Король сталкеров

Подкова

Дата: Среда, 13.07.2011, 20:01 | Сообщение # 1

Мастер объяснительных

Группа: Модераторы

Сообщений: 1095

Награды: 17

Статус: Offline

Король сталкеров

Глава 1

За бронированной дверью оружейного склада дозиметр замолчал. Зажглось аварийное освещение. На бетонном покрытии пола отразилась тусклая лампочка. Я выключил свой фонарь. Кругом чистота и порядок. Система очистки и вентиляции воздуха работает по армейскому основательно. Сюда не проникла даже мельчайшая радиоактивная пыль. Если бы все дома мертвого города имели такую защиту, его б до сих пор называли Высоцком.
Я бываю в этом отсеке, только в исключительных случаях. Сегодня как раз такой. Клиент попросил что-нибудь эксклюзивное. И дело не в том, что он хорошо платит. Деньги – всего лишь деньги и ничего больше. Главное – человек. Единственный человек на Прерии, которому я задолжал.
Экран персонального визора обозначился тусклым светом. «Вы вне сети» - констатировал механический голос. Наверное, кто-то извне хочет до меня докричаться. Ничего, пусть подождет.
Я вскрыл нужный ящик, не снимая со стеллажа. Руки скользнули по гладкой поверхности. Сквозь перчатки гермокостюма угадывались знакомые очертания. Да и с чем его спутаешь, утолщенный ствол ВССК «Выхлоп»? Я думаю, эта игрушка придется клиенту по вкусу. Снайперская специальная крупнокалиберная винтовка с интегральным глушителем – незаменимая вещь для охотника. Особенно на планете с неизученной флорой и фауной. Она с легкостью продырявит самую толстую шкуру и даже - бронированный лоб пакицета. «Выхлоп» – вещь довольно тяжелая и давно устаревшая. Но зато «готова к употреблению» без всяких там регистраций. К оружию прилагались четыре обоймы с патронами СЦ-130 калибра 12,7. Я сунул их в нагрудный карман. Запаянный цинк трогать не стал. В сторону отложил и мешочек из замши, в котором хранился прицел со старинной "цейсовской" оптикой. Надо будет – доставим вторым рейсом. Но за отдельную плату.
Над безжизненной улицей нависли кроны деревьев. Ломая асфальт, к небу рвалась трава. Этой район мною уже расчищен от последствий цунами. А дальше, к заливу, - сплошные завалы из обломков домов, деревьев, помятых машин, катеров, вездеходов и коптеров. Я люблю этот город, потому что он больше ничей. Брожу по ночам в паутинах безжизненных улиц. Это мой хлеб и крест.
На выходе из промышленной зоны визор ожил. Обозначились два неотвеченных вызова. Оба от младшенькой:
- Отец!.. ой!.. Евгений Иванович! Приходили от мистера Харда. У нас новый заказ.
Вот егоза! - Нужно будет ее, как следует, взгреть! От этой крамольной мысли мне стало не по себе. Ведь Лия, как я, подкидыш. Впрочем, взгреть все равно придется! Вроде девчонка детдомовская, а не может привыкнуть к порядку. Правило – есть правило, и в нем не должно быть никаких исключений. Я не «Шило», не «Шен», не «отец», а Евгений Иванович Шилов. И останусь им до конца, как бы это кому-то не нравилось. Ведь фамилия, имя и отчество – это единственное, что оставили мне родители.

