Чудотворный образ Владимирской Божией Матери

Прославленная чудотворениями икона Владимирской Богоматери, по древнему преданию, изображена еще при жизни Богоматери списателем деяний апостольских, евангелистом Лукой, в честь коего основана была в XIV в. в Италии живописная школа, или братство, занимавшееся преимущественно изображением лика Пресвятой Девы и передавшее нам несколько ее икон.

Из Царьграда святыня сия привезена в Киев вместе с Пирогощею, а оттуда в 1154 г. во Владимир на Клязьме великим князем Андреем Боголюбским, который, по сказанию «Русского временника», «вкова в ню боле 30 гривен золота, кроме серебра и дорогаго камения и женчюга, и постави ю в церкви своей в Володимери». От пребывания своего в этой столице великих князей икона получила название Владимирской. Перенесение ее в Москву при великом князе Василии Дмитриевиче 26 августа 1395 г. ознаменовано спасением престольного града от нашествия Тамерлана. Хан монгольский, устрашенный дивным видением, внезапно обратился в бегство в тот самый день, как жители московские встретили на Кучковом поле эту заветную святыню с восклицаниями: «Матерь Божия! спаси землю Русскую!». С водворением в Москве святой предстательницы Владимирского великого княжения, московские державцы уже возводимы были на престол не во владимирском, но в московском Успенском соборе у златых врат. Как сие достопамятное и чудесное событие, так равно избавление Москвы предстательством Богоматери от нашествия Ахметова в 1480 г., отечественная церковь празднует крестными ходами 26 августа и 23 июня. Самое поновление ее иконы Всероссийским митрополитом Симоном в 1514 г. торжествуется церковью 21 мая.

С XVI в. икона Владимирской Богоматери почиталась в Москве главной, иногда называема была Одигитрией (греч. — «путеводительница»); по водворению ее в Успенском соборе первопрестольный храм стал именоваться Домом Пресвятой Богородицы. Во время 19-месячного пребывания в Московском Кремле поляков, не щадивших святыни, она чудесно сохранена архиепископом Галасунским Арсением, и, по очищении города от врагов, вынесена была в сретение русским дружинам, которые не чаяли ее увидеть. Так, судьбы Москвы связаны с чудотворным образом Богоматери, который был залогом спасения и благоденствия России, свидетелем обетов царей, святителей и народа! Для убеждения Бориса Годунова принять хоругви царства, эта земская святыня принесена была к нему в Новодевичий монастырь патриархом Иовом; перед ней павши ниц, Борис воскликнул со слезами: «О, Матерь Божия! что виною твоего подвига? Сохрани, сохрани меня под сению крова твоего!». Пред ней святитель благословил его на государство Московское и всей России. При избрании святителей, в киот ее на пелену полагаемы были в панагии запечатанные жребии и, после молебна, вынутые распечатывались царем, который объявлял освященному Собору и народу имя избранного. По свержении Годуновых, когда клевреты Отрепьева в Успенском соборе дерзновенно сорвали святительское облачение с патриарха Иова, тогда Иерарх, сняв сам с себя панагию, положил у образа Владимирской Богоматери, где она была на него возложена при посвящении. Никон Патриарх у киота ее поставил свой архипастырский жезл, когда добровольно отрекся от своего престола.
Этот памятник апостольских времен пребывает в первопрестольном храме Москвы пятое уже столетие и только при нашествии Наполеона в 1812 г. увозим был во Владимир, как бы для того, чтобы посетить и охранить прежнюю свою обитель.
Художественное значение иконы не менее важно, как и историческое, по самому художнику-евангелисту, коему приписывает ее древнее предание, так и по стилю и искусству украшений, состоящих из предметов ваяния, сканной и чеканной работы.

Сочинитель «Степенной книги», Всероссийский митрополит Афанасий, поновлявший св. икону в 1566 г., сообщает нам ее описание в следующих словах: «Апостол Лука изящне видение тоя и прочая подобия начерта во образ возраста средниа меры: святое и благодатное лице ея мало окружиа, продолжающийся нос достосладостне лежащь на десно, при близ пречестнаго лица Превечнаго ея Младенца; персты же Богоприемных ея рук тонкостью истончены».

Так как доличное, или драпировка, на образе закрыто окладом, а лицевое письмо слюдой, то, не касаясь рисунка и колорита, мы представим здесь для сличения с настоящим ее видом древнее, замечательное по содержанию и техническому языку описание украшений, сделанное в 1627 г. по указу патриарха Филарета Никитича:
«Образ Пречистыя Богородицы Владимирския, писмо Евангелиста Луки, в киоте, киот обложен серебром 3 затворы, а на затворех образ Благовещение Пресвятыя Богородицы, да Евангелисты серебрены тощие, да на киоте крест серебрен волачной в яблоке, да у Пречистыя Богородицы другой серебрен киот обложен серебром, оклад басменной, две шамейки да два пробоя серебрены литые, вверху киота шесть городов золоты, а в них тридцать пять яхонтов лазоревых, два изумруда, да шесть лалов, около лалов низано жемчугом в одну прядь два камени зелены плохие, семь винис и червцов, камень хрусталь, все в золотых гнездах, около городов низано жемчугом в одну прядь, на городех же на закрепках двадцать жемчуги. Образ Пречистыя Богородицы оплечье и венец и коруна и по полям двенадцать праздников золотых, и меж праздников по полям обложено золотом же сканью с финифтом, а около венцов и образа Пречистыя Богородицы и праздников низано крупным жемчугом в одну прядь, а в прежней росписи оклад и венцы и репьи написаны серебрены. В венце над главою яхонт лазорев большой, да шесть яхонтов лазоревых, три обнизаны жемчугом в одну прядь, лал большой да лал невелик обнизан жемчугом и одну прядь, три изумруда обнизаны жемчугом в одну прядь, все в золотых гнездех; да три репья больших золотых, а в них середи репьев три лала больших: середней лал обнизан жемчугом в одну прядь, да два лала малые, девять яхонтов лазоревых в золотых гнездех, да на тех же репьях сорок четыре зерна гурмицких больших и середних на спнях репей золот, в нем камень юга около гнезда в облизи пятнадцать зерен гурмицких да на спнях четыре зерна гурмицких да в коруне двадцать один яхонт лазоревы, два изумруда, лал тунпас, двадцать пять раковин, да промеж городов корунных двадцать четыре лалика маленьких и те все каменья и раковины в золотых гнездех, а около городов и около венца по обе стороны обнизано жемчугом крупным в одну прядь. Поднизь у Пречистыя Богородицы низано большим жемчугом, а в ней двадцать семь яхонтов лазоревых, да четыре лала, да тридцать три зерна гурмицких, висячих на нитях. На правом оплечье яхонт лазорев большой в гнезде в золотом, над ним репей золот, в репье яхонт лазорев, около его в обнизи девятнадцать зерен гурмицких, да четыре лала, да четыре зерна гурмицких на спнях, пониже подписи гнездо сканное золото, а в нем изумруд, да тридцать три зерна гурмицких на спнях. На подписях на закрепках восемь зерен гурмицких на спнях. На левом оплечье репей золот, а в нем яхонт лазорев, да четыре лала около яхонта в обнизи, осмнадцать зерен гурмицких, да четыре зерна на спнях. Пониже репья гнездо золотое сканное, а в нем изумруд, да четыре зерна на спнях».

