Буду ждать!
По крайнему эпизоду возникло несколько вопросов, надеюсь в следующей проде они разрешатся. (а если останутся - то озвучу )

Сквозь черно-красную пелену бешенства, доносился чей-то спокойный голос, и слова эти лились как масло на бушующие волны.
— Да, кто же тебе мешает, мил-человек? Хочешь быть свободным, будь им. Я же никого не держу…
Рыцарь открыл глаза, вздрогнул, и закрыл их снова. Но даже в темноте он продолжал видеть уютный зал, с гобеленами на стенах, горящий камин, и узкие стрельчатые окна, св которые заглядывало темное небо. Ноги утопали в ковре, а ладони чувствовали теплую кожу кресла.
— Очнулись, благородный сэр? Не изволите ли выпить бокал вина, чтобы укрепить, так сказать, дух и плоть?
Успокоительное бормотание сменилось ироничным тоном, и человеку стало стыдно за свою ярость. Ноздри втянули терпкий запах красного вина, и распахнувши глаза, рыцарь протянул руку за предложенным напитком. Пальцы крепко схватили точеный лёд хрустального бокала, а глаза вновь осмотрели зал. Хотя нет, это был кабинет, для зала слишком камерно. Закругленные стены полностью скрыты под тканью с непонятной, даже пугающей своей инородностью, вышивкой. Густо-синий фон пронизывали ярко-желтые ломаные и ветвящиеся линии. Спиралевидное скопление светло-голубых и красных точек разбивалось надвое черным зигзагом, а над белым шаром с синими разводами страдальчески ломалась алая стрела. На этом бушующем фоне потерялся хозяин, и рыцарь смог его заметить, только когда он шевельнулся. Золотые драконы на почти чёрном халате дрогнули, и спокойный голос вновь проник в голову:
— Тебя смущает это убранство?
— Нет! Хотя мне это и непонятно…
В бесплотном голосе послышалась насмешка:
— Вы, люди, гордитесь своими подвигами. Почему бы мне не гордиться своими?
— Кто ты? — рыцарь вскочил с кресла, и рванулся к неподвижной фигуре. Вино плескнулось из бокала и неряшливой лужей расплылось по ковру, быстро впитавшему влагу.
— А хорошее было вино, ты должен был вспомнить его вкус.
Машинально рыцарь допил то, что осталось, и действительно вспомнил. Он же ненавидел это проклятое вино! Темно-красное, как кровь из рассеченного горла, оно было терпким напоминанием о проигранной битве. Исчез кабинет, пропали гобелены, и перед мужчиной вновь раскинулась высохшая равнина с редкими холмами. Виноградники прятались от раскаленного солнца в низинах, ближе к воде, но и там их доставало белое солнце с белесого неба. Оно жгло листья, и вплавляло свой жар в крупные ягоды. А еще оно жгло небольшое копьё, нагревая латы почти до ожогов. Один рыцарь и группа пехотинцев лениво тащились по пыльной дороге, совершая, казалось никому ненужное патрулирование. Это было давно, но и сейчас рыцарь явно видел как дрожало оперение стрелы, торчащее из глазницы солдата. В его ушах по-прежнему стоял неистовый визг бежавших со склона холма нелюдей, и в серых его глазах мелькали солнечные зайчики от крутящихся в их руках причудливо изогнутых мечей. Казалось, что исохщаяся земля выдавила нелюдей из себя, как гной из нарыва. И конечно прав был старый вояка, хлестнувший его коня плоской стороной меча:
— Беги, синьор! А мы их задержим!
Он был прав, но в тот вечер рыцарь напился густым вином до потери сознания, до рычания и безобразной драки с сервами. Вот только память пропить не удалось, памяти о своём бегстве, пускай и перед лицом неодолимых обстоятельств. Бегстве.

Маленькая вставочка в "Куда наша не попадала"

