Ну... тут говорится, в частности, о Константинополе, а он... тоже жил в таком окружении

Естественно, поэтому основные действия отложены до 3-ей книги (авось за это время накопаю что-то поподробнее)
А пока... глава в окончательном варианте.

Глава 10

Коричневые, узловатые пальцы стряхнули с ножа на стол хлебные крошки и стали сгребать их в подставленную ладонь, терпеливо выметая из щелей тесаных досок разлетевшиеся крупицы. Наконец, морщинистая рука поднялась чуть повыше, поднеся собранное богатство к подслеповатым прищуренным глазам, и скупым, расчетливым движением отправила их в рот.
- Дед Радимир, а дед Радимир? – Вовка кашлянул и оторвался от созерцания разбросанных на лавке мелких чугунных квадратиков, отложив в сторону напильник. – Ты чего крошки собираешь, как в голодный год? Хлебушка в достатке… даже на мой хохряк.
- С мое поживешь, чадо, - деланно прошамкал тот еще вполне здоровыми зубами, - так еще и не такие привычки у тебя будут…
- А чего боишься? Неурожая? Если наступит такая беда, то опять продадим наши котлы, а на вырученные монеты…
- Добро не лихо, - прервал его Радимир, – бродит о мир тихо. Коли придет голод, так уж коснется многих, и за котлы свои ты почти ничего не возьмешь. На кой ляд они будут нужны, ежели туда положить нечего? Мал ты еще, не видал, как люди детей своих продают, абы самим выжить, а тем надежду дать…
- Какая же это надежда? В рабстве… то есть в холопстве?
- А такая! Не приведи Господь тебе увидеть, как дети от голода умирают, как ложатся они на дороге и снег падает им прямо в открытые глаза! И не тает там!
- Ну… да. Прости, дед Радимир. Правда твоя, мал я еще.
- Не вини себя, чадо, это дело поправимое, - тут же успокоился старец и подвинул к Вовке ржаной ломоть. – А уж чего тебе в жизни доведется увидеть… зависит лишь от рожаниц, от той доли, что они тебе назначат.
- Каких рожаниц?
- Ох, темные вы… Вот я тебя ломтем наделил, а ведь издавна такой обычай идет, егда глава семейства краюху на куски кромсает и каждого оделяет им в соответствием со своим понятием. Так же и Род по своему разумению наделяет хлебом насущным человека, причем вместе с таким куском тот получает и свою долю, свое счастье. Кому-то больше перепадает, кому-то совсем не достается... У каждого своя судьба, которой заправляет Макошь, старшая из рожаниц, прядущая покутные волокна всего сущего. Вслушайся… Ма-къшь , мать судьбы. Она из тех прях, чья нить свивается в судьбы человеческие, да и бабам нашим в делах помогает, покровительствует рукоделию, рождению детей, урожаю, достатку в доме. А помогают Макоши ее младшие сестры, девы судьбы, счастливая Доля и лихая Недоля. Их также Сречей и Несречей иной раз называют, а у нас еще и рожаницами, хотя… последних многие на закате именуют Ладой и Лелей, а дев судьбы чтят отдельно. Ну, да это их дело… Так вот, эти сестрички связывают человека покутными нитями с плодами его трудов, добрыми и злыми. Те нити судьбы по-разному вьются, но Доля на них все узелки распутывает, а Недоля их рвет да связывает, узелки наматывая. В чьи руки попадет твоя жизнь - тому и быть.
- А вот у нас думали, что только от самого человека зависит, как его жизнь сложится, - Вовка потерял интерес к своим железным поделкам и придвинулся к Радимиру.
- Да? От людишек многое зависит, да не всё, - покачал головой старец. - Один вырастает писаным красавцем, а второй немощным калекой, у одного ума палата, а у другого разумения хватает лишь на то, чтобы милостыню просить. А иной человечишка и лицом пригож, и умен, а не складывается у него жизнь. Бьется лбом о стенку, а счастья нет. А отчего? Все оттого, что его ниточку Недоля в руки взяла. А иной раз надоест ей, что человечек этот слишком сильно трепыхается в ее руках, пытаясь к сестричке перебраться, так она его так по носу щелкнет, что тот до конца жизни безвольной куклой у нее провисит.
- Вроде… сильный должен подняться после любых невзгод.
- Но поднимется ли? - Радимир немного покряхтел, устраиваясь удобней на лавке, и продолжил. - У Макоши свои разумения, да и невзгоды могут быть такими, что жить не захочется.
- Э… дед Радимир, так ты в какого бога веруешь? В Христа?
- Истинно верую, - осенил себя крестным знаменем тот. – А отчего у тебя сомнения возникли, чадо?
- Так ты мне про рожаниц все больше рассказываешь, а это славянские боги, так? Перун, Велес, Род?
- И что? То, что князь новый взойдет на княжение, еще не повод, чтобы тех, кто до него был, ногами попирать. Предки наши старых богов чтили и нам завещали. Верой своей мы вправе сами распоряжаться, но и вежу к древним заветам иметь надобно. Разве Макошь, что с Перуном наравне на киевских холмах стояла, людишки забудут? Так и будут ее чтить, хоть и будут прикидываться, что великомученицу Параскеву Пятницу вспоминают. А на второй день праздника рождества, что еще называется собором или пологом богородицы, как Рода вспоминают? Бабы обычно приносят в церковь хлебы и пироги, так-то вот. Да и Среча с Несречей, как счастье и несчастье стали восприниматься, как светлый ангел за правым плечом и падший за левым.
- Но ведь старым богам человеческие жертвы приносили! – нашел бесспорный аргумент в споре Вовка, поднимаясь с лавки. - Какое же уважение к ним можно испытывать, а?
Радимир замолчал, по привычке опершись подбородком на свою резную клюку, и стал задумчиво рассматривать новые половые доски, на которых расплывчатой тенью заскользил силуэт вскочившего мальчишки. Наконец, воздушный вихрь, вызванный резким движением Вовки, затих, и пламя лучины продолжило мерно пожирать длинную деревянную щепку.
- Они умерли, - тихий шелест, сходящий с губ Радимира, был почти не слышен. Все же старец взял себя в руки, откашлялся и продолжил. – А о тех, кого с нами нет, люди обычно вспоминают лишь добром. Или молчат вовсе. И все же богов своих предков надо вспоминать с вежей, не они виновны в этих жертвах.
- А кто?
- Сами люди, не понимающие, что силы изначальные от них хотят… Вот возьми то же дерево. Издревле люди, срубая его в лесу, с ним роднились. Делились своей кровью, щедро поливая древесные корни, исполняли очистительные обряды и лишь после этого, считая его своим, смели к нему подойти… Но при этом просили прощения за то, что его губят, винились перед древесными душами, изгоняемыми из стволов. А ныне? Кому придет это в голову? Кто почистит загаженный ручей и посадит новое дерево вместо срубленной березы, коли можно получить за все отпущение грехов, не прикладывая рук своих? Верь слепо и на том свете тебе все зачтется! Твори что угодно, мучай невинные души, но окутывай свои деяния светом веры и тебе воздастся! – голос Радимира задрожал от ярости, а в уголках глаз выступили слезы, ярко заблестевшие искорками света отраженной в них лучины. Непонимающий, что происходит со старцем, Вовка пересел к нему на лавку и попытался что-то сказать, однако вместо связной речи у него вырвался поток междометий, внеся сумбур в ставшую еще более неловкой ситуацию.
- Мыслишь, что на старости лет дед Радимир с ума сходить начал? – взволнованно стукнул клюкой об пол старец. – Нет, чадо, лишь хочу сказать тебе, что не токмо старым богам жертвы приносили…
- Я слышал, что католики сжигали на кострах ведьм и колдунов, - Вовка успокаивающе положил свою руку на сгорбленную спину Радимира. – Но у нас же такого не было…
- Все было, разве что сор этот на свет белый не выносили… - устало откинулся к бревенчатой стене тот. – Я же иноком был в Печерской обители, насмотрелся и наслушался всего. Не говорю о князьях, те супротивников своих редко миловали… Сама церковь наша злодеяниями не брезговала, да так, что ужасалась порой своим свершениям. Взять того же ростовского епископа Федора… И головы резал, и очи выжигал, и язык урезал язычникам. А новгородский архиерей Лука Жидята? Его и при жизни звероядивым называли… Не токмо вышесказанное творил, но и распинал своих жертв, на кострах сжигал, варил в собственном соку в раскаленных железных котлах… И не он один.
- Страшно это все… - поежился Вовка, пытаясь представить себе, как добрый священник, с небольшим пузом и окладистой бородкой, может давать указания мучить других людей. - Ты мне лучше про себя расскажи, дед Радимир. Может, жизнь вокруг тяжкая, оттого и люди злые поголовно?
- Не без этого, чадо, не без этого. А насчет пути жизненного моего... да почему бы и не поведать? Мне не так много осталось, а тебе, глядишь, и пригодится. Вот, буквицами этими чугунными имя деда Радимира вспомнишь…
- Говори, деда, говори… Сам не пойму, так до других донесу.
- Ну, так слушай… - старец немного приосанился, огладил седую бороду и мечтательно воздел очи вверх. Взгляд его затуманился, и первые слова плавно потекли из уст, как будто он рассказывал не обычную историю нелегкой жизни, а старинную былину под напевчатый перезвон гуслей. – Прошла моя молодость в Киеве, мати городов наших. Вольготно город раскинулся на холмах Днепра, поражал иноземцев он своей многолюдностью и богатством, златоверхими теремами. А уж его светлые гридницы… княжеская иной раз до четырех сотен человек вместить могла! – Радимир немного отвлекся от повествования и стал загибать пальцы, перечисляя чудеса, стоящие в старом городище. – А еще во граде Владимира особняком стоит златоглавая Десятинная церковь, усыпальница князей наших, с фресками и мозаиками, мрамором отделанная. Тут же Ольговы хоромы, а уж Софийский собор… этот всем храмам храм!
- Ну, а ты-то там каким боком был, дед Радимир? – не выдержал Вовка, заерзав на лавке.
- Каким, каким… - прервался старец, нахмурившись. – Вначале я там отроком в младшей княжеской дружине хаживал, а потом в Чернигов, к Святославу ушел. Как раз два десятка лет на ту пору мне исполнилось. Времена тогда были недобрые, голод на окраинах Руси, смуты…
- Ты подробнее об этом, дед Радимир!
- Так я про это речь и веду, чадо, - легкий подзатыльник нагнал голову Вовки, который даже и не подумал уворачиваться. – Нешто ты мыслил, что я для книг твоих свою никчемную жизнь буду излагать, а? Так вот, Ярославичи в те времена Русью правили. Изяслав на киевском престоле сидел, а молодшие братья его Святослав и Всеволод в Чернигове и Переяславле.
- Это те самые, в честь кого Русскую Правду назвали?
- Ну да, они. Вначале была Правда самого Ярослава, вирный Покон, да урок мостникам, а потом дети его свою часть добавили, что стала зваться Правдой Ярославичей . Но до той поры еще годков пять оставалось, братья тогда не ссорились, а совместно на своих ворогов походами ходили. А таких множество у них было. Одних торков два раза били, да так, что силу их извели вовсе… Померли многие из степняков от тех гонений, зимних морозов и мора. Однако свято место пусто не бывает, на их место в степь половцы пришли, а с заката полоцкий чародей угрожать стал.
- Колдун? Самый настоящий?
- Князь это полоцкий, Всеслав Брячиславович. Его еще Волхвом Всеславичем называли, а сказки до сих пор слагают.
- Это не тот, что в серого волка перекидывался? – столкнувшись с героем сказок своего детства, Вовка приоткрыл рот от восхищения и перестал обращать внимание на грозные взгляды старца. Дед Радимир, глядя на блестящие восторгом глаза мальчишки, даже крякнул себе в усы, сдерживая улыбку, но отказать себе в удовольствии отвесить полновесный щелбан не смог.
- Тот, тот. Смелый он был и дерзкий. Молва шла, что перекинувшись, Всеволод мог в одну ночь от Киева до моря добежать. А еще улизнуть тайком из осажденной крепости, обратившись зверем. Мог даже услышать в Киеве звон полоцких колоколов, которые он как раз в тот год снял с новгородского Софийского собора.
- А зачем снял-то?
- Кто его знает… Разбил сына Изяслава Ярославича, что князем там сидел, занял Новгород и наполовину его сжег. За год до того знамение было… - Радимир прикрыл глаза и по памяти попытался восстановить где-то услышанные слова. – Была звезда превеликая , с лучами кровавыми, восходила с вечера на заходе солнечном и перебывала так целую седмицу… Привиделось Всеволоду в этом что-то, вот он Псков и осадил, а следом и за Новгород взялся. А может… может быть он просто мстил новгородцам.
- За что?
- Так он правнук Владимира Крестителя и Рогнеды, которую тот насильно в жены взял, убив ее отца и разгромив Полоцк. В походе том новгородцы совсем не последними были.
- Ага, и что дальше?
- За поругание Новгорода Ярославичи вторглись в Полоцкое княжество и взяли Менск на реке Менке, перебили всех мужей, а баб и детей взяли как военную добычу.
- Может, Минск?
- Да хоть как кличь. Сошлись войска на берегах реки Немиги ранней весной и седмицу стояли друг против друга в глубоком снегу. Наконец, Всеслав начал битву и сеча была столь кровавой, что все эти долгие годы сию усобицу самой страшной вспоминают, - Радимир покачал головой и непритворно вздохнул. – О-хо-хо… Полочане тогда отступили, но не были побеждены, обессиленные киевляне просто не стали их догонять. А спустя четыре месяца Ярославичи запросили Всеслава на переговоры, целовали крест, говорили, что не сделают ему худо. Тот поверил целованию и поплатился за это. Князья заманили Всеслава к себе, схватили его вместе с сыновьями и посадили в поруб…
- И?
- И беда одна не приходит… На следующий год со степи на Русь пришли полчища половцев с ханом Шаруканом. Ярославичи вывели войска навстречу и были разбиты на реке Альте, Изяслав бежал в Киев. А Шарукан стал рыскать по всем южным окраинам, жег, грабил, убивал, полон во множестве брал… Киевляне так возмутились бездействием княжеским, что собрали на торговой площади Подола вече и отправили посланцев к Изяславу, потребовали от него оружия и коней, сказали, что сами выйдут на поле брани, и будут бить половцев. Но Ярославич… Что у него на уме было, не ведомо. То ли побоялся, что наряду с вольными людьми смерды оружие возьмут, то ли пожадничал, однако отказал он посланцам. Начали тогда люди на вече наговаривать на княжеского воеводу, половина пошла с торга на его двор, а вторая к князю под окнами шуметь. Пошумели, пошумели, да и освободили из поруба Всеслава. Хорошо, что Изяслав не послушал тогда дружину свою и не убил волхва. Лишь бежал со двора, а потом ушел к ляхам. В Киеве же смута началась, простая чадь грабить стала дворы неугодных, а новгородского епископа вроде даже убили.
- А полоцкий князь? – стал от нетерпения кусать губы Вовка.
- Поставили киевляне его на великое княжение, по нраву он был простому люду. Да и слава его как кудесника не считалась тогда греховной… Токмо вот продержался Всеслав в Киеве всего несколько месяцев. Через полгода возвратился бежавший Изяслав, да не один, а с ляхами и их королем Болеславом. Полочанин не захотел сражаться за чужой ему Киев и бежал к себе домой. А киевляне сызнова собрали вече, дабы направить посланцев к братьям Изяслава, чтобы те заступились за Киев и не пустили пришедших ляхов. Иначе, мол, переселятся в греческую землю.
- Что, всем Киевом? – изумился Вовка.
- Да нет… - мотнул головой Радимир. – В том раздоре торговцы громче всех кричали. Именно им после поражения от половцев хуже всех пришлось, ведь путь в Царьград те вовсе перерезали. Вот эти торговцы и грозились уйти навеки. А простой люд мог и город зажечь, потому Святослав с Всеволодом и решили заступиться перед Изяславом за мятежный Киев. Лишь бы он ляхов с собой не привел.
- Да куда бы он делся…
- Вот именно, не послушался он их. Двинулся к Киеву с Болеславом, а сын его… Тот самый новгородский князь, которого Всеслав побил, первым вошел в город и побил киевлян во множестве… кого казнил, а кого и ослепил. Стал опять Изяслав на великое княжение, перевел к себе торг поближе, дабы неусыпно надзор за вече творить, а Болеславу Киев отдал с окрестностями. Тот, как въехал в город, не сходя с коня, поцеловал Ярославича и потряс его за бороду, как холопа своего. А уж сколь золота от Изяслава получил… Хозяевами ляхи себя почувствовали, встали на кормление по городкам и селам киевским, начали грабежи и разорение в земле нашей. Ну, люд и поднялся… Однако, лишь тайно стали иноземцев избивать, в открытую еще боялись после того, как зачинщиков первой смуты казнили. Так что года не прошло, как Болеслав с войском вернулся к себе.
- А ты, дед Радимир? Тоже сражался с ляхами?
- Да разве мне кто позволил бы, чадо? Правда… довелось мне как-то сойтись с ними на узенькой дорожке. Вдвоем мы с дружком по каким-то делам в Киев из Чернигова отправились. Метель, помню, разыгралась, так мы в какое-то село завернули, дабы переждать там непогоду. А на околице, глянь, лях девку в исподнем куда-то тащит. Переглянулись мы с товарищем, да и взяли того в мечи. Прямо со спины, он едва оглянуться успел, пьян был зело. Тут же коней развернули, да и уехали с глаз долой, пока девка нас рассмотреть не успела.
- А дальше?
- А дальше молчали о том, чадо, даже меж собой не говорили. Так что и князья наши не гнушались на родную землю врагов привести, дабы власть свою сохранить. А ты говоришь про отсутствие вежи к волхвам. Они хоть веру предков берегли… Да что это я, тоже лютовали. Насмотрелся я следующие два года на их зверства. Неурожай как раз случился, люд простой возмущаться начал, что последнее семенное зерно отнимать стали, так они раздор тот возглавили и старую чадь резать стали… И в Киеве волхвы появлялись, и в Новгороде, и в ростовской земле…
- А кого ты простой и старой чадью называешь, дед Радимир?
- Хм… Простая есть смерды, свободные общинники, а старая… знать местная, те, кто управляет именем князя и дань собирает. Понятно ли, чадо?
- Ага, а что с тобой было в эти два года?
- Разное… А один раз ходили мы с черниговским воеводой Яном Вышатичем к Белоозеру.
- Это где?
- На полунощи, рядом с новгородскими землями.
- Так причем тут Чернигов? – деланно удивился Вовка.
- Так вся земля ростовская и суздальская под Святославом тогда ходила и к Черниговскому княжеству самое прямое отношение имела. Не перебивай! Так вот… забыл, - Радимир смущенно откашлялся и попросил подать своего собеседника ковшик воды. После того, как старец напился, густо роняя капли себе на бороду, он отер губы и хмыкнул. - Старую чадь глад в землях не коснулся, в своих руках держала она гобино… то есть все запасы хлеба и плодов разных. А вот простая пострадала. Тут и явились два волхва с Ярославля, стали смуту сеять и лучших мужей старой чади избивать. А особенно бабам их досталось.
- А им почему?
- Пустили слухи, будто бы именно они все запасы попрятали. Ходили эти кудесники по богатым дворам, да обличали баб, доставая у них из спины либо жито, либо рыбу, а потом забирая имущество убитых себе. При этом извлекали сие, прорезая тела их за плечами.
- Ох… да уж, настоящие изверги. И кто же поверил таким фокусам?
- Целых три сотни таких за собой на Белоозеро привели. И Вышатич туда явился вместе с дюжиной отроков и священником.
- И ты с ними?
- И я в сей малой дружине был. Как стали воеводе нашему в ростовских землях отказывать в дани, ссылаясь, что волхвы большую часть лучших мужей и баб истребили, так и пошел он к волхвам. А дойдя, хотел вначале идти без оружия, да мы не пустили, боясь, что осрамят его. Взял тогда Ян лишь один топор, да и пошел к смутьянам. Трое из них пытались помешать ему, да он обухом их разогнал, а мы остальных вспять повернули. Правда, священника нашего убили… Воевода тогда не стал никого преследовать, а вернулся в город и сказал белозерцам, что ежели те ему кудесников не выдадут, то он на кормление останется у них на год. Этого тем хватило, дабы привести к нему волхвов.
- Убили их?
- Не так просто было это сделать… Те сказались смердами князя черниговского и настаивали, что подсудны токмо ему. А сами пустились в богословские споры. Мол, верят они в антихриста, а Бог создал человека в мыльне, отершись ветошкой и бросив ее на землю…
- Ой, бред какой, - рассмеялся Вовка. – Так и повез их Вышатич к князю?
- Нет, пытал их, а потом отдал на растерзание родичам убитой чади. Кровная месть в тех местах еще признавалась княжеским судом как идущая от бога и по правде.
- А что потом с тобой стало?
- Много чего, ушел я после всех мытарств послушником в Печерскую обитель под Киевом. Однако… душно мне там было, игуменом у нас Феодосий был, греческих порядков нахватавшийся. Отрекся он от всего земного и других к тому принуждал, считал, что лишь такие спасутся… Понимаешь, чадо, христианство всегда воспринималось мной как радостная весть. Евангелие есть гимн жизни, вера в перерождение человека к лучшему, в спасение грешника. Христос учил нас, что мы являемся сынами и дочерьми Господа Бога нашего и молитва, что он нам дал, зовется «отче наш». А Феодосий положил в основу всего страх Божий! И спасение человека по его словам лишь только через страх этот произойти может. Мол, Господь кару насылает на нас, дабы очистить от скверны и избавить от грехов… А сами десятину себе от княжеских доходов вытребовали, городки и села в их владении, в митрополичьей епархии сами чинят суд и управу, собирают налоги с помощью своих же тиунов и десятинников...
- И что, Феодосий тоже таким был?
- Как ни странно, он один из немногих, кто был другим. Обличал иноков за леность, невоздержание. Ругал их за ропот на то, что на монастырские средства он содержал странников и нищих… А сам при этом питался сухим хлебом, водой, да вареной зеленью без масла! Помощь страждущим богоугодное дело, но остальные-то роптали на нее, а он еще называл их блаженным стадом чернецов, что на всю Русь сияют! Им и пшеница с медом за ядь не казалась. Возами в монастырь сыр, сочиво и рыбу свозили! А кто-то даже великое богатство в келье держал, но убогому ни куска хлеба не подал, наплевав на уставы Феодосия… Может, насмотрелся, как один из черноризцев на церковную потребу все истратил и обнищал вельми? Так вот, после этого он стал никому не нужен. Как заболел, так братия к нему лишь на восьмой день пожаловала, дабы за леность попенять… Попеняла так, что на третий день он совсем зачах! Были и другие, один инок искусно иконы писал, да продавал их на киевском торгу, а большую часть дохода с этого дела на обрамление церковных икон и в милостыню нищим тратил. Так нашлись среди братии такие, что заказы на его труды принимали, а монеты без зазрения себе присваивали! Сами служители церкви не желают избавляться от грехов своих, так как они могут исправить других?
- Так, может, Феодосий их как раз перевоспитывал, а?
- Может и так… Однако ворчу я по-стариковски на него не за это. Постом и молитвами лишь свою сущность исправить можно, но не других! Спасутся именно те, кто делами скверну из нас изымет! Кто дух свой, сострадая ближнему, над желаниями тела поставит! А те, кто вериги на тело одевает, но мимо страждущего проходит, лишь сожаления достойны! А уж то, что грызня идет меж нашими князьями, епископами и Царьградом, так по мне это яйца выеденного не стоит. То, что базилевс почитает себя владыкой над землями нашими, а князя киевского кличет стольником… и что назначает митрополитами греков, а те переписывают к своей выгоде историю нашу и свои догматы насаждают, еще не означает, что наши патриархи и святые милее нам будут. Еще Христос говорил своим ученикам, что после него «придут к пастве волки в овечьих шкурах». Так что и те волки, и другие, каждый лишь о своей выгоде печется… Не нужны нам такие поводыри!
- Ты про священников, дед Радимир? А как же без них?
- Ох, никак чадо, в этом-то и дело! Господь избрал апостолов своих, дав им власть отпускать грехи и вершить таинства не силой своей, но благодатью Святого Духа. А благодать сия уже передавалась от апостолов к епископам, а от тех к священникам в таинстве рукоположения. Как по-другому получить ее? Какой архиерей храм наш будущий освятит или хотя бы антиминс для него, ежели мы в схизму ударимся и священников отринем? А ведь до освящения церкви надо еще чин на основание храма исполнить, на поставление креста, на благословление колокола. Как без них? И ладно бы одного меня с такими мыслями в еретики записали, но ведь меж мирянами раздор пойти может… Вот и получается, что с ними тяжко, но и без них тошно.
- А как же быть?
- Своего священника нам надо, а не назначенного. Придется на поклон в ростовскую или черниговскую епархию идти, чтобы ставленую грамоту получить. А там на новгородское вече ссылаться, где народ вместе с князем издавна епископа себе выбирали… Миряне меня на путь сей многотрудный толкают, однако в священники могут посвятить только диакона, а короткий срок пребывания в сем чине возможен лишь при благословении архиерея…
- Это тот же епископ, да? А он может не согласиться?
- Все может быть, однако можно сослаться, что другого священника языческая часть общины может и не принять. А просвещение окрестных народов для архиерея на одном из главных мест стоит. Но даже если расположение ко мне он иметь будет, то все одно бесчисленные трудности ждут меня на этом пути. По Студийскому уставу, что Феодосий на Руси ввел, много книг для богослужения требуется, а уж знать сколько всего надо... Хотя для начала достаточно будет иметь Евангелие и Псалтирь.
- А что? Кроме этого еще что-то есть? – недоуменно взмыли вверх мальчишеские брови.
- Евангелие - это Слово Божие, в Апостоле про деяния святых апостолов излагается, Псалтирь - книга пророка и царя Давида. А еще есть следованная Псалтирь, служебник с богослужебными текстами, требник с чинопоследованиями таинств…
- А?
- Изложены там чины отпевания и погребения усопших, чин освящения воды, молитвы по рождении младенца, при его наречении. Понятно, чадо?
- Угу, - часто закивал головой Вовка. - Как крестить, как венчать…
- Так вот, кроме того нужна минея общая с молитвословиями всем святым, триодь постная и цветная с песнопениями… А в соборных церквях еще и шестоднев с ними же, стихирарь с собраниями духовных стихов и типикон... он же церковный устав.
- Э… дед Радимир, а про отношение твое к этим… архиереям, никому говорить не надо, да?
- Эх… молодо-зелено!
- Да я все понимаю…
- Понимает он… Мыслишь, другие не знают, что у меня в голове? Или в других одна тишь и гладь? Да у нас крещеные все лишь в первом али втором поколении, оттого и рвения особого не приобрели, христианское с языческим иной раз путают… Про другое речь, я почему тебе все начистоту говорю? Во-первых, я старый уже, страха во мне нет, а думами своими поделиться с кем-то надо. А во-вторых, другие не поймут, вы же впятером как-то иначе устроены… Хоть некоторые еще сопля соплей, - палец старца, увенчанный почерневшим от неосторожного удара ногтем, поддел нос мальчишки, вызвав у обоих веселую улыбку. - Однако боюсь я зачатки твоей веры на корню изничтожить. Ты ведь сам признавался надысь, что лишь уважением к поколениям предков сия вера в тебе живет, никто этот росток в твоей душе не поливал и не удобрял.
- Ничто уже, наверное, этого не изменит, дед Радимир, - еле заметно скривился Вовка, перебирая пальцами неровные железные буквицы. - Пока я верю лишь в людей и их способность творить добро... и зло. Расскажи лучше, что с тобой дальше было? Ушел ты из монастыря, да?
- Не сразу, на несколько зим задержался. Лишь наслушавшись, как епископы язычников к Христу примучивают, плюнул на все и подался к родичам под Переяславль, не захотел совсем бросать мирскую жизнь. - Радимир тяжело вздохнул и стал завершать разговор. – А уж дальше ты знаешь… Ну, какой урок ты из моей сказки вынес, чадо?
- Какой? Так сразу и не скажешь… Тяжко жить на Руси! – выдал вердикт Вовка, основательно почесав свой затылок.
- Не то, - нахмурился Радимир. - Не о прошедшем думай, а о том, что сделать надобно!
- Не надо судить о человеке по его вере, а лишь по делам его? – складно вырвалось у Вовки.
- Близко к истине, отрок, близко! Учинить надо такую правду, дабы всем окружающим неповадно было судить о человеке по его вере! Лишь по поступкам и оказанной помощи страждущим и обиженным! Тогда людишкам полегче будет влачить существование свое, народы меж собой раздор учинять не будут, и минует страшная чаша войны многих и многих!
- А как же смута меж князьями одной и той же веры? Ты же сам говорил про самую страшную битву на реке Немиге!
Радимир сначала лишь покачал седой головой и замолчал, застыв сгорбленной фигурой над своей клюкой. Однако по прошествии некоторого времени неподвижный силуэт покачнулся и, превозмогая внутри себя какие-то противоречия, старец все-таки соизволил ответить.
- Люди не могут долго существовать вместе без единой цели и без совести. Лишь исчезнет сильная рука, что сдерживает их в одном целом, так чужими становятся они друг другу, биться меж собой начинают до крови… А вот как их потом объединить или просто не дать распасться… такого урока у меня не было, чадо! Может, тебе его жизнь подскажет и ты узнаешь, как смуту меж своими на Руси изничтожить… А пока лучше покажи мне, как ты печатать свою азбуку будешь… ведь не хватит тебе буквиц, что ты по лавке рассыпал. Из чего чернила делать собираешься? И где бумагу возьмешь, на которой оную печать ставить будешь?