В числе прикладов и провесок к образу, вероятно, большей частью обетных, в описи значатся: 1) ожерелье прикладу царя Михаила Федоровича, низанное крупным жемчугом с 5 яхонтами, 11 изумрудами и 11 лалами в золотых гнездах; 2) золотых цат 6, панагий 4, крестов 16, с жемчугами и драгоценными каменьями, сверх того, рясы и серьги, 152 золотых угорских и московских, 4 золотых двойных угорских, новгородка золотая и серебрена золочена. Все сие составляло богатое и разнообразное украшение св. иконы, но когда Петр I указом 24 апреля 1722 г. повелел снять с икон привески и доставить их в св. Синод для разбора, «что в них старое и куриозное», тогда она лишилась большей части своих узорочий. Золотая риза на Богоматери устроена по указу Никона Патриарха 1658 г. золотых дел мастером Петром Ивановым; но на полях остался древний сканный оклад. Между двумя дробницами в круге изображены сканью греческие слова, кои свидетельствуют, что дело это греческое.

Точный снимок с этого образа в золотом окладе, сделанный Всероссийским митрополитом Симоном, хранится в приделе св. апостолов Петра и Павла в Успенском соборе. Из устава московских патриархов видно, что в ненастное время сию икону носили в крестном ходу, вместо подлинной, как это случилось в 1687 г.

Согласно летописному сообщению, в 1155 Андрей Боголюбский унес ее с собою во Владимиро-Суздальское княжество, где она хранилась в построенном им Успенском соборе и где она стала почитаться как чудотворная Владимирская. В 1160-е гг. было составлено первое сказание о чудесах иконы (исцеления людей от болезней, помощь Андрею Боголюбскому и его приближенным). В 1395 во время нашествия на Русь татар под предводительством Тимура Владимирскую икону принесли в Москву для моления о покровительстве и спасении города. На месте встречи (сретения) иконы в Москве был основан Сретенский монастырь. Через несколько лет после чудесного избавления Москвы от разорения была составлена повесть об этом событии, в которой Владимирская икона была соотнесена с прославленной византийской Одигитрией, благодаря чему с ней связали сказание о евангелисте Луке, написавшем прижизненный образ Богородицы с младенцем Христом. На протяжении 15 в. икону неоднократно возвращали во Владимир; окончательное перенесение ее в Москву, в новый Успенский собор (1475-79), произошло 23 июня 1480. В 16 в. в царствование Ивана Грозного, почитание Владимирской иконы достигло своего апогея. Под руководством митрополита Макария была составлена серия сказаний о чудесах Богоматери Владимирской, большинство из которых вошло в главное литературно-историческое сочинение 16 в., т. н. Степенную книгу царского родословия.

Образ Иоасафовской Божией Матери (хранится в московском Архангельском соборе)

Под именем Иоасафовской Богоматери известен в московском Архангельском соборе аналойный восьмилистовой образ Богоматери, писанный греческим пошибом на липовой доске с выемкой. Судя по рисунку и колориту, он писан в России: и твердостью одного, и плавкостью другого близко подходит к стилю школы Рублева. Лицо Богоматери более круглое, чем продолговатое, без костоватости, но с отживкой; выражение его более мрачное, чем умильное; нос маленький, тонкий, глаза без слезников, кои появляются на иконах с XVI в. Доличное охряного цвета, без иконопи, между тем как доличное у Спасителя — с золотыми гвентами. На челе и на персях у Богоматери три звезды, знаменующие Ее девство до Рождества, в Рождестве и по Рождестве.
Украшения иконы замечательны искусством и богатством. Поля ее, или светы, покрыты золотым сканным с финифтью окладом; венец на Богоматери золотой с городками, гривной и тремя цатами, к ней привешенными. Те и другие усеяны драгоценными каменьями, по большей части не граненными. На Спасителе такой же венец с городками.

На золотых дробницах по полям образа наведены чернью лики: Пресвятой Троицы, св. Иоанна Предтечи, Архангела Гавриила, Николая Чудотворца, св. Василия Парийского, Федора Стратилата, Иоанна Лествичника, преподобного Сергия и Анастасии Римлянины.

