Из них в 15 погостах живут совершенно подданные России, и в 7 Швеции принадлежащие и только на Российской земле живущие, за которую платят России дань, по чему и называются двоеданцами. Сии Шведские Лопари в государственное изчисление Российских подданных не входят; число же Лопарей собственно России принадлежащих, по последнему Государственному изчислению простирается только до 785 душ мужеского пола;

А имянно: число душ.
В Пяозерском погосте - 78.
- Пазрецком - - - - - - - - - -30.
- Нявдемском - - - - - - - - - 7.
- Сонгельском - - - - - - - - 63.
- Нотозерском - - - - - - - - 57.
- Ловозерском - - - - - - - - - 54.
- Екостровском - - - - - - - - 32.
- Масельском - - - - - - - - - 24.
- Бабенском - - - - - - - - - - - 55.
- Кильдинском - - - - - - - - - 37.
- Воронежском - - - - - - - - - 36.
- Печенском - - - - - - - - - - - 29.
- Семиостровском - - - - - - 118.
- Мотовском - - - - - - - - - - 25.
Терских Лопарей в 5 погостах 140.

Со Шведских Лопарей, в Российской Лапландии живущих, дань получается следующая:

рубли коп.
С Лопарей Масельского погоста - 3. 92
Пяткозерского - - - - - - - - - - - - - - - - 4. 54 1/2
Селозерского - - - - - - - - - - - - - - - - - 9. -
Смецкого - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - 3. -
Шобенского два Бобра.
Рашного два же Бобра.
Верхняго Икандровского - - - - - - - - -30.
Ефимков и два Бобрика.

Все Лопари, России подданные, суть християне одноя с нами веры, к которой многие из них прилеплены весьма усердно, хотя во всей Лапландии одна только церковь находится; ибо, кроме Колы, нет нигде Божия храма; и один Кольской священник во всей Лапландии все духовныя потребы исправляет. Он временно ездит по Лопарским погостам; дает молитвы родильницам, давно уже от беременности свободившимся; крестит ребят, которым от роду прошло несколько месяцов, и отпевает усопших, которые до приезда его погребены задолго; но от сего теплая вера Лапарей не хладенеет. Многие из них по большим праздникам приходят в Колу единственно для того, чтоб слушать Божию службу. Усердие их к вере очень видно из того, что как 1 числа Августа исполнено было на устье реки Колы водосвящение, то бывшие при том Лопари в одежде бросились в воду, и окунывались в не из уважения к освященной сей стихии. О Терских Лопарях, которые живут по Мурманскому берегу от Кильдина до Поноя, сказывают, что они постов не соблюдают, и едят всегда мясо, называя куропаток летучею рыбою; но вероятно, делают они сие по недостатку в снедных вещах, которой заставляет их есть и сосновую кору, а не из дерзости к нарушению отеческих предани; ибо люди сии вообще сколь мелки ростом, столь малы и духом. Буйное пренебрежение правил верою предписанных в простых и смиренных умах их родиться не может; развратиться же им не от кого: ибо многие Российского языка не знают и говорят только своим; да и Россияне по большой части заезжают к ним такие, которые посты всего всегда святее наблюдают; каковы суть поморцы вокруг Белого моря живущие, которые повсюду, и на море и на суше, держатся старинных обрядов, набожно их исполняют, и наипаче в посты есть мясо никому не подают поводу.

Хотя число Лопарей вообще не велико и простирается только до 785 душ мужеска пола; однако женщины их в плодородии Россиянкам не уступают. Оне по стольку же носят детей, как и последния; но может быть от сурового рода жизни, какой ведут Лопари, много детей помирает в младенчестве что из малого числа жителей заключать можно. В других же возрастах живут Лопари равно как и Россияне: между ими нередко бывают престарелые люди, которые от роду по 80 лет и больше себе сказывают. Жизнь ведут они почти кочевую, то есть; переменяя места своего пребывания и переезжая со своими стадами оленями из одного урочища на другое. Лето препровождают возле моря и рек, осень подле озер, а на зиму разходятся по тундрам и живут в разсеянности при небольших озерах. Летом в море ловят треску, а в реках семгу, сигов, щук, окуней и проч. Для собственного употребления рыбу по большой части сушат, соленой же мало зоготовляют; а промышляющие в море треску и в реках семгу продают оныя приезжим солильщикам и торговцам. В осень рыбною ловлею по озерам занимаются Лопарки; а мущины промышляют по лесам диких оленей (Cervus Tarandus), медведей, лисиц, куниц, белку и пр. в котором промысле проводят и зиму; между тем женщины их и ребята все домашния дела исправлют: прядут лен и пеньку, из пряжи вяжут невода и сети, которыя для прочности красят или дубят в березовой и ольховой коре из соснового корня вьют веревки которыя употребляют на тетивы к неводам и сетям; из пряденой шерсти овец, которых по нескольку держат, вяжут вариги и колпаки, плетут тесьмы, поясы и кушаки, а из оленьих кож шьют платье.