— Ваня, ну что ты стал столбом? Помоги!
Волхв очнулся от раздумий, и стал помогать Лисовину кантовать тяжелую бочку. В ней тяжело плескалась какая-то жидкость.
—Что это?
— Вода. — Перевёл дух завхоз, и, выдернув затычку озабоченно принюхался, — Не наша. Дойдём до берега, сменить надо будет.
— Постой, — Иван смахнул пот со лба, — Как это, не наша? Вода, она и есть вода.
— Эх-х, молодеш-ш-ш, — совсем как сусанин, печально протянул Лис, и первым же рассмеялся, — Ты присядь, и глаза закрой. Сейчас, я тебе объясню.
Иван усмехнулся, но закрыв глаза, прислонился спиной к гладким доскам борта. Спину привычно коснулось ласковое тепло нагретых солнцем досок. Странно, но волхв не задумывался раньше, почему даже здесь, в трюме, омываемом холодной водой, доски такие тёплые. Как живые. Конечно, дерево даже срубленное и распущенное на доски, живёт медленно, и так же медленно уходит в мир вечного роста. Но прошло несколько лет сушки, потом долгое плавание, и всё равно. Чувствовались в тепле шёпот ветерка, бережное материнское прикосновение солнечных лучей, и усыпляющее покрывало снега.
— А-а, да ты заснул совсем, — рассмеялся Лисовин, — Нет-нет, глаза не открывай! Вот испей-ка.
По очереди Иван выпил несколько глотков из двух чаш, и не дожидаясь вопроса уверенно сказал:
— Во второй чаше была вода из Реки.
— Правильно, — кряхтя, Лисовин уселся рядом, — А скажи, как ты узнал?
Волхв опять задумался. Как перевести в косные слова человеческой речи, те мгновения узнавания, что пришли с первой каплей воды? Как выразить в словах, которые еще не придуманы, то ощущение родного и близкого, что прокатилось по человеку, едва его ноздри уловили неуловимый запах серебристой влаги на перекатах в верховьях, и воли безбрежья в устье?
— Не знаю, — наконец-то ответил парень, — Живая она, вот и всё. А сначала ты мне просто воду налил.
— Есть живая вода, а есть вода, просто пить, — задумчиво пробормотал Лисовин, и крепко сжал пальцами плечо Ивана, — Спасибо, брат. Высказал ты те слова, что не мог придумать я. Прав ты, живая для нас вода из Реки. Почти для всех, кроме Молчуна.
— Почему? — удивился волхв, — Разве не наш, Молчун?
— Наш. И приняли его люди, Лес и Река. Но первый его глоток был не из Реки. Помнишь сказку про оживление богатыря? Как вороны летали за живой водой?
— Конечно.
— Далеко зашёл тот воин от дома своего, поэтому и долго ворон летал к той реке, или роднику, из которого испил первый глоток воды мужчина. Знай парень, что та вода, что смочила губы твои в самый-самый первый раз, стала для тебя живой. Она исцелит твои хвори, смоет усталость с чела, и когда-нибудь в старости, набрав в ладонь, ты сможешь увидеть в ней, кроме нескольких песчинок, смеющееся от радости жизни лицо младенца. Ты увидишь себя.

Спины


"личико" как-то правильнее будет, имхо.

---
Хороша вставочка!

Заскрежетав зубами рыцарь попытался встать из кресла, но спокойный голос оттолкнул его обратно:
— Ты не хочешь вспоминать об этом? Правильно, редко кому доставляют радость воспоминания об втором рождении. Мне тоже неприятно вспоминать. Но без этого не ответить на твой вопрос. Кто я? Что же, один из законов времени — это обязательный ответ на все вопросы. И не моя беда, что вы не доживаете до ответов…
Золотые драконы в черноте причудливо изогнулись, и хозяин вдруг оказался возле гостя.
— Ты требовал ответа у меня? Получай. Я – время!
Неизвестно, чего ожидал хозяин, буйства, обморока, но человек только облегченно вздохнул, и устало протёр лицо рукой:
— Я рад, что нашёл тебя.
— Ты рад? — в голосе Времени послышалось удивление, — Ты действительно рад? У вас же существует легенда, что встреча со временем всегда заканчивается смертью вопрошаещего…
— Правильно, но в этой же легенде говорится, что дракон обязан ответить на последний вопрос.
— Кому обязан? — скептически хмыкнул Время, непонятным образом оказавшийся сидящим напротив рыцаря.
— Себе! — отрезал мужчина.

"толкнул" или "усадил", как варианты.


о


Здесь выделенное выглядит несколько чужеродно, имхо, выбивается из речи.


После "хозяин" скорее тире вместо запятой, сильнее подчеркнуть ожидаемые чувства.

