Надежда.
Что может присниться человеку без прошлого? - Рацион небогат - снова одно и то же. Я ползу по жухлой листве, изнывая от боли, инстинктивно сторонясь нахоженных троп. В правом боку саднит, в сапоге хлюпает кровь. Рукав камуфляжной куртки надорван в районе плеча, и цепляется за колючий кустарник. Все это я воспринимаю как данность, как условия некой задачи, которую мне предстоит выполнить. Это сон, но чувства реальны. Так оно когда-то и было.
…Кирпичный дом я увидел со склона горы, когда осознал себя и в одночасье понял, что я - это я: существо, способное видеть, слышать и понимать. В сознание хлынул океан ощущений, запахов, звуков. Только в памяти было пусто. Ну, совсем ничего - ни смутных воспоминаний, ни даже набора простейших фраз, чтобы выразить свое отношение к миру, который мне очень не нравился.
Одежда на мне была удобной, но непривычной. Это я тоже успел оценить. И еще – легкое чувство досады, когда ничего отдаленно похожего на оружие при себе я не обнаружил. Лишь в нагрудном кармане куртки случайно наткнулся на квадратик плотной бумаги с изображением человека. Тоненький серп луны просвечивал насквозь хлипкое облако, но света в себе не нес. Было темно. Никаких неудобств по этому поводу я не испытывал - видел все до мельчайших подробностей, даже тонкий белесый шрам на правой щеке. И… никакой другой информации.
Может, это подсказка? Может, стоит еще разок всмотреться в изображение и прислушаться к внутренним ощущениям? Я попробовал – ничего. Ничего не откликнулось ни в памяти, ни в душе - серость.
Опасность! – сказал механический голос. Это слово пронзило меня насквозь, когда за спиной хрустнула ветка. Именно слово, а не реакция на него. Тупой улар по затылку – и темнота…
Звезды. Я вижу их ночью и днем, как будто бы принимаю парад планет из нутра огромного телескопа. Созвездие за созвездием вступают в границы светлого круга, забранного крупной решеткой. Устанешь, уронишь голову – звезды отражаются в миске с водой, которую приносит мне Аманат, если, конечно, есть у него на то настроение.
Он опускает на длинной веревке старое оцинкованное ведро с заветной холодною влагой. Я принимаю его бережно, осторожно, стараясь ни капли не расплескать, не обрызгать случайно соломенную подстилку. Мне на ней спать, а ночью в горах очень холодно.
На той же самой веревке меня поднимают вверх «подышать свежим воздухом» в зачуханном деревянном сортире, или ведут в дом. В последнее время допросы случаются редко. Только когда приезжает доктор.
- Ты скоро, шайтан? – подает голос мой конвоир.
Аманат из тейпа карачой. Он правоверный мусульманин, настоящий джигит. Папаха, борода, автомат – все у него как положено. Аманат любит Аллаха. Любит так сильно, что печется о нем как о младшем брате. Такое впечатление, что его, Аманата, поддержки, с величием у Всевышнего будет сильная напряженка. Отсюда и гордый взгляд, и привычка говорить с иноверцами, поминая себя в третьем лице. «Аманат знает», «Как Аманат сказал – так и будет».
Я жадно ловлю каждое его слово – пополняю словарный запас. Ко мне это дитя природы относится с наигранным равнодушием. В душе немного побаивается, как нечто необъяснимое. Если и недолюбливает - то самую малость, лишь потому, что отвечает за меня головой.
- Э-э-э! Аманат будет сердиться!
Я с сожалением отпускаю ведро. Вода здесь холодная, вкусная, как там, где всегда снег. Откуда я это знаю? – не помню. Я совсем ничего не помню.
- Кто ты? Зачем появился здесь? Откуда в твоем кармане моя фотография? - эти вопросы всегда задает Мансур.
После укола мне становится больно. Так больно, что я бы сказал. Но это загадка и для меня.
