Я покинул собрание в новой должности, с разрешения общества. – Поджимали дела, приближался контрольный срок. С запыленной «Доски почета» ухмылялся Леха Рожков. Был он в новеньком черном костюме, и белой рубашке с галстуком. На лацкане пиджака – знак «Ударник коммунистического труда».
Он же пришел ко мне и после собрания:
- Ты пойдешь на обед?
- Не знаю.
- Если съешь и первое и второе, я налью тебе полный стакан спирта.
Над таким предложением стоило поразмыслить.
- А можно перед обедом? – спросил я на всякий случай.
- Нет, только после! Так сказал капитан.
- Чистый, не разведенный?
- Обижаешь! Дерьма не держим!
- Годится!
- Тогда пошли!
Я сидел за столом, бледный и мокрый. Пот потоками лил по щекам, стекал по спине. Казалось, что этот проклятый суп будет вечно плескаться в моей «неразменной» миске. Пару раз порывался уйти, но мысли о полном стакане спирта, и о том, что пройдена уже половина дистанции, придавали упрямства. Желудок протестовал, отзывался болезненной тяжестью. Время от времени я поднимал глаза, чтобы скрыть скупую слезу. Этот проклятый обед длился сорок минут, а мне показалось – вечность.
- Все? – пробубнил я, еле шевеля языком.
- Нет! Ты котлетку прожуй. Вот так! А теперь проглоти! А то – знаю тебя – в ближайшую урну выплюнешь!
- Сволочь ты, Леха! – сказал я ему, придя за «наградой». – Неужели не видишь, что мне уже не до пьянства? Отойти бы!
- А что тебе для этого нужно?
Вопрос прозвучал. Было видно, что «дед» его задает не из праздного любопытства.
- Что нужно? – задумался я. – Стакан-полтора на ночь, чтоб уснуть и спокойно выспаться, а завтра с утра – в баньку!
Теперь задумался Леха:
- Ладно. Скажу капитану…
Я ушел от него с полной бутылкой спирта, но пить пока больше не стал. – Общее дело превыше всего.
Усилитель приемника «Палтуса» - это семь идентичных каскадов на лампах «6Ж1П». Я припер их полную шапку, и довольно невежливо потеснил Витьку у самописца:
- Отойдите от гробика!
Капитан молча посторонился, но не ушел, и с искренним интересом следил за моими манипуляциями.
Я убавил сигнал до самого минимума, чтобы перо, проходя по бумаге, рисовало на месте грунта светло-серую, невнятную линию, и начал менять лампы на первом каскаде. Уже на втором десятке одна из них «выстрелила» полноценною черною полосой. Я снова убавил сигнал, и продолжил замену. Еще один экземпляр показал себя лучше других… Лампу – «лидер» я откладывал в нагрудный карман, остальные бросал в общую кучу. Не факт, что они никуда не годятся. Лампы – как люди. У каждой – свой, внутренний стержень, свои «заморочки». Любая из них, на каком-то другом этапе, может вдруг оказаться на голову выше других...
Честно скажу, я люблю свои «железяки». Приступаю к ним с лаской и добрым словом: «Что, дядька, опять заболел? Потерпи, сейчас помогу!» Интересные они, эти «бездушные» существа. Взять, к примеру, два равноценных «Саргана». При стандартной «начинке» и абсолютной похожести, - у каждого свой норов. Откуда? Не от тех ли людей, что дают им жизнь на конвейере? Если прибор искалечен, если он паяный-перепаяный, жди в ответ стопроцентной подлянки. Вот и приходится холить его и лелеять, в надежде на то, что когда-то и он отзовется к тебе добром. Наверно и мы, радисты и навигаторы, тоже оставили в них частичку себя.
Долгая все-таки песня – настройка приемника. Пока каждая лампа прогреется, войдет в оптимальный режим, проходит секунд пятьдесят. Я убил на него целых четыре часа, пропустил циркулярный срок, но зато этот «Палтус» был теперь лучше японского. В толще моря кипела жизнь.
Стая трески похожа на запятую, которую пишет правша левой рукой. У пикши, хоть она и семейства тресковых, совершенно иные повадки. И рисунок совсем другой, - в виде маленькой, детской панамы со скошенным левым ухом. Если стая четко очерчена, - значит она мигрирует. Если «хвост» запятой прорисован пунктиром, или легкою рябью, - рыба скоро ляжет на дно. Витька знает эти приметы не хуже меня. Просто он давно их не видел.