Зимою при малых озерах по тундрам живут Лопари для прокормления своих оленей, которые составляют у них главной и почти единственной домашней скот. Их держат они по разному числу: богатые имеют до 1000, а недостаточные от 20 до 50. Коляне и Лопари зимою употребляют их вместо лошадей, к лету же становятся они не нужны; по тому, для збережения, многие отвозят их на острова, где оставляют без пастуха на свою волю; но поелику на одном острове случаются олени разных хозяев, то для отвращения замешательства и споров, всяк клеймит собственным своим знаком. Клейма сии служат не только для разпознавания оленей, когда хозяева под осень берут их с островов в свои жилища, но и для сохранения их от проезжающих мореходцов, которые могли бы убить дворового оленя вместо дикого, естьли бы не было на нем никакого знака. Однако случается, что незнающие мореходцы, пристав к острову, на котором живут олени, стреляют в них из ружей и убивают; но сие почти всегда выходит наружу, и убившие оленя принуждены бывают разделаться с его хозяином; что узнал я на самом опыте. Проезжая так называемые семь островков, гребцы мои, гарнизонные солдаты из города Архангельского, застрелили оленя; я радовался, что голодным людям попалась толь хорошая добыча, которую ели они около двух недель с великим вкусом, несмотря на то, что олень был очень стар, и мясо имел черное, сухое и крепкое. Холод Северного Окиана возбуждал несказанную к еде охоту, и всякое кушанье безь приправ, безь прибору, в котле на диком камне чрезмерно делал приятным. Олень седен и позабыт; но когда за осенними бурями по Окиану разезжать стало опасно, то я приехав в Колу, нашел там Лопаря, которому принадлежал оной олень; что доказал он простодушною и сродною Лопарям правотою. Видя бедность человека, по Российски едва изясняющогося, с сладчайшим удовольствием заплатил я ему два рубля; в чем состояло все его требование.

Другая причина, для чего дворовые олени на лето развозятся по островам, есть сия, что на матерой земле, особливо в лесах, несметное множество водится оленьяго овода (oeftrus Tarandи), которой кладет в кожу оленям свои яички, и для достижения сего, гоняется за ними быстро как стрела; так что прыткой олень, при всей своей скорости, спастись от него не может, но всеми силами старается только уйти на возывшенныя безлесныя горы, где свободно дует ветер и отвращает как овод оной, так слепней и комаров, которые по множеству своему суть язва Лапландии, однако ни один дворовой олень, без яичек овода, ни одного года не бывает. Из сих яичек, которыя не без боли оленя трубочкою овода в него впускают, под кожею сего животного вылупаются червячки, которые питаются оленьими соками, и грызением своим мучительную причиняют ему боль. Упитавшись оленьим жиром, червячки оные, в определенное от природы время, превращаются в куколки, жесткому яичку подобныя, зи которых на конец выходит двукрылой обод, выползает их оленя сквозь угри или болячки ка ноже его открывышияся, и в виде своершенного насекомого ничего уже не ест, а только печется о размножении своего племени, и оплодотворяет самку, которая, влиянным от природы побуждением, яички свои старается положить в того же зверя, в котором сама разверзлась, воспиталась и пришла в совершенство. По выходе из оленя оводов, (что происходит летом) кожа его во многих местах бывает просверлена и насквозь светится, если в ту пору убьют оленя; по тому Коляне и Лопари, зная сие время, оленей не бьют, а прежде дают зарости проеденным скважинам, чтоб оленина и олень годны были на всякое употребление, которое у тамошних столь же многоразлично, как в других местах употребление лошадей и рогатого скота. Вместо лошадей служат им олени для езды зимою. На сей конец они их кладут или холостят; что производится весьма жестоким образом. Вместо вырезывания яиц сквозь тряпицу перегрызают зубами семеноносные совуды, которые идут с яица; что иногда чрез некоторое время и повторяют по тому что сосуды оные паки прежнюю получают слиу, олень оправляется и в естественное приходит состояние. Кладеные олени бывают сильные и к езде способны. Их запрягают в так называемыя кережки, которыя вид имеют челночков, или лотков, на каких в России деревенские ребята катаются с гор. В такой кережке сидеть может один только человек, у которого ноги до пояса лежат под веревками или ремнями, коими переплетают с переди кережку. чтоб из нее не вывалиться; потому что она мелка и в снегу идет как маленькая лодочка в воде. Покрытая кережка, или с кибиточкою, называется балок. След кережек на снегу представляет углубленную борозду, по которой ходят запряженные олени вожжею или один за другим. Передним оленем всегда правит человек, задниеж с поклажею идут за ним и без вожаков. По ровным местам, особливо по большим озерам, какия находятся между Колою и Кандалакшею, олени бегают весьма скоро, естьли только не обременены излишнею поклажею, которой лучшей олень до десяти пудов везти может. Корму в дорогу никогда для них не берут, а когда где остановятся, то на привязи пускают их в лес, где тотчась находат они свой ягель или оленей мох (Lиchen rangiferinus), разрывая снег до земли ногами; мох же оной находится повсюду, и как летом, так и зимою всю их пищу составляет.