Род - по мнению некоторых исследователей - общеславянский бог, создатель всего живого и сущего.
покутные нити – нити судеб. Покута - то, что связывает начало и конец всякого дела, причину и следствие, делаемое и делающего, творение и творца, намерение и результат и т.п.
кьшь, кош, кошт – жребий, судьба
Правда Ярославичей – принята на княжеском совете в 1072 году.
«Звезда превеликая» - комета Галлея
Менск - Многие современные историки считают, что ход событий был следующий. Сначала объединенное войско Ярославичей подошло к Менску (тогда он находился на реке Менке в 16 километрах на запад от современного города), захватило его и направилось на Немигу. Немига, как показывают многолетние исследования, это название не только реки, но и детинца (города), построенного в месте слияния рек Немиги и Свислочи. Позднее на него было перенесено название Менск.
ядь - еда
антиминс - в православии плат с зашитыми частицами мощей христианских святых и надписанием епископа.
ставленая грамота - документ, выдаваемый епископом (архиереем) священнослужителю, в удостоверение действительности и правильности его рукоположения, с указанием его степени и принадлежащих ему прав.

вроде после Юлиана II Отступника гонений в Византии на православных не было, если не считать монофелитство и богоборчество. В других странах со стороны зороартристов, мусульман и ариан гонения на православных были, при этом часть епархий расположено в областях, где никогда не было христианских государств (Хорезм, Юго-Запад Индии, Персия).
Да после 3-го века и Миланского эдикта массовые гонения на христиан в Римской империи прекратились, но Рим не весь Мир... Да появились различные карьеристы и т.д., но считаю, что нужно вспомнить - епископы в поздней Античности всё таки были ещё и административной должностью, а поставить христианским епископом могли женатого язычника-философа, выбранного населением города (случай в Египте в 4-5 вв).
Насчёт выборности епископов в домонгольской Руси, то его могли выбрать только из иеромонахов, иначе бы не утвердил Митрополит Киевский и Всея Руси. По версии Мельникова А.А. св. Кирилла, игумена монастыря, выбрали епископом Туровским, но утвердили в Киеве только через какое-то время (год-два), т.к. Митрополита в самом Киеве в тот момент не было.

Глава 11 (полностью)