- Какой здесь характер грунта? – спросил я у него.
- Песок и обломки скал.
- А если уйти правее?
- Глинозем и мелкий ракушечник.
- Может, рискнем?
- Ты думаешь, будет рыба?
Витька настроен скептически. Я это сразу понял, и не стал ни на чем настаивать:
- Ха, рыба! Кому и три тонны - рыба…
- Ну, наглец! – изумился Брянский. – Ты что, на десять настроился?!
Я ничего не ответил. Я просто ушел, тихо прикрыв за собой железную дверь. «Мавр» свое дело сделал. - В душе капитана теперь поселилось сомнение. И если чуть-чуть подождать, оно обязательно пустит ростки.
Мы ставили первый трал уже через час. Старший майор суетился с линейкой, следил, чтобы не было перекоса, а Игорь стоял на лебедке, и тщательно вымерял ваера.
- Завтра баня! – просветил я его.
- Это дело! Порадую мужиков! – Он сделал обратный реверс. – Сам-то как, отошел?
- Процентов на пятьдесят.
- Ты чаще бывай на палубе, – посоветовал Игорь. - Свежий воздух лучше бальзама. Посмотри: никто из матросов давно уже не «болеет».
Я кивнул, и поплелся на камбуз. Как-то, вдруг, захотелось «бросить чего-нибудь в топку». Что конкретно, я пока не решил. Запах пищи по-прежнему вызывал отвращение. Но первая мысль о еде – это уже прогресс!
Повар Рустамов готовил макароны по-флотски. Я взял в холодильнике банку томатного сока, кусок колбасы, и чистый стакан. – Коктейль «Кровавая Мэри» готовят в чистой и прозрачной посуде.
На скамье у «пяти углов» матросы из вновь заступающей вахты «наводили» ножи. Шкерочный нож – это хлеб рыбака, его гордость, «визитная карточка», продолжение правой руки. От сортира несло «резьбовым коньяком». Выходит, не только я похмелялся одеколоном. Праздник был, да весь вышел. Начинались рабочие будни. Господи! Как оно все обрыдло!
Коктейль я готовить не стал. – Сильно дрожали руки. - Просто хлопнул четверть стакана, и прилег на диван. Нутро отозвалось приятной истомой. Зашаило! Но вздремнуть мне не дали. Без стука вломился стармех:
- Морконя, ты здесь? А ну, поднимись на мостик!
Спокойный, основательный «дед» вел себя очень странно. В чем дело, не уточнил, и столь же внезапно исчез.
Я был заинтригован.
Около «Палтуса» собрался рабочий консилиум: старпом, капитан, и Леха Рожков. Честно скажу, им было на что посмотреть!
В одном из рабочих режимов, сигнал поступает на самописец с небольшою задержкой. Над отражением дна рисуется белая линия. Чуть выше нее – все остальное, что «слышит» сонар в толще воды. Если рыба, по каким-то причинам, вдруг сбивается в мощную стаю, прибор принимает ее за грунт, и награждает белой короной… Но только ТАКОЙ белой короны я еще никогда не видел!
- Что скажешь? – озабоченно спросил капитан. – Отворачиваем?
- Сколько у нас ваеров? – быстро спросил я, пытаясь в уме подсчитать, когда же вся эта махина окажется в нашем мешке.
- Девятьсот пятьдесят. Через десять минут наткнемся
- Поточней бы наткнуться! Это рыба. Проходим ее, - и сразу подъем трала!
- Не успели поставить и сразу подъем?! – подал голос старший помощник.
- Иначе порвемся в клочья! – поддержал меня Брянский. - Мешок подвсплыет, встанет «свиньей». Увеличится скорость судна, он и пойдет кувырком… Давай три звонка!
Было без пятнадцати восемь. Новая смена давилась липкими макаронами:
- Сволочи! Не могли подождать!
- Ни хрена о людях не думают!
- Наверное, мешок развязался. А может, порыв…
Кто-то дернул меня за рукав. Я оглянулся.
- Много там рыбы? – тихо спросил «дед».
- Порядком. Метров тридцать на пятьдесят. Это то, что прибор «зацепил». А как мы ее пройдем: левее, правее…
- Может, того? За удачу?
Предложение было столь неожиданным, что я растерялся:
- Дача взятки должностному лицу, в заведомо беспомощном состоянии?
- Пойдем! У меня есть!

