А дальше - согласно законов жанра

Зачистку высоток обычно начинают оттуда: граната, первый пошел, второй прикрывает, третий, «на плечах» остальных, занимает господствующую позицию.
Так все и произошло. Я встретил взрывную волну, сидя на корточках за ближайшей от входа колонной. Первые двое уже расходились ножницами, облако пыли прошивали лучи фонарей. Третий замешкался: обрушились мои пирамиды. Будь я на его месте, тоже бы принял за бегущего человека гул опадающих кирпичей.
Крик «он наверху!» внес корректив в годами отлаженный алгоритм. Ничто так не расхолаживает атакующего бойца как близость конечного результата. Не закончив работы, они поспешили на зов. Мне хватило полшага, чтобы снять замыкающего: чуть слышно хрустнули позвонки — и безвольное тело повисло у меня на руках.
— Серега, не отставай! — рявкнул его напарник, не услышав шаги за спиной.
— Нога-а, — прохрипел я, высвобождая оружие из сведенных судорогой пальцев, и усадил Серегу на битые кирпичи.
— Вот черт, угораздило! Сейчас помогу…
По моему разумению, гранатометчик был самым опасным в группе. Он изначально выбрал «Кастет», знакомство с которым обычно происходит в спецназе. Хороший боец, как породистая собака, виден с первого взгляда: по манере передвигаться, держать в руках автомат, и даже стоять в строю. Этот своими повадками чем-то напоминал Сашку Разумцева — боевого попа-расстригу, поменявшего рясу на солдатскую безнадегу. Тем не менее, он купился. И не только купился, а еще и сыграл на меня.
— Эй, хохол, — произнес гранатометчик с умеренной громкостью, так, чтоб никто, кроме напарника, его не услышал, — в оба смотри! У Сереги с ногой проблема, если что, позову.
Стрелять я не стал, а встретил противника правой ногой в основание носа, когда он склонялся над прислоненным к колонне трупом. После такого удара не поднимаются. Были бы на мне армейские сапоги, я бы разнес его голову в черепки и даже не стал тратить несколько лишних мгновений на констатацию смерти.
Да, это был хороший солдат. Ему хватило реакции, чтобы падая, полоснуть меня лезвием по штанине и поцарапать лодыжку. Нож был зажат в правой руке гранатометчика. Наверное, он изначально хотел разрезать ботинок на ноге раненого товарища. Был бы на мне спортивный костюм, пришлось бы искать аптечку.
Скорее всего, это случайность: я сам угодил под удар, не рассчитав траекторию. А если нет? Если Корж в достаточной мере располагает такими бойцами? Ладно, потом разберемся.
Я подхватил под мышки тяжелое тело Сереги и, прикрываясь им, поволок к выходу.
Хохол стоял, прижавшись спиной к стене в середине лестничного пролета, и напряженно вслушивался. Взрывы, доносившиеся из соседних подъездов, порождали там, наверху, неясные звуки.
— Ну, что там у вас за хр-р-р? — спросил он, оборачиваясь, и захрипел. Пуля заткнула ему глотку.

Друже Подкова, по крайней проде: действие - хорошо, а вот его описание надо править и корректировать...

Фонарь сам шарил? Или один из двоих "шарил в углу лучем фонаря"?


"за удаляющегося человека гул опадающих кирпичей" скорее, сам гул здесь не может удаляться.


? Непонятное предложение.


"так, чтобы я, находящийся по его мнению наверху, не услышал," - вариант.


Так понял, это речь о третьем из группы, который ушел вперед? Если да - то здесь повествование прыгает с одного персонажа на другого, а затем назад, внося некоторую путаницу...


Это издалека заметно? Или ГГ взял его в руки и осмотрел?
И подробности о ноже нужны, имхо - иначе у многих читателей диссонанс вызовет нож и ствол на нем (я так расшифровал НРС - Нож Разведчика Стреляющий )


У кого? снова описание перепрыгивает с одного персонажа на другого...

Ой! Какой опасный для героя сюжет. Вот уж, влип так влип.
, - полагаю, лучше заменить запятые кавычками. А то одному на плечах двух человек неудобно сидеть.
Не могу представить "веер" всего из двух человек. Это скорее рогатка или вилка

Может пита: Будь я на его месте, тоже бы принял гул опадающих кирпичей за неосторожные передвижения человека.

РОМАН, sova, Спасибо за помощь, постарался учесть все замечания

Все равно непонятно выделенное, взаимосвязь этого предложения с остальным текстом и с происходящим в эпизоде...

РОМАН, Ты прав, но описание гранатомета "Кастет" в этом отрывке будет больше похоже на лекцию. Поэтому убрал вообще.