Лопари как диких так и дворовых оленей употребляют в пищу вместо говядины; но самок оленьих, или по Кольски, важенок не доят, как делают Шведские Лопари, которые из оленьяго молока и сыр приготовляют. Оленьи кожи или оленины у наших Лопарей идут на одежду, на постели и в выделку.Одежда Лопарская называется печок; он шьется волосами наружу, без разрезных пол, и надевается с головы, которой не закрывает такою нахлобучкою, какую пришивают к своим кушам Сямоеды, а только назади бывает с воротником. На шитье употребляют оленьи жилы, которыя получают из высушенных оленьих ног, разделяя их на волокна; волокна сии ссучивают вместе, прижимая их безпрестанно к своим щекам, от чего щеки в то время бывают у них весьма красны. Оленины служат постелями во всей тамошней стране оне ж выделываются и на летнее Лопарское платье. Посредством моченья выводят из них волосы; голыя кожи кладут в дуб из березовой и ольховой коры составленный, в котором получают оне крепость и прочность; по тому идут в дело на обувь, на платье, на наволочки к перинам и проч. Сами Лопари на перинах не спят, а наволочки свои продают приезжим, или променивают на нужныя им вещи, а часто и пропивают; в чем находят великое удовольствие. На выделанных кожах проводят красныя черты разных видов соком ольховой коры, которую жуют во рту, и горькую слину выплевывают в судно, где прибавя к ней воды, употребляют ее на крашенье, которое часто производят пальцами.

Для езды в гости сбрую на оленей держат унизанную бисером и ушитую маленькими лоскутками разных цветных сукон. Обувь свою или кеньги по сторонам так же унизывают бисером; ноги обвертывают сукном, ктотрое плотно и гладко увивают шерстяными крашеными оборами или поясами. Когда же к Лопарю приедет гость или знакомой из Колян, то женщины и мущины тотчас складывают на своем языке песню, в которой гостя много раз называют по имени, описывают его рост, вид и убор с головы до ног, и поют из всей силы, прибавляя к речам оооо, и притопывая ногами, так что от крику осипают.

Вежи, или шалаши, в которых Лопари живут, делаются из жердей, на которыя накладывают прутья и сплетшиеся корни, сверху же устилают дерном, которой летом бывает зелен, осенью блекл, а зимою покрыт снегом. Огонь держат по средине вежи, у которой на верху для дыму оставляется отверстие. В веже имеют так называемое чистое место, где стоит образ и ушат воды. К сему месту не все подходят, а прикасаются только избранные. В одной веже живет по две и по три семьи. Близ озера Имандры есть ныне у некоторых Лопарей и деревянныя избы.