Меня обнаружили в космопорту земного Плесецка – маленький орущий комочек, завернутый в стандартный детский пакет. Я был мокрым, голодным и очень несчастным. Но никто не спешил успокоить меня и накормить. Увидев оставленный без присмотра «предмет» люди хлынули из зала билетных касс, матерясь, и давя друг друга.
Шел первый год страшнейшего кризиса. Колоссальные инвестиции в освоение новых планет не спешили вернуться сверхприбылью. Финансовый рынок пал. Бунты, смуты и войны окутали старый мир. Слуги народа восстали против своих хозяев. От страха и безысходности люди убивали друг друга исподтишка. Взлетали на воздух дома, поезда, самолеты. Частенько бывало и так, что пакет с адской машинкой прятали в детской коляске.
О моем появлении на Земле мне часто потом рассказывала няня Альбина. Ее вызвали в космопорт, как дежурную по яслям-интернату, сразу после усиленного наряда полиции и машин экстренной помощи. До сих пор вспоминаю этот родной, ласковый голос. Закрою глаза – и, кажется, рядом она. Гладит теплой ладонью мой непокорный чуб и вроде как удвиляется:
- Я-то смотрю, а Женчик-то мой белугой ревит, ести просит, - с нажимом на круглое «о», рассыпает она горошины слов. - Ну, тут, как обычно быват, полиция да спецназ. Оне у нас первым бесом. Людей отвели подале. Кто внешностью не показался - тех мордой в сугроб. Двери-то в зал настежь пораскрывали. Холодно Женечке моему, он еще больше заходится. Сиверко поджимат, худовато мне в кацавейке, а сердце так и зашаило!