Был он в новеньком черном костюме зпт и белой рубашке с галстуком.

– Если съешь и первое зпт и второе, я налью тебе полный стакан спирта.

Пару раз порывался уйти, но мысли о полном стакане спирта зпт и о том, что пройдена уже половина дистанции, придавали упрямства.

А теперь проглоти!

А то – знаю тебя – в ближайшую урну выплюнешь!

Усилитель приемника «Палтуса Палтус » – это семь идентичных каскадов на лампах «6Ж1П».

Я припер их полную шапку зпт и довольно невежливо потеснил Витьку у самописца:

Капитан молча посторонился, но не ушел зпт и с искренним интересом следил за моими манипуляциями.

Я снова убавил сигнал зпт и продолжил замену.

Любая из них зпт на каком-то другом этапе зпт может вдруг оказаться на голову выше других...

При стандартной «начинке» и абсолютной похожести зпт тире у каждого свой норов.

Наверно зпт и мы, радисты и навигаторы, тоже оставили в них частичку себя.

Если стая четко очерчена, тире значит зпт она мигрирует.

Если «хвост» запятой прорисован пунктиром зпт или легкою рябью зпт – рыба скоро ляжет на дно.

Я это сразу понял зпт и не стал ни на чем настаивать:

Старший майор суетился с линейкой, следил, чтобы не было перекоса, а Игорь стоял на лебедке зпт и тщательно вымерял ваера.

Я кивнул зпт и поплелся на камбуз.

Как-то зпт вдруг зпт захотелось «бросить чего-нибудь в топку».

Я взял в холодильнике банку томатного сока, кусок колбасы зпт и чистый стакан.

– Просто хлопнул четверть стакана зпт и прилег на диван.

В чем дело, не уточнил зпт и столь же внезапно исчез.

Около «Палтуса» собрался рабочий консилиум: старпом, капитан зпт и Леха Рожков.

В одном из рабочих режимов зпт сигнал поступает на самописец с небольшою задержкой.

Если рыба зпт по каким-то причинам зпт вдруг сбивается в мощную стаю, прибор принимает ее за грунт зпт и награждает белой короной… Но только ТАКОЙ белой короны я еще никогда не видел!

Проходим ее зпт – и сразу подъем трала!

– Мешок подвсплыет, встанет «свиньей».

– Дача взятки должностному лицу зпт в заведомо беспомощном состоянии?