Так как, по древнему обычаю на Руси, на св. иконах нередко изображались святые, тезоименитые членам какой-нибудь фамилии, то и в святых на иконе Иоасафовской Богоматери, вероятно, увековечены имена семейства, владетеля ее; ибо здесь находим святых Иоанна Предтечу, Федора Стратилата и Анастасию Римлянину, соименных царю Иоанну Васильевичу, царице Анастасии Романовне и царевичу Федору. Если бы икона устроена была царем Федором Алексеевичем, коему присваивается описью этот образ, то, наверное, на дробницах изображены были бы святые, тезо-именитые его родителю и одной из его супруг, Агафье или Марфе. Вероятнее же, эта икона была молебная, комнатная, и перешла ему в благословение от родителя, а в собор поступила, может быть, по смерти его, как надгробная, выносная.

Что же касается до названия иконы Иоасафовской, то в числе явлений от икон Богоматери такой не встречается. А поскольку патриархи московские при вступлении своем на святительский престол имели обыкновение подносить царю св. иконы в благословение, то или Иоасаф I поднес ее царю Михаилу Федоровичу, или Иоасаф II — царю Алексею Михайловичу, от коего она могла поступить в наследство сыну его и преемнику
Федору под именем «Иоасафовской».

Святая икона Одигитрии Смоленской Богоматери (хранится в московском Архангельском соборе)

Икона Богоматери Одигитрии, местная в верхнем приделе Благовещенского собора, в честь собора Архистратига Гавриила; высотой она 1 аршин, шириной 13 вершков. Судя по рисунку и колориту, пошиб ее московских царских иконописцев. Умильное лицо Богоматери продолговатее и юнее, чем на других иконах, здесь изображенных; на челе и на правом плече ее две звезды, третья закрыта Спасителем, коего она держит на руках. У Предвечного Младенца одна рука благословляющая, в другой книжный свиток. Поля и светы иконы обложены серебряным басменным окладом, какой уцелел на всем иконостасе от хищения неприятелей в 1812 г. Венцы на Богоматери и Спасителе чеканные серебряные, золоченые, с самоцветными каменьями. В описи Благовещенского собора, сделанной по указу царя Федора Алексеевича в 1680 г., эта икона значится в числе местных главного престола; с нее там находятся два списка, один с чудесами позади левого столпа. По указанию описи, она была в серебряном вызолоченном окладе с чеканными цатами, с убрусом и ожерельем жемчужным; сверх того, украшена лазоревыми яхонтами, суровиками и бирюзами в венцах и гнездах. Около образа были написаны двадцать четыре праздника Господских и Богородичных.

Эта икона есть точный список со Смоленского чудотворного образа Богоматери Одигитрии, который, по преданию, есть первонаписанный евангелистом Лукой. В 1404 г. принесенный в Москву последним князем Смоленским Юрием Святославичем, он поставлен был в Благовещенском соборе на правой стороне от царских врат на поклоне. Через полвека святыня сия ходатайством епископа Мисаила и граждан смоленских возвращена была в свою отчизну. Великий князь Василий Темный со святителем Ионой провожал ее до самого Дорогомилова, и в память сего события учрежден 28 июля крестный ход в основанный им Новодевичий монастырь. По отпуске сего образа, великий князь, как гласит летопись, «повеле ину в тоя место писати, снем меру с нее и образ назнаменова». С того времени начали распространяться в Московском государстве списки с Одигитрии.

Когда ужасный пожар 1547 г. истребил в соборах и церквях кремлевских множество св. икон, тогда, вероятно, не сохранился и древнейший список с образа Смоленской Богоматери; но судьба его подлинника связана была с судьбами Москвы и Смоленска. По присоединении последнего к первой, чудотворная икона Одигитрии снова принесена была архиепископом Варсонофием Еропкиным в столицу России для поновления в 1669 г. По всей вероятности, при этом случае сделан был описываемый нами снимок. Когда Смоленск взят был Наполеоном, тогда заветная святыня, сопутствовавшая русскому воинству, снова посетила Москву, обреченную в то время на жертву за Россию.

Образ святых Макариев Египетского и Александрийского

Образ святых Макариев Египетского и Александрийского, по преуспеянию их в преподобии истины названных преподобными, замечателен древностью и особенностью своего пошиба, или стиля. Наследственное предание выдает сию икону за произведение кисти знаменитого Андрея Рублева.

Рисунок и колорит или, лучше сказать, раскраска, сходны с византийскими первообразами и отчасти с «Подлинниками» разных редакций, из коих в Поморском так описываются приметы сих Египетских пустынников IV в.: «Подобием сед, брада доле Богословля, в клобуке, или в патрахили, в шуей руце свиток. Макарий Египтянин презвитер бысть Александрийский, сед, брада доле Иоанна Богослова, в клобуке, ризы преподобничи, испод дичь санкир, в левой руке свиток, а правая проста. Макарий Александрийский образ имея на крутех, космы редки, точию на устнах имея к концу о браде, кожеи его яко слонова подобитися от студени и зноя». Другой «Подлинник» пишет о нем: «Сед, весь наг, оброс власы, власы главные до плечь, косами лежат по плечам, брада долга по колени, а от колен два косма повились до земля, руки держит к сердцу».

Руководствуясь такими «Подлинниками», которые заимствованы от греков и дополнялись русскими статьями, иконописцы наши писали образа. Между отечественными зографами в конце XIV и в начале XV в. славился Андрей Рублев. «Стоглав», признав иконы Рублева образцовыми, указывает зографам: «Писати живописцом иконы с древних образцов, как Греческие иконописцы писали и как писал Андрей Рублев и прочии пресловутыи живописцы». У него были ученики и подражатели. От сего многие образа, писанные в подражание ему, слывут образами Рублева и высоко ценятся любителями древностей.