По каменным горам Лапландии, на самой поверхности их, в разных местах примечаются небольшие листочки слюды, которую в давныя времена добывали около деревни Керети, принадлежащей ныне к Кольской округе в новейшиеж годы ломали оную в вершинах реки Кеми, впадающей в Белое море, верстах в 60 от города Кеми при Карельском селении Мислика называемом. Оба оныя места лежат в Карелии близ Белого моря. Каменныя горы, в которых слюда находится, простираются к морю от Олонецких гор, состоящих из сливного рогового камня. Когда Соловецкая обитель имела во власти своей Керетских жителей, то заставляла их, для своей прибыли, пространнее выламывать камень и выливать из ям воду, чтоб слюду получать крупными листами, которые величиною бывали больше аршина, и отличались как чистотою, так и прозрачностию. Нынеж добывают оную частные промышленики из мелких углублений, для избежания воды, которую бы из глубоких ям выливать надлежало, и отсекают от слоев небольшие листы, которые малую имеют цену. Судя по признакам слюды, с основанием заключать можно, что Лапландския горы много ея содержат.

"Кольские карты", 2011 г.
http://kolamap.ru/library/1804_ozereckovsky_k.htm

Возникновение Колы как русского селения связано с развитием рыбного промысла на Мурманском побережье. В Усть-Коле (так сначала называлось это селение) обосновались первые жители, которые ловили здесь сёмгу, а по весне ходили "в малых судах на тресковые промыслы." В 1565 году голландцы, торговавшие с монахами Печенгского монастыря, узнали о существовании Колы, и, взяв проводника, отправились туда за товарами.

Симон Ван Солиген писал позднее: "Когда наш корабль пришел в Колу , в ней было 3 двора, в которых жили: Семен Вянзин, Филипп Ус и староста Мокроус и прочие. Это - первое упоминание о Коле.Все они, увидев судно, убежали в лес и много дней скрывались в нем, пока, наконец, не отыскал их монашеский штурман, приведший наше судно в Колу. Он объяснил им, что мы люди мирные, благочестивые и так уговорил их придти к нам». Это – первое упоминание о Коле в источниках. Редкими, скупыми документами пришла из глубин веков к нам история города Колы. Трудно сказать, когда здесь возникло первое поселение. Известно только, что 1532 году на мысу при слиянии двух рек стояла церковь, а в1565 году поморская деревенька Кола упоминается и в документах. С этого момента ведется счет времени.

Кемь

— уездный город Архангельской губ., под 64° 56' с. ш., при вершине Кемской губы, главным образом на левом берегу реки К. и на о-ве Лепостров, между ее рукавами. Река К. судоходна от моря до города, но лишь для небольших судов. Жителей к 1 янв. 1894 г. было 2150 (мжч. 966, жнщ. 1184), в том числе дворян 56, духовного сословия 10, почетных граждан 42, купцов 19, мещан 1349, крестьян 504, войска 77 чел. Церквей, часовен и монастырей 7, домов 326 (из них каменных 1), нежилых строений 356. 2-классное городское училище для мальчиков (53 учен.), приходское для девочек (34 учен.) и шкиперские курсы (30 чел.), больница, хлебный магазин, лесопильный завод (с 250 рабоч. и производством в 405000 р.), 2 кузницы, кирпичный завод, скотобойня. Доходы города в 1893 г. 5664 р., расходы 6555 р. (на управление 1480 р., на медиц. часть 1850 р., на народное образование 605 р.).

Главное занятие жителей — рыбные промыслы на Мурмане, в Белом море и на реке К. В 1893 г. на Мурман отправлялось 200 чел., добыто рыбы на 13700 р., прибыль 7700 р.; ловом семги занимались 32 чел. (добыто на 9000 р., прибыль 7630 р.), ловом прибрежной морской рыбы — 24 чел., озерной и речной — 10 чел. Рыба сбывается частью в Архангельск и другие пункты севера, частью в СПб. Часть жителей занимается рубкой леса, охотой, извозом, перевозкой товаров водою (в 1893 г. — 8 судов). Значительный вывоз леса за границу (в 1893 г. — на 319459 р.). Жители К. сеют немного ячменя, разводят картофель и некоторые огородные растения; в 1893 г. у них было: рогатого скота 177, лошадей 43, овец 236, оленей 182.