Пронзенная яркой дорожкой от ночного стража, висящего над горизонтом огромным желтым шаром с серыми пятнами разводов, простирается вдаль черная скатерть бесконечного моря. Перебирая его дрожащие волны, лунный свет пытается добраться до покрытого валунами берега, чтобы отдохнуть там на мокром песке, но разогнавшись, минует его и продолжает взбираться по нависшему темной глыбой обрывистому холму. Поднявшись наверх, усталый от долгой дороги, бледный отсвет закатившегося солнца замирает, путаясь в высоких стеблях густых трав, растущих на самом обрыве. А те начинают трепетать в лучах извечного спутника земли, подергиваясь темнотой, когда желанный источник света изредка закрывают набегающие кляксы облаков.
От груды нагретых за длинный, летний день камней поднимается тепло и обволакивает тело невесомым заботливым покрывалом жаркой ночи, которое изредка распахивается налетающим с моря ветром. Терпкий запах полыни и пыли, поднятые вверх слабым его дуновением, воспринимаются как аромат дорог, зовущих поставить свои босые ступни на их теплую, шершавую поверхность. Звезды… сияющие своей первозданностью на ярком ночном небе, звезды… не отпускающие от себя кинутый вскользь взгляд, звезды… зовущие, манящие, кружащие тебе голову кажущейся близостью. И звуки… Шорох перекатывающихся камней, обтачивающих друг друга под мерными толчками набегающих волн. Шепот воды, стремящейся вернуться обратно в свое лоно после того, как были исследованы все блестящие камешки на прибрежном пляже. Доносящийся из степи стрекот цикад, облепивших понурые ветки засохшего кустарника. Их пение изредка прерывается порывами теплого ветра, который немного приглушает звук, исходящий от этих сладкоголосых крылатых созданий. Хруст гальки под чьей-то неосторожной ногой. Ночь, типично крымская ночь на восточном побережье полуострова, и сухой ветер, облизывающий вершины взгромоздившихся вокруг скал. И шепот, опять этот еле слышный шепот… нет, это не тихий плеск прибрежных волн. Кажется, что кто-то пытается достучаться до тебя, столь уютно устроившимся среди бескрайней благодати южной ночи. Спина опирается на нагретый жарким днем валун, а рука подпирает уютно устроившийся подбородок, не позволяя ему опуститься вниз на грудь, следуя примеру слипающихся век.
- Эй, Николай! Коля, ершом твою медь, как ты сказывал давеча! Да ты спишь, что ли? – донесся издалека мерзкий скрипучий голос, выдергивающий сознание на поверхность обыденности.
- Тшшшш… Что ты разорался, Никифор? - радужная пелена сна окончательно разорвалась под прикосновениями шелестящих букв, пронзающих бесконечную размерность окружающего пространства своими резкими звуками. – Не видишь? Уснул он, намаявшись за весь день, пока мы тут собирались, да лясы точили! - Широкие волны света захлестнули меркнущие картинки через чуть приоткрытую щелочку век и ворвались в мозг очищающими потоками свежести.
- Ох, приснится же такое… - широкий зевок был задавлен крепкой ладонью в зародыше и Николай сразу же попытался оправдать накинувшуюся на него дремоту. – Вы, мужики, меня простите… Устал.
- Вот-вот… Нахватал дел невпроворот, тебя и сморило. Может, по утру нам наведаться, а?
- Нет уж… - попытался стряхнуть с себя остатки сонных оков Николай, нарочито говоря громче. – Завтра будет некогда, да и световой день жалко терять, - скованность сразу куда-то ушла, оставляя в сознании лишь бесконечный поток повседневных забот, заполнивший до предела рабочий день мастера. – А что? Сам виноват, что взвалил на себя такую груду дел! Пора уже их на другие плечи перекладывать. А для этого… для этого надо подвести некоторые итоги уходящего года, и раздать всем сестрам по серьгам…то есть каждому свой участок работы, – все-таки вклинились непрошенные мысли. Николай тряхнул головой и огляделся вокруг, пытаясь понять, собрались ли все, или надо подождать кого-нибудь еще из главных ветлужских мастеровых людей?
Сбор был назначен в одной из самых больших комнат школы, где в обычное время эти самые мастера столовались вперемешку с проходящими воинское и трудовое обучение подростками. Одну треть комнаты занимала русская печь, привалившись к которой, Николай и задремал. Обычно тут стояла суета, мелькали силуэты хозяек из тех полутора десятков семей, которых перевезли из-под Суздали, доносился многоголосый гомон и визг их многочисленных чад, а теперь… Стоило кому-то из мастеровых заикнуться о том, что нужно вести себя потише, как на втором этаже школы, где и расположили суздальцев, наступила звенящая тишина, нарушаемая лишь еле слышным скрипом половиц, когда кто-то по коридору выходил «до ветру» с посещением местных достопримечательностей. По крайней мере, так называли эти строения с легкой руки Николая, который в свое время и заказал их сооружение сразу по приезду новых жильцов, резонно предположив, что иначе все окрестности в скором времени будут загажены. Удобства представляли собой два отдельных, несколько массивных сооружения, чей размер объяснялся тем, что их было легче возвести из негодных для распиловки бревен, чем тратить на них драгоценный запас досок. Суздальцам, да и всем остальным такое было немного в диковинку, все привыкли делать свои дела на природе, либо по холодку в хлеву у скотины. Однако крупной живности в округе не наблюдалось, как и крытых помещений для скота, а палец «нового хозяина» недвусмысленно показал где надо справлять свои естественные потребности и кто там должен убираться.
Недовольство, если оно и было, не высказывалось, суздальским мастеровым хватило одного раза проверки Николая на прочность. На второй день по приходу в Болотное они пришли к нему и слегка возмутились, что по слухам именно он не разрешает им взяться за постройку своих изб. Николай лишь крякнул, оглядев с головы до ног вчерашних забитых холопов, и спросил, в какие сроки новоявленные строители собираются уложиться, где и за чей счет собираются брать лес и кто их будет в это время кормить? В ответ он получил лишь суетливое чесание в затылках и настороженные взгляды на небо, которое как раз заволокло тяжелыми осенними тучами, явно несущими затяжной проливной дождь. А что еще мужикам оставалось? Волю-то им дали, да кому она нужна за тридевять земель от родной сторонки, без пропитания, скотины и кормов для нее? С другой стороны, что теперь делать во взрастившей их Кидекше, да и кто их туда повезет? Оставленное хозяйство им уже не принадлежало, а с собой тиун разрешил взять лишь одежду, да инструменты, сказав, что за иное заплачено не было.
В итоге, немного полюбовавшись с мужиками пасмурным небом, Николай сжалился над ними (да и не хотелось ему лишний раз злить ни в чем не повинных, кроме своей недальновидности, мастеровых) и поведал, что все у них будет, но не сейчас, а по весне. Выделят зимой лес под избы, поделятся кирпичом для печей, дома помогут поставить, лишь бы они ряд свой исполняли прилежно. А пока вот вам наполненный до отказа погреб с репой и капустой, зерно, складированное в отдельной пристройке, второй этаж бревенчатого здания под жилье, которое им как раз и придется довести до ума. Как говорится, в тесноте, да не в обиде…
- А что еще надо? Ах, еще что-нибудь в рот закинуть? – все-таки не сдержал свое ехидство Николай. - За молоком, яйцами и прочими съестными вещами невозбранно ходите к старосте в соседнюю Сосновку, там в очередь к вам будут становиться, чтобы потом получить за все это железо, кирпичи и тес. С вас же требуется все это произвести и поделиться с другими, а по весне сами увидите, захотите ли своим домом жить… Да понятно, что захотите, но по крайней мере уже поймете, чем люди тут живут и как вам нужно обустраиваться. Сколько брать еды можно? Чтобы сытыми быть, но… особо прожорливые в два раза больше работать будут. Шучу, шучу… Кормить всех одинаково будут, кроме вас тут еще несколько десятков человек столуется из воинской школы. Кто будет? Ваши бабы и займутся этим, а что им еще делать, коли за своим хозяйством приглядывать не надо? Чада ваши? Кто подрос, тот в школу ходить обязан, воинскому делу обучаться, писать, читать, а также трудовую повинность отрабатывать по мере своих сил. Оплачиваемую, заметьте… Все, все, хватит! Все остальные вопросы к Фросе, она тут за главную, ее и слушайтесь. Что ты говоришь, почтенный? Бабе невместно подчиняться? А ну-ка, Фросюшка, ходь сюда! Э, э, мужики! Это куда вы порскнули?! Вопросы кончились?
Разбежаться суздальские, конечно, не разбежались, мастеровые цену себе знали, хоть и подточено было их самомнение последними лишениями, но ощутимо подались назад. Запечатлев в своей голове столь благостную картину, Николай с вежей поклонился заполнившей половину окружающего пространства Фросе и попросил ее взять этих мужей на свое попечение, мол, пропадут совсем без ее заботы, после чего оставил растерявшихся суздальцев на растерзание главного человека Болотного. Как уж дальше она их вразумляла и наставляла, он не спрашивал, но с той поры особых проблем с ними не было. Мужики оказались работящими и толковыми. Воля, еда, тепло и его обещания показались им лучшей долей, чем последние нелегкие годы на отчизне, так что домой никто не рвался. Плотников Николай поставил под руку Фаддея и те сразу принялись достраивать школу и избы в Сосновке, а гончары под руководством Фомы начали выкладывать русские печи в школе.
Лишь кузнецы немного заартачились, сказав, что привыкли отвечать за свой труд полностью, поэтому будут сами руду искать, сами ее жечь и сами проковывать получившееся железо, а на глаза покажут лишь готовый товар. Такой их гонор Николай обламывать сразу не стал, а дал старую крицу и попросил отковать немудреные ножи для проверки их мастерства. Те рады были стараться и через некоторое время, освоившись в местной кузне со своим инструментом, принесли готовые заготовки, присовокупив к ним от себя резные рукояти, взятые из старых запасов. Однако Николая, предвкушавшего объяснить суздальцам, что не стоит лезть со своим уставом в чужой монастырь, отодвинул в сторону Любим, раздосадованный излишней тратой угля и железа. Он оттеснил напарника в сторону, забрал еще теплые ножи себе и всадил их с размаху в бревно, а потом обломал легким нажатием руки. После этого им обоим пришлось еще немного поводить пришлых мастеров по задворкам, рассказать про местную руду, предъявить готовые литые изделия, а потом отправить их к домне, показавшейся тем издалека языческим идолом. Узнав, что именно тут было заработано серебро, на которое их выкупили, суздальцы переглянулись, стянули шапки и поклонились в пояс Николаю, попросившись в обучение. Тут уж даже Любим горестно покачал головой, удивившись, как быстро те свели свою гордость на нет. Неужели, мол, довели людей до такого состояния, что не самые последние мастера готовы в ученики пойти? Или хотят секреты вызнать, да на сторону податься, несмотря на заключенный при всем честном народе ряд? Как на волю их отпустили - шибко не радовались. Показали, что свои порядки не дадут устанавливать – тоже проглотили, не морщась… Что за люди? Ну да ладно, время покажет… Не зазорно будет в подмастерьях побыть вместе со своими сыновьями, которых совсем недавно еще подзатыльниками награждали за неточный удар и сожженную одежду? Не будет ущерба для гордости? Ну, тогда принимайтесь за работу…
В очередной раз тряхнув головой, чтобы разогнать явившиеся не ко времени воспоминания, Николай, наконец, соизволил оглядеть собравшихся коллег по строительству лучшей жизни в Болотном. Взгляд его при этом непроизвольно остановился и прошелся по ладной фигуре Фроси, угрюмо забившейся в угол и совершенно отстраненно уставившейся куда-то под стол. В конце концов, он даже одернул себя, чтобы другие не обратили внимания на столь сильную его заинтересованность, и переключился на остальных. Фаддей лениво переругивался с Фомой, споря по поводу какой-то пустяшной проблемы в возводимых им печах. Никифор что-то выговаривал Вовке, наставляя его уделять больше внимания своим работникам, пока те совсем не отбились от рук. Тот вроде и соглашался, но постоянно пытался перевалить ответственность на отсутствующего Свару, как главу воинской школы, призванного, по мнению молодого мастера, следить за порядком на территории Болотного. Рядом с ним скромно присел на краешек скамейки Вышата, до сих пор чувствующий себя немного не в своей тарелке оттого, что его позвали на столь высокое собрание. Следом пристроился Любим, терпеливо ждущий, когда все прекратят разговоры и можно будет приступить к настоящим делам. Последним в списке, но не по значимости, был витающий в облаках Емеля, явно вспоминающий свою молодую жену, отчего на его лице блуждала глупая счастливая улыбка. Свадьбу его отпраздновали на прошлой неделе, с питием, битьем посуды, подарками и даже мордобоем. В голове у Николая все это смешалось в кучу, помнил лишь, что Алтыш разнимал переругавшихся плотников, а Радимир все сокрушался, что не было возможности провести обряд венчания. Зато теперь появилась настоящая уверенность, что Емеля никуда из веси не денется, да и дядька его не вернется на родину при первой возможности.
- Так, братцы… и сестрички, перейдем к делам скорбным нашим, а? – призвал к всеобщему вниманию Николай. – Поскольку по повелению воеводы меня тут поставили… отвечать за все дела ремесленные, то давайте начнем по порядку. Сначала о том, что надо доделать к зиме…
- Уж снег на землю пал седмицу назад, а ты все зимы ждешь, - проворчал Никифор, удобнее устраиваясь за столом. – Да и какие мы тебе братцы? Почтенные мастера и уважаемые всей вервью люди собрались за сим столом… Кха! – прервал сам себя староста, покосившись на пару юных созданий, пристроившихся тут же.
- Снежок как упал, так и растает, осень лишь половину своего срока исходила, - не растерялся кузнец и поправился. – В общем, до того момента, как студень в свои права войдет, надо нам решить множество вопросов…
- Ты бы попроще с нами как-нибудь… Слова зело мудреные, - съязвил староста, которого совсем не устроил ответ кузнеца.
- Никифор, я тебя прерываю на собрании копы, а? Дай хоть слово сказать!
- Молчу, молчу… Ваш же невоздержанный язык и передразниваю, коим вы суетесь во все щели… Молчу!
- Так вот… Первым делом нам надо закончить утепление механизмов у водяных колес, дабы работать с ними можно было, когда лед на Дарье установится.
- На Люнде…
- Про что ты, Фрося? – недоуменно поднял брови Николай.
- Местные ее завсегда так называли, - отрешенно добавила та. – Это мы переиначили по-своему.
- Люнда… Хм, красиво, пусть будет так. Короче, Фаддей, надо полностью достроить лесопилку и сруб рядом с водяным колесом на правом берегу. Фома там печку поставит, чтобы работать и зимой можно было. Так, Фома?
- Коли морозов не будет, то поставлю. А может нам этот сруб еще расширить? Для этих… меха-низмов? – спотыкнулся на названии тот. – Поставим туда твои…
- Станки токарные?
- Вот-вот, они самые… Зимой и соорудим их.
- Скажи лучше, Фома, что дранка из глины тебе жить спокойно не дает! – тут же встрял Фаддей. – На холоде ее не замешаешь, а в своем углу тебе жена работать не дает!
- Тебя твоя вовсе к себе не пускает, и что? А черепицу эту воевода обещал брать на дома общинные, а то и торговать ею.
- Мне, допустим, эта самая черепица лишь работы добавит. А тебе с этого какой навар? Что ты так носишься то с формами этими, то с черепками? - завелся старшина плотников, стуча ладонью по столу.
- Навар нормальный! – прервал спорщиков Николай. – Я об этом позже поговорить хотел, но раз уж разговор зашел… Сейчас вся работа и прибыль наша в общину идет. От нее прошедшие два года всем примерно поровну выделялось. Так, Никифор?
- По работникам, а на малых деток и стариков отдельный кусок, - согласно кивнул головой староста.
- Так вот, теперь почти в каждой семье монеты завелись, кто-то друг на друга смотреть стал косо, кто-то мечтает лесопилку поставить, да окрестным отякам и черемисам тес продавать, а кто-то… короче, народ побойчее уже хочет из общины выделяться, да своим умом жить. А дальше что? В конечном итоге там останутся лишь старые да убогие, а то, что мы с вами уже сделали, на части раздерут…
- Ты к чему речи ведешь свои, Николай? – заволновался Фома. – Из общины не отпустят?
- Решать будем скопом, как воевода вернется, на общем сборе. А пока мнение такое у него сложилось… Всё, что весомую прибыль может принести, из рук своих наши общины выпускать не должны.
- Общины? Вроде одна у нас…
- А потом будет много. Была одна весь, стали три… И это за полгода! Так вот, жито выращивать или рыбу ловить никто никому мешать не будет, да это было бы просто глупо. Одежду шить или горшки лепить - тоже. Даже железо добывать можно… коли ты один или с детьми своими этим делом занимаешься. Однако если ты кого-нибудь нанимаешь, а занятие твое в особый перечень входит, то будь добр поделиться большей частью своего дела с общиной, на землях которой ты работаешь и с теми, кто тебя охраняет.
- Ага, - скептически кивнул Фома. – И тому дала, и этому дала, а потом в кармане вошь на аркане, а в другом блоха на цепи…
- Поверь, Фома, - проникновенно склонился через стол Николай. – Я знавал времена, когда у людей все имущество вокруг было общее, а значит совсем ничье. Все жили одинаково бедно, а лишний кусок всегда зависел от того, кто стоял у власти и этим общим распоряжался. Однако работать только на себя, забывая о других вокруг, тоже нельзя, люди быстро становятся чужими друг другу и грызутся меж собой подобно волкам. А самые лакомые общие куски достаются наиболее свирепым. У остальных же людей в это время в одном кармане пусто, а в другом капуста! Хочешь своим хозяйством жить, так ради Бога! Но именно своим, а не трудом других людей!
- Да что ты на меня взъелся, аки зверь лесной? – возмутился гончар. – Будто я уже из общины ухожу? Или я мало положил трудов на благо верви? Нет? Тогда почему я не могу поработать на себя?
- То, что ты здесь, это признание твоих заслуг, Фома. А насчет поработать на себя… я уже говорил, что тогда община развалится. И наше общее дело тоже. Поэтому лучше мысли, как не только себе пользу принести, но одновременно и общине. Затеял что-то новое? Кстати, кто тебе подсказал про черепицу? – Николай покачал головой и скосился на Вовку. – Вот именно, напарник твой! А ты организуй это дело в общине и веди его. А люди тебе с прибыли выделят часть за работу твою и за мысли умные. Двадцатая часть пойдет в течение двух лет? Мало? Ничего, дальше что-то еще придумаешь… Что заскреб в бороде? Это не я буду решать, а общий сход. А вы думайте все! Это каждого касается. Уравниловка заканчивается, но себе захапать лакомые куски никто не даст! Нет, Никифор, и себе воевода лично тоже ничего не возьмет… А остальное ты у него спроси. Все! Закрыли тему. Про мастерские наши… Фаддей!
- Ась?
- Ставим сруб вплотную к водяному колесу, будем там в тепле дела свои делать и станки.
- Лес не просушенный…
- Все равно через пару лет перестраивать, а работать в тепле где-то надо. Зимняя заготовка леса для лесопилки тоже на тебе, но только с тех участков, кои мы осенью под поля наметили… Фома!
- Ну?
- Две седмицы тебе на три печи. Одну на лесопилке, две других в мастерских, справишься?
- А то… Лишь бы глину пацанва исправно подносила.
- Тогда дальше давайте. Емеля, что там с поршневой воздуходувкой?
- Кхе-кхе… - смачное кряхтенье старосты прервало приготовившегося к ответу буртасского мастерового. – Николай… Да нет, я не о словах, мной незнаемых, речь о другом пойдет. Совсем ты загонял людишек, дать тебе волю – так и себя загоняешь до полусмерти…
- Обо мне печешься?
- Кхе… Врать не буду, об общине нашей заботы мои, - хлопнул ладонями себе по коленям староста. – Ты даже в страду время для дел наших находил, а теперича? Осенняя пора уже почти миновала, а ты ни одной литовки не отковал, уж не говорю про обещанные косилки да молотилки…
- Это ты потому такой взвинченный пришел сюда? – главный технолог окрестных земель устало воззрился на Никифора.
- Какой я пришел?
- Гляжу я, что хвост тебе накрутили бабы, оттого ты то на Вовку, то на меня всех собак спускаешь…
- А-а-а! Разве токмо бабы… – староста лишь махнул рукой, соглашаясь со всем вышеперечисленным. – Да ты сам встань на мое место… Что ни день, то новые ходоки: когда на общину косы будут, да когда мельницу запустите, чем пахать будем, что еще придумаете для сенокоса и жатвы? Сил моих нет…
- У тебя выслушивать нет, а мне все это делать надо. Радуйся хоть, что народ хочет чего-то нового, я ведь раньше грешным делом думал, что силой все новинки насаждать придется. Ну, с той же мельницей понятно - дело известное, литовки тоже успели попробовать, а вот чем пахать, да чем убирать…
- Ха… - нервно хохотнул Никифор. - Ты бы послушал, какой гвалт стоит по избам, лишь разговор коснется твоих придумок. Мыслимое ли дело, младенцы, что в отроческий возраст еще не вошли, принесли в дом больше прибытка, нежели отцы их! А сколь носов бабских было расквашено за попреки ночные! Тут хошь не хошь, а призадумаешься подобно Фоме, как жить дальше… И, что самое главное, приходят ко мне даже те людишки, кто раньше железный сошник гнушался на соху вздеть. Еле успеваю про пастбище пчелиное, да этот… четырехпольный сев рассказывать, а к лекарю вашему не каждый решится идти языком трепать. Все они, как мне мнится, на задумки ваши не польстятся, годочек-другой обождут, да посмотрят, как дело выгорит, однако десяток-другой из отяков уже клюнули, да с поклоном за гречихой и тесом для ульев приходили.
- Всего лишь? Хм… А сами вы?
- Для пчел борти сколачиваем ужо, а с севом… не торопи нас, - страдальчески поморщился староста. - Гречки посадим вволю, а под пар поля пускать… боязно, не так уж и много их у нас от леса вычищено. Ведь вся община без пропитания останется, коли мы натворим что-нибудь не так по недомыслию своему…
- Да кто же вас торопит? – недоумевающе поднял брови Николай. – Может, ты не так понял Вячеслава, а? Под пар лишь ту землицу надо пускать, что истощилась весьма и отдых требует, а у вас что? Второй, а то и первый раз на ней урожай собираете, или как это у вас называется? Обилие? Вот пройдет еще годка три-четыре, тогда и суетиться начнете, а пока лишь знаний набирайтесь и неудобья гречихой засеивайте.
- А плуг? Людишки меж собой толкуют, что ты про железную полицу речи вел, которая землицу переворачивает в сторону вместе с сорной травой…
- Полица? Это ты про ту небольшую лопатку, которая над сошником крепится? Видел я у вас одну такую, только она в отличие от моей не переворачивает пласт, а лишь откидывает, да и соха эта была почему-то с двумя зубами…
- А где ты видел ее с одним зубом? – хмыкнул Никифор, вступив на свою стезю. – Это уже рало будет. А на соху хоть пару сошников насаживай, хоть пяток: лишь бы в руках удержать… Каждый по своему разумению мастерит.
- Да как не называй горшок, лишь бы для дела годился. Так для чего тебе отвальный плуг, а?
- Как для чего? – возмущение высветилось на лице старосты яркими пятнами на побледневших скулах. – А знаешь ли ты, сколь трудов мы тратим на то, чтобы все вы тут сытно ели да сладко спали после этого?.. Сначала поди найди место в буреломе, да подсеки кору на деревьях абы они засохли и свалились, а через лет пять его выжги да пни раскорчуй…
- Так уж и пять?
- А то и три раза по столько! Это ныне мы рубим лес, потому как ожидаючи можно и с голоду опухнуть! А сколь это сил отнимает и времени! В два раза больше людишек требуется! А где их взять?
- Неужто сразу и бросились лес валить? А пойменные луга?
- Луга, луга! Где ты их видел, а? Почти и нет, все в первый год распахали косулями … Эх! Пашем до глины, а едим мякину! Слезы это наши и мучения сплошные! Сколько раз поле проходим! Сначала взмет под зиму поглубже, дабы морозцем комья прихватило и развалило в пух. По весне второй раз, а на переяславщине был еще и третий, как навезем навозу. А потом посевная вспашка, следом борона идет и лишь за ней сев… А уж как измотаешься на свежих огнищах меж колдобинами и пнями смыку таскать или соху на весу держать, да сошниками древесные коренья резать... Так-то вот! А ты к облегчению трудов наших желание свое приложить не хочешь! Железный лемех для оратаев наших изготовить! – победно вскинув бороду вверх, Никифор с видом победителя осмотрел внимающее ему собрание.
- Да… всё ты верно говоришь, однако не всё так просто, - задумчиво кивнул ему в тон Николай. – Хоть и не ко времени разговор сей затеян, но отвечу я тебе, лишь пальцы успевай загибать.
Сначала чуток о добрых сторонах плуга. Когда он поднимает свежий пласт, а старую дернину закапывает вглубь, то помимо хорошего урожая еще и семена сорных трав уничтожаются, болезни уходят. Правда, каждый плуг отваливает землю по-разному, какой-то хорошо крошит ее, но плохо переворачивает, другой – наоборот… Однако я могу попробовать вспомнить самую лучшую его форму, с предплужником, когда перед основным лемехом ставится маленькая его копия, которая как раз и сбрасывает верхний слой с сорняками на дно борозды. Пусть будет, как говорится, однако давай посмотрим, что получается… - рассказчик расставил указательный и большой пальцы на ширину десяти сантиметров и начал объяснять. – Верхний пласт примерно в полпяди не может крошиться, для этого его и закапывают, а чтобы потом дерн этот прикрыть, нужно захватить плугом еще примерно столько же. Получается, что пядь - это минимальная глубина, при которой возможна вспашка плугом с предплужником. А какой слой плодородной землицы на этих землях? С лугами все понятно, а на лесных полянках? Пядь или полторы! Сам же ради красного словца обмолвился, что пашешь до глины! Вот для того же Суздальского ополья такой плуг просто сказка, там почвы хорошие и пласты глубокие, а для нас… Кроме того, таким лемехом нарушается водоснабжение верхнего слоя, хотя для влажных мест это, может, и хорошо. Загибай пока первый палец.
Теперь про наши почвы, они подзолистые, кислые, обедненные азотом… эх, занесло меня опять на кудыкину гору. Если подоходчивей сказать, то бедны они питательными веществами, а по составу песчаные или глинистые. Вода легко вымывает из них все то, что дает растениям силу и рост. А при засухе, наоборот, всё выгорает… Если еще точнее, то во влажную погоду почвы эти сильно заплывают, а в сухую погоду распыляются, быстро теряют влагу. Ну да, лишку хватил, сознаюсь, однако по сравнению с вашими переяславскими черноземами это как… короче, не столь роса с неба, сколь пот с лица. Их надо известковать и высаживать бобовые, тот же горох, вику… Вот-вот, чистые пары держать нельзя, потому что водой все вымоется. А если кормовые травы посеешь, и скотину туда на выпас гонять будешь, то сразу трех зайцев одной стрелой убьешь. И живность будет сыта, и азот в землю внесешь, и землю навозом удобришь. Ну, наземом по-вашему. Это сильно делу не поможет, но все не из хлева возить и мучаться. Азот? Ну, мы им дышим отчасти, и растениям без него тоже плохо приходится, не все из них могут его из воздуха брать. А остатки сидератов… тьфу, упомянутой кормовой травы или гречихи, надо просто скосить. А то и запахать не очень глубоко, если озимые сеять следом, тогда на следующий год урожай всяко повыше будет. Как говорится, гречневая каша - матушка наша, а хлебец ржаной - отец наш родной…
Палец еще загнул? Конечно, все эти мои слова напрямую к плугу не относятся, но если нашу землю постоянно им усиленно обрабатывать, то всех дождевых червей покрошишь и землю иссушишь. Уж лучше перемежать с перечисленными травами, удобрять навозом или чем-то другим. Да и пахать надо не очень неглубоко, скотина с людьми будут тогда меньше уставать, а семена ровнее всходить. А уж острыми сошниками я тебя обеспечу. Вот для того, чтобы целинные заливные луга перепахать - плуг незаменим.
- Ну! А я о чем тебе толкую! – опять вскинулся, загрустивший было Никифор. – Да и те же корешки на огнищах подрезать али золу в землю прикопать…
- Не вытянет лошадка…
- Пару поставим, хоть и придется у воеводы каждую зубами выгрызать. Обученных коней он, знамо дело, не даст, но вот остальных своих…
- А хомуты что не применяете, а? Вся упряжь на лошадях у вас с нагрудным ремнем, дышла телег прямо к подпруге вокруг брюха лошади крепятся.… Или тоже не слышали? – удивленно остановился Николай.
- Дык… даже есть один, но мы как-то привыкли по старинке…
- А с хомутом лошадь почти вдвое больше груз осилит!
- Да сколько времени займет всю упряжь переделать! – возмутился староста, картинно вскинув руки.
- Это ты мне говоришь? Предварительно навалив на меня кучу дел? А ты оглянись, сколько мастеровых людей вокруг сидит? И каждый с огромным возом нерешенных проблем. В общем, так… С Вячеславом мы немного покумекаем как только он вернется из поездки. Расскажем вам все, что знаем, особенно про то, как на угодьях старых каждый год сменять зерновые на картошку, гречиху и бобовые, однако имей в виду, что кроме как подсекой прокормиться на этих землях будет невозможно. Только жечь лес и расчищать. Тяжело, но по-другому никак. А сколь на этот год обилия смолотили?
- Если ты про рожь, то сам сорок. И это самое малое, - удовлетворенно хмыкнул Никифор. – На переяславщине старые пашни больше чем сам к десяти не давали. Даже на перелогах и залежах лишь немногим лучше.
- Вот! В сорок раз больше от посева! На огнищах. Кстати, если потом в этих местах на старых угодьях чуть отдохнувшая землица даст один к четырем-пяти, то будешь безмерно рад. Так что даже не задумывайся пока о плуге и многолетнем использовании земли, расчищай новые угодья. Наша с Вячеславом наука лишь для старых пашен годится, а их у тебя нет пока. А чтобы тебя острыми сошниками и всякими другими новинками обеспечить, сначала сталь надо получить хорошую, однако для этого надо решить вопрос с конвертером… О! Кстати! Шлак после него можно использовать как фосфорное удобрение! Возьми себе это на заметку, можно его дополнительно с навозом разбрасывать. А тот ведь на основе торфа… Почему нет? Вы что, скотине стелите одну солому, а не смесь ее с чуть-чуть разложившимся верховым торфом? Который, опять же, азот в навозе удерживает… Батюшки-матушки, это как вы недоглядели? В общем, один год можно удобрять шлаком, а второй таким вот э… наземом вместе с молотым известняком… Тот кислотность торфа и почв убирает. Потом поймешь пользу, сначала попробуй! Хотя бы на огородах! Ну да ладно, вернемся к нашим баранам, а то ты вечно сбиваешь с темы разговора…
- Собьешь такого… - обидчиво отодвинулся от стола староста и ворчливо заметил. - А то я сам не вижу, что за землица тут, учит как младенца несмышленого. А соху, небось, в руки не брал вовсе…
- Брал, брал… В деревне картошку только ей окучивали, - возразил Николай, но сразу же пошел на мировую. – Но по сравнению с вами… считай, что не держал. Ладно, вернемся к поршневым воздуходувкам или по-другому - цилиндрическим мехам…
- Дядя Коль, - вмешался Вовка, отмахиваясь от локтя Рыжего, настойчиво обрабатывающему ему бок. – Тут Вышата вопрос имеет, а задавать стесняется… Он давеча осматривал этот деревянный цилиндр и понять не может, почему поршень выдувает воздух только в одну сторону?
- Давай, хлопец, не робей, - кивнул Николай покрасневшему юному мастеру, поднимающемуся с лавки. – Самому-то мне не досуг было осмотреть творение нашего Емели.
- Ме… меха клинчатые ведь в обе стороны качают, так? – неуверенно начал тот. – И егда груз их опускает, и егда колесо поднимает… А этот поршень лишь в одну сторону воздух выдувает, а обратную напрасно ходит…
- Вхолостую, значит, - повернулся главный технолог к Емеле, отчего-то неуверенно заерзавшему на лавке. – Сделал, как я тебе нарисовал на скорую руку? А додумывать конструкцию, как велел, не стал? Так?
- То переделать легче легкого, - покаянно кивнул головой буртас. – Зато я кожу вокруг поршня набил, абы зазоров поменее было бы.
- Но все-таки есть на внутренней поверхности неровности?
- Есть, как не быть? Э… изогнутого большого скобеля для трудов изнутри сей диковинки мы не завели, а малой бондарной скобелькой чисто да ровно не сработаешь.
- Ну, хоть о прокладке догадался, - удручающе произнес Николай. – Совсем тебе свадьба голову отбила… Все мозги через одно место утекли. Эх, да я и сам виноват, занимаюсь какой-то ерундой, а следить за вами перестал. В общем, так… Я сам перехожу на руководящую работу, белы ручки буду лишь изредка пачкать, а в основном лишь поглядом за вами заниматься. А с воздуходувкой… Считайте, что это был макет, доведите его до ума, а потом начинайте заниматься вместе с Вышатой большим токарным станком, это главное на сегодня. Особенно продумайте, как внутренний объем у болванки выбирать с торца, а то с вашим выжиганием сердцевины… Резцы для него за мной. Крепиться они должны жестко и вестись вдоль детали плавно, все углы надо соблюсти. Если будут хоть малейшие вопросы… это тебя в первую очередь касается, Рыжий, то подходите без церемоний, а то и Вовку в советчики возьмите. Как только закончите, сразу же будем точить деревянную заготовку под цилиндр и подшипники для водяного колеса. Вовка, на тебе линейки и большой штангенциркуль. Все понятно? Если все получится, то и форму для заливки чугунной воздуходувки тут же выточим, а то у деревянной размеры от сырости постоянно гулять будут. А без нее нам людям в глаза стыдно смотреть, да еще и новгородцам наобещали с три короба… А что, не правду говорю?
Помните, как в пляс пустились, когда первую сталь из конвертера в чушки разлили? Как тот же Любим на радостях меда перебрал, а Емеля ко всем целоваться полез? – Николай краем уловил сконфуженно заерзавшего на лавке старого кузнеца и перевел разговор на другое событие. – И какое разочарование мы испытали после того, как самый лучший чугун там застыл и никакие наши ухищрения не могли его заставить вскипеть?.. А как люди со слезами на глазах уходили, потому что кроме этих несчастных чугунков мы им ничего не могли предложить? Все! Погуляли и будя! Отдохнули немножко после летних трудов, пора и честь знать! Что еще у нас на повестке дня? Э… в смысле, что еще будем обсуждать, и что после воздуходувки делать следует? Э, э! Загалдели… Давайте по порядку.
Косилку, сеялки, веялки и прочий инвентарь я беру на себя, но это ближе к концу зимы. Проволоку тянуть?.. Я знаю, Любим, что у новых кузнецов волочильная доска есть, но… Долгое это дело, муторное, да и все равно я хотел попробовать металл меж вальцами прокатывать. Помните ли еще, что воевода наш заказывал црены для выварки соли отковать? Вот… сначала через молот заготовку пропустим, потом через вальцы, а получившееся листовое железо будем меж собой клепками соединять… Литой црен? В пять метров? Да эту тяжесть мы отсюда даже не утащим… Хотя, кто нам мешает делать их меньше, с основанием два на два, а потом составлять друг с другом на толстых клепках по бокам? Немного неудобно помешивать, зато литой црен потом чинить меньше придется. Что ж, попробуем…
Ну, так вот, про листовой металл… Он нам все равно пригодится, а потом на этих станах можно научиться проволоку прокатывать. Лучше сначала с вальцами помучиться, зато потом все быстрее делать будем.
Новую домницу? По весне начнем класть, но лучше бы к этому времени огнеупорные глины найти. Они по цвету либо серыми, либо белыми бывают, а то наш кирпич не выдерживает таких температур. Емеля домницу, конечно, подлатал, но… Короче, я обеим артелям, которые седмицу назад вверх по Ветлуге ушли, всё подробно рассказал. Они по весне мне образцы окрестных глин пришлют, а пока остается лишь ждать, да надеяться… Куда подались? Первая чуть пониже впадения Усты по нашему берегу осядет, а вторая еще на такое же расстояние по Ветлуге вверх уйдет, и там острог ставить будет. Соответственно, один дневной переход на веслах и два от Переяславки… Нет, почти все черемисы по левому берегу, лишь изредка на нашей стороне селища их попадаются. Да какая разница, разрешение кугуза получено, несколько семей наших мерян и черемисов Лаймыра с низовьев туда же переселяются, так что конфликтов между нами и местными быть не должно…
Что, Вовк? Цемент? Хм… вот если в присланных образцах мергель нужный попадется, то попытаемся сделать, хотя я толком и не знаю, как его получать.
С углем что делать будем? Те же черемисы с низовьев обещали жечь для нас, а я… В общем, такими темпами можно все

леса на Ветлуге извести, поэтому я хочу начать опыты по коксованию торфа. Сначала в ямах будем его пережигать, а на следующий год печь поставим… Ну что, все? Тогда давайте…
Входная дверь глухо хлопнула, по сеням протопали быстрые шаги и в комнату, сняв шапку, заглянул Кион, фактически исполняющий роль старосты Сосновки в отсутствие Никифора. А тот появлялся в новой веси достаточно редко.
- Исполать вам! – тяжело дыша, старший сын Пычея поклонился всем в пояс и начал скороговоркой что-то говорить об Иване, вставляя иногда отяцкие слова в свою речь.
- Стоп-стоп-стоп, - перебил его взмахом руки Николай, поняв, что Киона не понимает практически никто. – Пока не научился к месту говорить самую загадочную фразу на нашем языке, произноси все вдумчиво и медленно.
- Это какую же? – тут же заинтересовался Никифор, влезающий сегодня без мыла во все щели.
- А вот спроси меня «знаешь ли ты как варить стекло»?
- И знаешь ли? – недоверчиво переспросил староста, больше озабоченный существом вопроса.
- Да нет, не знаю, - лицо Николая осталось при этом неподвижным, и по мимике нельзя было определить, что именно он ответил. – Понял ли Никифор? Само собой… А ты, Кион? Вот то-то же. А теперь давай обстоятельно…
- Мокша прибыл! – кивнул тот, соглашаясь вести свои речи не торопясь. - На большой однодеревке с парусом, с ним младший братишка и двое эрзян из Абрамова городка. Сразу же обсказал всем о том, что Иван дальше на Кострому пошел, и что у них за Муромом сшибка речная была с разбойными людишками. Также рек, что сговорился полусотник с одним эрзянским воеводой железо добывать на землях его рода, позже тот обещался гонца послать: разрешат ли их старейшины совместно нам добычу ту вести…
- А что еще про сшибку слыхивал? Все ли целы? – тут же вскинулся Никифор, взволнованно заглядывая в глаза гонцу.
- Троих черемисов сильно зацепило, но те оклемались, а вот один из наших, Коньга, погиб… статный такой, немного рыжий, помните?
Дальнейшая речь Киона прервалась раздавшимся всхлипом, донесшимся из угла комнаты, где сидела Фрося.
- Как сердце чуяло… Как знала! – вскочила та, стремглав протискиваясь между столом и лавкой, отдавливая ноги не успевшим отпрянуть мастеровым.
- Что это с ней? – удивленно кивнул вслед убежавшей девице Николай.
- Шальная баба! – выдал заключение Никифор, кривясь и потирая ушибленную ступню. – Кто такую за себя возьмет? Убьет мужа ненароком… Снюхалась, видать, на Купалу с Коньгой, дите она давно уже обрести хотела… Ты мне вот что скажи, Николай, неужто совсем ничего про то, как стекло варить, не знаешь, а?
- Ох, Господи ты, Боже мой! Никифор! – Николай уже вылезал из-за стола, устремляясь за Фросей. – Не знаю почти ничего! Но постараюсь сделать! Только не сейчас и даже не зимой, ладно?
- Вот и сговорились! – улетел в закрывающуюся дверь довольный возглас Никифора, подсчитывающего уже в мыслях доход от такого прибыльного предприятия.