Предшественниками Рублева на поприще иконописного художества были первосвятитель Московский Петр, Гойтан и многие другие, а современниками и сотрудниками Феофан Гречин, Симеон Черный, старец Прохор с Городца, Игнатий, Кнаш и Даниил Черный. Рублев занимался не только иконным, но и стенным письмом. В 1405 г. он расписывал церковь Благовещения на Государевом дворе, в 1408 г. — Успенский собор во Владимире, Троицкий собор в Троице-Сергиевом монастыре в 1423 г., но фрески сии не сохранились до наших времен. На одной из миниатюр рукописного жития преподобного Сергия, хранящегося в Троицкой лавре, виден Рублев, пишущий икону. «Степенная книга» упоминает о чудной иконе «Деисус» письма Рублева в Благовещенском соборе, сгоревшей в 1547 г. Как в Троицкой лавре, так и в Саввино-Сторожевском монастыре некоторые иконы слывут принадлежащими кисти Рублева. На присваиваемых сему изографу иконах нет современных ему надписей, но есть позднейшие, основанные на изустном предании. К этому числу относится и описываемая нами древняя икона двух св. Макариев.

Андрей Рублев, перед кончиной своей облекшийся в монашеский образ с сотрудником и спостником Даниилом, погребен в той самой церкви Андроникова монастыря, которую он расписывал. Старинные рукописные «Святцы» именуют их преподобными отцами и славными иконописцами. Звание и родина Рублева неизвестны, но можно предполагать, что он пскович. А так как это храмовое художество считалось почетным, и художники наравне с царским синклитом и прочими благородными пользовались уважением, то, может статься, и Рублев был боярским сыном, ибо в числе послов из Пскова к Иоанну III в 1486 г. был боярин Андрей Семенович Рублев. Кроме того, Москва заимствовала из Пскова зодчих, строивших соборы: Благовещенский в Москве и Троицкий в Сергиевой обители. Рублев украсил сии здания стенописью.

Как из этого образа, так и из других, известных под именем «Рублевых», можно судить о рисунке и раскраске в школе его, запечатленной характером византийского и корсунского стиля. При своей неправильности сильный и твердый его рисунок выказывается в редких чертах, колорит же вообще единообразен и мрачен, но плавок и плотен: тот и другой строго подчинены идее. Отчетливость, тонкость и чистота отделки свидетельствуют об искусстве и ловкости приемов, а точное согласование изображаемых лиц с преданиями Православной церкви обнаруживает в художнике основательное знание ее учения и древностей. Св. Иосиф Волоколамский говорит, что Андрей Рублев так «преуспел в божественной любви, что ум его всегда обращен был к небесному и от видимаго изображения Христа Владыки и Его Пречистой Матери возводил ум свой к небесному».

Образ Донской Богоматери

Местный образ Донской Богоматери в московском Благовещенском соборе достопамятен не одной древностью письма, но и знаменит в отечественной истории воспоминаниями и чудесами.

Высотой он 1 аршин и 3 1/2 вершка, шириной 15 вершков. На одной стороне его изображен лик Богоматери с Предвечным Младенцем, на другой — Успение Пречистой Девы. Из сего можно заключить, что эта икона, утвержденная на древке, была или запрестольной, или служила воинской хоругвью.

Так как обратная сторона иконы закрыта, то мы осмотрим только главную, открытую. Образ Богоматери писан под влиянием византийского стиля; рисунок, ограниченный редкими чертами, строг, отчетлив и верен преданию; колорит от преобладания санкира темный, но плавкий; в лицах заметна отживка, или блики, на высоких местах, а в доличном — подводы под краску и гвенты. Разительную противоположность в стиле составляют написанные вокруг образа на досках, миниатюрно, поясные изображения восемнадцати праматерей с соответствующими им изречениями из Св. Писания: Евы, Сарры, Ревекки, Лии, Рахили, Раввы, Деборы, Иаили, Анны, Руфи, Есфири, Иудифи, Ависанны, Суматянины, Сусанны, Тарефтанины, Авигеи, Мариамны. Такие произведения фламандской школы относятся к началу XVIII в., когда западный стиль вошел в употребление на Москве и нередко заменял византийский, усвоенный себе Православной церковью и освященный многовековой давностью.

Благоговение русских государей к этому чудотворному образу издревле украшало его разными драгоценностями, которые сделались добычей поляков при нашествии их на Москву в начале XVII в.; потом он вновь облечен был в прежнюю лепоту усердием царственного дома Романовых. Из переписных Благовещенского собора книг 1680 и 1681 гг. видно, что икона Донской Богоматери украшена была золотым окладом с золотыми на нем плащами, на коих наведены чернью двенадцать господских праздников; сверх того, на ней были жемчужное ожерелье, древние золотые кресты, панагии, серьги и цаты, вероятно, приклады царские, отобранные в Святейший синод по указу Петра I 20 апреля 1722 г. Она стояла тогда в затворном киоте у Царских дверей. По описанию 1792 г., золотой оклад на ней весил 26 ф.; одного жемчугу было 2 ф. 75 золотн. В 1812 г. похищены неприятелями золотая риза и большая часть драгоценностей иконы, но уцелела от них на полях ее золотая рама в 12 ф., которую они почли за медную. Следы неудачного испытания металла видны еще на этой раме. Прежняя риза заменена теперь новой с венцом, убранным изумрудами, алмазами и розами.

Наименование иконы Богородичной Донскою производится преданием от того, что донцы поднесли ее великому князю Дмитрию Донскому, когда он шел ратью на Мамая; она была его спутницей в Куликовской битве. Донской, после победы своей, поставил в коломенском Успенском соборе этот образ, пред коим царь Иоанн Васильевич там молился во время похода своего на Казань. Вероятно, не прежде, чем по завоевании Казанского царства, сия заветная святыня перенесена в Благовещенский собор, вновь сооруженный в 1483 г. и обгоревший снаружи и внутри в 1547 г. Перед нею патриарх Иов нарек на царство Бориса Годунова. При нашествии на Москву крымского хана Казы-Гирея она стояла в обозе на Воробьевом поле, где в память победы, приписанной ходатайству Богоматери, основан был Донской монастырь и учрежден 19 августа крестный ход, в коем прежде носили икону Донской Богоматери из Благовещенского собора в Донской монастырь. Точный с нее список оставлен в монастыре, а подлинник в ряду местных образов Царского храма.