Из пакета меня достал робот-сапер. Потом, по порядку, все остальное имущество - бутылочку с молоком, три запасные пеленки, бумажный листок, на котором печатными буквами было написано: «Евгений Иванович Шилов».
Жизнь человека в то время еще ценилась. Людские ресурсы планеты таяли на глазах. Особенно это было заметно в странах восточного блока. Смертность чуть ли ни вдвое превышала рождаемость. Наряду с «естественной убылью», возрастали потоки космических эмигрантов. Наблюдался такой парадокс: чем хуже жилось на Земле – тем больше бюджетных средств выделялось правительствами по статье «освоение ближнего космоса». Миром было принято на ура российское «ноу хау». Списки на выселение составлялись теперь тайной полицией по общему принципу: «социально активных» разбавляли «инакомыслящими» в пропорции семь к одному. На одну только заштатную Прерию дважды выбрасывался колониальный десант – в среднем по десять тысяч в каждой волне.
Няня забрала меня к себе. Каких волокит это ей стоило – то одному Богу известно. Жила она с мужем в небольшом деревянном доме по набережной реки Соломбалка. Своих детей у них почему-то не было. Кроме меня, в семье проживало еще два иждивенца: пес Лобзик и кошка Анфиса.
Этот дом, небольшой деревянный эллинг и забранная камнем река – самые первые воспоминания моего счастливого детства. И еще сон. Я видел его столь часто, что помню в мельчайших подробностях.
Во сне я, усталый и взрослый, вхожу в небольшую прихожую. Откуда-то сверху падает рассеянный свет. Я снимаю пальто, водружаю его на вешалку, надеваю на ноги теплые, мягкие тапочки. Передо мной комната с высоким светлым окном. За ним – крыши домов, синяя гладь залива и высокая белая башня с красным огнем наверху. Приподнявшись на цыпочках, я закрываю форточку, потом подхожу и сажусь в большое удобное кресло, покрытое белым чехлом. В руках у меня газета. Я разворачиваю ее на первой странице…
Такой вот, удивительный сон. Никчемный и скучный для взрослого человека, мне он казался программой на будущее. «Когда вырастешь, станешь взрослым», - говорила няня Альбина, а мне представлялась комната с высоким, светлым окном…
Дядю Петю Зуйкова я уважал и немного побаивался. Помню его глаза – светлые, чистые, немного навыкате. С окончанием ледохода, он неделями пропадал на лоцвахте - проводил морские суда от приемного буя до Соломбальского рейда. В редкие отгульные дни отмыкал пудовый замок, заводил свой деревянный «карбас» и уходил на промысел. Зимой, когда поверхность реки сковывал толстый лед, дядя Петя пересаживался на снегоход. Грузил в небольшой прицеп пешню и большой деревянный молот, который называл почему-то «балдой». Все у него получалось весело, ловко и споро. В доме не переводилась треска, стерлядь, а иногда – и семужка. Даже читать он меня научил играючи, еще в пятилетнем возрасте. Наверное, чувствовал, что иначе нельзя – не успеет.
Беда в нашу семью заходила не торопясь, как положено полновластной хозяйке. Имелось у нее и обличье – тупая, слащавая морда дешевого робота серийного производства.
Потихоньку исчезли профессии грузчиков, продавцов, парикмахеров, медсестер, поваров. Эту работу теперь выполняли машины. В разных районах города возникали стихийные биржи труда. На государство надежды не было. Пособие по безработице выплачивали не всем. Только людям от сорока до шестидесяти, имевшим не менее пятнадцати лет трудового стажа. Считалось что те, кто моложе, могли обеспечить себя, завербовавшись на одну из открытых планет. А о тех, кто шагнул за «черту дожития», согласно Закона о Праве, должны были позаботиться дети.
Почему я это запомнил? Да потому, что кризис рынка труда вплотную коснулся нашей семьи. Первой свою работу потеряла няня Альбина. Кто-то кого-то, как водится, подсидел, дал взятку «на самый верх», и первой под сокращение попала она.
- Бог им судья! – сказал дядя Петя. – Ты, мать не переживай. Как-нить протянем свой век. Поднимем мальчонку, выучим. Слышь, ты? – он обратил на меня смеющийся взгляд. – Евгений Иванович Шилов! Чем пахана будешь кормить когда пахан стареньким станет?
- Водкой, треской и кулебяками! – лихо ответил я заученной фразой.
- Молодец! Сказ про Шиша осилил?
- Осилил!
- Обратно же, молодец! Ты, Евгений Иванович, в народную мудрость вникай. А компутеры от тебя не уйдут.
- Уж меня-то точно с места не стронут, - успокоил он няню Альбину. - Река – она ить живая. Я в нее с малолетства вхож. Все банки, все перекаты, все летучие отмели шкурой своей ощущаю. Какая машина осилит такое знание? И тебе, жонка, дело найдется. Надо будет соли поболе купить, бочек под турлук набондарить. Будешь треску заготавливать… впрок.
Наутро пропал Лобзик. Он жил во дворе, в деревянной будке. Не визжал, не лаял – увели вместе с цепью. Я нашел его шкуру с завернутой в нее головой на помойке, рядом с мусорным баком. Каштанового цвета глаза были плотно запорошены снегом.