— Себе? Интересное замечание. — дракон лениво потянулся. Золотые змеи на его халате заколебались и вдруг взлетели и стали кружить вокруг головы человека. Но тот, только раздражено отмахнулся от них, не сводя глаз с собеседника.
— Вы, люди, очень много придумали сказок обо мне. Не в силах увидеть меня, не могущие представить время, вы сочиняете легенды, или чего хуже, изучаете меня.
— Но что может быть плохого в изучении?! Знание приводит к пониманию, понимание к миру, мир — к дружбе!
— Не все знание приводит к пониманию, иногда лучше не знать всего, чтобы не убить собеседника. — проворчал, опустив голову, Время, — На одном из каменных шариков, что вы называете мирами, человек сказал: «Во многом знании, много печали. Умножающие знания, умножают скорбь». Он знал, что говорил. Уже после того как он растворился в мире, другие стали изучать время. Они делили его на мельчайшие отрезки, они всё глубже и глубже проникали в тайны непознаваемого, и сумели добраться до истоков. Их больше нет, как нет и их мира. Ты еще хочешь знать, что такое Время?
— Нет. Я не за этим искал тебя.
— А всё равно придётся узнать. Может быть для того, чтобы не пришлось задавать свой вопрос. Смотри!
Откуда в руках дракона взялась чаша, рыцарь не заметил, но вид грубой глиняного сосуда с чистой водой ударил его, как вспышка пламени из чародейного метателя. Это был источник его снов. Снов, в которых он сгорал от стыда.
… Они шли в никуда. По раскаленным пескам великой пустыни, где испепеляющий жар сиял с полностью белого неба и больно бил снизу от таких же белых песков. Где удушающая жара не исчезала даже ночью, когда на бездонно-чёрном бархате вверху танцевали ослепительно яркие звезды. Где не было ничего живого, кроме нескольких людей жадно хватающих ртом расплавленную сталь воздуха. Им надо было пройти, и ударить по врагу оттуда, откуда никто не ждал удара. На хижину наткнулись неожиданно, там где из-под камня сочился по капле ручеек. И высохший старик подал им чашу воды. Рыцарь выпил воду, и убил старика. Сержанты добили всех. Даже детей. Никто не позарился на красоту почти взрослой то ли дочки, то ли внучки старика, и дело не в запрете рыцаря. Просто людям было мучительно стыдно убивать тех, кто подарил им жизнь, пожертвовав воду. Но тайну похода нужно было сохранить, чтобы спасти своих товарищей, ежедневно гибнущих в напрасных атаках для отвлечения внимания врагов. И у них был приказ, жестокий, но кажущий оправданным. Никого живого не оставлять на своём пути. Никого… И навсегда рыцарь запомнил смазанный отпечаток пальца гончара на той чаше, и сейчас он ясно увидел эту полоску на грубо обработанной глине…
— Зачем ты причиняешь мне боль?!
— А ты не думаешь, что ты причиняешь боль мне?
— Чем же? — искренне удивился человек.
— Тем, что пришёл ко мне.

Вместо второго можно "грубого глиняного сосуда ", устранить многократный повтор. и "водой"


Тот ручеек практически не виден, и не может служить ориентиром... Может, двумя предложениями:
"На хижину наткнулись неожиданно. Рядом из-под камня сочился по капле ручеек." - ?


"древний" как вариант.


не

---

Оно по сюжету может и надо. А вот с военной точки зрения - нет, имхо. Семья отшельников, остающаяся в пустыне, позади отряда, двигающегося к неприятелю (а не от него) - как они могут помешать или предупредить? (((

Добавил.

Отделавшись загадочной фразой, дракон небрежно уронил в воду сверкнувший рубин, и всколыхнувшаяся волна побежала к краю чаши. Плеснулась о бортик, вернулась назад, стерла след от падения камня, и очень скоро вода стала неподвижной. Только на дне чаши угольком светился камень.
— Понял?
— Что? — Очнулся от гипноза красной точки, мужчина, — Что я должен был понять?
— Из чего состоит волна?
— Из капелек воды.
— Ладно, — дракон отошел от гостя, и вновь уселся в кресло, — Пусть будет так. На гребне волны каждая капелька летит к барьеру, это и есть ваша жизнь. Ваша. Но не моя.
— А твоя?
— Моя? Моя жизнь, если конечно это можно так назвать, вода. Сама вода, по которой проносятся волны. И когда-то я об этом не думал, а просто резвился, будоража пространство.
Время взял со столика бокал с вином, полюбовался им на свет, но пить не стал. Поставив обратно, дракон посмотрел бездонно-чёрными глазами на рыцаря, и поколебавшись, продолжил:
— Я един, и возник сразу во всей Вселенной. Не знаю, и не хочу знать своих границ, но никогда волны не возвращались обратно. Вначале я баловался, но однажды узнал о наличии существ. Они были незаметны для дитяти, легко гасящего звезды, но они были. И их предсмертный крик с замерзающей темной планеты донесся до меня…
— Подожди, — рыцарь машинально допил вино не чувствуя вкуса, — О чём ты говоришь? Мир может быть только один, какие еще звезды? Есть только одно светило, дарующее жизнь и смерть. И как может быть одно время? Оно же течёт… Как вода.
Оборвав речь, человек вонзил взгляд в чашу с водой.
— Ты хочешь сказать… Что нас много? Что наш мир не единственный? Что нас столько, сколько капелек в чаше? В море?!
— Нет. Ваших миров столько, сколько мельчащих частиц в капле воды. Тех частиц, которых вам не увидеть.
— И ты… Ты можешь видеть каждого? Ты можешь узнать каждого человека, увидеть его боль, его жизнь? Ты – бог?
— Нет. Я не хочу быть богом, это скучно. И не могу вникать в жизнь каждого разумного существа. Это больно.
— Почему?
— Волны ваших жизней уходят в бесконечность, и ни одна не вернулась обратно, чтобы рассказать, что там за гранью.