Образ Ризположения, писанный при царе Михаиле Федоровиче (хранится в московском Успенском соборе)

Сходный по стилю своему с Каппониевыми святцами и с иконами, писанными в XVII в. обществом Строгановских зографов, этот образ примечателен и по своему содержанию.

Персидский шах Аббас, в удостоверение дружественного расположения своего к царю Михаилу Федоровичу, прислал к нему между прочими дарами с грузином Урусамбеком, 11 марта 1625 г., часть ризы Господней в золотом ковчеге, украшенном драгоценными камнями. В грамоте своей шах извещал, что по завоевании Грузии святыню сию нашел в Митрополичьей ризнице.
Хотя патриарх Филарет и принял с радостью это священное сокровище, но поскольку оно шло от неверного царя, то и совещался с державным своим сыном о том, можно ли слово неверных принять без истинного свидетельства. Потом Филарет с освященным Собором приступил к освидетельствованию. В ковчеге найдена, как значится в окружной грамоте, «часть ризы в длину и поперек пяди, полотняна, кабы красновата, походила на мели, или будет в давных летех лице изменила, а ткана во льну». В Москве тогда пребывали Иерусалимский патриарх Феофан, поставивший Филарета в патриархи, а с ним греческие старцы Нектарий и Иоанникий. Московский первосвятитель и обратился к ним с вопросами о ризе Господней. Нектарий отвечал, что он видел сам эту святыню в Грузии в церкви, называемой Илета, и от тамошнего духовенства слышал, что она некогда принесена туда воином, бывшим в Иерусалиме при распятии Иисуса Христа, и ознаменована многими чудесами. Слова Нектария подтвердил Иоанникий и другие жители Востока удостоверили в истине предания палестинских и греческих христиан о ризе Господней. На человеческом свидетельстве, сколь бы оно ни казалось достоверным, не остановился рассудительный Филарет, но употребил духовное средство. По совещании с архиереями и духовными властями установлен был семидневный пост и молебствие, а для узнания воли Божьей и для открытия истины велено возлагать сию святыню на больных и недужных. Многие чудеса оправдали подлинность святыни и веру принявших ее.

После того риза Господня торжественно положена в большом Успенском соборе и установлен ежегодный праздник Положения ризы Господней, который и доныне совершается 10 июля. Для хранения святыни устроен патриархом 30 сентября 7133 г. величественный медный шатер, занимающий место близ гробницы Филарета в юго-западном углу собора.

На образе, по-видимому, современном событию, во внутренности этого шатра виден царь с тремя святителями, предстоящий в молении престолу, на коем положена честная и многоцелебная риза Господня. Шатер окружен духовными властями, иноками, боярами и народом. На первом плане Михаил Федорович, бывший тогда 20 лет, изображен безбородым, во всей царской утвари; по другую сторону — патриарх, вероятно, Иерусалимский, а позади его Московский патриарх и архиерей в митрах. Пятиглавый собор, где происходит все это действие, представлен в разрезе.

В расстановке или сочинении лиц заметна симметрия, так что на первом плане фигуры ярче и рельефнее, но, по недостатку знания в перспективе, лица у него на втором и третьем плане одинаковой величины, как и на первом. Впрочем, в них нет того единообразия, какое находим на многих старинных иконах; ибо повороты голов и лица разнообразны. Для отечественной археологии важно доличное, или костюмы духовных властей, черноризцев, мирян разных сословий — мужчин и женщин. В целом и частях строго соблюдено приличие, так что, если в этом изображении нет изящества, зато нет и уродливости.

Колорит, если только колоритом можно назвать раскраску, отличается твердостью, яркостью, костоватостью на высоких местах и плавкостью, коим, по справедливости, удивляются иностранные художники в Каппониевых святцах, где встречаем имена царских иконописцев в Москве XVII в.

К сожалению, нам неизвестно имя зографа, который написал этот образ, достопамятный в историческом, археологическом и художественном отношении, но при сличении его с произведениями царских и патриарших иконописцев, составлявших при дворах государя и святителя род Академии художеств, можно с достоверностью заключить, что он — произведение их кисти.
Список с этой иконы, большого размера, находится в числе местных образов Успенского собора Троице-Сергиевой лавры.

Барельеф, известный под именем «образ святого Георгия»

В московском Успенском соборе над гробницей святителя Феогноста находится барельеф, известный под названием образа св. великомученика Георгия; он состоит из каменной плиты, имеющей вид усеченного эллипса, шириной 13 вершков и 2/4, толщиной 6/8, а высотой 1 аршин и 4 1/2 вершка.

Плита вставлена в деревянные рамы, на коих написаны Деисус, благоверные князья Борис и Глеб, святые Прокопий и Иоанн, устюжские чудотворцы.
Барельеф представляет нам группу, состоящую из всадника, девы и крылатого дракона; над главой всадника лавровое дерево, при подножии на земле, кости человеческие между цветами и листьями. На вершине дерева дощечка со следующей надписью: IMP. CAES. CONSTANTINO MAXIMO P.P. AVGVSTO S.P.Q.R. QVOD INSTINCTV DIVINTATIS, MENTIS MAGNITVDINE CVM EXERCITV SVO TAM DE TIRANNO, QVAM DE OMNI FACTIONE VNO TENORE2 JVSTIS REMPVBLICAM VLTVS3 EST ARMIS, ARCVM TRIVMPHIS INSIGNEM DICAVIT, т.е. «Императору, цесарю Константину Великому, Отцу Отечества, Августу, Сенат и народ римский посвятили сии триумфальные врата за то, что он, по внушению божества и по своему великодушию, освободил государство праведным оружием от тирана и его скопища». Этой надписи в старинном русском переводе дан такой смысл, какой значится в Октоихе устюжской Георгиевской церкви: «На той же св. иконе вверху есть надпись на греческом языке, а по переводу с греческого языка бывшего на Устюге в лето 7151 воеводы Петра Степановича Потоцкого, на российстем написано тако: “Великий Царь Константин Греческий, молясь великомученику и Победоносцу Георгию за победу на враги вся, султаны и сармяны и в вечную память, в большей церкви постави от воплощения Господа нашего Иисуса Христа в 333 г.”».