Аманат нервничает. Он бывает спокойным только когда решетка над моей головой заперта на ржавый амбарный замок. Весь день его не видно - не слышно. Сопит где-то там наверху, кочует следом за тенью по периметру высокого саманного дувала. Обязанности сторожа необременительны. Всегда есть возможность поспать.
Мне это дается с трудом. Я забываюсь и силы на десять минут, когда измотанный разум устает бороться с реальностью. А потом просыпаюсь от боли. Правая нога еще в гипсе. Она страшно чешется и саднит. Это от сырости. Моя яма очень глубокая. Прежний хозяин копал в этом месте колодец и успел углубиться на шесть бетонных колец. А потом плюнул на все и уехал. Наверно почувствовал, что грядут времена, когда ведра с водой будут опускаться в колодец, а не вытаскиваться из него.
Война... Она опрокинула седые законы Кавказских гор. Ведь по большому счету я не пленник, не заложник, а гость, потому, что приполз сюда сам.
Доктор приехал, под утро. Впервые я этого не услышал, потому, что уснул по-настоящему. Мне виделись чьи-то глаза: огромные, серые, в синюю крапинку. Больше я ничего не успел рассмотреть: в лицо мне хлынули потоки воды, ударил свет фонарей.
- Э-э-э, шайтан, кончай ночевать! Мансур гости зовет шашлык кушать!
Наверху радостно загыгыкали.
Я привычно отошел к краю колодца и долго стоял, подняв вверх обе руки, пока их не обхватило ременной петлей.
К дому меня вели два хмурых бородача. За ними семенил Аманат с автоматом наизготовку. Над землею стелился дым. Волнами налетал незнакомый дурманящий запах. Под навесом накрывались столы. Играла громкая музыка. Веселые люди в папахах сгрудились в круг и бесшабашно плясали. В дальнем углу бесформенной кучей валялось оружие. Это меня почему-то заинтересовало.
Чтобы все как следует рассмотреть, я немного замедлил шаг. Реальность отозвалась ощутимым ударом в спину:
- Бежать задумал, шайтан? И не мечтай! У тебя нет ни единого шанса.
…Мансур сидел за столом в окружении верных людей. Мне тоже разрешили присесть. Это было тем более удивительно, что последний укол я мог бы перенести на ногах. Наверное, произошло привыкание.
- Я знаю, кто ты, - тихо сказал Мансур. – Все остальное неважно. Ты проживешь ровно столько, сколько будешь говорить правду. Ты слышишь, гяур? У тебя остается единственная надежда: на хорошую память.
Надежда! Это слово разорвало на куски мой сумрачный мир, осветило его изнутри. Надежда! - Так звали земную женщину, глаза которой я только что видел во сне. Кажется, в прошлой жизни она была моей матерью. Я вспомнил ее лицо: светло-серый печальный взгляд, синие крапинки, как веснушки, усыпавшие зрачки. Каждая из этих веснушек наливается горькой влагой. Все они, как ручьи в половодье, сливаются воедино и спадают с ресниц огромной слезой: «Ты должен вернуться, сынок!»
- Я постараюсь…
- Хоп! – повысил голос Мансур, обращаясь к своему окружению. Он сделал рукой повелительный жест, призывая всех замолчать, и снова взглянул на меня. - Ты что-то сказал, гяур?
Говорят, что не каждый мог выдержать этот взгляд: зрачки - как раздвоенный язычок встревоженной, мудрой и очень опасной змеи. В устоявшейся тишине было слышно его дыхание.
Вырывая из памяти забытые фразы, я с огромным трудом складывал их в предложения:
- Ты все знаешь. Я пришел, чтобы убить тебя. Потому что больше никто не сможет этого сделать.
За столом загалдели. Разъяренные взгляды, слова и слюни полетели в меня, как библейские камни.
- Ш-ш-айтан! (и шаги за спиной).
- Опасность, - безучастно сказал механический голос, живущий внутри меня, - первый уровень активирован.