***

Спустившись с крыльца, Николай опустился на ступеньки рядом с Фросей, которая сидела с понурыми плечами, сложив руки на коленях и всматриваясь в густую темноту октябрьской ночи пустым, невидящим взором.
- На-ка, вот, укройся, - легкий овчинный полушубок лег на женские плечи, вздрогнувшие от прикосновения. – Суженый твой погиб, так?
- Да какой у меня суженный, Николай? – горькая усмешка разрезала бледное девичье лицо. – Кто с перестарком свяжет свою судьбу? Два с половиной десятка лет мне уже минуло… Кто позарится на фигуру мою в ясном уме? Так, спуталась, - Фрося резко повернулась к собеседнику. – Не сколь о нем самом грущу, сколь печаль меня гнетет, что в поход сей он подался абы меня не видеть… Одно успокаивает, что ношу я его дите под сердцем: надеюсь, что это чуть облегчит груз вины на плечах моих. Ты же понимаешь, что именно ребенок мне от него был надобен, а не сам он? Вот, киваешь… понятливый какой. И, правда, легко мне с тобой, душу готова излить. А вот скажи лучше, что мне дитю сказать про отца, когда он спросит про него? Что не любила я батюшку его?
- А выходи ты за меня, Фросюшка, а? – неожиданно прервал женский монолог Николай, даже не повернувшись к ошеломленной девице. – Я тебя не неволю тотчас ответить, подумай…
Томительные секунды понесли свой бег среди сгущающейся черноты, слегка озаренной отсветами лучины, падающими из волокового окошка, прорубленного в верхнем венце деревянного сруба.
- Гляди ж ты, - указала на него Фрося. – Малый просветец, а все одно надежду дает на то, что внутри тепло и холода нет.
- Так что скажешь, красна девица? – пришлось уже мастеру кривить лицо неуклюжей ухмылкой. – Подумаешь?
- А и пойду! Что тут думать? – решительно кивнула та. – Не про то речь, что не мне быть разборчивой и не про то, что дитю отец нужен… Просто ты для меня подобен тому отблеску лучины, светишь на пути моем и даже почти согреваешь… И что же ты раньше молчал, старый, непонятливый хрыч?!
Студень - декабрь
косуля - название получило потому, что его рабочие органы скошены в одну сторону. Косуля имела неподвижный изогнутый отвал и нож для отрезания пласта сбоку. Это орудие значительно отличалось от сохи и было уже похоже на настоящий плуг.
смыка или суковатка - еловые плахи с хвоей и сучьями в две четверти длиною или расколотые суковатые лесины, связанные вместе и привернутые к оглоблям. Они хорошо разрыхляют ту землю, которая лежит между обгорелыми пнями, и свободно соскакивают с них
За́лежь, за́лежи — угодья, ранее использовавшиеся как пашня, но не используемые больше года, начиная с осени, под посев и под пар. Перелог —кратковременная залежь.
Скобель - представляет собой дугообразное ножевидное лезвие с двумя поперечными ручками на концах. Применяют для строгания бревен после обработки их топором и теслом, а также для снятия с бревен остатков коры после черновой окорки (обдирки) ее топором.

А где у воды лоно? Весьма вычурная картина и тяжело воспринимается на слух - мысли сразу о другом . Если убрать "в свое лоно" будет намного лучше.

А название Крым тогда уже было? Может лучше "типично южная ночь" ?

фигуру? так она из 20 века? если местная - то анахорнизм махровый

очень вычурно, не говорят так люди

тоже очень загроможденно - тяжеловесные образы - лучина... нее, как то не к душе...

"одной проверки"

с вежеством ?

главному человеку

рассогласование во фразе - "заставляя его уделять" или "призывая его уделять"

Вот не знаю как Николая понимали тогдашние люди с его современной речью : "азот, фосфор, конфликт, монеты, гвалт, уравниловка" и тому подобные анахронизмы.
А по стилю похоже на описание заседания советского парткома, когда секретарь парткома читает доклад об очередных задачах коллектива парторганизации.

большинство замечаний приняты, текст был сырой - написан практически в тот же день.
все заседания похожи друг на друга.
монеты и гвалт (гвалт зап., южн., впервые кгвалтъ, грам. 1388 г.; ) не современная речь, уравниловка - вполне понятна.
азот и фосфор - это совещаются мастера и такие названия Николаем употребляются уже не первый раз - все привыкли.
крым - употреблен ГГ для которого это вполне естественно. Фигура - не махровый анахронизм, идет из 17го века, "просто анахронизм".
лоно - в переносном смысле - то, что является приютом, прибежищем для кого-л., чего-л. Для волн - это море.
То, что вычурно - может быть это моя ошибка, но я часто вставляю такие описания в начало главы. Для таких как я - читающих через строчку - это попытка не дать через эту строчку перескакивать...

Всем спасибо! Очень полезно.

Gwałt - в современном польском изнасилование http://pl.wikipedia.org/wiki/Gwałt

Спасибо автору, читаю с удовольствием!

Глава 12

Клочья темно-серых туч невесомо скользили над головой молодого воина, недвижимо лежащего на сланях небольшого насада. Одинокое судно, увенчанное лишь оголенной мачтой, уже почти час влеклось быстрым течением узкой лесной реки, однако его продвижение никак не поспевало за стремительными свинцовыми облаками. Те начинали свой бег от дальней нечеткой границы горизонта, теряющейся между лесным безбрежьем и нависшим небесным сводом, порывисто пересекали обозримое пространство и заканчивали свое путешествие… среди прядей темных волос, в беспорядке разбросанных на лбу ратника. Воину не терпелось облизать пересохшие губы, запрокинуть голову и проследить дальнейший путь набухших влагой и первым снегом облаков, а то и унестись вместе с ними в сторону столь желанного дома. Однако сил у него хватало лишь на то, чтобы в редкие минуты пробужденья от спасительной темноты приоткрывать глаза и смотреть, как тучи уносятся на юг, куда-то вниз… Вниз по течению неба.
Один раз он очнулся, когда в насад, приткнувшийся носом к берегу неширокого русла, заглянула чья-то голова, увенчанная сдвинутой на затылок овчинной шапкой. Сквозь замерзшие ресницы он не сумел разглядеть лица, но совсем молодой испуганный возглас сказал все сам за себя: фигура отпрянула, а покачнувшееся судно вновь заскользило по волнам. Что взять с юнца? Даже если он тотчас побежит за помощью, люди не смогут состязаться в скорости с шустрой лесной речкой, пробираясь за насадом топкими берегами, поросшими тальником. А сразу лезть в осеннюю стылую воду за находкой, которая сулит лишь заботы и неприятности… на это не каждый способен. Сознание ратника вновь померкло, соглашаясь с приведенными доводами, и вернулось к нему лишь в тот момент, когда судно вышло на широкий речной простор, где закачалось на середине русла под напором волн и ветра. Ослабевшее тело сразу же содрогнулось от прострелившей его боли, а пальцы на руке дрогнули, но так и не поднялись к груди, где торчало обломанное древко – черная пелена в очередной раз накрыла воина.
Вновь он очнулся, когда кто-то прикоснулся к его щеке. С трудом разлепив веки, он увидел сначала лишь огрубевшую морщинистую руку, протянутую к нему, потом в глазах потемнело, но настойчивый шепот опять пробудил его к жизни. Седой старец что-то спрашивал, губы на его лице двигались в такт со звуками незнакомой речи, но смысл был совершенно неясен. Воин даже не попытался качнуть головой, чтобы уведомить вопрошающего о своем непонимании. Неожиданно тот указал на него пальцем и попытался задать свой вопрос на другом языке.
- Кто ты? Кто?
Губы ратника дрогнули, он хотел назвать свое имя, но затем понял, что от него ждут совсем другого. Он напрягся, отгоняя на несколько секунд накрывающий его обморок, и выдохнул вместе с выступившим на его губах сгустком крови:
- Ветлужец…

***

Две артели , направленные обустраивать остроги на просторы Ветлуги, нуждались в сопровождении. Не охране - добрая треть из остающихся зимовать вдалеке от родных общин лесорубов и охотников носила кольчужные доспехи и сабли на поясах, а именно сопровождении, способном вернуть обратно домой оба речных судна в целости и сохранности. Однако рутина сборов и череда мелких дел пока вытесняли все помыслы о возвращении. Да и количество припасов для зимовки, которые надо было погрузить на суда, превысило все мыслимые пределы, так что о размещении сопровождения в такой сутолоке просто никто не думал. Кроме провизии на зиму поселенцы брали с собой инструмент, запасы кирпича и досок: для всего этого места на лодьях катастрофически не хватало.
Не хватало в достатке и опытных людей. Один десяток во главе с полусотником, сопровождаемый воинами Лаймыра, ушел на Кострому за солью, еще два с воеводой отплыли на поиски беловежских беженцев. Те отчасти осели где-то около истоков реки Воронеж, но это место еще надо было найти. Кроме того, девять человек, возглавляемые Гондыром, до сих пор не вернулись с верховьев Ветлуги. Туда они выдвинулись на насаде вслед за новгородцами, дабы приложить все старания к тому, чтобы один из купцов не прожил весь отмерянный ему срок. Пропали также и ушедшие вместе с ними черемисы, пылающие гневом за убитых родичей. Кто остался? Три десятка удмуртов, большая часть которых была набрана в обучение лишь недавно, и несколько переяславских дружинных, которые один раз уже едва не проспали оставленную на их попечение весь и теперь усиленно занимались с «молодым» пополнением укреплением обороны Переяславки и ее окрестностей. Этих не столь многочисленных защитников трогать было нельзя и взгляд Петра, измотанного рутиной повседневных дел, упал на самую зеленую поросль ветлужского войска. Причем почти в самый последний момент перед отплытием, когда вся его семья собралась вечером за столом.
Наскоро проглотив немного просяной каши из общей чаши и сунув облизанную ложку за голенище сапога, он кивнул Мстише, который тут же отложил свой деревянный инструмент в сторону и приготовился слушать отца. Одновременно с ним оторвалась от снеди женская половина домочадцев, подняв многочисленные укоризненные взгляды на главу семейства, неожиданно прервавшего трапезу. Правда, близняшки еще потянулись за кусками ржаного хлеба, щедро нарезанного на широкой плошке, но бдительная хозяйка вместе с Ульянкой тут же шлепнули им по рукам, отгоняя от еще теплых краюшек.
- Вечеряйте, вечеряйте, - улыбнулся Петр, наблюдая за непоседливыми девчушками. Те на потеху всем присутствующим сразу же стали жадно раздувать ноздри, дабы уловить одуряющий аромат свежей выпечки. – Мне что-то неможется… Не переживай, просто перетрудился лишку, - объяснил он вскинувшейся хозяйке. – Мстиша, выдь ненадолго!
Пройдя за дверь и поднявшись по ступенькам, Петр уселся на лавку, поставленную около низкой полуземлянки, возвышающейся лишь на пару венцов от земли. Там он жадно вдохнул морозный воздух вместе со струйками дыма, еле заметно просачивающимися через приоткрытую дверь:
- На следующий год селение будем переносить на другой берег Люнды… Так ее местные называют?
- Так, - кивнул головой Мстислав, степенно поддерживая начавшийся разговор. – Это все из-за сползающего в воду холма, да? Но там нашу весь от любопытных взоров со стороны Ветлуги уже ничто заслонять не будет…
- Ныне нас с кондачка не возьмешь, - отмахнулся отец, дав понять, что дело решенное. – Кроме того, тайны в нашем тут присутствии уже нет никакой. Да и не спасала нас эта шеломань нынешним летом.
- Угу… - согласился сын и встрепенулся. – Бать, я Буяну другого корма задал. Просяная солома ему приелась, сладка она для него, так я отолочья туда намешал, лопает уже третий день за милую душу.
- И это ему надоест, те просяные отходы горечь дают. Так что еще пару дней и сызнова нос воротить от такой мешанины будет, - растер Петр руками лицо и сильнее закутался в накинутую душегрейку из овчины. – Намешай эту солому с обычным сеном, сладость уйдет, да и кормов на всю зиму хватит. А на будущий год, даст Бог, литовку в деле опробуем: этим летом я вовсе не сподобился на покос выйти – дела не давали, а на общину взваливать заготовку сена для своего боевого коня мне что-то зазорно. Так вот... насчет того дела, из-за которого я тебя вызвал... Защиту веси я ослабить никак не могу, а лодьи надо обратно вернуть. Людей мало. Пойдете в помощь?
- Спрашиваешь… - хмыкнул Мстислав, чье лицо осветилось искренней улыбкой. - Сколь отроков разрешишь взять с собой?
- Токмо вас шестерых, у кого доспехи есть… - Петр неожиданно скривился и поправился, взглянув на помрачневшее лицо сына. – Эх, все время забываю, что Мошки уже нет с нами. Так и не вытянул его лекарь с того света…
- Да он днями и ночами около него сидел, - насупился Мстислав. – Знать не в его силах это было…
- Свара с вами пойдет, - сменил тему Петр. - А то загрустил он что-то из-за своей руки…Ужо две седмицы минуло, как лекарь его порезал, а щит ему до сих пор не подвластен – нож пораненной рукой едва держит. Может по пути и излечится от своей хворобы.
- Ничто, лекарь сказывал, что срастутся жилы, лишь бы не утруждал себя непосильным трудом.
- Вот-вот, сын, ты уж проследи со своими хлопцами за ним и Радку с собой возьми. Эта девчушка всё последнее время у лекарки проводит, да и Вячеслав о ее способностях по-доброму отзывался, авось и сгодится вам на что. - Петр поднялся с лавки и стал заканчивать разговор. – Все! На рассвете жду у лодей. И… смотри, сам не подставляйся на рожон. Хоть и не жду ничего опасного от похода сего, но упомянутый авось зарока от всех бед не дает…
Мстислав на этот раз изменил своей стремительной манере быстро исполнять задуманное и еще быстрее решенное. Он долго стоял и смотрел в сторону отца, уходящего по направлению дружинной избы и на глазах расправляющего согнутые непосильной заботой плечи. А потом все-таки бегом ринулся по дороге к школе: дальний путь надо было преодолеть засветло, чтобы дать время для сборов всем назначенным в поход отрокам.
Лодьи вышли поутру с попутным ветром, однако в полдень он переменился, и первая смена гребцов уже через час измоталась на свинце тяжелых волн, бьющих в нос судна. Подростки тоже время от времени садились грести, часто сменяясь и с недоумением разглядывая после этого свои ладони, покрытые лопнувшими водяными мозолями на непривычных местах. Взрослые посмеивались и делились тряпицами, коими те перебинтовывали руки перед новым заходом на скамью. Свару долго не пускали за весло, но в итоге он рыкнул на своих подчиненных, сбросил нательную рубашку и впрягся вместе со всеми, хотя и старался не утруждать без меры левую руку.
К вечеру ветер все-таки опять задул в нужную сторону, и напряженный дневной переход завершился под парусом. Однако на открытом речном просторе порывы воздушной стихии пронизывали до самых костей, так что на ночевку забрались в густую еловую чащу, где на небольшой поляне устроили себе спальные места между парой разведенных костров. Но все равно основательно промерзли и поутру сразу сели на весла греться, достигнув через несколько часов гряды высоких холмов на правом берегу Ветлуги, где и начали выгрузку. Лиственные деревья в этих местах постепенно начали замещаться хвойными, но еще частенько перемежали их багряными и желтыми пятнами, которые были щедрыми мазками нанесены по берегам Ветлуги осенними заморозками. Однако прибывшим людям было не до любования яркими красками леса и стылой мощью величественной реки, прозрачный холодный воздух торопил их быстрее разбираться с привезенным грузом, дабы первая партия поселенцев сразу же начала строить теплое жилье, предварительно заглубив его в рыхлую лесную почву. Выбор пал именно на проверенные временем полуземлянки, а рассуждали поселенцы на эту тему до отплытия довольно долго, но вполне здраво.
Во-первых, приземистые дома будут не так заметны на просторах еще неизученной земли, а во-вторых… поищите такого дурня, который бросится пытать счастье в зиму, строя высокие избы с деревянными полами наподобие тех, что возводили в Сосновке. Как еще те себя поведут в холодную погоду – бабушка надвое сказала. Зато печь, важнейшую часть каждого дома, решили сразу класть по новому образцу, с высокой трубой, выходящей немного за конек крыши. А какому хозяину придется не по сердцу такое нововведение, позволяющее ему спать без задних ног целую ночь, не вскакивая до рассвета несколько раз, стуча зубами от холода, чтобы подкинуть дрова в прогоревший очаг? А отсутствие сквозняков, которые иногда приходилось устраивать, дабы избавиться от едкого дыма, выбивающего слезы из глаз? А удобная готовка тут же на поду? А лежанка, на которой можно отогреть свои кости, застудившиеся за весь день, проведенный в заснеженном лесу? Ну да, рядом обязательно навалят мокрую обувку и онучи, развешивая их на припечке: такой дух будет вышибать слезу почище едкого дыма, однако это такие мелочи по сравнению с основными достоинствами…
Само место под острог было заранее присмотрено охотниками, пару недель назад ходившими сюда на шустрой долбленой лодочке, чтобы разведать обстановку. Однако первая задача у ветлужцев заключалась лишь в постройке небольшого дома, а также зимней заготовке древесины и весенней разведке. Даже мох для конопачения щелей был привезен с собой, чтобы не отвлекаться с самого начала на подобные мелочи. Добыча пушнины и намечающаяся торговля с местным населением рассматривались лишь как желательные, но совсем не обязательные цели.
Так что, как только весь груз был вытащен на берег, поселенцы, собирающиеся тут зимовать, начали с энтузиазмом обустраиваться, понимая, что от этого зависит их дальнейшее существование. А вторая артель с сопровождением ушла на облегченных лодьях дальше и спустя два дня добралась до того места, где в свое время устраивали совместную стоянку ветлужцы и суздальцы, возвращаясь от черемисов. Прибывшие гурьбой взобрались на самую высокую точку окрестностей, живописно увенчанную массивной березой, которая в свое время давала путешественникам защиту от зноя. Сырой ветер выбил из разгоряченных людей остатки тепла и, поежившись от холода, поселенцы спустились чуть ниже под защиту мохнатых лап елового леса. Лишь одинокий дозорный остался стоять на вершине холма, косясь на бегущие почти над самой головой облака и обозревая величественную картину расстилающихся под его ногами просторов, разделенных пополам серой извилистой лентой реки.
Именно его сигнал под вечер всколыхнул людей, заканчивающих разгрузку одной из лодей. Запыхавшись от быстрого бега по пересеченной местности, он поведал о судне с верховьев реки, блеснувшего светлым парусом на фоне ярких красок осени. Пычей, руководивший всеми работами, лишь кивнул Сваре, передавая ему бразды правления, и отошел к поселенцам, уже начинающим облачаться в доспехи. Спустя некоторое время рядом с лодьями выстроился молчаливый, плотный строй, прикрытый щитами, ощетинившийся рогатинами и старательно пугающий еще пустые окрестности своими хмурыми лицами. Лицами людей, которых очень не вовремя оторвали от любимого дела, и у которых совершенно не было планов куда-то отступать и прятаться на этой земле.
Однако действительность оказалась достаточно прозаичной, хотя и принесла ветлужцам немало неприятных минут. Прибывшие оказались черемисами с верховьев Ветлуги, из поселения, которое было расположено около устья реки Вол. Не таясь, стоя во весь рост на носу судна и закинув щиты за спину, они подошли почти к самому берегу, что-то гортанно выкрикнули и показали, что желают пристать. А спрыгнув на песок, лишь представились и сразу же перешли к делу, которое напрямую касалось ветлужцев и из-за которого приплывшие гости отправились в столь дальний путь малым количеством.
Одинокий, немного потрепанный насад с полумертвым воином на борту черемисы сразу узнали. Сначала на него наткнулся малолетний сынишка мастера Жума. Тот славился своими лодками и как раз занимался на берегу Ветлуги обычным делом, обшивая кожей небольшой «корабь ».Отец тут же бросился на недошитой лодочке наперерез насаду, вынесенному на стремнину реки, и с трудом причалил его к берегу. Кормового весла он не нашел, поэтому привязал тут же найденную веревку к носу судна и перевез ее на сушу в своем утлом суденышке. Раненый вскоре умер, но подошедшие сородичи успели разобрать его тихий, невнятный шепот и поняли, что именно на этом насаде их соплеменники вместе с ветлужцами полторы седмицы назад прошли вверх по небольшой речке Вол. Почти сразу за ушкуями новгородцев, которые даже не попытались зайти в гости или запастись припасами на дорогу. Речка эта впадала в Ветлугу в двухстах пятидесяти километрах выше по течению от тех мест, где ушкуйникам дали весомый отпор в ответ на их разбойное нападение. По крайней мере, так рассказали преследователи, порядком уставшие за долгую дорогу. Они подплыли к селению уже за полночь, и поэтому основной их части пришлось разместиться на короткую ночевку в стоявшем на отшибе доме вне изгороди, однако гости были не в обиде и на рассвете, предварительно пообщавшись со старостой, ушли вверх по притоку.
Тек Вол уже бесчисленное количество лет по узкой, глубокой речной долине, поэтому, вероятно, и имел такое название, на черемисском языке обозначающее корыто или желоб. Течение его было довольно быстрым по сравнению с другими лесными речушками, больших отмелей и перекатов не было, а поскольку волок на Унжу через него был довольно удобен, то от больших коряг его время от времени чистили. Поэтому тот факт, что неуправляемый насад каким-то образом вынесло в низовья Вола, а потом на Ветлугу, привел черемисов лишь в легкое удивление и только. Им было не в диковинку иногда сплавлять молем бревна по этой лесной речке. А вот судьба пропавших воинов, один из которых был как раз из этого селения, вызвала у них живейшее участие. Вараш, отличившийся при обороне Переяславки, был сыном местного старосты Паймета, который сразу же возглавил поиски, послав насад с известием ветлужцам. Где их искать – знали.
Чуть меньше месяца назад об этом поведал Лаймыр, присовокупив это к решению кугуза выделить земли по соседству новым поселенцам. Паймет тогда лишь пожал плечами: пути людские неисповедимы, как неисповедимы желания бога судьбы Кава Юмо , так что жизнь покажет, каковы будут соседи и ждать ли от них неприятностей. А пока их селения еще разделяет достаточно большое расстояние, локтями не придется толкаться. Вопросы появились чуть позже, когда посланец ветлужского князя поведал о том, что среди поселенцев очень много одо, как называли сами черемисы удмуртов. Однако тот факт, что во главе у них стоят воины совсем других племен, немного утихомирил страсти. Кроме того, люди Паймета чуть позже воочию убедились, что со старыми врагами можно довольно сносно уживаться, даже вместе воевать против общего противника, сидя в одном насаде. Однако присутствие мерян среди новых поселенцев явилось для них новостью и было встречено радостным удивлением. И хотя расспросы их старосты Куженя , который как раз толмачил на переговорах, не выявило среди прибывших знакомых или родственников, черемисы все равно были рады, что на эти земли осядут какие-никакие, а родичи.
Сами же представители мерян, влившиеся месяц назад в ряды ветлужцев, весьма заинтересовались поселиться на новом, еще не обжитом месте, учитывая ту сутолоку в Сосновке, которая сопровождает любую стройку и достаточно большое число жителей, уже заселивших эту весь. По их здравому размышлению, вокруг новых острогов им было бы ничуть не хуже. Невозделанные заливные луга, почти непуганая живность, кишащие рыбой озера только и ждали прихода новых хозяев. Конечно, мерянам еще придется приложить тяжкие усилия, чтобы взять такое богатство в свои руки, однако это будет труд на пользу рода: кого он страшит, если есть теперь долгожданная свобода и новые союзники, которые говорят на давно знакомом по жизни в суздальских землях языке? А по соседству находятся еще и родственные черемисы. Те, если подумать, в итоге отказали мерянам в гостеприимстве, но куда им было деваться? Неужели ссориться с посланцами могучего западного соседа и перечить самому суздальскому князю? Так что попрощались с временно приютившими их хозяевами меряне достаточно любезно, найдя согласие даже в мелочах. Расстались, чтобы снова встретиться на новом месте.
Сборы у ветлужцев были недолгими, полученные вести давящим грузом легли на уже порядком растревоженные предчувствия о судьбе исчезнувших воинов Гондыра. Однако многочисленным желающим выйти на поиски Пычей и Свара отказали, сославшись на необходимость срочно готовиться к зиме, так что на лодье вышел всего лишь полуторный десяток, включая присоединившихся отроков, а также шестерка черемисов, оставивших найденный насад хозяевам. Стиснув зубы, совместная команда вышла в путь, моля у всех богов попутного ветра. Природа смилостивилась к ним и дала целых два дня роздыха, употребленных неугомонными юнцами на обучение речному делу и работе с парусом, который то и дело приходилось перекладывать, подчиняясь буйству воздушной стихии. Так что за два дня лодья сумела продвинуться довольно ощутимо, хотя и вымотались отроки на полную катушку. А уж промокли практически все участники похода, стоя под мелкой моросящей пылью, которая сыпалась с хмурого неба, покрытого убегающими куда-то в сторону тучами. Даже присутствие тента на лодье никак не уберегало от этой напасти. На третий день слева по борту на высоком протяженном холме вырос тын черемисского поселения, за которым вдали проглядывалось не очень широкое русло правого притока Ветлуги и простор пойменных лугов. Именно по этой узкой серо-голубой ленте шел основной путь на Унжу, где по желанию можно было свернуть как на Волгу, так и уйти волоками на Сухону. Именно тут Пычей и Свара дали небольшой отдых своим людям, договорился с черемисами о ночевке в теплом помещении и горячей пище. А наутро ветлужцы вместе с местными проводниками отправились речным путем на поиски следов пропавших мстителей.

