Так получилось, что мы все были очень домашними детьми. Не могли надолго оставаться без родителей, дома и семьи. Очень ярко вспоминается мне случай, когда лет в пять меня забрала к себе в гости крестная, тетя Маша. Я ее очень любила, всегда ждала на день рождение, надеясь на подарки, и наизусть помнила ее домашний телефон. Однажды летом она должна была к нам зайти и мама мне говорит:
- Олечка, сейчас придет твоя крестная, а она не любит, когда девочки ходят в штанах. Беги, надень юбочку.
А я страшно не любила юбки, неудобно в них лазить по деревьям и гонять на велике. Потому дотянула до последнего. Спохватилась, когда крестная уже вошла в дом. Ужасно растерявшись, я не нашла ничего лучшего, как нырнуть под обеденный стол. Целый час я сидела там и слушала, как сетуют мама с тетей Машей, что я куда-то сбежала, и она не сможет подарить мне подарок. Больше всего меня возмутило, что она решила подарок забрать и привезти в следующий раз. А так как бывала она у нас крайне редко, я боялась, что она совсем забудет об этом подарке.
Дождалась я, когда она уйдет, выскочила из-под стола, страшно удивив маму и нацепив первую попавшуюся юбку поверх штанов, бросилась догонять крестную. Догнала, подарок-таки получила, которым оказался набор макраме. Даже открыла его, но отдала Машке. Не видела я смысла в таком занятии, когда летом на улице столько всего интересного.
И вот, бесконечно меня удивив, тетя Маша забрала меня в город к себе домой. Редко какие взрослые были довольны моим поведением, потому меня всегда удивляла, как по доброму ко мне относится тетя Маша. В гостях у них было странно. Очень красиво и чисто, ковры, старинная мебель. И среди этого великолепия, двоюродные Даша и Ваня, примерно моего возраста, которые побаивались меня и смотрели круглыми испуганными глазами из-под одинаковых челок.
До вечера я держалась, а с приближением ночи решительно потребовала отвезти меня домой. Когда мне объяснили, что это невозможно и электрички уже не ходят, я стала рыдать, заявив, что ни за что у них не останусь, а также настаивала, чтобы они позвонили бабе Лене, которая тоже жила в городе. Баба Лена была ровно на 70 лет старше меня день в день. Она была другом семьи еще нашего дедушки и нас всех воспитывала с пеленок, часто оставаясь с нами за взрослую, когда мама куда-нибудь уезжала на несколько дней. Тетя Маша сказала, что нельзя будить пожилого человека в такую поздноту, тем более, что телефона она ее не знает. Утром мол, позвонит. Вот тут то я и вскочила с пола, и закричала, что «я, я знаю телефон!». Баба Лена – она была наш человек, сразу меня поняла. Старенькая, но приехала сразу к тете Маше. Я запрыгнула к ней на колени, обняла со всей силой и сказала, что ни за что не слезу, если она не заберет меня домой. Баба Лена посетовала, мол, какой непослушный ребенок, и сказала тете Маше, что нехорошо оставлять меня здесь, в гостях, ведь какой плохой пример я подаю Ванечке и Дашеньке – таким хорошим деткам.
По дороге она меня очень ругала, что я позорю семью, веду себя совершенно некультурно, и обижаю людей, которые впервые пригласили меня в гости и расчитывали на мою благодарность. Я ее слушала и млела от счастья. Почему-то даже ее ругань была милее, чем все добрые слова тети Маши. Переночевала я у бабы Лены дома, а утром она отвезла меня домой, где вся семья встречала меня во дворе, как будто из плена. Старшие, Илюшка и Женька, так и говорили, что я награждаюсь чином генерала, потому-что вырвалась из плена врага и теперь моя палка – не простое ружье, а автомат. Они как раз играли в войнушку. Больше в гости к тете Маше меня не приглашали.
***
В другой раз меня отвезли к дяде Васе, когда мама уехала с Женей и Яшей в Москву. Жека как раз должен был пойти в первый класс, а мама всегда перед школой возила детей к Сергию Радонежскому, чтобы хорошо учились. Я уже была постарше, все-таки шесть лет, так что сама согласилась пожить у родной бабушки Ады, которая как раз жила у дяди Васи в квартире городской, так что всем говорила, что плакать я не буду и проситься домой тоже.
Выдержала я полдня с честью. Ни слова про дом не сказала, хотя не прекращала думать о нем ни на минуту, постоянно фантазируя, что там делает Машка, чем занимается илюха, а папа наверняка жарит цыпленка «Табака» - он всегда это делал, когда мама уезжала. И эта мысль или что другое повлияло, но меня стало натурально рвать. Бабушка уж и тазик мне принесла и водой отпаивала, а меня все рвало и рвало.
- Позвони папе, - попросила я слабым голосом. Я ведь обещала не плакать и не плакала.
Папа приехал через час. Взял меня на руки и снес в машину. Я так обрадовалась, увидев эту зеленую «Победу». Инвалид дядя Гена на ней ездил. Он иногда возил папу, особенно, когда маму из роддома надо было забирать. А тут за мной – на машине! Я была жутко тронута. Это же надо. Ради меня! Папа посадил меня одну на шикарное заднее сиденье и зачем-то вручил пакет.
- Зачем это? – спрашиваю.
- Если будет тошнить, - сказал папа, - будешь вырывать в пакет. Чтобы машину не испачкать.
А я побоялась признаться, что у меня уже все прошло, что мне совсем хорошо, потому что вдруг бы он тогда не забрал меня домой. Я ехала и слушала, как дядя Гена рассказывает про войну. Что он, как и я был четвертым ребенком в семье, но в блокаду, все умерли, кроме него и брата. И что брат научил его курить, потому что когда куришь, не чувствуешь голода, а ему было как мне – шесть лет. И спал он много, во сне тоже не голодно. Так мол и выжил, только ноги тогда отморозил... топить нечем было…
А вечером папа и правда жарил цыпленка «Табака». А мы все, малые, его окружили и слушали, как правильно это делать надо и ждали, когда же попробуем.
Вот такие мы все были домашние… по крайней мере, я.