Я, не глядя, вскинул правую руку, качнул корпусом влево (ведь Аманат – левша). Приклад автомата не успел изменить траекторию. Я схватил его за цевье, вырвал из рук своего вечного часового и небрежно отбросил в сторону. По высокой, крутой траектории Аманат шлепнулся на пол и тонко завыл.
- Черт бы меня побрал, – вклинился в действо кто-то усталый и озабоченный, - он реагирует! Прошел ответный сигнал…
Этот «кто-то» был хорошо слышен. Как будто бы он находился в соседней комнате. По-моему, в моей голове становится людно.
- Хоп! - Мансур протянул вперед растопыренную ладонь, кивнул подбородком на окружающих:
- Меня многие пытались убить. Честно скажу, это не так просто. Тебе придется перешагнуть через их жизни.
- Ты должен вернуться, сынок! – Свежий ветер надежды разорвал облака над встревоженной гладью моей застоявшейся памяти.
- Резервные цепи подключены, второй уровень активирован! - подавляя мысли и чувства, властно сказал механический голос. Я слышал его во сне, ночью и днем, но еще никогда он не был таким разговорчивым.
Мансур ждал. Через пару секунд пауза с моей стороны должна показаться ему слишком затянутой. Три, два, один – пора!
Я поймал его хищный взгляд и улыбнулся:
- В отношении остальных у меня не было никакого приказа. Умрет только тот, кто возьмет в руки оружие.
Лохматые брови взметнулись наверх и надолго спрятались под папахой. Горец захохотал, утирая обильные слезы рукавом старинной черкески. Ему вторило двенадцать луженых глоток. Не смеялся один Аманат. Люди холопского звания загодя чувствуют хорошую выволочку. Повизгивая, он полз к автомату.
- Я часто видел баранов, которые бьются рогами в ворота, - вымолвил Мансур, отдышавшись, – но только один из них заставляет меня смеяться.
- Работаем! Третий уровень активирован!
Давно я не чувствовал такой эйфории. Каждая клеточка тела дрожала от избытка энергии. Разум был чист и прозрачен.
Я робот. Я - сложный биологический комплекс из мяса, костей и крови, созданный для убийства. Все остальное - потом.
- Ты должен вернуться, сынок! (Принято как программа, отложено в память).
Комната, в которой я находился, виделась мне теперь совершенно другими глазами. Смех оборвался, сменился невнятным ропотом. Люди, сидящие за столом застыли, окаменели. Пространство вокруг меня стало густым и горячим.
Я подошел к Мансуру и пальцами правой руки ударил его в горло. Он умер прежде, чем успел удивиться. Бородатая голова, лишенная соприкосновения с позвоночником, медленно опрокинулась за спину. Ослепительно белая кость мраморный срез мяса и мышц, увязший в грудине, аккуратный кружочек гортани — все это еще не было испачкано кровью. Я снял с его пояса пару гранат – «фенечек», старинный кинжал с богато украшенной ручкой и заковылял к выходу. Поднял по пути автомат Аманата и, действуя им, как дубинкой, начал сшибать с ноги куски надоевшего гипса. Меня догоняли заплутавшие во времени звуки: треск разрывающейся под пальцами кожи, хруст деформированных мышц, хрящей, позвонков…
Я оглянулся. Аманат еще и не думал падать. В его изумленных глазах не погас свет.
- Ничего личного, - сказал я ему, - работа.
- Кр-р-расавчик!!!
Механический голос внутри меня наконец-то обрел эмоции. Это не удивительно. Ведь по резервным цепям мной управляет живой человек. Он еще до конца не продумал последовательность команд, а я уже выполнял следующую программу.
- Четыре шага до угла, - командует оператор, - первый бросок. Граната должна попасть в кучу с оружием.
- Выполнено.
- Красавчик! Вторую гранату бросаешь в окно той самой комнаты, из которой ты только что вышел.
- Фиг тебе! Я обещал.
- Ты должен так поступить!
- Ты должен вернуться…
Я уже возвращаюсь. Я люблю тебя, мама.