***

- Вот они, следы их. На Унжу подались новгородцы, боязно им показалось сквозь коренные черемисские земли идти, - разогнулся Свара, придирчиво осматривавший перед этим почву вокруг Тимки. – Стоянка тут их была, а потом протокой ушли. Лжу не стали возводить местные язычники, с коими я беседу вел.
- А почему они должны были соврать? – тут же встрял его юный собеседник, пользуясь тем, что подобревшего из-за его находки Свару потянуло немного почесать языком.
- А язычники на то и язычники, чтобы лжу творить без всякой на то выгоды, - негромко ответил тот, покосившись на отошедшего в сторону Пычея, что-то сосредоточенно разглядывающего по соседству. – А то и для того, чтобы самим всех найти, а заслуги оные себе присвоить.
- Какие заслуги, Свара? Общее же дело делаем… – удивленно пробурчал Тимка и хмыкнул, осознав, что сказал дружинник. – И ты хочешь сказать, что христиане обманывают лишь тогда, когда выгода есть?
- Тьфу… - сплюнул Свара и цыкнул на мальца. Однако чуть погодя все-таки счел нужным объясниться. – Что-то коробит меня такое к нам доброе отношение со стороны черемисов. Я им кто? Не сват и не брат, чтобы так меня потчевать. Мы ведь им совсем чужие, так что нож в спину с улыбкой на устах меня не удивят. Это я Пычею ныне доверяю как своим с Переяславля… Ну, почти как им. А этим… на куну веры им нет, так что держи ухо востро. Кхм… Ну ладно, пока понятно, что Гондыр в этом месте все еще следом за новгородцами шел, да и насад его тоже при нем должен был быть.
- А как ты определил, что здесь именно наши ходили? – резонно вопросил Тимка, указывая на витые полоски, которые могли оставить лишь концы веревок, путавшихся под ногами. Четкие отпечатки лыковой обувки, легшие на мягкий пластилин прибрежного грунта и намертво впечатанные в почву до следующей весны, были изредка перечеркнуты именно такими смазанными линиями. – Видно лишь, что судно тут тащили, а вот кто…
- Разуй глаза, поверху следы от лаптей, а под ними впадины от сапог, - постучал пальцем мальчишки в лоб ратник. – Новгородцы в здравом уме лыка не наденут, а это значит, что Гондыр все еще шел следом за ними. Это мы почти сразу на своей лодье застряли, а насад не в пример нам легче и осадка у него совсем малая. А уж про ушкуй и говорить нечего - до самых истоков дошел бы, кабы весла его за берега не цеплялись…
- А если это лапти черемисов? Из той деревни, где мы ночевали?
- Нет, подморозило уже в те дни, разговор о том промеж нами был.
- Тогда вдруг новгородцы уже успели нанять кого-нибудь в округе волочить ушкуи по речке? Ведь окрестные жители этим и кормятся, так?
- Тю, малец! Да ты в волоке не смыслишь совсем. Нанимать, чтобы волочить по воде – надо же такое удумать! Хотя… кому и кобыла невеста. Лучше мотай себе на ус… что еще не отрос у тебя. Когда русло совсем измельчает, то ушкуи придется на сушу вытаскивать, дабы взгромоздить их на катки, салазки, а то и повозки. А товары придется перевозить отдельно, в особых коробах, называемых волочугами али волокушами. Вот для всего этого нанять кого-нибудь не мешало бы, особенно если путь долгий и под конную тягу накатан. Тут уж поневоле придется монетами делиться, дабы руки от тяжести непомерной до земли не оттянулись, а пока… Берега нахожены, ни тебе буреломов, ни порогов, тяни себе лямку, да в воду поплевывай.
- А в воду зачем?
- А вдруг в мавку попадешь, а то и в русалку? – ехидно поглядел на мальчишку Свара. – Только надо сразу же успеть ее окрестить во имя Отца, Сына и Святого духа: тогда она в ангела превратится и все для тебя сделает…
Протяжный свист донесся от Пычея, уже ушедшего довольно далеко вверх по течению. Тот призывно махал руками, однако стоял в полный рост и весь его вид говорил об отсутствии опасности для окружающих.
- Нашел что-то, - глава воинской школы кивнул своим мыслям и пояснил Тимке, выдвигаясь в сторону бывшего отяцкого старосты. - Может, как раз тут новгородцы и спохватились, что за ними хвост тянется… Пойду, гляну, что там Пычей узрел, а ты с Мстишей дозор выставь вокруг, - тон Свары резко изменился, как будто он вспомнил кем является для своего собеседника. – Бегом!
После таких слов Тимка решил сразу же рвануть в сторону стоящих в отдалении друзей, чтобы не вызывать раздражения начальства. Заметив его приближение, те кинулись ему навстречу и приказ Свары они обсудили уже на бегу, заодно коротко поделившись друг с другом новостями. Мстислав сразу же указал на многочисленные заросли кустарника и щупальце елового леса, опасно выдвинувшееся к речке, и тут же приказал своим подчиненным разойтись по округе двойками, чтобы проверить все на наличие чужаков. Тимке достался именно хвойный перелесок, узким мысом спускающийся к воде, и для начала он предложил своему напарнику взять тот в клещи и пройти по его краям, время от времени подавая друг другу сигналы. Идти двойкой, как обычно отрабатывалось на тренировках, не хотелось, потому что тогда другая сторона лесной полосы оставалась бы без присмотра. Прошка в ответ на его слова согласно кивнул и сразу свернул на ближайшую к нему еловую опушку, а Тимка двинулся на противоположную сторону, пробираясь туда между урезом воды и густыми зарослями, при этом негромко ругаясь себе под нос на разбросанные под ногами сучья. Не забывая поглядывать по сторонам, он иногда отодвигал в сторону большие еловые лапы и заглядывал под деревья, но сухая хвойная подстилка нигде не была потревожена.
Пройдя особо узкий участок, Тимка вышел к приличному пятну черной хлюпающей жижы и остановился. Оглянувшись в сторону своего напарника, скрывшегося за деревьями, он подал свистом сигнал о том, что все спокойно, и перепрыгнул мокрый пятачок болотины. Верхняя подстилка из осыпавшихся иголок скользнула под его ботинком, открыв еще не подмерзший слой ила, нога поехала, и юный воин стал запрокидываться на бок, летя головой прямо в колючие ветки. Равновесие сохранить не удалось и Тимка рухнул прямо под разлапистую крону, где ему пришлось довольно долго отплевываться от еловой шелухи, набившейся в рот. Приведя себя в порядок, он решил вылезти с другой стороны дерева, чтобы обследовать незамеченную прежде лесную опушку, прикрытую со всех сторон разросшимися елками, и тут же от удивления чуть не присвистнул. Вдоль протянувшейся сюда грязной лужи, затянутой по краям тонкой ледяной корочкой, тянулась цепочка неглубоких следов от сапог, слегка заполненных еще не замерзшей водой. А недалеко от них отчетливо виднелись отпечатки медвежьих лап, направленные в ту же сторону. Взведя самострел и наложив на него болт, Тимка облегченно перевел дух и двинулся дальше. На краю полянки следы почти исчезли, поэтому он нагнулся и вгляделся в начинающий подмерзать клочок почвы. Для этого пришлось осторожно отодвинуть в сторону пучок сухостоя, покрытого пушистым инеем, отчего тот сразу облетел белым невесомым облачком. Снежная пыль подхватилась слабым потоком воздуха и опала точно вдоль неотчетливого следа, оставленного кожаными подметками. Отпечатки истончались и дальше были почти не заметны, однако обломанные стебли пожухлой, черной травы указывали направление в глубь перелеска. Тимка представил череду совпадений, приведших его в это место, и на миг застыл, отирая рукавом полушубка вспотевший лоб. Однако азарт преследования его захватил, и он двинулся дальше, осторожно посматривая по сторонам и себе под ноги. Наконец юный следопыт пробрался между двух косматых елей и на минутку остановился, обдумывая как ответить на раздавшийся глухой посвист со стороны Прошки.
- И все-таки одному мне тут не разобраться, - в итоге глубокомысленно заметил он, приседая на корточки над последним видимым отпечатком. Неожиданно сзади раздался отчетливый хруст промерзшей ветки, и его сердце на миг остановилось. Подавив у себя желание обернуться, Тимка дернулся, чтобы броситься в сторону перекатом, но тут же замер, почувствовав холодную полоску металла, которая обожгла своим холодом кожу на горле. Тогда он попытался вскрикнуть, но этот жест отчаяния и следующий за ним плачевный исход не осуществился: чья-то ладонь грубо зажала ему рот и обрушила его тело затылком на землю. Самострел сразу же вырвался из руки и откатился куда-то в сторону.
- Шшш… - лезвие под подбородком исчезло, но вторая рука ухватила его за кольчугу и ловко затащила под колючие мохнатые лапы раскидистой ели.

слань - настил из досок на шпангоутах (второе дно)
артель - добровольное объединение людей для совместной работы или иной коллективной деятельности, часто с участием в общих доходах и общей ответственностью на основе круговой поруки. Артели известны с древности, в документах (духовных и договорных грамотах князей) XIV века названы охотничьи, рыболовные, «сокольничьи» артели.
острог - постоянный или временный населенный укрепленный пункт, обнесённый оградой из заострённых сверху брёвен (кольев) высотой 4 − 6 метров. Изначально острогом называлась сама ограда из кольев.
шеломань - холм
корабь - делается из гибких прутьев (скорее всего ивовых) и обшивается корой, а затем и кожами. Напоминает пироги индейцев и каяки эскимосов, чрезвычайно легкий, удобный при переноске через бесчисленные «волоки» и пороги, быстрый на ходу, но малоостойчивый, маловместительный, непрочный и почти непригодный для плавания в открытом море.
Унжа – левый приток Волги, впадающий в нее между Костромой и Нижнем Новгородом.
молевой сплав - обычно проводится в период весеннего паводка, лесоматериалы транспортируют не связанными между собой.
Кугу Юмо - верховный бог мари (черемис), Кава Юмо – бог, связанный с небом и судьбой, Вуд Ава – «матерь воды», Илыш Шочын Ава – «матерь жизни» и др.
Кужень – Куж – ель (фин.-угорск.)
река Вол создавала прямое и кратчайшее соединение Унжи с Ветлугой. Здесь проходил знаменитый «шестидесятый волок» – прямая, кратчайшая дорога между Макарьевским-Унжеским монастырем и его владениями на Ветлуге в XVII веке

Глава 13 (без окончания)

Жесткий колючий веник проехался по лицу Тимки, заставив непроизвольно зажмуриться и выведя этим из оцепенения. Он тут же ухватился за своего противника, зацепившись руками за его предплечья, и извернулся ужом на бок. Однако выступающие из земли корни стали пересчитывать ему не до конца зажившие ребра, а полушубок и поддетая под него кольчуга хотя и смягчали удары, но не спасали от них полностью. Плотно сжатые веки у Тимки вновь невольно распахнулись, выпустив на белый свет слезы боли, и он широко распахнул рот, чтобы впиться зубами в ладонь мучителя. Рука отдернулась, и истязание на древесных ухабах прекратилось, но прилетевшая затрещина вновь расставила всё по своим местам, заставив пленника поперхнуться и погасив у него вырывающийся крик.
- Тихо ты, Тимошка! – надсадно прошипел знакомый голос, и ладонь вновь опустилась на лицо, но в этот раз без нажима, лишь призывая к спокойствию. – Чуть погодя за все мне воздашь, а ныне спрос у меня к тебе есть… Готов ли выслушать?
После кивка и освобождения от цепких недружественных объятий прошло еще несколько секунд, прежде чем глаза привыкли к сумрачному освещению. Тимка вгляделся в лицо противника и облегченно перевел дух, после чего немного скривился, прижав руку к пострадавшим ребрам.
- Ты ли это, Завид? – лицо юного новгородца, недавно «гостившего» у ветлужских мальчишек, постепенно выплывало из лесного сумрака. - Чего ведешь себя как тать шатучий ? Или умом совсем тронулся?
- Не шуми! Меня который день по лесам черемисы гоняют, моченьки моей уже нет. Сторожусь ныне каждого куста…
- От них прячешься? Что натворил и где все остальные новгородцы? Куда путь держишь? – градом посыпались вопросы от мгновенно успокоившегося Тимки.
- Путь я держал до вас. Поначалу хотел пешим ходом до Ветлуги дойти, а там в селении однодеревку взять, однако… Так черемисов ты рядом не углядел, нет?
- Лишь их проводники с нами, а остальные дальше по лесам ищут своих людей… Знаешь что про них?
- И про них, и про воев ваших, но это долгий разговор, а тебя могут хватиться...
- Точно. Подожди, я дам знать Прошке, чтобы остальных предупредил…
- Не надо больше никому…
- Не боись, только своим. А потом вернусь и вместе решим, что с тобой делать. – юный ветлужец поморщился и змеей выскользнул из-под елки, не дожидаясь пока Завид ему возразит. На поляне он сразу же свистом призвал Прошку к себе и пошел ему навстречу. Глянув на бледное, взъерошенное лицо своего напарника, тот сразу же задергался и стал водить самострелом по кустам, поэтому Тимке стоило больших трудов привести его в чувство и втолковать, что надо делать и кому чего шепнуть, а сам вернулся обратно и нырнул в лесное убежище.
- Ну, вот он я… - Тимкин взгляд уперся точно в черные звериные зрачки, блеснувшие в полутьме. Он непроизвольно застыл и уселся на пятую точку, однако низкий рык зверя и стойкий запах мочи, прянувший в нос, заставили его отползти дальше и тихонько взвизгнуть. Сердце дернулось и на мгновение остановилось, оцепеневший мозг вырабатывал лишь одну мысль, пустив ее по кругу: «оборотень, оборотень…»
- Испужался? – Сдавленное хихиканье Завида донеслось из противоположного конца раскидистой еловой кроны. – Ты вроде видел уже моего топтыгина на пажити вашей рядом с ушкуем?
- Видел, - сглотнул Тимка, стараясь унять свое часто бьющееся сердце. – Да разве к таким твоим шуточкам привыкнуть можно? Я же чуть кишечник не опорожнил…
- Чего ты чуть не сотворил?
- Говорю, что чуть портки свои не измарал. Уф… Ничуть ты не изменился: как был без царя в голове, так и остался… Мало тебя черемисы гоняли.
- Ты про то, что с головой у меня не в порядке? Как бы не так – недавно все на место встало, потому и пошел к вам. А с мишкой моим… Он прибежал ко мне сразу после твоего ухода, так что мои шуточки тут не при чем. Мыслю, что косолапый где-то рядом по траве катался и выжидал, когда я один останусь.
- Катался? – озадаченно переспросил Тимка. – Нашел где играться, тут люди кругом… Неужто не чует?
- Да он так свое место метит: помочится на траву, а потом катается по ней. Куда бы он затем не пошел, чего бы не коснулся – всюду его метки будут. А уж людской дух он за треть поприща распознает…
- Слушай, он у тебя уже размером со здоровую псину. Как ты с ним управляешься?
- Так он меня за мамку держит, привык. – Завид ласково погладил свернувшегося около него медвежонка. – Как бы не сгинул без меня: до сих пор берлогу не закладывает, хоть я его уже не раз прогонял…
- А мне, глядя на следы, показалось сначала, что медведь человека выслеживает. Вдруг, думаю, людоед какой-нибудь?
- Ты, кстати, не вздумай хозяина настоящим именем называть. Космачем, костоправом, стариком, медоедом… как хочешь, лишь бы не истинным, а то призовешь на свою голову, – строго произнес Завид, подняв палец. – Тебе его называли?
- Говорили, да уже запамятовал, - кивнул Тимка, соглашаясь с собеседником. – Сам-то я в других местах жил.
- И уж никак такой красавец людей как ядь пользовать не будет, – продолжил новгородец, ласково потрепав медвежонка за ухом. - Наоборот, он помогал все это время. Без косолапого по мне уже тризну справляли бы третьего дня… На черемисов я наткнулся случайно, еле улизнул от них. Они было попытались меня псами загонять, но куда тем… Как медвежий дух чуют, так в раж входят и до моих следов им дела нет.
- И что? Как раз быстрее должны были найти - он ведь почти всегда рядом с тобой бегает.
- Тут рядом меря живет, так хозяин леса у них священным считается. Потому местные черемисы его тоже не трогают, а собак со следа уводят.
- Вот оно как… Ладно, об этом позже, – Тимка отодвинулся от неразлучной парочки чуть в сторону и продолжил. - Давай, рассказывай, что ты такое учудил, что тебя псами травят?
- Да я-то как раз ничего, а вот все новгородцы разом немного пошалили в селениях у черемисов и мерян. Да и ваша вина в этом есть немалая: кто вас просил людишек вслед за Якуном посылать? Или мнилось вам, что остальные купцы его вам на растерзание оставят? Какой бы не был, но он новгородец…
- Защищаешь его?
- Какое там. Я как раз из-за него и сбежал, живым мне до Новгорода с ним было не дойти. Однако давай по порядку… Про то, что вои ваши ушли чуть раньше нас, дабы перехватить Якуна по дороге, купцы поняли сразу, потому и свернули заранее в сторону Унжи. Кому охота в бесполезную свару вступать, да рисковать своей шеей из-за чужих пакостей? Но ратники ваши как-то шустро об этом прознали и вернулись. То ли весть из черемисского поселения получили, то ли сами следили, не ведаю. И через пару дней стали они нам на пятки наступать, все-таки мы с грузом шли: тут и товары ваши, и нераспроданные ткани заморские… Не сколько тяжесть для ушкуев, сколько неудобство для гребцов, но все равно – не налегке. Тут уж Якун волком взвыл: людей у него осталось мало, а остальные купцы оберегать его своими силами как-то не рвались. Зачем им чужую глупость своими людьми оплачивать? Однако и бросить его на растерзание они тоже не могли, все-таки новгородец, да и принадлежит к купеческому сословию. Поэтому решили отправить его ушкуй вперед – путь торить, а сами немного отстали, дабы дорогу застить вашим отрокам.
- Отрокам? – переспросил Тимка и пояснил свой вопрос. – Этих воев у нас дружинниками называют, а отроками нас, молодых.
- Хм… - недоуменно пожал плечами Завид, но пояснил собеседнику. – Отроками младшую дружину обычно величают при дворе княжеском, в нее еще детские входят, кои в детинце службу несут. А уж как вас, недорослей, называть… да хоть новиками, ваше дело… Ну, так вот, стали эти вои дозоры наши щупать.
- Нападать?
- Да нет… То там попытаются пройти провидчики ваши, то сям. Захарий с Кузьмой с вечера посмеивались, но под утро уже ругаться почем зря начали: дозорные извелись все, на каждый шорох стрелу пускать начали. А попади они, так за пролитую руду отвечать своей придется, да и путь к вам по весне заказан будет. Этот исход им вовсе не хотелось узреть, потому как на кону немалая торговая выгода стоит. Так-то вот.
- Давай ближе к делу, Завид, а то меня хватятся…
- Ага… Все-таки прознали ваши, что Якуна с нами нет, бросили насад свой и на рассвете мимо нас к волоку подались. Краем чащи, не скрываясь. Ну, и мы двинулись на ушкуях, оставляя их далеко за собой… Все-таки леса тут глухие, пешим ходом быстро не достигнешь нужного места.
- Насад тот с раненым дружинником уже на Ветлуге поймали, - скрипнул зубами Тимка. – Помер он, едва только доспех с него сняли. А само судно еще и запалить пытались.
- Слышал я что-то про это, - нехотя поднял глаза Завид, мерно поглаживая своего мохнатого четвероного приемыша. – Якун от нас втайне людишек своих посылал, дабы знать, что за спиной творится, и никто из ваших воев его врасплох не смог бы застать. И насад тот сжечь им повелел, коли будет у них такая возможность. Видать, они и спроворили это дело, а то, что доспех не сняли… Наверняка все второпях творилось. Мыслю, что некогда им было разоблачать вашего воя от доспехов и обирать его. Весла по кустам разбросали, да судно по течению пустили, головешку из костра в парусину подложив...
- Ты же говорил, что людей у купца этого было мало? Как он мог вперед идти и одновременно на нас своих людей посылать?
- Да тут вот что вышло… – смутился Завид. – Оказалось, что Якун по своему отплытию малое селение у черемисов решил заяти . Там он нескольких мужей побил, а других талями на весла посадил. Заодно имал их баб в полон, а дома в том селении пограбил изрядно. Мы же не думали и не гадали, что ушедшего купца сызнова повстречаем, однако все вышло не по-нашему. И встретили, и за голову схватились, увидав, что он натворил. А назад уже возврата нет. Тот оправдываться начал, что у него часть людишек от ран не оправилась, а Захарий и Кузьма даже не соизволили воями поделиться, дабы он на весла их посадил… Как же, не соизволили! До того места, где он в отрыв ушел, целый десяток посменно у него на скамьях для гребцов штаны протирал! Лишь меня Захарий к нему не посылал, а остальные почти все там горбатились…
- А тебя почему жалел?
- Не ведаешь? – удивленно переспросил Завид. – Это же я Якуна гирькой приголубил… Не спустил бы он мне этого.
- Вроде говорили мне что-то, - растерялся Тимка, вспомнив, что из-за своего ранения и гибели друга даже не поинтересовался судьбой новгородца. – Но я, видимо, эту новость мимо ушей пропустил.
- Вот и со мной то же самое, - расстроено заметил новгородец. – В одно ухо влетело, а в другое вылетело… И предупреждение Захария о том, что Якун зело злопамятен, и слова Кузьмы, который мне предлагал у вас остаться… Лишь в тот момент, когда меня стрелой угостили со спины в селении у мерян, я понял, что до Новгорода могу и не дотянуть.
- Ты ранен?
- Нет, Бог миловал, а доспех спас. У меня на кожухе под подкладкой железные пластины нашиты, так наконечник одну пробил и в кольчугу уткнулся, лишь изрядным синяком отделался и кость побаливает… После той стрелы я и собрался уходить, а Захарий меня отпустил и весточку отцу обещался передать…
- А что у мерян случилось? Как вы к ним попали?
- Так после того, как Якун талей взял, черемисы наверняка силу стали собирать. Он ведь что учудил? Селение кругом не обложил, видоков не порубил - многие сбежали. Из-за этого купцы на него и рассердились, ведь после таких дел через черемисский волок им ходу больше не было.
- И ты так спокойно говоришь о том, что надо было селян порубать? – недоуменно поднял брови Тимка.
- А что? К такому привыкаешь быстро… - пожал плечами Завид и ожесточенно бросил в ответ. - А ты мыслишь, что купеческое дело насквозь чистое, как вода в роднике? Как бы не так, без мути в таких делах не обходится. А уж если творишь скверну, то за собой подчищать надобно, дабы не узнал об этом никто.
- И кто же тебя такому научил? Неужели отец? А может быть Захарий? Или сам Якун, собственной персоной? – стал пытать сразу смутившегося Завида донельзя рассердившийся Тимка. – Ладно, давай дальше.
- Вот я и толкую… Пришлось в единый кулак всем сызнова собираться и прорываться на Унжу по другой протоке. Там, как полоняники признались, меря на волоке сидит, да и сам он короче, хоть и многотруден зело. Туда мы и подались, а у них, как на грех, праздник какой-то… Отказа не было, но сборы были, прямо скажу, долгими. А купцам уже невмоготу ждать, того и гляди, ваши вои вместе с черемисами подоспеют. Да и остальным тоже жить хочется. В общем, высадили ворота и навели шороху на все селение. Мужей их за шкирку стали тащить к повозкам, лошадей сами запрягали. Серебром, конечно, потрясли перед старостой, да токмо меряне к тому времени уже успели озлиться. Не знаю, что это за селище у них и как оно величается, но сам лесной хозяин в клети посередине него содержался, дабы умертвить его на медвежьем празднике.
- Ты же говорил, что он священным почитается?
- Почитается, поэтому в лесу его и не трогают. Однако ловят медвежонка и растят его несколько лет, дабы на празднике этом ему хвалу воздать и призвать его лесных сородичей не трогать племя. Да я про обряды их мало знаю, слышал лишь ненароком… Так вот, рядом с той клетью стоял идол Волоса, сиречь скотьего бога, и каменное святилище его со сводчатыми стенами, прозываемое кереметь. Те меряне и лесному хозяину поклоняются и скотьему. Как начали мы их подгонять, они сразу псов злобных на нас спустили, а потом волхв из керемети выбежал, клеть открыл, да цепь с косолапого снял. Как оказалось, то был не обычный мишка, а зверь лютый ростом в две сажени. Уж такой здоровый медоед выскочил, что все вои мигом назад подались, я лишь один перед ним остался. То ли безрассудство во мне заиграло, то ли привык я к своему медвежонку и поверить не мог, что меня зверь сей подомнет, но не отшатнулся я. Лишь меч перед собой выставил, хоть и пустое это было дело перед такой зверюгой. Что со мной было бы - не ведаю, но прилетела мне стрела точно под лопатку, бросила на землю прямо под ноги медведя. А следом и самого медоеда завалили - десяток стрелков в упор любого в землю вобьют. А вот найти того, кто мне острый подарочек прислал – не смогли. Прилетел он с того края, где людишки Якуна стояли, однако за руку их не схватили, не до того было. А случайно с двух десятков саженей промахнуться нельзя, лишь слепой на это сподобится. А уж когда я оклемался, то ушкуи наши на повозки громоздили, и всем не до меня было. Тут уж я и понял, что расходятся мои пути-дорожки с Захарием. Как уже говорил, отпросился я у него честь по чести, он мне препон чинить не стал и весточку на словах взялся передать… Потом попрощался с Кузьмой, товарищами моими и вот он я, весь перед тобой. Что скажешь, вступится ваш старшой за меня? Крови на мне нет, но и к ответу черемисы могут призвать за злодеяния Якуна – все-таки мы вместе шли. Будут ли они разбираться или сначала злость свою на мне отведут? Просто так я к язычникам этим не выйду, лучше уж в лесах без припасов и в холоде загнусь.
- Последний вопрос у меня к тебе, - попытался сосредоточиться Тимка, усиленно массируя себе ладонью лоб. – Догнали все-таки наши вои вас или нет?
- Не встречали мы их более. Может, и догнали, но меня там уже не было.
- Ну, тогда сиди тут и жди. А хочешь, так пойдем сразу со мной…
- Нет, - обреченно мотнул головой Завид и положил обнаженный меч рядом с собой, показывая, что свои слова готов отстаивать до конца.
- Ну что же, воля твоя, - кивнул Тимка и выскользнул из-под елового полога, взяв направление на ближний конец лесного перелеска. Выбравшись из густых колючих зарослей, он почти сразу же наткнулся на Свару. Тот ожидал его на речном обрыве, подперев своим могучим плечом одинокую березку, невесть как занесенную в кусты, густо усеявшие прибрежный глинистый склон. Молча выслушав нехитрый пересказ, глава воинской школы прищурился на хмурое небо, скрывающее где-то в своих запасниках неяркое осеннее солнце и негромко бросил в сторону:
- Ловко они встречным ударом из-под Гондыра насад выбили. Прав был полусотник, что учил нас не всякий раз опасность лицом к лицу встречать. Иногда можно со спины зайти и пинка ей самой под зад отвесить. – Неожиданно Свара покосился в сторону леса и крикнул. - Выходь сюда, Завидка, неча прятаться, не слепые тут собрались.
Еловая ветка дрогнула и спустя мгновение отошла в сторону, пропуская молодого новгородца, который показался из зарослей с невозмутимым лицом, застывшим каменной маской. Лишь капелька пота, скатившаяся по его виску в столь морозный день, доказала Тимке, какие страсти обуревают молодого воина. Он даже не стал ему пенять за нехитрый обман, который Завид учинил, пойдя по его следам, чтобы самому удостовериться в своей судьбе.
- Годков шестнадцать тебе есть? - усмехнулся Свара, глядя на вставшего перед ним юношу. Получив кивок согласия, протянул руку вперед, выразительно кивая на меч. – Клинок мне оставишь, потом отдам, а засапожник пусть за голенищем так и лежит, отбирать не буду. – Увидев сомнение на лице новгородца, пояснил. – Зла мы ни на кого из людей Захария и Кузьмы не держим, а вои наши знали, на что шли. Так что как бы не обернулось, в вину тебе от нас ничто вменяться не будет. Однако черемисы могут косо посмотреть в нашу сторону, ежели среди нас оружный новгородец расхаживать будет. Пока беру тебя под свою защиту, а как прояснится все с полоном черемисским, да подтвердятся твои слова… тогда рискну помочь тебе с вирой, коли потребуют ее от тебя. Отслужишь потом. Ты как, Тимка, готов будешь вместе с ребятами поручиться за сего отрока? Тогда он на вас как прежде было… - неожиданно Свара выругался и сплюнул себе под ноги. – Хотя на счет виры я могу и ошибаться, язычники могут потребовать и головой выдать. Ничего, хлопец, тогда они с нашей копой дело иметь будут, без вины не отдадим. Ты лучше скажи, чего сразу не остался, а? Пристроили бы тебя мальцов этих гонять…
- Так из вагров мы, - горделиво задрал подбородок Завид. – Невместно нам перед всякой опасностью голову клонить.
- Ага, это мы уже поняли, - насмешливо произнес Свара, склонив набок голову и рассматривая юного воина, будто первый раз его видит. – И лбом каменные стены тебя тоже приучили прошибать?
- Таких людей как Якун у нас называли отморозками, - вмешался Тимка, пытаясь замять неприятный для новгородца разговор. – Голова у него напрочь отмороженная, думать нечем. И любого обидчика своего он в покое не оставит покуда не отомстит.
- Целовал ворон курку до последнего перышка, - согласно кивнул Свара и неожиданно заинтересовался. – Или мыслишь, Завидка, что дома родня тебя защитила бы?
Тот немного помялся, еще раз прокручивая сложившуюся ситуацию, но остался при своем мнении:
- Так я говорю: из вагров я. Наш род вместе с Рюриком пришел из заморья. Кто нас посмеет тронуть в Новгороде? И отец мой недаром золотой пояс носит, Якуна мигом в бараний рог свернет! – после такой выспренной речи Завид немного обмяк и признался. – Хоть и неважно в последнее время у него с гостьбой , но силой бранной еще не оскудел.
- Так, - заторопился воинский глава, окидывая взором окрестности и подавая какие-то знаки мелькающим на соседнем берегу ратникам. – Мы выдвигаемся вверх по реке, но время у нас еще есть, чтобы вкусить чего-нибудь горячего. Радка должна была расстараться. Сам голодный? То-то же… И еще… Скрасишь ли дорогу нашу речью о роде своем и о родоначальнике князей русских? А то слухов разных много ходит… К слову, пожитки все с собой взял? А медвежонок за нами увяжется? Добре…
Через некоторое время Свара уже с жадностью внимал пространной речи новгородца, сжимая ложку над остывшей похлебкой и не обращая внимания на то, что рядом пристроился Тимка, ловящий каждое слово почти не прерывающегося сбивчивого монолога.