В 15 веке Кемь была волостью посадницы Великого Новгорода Марфы Борецкой и в 1450 г. была ею подарена Соловецкому монастырю. В 1579 и 1580 гг. финляндцы ("каянские немцы") сделали опустошительный набег на К.; соловецкий воевода Озеров и многие стрельцы были убиты, но воевода Аничков разбил и прогнал каянцев. В 1590 г. шведы разорили Кемскую волость. В 1591 г. вся волость, с Муезерским м-рем, крестьянами, варницами и промыслами, была отдана Соловецкому м-рю, который в 1657 г. выстроил здесь 2-этажный острог и вооружил его пищалями и пушками. С 1704 по 1711 г. Кемский острог был в ведении казны, затем возвращен Соловецкому м-рю. В 1749 и 1763 гг. К. пострадала от наводнений. В 1764 г. К. вошла в состав Онежского у., в 1785 г. сделана у. городом Олонецкого наместничества, в 1799 г. причислена к Архангельской губ. В 1825 г. она была сильно опустошена пожаром. В 1858 г. Кемский у. был соединен с Кольским, и К. осталась уездным городом; в настоящее время уу. эти снова разделены.

Кемский уезд Архангельской губ. занимает юго-зап. часть ее и граничит с Финляндией (Улеоборгской губ.), Белым морем и Олонецкой губ. Сев. граница уезда, начинаясь на вост. берегу Кандалакского зал., недалеко от вершины его, огибает ее и тянется по направлению к З.

Таким образом, Кемскому уезду принадлежит небольшая часть Кандалакского берега (до Кандалакши), весь Корельский берег (от Кандалакши до г. Кеми) и значительная часть Поморского берега (к Ю. от г. Кеми), т. е. весь зап. берег Белого моря. Все пространство уезда вместе с внутренними водами и морскими островами равно (по Стрельбицкому) 45479 кв. км, в том числе под морскими островами 225 кв. км, под озерами на материй 4890 кв. км, под островами на озерах 168 кв. км. Из островов, которые тянутся вдоль всего морского берега уезда и особенно многочисленны при выходе из Онежского залива (к З. от Соловецких островов), наиболее значительны (по направлению с Ю. на С.) Мягостров (32,8 кв. км), Сумостров (6,8 кв. км), Шужмуй (6,8 кв. км), Конев, Кузова и ряд островов по зап. берегу Кандалакского залива. Поверхность К. уезда весьма неровная, так как сюда продолжаются отроги Финляндских гор, между которыми лежат многочисленные озера.

Наиболее значительной высоты горы достигают у вершины Кандалакского залива. Морские берега в сев. части крутые, скалистые; в южн., именно в Онежском заливе — низкие, часто окаймленные отмелями и потому весьма неудобные для мореплавания. Преобладающая горная порода гранито-гнейс, кроме того, встречаются гранит, гнейс, слюдяные сланцы, диориты, диабазы, сиенит и др. Горы небогаты полезными минералами; руды встречаются во многих местах, но не имеют большого значения. На некоторых островах в Кандалакском заливе (Медвежьем, Горелом, Хеде и др.) есть серебросвинцовые руды; на о. Медвежьем они в прошлом столетии разрабатывались. Такие же руды есть около деревень Конкоры, Кузнаволок и озера Лукамбино. По р. Выгу встречается золото, которое прежде добывалось в Воицком руднике близ деревни Надвоицкой; здесь же добывалась и медь. Медные руды встречаются и в некоторых других местах. Железных руд, особенной болотной, довольно много, но и эти руды не служат предметом сколько-нибудь значительного промысла.

Из рек более значительные (с Ю. на С.): Ухта, Нюхча, Сума, Выг с Ондой, Шуя, Кемь с системой озер Кунто, Калгалакша, Керет, Ковда, Нива; важнейшие из них Выг и Кемь. Наиболее значительные озера (с С. на Ю.): Ковдозеро (584 кв. км), Пявозеро, или Пээиерви (559,9), Тикшезеро, Лоукское, Топозеро (1065), Кереть (402), Онгозеро, Верхнее Кунто (291), Среднее (493) и Нижнее, Энетиерви, Сумозеро, Выгозеро (861), лишь отчасти принадлежащее К. уезду, и Нюк. Вообще уезд орошен очень обильно, хотя количество атмосферных осадков не особенно велико; между горными возвышенностями много моховых (торфяных) болот. Большая часть уезда покрыта лесами (сосна, ель, береза, ольха, ива и др.). По К. уезду проходит почтовый тракт из Архангельска через Кемь на Колу и более важный в торговом отношении тракт от г. Повенца на Сумский посад.