После стакана «казенки» наконец, получилось поужинать. Организм набирал обороты. Даже руки почти не тряслись. Я поднялся на мостик в приподнятом настроении. Витька стоял на правом крыле с микрофоном наизготовку.
- Последняя марка! – рявкнул тралмейстер.
- Вижу!
Доски еще елозили по воде, а глупыши, клуши, поморники, чайки сбились в большую, галдящую кучу. Сегодня они голодными не останутся! Из пучины таинственных вод светло-зеленым пятном поднимался наш донный трал. А в нем - «архангельский хлеб». «Трящочка». Подарочек от деда Нептуна.
Самые голодные птицы рванулись с неба на глубину, за кусками горячей печени. В этот самый момент, что-то меня подхватило и вынесло на крыло. Я чуть не споткнулся о комингс и врезался в Витьку. Но он этого не заметил. Наклонясь над фальшбортом, мы оба молили удачу: «Только б мешок не лопнул, не развязался!» Да, самая азартная в мире игра – это рыбный промысел!
Доски прилипли к борту. И вот наконец, огромная «дура» всплыла на поверхность. Эдакая сосиска на шесть дележных стропов. Длина от надстройки и до самого полубака. Сейчас небольшой излом - и плакали наши денежки.
Улов подтащили к борту. Сыграли аврал. Тащили мешок, как репку в известной сказке. И грузовыми стрелами, и гаком через турачку, но больше – «пердячим паром». Я потом специально ходил пересчитывать бочки. С учетом усолки, утруски, за минусом голов и кишок, у нас получилось чистых семнадцать тонн.
Судно легло в дрейф. Все свободные от вахт и работ махали ножами. Вышел к тралу и капитан. Он ловко пошкерил четыре трещины, разрезал у них желудки и пристально осмотрел содержимое. Потом встал за общий конвейер. Витька тоже не пальцем деланный. Сразу видно - ученик Севрюкова.
Я встал перед ним на рубку. Под левой рукой резиновый круг, в правой – головоруб. Это массивный топор с очень короткой ручкой и очень широким лезвием. Хватаешь трещину за глаз, давишь под нижнюю челюсть, пока не раскроет жабры - и вжик! Движение от себя – надрезаешь колтык, движение на себя – легким косым ударом лишаешь ее головы. Дело довольно простое. Вот только таких «вжик» должно быть не менее сотни в минуту. Иначе получишь в морду. Хороший рубщик должен обеспечивать рыбой, как минимум, трех человек. Недаром в ходу анекдот с бородой. Хохол в деревню письмо пишет: «Мама, папа! Я теперь матрос первого класса. Рублю сто двадцать голов в минуту. Заработаю кучу денег и приеду в деревню в отпуск». А те ему отвечают: «Сынок! Поезжай лучше к теще в Киев. В нашей деревне тебе работы – от силы на пять минут».
- Слышь, морконя? - сказал капитан, вытирая лоб рукавом. – С меня магарыч!
- Спасибо. Уже не надо, – ответил я совершенно искренне. – Все ненужное вымыто потом. Разве что после баньки?
- А ты все равно зайди.
Через два с половиной часа на палубе было чисто. Матросы смывали за борт остатки кровавого пиршества. Рыбмастер возился с бочками. Боцман майнал их стрелами в трюм. Мы снова поставили трал. Утюжили все тот же квадрат.
На вечернем совете подбивались итоги дня. Короткие выступления по ранжиру. За начальником промрайона - капитаны судов промразведки. За ними – «тралфлот». И далее, по нисходящей. Мы, колхозники, в последнюю очередь. Картина у всех одна. В целом, довольно безрадостная:
- БМРТ «Лунь»: Квадрат 1134. Глубины 400-650. Скорость полтора – два узла. За три с половиной часа – две с половиной тонны.
…Громче всех плакал наш Витька. Дескать, порвали трал, стояли, чинились. Сейчас, мол, меняем квадрат в поисках рыбы.
Насчет этого он молодец. А то налетят конкуренты пестрой голодной кучей. Установят курсы тралений. Ходи между ними как Жучка на поводке! Никакого тебе творчества.
…Эфир опустел. Мы с капитаном остались одни. Он с опаской отодвинулся от приемника. Как будто бы там, на той стороне эфира, кто-то сможет его случайно подслушать и вполголоса произнес:
- Наша рыба мигрирует на Медвежку. Я проверил желудки и сверился со старыми записями. Даже помню примерный маршрут. Севрюков в таких случаях садился на голову стае. Может, и мы попробуем? Глядишь, и у нас что получится?
Он так и сказал: «у нас». Мелочь, а черт побери, приятно!
- Ладно, – Витька поднялся. – Пойду накажу штурманам, чтоб языком с корешами не трекали…