тать шатучий - разбойник
сторожиться - остерегаться
есть разные варианты настоящего имени медведя – бер, орктос, аркуда
ядь – еда, пища
провидчик –разведчик (ст.-слав.)
руда - кровь
заяти - взять, захватить
таль - заложник
имати - брать, занимать, захватывать
Ва́гры — западнославянское племя, жившее в средние века на полуострове Вагрия. Одно из племен полабских славян. Вагры были наиболее северо-западным племенем союза бодричей. Их ареал, освоенный ими предположительно в VII веке, охватывал восток нынешней немецкой земли Шлезвиг-Гольштейн. В 1138/1139 году земли вагров были разорены и подчинены саксами с нижней Эльбы. С 1143 началось заселение южной и центральной Вагрии немецкими поселенцами. Потомки вагров были полностью ассимилированы немцами.
гостьба - торговля

большой вопрос по саблям если честно - пешим воям - сабля зачем? чисто конного боя оружие - секиры, топоры...
и еще

фраза мне осталась не вполне ясной.

В вечер перед отправкой, когда вся семья собралась за столом... - очень много вводных слов имхо

чаша? имхо все же горшок

избы? а что погода с 21 века сильно поменялась? хммм... нет, там иные мотивы должны быть и главное - простота и скорость постройки.

ножИ в спину - или нож с улыбкой на устах не удивит. имхо
а вообще - очень хорошо, не знаю как кому, а мне заметно что у автора мастерство растет, читать - удовольствие.
+

в куске с Завидом у меня вопрос - парень новогородиц?
в прямой речи архаизмы а сама речь без диалекта совсем - имхо противоречие
уж лучше без анахронизмов зато с диалектизмами - ц вместо ч и тд

согент или скрутит - свернет имхо не совсем то

сабли еще буртасские - другого оружие просто пока нет

Насколько я помню (малой совсем был), в деревне мы ели именно из чашки (удобнее ложками залезать). А вот картошку - из горшка.
Но как я понимаю - у этой чаши должно быть другое название.

Переяславцы вышли из посткиевких культур. Или смежных - той же Пеньковской. А там главное убежище - землянка метра 3-4 в ширину + глинобитная печь или каменка.
Они просто не привыкли к избам.

Мысль очень интересная - спасибо.

угу, посмотрю...

Спасибо за поддержку, а то у меня какой-то упадок наступил. Точнее - отсутствие динамики в тексте. Конечно, разговоры и исторические факты - вещь хорошая, и их обязательно надо время от времени вставлять, но...
но мой "талант" не вытягивает эти разговоры в полновесное чтиво, я сам не получаю удовольствие от сделанного

Даже собрался переписывать две последние главы - мне они не понравились, да и народ на самиздате меня оплевал (по моей же просьбе).

так я не спорю, я к тому что не очень ясно чьи это размышления и если таки - современного чела - то не ясные

раз уж сами про это заговорили - то мне думается что главы надо сокращать - многие диалоги лучше передавать от третьего лица как резюме-дайджест, очень затянута тема с Завидом и его рассказом
маловато динамики - согласен, стоит ее наращивать все же.
а галвное - именно сжимать текст, стремиться выразить в малом объеме многое.

Этим сейчас и занимаюсь, а заодно пишу главу про погоню за новгородцами, которую размещу в начале.
Спасибо за поддержку!

отлично!
уверен - все получится

Глава 12

Клочья темно-серых туч невесомо скользили над головой молодого воина, недвижимо лежащего на сланях небольшого насада. Одинокое судно, увенчанное лишь оголенной мачтой с обрывками сожженного паруса, уже почти час влеклось быстрым течением узкой лесной реки, однако его продвижение никак не поспевало за стремительными свинцовыми облаками. Те начинали свой бег от дальней нечеткой границы горизонта, теряющейся между лесным безбрежьем и нависшим небесным сводом, порывисто пересекали обозримое пространство и заканчивали свое путешествие… среди прядей темных волос, в беспорядке разбросанных на лбу ратника. Воину не терпелось облизать пересохшие губы, запрокинуть голову и проследить дальнейший путь набухших влагой и первым снегом облаков, а то и унестись вместе с ними в сторону столь желанного дома. Однако сил у него хватало лишь на то, чтобы в редкие минуты пробужденья от спасительной темноты приоткрывать глаза и смотреть, как тучи уносятся на юг, куда-то вниз… Вниз по течению неба.
Один раз он очнулся, когда в насад, приткнувшийся носом к берегу неширокого русла, заглянула чья-то голова, увенчанная сдвинутой на затылок овчинной шапкой. Сквозь замерзшие ресницы он не сумел разглядеть лица, но совсем молодой испуганный возглас сказал все сам за себя: фигура отпрянула, а покачнувшееся судно вновь заскользило по волнам. Что взять с юнца? Даже если он тотчас побежит за помощью, люди не смогут состязаться в скорости с шустрой лесной речкой, пробираясь за насадом топкими берегами, поросшими тальником. А сразу лезть в осеннюю стылую воду за находкой, которая сулит лишь заботы и неприятности… на это не каждый способен. Сознание ратника вновь померкло, соглашаясь с приведенными доводами, и вернулось к нему лишь в тот момент, когда судно вышло на широкий речной простор, где закачалось на середине русла под напором волн и ветра. Ослабевшее тело сразу же содрогнулось от прострелившей его боли, а пальцы на руке дрогнули, но так и не поднялись к груди, где торчало обломанное древко – черная пелена в очередной раз накрыла воина.
Вновь он очнулся, когда кто-то прикоснулся к его щеке. С трудом разлепив веки, он увидел сначала лишь огрубевшую морщинистую руку, протянутую к нему, потом в глазах потемнело, но настойчивый шепот опять пробудил его к жизни. Седой старец что-то спрашивал, губы на его лице двигались в такт со звуками незнакомой речи, но смысл был совершенно неясен. Воин даже не попытался качнуть головой, чтобы уведомить вопрошающего о своем непонимании. Неожиданно тот указал на него пальцем и попытался задать свой вопрос на другом языке.
- Кто ты? Кто?
Губы ратника дрогнули, он хотел назвать свое имя, но затем понял, что от него ждут совсем другого. Он напрягся, отгоняя на несколько секунд накрывающий его обморок, и выдохнул вместе с выступившим на его губах сгустком крови:
- Ветлужец…

***

Две артели , направленные обустраивать остроги на просторы Ветлуги, нуждались в сопровождении. Именно сопровождении, а не охране, потому что добрая треть из остающихся зимовать вдалеке от родных общин лесорубов и охотников носила кольчужные доспехи и буртасские сабли на поясах и могла за себя постоять. А вот вернуть обратно домой оба речных судна в целости и сохранности было некому. Однако рутина сборов и череда мелких дел пока вытесняли все помыслы о возвращении. Да и количество припасов для зимовки, которые надо было погрузить на суда, превысило все мыслимые пределы, так что о размещении сопровождения в такой сутолоке просто никто не думал. Кроме провизии на зиму поселенцы брали с собой инструмент, запасы кирпича и досок: для всего этого места на лодьях катастрофически не хватало.
Не хватало в достатке и опытных людей. Один десяток во главе с полусотником, сопровождаемый воинами Лаймыра, ушел на Кострому за солью, еще два с воеводой отплыли на поиски беловежских беженцев. Те отчасти осели где-то около истоков реки Воронеж, но это место еще надо было найти. Кроме того, девять человек, возглавляемые Гондыром, до сих пор не вернулись с верховьев Ветлуги. Туда они выдвинулись на насаде за день до ухода новгородцев, дабы приложить все старания к тому, чтобы один из купцов не прожил весь отмерянный ему срок. Пропали также и ушедшие вместе с ними черемисы, пылающие гневом за убитых родичей. Кто остался? Три десятка удмуртов, большая часть которых была набрана в обучение лишь недавно, и несколько переяславских дружинных, которые один раз уже едва не проспали оставленную на их попечение весь и теперь усиленно занимались с «молодым» пополнением укреплением обороны Переяславки и ее окрестностей. Этих не столь многочисленных защитников трогать было нельзя и взгляд Петра, измотанного рутиной повседневных дел, упал на самую зеленую поросль ветлужского войска. Это произошло в последний вечер перед отплытием каравана, в тот момент, когда вся его семья собралась за столом.
Наскоро проглотив немного просяной каши из общей глиняной чашки и сунув облизанную ложку за голенище сапога, он кивнул Мстише, который тут же отложил свой деревянный инструмент в сторону и приготовился слушать отца. Одновременно с ним оторвалась от снеди женская половина домочадцев, подняв многочисленные укоризненные взгляды на главу семейства, неожиданно прервавшего трапезу. Правда, близняшки еще потянулись за кусками ржаного хлеба, щедро нарезанного на широкой плошке, но бдительная хозяйка вместе с Ульянкой тут же шлепнули им по рукам, отгоняя от еще теплых краюшек.
- Вечеряйте, вечеряйте, - улыбнулся Петр, наблюдая за непоседливыми девчушками. Те на потеху всем присутствующим сразу же стали жадно раздувать ноздри, дабы уловить одуряющий аромат свежей выпечки. – Мне что-то неможется… Не переживай, просто перетрудился лишку, - объяснил он вскинувшейся хозяйке. – Мстиша, выдь ненадолго!
Пройдя за дверь и поднявшись по ступенькам, Петр уселся на лавку, поставленную около низкой полуземлянки, возвышающейся лишь на пару венцов от земли. Удобней на ней устроившись, он жадно вдохнул морозный воздух вместе со струйками дыма, еле заметно просачивающимися через приоткрытую дверь:
- На следующий год селение будем переносить на другой берег Люнды… Так ее местные называют?
- Так, - кивнул головой Мстислав, степенно поддерживая начавшийся разговор. – Это все из-за сползающего в воду холма, да? Но там нашу весь от любопытных взоров со стороны Ветлуги уже ничто заслонять не будет…
- Ныне нас с кондачка не возьмешь, - отмахнулся отец, дав понять, что дело решенное. – Кроме того, тайны в нашем тут присутствии уже нет никакой. Да и не спасала нас эта шеломань нынешним летом.
- Угу… - согласился сын и встрепенулся. – Бать, я Буяну другого корма задал. Просяная солома ему приелась, сладка она для него, так я отолочья туда намешал, лопает уже третий день за милую душу.
- И это ему надоест, те просяные отходы горечь дают. Так что еще пару дней и сызнова нос воротить от такой мешанины будет, - растер Петр руками лицо и сильнее закутался в накинутую душегрейку из овчины. – Ты вот что попробуй… Мешай эту солому с обычным сеном, тогда сладость уйдет, да и кормов на всю зиму хватит. А на будущий год, даст Бог, литовку в деле опробуем: этим летом я вовсе не сподобился на покос выйти – дела не давали, а на общину взваливать заготовку сена для своего боевого коня мне что-то зазорно. Так вот... насчет того дела, из-за которого я тебя вызвал... Защиту веси я ослабить никак не могу, а лодьи надо обратно вернуть. Людей мало. Пойдете в помощь?
- Спрашиваешь… - хмыкнул Мстислав, чье лицо осветилось искренней улыбкой. - Сколь отроков разрешишь взять с собой?
- Лишь тех шестерых, у кого доспехи есть… - Петр неожиданно скривился и поправился, взглянув на помрачневшее лицо сына. – Эх, все время забываю, что Мошки уже нет с нами. Так и не вытянул его лекарь с того света…
- Да он днями и ночами около него сидел, - насупился Мстислав. – Знать, не в его силах это было…
- Свара с вами пойдет, - сменил тему Петр. - А то загрустил он что-то из-за своей руки…Ужо две седмицы минуло, как лекарь его порезал, а щит ему до сих пор не подвластен – нож пораненной рукой едва держит. Может по пути и излечится от своей хворобы.
- Ничто, лекарь сказывал, что срастутся жилы, лишь бы не утруждал себя непосильным трудом.
- Вот-вот, сын, ты уж проследи со своими хлопцами за ним и Радку с собой возьми. Эта девчушка всё последнее время у лекарки проводит, да и Вячеслав о ее способностях по-доброму отзывался, авось и сгодится вам на что. - Петр поднялся с лавки и стал заканчивать разговор. – Все! На рассвете жду у лодей. И… смотри, сам не подставляйся на рожон. Хоть и не жду ничего опасного от похода сего, но упомянутый авось зарока от всех бед не дает…
Мстислав на этот раз изменил своей стремительной манере быстро исполнять задуманное и еще быстрее решенное. Он долго стоял и смотрел в сторону отца, уходящего по направлению дружинной избы и на глазах расправляющего согнутые непосильной заботой плечи. А потом все-таки бегом ринулся по дороге к школе: дальний путь надо было преодолеть засветло, чтобы дать время для сборов всем назначенным в поход отрокам.
Лодьи вышли поутру с попутным ветром, однако в полдень он переменился, и первая смена гребцов уже через час измоталась на свинце тяжелых волн, бьющих в нос судна. Подростки тоже время от времени садились грести, часто сменяясь и с недоумением разглядывая после этого свои ладони, покрытые лопнувшими водяными мозолями на непривычных местах. Взрослые посмеивались и делились тряпицами, коими те перебинтовывали руки перед новым заходом на скамью. Свару долго не пускали за весло, но в итоге он рыкнул на своих подчиненных, сбросил нательную рубаху и впрягся вместе со всеми, хотя и старался не утруждать без меры левую руку.
К вечеру ветер все-таки опять задул в нужную сторону, и напряженный дневной переход завершился под парусом. Однако на открытом речном просторе порывы воздушной стихии пронизывали до самых костей, так что на ночевку забрались в густую еловую чащу, где на небольшой поляне устроили себе спальные места между парой разведенных костров. Но все равно основательно промерзли и поутру сразу сели на весла греться, достигнув через несколько часов гряды высоких холмов на правом берегу Ветлуги, где и начали выгрузку. Лиственные деревья в этих местах постепенно начали замещаться хвойными, но еще частенько перемежали их багряными и желтыми пятнами, которые были щедрыми мазками нанесены по берегам Ветлуги осенними заморозками. Однако прибывшим людям было не до любования яркими красками леса и стылой мощью величественной реки, прозрачный холодный воздух торопил их быстрее разбираться с привезенным грузом, дабы первая партия поселенцев сразу же начала строить теплое жилье, предварительно заглубив его в рыхлую лесную почву. Выбор пал именно на проверенные временем полуземлянки, а рассуждали поселенцы на эту тему до отплытия довольно долго, но вполне здраво.
Во-первых, приземистые дома будут не так заметны на просторах еще неизученной земли, а во-вторых… поищите такого дурня, который бросится пытать счастье в зиму, строя высокие избы с деревянными полами наподобие тех, что возводили в Сосновке. Как еще те себя поведут в холодную погоду – бабушка надвое сказала, а землянки проверены предками в течение многих веков. Зато печь, важнейшую часть каждого дома, решили сразу класть по новому образцу, с высокой трубой, выходящей немного за конек крыши. А какому хозяину придется не по сердцу такое нововведение, позволяющее ему спать без задних ног целую ночь, не вскакивая до рассвета несколько раз, стуча зубами от холода, чтобы подкинуть дрова в прогоревший очаг? А отсутствие сквозняков, которые иногда приходилось устраивать, дабы избавиться от едкого дыма, выбивающего слезы из глаз? А удобная готовка тут же на поду? А лежанка, на которой можно отогреть свои кости, застудившиеся за весь день, проведенный в заснеженном лесу? Ну да, рядом обязательно навалят мокрую обувку и онучи, развешивая их на припечке: такой дух будет вышибать слезу почище едкого дыма, однако это такие мелочи по сравнению со всем остальным…
Само место под острог было заранее присмотрено охотниками, пару недель назад ходившими сюда на шустрой долбленой лодочке, чтобы разведать обстановку. Однако первая задача у ветлужцев заключалась лишь в постройке небольшого дома, а также зимней заготовке древесины и весенней разведке. Даже мох для конопачения щелей был привезен с собой, чтобы не отвлекаться с самого начала на подобные мелочи. Добыча пушнины и намечающаяся торговля с местным населением рассматривались лишь как желательные, но совсем не обязательные цели.
Так что, как только весь груз был вытащен на берег, поселенцы, собирающиеся тут зимовать, начали с энтузиазмом обустраиваться, понимая, что от этого зависит их дальнейшее существование. А вторая артель с сопровождением ушла на облегченных лодьях дальше и спустя два дня добралась до того места, где в свое время устраивали совместную стоянку ветлужцы и суздальцы, возвращаясь от черемисов. Прибывшие тут же гурьбой взобрались на самую высокую точку окрестностей, живописно увенчанную массивной березой. По рассказу воеводы именно она давала разморенным путешественникам защиту от зноя. Однако сырой ветер выбил из разгоряченных людей остатки тепла и, поежившись от холода, поселенцы спустились чуть ниже под защиту мохнатых лап елового леса. Лишь одинокий дозорный остался стоять на вершине холма, косясь на бегущие почти над самой головой облака и обозревая величественную картину расстилающихся под ногами просторов, разделенных пополам серой извилистой лентой реки.
Именно его сигнал под вечер всколыхнул людей, заканчивающих разгрузку одной из лодей. Запыхавшись от быстрого бега по пересеченной местности, он поведал о судне с верховьев реки, блеснувшим светлым парусом на фоне ярких красок осени. Пычей, руководивший всеми работами, лишь кивнул Сваре, передавая ему бразды правления, и отошел к поселенцам, уже начинающим облачаться в доспехи. Спустя некоторое время рядом с лодьями выстроился молчаливый, плотный строй, прикрытый щитами, ощетинившийся рогатинами и старательно пугающий еще пустые окрестности своими хмурыми лицами. Лицами людей, которых очень не вовремя оторвали от нужного дела, и у которых совершенно не было планов куда-то отступать и прятаться на этой земле.
Однако действительность оказалась достаточно прозаичной, хотя и принесла ветлужцам немало неприятных минут. Прибывшие оказались черемисами с верховьев Ветлуги, из поселения, которое было расположено около устья реки Вол. Не таясь, стоя во весь рост на носу судна и закинув щиты за спину, они подошли почти к самому берегу, что-то гортанно выкрикнули и показали, что желают пристать. Спрыгнув на песок, гости лишь представились и сразу же перешли к делу, которое напрямую касалось ветлужцев, и из-за которого приплывшие отправились в столь дальний путь столь малым количеством.
Одинокий, немного потрепанный насад с полумертвым воином на борту черемисы сразу узнали. Сначала на него наткнулся малолетний сынишка мастера Жума. Тот славился своими лодками и как раз занимался на берегу Ветлуги обычным делом, обшивая кожей небольшой «корабь ».Отец тут же бросился на недошитой лодочке наперерез насаду, вынесенному на стремнину реки, и с трудом причалил его к берегу. Кормового весла он не нашел, поэтому привязал тут же найденную веревку к носу судна и перевез ее на сушу в своем утлом суденышке. Раненый вскоре умер, но подошедшие сородичи успели разобрать его тихий, невнятный шепот и поняли, что именно на этом насаде их соплеменники вместе с ветлужцами полтора дня назад прошли вверх по течению небольшой речки Вол. Почти сразу за ушкуями новгородцев, которые даже не попытались зайти в гости или запастись припасами на дорогу. Речка эта впадала в Ветлугу в двухстах пятидесяти километрах выше по течению от тех мест, где ушкуйникам дали весомый отпор в ответ на их разбойное нападение. По крайней мере, так рассказали преследователи, порядком уставшие за целый день гребли. Они подплыли к селению уже за полночь, и поэтому основной их части пришлось разместиться на короткую ночевку в стоявшем на отшибе доме вне изгороди, однако гости были не в обиде и на рассвете, предварительно пообщавшись со старостой, ушли вверх по притоку.
Тек Вол уже бесчисленное количество лет по узкой, глубокой речной долине, поэтому, вероятно, и имел такое название, на черемисском языке обозначающее корыто или желоб. Течение его было довольно быстрым по сравнению с другими лесными речушками, больших отмелей и перекатов не было, а поскольку волок на Унжу через него был довольно удобен, то от больших коряг его время от времени чистили. Поэтому тот факт, что неуправляемый насад каким-то образом вынесло в низовья Вола, а потом на Ветлугу, привел черемисов лишь в легкое удивление и только. Им было не в диковинку иногда сплавлять молем бревна по этой лесной речке. А вот судьба пропавших воинов, один из которых был как раз из этого селения, вызвала у них живейшее участие. Вараш, отличившийся при обороне Переяславки, был сыном местного старосты Паймета, который сразу же возглавил поиски, одновременно послав насад с известием для ветлужцев.
Где их искать – знали. Чуть меньше месяца назад об этом поведал Лаймыр, присовокупив это к решению кугуза выделить земли по соседству новым поселенцам. Паймет тогда лишь пожал плечами: пути людские неисповедимы, как неисповедимы желания бога судьбы Кава Юмо , так что жизнь покажет, каковы будут соседи и ждать ли от них неприятностей. А пока их селения еще разделяет достаточно большое расстояние, локтями не придется толкаться. Вопросы появились чуть позже, когда посланец ветлужского князя поведал о том, что среди поселенцев очень много одо, как называли сами черемисы удмуртов. Однако тот факт, что во главе у них стоят воины совсем другого племени, немного утихомирил страсти. Кроме того, люди Паймета чуть позже воочию убедились, что со старыми врагами можно довольно сносно уживаться, даже вместе воевать против общего противника, сидя в одном насаде. Однако присутствие мерян среди новых поселенцев явилось для прибывших к ветлужцам гостей новостью и было встречено радостным удивлением. И хотя расспросы их старосты Куженя , который как раз толмачил на переговорах, не выявило среди них знакомых или родственников, черемисы все равно были рады, что на эти земли осядут какие-никакие, а родичи.
Сами же представители мерян, влившиеся месяц назад в ряды ветлужцев, весьма заинтересовались поселиться на новом, еще не обжитом месте, учитывая ту сутолоку в Сосновке, которая сопровождает любую стройку и достаточно большое число жителей, уже заселивших эту весь. По их здравому размышлению, вокруг новых острогов им было бы ничуть не хуже. Невозделанные заливные луга, почти непуганая живность, кишащие рыбой озера только и ждали прихода новых хозяев. Конечно, мерянам еще придется приложить тяжкие усилия, чтобы взять такое богатство в свои руки, однако это будет труд на пользу рода: кого он страшит, если есть теперь долгожданная свобода и новые союзники, которые говорят на давно знакомом по жизни в суздальских землях языке? А по соседству находятся еще и родственные черемисы. Те, если подумать, в итоге отказали мерянам в гостеприимстве, но куда им было деваться? Неужели ссориться с посланцами могучего западного соседа и перечить самому суздальскому князю? Так что попрощались с временно приютившими их хозяевами меряне достаточно любезно, найдя согласие даже в мелочах. Расстались, чтобы снова встретиться на новом месте.
Сборы у ветлужцев были недолгими, полученные вести давящим грузом легли на уже порядком растревоженные предчувствия о судьбе исчезнувших воинов Гондыра. Правда, черемисы в один голос утверждали, что они вместе с новгородцами прошли мимо их селения совсем недавно, но это лишь подливало масло в огонь всеобщей озабоченности. Однако многочисленным желающим выйти на поиски Пычей и Свара отказали, сославшись на необходимость срочно готовиться к зиме, так что на лодье вышел всего лишь полуторный десяток, включая присоединившихся отроков, а также шестерка черемисов, оставивших найденный насад хозяевам. Стиснув зубы, совместная команда вышла в путь, моля у всех богов попутного ветра. Природа смилостивилась к ним и дала целых два дня роздыха, употребленных неугомонными юнцами на обучение речному делу и работе с парусом, который то и дело приходилось перекладывать, подчиняясь буйству воздушной стихии. Попутный ветер сумел продвинуть лодью довольно ощутимо, хотя и вымотались отроки на полную катушку. А уж промокли практически все участники похода, стоя под мелкой моросящей пылью, которая сыпалась с хмурого неба, покрытого убегающими куда-то в сторону тучами. Даже присутствие тента на лодье никак не уберегало от этой напасти.
На третий день слева по борту на высоком протяженном холме вырос тын черемисского поселения, за которым вдали проглядывалось не очень широкое русло правого притока Ветлуги и простор пойменных лугов. Именно по этой узкой серо-голубой ленте шел один из путей на Унжу, где по желанию можно было свернуть как на Волгу, так и уйти волоками на Сухону. Именно тут Пычей и Свара дали небольшой отдых своим людям, договорились с черемисами о ночевке в теплом помещении и горячей пище. А наутро ветлужцы вместе с местными проводниками отправились речным путем на поиски следов пропавших мстителей.