В описании Успенского собора протоиереем А. Левшиным в 1783 г. сказано, что «сей образ привезен из Рима, в которое ж время и кем, того не значится». К этому после того другие гадательно прибавили: «Софиею Фоминичною». Но изображенные на рамах великоустюжские святые Иоанн и Прокопий (из коих последний был немец) и повесть, внесенная в Октоих Устюжской церкви св. великомученика Георгия, свидетельствуют нам, что это изваяние принесено в Москву из Великого Устюга.

«В этой церкви, — говорит устюжское сказание, — стоявший местный многоцелебный образ великомученика Георгия, вырезан на трех камнях, драгим мастерством, точию резь не сквозная, и чудес ради, бываемых от тоя св. иконы, по указу Царя Алексея Михайловича, взята бысть с великою честью из града Устюга в богоспасаемый град Москву во Св. Соборную и Апостольскую церковь Успения Пресвят. Богородицы и поставлена бысть в той же соборной церкви, в приделе Святителя Петра».

В Уставе патриаршем для Успенского собора значится, что 20 декабря 1721 г. «по словесному приказу Синодальных Архиереев Новгородскаго Феодосия и Псковскаго Феофана, образ Георгия великомученика, что стоял на гробе Митрополита Феогноста, спрятан в ризницу». Такое распоряжение синодальных членов, без сомнения, сделано вследствие указа Петра I, который повелевал: «Резных икон и отливных не делать и в церквах не употреблять». Но в начале царствования Елизаветы Петровны этот барельеф из ризницы, опять поставленный на прежнем месте, был расписан красками, вероятно, для того, чтобы он подходил ближе к иконе.

На первом плане барельефа всадник в крылатом шлеме с затыльником и гребнем (crista), в дощатой с тыла и чешуйчатой (squamosa) с лица броне, из-под коей простирается до колен узорчатый набедренник; на раменах его развевается приволка, или хламида; колена его защищены наколенниками, а ноги обуты в полусапожки с острогами, или шпорами, какие видны на подобной картине Джотто в XIV в. Витязь сидит в седле со стременами. На коне сбруя, украшенная крестовидными бляхами. Нам представляется воин в полных доспехах, но из наступательных оружий у него одно только копье, вонзенное обеими руками в отверстую пасть дракона, в которого рьяный конь ударяет передними ногами. В броне видно смешение греко-римского с франкским; ибо остроги сделались известными со времени Константина Великого, а стремена с первого нашествия франков. Лик юного ратоборца, еще безбородого, схож с изображениями Константина Великого на медалях.

Вообще стиль рельефа относится к эпохе упадка искусств; ибо фигуры несоразмерны и грубы, в движении их видна вялость, в драпировке тяжесть, хотя в сочинении группы заметно подражание классическим образцам цветущего века3.
На втором плане — фигура девы, как будто после приставленная к группе, по-видимому, произведение другого резца. Фигура эта слишком сокращена, тяжела и неправильна; на лице ее художник хотел изобразить ужас, который также выражается воздетыми к небу руками. Одежда ее, доходящая почти до самых пят, перепоясана по чреслам; на шее у нее ожерелье; длинные распущенные ее волосы перехвачены лентой.

К этой группе, вероятно, не без намерения художник присоединил лавровое дерево, цветы и человеческие кости, крестообразно лежащие; первое знаменует победу, другие жизнь и смерть, что соответствует и значению самого изображения. Из всех подобных атрибутов группы открывается подлинное ее значение. Рассмотрим отношение их к лицам, времени и месту.

В старых описях собора и в Октоихе Устюжской церкви, этот барельеф был назван образом св. Георгия.

Чудо, совершенное великомучеником, спустя много времени после страдальческой его кончины описано в Макарьевской и Димитриевской минеях. Первая передает нам об этом чудотворении следующим образом: «В палестинском городе Гевале поселился в озере великий змий, коему жители давали на съедение детей своих; очередь дошла до Царской дочери. Св. Георгий явился ей при озере и велел, обвязав поясом своим голову усмиренного им змия, влечь его к городу. Царевна исполнила это; и когда она притащила чудовище в город, там св. Георгий отрубил ему мечом своим голову и таким образом обратил идолопоклонников в Христианскую веру».

То же происшествие повторено в Димитриевской минее. Но в греческих минеях только упомянуто, что св. Георгий являлся на коне для спасения одного невольника. Повесть же о спасении св. Георгием царевны от дракона встречается и в западных легендах, из коих св. Дмитрий Ростовский почерпнул сведения для четьи-миней, где сказано, что «и на изображениях различных издревле, паче же описателми земле палестинские достоверными составленных, то чудо воспоминаемо видети есть».

Подобные Георгиеву чудотворения приписываются западными четьями (легендами) и другим св. мужам, как то: в IV в. — Сильвестру, Папе Римскому, освободившему Рим от дракона, св. Марцеллу, спасшему Париж от чудовищного змия, в VII в., св. Роману, избавившему Руан от такого же дракона и т.д.. Наконец, в других странах приписывается подобный подвиг св. Георгию. Так, близ Свендборга, в Фионии, предание указывает место, где св. великомученик поразил дракона и где земля, облитая кровью чудовища, не растит травы. О подобном событии напоминает в Германии Drachenfels — Драконова гора. К востоку от города Бабадага, близ озера Разельм, на горе видны древние развалины, известные под именем Свято-Георгиевских. По свидетельству местного предания, здесь некогда явился огромный змий, или дракон, опустошавший окрестности и наводивший ужас на жителей. Св. Георгий сражался с ним и убил его. Макарьевская минея указывает на чудо св. Георгия в палестинском городе Гевале; Димитриева минея — близ финикийского города Берита. Хотя различны места этого подвига и время его не определено, но только истина события неоспоримо подтверждена разнообразными сказаниями на Западе и Востоке.