…Так мы и работали. Черпали из глубин по потребности и пахали как прокаженные. Без бани. Без нормального сна. Иногда десять раз передумаешь: то ли сходить на ужин - то ли вздремнуть лишние полчаса. Прошло каких-то семь дней, а из трюма достали последнюю тару.
И вот эта инспекция. Баба на корабле. Вот и не верь в приметы!
По приказу Кристин мы подняли трал. Он был у нас в полном порядке. Не подкопаешься. Размер ячеи – семьдесят восемь. Это на три сантиметра больше чем надо. Вот только рыбы в том трале было до неприличия мало. Тонна от силы.
Я, конечно, сказал все что думаю. И об этой норвежской женщине и обо всех ее близких родственниках.
Крысю перекосило. Что-то из русского матерного она поняла.
- Mister captain…
- Господин капитан, – перевел я с английского. - Вы вели незаконный промысел в экономической зоне Норвегии. Прошу подписать протокол.
- Нет! – Витька покачал головой. Эту фразу он выучил наизусть от долгого употребления всуе. – Наша страна не признает законности этих границ.
- Так и запишем, - привычно кивнула Кристин, – от подписи отказался. Разрешите фото на память?
Витька не разрешил.
Через десять минут гости убыли восвояси. Новая вахта поставила трал.

классно
душевная прода
+

Для братишек старался. Честно сказать, думал, сухопутные не поймут.

Подкова, даже мне ужасно нравится - хоть не братишка ни в каком смысле))))
правда коментировать мне такой текст трудно - но наслаждаюсь чтением.
Хотя если надо - могу и подробней отписываться))))

Да вроде всё понятно

После стакана «казенки» зпт наконец, получилось поужинать.

В этот самый момент зпт что-то меня подхватило и вынесло на крыло.

И вот зпт наконец, огромная «дура» всплыла на поверхность.

Ходи между ними зпт как Жучка на поводке!

Как будто бы там, на той стороне эфира, кто-то сможет его случайно подслушать зпт и зпт вполголоса произнес:

Черпали из глубин по потребности и пахали зпт как прокаженные.

Это на три сантиметра больше зпт чем надо.

Я, конечно, сказал все зпт что думаю.

И об этой норвежской женщине зпт и обо всех ее близких родственниках.