По первому из них передвижение совершается зимой (частью на лошадях, частью на оленях), летом же передвижение совершается главным образом водою, частью же (на пути от Кандалакши до Колы) пешком. Повенецко-Сумский тракт в хорошем состоянии, передвижение на нем совершается на лошадях. Важнейшим средством сообщения служит море. С конца мая до начала сентября поддерживается правильное пароходное сообщение между важнейшими приморскими пунктами К. уезда, Архангельском и важнейшими приморскими пунктами Онежского у. (пароходами субсидируемого правительством Архангельско-Мурманского срочного пароходства); кроме того, сообщение с главными приморскими пунктами южн. части уезда (Сумский посад, Сорока и Кемь) поддерживается также пароходами Соловецкого монастыря.

До г. Кеми проведен телеграф; производятся предварительные работы для проведения телеграфа далее на С., к Кандалакше. Население уезда состоит из русских (поморов), которые живут главным образом по берегам моря, и корелов, занимающих внутренность уезда. Жителей (считая гор. К.) к 1 янв. 1894 г. было 36589 (мжч. 17517, жнщ. 19072), из них корелов — 12695 ч. По сословиям было: дворян потомственных 23, личных 80; духовенства белого 258, монахов 159; потомственных почетных граждан 53, личных 66, купцов 21, мещан 2440, крестьян 32214, колонистов 3, регулярных войск 102, отставных временно— и бессрочноотпускных нижних чинов, солдатских жен и детей 1161, иностранных подданных 9. Православных 33800, раскольников (официально признанных) 2748, католиков 6, протестантов 34, еврей 1. В уезде 1 город (Кемь) и 1 посад (Сумский); селений (1890) 293, крестьянских дворов 5028, крестьянской земли 38974 дес., дворов некрестьянских в волостях 93. Церквей и часовен 125, домов 6112, нежилых 9915.

Суровый климат и частью каменистая, частью болотистая почва обусловливают крайне слабое развитие земледелия. Занимается им преимущественно корельское население; сеют ячмень, рожь, картофель. Собственный хлеб большинству корелов хватает лишь месяцев на 4-5. Запасы муки и зернового хлеба для продажи и выдачи в ссуду населению приготовляются в складах комитета о продовольствия жителей Архангельской губ., в магазинах кемской и сумской дирекции Архангельского хлебного магазина и в волостных ссудных кассах. К 1 января 1894 г. в уезде было лошадей 3351, оленей 10776, рогатого скота 8887, овец 13158.

Главным источником заработков, особенно для прибрежных жителей, служат рыбные и отчасти морские звериные промыслы, как местные (в водах К. у.), так и мурманские и, в весьма незначительных размерах, новоземельские. Местные рыбные промыслы частью морские, частью речные и озерные. На первом месте стоит лов морской рыбы, особенно сельди и наваги. Сельдь водится в большом количестве в зап. части Белого моря и периодически массами приближается к берегам. Самый значительный лов ее (подледный, неводами) — в Сороцкой губе, с ноября или октября до Крещения. Значительный лов производится также с весны по осень.

Сельдь частью солится для собственного потребления жителями уезда, частью сбывается, преимущественно в мороженом виде, в Вологду и Олонецкую губ.; небольшое количество коптится. Сельдь, пойманная в теплое время, солится и сбывается в Архангельск. Посол производится плохо. Значительный лов сельди производится также в Поньгаме и ряде пунктов по зап. берегу Кандалакского залива. Здесь различают 4 лова сельди: 1) егорьевскую сельдь (подледная), 2) заледную (тотчас по вскрытии льда), 3) ивановскую (лов в июне) и 4) осеннюю. По данным 1890 г., в лове сельди участвовали 1531 чел. Навага ловится в громадном количестве, преимущественно в конце осени и зимой подо льдом, на удочки или стоячими неводами. Промысел этот все увеличивается, так как не требует значительных затрат.