Если весь вопрос в том, что именно с помощью особого подствольника (или что там "Кастет" ?) ГГ вычислил самого крутого из "охотников" - то лучше не убирать, а именно конкретизировать, имхо. Как вариант:

Или в крайнем варианте -

РОМАН, Еще раз переделал

К моему удивлению, именно он был в этой группе старшим. Его сотовый телефон был настроен на вибровызов, и дал о себе знать, когда мертвое тело скатилось к моим ногам. Я достал из чехла жужжащий мобильник, разблокировал клавиатуру и коротко бросил:
— Ну?
— Хрен гну! Докладывай! — отпарировал голос Коржа.
— Он в нашем подъезде. Ушел на четвертый этаж, — брякнул я наобум, даже не опасаясь, что он меня опознает. Имея в наличии такой арсенал, я мог бы с ним говорить даже с позиции силы.
— Понял тебя, — отозвался полковник после короткой, но подозрительной паузы. — Держи входы-выходы под контролем и не пускай его вниз. Остальные навалятся сверху. Михаил Анатольевич дал добро: если что, стреляем на поражение. Уяснил? И это… держи ухо востро. Смотри там, своих не пощелкай.
Естественно, я ему не поверил. Не такой человек Корж, чтоб раскрывать кому-либо текущий план операции, козыряя при этом мнением шефа. Пока я об этом раздумывал, он отключился.
Хохол лежал на ступенях, вниз головой. Лужа дымящейся крови, еще не подернутая сеточкой мелких морщин, подступала к моим кроссовкам. Я бросил мобильник на широкую грудь владельца и взглянул на его часы: маленькая стрелка упорно стремилась к одиннадцати.
В глазах потемнело. Черные пальцы бессилия изнутри оцарапали горло.
Не успеть, — обреченно подумал я, — прости меня, Зойка…
Секундная стрелка флегматично описывала круги. Все казалось ненужным, пустым. Я стоял истуканом, зачарованно глядя на радужный круг циферблата, пока шум наверху не вывел меня из ступора. Наполняя нутро изнутри, волнами нахлынула ярость, опала кипящей пеной и разлилась по жилам сладким наркотиком. Адреналин… предвкушение смерти… вечный вопрос: кто кого? Ненужные мысли и чувства выплеснулись наружу с приглушенным звериным рыком. Каждая мышца каждая клеточка тела находились теперь под жестким контролем разума. Так бывало со мной перед боем, когда гипотетический враг начинал обретать реальные очертания.
Шорохи наверху обретали объем. Мой обостренный слух делил их на составляющие: скрип песчинки под каблуком, трение спин о стены, неровность дыханий. Это почти невозможно: скрыть большую массу людей в пустом, полузакрытом пространстве. Значит, скоро начнут.
Телефон на груди хохла снова затарахтел. Судя по номеру, это звонил не Корж.

Впрочем, какая разница? Я упростил для себя формулу этого боя. Нужно идти. Если что… Зойка простит.
Излишки железа я закапал в подвале, оставив себе самый минимум: два пистолета, одну запасную обойму, и «Кастет» с единственным выстрелом — на случай, если где-то у входа меня караулит снайпер. Хотел прихватить еще нож, но тело гранатометчика успело закостенеть. Мне не хотелось ломать ему пальцы, хоть вещь того стоила: это был НРС-2 — последняя версия стреляющего ножа, с вмонтированным в рукоять нарезным стволом.
Хорошо, что он не успел отпустить флажковый предохранитель и нажать на курок, — запоздало подумал я, поднял под мышки многострадальное тело Сереги, и поволок к выходу. С улицы не доносилось ни звука. Значит, что-то не так: меньше всего я привык доверять тишине, зеленому цвету и шагам за спиной.
Напряжение нарастало, белым инеем опадало на стены вымороженного подъезда. Наконец, наверху громыхнуло. Значит, одно из двух: либо Корж меня действительно не узнал, либо у него в этой игре какой-то другой интерес. Я ослабил фиксатор гранатомета, подогнал под себя плечевой упор, сунул «подкидыша» в правый карман, чтобы был всегда под рукой, и вытолкнул труп на улицу.
Он, естественно, и сам стремился упасть, но кто-то очень хотел ему в этом помочь — мою левую руку ощутимо повело в сторону. Значит, пуля ударила справа, из-за кучи битого кирпича. Ну, теперь кто быстрей! Я опустил свой единственный выстрел в черную пасть ствола и, даже не глядя в секционный прицел, пустил его по дуге, будучи твердо уверен, что попаду…

Вот и все. Теперь только вперед. Я бросил гранатомет, вытер пот и ускорил шаги. Далеко-далеко, у границ моего слуха, царапали воздух сирены полицейских машин. По идее, людям Коржа скоро станет не до погони. Вот и пусть прибираются за собой, наследили. А пока… с верхнего этажа в мою сторону кто-то торопливо стрелял. Было в этом порыве больше эмоций, чем мысли. Не успев совладать с отдачей, стрелок транжирил пулю за пулей, рисуя на мерзлой земле, уходящую вправо диагональ. Понять его можно: ноль — четыре в коротком блице, при никудышней игре.