***

- Вот они, следы их. На Унжу подались новгородцы, боязно им показалось сквозь коренные черемисские земли идти после тех дел, что они натворили, - разогнулся Свара, придирчиво осматривавший перед этим почву вокруг Тимки. – Стоянка тут их была, а потом протокой ушли. Лжу не стали возводить местные язычники, с коими я беседу вел.
- А почему они должны были соврать? – тут же встрял его юный собеседник, пользуясь тем, что подобревшего из-за его находки Свару потянуло немного почесать языком.
- А язычники на то и язычники, чтобы лжу творить без всякой на то выгоды, - негромко ответил тот, покосившись на отошедшего в сторону Пычея, что-то сосредоточенно разглядывающего по соседству.
- Они же и своих людей ищут. Одно дело делаем… – удивленно пробурчал Тимка и хмыкнул, осознав, что сказал дружинник. – И ты хочешь сказать, что христиане обманывают лишь тогда, когда выгода есть?
- Тьфу… - сплюнул Свара и цыкнул на мальца. Однако чуть погодя все-таки счел нужным объясниться. – Что-то коробит меня такое к нам доброе отношение со стороны черемисов. Я им кто? Не сват и не брат, чтобы так меня потчевать. Мы ведь им совсем чужие, так что нож в спину с улыбкой на устах меня не удивит. Это я Пычею ныне доверяю как своим с Переяславля… Ну, почти как им. А этим… на куну веры им нет, так что держите ухо востро. Кхм… Ну ладно, вроде понятно, что Гондыр в этом месте все еще следом за новгородцами шел.
- А как ты определил, что здесь именно наши ходили? – резонно вопросил Тимка, указывая на витые полоски, которые могли оставить лишь концы веревок, путавшихся под ногами. Четкие отпечатки лыковой обувки, легшие на мягкий пластилин прибрежного грунта и намертво впечатанные в почву до следующей весны, были изредка перечеркнуты именно такими смазанными линиями. – Видно лишь, что застрявшее судно тут с мели вытаскивали, а вот кто это делал…
- Разуй глаза, поверху следы от лаптей, а под ними впадины от сапог, - постучал ратник пальцем в лоб любопытному мальчишке. – Новгородцы в здравом уме лыка не наденут, а это значит, что Гондыр тут был сразу после них. Это мы почти сразу на своей лодье застряли, а насад не в пример ей легче, и осадка у него небольшая. А уж про ушкуй и говорить нечего - до самых истоков дойти может, лишь бы весла за берега не цеплялись…
- А если это лапти черемисов? Из той деревни, где мы ночевали?
- Нет, подморозило как раз в те дни, разговор о том промеж нами был.
- Тогда вдруг новгородцы уже успели нанять кого-нибудь в округе волочить ушкуи по речке? Ведь окрестные жители этим и кормятся, так?
- Тю, малец! Да ты в волоке не смыслишь совсем. Нанимать, чтобы волочить по воде – надо же такое удумать! Хотя… кому и кобыла невеста. Лучше мотай себе на ус, хм… еще не отросший, надо сказать. Когда русло совсем измельчает, то ушкуи придется на сушу вытаскивать, дабы взгромоздить их на катки, салазки, а то и повозки, если повезет, и такие найдутся. А товары придется перевозить отдельно, в особых коробах, называемых волочугами али волокушами. Вот для всего этого нанять кого-нибудь не мешало бы, особенно если путь долгий и под конную тягу накатан. Тут уж поневоле придется монетами делиться, дабы руки от тяжести непомерной до земли не оттянулись, а пока… Берега нахожены, ни тебе буреломов, ни порогов, тяни себе лямку, да в воду поплевывай.
- А в воду зачем?
- А вдруг в мавку попадешь, а то и в русалку? – ехидно поглядел на мальчишку Свара. – Только надо сразу же успеть ее окрестить во имя Отца, Сына и Святого духа: тогда она в ангела превратится, и все для тебя сделает…
В этот момент донесся протяжный свист от Пычея, уже ушедшего довольно далеко вверх по течению. Сваре пришлось прервать довольно двусмысленные рассуждения о том, что может сделать для него окрещенная русалка и он стал пристально вглядываться в сторону свистящего. Тот призывно махал руками, однако стоял в полный рост и весь его вид говорил об отсутствии опасности для окружающих.
- Нашел что-то, - глава воинской школы кивнул своим мыслям и пояснил Тимке, выдвигаясь в сторону бывшего отяцкого старосты. - Может, как раз тут новгородцы и спохватились, что за ними хвост тянется… Пойду, гляну, что там Пычей узрел, а ты с Мстишей дозор выставь вокруг, - тон Свары резко изменился, как будто он вспомнил кем является для своего собеседника. – Бегом!
После таких слов Тимка решил сразу же рвануть в сторону стоящих в отдалении друзей, чтобы не вызывать раздражения начальства. Заметив его приближение, те кинулись ему навстречу и приказ Свары они обсудили уже на бегу, заодно коротко поделившись друг с другом новостями. Мстислав сразу указал на многочисленные заросли кустарника и щупальце елового леса, опасно выдвинувшееся к речке, и тут же приказал своим подчиненным разойтись по округе двойками, чтобы проверить все на наличие чужаков. Тимке достался именно хвойный перелесок, узким мысом спускающийся к воде, и для начала он предложил своему напарнику взять тот в клещи и пройти по его краям, время от времени подавая друг другу сигналы. Идти двойкой, как обычно отрабатывалось на тренировках, не хотелось, потому что тогда другая сторона лесной полосы оставалась бы без присмотра. Прошка в ответ на его слова согласно кивнул и сразу свернул на ближайшую к нему еловую опушку. А Тимка двинулся на противоположную сторону, пробираясь туда между урезом воды и густыми зарослями, при этом негромко ругаясь себе под нос на разбросанные под ногами сучья. Не забывая поглядывать по сторонам, он иногда отодвигал в сторону большие еловые лапы и заглядывал под деревья, но сухая хвойная подстилка нигде не была потревожена.
Пройдя особо узкий участок, Тимка вышел к приличному пятну незамерзшей хлюпающей жижи и остановился. Оглянувшись в сторону своего напарника, скрывшегося за деревьями, он подал свистом сигнал о том, что все спокойно, и перепрыгнул мокрый пятачок болотины. Верхняя подстилка из осыпавшихся иголок скользнула под его ботинком, открыв еще не подмерзший слой ила, нога поехала, и юный воин стал запрокидываться на бок, летя головой прямо в колючие ветки. Равновесие сохранить не удалось, и Тимка рухнул прямо под разлапистую крону, где ему пришлось довольно долго отплевываться от еловой шелухи, набившейся в рот. Приведя себя в порядок, он решил вылезти с другой стороны дерева, чтобы обследовать незамеченную прежде лесную опушку, прикрытую со всех сторон разросшимися елками, и тут же от удивления чуть не присвистнул. Вдоль протянувшейся сюда грязной лужи, затянутой по краям тонкой ледяной корочкой, тянулась цепочка неглубоких следов от сапог, слегка заполненных еще не замерзшей водой. А недалеко от них отчетливо виднелись отпечатки медвежьих лап, направленные в ту же сторону. Взведя самострел и наложив на него болт, Тимка облегченно перевел дух и двинулся дальше. На краю полянки следы почти исчезли, поэтому он нагнулся и вгляделся в начинающий подмерзать клочок почвы. Для этого пришлось осторожно отодвинуть в сторону пучок сухостоя, покрытого пушистым инеем, отчего тот сразу облетел белым невесомым облачком. Снежная пыль подхватилась слабым потоком воздуха и опала вдоль неотчетливого следа, оставленного кожаными подметками. Отпечатки истончались и дальше были почти не заметны, однако обломанные стебли пожухлой, черной травы указывали направление в глубь перелеска. Тимка представил череду совпадений, приведших его в это место, и на миг застыл, отирая рукавом полушубка вспотевший лоб. Однако азарт преследования его захватил, и он двинулся дальше, осторожно посматривая по сторонам и себе под ноги. Наконец юный следопыт пробрался между двух косматых елей и на минутку остановился, обдумывая как ответить на раздавшийся глухой посвист со стороны Прошки.
- И все-таки одному мне тут не разобраться, - глубокомысленно заметил он в итоге, приседая на корточки над последним видимым отпечатком. Неожиданно сзади раздался отчетливый хруст промерзшей ветки, и его сердце на миг остановилось. Подавив у себя желание обернуться, Тимка дернулся, чтобы броситься в сторону перекатом, но тут же замер, почувствовав холодную полоску металла, которая обожгла своим холодом кожу на горле. Тогда он попытался вскрикнуть, но этот жест отчаяния, который несомненно повлек бы следом плачевный исход, не осуществился: чья-то ладонь грубо зажала ему рот и обрушила его тело затылком на землю. Самострел сразу же вырвался из руки и откатился куда-то в сторону.
- Шшш… - после призыва к молчанию лезвие под подбородком исчезло, однако незнакомец ухватил его за кольчугу и ловко затащил под колючие мохнатые лапы раскидистой ели. Жесткий колючий веник проехался по лицу Тимки, заставив непроизвольно зажмуриться и выведя этим из оцепенения. Он тут же ухватился за своего противника, зацепившись руками за его предплечья, и извернулся ужом на бок. Однако выступающие из земли корни стали пересчитывать ему не до конца зажившие ребра, а полушубок и поддетая под него кольчуга хотя и смягчали удары, но не спасали от них полностью. Плотно сжатые веки у Тимки вновь невольно распахнулись, выпустив на белый свет слезы боли, и он широко распахнул рот, чтобы впиться зубами в ладонь мучителя. Рука отдернулась, и истязание на древесных ухабах прекратилось, но прилетевшая затрещина вновь расставила всё по своим местам, заставив пленника поперхнуться и погасив у него вырывающийся крик.
- Тихо ты, Тимошка! – надсадно прошипел знакомый голос, и ладонь вновь опустилась на лицо, но в этот раз без нажима, лишь призывая к спокойствию. – Чуть погодя за все мне воздашь, а ныне спрос у меня к тебе есть… Готов ли выслушать?
После кивка и освобождения от цепких недружественных объятий прошло еще несколько секунд, прежде чем глаза привыкли к сумрачному освещению. Тимка вгляделся в лицо противника и облегченно перевел дух, после чего немного скривился, прижав руку к пострадавшим ребрам.
- Ты ли это, Завид? – лицо юного новгородца, недавно «гостившего» у ветлужских мальчишек, постепенно выплывало из лесного сумрака. - Чего ведешь себя как тать шатучий ? Или умом совсем тронулся?
- Не шуми! Меня который день по лесам церемисы гоняют, невмоготу мне уже высиживать, да поклоны бить каждому встречному. Сторожусь ныне каждого куста…
- От них прячешься? Что натворил и где все остальные новгородцы? Куда путь держишь? – градом посыпались вопросы от мгновенно успокоившегося Тимки.
- Куда… Путь я держал в вашу сторону: сперва хотел пешим ходом до Ветлуги добраться, а там в селении однодеревку взять, однако… Так церемисов ты рядом не углядел, нет?
- Лишь их проводники с нами, а остальные дальше по лесам ищут своих людей… Знаешь что про них?
- И про них, и про воев ваших ведаю, но это долгий разговор, а тебя могут хватиться...
- Точно. Подожди, я дам знать Прошке, чтобы остальных предупредил…
- Как бы эти остальные по мою душу не пришли, Тимоша…
- Не боись - только своим, они языком трепать не будут. А потом вернусь, и тогда вместе решим, что с тобой делать.
- Боюсь, что втуне пропадут старания твои…
Юный ветлужец поморщился и змеей выскользнул из-под елки, не найдя что ответить Завиду. На поляне он сразу же свистом призвал Прошку к себе и пошел ему навстречу. Глянув на бледное, взъерошенное лицо своего напарника, тот сразу же задергался и стал водить самострелом по кустам, так что Тимке стоило больших трудов привести его в чувство. Однако через минуту Прошка уже летел на всех парах к Сваре. Немного поразмыслив, пацаны пришли к выводу, что тот тоже был своим, да и решить судьбу новгородца мог лишь он один. А Тимка сразу же вернулся назад, к виновнику общего переполоха и с разбега нырнул в его лесное убежище. Ветки опять хлестнули по лицу, он на мгновение привычно зажмурился и скатился на какой-то мягкий комок, принятый им за разбросанные вещи Завида.
- Ну, вот он я… - Тимкин взгляд уперся точно в черные звериные зрачки, блеснувшие в полутьме. Он непроизвольно застыл и уселся на пятую точку, однако низкий рык зверя и стойкий запах мочи, прянувший в нос, заставили его отползти дальше и тихонько взвизгнуть. Сердце дернулось и на мгновение остановилось, оцепеневший мозг вырабатывал лишь одну мысль, пустив ее по кругу: «оборотень, оборотень…»
- Испужался? – Сдавленное хихиканье Завида донеслось из противоположного конца раскидистой еловой кроны. – Ты вроде видел уже моего топтыгина на пажити вашей рядом с ушкуем?
- Видел, - сглотнул Тимка, стараясь унять свое часто бьющееся сердце. – Да разве к таким твоим шуточкам привыкнуть можно? Я же чуть кишечник не опорожнил…
- Чего ты чуть не сотворил? – по новгородски зацокал Завид, непривычно для любого другого уха меняя «ч» на «ц».
- Цего, цего, цуть… - передразнил его Тимка. - Говорю, что чуть портки свои не измарал. Уф… Ничуть ты не изменился: как был без царя в голове, так и остался… Мало тебя черемисы гоняли.
- Ты про то, что с головой у меня не в порядке? Как бы не так – недавно все на место встало, потому и пошел к вам. А с мишуткой… Он прибежал ко мне сразу после твоего ухода и шуточки мои тут не при чем. Мыслю, что косолапый где-то рядом по траве катался и выжидал, когда я один останусь.
- Катался? – озадаченно переспросил Тимка. – Нашел где играться, тут люди кругом… Неужто не чует?
- Да он так свое место метит: помочится на траву, а потом катается по ней. Куда бы затем не пошел, чего бы ни коснулся – всюду его метки будут. А уж людской дух он за треть поприща распознает…
- Слушай, он у тебя уже размером со здоровую псину. Как ты с ним управляешься?
- Так он меня за мамку держит, привык. – Завид ласково погладил свернувшегося около него медвежонка. – Как бы не сгинул: до сих пор берлогу не закладывает, хоть я его уже не раз гонял от себя…
- А мне, глядя на следы, показалось сначала, что он человека выслеживает. Вдруг, думаю, людоед какой-нибудь? Кстати, как медведя у вас называют? Тоже арк..? – получив по губам, Тимка недоуменно уставился на собеседника.
- Не вздумай хозяина настоящим именем назвать, а то призовешь его на свою голову. Космачем, костоправом, стариком, медоедом… как хочешь, лишь бы не истинным, – строго произнес Завид, подняв палец, и удовлетворенно кивнул, увидев понимание в глазах мальчишки. – То-то же. И уж никак такой красавец людей как ядь пользовать не будет, – продолжил новгородец, ласково потрепав медвежонка за ухом. - Наоборот, он помогал все это время. Без косолапого по мне уже тризну справляли бы третьего дня… На церемисов я наткнулся случайно, еле улизнул от них. Они было попытались меня псами загнать, но куда тем… Как медвежий дух чуют, так в раж входят и до моих следов им дела нет.
- И что? Как раз быстрее должны были найти - он ведь почти всегда рядом с тобой бегает.
- Тут рядом меря живет, так хозяин леса у них священным считается. Потому местные черемисы его тоже не трогают, а собак со следа уводят.
- Вот оно как… Ладно, об этом позже, – Тимка отодвинулся от неразлучной парочки еще дальше и продолжил. - Давай, рассказывай, что ты такое учудил, что тебя псами травят?
- Да я-то как раз ничего, а вот остальные новгородцы весьма пошалили в окрестностях - в основном в селении у церемисов. Но и ваша вина в этом есть немалая… Кто вас просил за Якуном насад с воями посылать? Или мнилось вам, что остальные купцы его вам на растерзание оставят? Какой бы не был, но он новгородец…
- Защищаешь его?
- Какое там. Я как раз из-за него и сбежал, живым мне до Новгорода с ним было не дойти. Однако давай по порядку… Про то, что вои ваши ушли чуть раньше нас, дабы перехватить Якуна по дороге, все поняли сразу. Он сам из-за этого целую седмицу на Ветлуге Захария дожидался, дабы по волоку идти большой дружиной. А как тот прибыл, стал купцов уговаривать не на Сухону идти, а тайком свернуть в сторону - на Унжу. Те чуток подумали и согласились. Кому охота в бесполезную свару вступать, да рисковать своей шеей, когда можно сделать небольшой крюк и уйти из-под удара? Так и сделали – в темноте свернули на приток Ветлуги и рванули без оглядки. Но ратники ваши, похоже, весть из стоящего рядом черемисского поселения получили, и через пару дней стали нам на пятки наступать. Все-таки мы с грузом шли: тут и товары ваши, и нераспроданные ткани заморские… Не сколь тяжесть для ушкуев, сколь неудобство для гребцов, но все равно – не налегке. Тут уж Якун волком взвыл: людей у него осталось мало, а остальные купцы оберегать его своими силами как-то не рвались. Зачем им чужую глупость своими воями оплачивать? Однако и бросить его на растерзание они тоже не решались: все-таки новгородец, да и не последним стоит в купеческом сословии. В итоге постановили отправить его ушкуй вперед – путь торить, а сами немного отстали, дабы дорогу застить вашим отрокам.
- Отрокам? – переспросил Тимка и пояснил свой вопрос. – Этих воев у нас дружинниками называют, а отроками нас, молодых.
- Хм… - недоуменно пожал плечами Завид, но пояснил собеседнику. – Отроками младшую дружину обычно величают при дворе княжеском, в нее еще детские входят, кои в детинце службу несут. А уж как вас, недорослей, называть… да хоть новиками, ваше дело. Ну, так вот, стали эти вои дозоры наши щупать.
- Нападать?
- Да нет… То там попытаются пройти провидчики ваши, то сям. Захарий с Кузьмой с вечера посмеивались, но под утро уже ругаться почем зря начали: дозорные извелись все, на каждый шорох стрелу пускать начали. А попади они, так за пролитую руду отвечать своей придется, и тогда путь к вам по весне заказан будет. Этот исход им вовсе не хотелось узреть, ибо на кону немалая торговая выгода стоит. Так-то вот.
- Ага, а что дальше было, Завид?
- Дальше… Все-таки прознали ваши, что Якуна с нами нет, бросили насад свой и на рассвете мимо нас к волоку подались. Краем чащи, не скрываясь. Ну, и мы двинулись на ушкуях, оставляя их далеко за собой… Все-таки леса тут глухие, пешим ходом быстро не достигнешь нужного места.
- Насад тот с раненым дружинником уже на Ветлуге поймали, - скрипнул зубами Тимка. – А сам он помер, едва только доспех с него сняли. А судно еще и запалить пытались.
- Слышал я что-то про это, - нехотя поднял глаза Завид, мерно поглаживая своего мохнатого четвероного приемыша. – Якун от нас втайне людишек своих посылал, дабы знать, что за спиной творится, и ваши вои его врасплох не застали бы. И насад тот сжечь им повелел, коли будет у них такая возможность. Видать, они и спроворили это дело, а то, что доспех не сняли… Наверняка все второпях творилось. Мыслю, что некогда им было разоблачать вашего воя от брони и обирать его. Весла по кустам разбросали, да судно по течению пустили, головешку из костра в парусину подложив...
- Ты же говорил, что людей у купца этого было мало? Как он мог вперед идти и одновременно на нас своих людей посылать?
- Так подсылы эти у вас за спиной за день до нашего разделения шастали… – махнул рукой Завид и смутился. – А вот потом, уже после отплытия, из-за недостатка в людишках Якун решил малое селение у церемисов заяти . С этого наши печали и начались… В веси он нескольких мужей побил, а других талями на весла посадил. Заодно имал их баб в полон, а дома в том селении пограбил изрядно. Мы не думали и не гадали даже, что ушедшего купца сызнова повстречаем, однако все вышло не по-нашему. И встретили, и за голову схватились, увидав, что он натворил. А назад уже возврата нет. Тот оправдываться начал, что у него часть людишек от ран не оправилась, а Захарий и Кузьма даже не соизволили воями поделиться, дабы он на весла их посадил… Как же, не соизволили! До того места, где он в отрыв ушел, целый десяток посменно у него на скамьях для гребцов штаны протирал! Лишь меня Захарий к нему не посылал, а остальные почти все там горбатились…
- А тебя почему жалел? Из-за того, что ты Якуна гирькой приголубил?
- Из-за чего же еще? - расстроено заметил новгородец. – А мне все предупреждения Захария о том, что Якун зело злопамятен, в одно ухо влетели, а в другое вылетели. И слова Кузьмы, который мне предлагал у вас перезимовать, туда же делись… Лишь в тот момент, когда меня стрелой угостили со спины в селении у мерян, я понял, что до Новгорода могу и не дотянуть.
- Ты ранен?
- Нет, Бог миловал, а доспех спас. У меня на кожухе под подкладкой железные пластины нашиты, так наконечник одну пробил и в кольчугу уткнулся. Я лишь изрядным синяком отделался, да кость немного побаливает… После той стрелы я и собрался уходить, а Захарий меня отпустил и весточку отцу обещался передать.
- А что у мерян случилось? Как вы к ним попали?
- Так после того, как Якун талей взял, церемисы наверняка силу стали собирать. Он ведь что учудил? Селение кругом не обложил, видоков не порубил - многие сбежали. Из-за этого купцы на него и рассердились, ведь после таких дел через черемисский волок им ходу больше не было.
- И ты так спокойно говоришь о том, что надо было селян порубать? – недоуменно поднял брови Тимка.
- А что? К такому привыкаешь быстро… - пожал плечами Завид и ожесточенно бросил в ответ. - А ты мыслишь, что купеческое дело насквозь чистое, как вода в роднике? Как бы не так, без мути в таких делах не обходится. А уж если творишь скверну, то за собой подчищать надобно, дабы не узнал об этом никто.
- И кто же тебя такому научил? Неужели отец? А может быть Захарий? Или сам Якун, собственной персоной? – стал пытать опять смутившегося Завида донельзя рассердившийся Тимка. – Ладно, давай дальше…
- Вот я и толкую… Пришлось в единый кулак всем сызнова собираться и прорываться на Унжу по другой протоке. Там, как полоняники признались, меря на волоке сидит, да и сам он короче, хоть и многотруден зело. Туда мы и подались, а у них, как на грех, праздник какой-то… Отказа не было, но сборы были, прямо скажу, долгими. А купцам уже невмоготу ждать, того и гляди, ваши вои вместе с церемисами подоспеют. Да и остальным тоже жить хочется. В общем, высадили ворота и навели шороху на все селение. Мужей их за шкирку стали тащить к повозкам, лошадей сами запрягали. Серебром, конечно, потрясли перед старостой, да токмо меряне к тому времени уже успели озлиться. Не знаю, что это за селище у них и как оно величается, но сам лесной хозяин в клети посередине него содержался, дабы умертвить его на медвежьем празднике.
- Ты же говорил, что он священным почитается?
- Почитается, потому в лесу его и не трогают. Однако ловят медвежонка и растят его несколько лет, дабы на празднике этом ему хвалу воздать и призвать его лесных сородичей не трогать племя. Да я про обряды их мало знаю, слышал лишь ненароком… Так вот, рядом с той клетью стоял идол Волоса, сиречь скотьего бога, и каменное святилище его со сводчатыми стенами, прозываемое кереметь. Те меряне и лесному хозяину поклоняются и скотьему. Как начали мы их подгонять, они сразу псов злобных на нас спустили, а потом волхв из керемети выбежал, клеть открыл, да цепь с косолапого снял. Как оказалось, там держали не обычного мишку, но зверя лютого ростом в две сажени. Уж такой здоровый медоед выскочил, что все вои мигом назад подались, я лишь один перед ним остался. То ли безрассудство во мне заиграло, то ли привык я к своему медвежонку и поверить не мог, что меня сей зверь подомнет, но не отшатнулся я. Лишь меч перед собой выставил, хоть и пустое это было дело перед такой зверюгой. Что со мной было бы - не ведаю, но прилетела мне стрела точно под лопатку, бросила на землю прямо под ноги медведя. А следом и самого медоеда завалили - десяток стрелков в упор любого в землю вобьют. А вот найти того, кто мне острый подарочек прислал – не смогли. Прилетел он с того края, где людишки Якуна стояли, однако за руку их не схватили - не до того было. А случайно с двух десятков саженей промахнуться нельзя, лишь слепой на это сподобится. А уж когда я оклемался, то ушкуи наши на повозки громоздили, и всем не до меня было. Тут уж я и понял, что расходятся мои пути-дорожки с Захарием.
-Что значит не до того? – вскинулся Тимка. – Десять человек и никто не заметил? Да быть того не может!
Может, Тимоша, может… - удрученно кивнул Завид. - С дружиной Якуна все понятно: я им в вашей веси всю малину обломал, да так, что ни одной ягодки для них не оставил. А вот наши… Мне кажется, что после того раза я для них чужой стал. Вот если бы я по приказу Захария или Кузьмы вмешался в дела купеческие, то тогда честь бы была мне и хвала. А поелику одобрение на свой почин я получил позже, то либо я считал в тот момент себя их ровней, либо в следующий раз тоже что-то этакое вверну… неведомое. В любом случае простым воям от меня нужно держаться подальше. Так-то вот.
- Так у тебя отец и правда золотой пояс носит…
- То отец, а я ему не наследник. Да и не мешало это никому из новгородцев прежде. В общем, отпросился я у Захария честь по чести, он мне препон чинить не стал и весточку на словах взялся передать. Мол, так и так, остаюсь в Поветлужье зимовать коли не прогонят. А сам, батюшка, приходи по весне за товаром, а заодно и меня заберешь. Потом попрощался с Кузьмой, товарищами моими и вот он я, весь перед тобой. Что скажешь, вступится ваш старшой за меня? Крови на мне нет, но и к ответу черемисы могут призвать за злодеяния Якуна – все-таки мы вместе шли.
- Думаю, что вступится. Не забывай – ты нашу деревню от разорения спас, а этим не одну жизнь сохранил… Ха! А к нам в дружину ты вступить не хочешь? Точнее наставником к нам… недорослям. Если что, имей в виду, что я словечко за тебя замолвлю.
- Ну… мысли о чем то подобном посещали меня. Все одно зиму без дела сидеть надоест, а ныне как раз в полюдье выходить самое время. Да и серебра может на прожитье не хватить, - осторожно начал Завид и недоверчиво переспросил. - Но тебе в этом, какой прок?
- Полюдья у нас нет. Пока нет, и не знаю, будет ли, - поправился Тимка и добавил, вызвав глубокую задумчивость у своего собеседника. – А насчет прока… Жалко мне тебя, Завидка, ведь пропадешь ты. Я очень боюсь, что среди новгородцев ты скоро станешь настоящим воином… Не понимаешь? Про это мне наш полусотник сказал… Что стать смелым и жестоким воем, не жалеющим ни чужих, ни своих… очень страшно. Или для тебя страшно или для других. Пока я боюсь за тебя, Завидка…