Когда христианство ознаменовало себя распространением сказаний о подвигах св. мучеников за веру, о чудесах от св. мощей и образов, особенным к ним благоговением, тогда разнеслась во всем христианском мире повесть о чудесной победе св. Георгия над драконом; тогда имя его, прославленное чудесами, благоговейно чтимо было на Западе и Востоке, лик его изображался на иконах, знаменах, гербах, орденах, щитах, печатях и монетах в Дании, Швеции, Англии, Франции, Генуе, Польше, России и Грузии. Чудесный подвиг великомученика сделался любимым предметом художественных изображений в разных странах христианского мира.

Византийский историк XV в. Георгий Кодин свидетельствует, что в Константинополе на праздник Рождества Христова приносили с прочими иконами в палаты к императору образ св. Георгия на коне с драконом. Подобные изваяния древнего художества встречаются нам в Крыму на фонтане против ворот Генуэзской крепости Солдая5, в придельной церкви св. Михаила Малеина в московском Вознесенском монастыре, на южной стене собора в уездном городе Дмитрове. В Староладожской церкви св. Георгия древнейшая фреска на стене представляет Победоносца на коне с мечом в руке, с венцом вокруг головы, а деву влекущей дракона на поясе.

Описываемый нами барельеф, любопытный в художественном и еще более — в историческом отношении, по-видимому, сходствует с изображением чуда св. Георгия и потому выдается под его именем. Здесь представляется нам Победоносец, дракон, им пораженный, и освобожденная дева, как и на образах великомученика, где нередко пишется царевна, влекущая на поясе своем змия, согласно с Макарьевской Великой минеей. Но вокруг главы св. ратоборца нет венца, с каким он изображается не только на иконах, но даже и на барельефах, как, например, Солдайском; нет в облаках благословляющего Спасителя и парящих ангелов с венцами, как на Дмитровском и Царском барельефах; наконец, не видно надписи его имени. Вместо таких священных атрибутов на Московском барельефе представляется нам лавровое дерево как символ победы и на нем латинская надпись, что «Сенат и народ Римский посвящают триумфальные врата Цесарю Константину, за победу его над тираном», т.е. Максенцием «в 312 г. по Р.Х.». Прибытие Константина в Рим было празднуемо играми, кои возобновлялись каждый год 29 октября: IV. Kal. Nov. Adventus Divi СМХIIII. Достопамятное это событие изменило лицо вселенной; водрузив крест Христов над престолом цесарей, оно предшествовало крещению Константина Великого. Максенция, этого поборника язычества и гонителя христианской веры, Евсевий в послании своем к Константину Великому называет драконом. «Nunc vero, — пишет сей историк, — cum libertas restituta sit et Draco ille providentia quidem Dei Optimi Maximi submotus est». Попрание дракона напоминают слова псалмопевца: попереши змия. Хотя, по свидетельству истории, действительно были чудовищные драконы, род удавов (python neurosum), производившие опустошение в разных странах, но в священной символике дракон знаменовал древнего врага первобытной церкви, сатану, язычество и ересь. Изображением дракона украсили знамена своего воинства Траян и Аврелиан, гонители христиан. Когда Константин Великий даровал первенствующей Церкви свободу, тогда, вероятно, по образцу Михаила Архангела, поразившего сатану в виде дракона, представлен равноапостольный царь, низложивший язычество, или, как сказал современный ему Евсевий, draco ille submotus est. Слова же надписи instinctu divinitatis намекают на явление Константину креста на небе, прообразовавшего победу. Об этой надписи на Константиновых триумфальных вратах упоминает и Евсевий Памфилов в своей «Церковной истории», говоря «о поставленном на них изваянии Цесаря с копьем в руке и с надписью, что Рим освобожден от тирана знамением спасительного креста». Ее предает нам точно в таком виде, как она изображена на Московском барельефе, Антоний Августин архиепископ Тарраконский, потом Гревий и Пронти в «Римских древностях». На некоторых медалях Константин Великий изображен в шлеме на коне; иногда украшает их лавровое или пальмовое дерево и пронзенный древком знамени дракон.

Такие данные ведут к заключению, что витязь на барельефе — не кто иной, как Константин Великий, дракон — попранное язычество, а дева — освобожденная церковь, или Рим (urbs aeterna), который, как известно, олицетворен был в образе богини (Roma dea).

Мудрено ли, что по сходству аллегорического изображения подвига Константина Великого, ревнителя веры христианской, с чудом св. Георгия, избавившего царевну от дракона, одно лицо приняли за другое. Св. Георгий, великий в мучениках, и Константин, великий в царях, были современниками, оба служили под знаменами Диоклетиана, один стяжал мученический венец, другой к царскому венцу приобщил небесный, тот и другой именовались победоносцами церковью и государством. По свидетельству же западных миней, Константин Великий в Риме соорудил первую христианскую церковь во имя св. Георгия Победоносца.

Но историческое взяло верх над символическим, ибо чудо, совершенное св. Георгием, было ближе к понятию народа, чем символическое изображение великого подвига равноапостольного Константина. Посему-то победитель дракона назван св. Георгием, который также освобождением страны Палестинской от чудовища попрал там язычество, олицетворенное, как мы заметили, в образе дракона. Так что всадник, поражающий дракона на древних русских печатях и монетах выдается за св. Георгия, между тем как в «Софийском временнике» сказано под 1536 г.: «бысть знамя на деньгах копейных: Великий Князь на коне, имея меч в руце»; даже на монетах царя Бориса Федоровича над всадником с драконом под ногами подписано: Ц.Б.Ф., т.е. царь Борис Федорович.
Этот драгоценный памятник торжества веры христианской и низложения язычества не без основания назван в описях собора Римским, ибо изображение и надпись взяты с Константиновых ворот в Риме на Священной дороге (via sacra) между Колизеем и церковью Св. Георгия.