- Ну-ка глянь. - Брянский склонился над эхолотом.
Под пером самописца дымилась бумага. Черные жирные линии у самого дна сложились в неровный прямоугольник.
- Что скажешь? – спросил капитан, потирая руки.
- Что скажу? – «обломал» я его надежду. – Пока не поздно, сворачивай. Вдрабадан порвемся. Это не рыба. Это затонувшее судно.
Вахтенный штурман метнулся к штурвалу:
- Полный ход! Десять градусов вправо.
Как ни странно, на палубе никто не расстроился. Кое-кто даже обрадовался. Матросы ведь тоже люди. Им на промысле тяжелее всего. Несмотря на рыбацкую одержимость, каждому хочется отдохнуть.
Даже Игорек улыбался:
- Антон, включи, пожалуйста, музыку. Все веселей будет.
- Ладно, включи, – разрешил капитан. - Ну, как на такого сердиться?
Я смотался в трансляционную. Поставил кассету. Щелкнул тумблером «Верхняя палуба». Над просторами громыхнуло:
Было время - был я беден
Без причины просто так…
Ушла рыба, мать ее за ногу!
На вечернем совете прорезался голос у начальника промрайона:
- Отношение к учебным тревогам на судах «Севрыбы», прямо скажу, безобразное. «Прошу обратить внимание… принять меры… усилить контроль…»
Чего это он? Еще ж не конец месяца?
Наконец, ФНП выдохся:
- Я вот тут подписал циркулярную радиограмму, - произнес он довольно мстительно. - Ясность, исполнение подтвердите незамедлительно.
- Что делать-то будем? – мрачно спросил Витька. – Добираться здесь, на помойке или опять в поиск?
- Сходи-ка пока вздремни, - посоветовал я. – Утро вечера мудренее.
В радиорубке пришлось просидеть добрых четыре часа. От имени капитана я подтвердил прием циркуляра. Потом наведался в Мурманск. Там было для нас что-то срочное. Со связью в районе Медвежки всегда хреновато. Но телеграммку я выцепил:
АИ-0039 КМ БРЯНСКОМУ=
ПОЛУЧЕНИЕМ НАСТОЯЩЕЙ СРОЧНО СЛЕДУЙТЕ МУРМАНСК. АРЕНДА НОРВЕЖСКОЙ ФИРМОЙ «JOACHIM GRIEG». BERGEN.
Везет дуракам и пьяницам! Здесь каждое слово на вес золота. Что такое «аренда норвежской фирмы» знает даже ребенок. Это валюта.
Я поднялся на мостик. Осчастливил старпома. Хотел позвонить капитану, но Петрович отговорил:
- Что зря человека будить? Через двадцать минут подъем трала – проснется и сам. Иди-ка, добытчик, в люлю. На тебе уже морды нет! Посмотри на досуге в зеркало - это же тихий ужас!
Я добрался до люли и мгновенно «отъехал».
Но поспать так и не довелось. Тишина взорвалась. По мозгам шибануло наотмашь. Я аж подпрыгнул в койке. На тоненькой переборке в районе моей головы надрывался звонок громкого боя. Три длинных сигнала – буква «О» – спасательный круг - человек за бортом!
- Да что ж ты, скотина? – Я так возмутился, что чуть не заплакал.
- Вставай! – дверь решительно распахнулась. – Игорь Баранов утоп!
Такое не опишешь красиво. Все захлестнули эмоции. В чем был, я помчался на палубу. Там уже гомонила толпа. Внизу на воде болтался спасательный круг. Кто-то из моряков водил по воде багром - пытался его достать. Обвязавшись веревочной выброской, с фальшборта прыгал стармех. Я подхватил с палубы что-то тяжелое и сиганул следом.
Когда человек тонет, тело его зависает метрах в трех-пяти от поверхности и остается там, пока не начнется процесс разложения. Раздувшись как бочка, оно всплывает. Но ненадолго. Лопается желудок, что-то еще внутри - и море берет свое. Так должно быть всегда. Но так не было.
Внизу подо мной стремительно падало вниз что-то оранжево-желтое, по цвету напоминавшее рыбацкий костюм Игоря. А дальше, на глубине… холод… смерть… зловещая, темная, беспощадная масса... Оттуда из бездны оторвалась черная точка. Пошла на меня, мелькнула у глаз, ударила по коленке. Я выронил ставший ненужным лом. В висках застучало. Метрах в трех от меня выгребал на поверхность Леха Рожков с глазами полными ужаса. Высоко-высоко над нами изгибалась кромка воды…
Я был босиком в трусах и летней тельняшке. Одежда вниз не тянула. Это и помогло. Уже теряя сознание, я вцепился руками в нижнюю ступеньку штормтрапа. Вместе с нею меня и выдернули.
- Тащите, тащите стармеха! – орал я, хлебая воздух. Как будто не видел что он уже рядом со мной.
Леха был в полном ауте. Его растирали одеколоном, давали нюхать ватку с нашатырем…
Я оперся на чьи-то руки, сделал шаг на чужих деревянных ногах и зашелся в приступе рвоты.
Когда с глаз сошла пелена, глянул за борт и громко захохотал. Как детский кораблик у игрушечной пристани, о борт СРТ колотилась… рабочая каска Игоря! Так это ее я так испугался?!
И вдруг... иссиня-черное мощное тело бесшумно скользнуло по гладкой поверхности. Мне оно показало только широкую плоскую спину с четко очерченной выемкой позвоночника и сравнительно небольшим плавником. Скользнуло - и без всплеска ушло в глубину.
Касаток, акул и китов (причем, самой различной модификации) я в своей жизни видел достаточно. Скажу вам как на духу: это не то!
Я все понимаю. Да, люди не рождаются с плавниками. Они не бывают метров под шесть ростом и, как минимум, два в ширину. Прошу вас, не смейтесь над моряком, склонным к зеленому змию. Но мне до сих пор кажется, что это была спина человека. Вот режьте меня, бейте! Но это была спина человека.
И еще я тогда подумал, что рядом со мной Игорь. Вернее, его душа, которая захотела со мной попрощаться. Как мог я, безбожник и матершинник, даже удумать такое?!