Я вышел к церковным прудам с территории стройки. Попробовал смешаться с народом, спешащим на отпевание. Были здесь нищие и бомжары, одинокие опрятные бабушки и чинные семейные пары. От меня почему-то шарахнулись и те, и другие, и третьи.
Обочины Черной дороги вдоль стройки и частных подворий были заставлены разномастными «тачками». Вдоль этой импровизированной автостоянки, деловито сновали люди в черных костюмах с траурными повязками на рукавах. Если кто-то из них на меня и смотрел, то без маломальского интереса, но затылок буквально ломило от пристального оценивающего внимания.
— Прошел, — то ли послышалось, то ли кто-то из соглядатаев подтвердил мои подозрения.
За внутренней церковной оградой было не протолкнуться. Люди стояли плотно, лицами к храму, умудряясь при этом, не стеснять движений друг друга. У многих в руках были зажженные свечи. Время от времени, как по наитию свыше, все, в едином порыве, осеняли себя крестом. Кажется, в древности это называлось соборностью. Сердцем я был уже там. Странное, неведомое ранее чувство переполняло меня изнутри. Предчувствуя близость своей физической смерти, я любил этот мир: и дымчатый небосклон, и орущих на ветках грачей, и подернутый ряской пруд, и каждую тварь на этой земле, включая полковника, преградившего мне дорогу у центральных ворот кладбища. За его широкой спиной скалили зубы остатки недобитого мною воинства.
— Ну, что ты за человек! — сказал Корж с укоризной, — через десять минут выносить будем, а ты не даешь отцу спокойно проститься с дочерью! Ну, хоть бы подумал своей башкой: у кого из вас больше прав на Зою Михайловну?
Я хотел отодвинуть его плечом и пройти мимо, но кому-то из лихих захребетников, что-то в моем поведении не понравилось. Он сунул руку за полу пиджака.
— Стоять, твою мать, — мгновенно отреагировал Корж, — нашел время играть в Чапаева! Раньше надо было клешнями махать. А ну-ка отдай свою пушку сюда!
Я стоял, ожидая развязки.
— Слышь, Темный? Тебя это тоже касается, — цепкие пальцы полковника легли на мое запястье. — Верни арсенал законным владельцам и иди куда шел. Если что, ты проник с территории кладбища, и мы тебя не заметили. Уяснил?
Кажется, я повиновался. А может, и нет. Не помню. Все стерлось, стало большим белым пятном. Фразы извне я больше не воспринимал — смысл сказанного утопал в сладостной молитвенной отрешенности. Из глубин подсознания всплывали слова. И не было на земле ничего важней этих слов:
— Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняй…
Произошло какое-то раздвоение. Одна моя половина исступленно шептала эти слова, а другая внимала им, удивляясь при этом своей новой способности — произносить наизусть столь непонятные тексты, ни разу при этом не матюкнувшись.

— Сокровище благих и жизни Подателю, прийди и вселися в ны, — шептал я, уже не скрывая слез.
От нижних пределов храма все явственней доносился бархатный бас священника. Ему вторили голоса певчих. Зойка! Она уже близко!
— И очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша!
Люди расступались передо мной, и это воспринималось, как должное, как будто бы эта молитва — ключ от людских душ, путь к постижению истины. Я повторял ее до настежь открытой двери первого этажа входа, до тех самых пор, когда острое жало ножа пропороло рабочую куртку и мягко вошло в левое подреберье.
— Получи, с-сука! — раздалось за спиной.
Вечность отозвалась долгим вздохом толпы. Коротко взвизгнула какая-то баба. Холодные пальцы смерти стиснули мое сердце.
— Вот и все, — констатировал слабеющий разум, — через три минуты тебя не станет.
Чья-то рука обхватила рукоятку ножа, несколько раз провернула его и выдернула из тела. Только я все равно не упал, а продолжал идти потому, что увидел ее.
Зойка спала среди развалов живых цветов в белом свадебном платье. В скобочке сжатых губ застыла обида.
У ее изголовья неясно маячило искаженное ненавистью лицо Михаила Анатольевича. Между гробом и мной черной тенью металась фигура священника с дымящимся кадилом в руке.
— Уйди! — сказал я ему, — будь человеком, дай нам побыть одним.
Наконец-то я увидел ее всю: мой маленький беззащитный цветочек, которому я так и не смог дать настоящего счастья.
— «Белые розы, белые розы — беззащитны цветы…» — звучало с хоров. — Наверное, начались галюны.
Сердце зашлось. Теряя остатки жизни, я упал на нее, согревая последним теплом.