Вероятно, этот снимок составлял украшение фронтона или фриза какого-либо храма или ворот, ибо драконы во время владычества Лонгобардского изображались на фасаде или внешней орфографии храмов. В церкви Св. Михаила в Павии представлен воин, прободающий копьем дракона.

Андрей Рублев

Приведу только изображения его произведений. О нем самом - см. сайт "Андрей Рублев"

Благовещение, 1405

Вознесение Господне, 1408

Спас в силах, 1408

Преображение, первая четверть XV века.

Святая Троица, 1410-е.

Сошествие во ад, 1408-10.

Рождество Христово. Благовещенский собор Московского кремля

Спас, 1410-е

Андрей Рублев
Цикл икон деисусного чина иконостаса Успенского собора во Владимире, 1408-1414

Архангел Михаил из деисусного чина, 1414

Богоматерь

Иоанн Предтеча

Апостол Павел.

Андрей Первозванный

Архангел Михаил, 1408

Архангел Гавриил, 1408

Григорий Богослов

Иоанн Златоуст

Иоанн Богослов

Коложская икона Божией Матери

Название получила по Коложскому Борисоглебскому мужскому монастырю в городе Гродно (Белоруссия). По одной из версий, чудотворная икона в XVII веке была пожертвована монастырю умирающим нищим, который до самой смерти носил её на своём теле под ветошью. Небольшая медная пластина с изображением Богородицы и младенца Иисуса, вправленная в кипарис, оказалась копией иконы «Одигитрия».

Известно, что в 1914 году перед Коложской иконой Богородицы молились будущие царственные мученики: Николай II со своей семьёй. И тогда же, в 1914–м, когда Гродно угрожало нашествие немецких войск, священники обошли городские форты, благословляя их чудотворным образом. Гродненцы были тогда уверены, что именно Коложская икона повернула завоевателей на север от города.

В 1915 году перед очередной угрозой немецкого нашествия началась эвакуация ценностей. На восток, в Россию, были вывезены многие белорусские святыни. В их числе оказались и два ценнейших для белорусского народа образа: Жировицкий и Коложский. Но если Жировицкую икону в 20–х годах удалось найти и тайком вернуть, то судьба Коложской иконы неизвестна до сих пор.

До наших дней дошло точное описание утерянной иконы: «Она писана на медной доске, вышиною 5, шириною 4 вершка (17 см на 22 см), риза на ней сребропозлащенная 84 пробы, венцы украшены 14 гранатами, на венцах искусно тонким резцом вырезаны ветхозаветныя прообразовательныя изображения, относящиеся к лицу Богоматери, и между ними 8 камней — 2 граната, 5 сердоликов и агат. На святой иконе и около нея по полю множество разных привесок — вся она обрамлена гранатами с золотыми крупными зернами — до 45 на цепочке».

Исследователи утверждают, что икона была эвакуирована в Москву, и даже уверяют, что в 20–х годах она выставлялась в качестве экспоната в Румянцевском музее, который в 40–х был расформирован. Но правопреемник Румянцевского — Пушкинский музей на запросы священников из Гродно ответил, что такой экспонат в списках не числится. Посоветовали искать в Третьяковке или в Историческом музее, но администрации этих учреждений до сих пор не ответили на письма из Белоруссии. Энтузиасты из Гродно всё же надеются отыскать святыню.

В настоящее время Коложа - название микрорайона города Гродно. Территория Коложи включает в себя Свято-Борисо-Глебскую церковь и прилегающий парк. В храме находится современный список чудотворной Коложской иконы.

Отсюда. РОМАН
Два варианта ее вида:

Спас Вседержитель



Под 1164 г. Лаврентьевская летопись и ряд других, внелетописных источников сообщают о большом походе Андрея Боголюбского на волжских булгар, – по-видимому, в район Нижней Камы, где находится значительное число булгарских памятников XII в. Предприятие было хорошо подготовлено (помимо ростово-суздальских полков в нем приняла участие дружина муромского князя Юрия) и имело громкий успех. Русская рать наголову разгромила войско самого булгарского хана, «попали огнем» пять булгарских городов, «и положи землю ту пусту, а прочии городы осади [заставила] дань платити».

Невероятная, почти сказочная легкость, с которой далась победа над сильным врагом, изумила самих победителей. Особенно чудесным казалось то, что сражение с ханом обошлось малой кровью. Русские «иссекоша множество» булгар, а когда стали считать свои потери, то князь с радостью увидел «свою дружину всю сдраву» и стройные ряды «пешцев» (пеших ратников), не потерпевших почти никакого урона. Столь счастливый исход сражения был отнесен на счет помощи и заступничества двух икон – Всемилостивого Спаса и Богородицы Владимирской, взятых Андреем с собой в поход, а также Святого Креста, который несли перед войском два священника.

Андрей использовал эти настроения для того, чтобы по возвращении из Булгарии учредить два новых церковно-государственных праздника, которые должны были теснее сплотить всех его подданных. Первый из них был посвящен Всемилостивому Спасу, Пресвятой Богородице и Животворящему Кресту Господню и отмечался 1 августа – в день, когда была одержана достославная победа над булгарами. Второй, – в честь Покрова Пресвятой Богородицы, – был приурочен к 1 октября. Богословско-литургический смысл этих праздников раскрывал целый цикл появившихся тогда же литературных произведений – «Сказание о победе 1164 года над волжскими болгарами и праздник 1 августа», «Слово Андрея Боголюбского о празднике 1 августа» и «Слова на Покров». Все они были написаны если не самим Андреем, то при его живейшем участии.

Тогда же на Руси вводится и Спас Всеми́лостивый — образ в иконографии Иисуса Христа, относящийся к типу иконы Пантократор (Вседержитель). Характерной чертой этого иконографического типа является изображение благословляющей руки Господа и раскрытой (закрытой) книги или свитка.

По преданию представленная икона, находящаяся в настоящее время в Ярославском художественном музее представляет собой список начала XIII века с той самой иконы Андрея Боголюбского.