Что такое «аренда норвежской фирмы» зпт знает даже ребенок.

Раздувшись зпт как бочка, оно всплывает.

Как будто не видел зпт что он уже рядом со мной.

Касаток, акул и китов (причем зпт самой различной модификации) я в своей жизни видел достаточно.

Подкова, сухопутники, тоже порой могут что полезное сказать

круто... мне вообще очень нравится

Про рыбаков читал еще написанное в советское время
Но многое из того, что описано у Вас в произведении, тогда бы в печать не пропустили

Velkan Уточняю: думал. что не поймут поголовного пьянства. В море каждый третий алиментщик.
mif В 20 лет я написал стих "Последний раз о войне". Редактор сказал: "Отлично, старик, но это не напечатают никогда". А уже в начале тысячелетия он был напечатан в книге моего друга Вити Меньшова "Бабки на бочку". Его читает один из персонадей.
Кержак Послание получил. Пишу подробный ответ.

Подкова, жизнь удивительная штука. а водка - она такая незаменимая вещь, что.....

Так то в начале тысячелетия

Нового тысячелетия.
Батько! В моем присутствии пить водку - все-равно что в присутствии Паганини играть на скрипке.

хехе, тогда не буду
тогда ограничусь баллоном миллезимного арманьяка 1976 года - уж очень он мне понравился...

А что, можно понять как-то неправильно?

Потом меня завернули в теплое одеяло. Оттащили в каюту. Я выглушил из ствола остатки трофейного спирта и уснул. Проснулся - увидел под носом стакан. Его мне протягивал Леха Рожков, сидевший на ящике с водкой. Той самой, что мы не допили с Игорем.
Мы долго молчали. Пили, не чокаясь, пока не дошли до черты откровенности:
- Ты это тоже видел… там, в глубине? Или мне одному показалось?
- Как получилось с Игорем? – спросил я, отодвигая стакан.
- Мы с капитаном на мостике были, - тупо бубнил Леха, уставившись в одну точку. - Глупо так обосрались! Подняли последний трал. Тонны три засыпали в ящик и самым полным на Мурманск. Рыбмастер пошел бочки бондарить. А лебедку наверное не разъединил.
Старший майор с матросами трал закрепили. Сняли доски с цепей. Стали их крепить по-походному. Гачок завели, петлю на турачку.
А Игорь стоял на нижней подборе закрепленного трала. Он за фалом следил, чтоб случайно надстройку не поцарапать. Сам же и крикнул: Давай!
Ну, боцман и дал. Подскочил и рванул за рычаг. Подбора, как та рогатка, и стрельнула Игорьком. Гаком ему по башке – и за борт. А судно уже на полном ходу.
Брянский сразу на разворот. Вышел почти в нужную точку. Боцман кинул спасательный круг. Довольно удачно кинул. Метров десять всего надо было доплыть. А Баранов не смог. Меньше минуты на воде продержался. В метре от круга как закричит! И камнем на дно…