[size=12]

Глава 2 Принцесса Зоя

Я проснулся от петушиного крика. Скорей даже, не проснулся, а осознал себя. Потому, что в теле, которое я идентифицировал как свое, давно и плотно кто-то существовал. Этот «кто-то» распластался на полу перед высоким иконостасом. Пламя свечи отбрасывало долгую тень. Мятущаяся душа то замирала в смертельном страхе, то начинала, вдруг, бормотать церковнославянские тексты:
— О, Пресвятая Госпоже Владычице Богородице, вышши еси всех Ангел и Архангел, й всея твари честнейши; помощнице еси обидимых, ненадеющихся надеяние, убогих заступнице…
Это была более чем молитва — сумасшедший выплеск духовной энергии. В каждом слове звучали: страстная вера, отчаяние, боль и надежда на чудо. Все эти чувства находили живой отклик в моем бездуховном сознании, но очень мешали сосредоточиться. Я хотел осмотреться, но не сумел — телом командовал он, а не я.
Страха не было. Человека, который сознательно шел на смерть, трудно чем-либо испугать. Даже — продолжением жизни — формой существования без нее.
Как же Зойку похоронили? — первым делом, подумал я, — в залитом кровью свадебном платье, или, все же, решили переодеть?
Подумал… и в изумлении замер: сущность, в которой я пребывал в качестве квартиранта, вдруг, содрогнулась, издала короткий вопль. Ее погребло под лавиной дремучего первобытного ужаса. На некрашеный пол скатились со лба капли холодного пота.
— Ризою твоею честною защити и умоли, Госпоже, из тебе без семене воплотившагося Христа Бога нашаго, да препояшет нас силою своею свыше, на невидимыя и видимыя враги наша, — с новой силой зазвучали слова.
Человек уже не шептал, а буквально выкрикивал их.
— Звал, осударь? — послышалось из-за спины.
— Ты, што ль, Федька? — хрипло спросил хозяин моего тела, будучи в твердой уверенности, что не ошибся. — Покличь-ка сюда Афоньку Еропкина. Да словом моим накажи, штоб поспешал…
Чуть слышно звякнул металл, застучали торопливые каблуки. Я безвольно поднялся на ноги, закипая животной злобой. Это чуждое чувство охватило меня до дрожи в коленях, до кровавых прожилок в глазах, пока не оформилось в первую внятную мысль.
— Сукин сын, барбос! В железа, подлеца, на чепь, на вечное пребывание, до смерти, неисходно!
И тут дрогнули половицы. Басовитый двузвон церковного колокола, торжественной доминантой наполнил пределы покоев. Человек вздрогнул, размашисто перекрестился на образа:
— Прости, Господи, мое окаянство, прости, сохрани и помилуй!
Дрогнула дверь, скрипнула на излете. На пороге застыл бородатый, плотный мужчина с ироничным прищуром василькового цвета глаз. Был он одет более чем нарядно: сорочь белого атласа, поверх нее — синий суконный кафтан, вышитый серебряной канителью, желтые сапоги из сафьяна…
— Что, по твоему, великого государя, указу задано мне, холопу твоему, учинить, и то, государь, учинено ж, — сказал он с глубоким поклоном.
— Сядь! — сорвалось с нашего общего языка. Очерчивая в воздухе приглашающий жест, рука предательски дрогнула.
Насколько я понял, это и был тот самый Афонька Еропкин, скорее всего, лицо приближенное. Вел он себя соответственно: неторопко сунул за пояс соболью шапку с синим бархатным верхом, и уселся вплотную ко мне на разобранную постель.
— Порча на мне! — прошептал тот, кого называли государем (в какой-то степени — я). — Приблазнилось, быдто помер я в храме. А в каком — то мне неведомо. Так што, к заутрене пусть не ждут. Скажешь, мол, занедужил великий князь…

Не думаю, что древнеславянские... Может слова акафиста Пресвятой Богородице, или молитвы?

По сути да. Но для человека из нашего мира это одно из типичных сравнений.

Подкова, ну тогда хотя-бы "церковнославянские". "Древнеславянские" царапают, имхо, это совсем из другой песни.

ber5, Да, так лучше, исправил.