Буквально на следующий день в магазинах подорожали хлеб, сахар и соль. По единственному государственному телеканалу выступал президент. От имени Народного Фронта он назвал эти меры вынужденными. «Экономика нашей страны, - повторял он каждые три часа, - тесно связана с мировым финансовым рынком. В связи с его глобальной депрессией, у нас не хватает средств даже на проведение очередных парламентских выборов». В конце он призвал граждан России отнестись ко всему «с пониманием». К тем же, кто будет «раскачивать ситуацию», будут приняты самые строгие меры.
Ночью в городе что-то горело, кто-то в кого-то стрелял. В нашем районе погас свет. Дядя Петя был на работе, а мы с няней Альбиной прятались в глубоком темном подвале. Я долго не мог уснуть. Под утро забылся на бочке с треской. Очнулся от крика. Сквозь вентиляционное окошко было хорошо видно, как около нашего эллинга двое оборванных дядек добивают ногами раненого полицейского. Потом, судя по звуку, прилетел вертолет, и с неба ударила длинная очередь. Все заволокло дымом.
Мы вылезли только к обеду – уж очень хотелось есть. Было сравнительно тихо. Выстрелы переместились куда-то к окраине города. Улицу заполонили люди в военной форме. Они врывались в дома, уводили мужчин. К нам тоже зашли трое – дверь оказалась не заперта.
- Где папка, щенок? – беззлобно спросил громила в черной маске и бронежилете.
- Я не щенок, а Евгений Иванович Шилов, - подумав, ответил я.
Дядьки захохотали:
- Быть тебе, парень, министром!
…Через день хоронили убитых. Их было много, особенно в нашем районе. Траурные мероприятия к ночи переросли в новые столкновения и погромы.
Людьми кто-то руководил. Они напали на местное подразделение МЧС, угнали оттуда несколько пожарных машин. Емкости для воды были тут же заполнены дизельным топливом с разграбленной автозаправочной станции. «Пожарки» с истошным воем носились по улицам города. Но действовали они по какому-то строго определенному плану и пускали тугие струи огня только в окна богатых особняков. Тех, кто пытался спастись от пожара и выбегал из дома на улицу, разрывала толпа.
Беспорядки то вспыхивали, то утихали. Так было до самой весны.
Дядя Петя дневал и ночевал на работе - охранял от погромщиков имущество лоцманской вахты. За это ему в два раза уменьшили жалование.
Как потом оказалось, последние два года он не просто работал, а натаскивал на результат компьютерную программу. Бесстрастные самописцы фиксировали каждое действие лоцмана: курсы, реверсы, перекладки руля. Все это сопоставлялось с показаниями лага и эхолота в текущих координатах. Специально запущенный спутник «Pilot-1» оптимизировал данные и осуществлял проводку десятка судов одновременно. Интенсивность движения на реке, естественно, выросла. Хозяин довольно потирал руки, а наш дядя Петя все больше оставался без дела. На его долю остались несколько проблемных участков разветвленного русла. Те, в основном, где были еще не достроены причальные линии. Впрочем, ему еще повезло. Других представителей этой, древнейшей на севере штучной профессии, сокращали без выходного пособия.
- Нешто так можно с рекой? – вздыхал дядя Петя ненастными вечерами. – Она ить отмстить может…
Так и случилось. В районе Житовой кошки река в половодье играет языками песка и запросто может сбросить один или два на фарватер. Такие места опытный лоцман проходит во время морского прилива, после того, как на них поработают плавучие земснаряды. Но «Pilot-1» в такие тонкости не вникал. И вообще он больше года не обновлялся. Считалось, что судоходный канал на реке – суть величина постоянная.
Первой попала в беду самоходная баржа. Она села на мель за несколько метров от моста через Северную Двину – основной транспортной магистрали, связывающей город Архангельск с космодромом Плесецк. Следовавший за ней танкер, груженый сырой нефтью, принял немного влево и увеличил ход. Он хотел без проблем обойти препятствие, но длинное тело баржи развернуло течением почти поперек русла. Последовал удар по касательной. Отброшенный в сторону нефтевоз прочно вписался в одну из несущих опор, вспыхнул и вскоре взорвался.
О последствиях той аварии долго судачили в городе. Удар был такой силы, что встречные потоки машин, слились воедино. В общей сложности, в одной только аварии на мосту пострадало больше тысячи человек.
Крайним во всем назначили нашего дядю Петю. Его обвинили в компьютерном взломе и порче чужого имущества. Якобы он, в личных корыстных целях, чтоб не попасть под новое сокращение, умышленно внес в программу «Pilot-1» недостоверные данные.
Обвинение целиком было высосано из пальца. Дядя Петя разбирался в компьютерном деле не больше меня. Все это понимали, и в первую очередь – следователь. Но кто-то там, на верху, требовал результат, и нужные показания были выбиты уже на следующий день.
Восемь лет исправительных работ на планете четвертого уровня, - гласил приговор. Впрочем, ни на какую планету дядю Петю, конечно же, не отправили - отпустили домой умирать.
Я еле узнал в этой развалине с распухшим лицом веселого и ловкого «пахана». Он сгорел за неполные две недели. Лежал и молчал. Перед смертью нашел меня тускнеющим взглядом, и шепотом произнес:
- Вырастешь – позаботься о ма-а-а…