Аренда наша закончилась не начавшись. Трое суток мы рыскали галсами в этой проклятой точке. Искали Игоря. Свидетельство о его смерти писали и вновь переписывали. То перепутаем отчество, то не сходится время, то сотые широты. Витька был задумчив и строг. Это первый «исход гранит» в его профессиональной карьере. Из Архангельска, Мурманска и Москвы нас бомбили гневными телеграммами. Мы как могли отплевывались, пока не вошли в порт.
У причала «Норильск» уже ждали. Комиссия сменяла комиссию. Допросы, свидетельства, подписи.
Потом из Тамбова приехал младший брат Игорька. За вещами и документами. Звали его тоже Антоном.
Мы с тезкой укрылись в матросской четырехместке. Пили и плакали. Я все ему рассказал. Все, кроме того, как мы с дедом прыгали за борт и что под водой увидели.
Потом прозвучал главный вопрос:
- Кто виноват?
- Формально или по правде?
- По правде.
- Игорек виноват. Он в рейсе матросом был. А матрос никогда не становится на лебедку.
- Но он же специалист, трлмейстер?
- Тем более. Настоящий специалист должен помнить, что он тралмейстер. На гачок нужно было поставить боцмана, а самому проследить за режимом работы до самого последнего жвака. Игорек приучил всех и давно, что лебедка всегда на нем.
- Он ведь совсем не умел плавать, - давился слезами Антон, сидя на койке брата. – Зачем он пошел в море? Зачем вообще выбирал такую профессию?
- Я тоже совсем не умею. Но разве это причина? Если что - в Арктике не поплаваешь. Тот кто умеет – дольше промучается. Конец все одно один: без могилы и отпевания…
- Почему без могилы? – удивился мой тезка. – Брата похоронили.
Тогда удивился я:
- Где?
- В Тамбове, на кладбище.
- Да ты что?!
- Серьезно. Мать со свидетельством в церковь пошла, к батюшке. Все ему рассказала. Так, мол, и так. В Мурманск на пенсию не наездишься. Да и кто меня вывезет на место упокоения? Батюшка вынес какой-то сверток, завернутый в белую тряпочку, и наказал: «Схороните в гробу. Это и будет могила вашего сына. У Бога земля одна»

С пьяной распухшей рожей к Селиверстычу я не пошел. Он тоже был деликатен. Не беспокоил, не кантовал. Был еще долгий трехмесячный рейс. На нервах. На автопилоте.
Мы загорали на южном побережье Шпицбергена, когда просочился слух о том, что нашли Игорька. Дескать, какой-то «Омуль» Беломорской базы гослова достал его донным тралом. Тело было без правого сапога. Лицо объедено рыбами. Опознали его в порту по одежде.
В Тамбов Игорька почему-то не повезли. Схоронили за счет конторы на кладбище Дровяного. Совсем недалеко от плавмастерской «Двина».
Я приехал туда на такси как только пришла замена. С железного памятника смотрела на Кольский залив разбухшая от дождя фотография.
- Что, Игорек, - спросил я его, - водки поможешь купить? В отпуск иду. Ты не поверишь, за целых четыре года! Дело такое, что надо обмыть. Ты здесь подожди, а я мигом!
- Водка есть, - успокоил таксист. – У меня в гараже целый ящик. Если надо - бери хоть весь! Отдам... по двадцать рублей.
- Рули! – сказал я ему. И вырубился.
По пути заглянул в профком. На правах предсудкома поднял страшенный хай.
Помогло. К моему возвращению могилка преобразилась. Обрела небольшую гробницу, довольно приличный памятник. Ограждали периметр тяжелые якорь-цепи. Все что внутри было засыпано керамзитом. Не забыли работные люди поставить скамейку и стол. В общем, уважили. Вот только фотку оставили прежнюю. Другой, наверное, не было. Игорь на ней как будто с похмелья: распухший и грустный.
Не велика беда! Как говорила когда-то бывшая моя благоверная, «тебе все равно, с кем пить»

да грустная история елки палки

Завтра сделаем че-нить повеселей.

Подкова, классный текст. Очень нравится.
Начала читать и уже было не оторваться.

аха, есть что то такое.
Я правда очень давно читала, но фразу "как это сложно, Венечка" иногда приплетаю к месту и не к месту )))

Мне вот интересно - это правда все так и есть, в море???

Все так. Не лучше, не хуже.

и страшно и весело но главное - прёт страшно и работа - через край до полного истощения сил.