Сбывается навага, главным образом, в мороженом виде и развозится по всему С. Европейской России, особенно же в СПб. и по Олонецкой и Архангельской губ. Кроме того, в море ловят камбалу, треску, корюшку, зубатку и семгу. Лов семги производится также в реках; различают весенний, летний и осенний лов; последний дает самую лучшую и ценную рыбу. Для ловли семги употребляются заборы с мережами (перегораживающие реку), различные ставные сети и неводы. Меньшее значение имеет лов озерной и речной рыбы (сигов, кумжи, окуней, ершей, лещей, щук и др.). В 1893 г. в лове прибрежной морской рыбы (наваги, сельди, корюшки и др.) принимало участие 4160 чел., добыто 73647 пд. разной рыбы на 44014 р., чистая прибыль 23839 р. В ловле семги принимали в 1893 г. участие 362 ч., добыто 2278 пд. на 24180 р., прибыль 14916 р. В речном и озерном лове участвовали в 1893 г. 2076 чел., добыли 10996 пд. на 16083 руб., прибыль 6862 р. Всего в водах К. уезда добыто в 1893 г. 86921 пд. рыбы на 84277 р. Незначительный морской промысел составляет также добывание пуха и яиц морских птиц (особенно гагачьего духа) и бой тюленей и белух.

Большее значение, чем все перечисленные промыслы вместе взятые, имеют для приморского населения К. уезда мурманские промыслы (см. Кольский у.). Часть промышленников отправляется туда еще в марте или начале апреля, сухим путем; остальные отправляются морем, когда очистится от льда горло Белого моря, т. е. в конце мая или начале июня. Главные предметы промысла — треска, пикшуй, палтус, зубатка и сайда. Большая часть промышленников Кемской волости промышляет на Мурмане от хозяев на началах покрута, но часть промышляет самостоятельно, мелкими артелями (по 2-4 челов.); число таких артелей постоянно растет. Во многих приморских пунктах К. уезда на Мурман уходит почти все взрослое мужское население; из всего числа мурманских промышленников жители Кемского уезда составляют около 2/3. Все летние работы дома падают в таких пунктах на женщин. В 1893 г. на Мурман из К. уезда уходило 2413 чел., добыто 214878 пд. рыбы и 1000 пд. сала, стоимостью в 133960 р., чистая прибыль 80630 р. На Новую Землю в настоящее время ходят лишь 2-3 шхуны и промышляют белух и гольца. Лесной охотой на зверей (белка, заяц, лисица, куница, медведь, волк, росомаха, рысь и др.) и птиц (главным образом рябчики, тетерева, глухари, белые куропатки) занималось в 1893 г. 177 чел.; добыча их оценена в 3468 р.

В 1893 г. рубкой леса для заводов занималось 847 чел., рубкой на продажу — 149 чел., заготовлено бревен 313833, стоимостью в 347135 р.; 193 чел. участвовали в артелях для сплава леса. В 1893 г. лесопильных заводов было 6 (с 615 рабочими и производством в 809200 р.), кузнечных заведений 18, кирпичных 2, скотобойня 1, мукомольных мельниц 72, смолокурен 6, салотопня 1, сельдекоптилен 58, гончарное заведение 1, кожевенный завод 1, а всего 165 заведений, с 738 рабочими и производством в 812414 руб. Корельское население, кроме земледелия, занимается плотничеством, кораблестроением, кузнечным мастерством и коробейничеством; по большей части по окончании сельских работ корелы отправляются для мелкой торговли в Финляндию (несмотря на запрещение такой торговли в Финляндии). В 1893 г. этой торговлей занималось 1139 чел., которые заработали 34615 р.

Кораблестроением занимается и поморское население. Извозом в 1893 г. занималось 905 ч. Часть поморов занимается также перевозкой товаров на судах. Ввозятся хлеб и мануфактурные товары, вывозятся лес (за границу), рыба, птица, звериные шкуры, сало, небольшое количество дров и мяса. Торговля сосредоточивается, кроме гор. К., в Сумском посаде и Сороке. Торговых документов в 1893 г. взято 485 (в 1892 — 374). За границу в 1893 г. вывезено из Сорокского порта товаров на 321283 р., из Кемского — на 319459 р. Шкиперских курсов в у. 2, с 65 учениками; приходских и иных школ 33, с 686 мальчиками и 213 девочками.

Историю Русского Севера невозможно представить без Соловецкого монастыря.

"История Соловецкого монастыря"
http://www.solovki-science.ru/hist-predisl.htm

Военная история Соловецкого монастыря