Эх, дядя Петя, дядя Петя! Чем измерить мою благодарность тебе? Был бы ты жив – спал бы сейчас на кулебяках, а водку употреблял вместо компота. Вырос твой Евгений Иванович, заматерел. Была у меня мечта купить участок земли и построить свой дом. Есть такой! Потом появилась другая – стать владельцем большого острова. И это уже не вопрос: подобрал подходящий, да с покупкой не тороплюсь. Потому что хочу я сейчас обладать целой планетой и заселить ее хорошими человеками – такими как ты и мать.

все сообщения

Подкова

Дата: Среда, 19.10.2011, 20:16 | Сообщение # 2

Мастер объяснительных

Группа: Модераторы

Сообщений: 1095

Награды: 17

Статус: Offline

Глава 2

В промышленном секторе города у меня нет конкурентов. Люди лихой профессии обходят его стороной не столько из-за уровня радиации. Об этом проклятом месте ходит множество страшных историй. Загляните в пивной кабачок «Проба», поднесите стаканчик умудренному вином завсегдатаю. Он вам расскажет легенду о Черном Сталкере – вечном скитальце и грешнике.
В прошлой жизни звали его Исааком. Был он довольно зажиточным человеком, работал старшим диспетчером на АЭС и жил в элитном районе. Как это часто бывает у богачей, влюбился Исаак в юную дочь своего начальника и помутился у него разум. По первому слову своенравной красавицы зарезал он свою ставшую нелюбимой супругу и сына – грудного младенца. Трупы закопал во дворе, а сам ушел на работу. В ту же ночь, на смене Исаака и случилось землетрясение, эпицентр которого пришелся на красивый коттедж с башенками, где проживала его любовница. Когда космопорт вместе с питавшей его атомной станцией пали под ударом стихии, мало кто из жителей уцелел. Но только судьба хранила Черного Сталкера. Пощадили его и волны цунами, разрушительными потоками захлестнувшие южную оконечность материка, и даже смертельная радиация. Из жителей обреченного города остался тогда в живых каждый десятый. Побросав нажитое, люди бежали прочь из Высоцка. Исаак остался один. Господь дал ему бессмертие, но отнял покой. Годы согнули великого грешника, иссушили его разум. Ему втемяшилось в голову, что только собрав достаточное количество золота, он сможет купить себе прощение и покой. Вот уже сорок два года изможденный призрак Черного Сталкера бродит по мертвому городу, заходит в дома и квартиры. Все, что имеет хоть какую-то ценность, он тащит в свой кабинет на втором этаже разрушенной взрывом АЭС. И горе тому человеку, кто встретит его на своем пути.
Эту легенду я слышал несколько раз, в разных интерпретациях. Но сдается мне, что придумал ее папаша пройдохи Харда, чтобы отвадить людей от легкой, пусть и опасной, добычи. Прежде чем застолбить делянку, он обрубал хвосты. Ему это удалось отчасти потому, что семя упало в благодатную почву. И цунами, и техногенная катастрофа оставили в генетической памяти колонистов неизгладимый след.
Земля тогда ничем не помогла жителям Прерии. России было не до того. Мировой финансовый кризис отбросил ее на грань выживания. Люди Прерии бежали на восток неисследованного материка. Каждый порыв ветра, каждый сорвавшийся дождь несли за собой новые и новые смерти. Был холод, был голод, был мор, был невиданный рост преступности. И все это на фоне вседозволенности и полного беззакония. Убивали за еду, за одежду, за крышу над головой. Власть и оружие стали синонимами.
Говорят, старый Кристофер Хард был тоже из «серых волков», но, в отличии от других, это выходец из США имел на плечах трезвую голову. (Там, где власть валяется на земле, всегда находятся мистеры Харды). Он быстро подмял под себя конкурирующие группировки и железной рукой навел на планете порядок по образцу и подобию своей исторической родины. Людьми теперь руководили выборные шерифы с помощниками. Назначенных на избрание, избирали на назначение только с личного одобрения мистера Харда – теневого лидера нации. Сам старый Кристофер чурался публичности и с незапамятных пор пребывал в скромной, но многозначительной должности «мирового» судьи. Он даже жил на отшибе – в окрестностях старой столицы. – Стратегически правильное решение. Ведь только там мог добыть оружие сумасшедший, что захотел бы оспорить его теневую власть.
Но смельчаков не нашлось. Все было устроено так, что слово «Высоцк» перекликалось в сознании аборигенов с земной Колымой. А кто туда по доброй-то воле?! Ввиду отсутствия негров, суд линча на Прерии не прижился. Злодеев и прочих граждан, нарушивших букву закона, препровождали в распоряжение мирового судьи. А уж он, от душевных щедрот, впаривал и тем и другим реальные сроки исправительных и каторжных работ на зараженной радиацией территории.
Мистер Хард не был бы мистером Хардом, если б и здесь не смог извлечь для себя реальную выгоду. В системе исполнения наказаний действовала гибкая система скидок и бонусов. Каждый найденный рубль был приравнен к суткам отбытого срока. Добывшему к примеру, золотое кольцо, можно было рассчитывать на скидку в три месяца. Тому же, кто пытался такое кольцо утаить, срок увеличивался в такой же пропорции. Особо ценилось все, что могло стрелять. Говорят, заключенный, отыскавший оружейную комнату местной полиции, отсидел не больше недели из очень большого реального срока.

Время прошло. На Земле изменились реалии. Мировой финансовый кризис, железным катком прокатившийся по целому поколению, потихонечку схлынул. Пришла пора собирать камни. Россия подтянула штаны - в казне наконец-то зашевелилась копейка. Дальше – больше: взрывообразный промышленный рост с небывалым профицитом бюджета. Да таким, что сразу и не украсть! Это было так неожиданно, что политики новой волны даже не сразу сообразили как поступить. Наконец, порешили: не ломать вековых традиций и в точности копировать то, что делает «старший брат». По примеру Единой Америки, Россия вспомнила о колониях. В новую волну геологических изысканий попала и Прерия.
На восточном побережье материка вырос новый столичный город. Власть обросла атрибутами: гимном, флагом, тюрьмой. Заключенных уже не бросали в зону радиоактивного заражения. Земли вокруг Высоцка года четыре как пустовали. Наверное, потому я купил их по цене бросовой вещи. Речь поначалу шла только лишь об аренде промышленной зоны бывшей столицы.
Мировой судья был еще при делах, но уже перебрался в Ново-Плесецк, под присмотр лечащего врача. Свой диагноз он конечно же знал: лучевая болезнь. Слишком много бумажной наличности хранил старикан в своем несгораемом сейфе, слишком часто любил ее пересчитывать. А деньги – такая вещь, что они не всегда чисты перед совестью и счетчиком Гейгера.
Услышав от клерка о приходе странного посетителя, старый Кристофер почтил присутствием свой вечно пустующий кабинет и даже не торговался.
- Будешь платить триста рублей в год, если, конечно не крякнешь на исходе второго месяца, - сказал он, и цыкнул зубом. – А поскольку такие случаи там не редкость, деньги прошу вперед.
Я достал из кармана пачку кредиток – свой доход за последний рейс, отсчитал нужную сумму и бросил на стол:
- Заверните!
Наверное, я ему чем-то понравился. Хард долго расспрашивал, кто я, откуда и как оказался на Прерии.
Узнав, что я человек без роду, без племени, а здесь чуть более года, был поражен безмерно:
- Да?! А мне показалось, что мы когда-то встречались. Правда, это было давно.
Я молча пожал плечами.

В небогатом на события детстве я помню каждого человека. Чуть хуже друзей, чуть лучше – врагов. Со смертью отца их становилось все больше.
Первым явился господин Обертас – высокий улыбчивый человек со свинцовым взглядом покойника. Он назвался представителем мэрии по вопросам семейной политики, задал целую кучу невнятных вопросов и все о «процессе моего воспитания». Не сказав ничего путного, откланялся, оставив в моей душе очень неприятный осадок. На следующий день он заявился опять, а с собою привел вислозадую тетку в потертой леопардовой шубе.
Был вечер. Я замачивал в казане соленую рыбу. Няня Альбина стояла в прихожей и еще не сняла пальто. Она только что вернулась с «блошиного» рынка, где меняла на хлеб и муку оставшиеся в хозяйстве рыболовные сети отца. Самоходный карбас, деревянный эллинг и снегоход, ушли на покрытие судебных издержек, гонорар адвокату, организацию похорон.
- Вы опять к нам? – спросила няня Альбина, устало взглянув на незваных гостей, которые мне откровенно и сразу же не понравились.
- Ухоженный мальчик, - широко улыбнулась тетка, обнажив оба ряда крупных зубов, отливающих бронзой. – Разрешите пройти к столу? Мне нужно заполнить кое-какие бумаги.
- Это Слепцова Наталья Гавриловна, омбудсмен, - пояснил Обертас и вежливо кашлянул.
- Проходите, - мать безразлично пожала плечами. – Женечка, принеси тете стульчик.
- Женечка! – с новой силой засюсюкала омбудсменша. – А есть ли у Женечки паспорт здоровья?
По-моему, няня Альбина все поняла. Я увидел ее глаза. Их переполняло отчаяние.
- Рано ему в школу, - беспомощно оправдывалась она, - мальчику нет еще и шести.
- А прививки? – подал голос господин Обертас. – Из поликлиники нам сообщили, что вами не сделано еще ни одной прививки!
Сердчишко мое сжалось в комок. Оно уже осознало весь ужас происходящего.
Ювеналка!!! - во времена моего детства это страшное слово прочно вошло в обиход. Агентства, желающие поживиться на «коммерческом усыновлении» здоровеньких русских детишек наводнили страну, и уже обрели правовую базу – нормативные документы, лежащие в основе функционирования этого криминального бизнеса. Система карательных органов получила полное право изымать любого ребенка из любой, даже самой благополучной семьи. Поводов для изъятия было более чем достаточно: непосещение матерью детской молочной кухни, отказ от прививок, аварийное состояние жилья, ремонт в доме, наличие в квартире домашних животных,
несвоевременное прохождение врачей в поликлинике, отсутствие детских игрушек, нахождение ребенка на кухне во время приготовления пищи, и т.д. и т.п.
- Вы позволите заглянуть в холодильник? – наседала на мать Наталья Гавриловна. - Хочу убедиться, есть ли там молоко?
Мои руки одеревенели. Я выронил тяжелую дубовую табуретку и с грохотом шлепнулся на пол. Все замолчали.
- А-а-а!!! – заорал я, закатывая глаза, и задергался, засучил по струганным доскам стоптанной обувью.
- Что с ним?! – встревожился господин Обертас.
- Бож-же ж мой! – няня Альбина упала передо мной на колени, серея лицом, - да помогите же кто-нибудь! Ноги, ноги держите!!!
Ей никто не ответил. Всколыхнув занавески, по комнате пробежал сквознячок, в прихожей захлопнулась оббитая кожезаменителем дверь. Незваные гости ушли, в спешке забыв на столе недописанный акт. Когда их шаги заскрипели по снежному насту, я прекратил истерику и прошептал:
- Пусти меня, мама. Я очень устал и очень хочу есть.
Няня Альбина опешила. Она долго и недоверчиво смотрела в мои глаза, наконец, строго спросила:
- Ты разве не знаешь, что обманывать нехорошо? - и все же не выдержала, рассмеялась, - ах ты ж, мой поросенок!
Это был самый последний день моего безмятежного детства. Мы ужинали без хлеба. За морозным узором, размазанным по стеклу, хмурилось беззвездное небо. Нагнетая тревогу, размеренно тикали ходики. Только старая кошка Анфиса была, как всегда, вальяжна и безмятежна.
Я судорожно сглотнул, сказал, будто бросился в омут:
- Этот дядька в покое нас не оставит. Няня Альбина, отдай меня в тот интернат, где раньше сама работала. Ты будешь меня навещать, а я…
Мать тихо охнула и вдруг зарыдала навзрыд.

С неделю она «наводила мосты», восстанавливала старые связи. Нашлись добрые люди: вспомнили, помогли. Персональный компьютер и основы начального программирования мне помогал осваивать дядя Сережа Трапезников – сослуживец и друг отца. Я успехом прошел медкомиссию, сделал набор нужных прививок. Мое поступление было делом почти решенным, но вмешался господин случай. В интернате прорвало канализационные трубы, и собеседование было перенесено в здание городской мэрии. Пользуясь случаем, председательствовал на нем тот самый господин Обертас.
Меня он узнал сразу. Пока остальные дяди и тети задавали простенькие вопросы, он, молча, вертел в руках мой паспорт здоровья. Штудировать там, собственно говоря, было нечего. Обложка зеленого цвета с водяными знаками «А1» на каждой странице не давали повода для разночтений.
Когда подбивались итоги, председательствующий первым попросил слова. Начал он как истинный управленец:
- В условиях мирового финансового кризиса основным приоритетом нашего государства по-прежнему является защита материнства и детства, забота о подрастающем поколении. Как сказал Федор Иванович Достоевский…
Его внимательно слушали. Кое-кто даже записывал.
Речь Обертаса плавно скользила по накатанной колее. От насущных вопросов внешней политики последовал переход к проблемам и трудностям в освоении ближнего космоса.
- Кадры решают все! – сказал он и сделал долгую паузу для того, чтобы посмотреть на меня. – Поэтому к подбору и расстановке кадров мы должны подходить очень рачительно.
У меня засосало под ложечкой.
- Перед нами будущее Великой России! – с надрывом сказал председательствующий. - Каким оно будет, зависит от нас с вами. Здесь и сейчас. Не мною отмечено, что существующая система допризывной подготовки молодежи не отвечает современным требованиям. Это зависит от множества факторов, но в первую очередь - от слабого состояние здоровья человеческого материала. Физическое развитие девяноста процентов будущих защитников Родины не соответствует требованиям армейской службы. И эта скорбная цифра становится все больше и больше. Отсюда конкретный вопрос: кто из вас обратил внимание на паспорт здоровья Евгения Шилова? А1, допуск зеленый - это же уникальный ребенок!
Члены комиссии сконфуженно промолчали.
- В общем, так, - подытожил господин Обертас, - я только что позвонил в Плесецк, руководству кадетского корпуса военно-космических сил. За новым воспитанником скоро придет машина.
Няня Альбина ждала меня в коридоре. Я прошествовал мимо нее в сопровождении огромного дядьки в поношенном камуфляжном костюме. Нам даже не позволили попрощаться.
Всю дорогу мой конвоир молчал, прятал горло в неуставной шерстяной шарф. Единственный раз, когда проезжали мост, как-то странно спросил:
- Чке… чке-е-е… чке-е-э-э… ку-гук-к! Тебя как зовут?
Я еще и не думал смеяться, а уже получил затрещину.
- Чке-э-э-э!!! - угрожающе протянул провожатый.
- Евгений Иванович Шилов! – выпалил я.
Вот так мы и познакомились с начальником нашего бурсацкого карцера, дважды героем, старшим прапорщиком спецназа военно-космических войск России Иваном Петровичем Григоренко по кличке «Кугук».
Сдавая меня с рук на руки командиру нулевой роты, он был немногословен:
- Чке-е-е… чке-э-э… Шен!
- Следуй за мной, Шен, - хорошо поставленным голосом скомандовал рыжий капитан-лейтенант.
Интересно, кому это он?
В поисках неизвестного Шена я оглянулся и застыл в восхищении. Мозаичный пол огромного холла был выполнен в виде карты звездного неба. На черном граните – вкрапления хрусталя. Волны мягкого света падали с высокого потолка, придавая туманностям и созвездиям таинственность глубины.
Шагнув на Большую Медведицу, капитан-лейтенант сначала замедлил шаг, потом повернулся всем корпусом:
- Я что-то не понял, Шен, - сказал он, краснея лицом, - ты что, до вечерней поверки собираешься здесь стоять?
Под пристальным взглядом прозрачных глаз мне стало не по себе. Я неловко потоптался на месте, несколько раз обернулся, но все-таки решил уточнить:
- Вы это, дяденька, мне?
- Тебе. А кому же еще?
- Вы, наверное, с кем-то меня перепутали. Я не Шен, а Евгений Иванович Шилов.
Правая бровь на лице капитан-лейтенанта медленно приподнялась и застыла на месте, как будто ее заклинило. Он потрогал себя за кадык, несколько раз глубоко вздохнул, но все же вернулся, чтобы взять меня за руку:
- Пойдем-ка со мной… Евгений Иванович Шилов, - проскрипел он холодным металлическим голосом.
Это был не робот, а человек, но не видел я в нем ни капельки доброты. Сама постановка фразы, и тон, которым она была сказана, сулили мне в будущем очень большие проблемы.

Сообщение отредактировал Подкова - Суббота, 14.01.2012, 16:49

все сообщения