Глава 13

Мелкий нудный дождь накрыл собой узкую долину, покрывая мелкой сеточкой капель гладь неширокого речного русла и шелестя мелкой дробью по кронам растущих по берегам деревьев. Сбивая остатки пожелтевшего лиственного покрова, вода стекала по полуобнажившимся веткам и громкой капелью стучала по разлившимся лужам, которые уже не поглощались досыта напившейся землей. Лишь под огромными раскидистыми елями, широко расставившими в стороны свои колючие лапы, можно было передохнуть от падающей с неба холодной влаги, однако и это кажущееся спокойствие иногда нарушалось струйками ледяного душа, все-таки прорывающимися сквозь густые ветки.
- Вот, назола какая! – Вполголоса прошипел Гондыр, поймав один из таких нежданных подарков, просочившийся за шиворот сквозь кольчужные звенья бармицы. Он попытался сдвинуться в сторону, но уже другой ручеек, соскочивший с елового покрова, нашел себе дорогу внутрь, окончательно пропитав влагой и так уже потную нательную рубаху. Как результат, окружающее пространство было очернено весьма крепким выражением, произнесенным, однако, очень тихо. Все-таки напрасная ругань иной раз вызывает гнев богов, а уж десятнику и вовсе не пристало давать выход эмоциям перед своими подчиненными. На всякий случай Гондыр покосился в сторону и оглядел расположившееся под деревьями на отдых воинство, по сию минуту испускающее пар от продолжительного бега по пересеченной местности. Увиденное потешило самолюбие, хотя он и понимал, что представшая картина была не только его заслугой. В то время как черемисы пытались отдышаться, лежа на подстилке из почти сухой хвои, и совсем не скрывали своей усталости, удмуртский десяток уже вовсю занимался хозяйственными делами, натирая жиром кольчуги и проверяя сохранность запасных тетив от вездесущей влаги. Коньга даже развесил свою мешковатую одежду на высоко вознесшихся нижних ветках деревьев, хотя на этот балахон из посконины без слез нельзя было глядеть. От дождя он защищал мало, материи на оба образца невзрачной одежды ушло изрядно, однако полусотник такие одеяния одобрил и даже дал им упомянутое выше название. А раз так, то всем понятно, что язык лучше держать за зубами, иначе Иван потом посмеется вместе с шутниками, а потом заставит носить такую рвань всех поголовно. Да и ради справедливости все-таки стоило признать, что грязные пятна под цвет пожухлой осенней травы делали Коньгу и его напарника Сурму совсем неприметными на фоне почти облетевшего леса.
Разглядывая свой десяток, Гондыр невольно поймал встревоженный взгляд Вараша, молодого черемисского предводителя, из-за своих тревог не желающего зайти под укрытие еловых великанов. Не обращая на мелкую водяную взвесь, падающую с неба и стекающую с его шлема на лицо крупными дождевыми каплями, он вышагивал по поляне, неосознанно придерживая свою раненую руку, потревоженную при вынужденном ночном купании. Старательно подбирая выражения на языке переяславцев, слова которого черемис довольно прилично понимал, Гондыр решил немного успокоить своего напарника, на нервозность которого уже стали обращать внимание другие вои:
- Удачно ты тропочку эту нашел, а то мы так бы ползком и передвигались по этим лесным дебрям. Ничего, дождемся провидчика и тогда уж решим, жечь ли нам костер или идти в селение… Заодно и рану твою еще раз посмотрим. Кха… - короткий монолог закончился легким кашлем, вновь напомнившим Гондыру о том, что непогода может свести их в могилу гораздо раньше далекого противника.
Тепло было необходимо, так как оба десятка вымокли до нитки. Однако прежде чем располагаться на ночевку, следовало уточнить, где находятся новгородцы. По их следам удмурты и примкнувшие к ним черемисы бежали уже два дня, бросив насад на лесной речушке в десяти поприщах от ее впадения в Ветлугу. Там, где нагруженный ушкуй новгородцев легко проходил, минуя мели и распластавшиеся на дне коряги, такой же по размеру насад ветлужцев постоянно спотыкался, будто норовистый конь. Разница в осадке составляла едва ли две или три пяди, но мороки на мелкой реке доставляла не в пример больше. Кто бы мог подумать, что погоня может зависеть от таких мелочей? Пришлось бросить судно под охраной неудачливого ратника, некстати захромавшего по дороге, а самим привыкать таскать на себе целый воз жирной черной грязи, комьями облепившей лыковую и кожаную обувку. Гондыр с завистью прошелся взглядом по сапогам черемисов, которые хотя бы не пропускали воду, чавкающую в лаптях и поршнях его вымотавшихся ратников, но тут же одернул себя, припомнив груженые лодьи с товаром, ушедшие в Суздаль. Нечаянное воспоминание тут же полыхнуло в мыслях лучиком надежды:
- Ничего, будет и у нас радость. А пока надо лишь с толком закончить свое дело… И по возможности без потерь.
А потерь было не избежать, судя по тому, как знали свое дело новгородцы. За минувшую ночь ветлужцы трижды пытались прощупать их посты, чтобы найти, где спит проклятый купчишка. Однако каждый раз дозорные поднимали шум, а то и стреляли в темноту, не жалея стрел. Даже на противоположном берегу ушкуйники выставили плотный заслон, не позволявший подойти к кромке лесной реки. Лишь самоотверженность Вараша, залезшего в ледяную воду выше по течению и проплывшего в непроглядной темноте мимо вытащенных на берег ушкуев позволила им понять, что Якуна на стоянке уже нет. Вылавливали черемиса всем миром: молодой воин под конец своего путешествия почти потерял сознание, ударившись раненой рукой о корягу. А уж стылая вода выдавила из него последние крохи сил, так что из холодной глубины его достали почти синим, не подающим признаков жизни.
Пригодились уроки по спасению утопших, которые ратникам в конце лета преподали Иван вместе с Ишеем. Преподали силой, несмотря на стойкое неприятие таких знаний учениками, расценивающими их как вмешательства в дела богов. А вспомнить пришлось все до тонкостей: скулы Вараша свело судорогой и лишь с помощью деревянной рогатины получилось их разжать. Убедившись, что рот не забит грязью, удмурты бросили беспамятного воина животом на колено, приподняли голову и нажали на спину. Потом кто-то вспомнил и залез ему пальцами прямо в рот, надавив на корень языка. Вода потекла, но черемис так и остался недвижим. Тут уж Гондыр отодвинул всех в сторону и взялся сам довести дело до конца. Уложив Вараша на спину и зажав ему нос, он прижался своим ртом к его раскрытым губам и сильно дунул, затем отодвинулся и несколько раз нажал на грудь. Повторять не пришлось: утопший воин очнулся и изверг из себя воду вместе с какой-то непонятной слизью. Его тут же опять бросили на колено и стали помогать избавиться от всей грязи, которой он успел нахлебаться. Даже немного перестарались - через некоторое время Вараш взмолился жестами оставить его в покое. Оставили, а тепло костра, сухая одежда и горячий взвар чуть погодя даже вернули ему внятную речь, однако еще долгое время слова вылетали из черемиса вместе с частым перестуком зубов.
Узнав от него об исчезновении купца, Гондыр долго не размышлял, посчитав, что утро вечера мудренее и скомандовал отбой, напоследок оглядевшись по сторонам. Его десяток за исключением дозорных стал тут же деловито укладываться спать, пытаясь наверстать упущенное за эту ночь, а вот черемисы… Они смотрели на него, будто он сотворил какое-то чудо, а на Вараша косились, будто их предводитель вернулся с того света.
- Вы еще ночную бабочку рассмотрите, в образе которой его душа отправилась странствовать! – Рявкнул удмуртский десятник и помотал головой, не желая тратить остаток ночи на бесплодные объяснения. - Будете сами своего предводителя целовать в уста сахарные, коли он вновь проявит беспечность и полезет с незажившей раной в ледяную воду… А я уж постараюсь вас к этому принудить.
Не озаботившись, что его слова правильно поймут, Гондыр подвинул свою кучу лапника к костру, закрыл глаза и провалился в сон. А на следующий день наблюдал со стороны черемисов ухмылки: кто-то догадался рассказать им подробности того, как его самого учили этой науке. И про то, как у него руки дрожали, и как дунуть не решался…
- Что уж там было смешного? – Размышлял десятник, скользя по размытой глинистой тропинке. - Сами бы попробовали отказаться спасать своего излишне любопытного соплеменника, которому полусотник (за возможность потрогать тот самый Инмаров гром!) засунул голову под воду и продержал в таком положении, пока тот не обмяк! Все ж таки я избавил его от посещения нижнего мира... хотя и после окрика полусотника. А, пусть смеются! Зато на Вараша перестали таращиться, будто на ожившего злого духа… Потом еще и сказки сочинять будут, как он обхитрил саму смерть! Эх, еще бы дождь закончился… – Гондыр мысленно ругнулся, вспоминая прошедшие дни, наполненные ожиданием, бесконечной греблей, а затем холодным, мокрым лесом и промозглой погодой.
Сначала они с неделю просидели на берегу Ветлуги, карауля новгородцев, которые в нескольких днях пути от Переяславки решили дождаться третье судно. Ушкуйники их не замечали, но явно были настороже, поэтому было принято общее решение пока им не досаждать. Если углядят, мол, то пусть думают, что ветлужцы их выпроваживают, а целый насад вооруженных воинов предназначен для того, чтобы северные соседи опять не расшалились. Потом новгородцев чуть не потеряли, упустив их на повороте в неширокую лесную речку. Хорошо, что нашлось, у кого спросить: местные жители своим родичам выложили все без утайки. Но бесценное время было потеряно и купцов пришлось настигать из последних сил, что вылилось в неосторожное выдвижение вперед, замеченное противником. Причем так далеко от дома это уже не выглядело безобидным «выпроваживанием». Пришлось загонять осторожную дичь в открытую, однако та оказалась хитрее и упорхнула прямо из-под носа, оставив на месте стоянки своих «несъедобных» сородичей. Те же, в свою очередь, почти полдня водили за этот самый нос бесхитростных ветлужцев. Вот и пришлось последним, учитывая норовистого речного коня и стоявших поперек реки новгородцев, броситься в пешую погоню. Хорошо еще, что Вараш был местный и знал многие тропочки в округе, так что до того места, где речка постепенно сворачивала к югу и текла почти в обратную сторону - не дошли, а долетели! Превозмогая усталость, вышли на берег, где подивились на величие елово-пихтовых раменей , изредка перемежающихся светлыми дубравами, но тут обрушился дождь, и всем стало не до осмотра окружающих красот. Спрятаться от непогоды среди мрачного леса можно, но это требует времени, которого у них как раз и не было – новгородцы уходили все дальше и дальше на своих плоскодонных ушкуях. Поэтому было принято решение двинуться к небольшому поселению черемисов, стоящему на все том же ветлужском притоке, где появлялась надежда подсушиться, а заодно и узнать последние вести о проплывших чужаках. Изгородь этой небольшой деревеньки сейчас уже проглядывалась за поворотом реки, однако над проступающими кое-где крышами домов не вился дымок - предвестник тепла и уюта, безмолвствовали собаки. Селение будто вымерло, а отправленный туда разведчик все никак не возвращался.
Наконец между деревьями скользнула безмолвная тень, еловая ветка дрогнула, осыпав прибежавшего черемиса потоком скатившейся воды, и он предстал перед Гондыром с каменным лицом. Мрачно посмотрев на обоих предводителей сводного отряда, провидчик что-то коротко сказал, развернулся и пошагал в сторону селения. Удмуртский десятник недоуменно посмотрел на своего коллегу, но тот лишь пожал плечами и перевел последние слова своего подчиненного:
- Он уверен, что такое нам надо узреть самим, - после этого Вараш скомандовал подъем своим людям и, ничуть не скрываясь, последовал к изгороди. Немного погодя цепочка ратников уже втягивалась в селение через пролом ворот, осторожно разглядывая невысокие скособоченные срубы и стоящие рядом летние постройки без крыши над очагом, называющиеся кудо. Черемисы сразу вышли вперед, постоянно озираясь по сторонам. Один из них неожиданно обернулся и с ненавистью уставился на Гондыра. Десятник встал как вкопанный, пытаясь осознать причины такого взора, и перевел взгляд дальше по улице. Только тут он понял, что ярость сверкнувших глаз была предназначена вовсе не ему: черемис просто разбросал свои эмоции вокруг, наткнувшись на место побоища. Посередине улицы валялся пес, разбросав свои внутренности в мокрой луже, потемневшей от крови. Чуть дальше, около плетня, отделявшего усадьбу от улицы, лежал старик в белых одеяниях, прикрыв своим телом небольшую девчушку. В его спине торчала стрела, пронзившая их обоих. Кинувшийся к ним Вараш лишь покачал головой, показывая, что помощь тут не нужна. Чуть дальше распластался молодой парень с топором в руке, неловко скособочив голову. Дождь смыл все следы крови, и крохотный шрам на шее выглядел безобидной царапиной. Но и в этом месте Вараш отрицательно покачал головой, не давая никакой надежды. После четвертой жертвы, найденной в отдалении, короткая улица кончилась, и черемисы бросились врассыпную по домам, жестами попросив удмуртов остаться на месте и смотреть по сторонам.
Те лишь молча кивнули, понимая, что без знания языка совсем не дело искать по домам выживших жителей. И вообще надо вести себя тихо и незаметно. Если кто-нибудь захочет выместить накопившуюся злобу, то ветлужцы попадут на роль врагов в первую очередь. И за счет своих необычных доспехов, и из-за того, что удмуртов тут не жалуют - еще памятна былая вражда, а пролитая кровь между двумя народами лишь слегка подернулась пеленой прошедших лет.
Долгое время ничего не происходило. Лишь нудный дождь, заглушающий все звуки в округе, продолжал смывать следы смерти на телах людей. Иногда он прерывался скрипом распахивающихся дверей и негромкой перекличкой черемисских воинов, но в остальном тягостное молчание сгущалось между стоящими в охранении ветлужцами. «Хуже нет, чем ждать и догонять», - пронеслось в голове у Гондыра, и он свистом позвал Коньгу и Сурму к себе.
- Всуе тут стоим, пошарьте окрест… Авось и найдете кого! – последние слова десятник выкрикнул уже вслед убегающим ратникам, в своих нарядах более похожих на скоморохов, чем на бравых воинов. Криво ухмыльнувшись, Гондыр стал разгонять оставшихся по ключевым точкам обороны черемисской деревушки. Что такое точка и зачем к ней нужен ключ, десятник из объяснений полусотника в свое время понял не совсем, но и без этого ясно, что в селении никого нет и надо поставить людей к воротам и на помост, дабы те обозревали окрестности. И снова потянулись минуты ожидания, наполненные горечью: черемисы из домов вынесли еще два тела, сложив их под ближайший навес. Гондыр даже не стал подходить ближе, чтобы рассмотреть новые жертвы: серая домотканая одежда и так выдавала, что они были местными жителями.
Неожиданно из-за изгороди послышался истошный визг, наполненный каким-то отчаянием. Прозвучав на одной ноте почти полминуты, он так же неожиданно оборвался, и наступила благостная тишина - даже дождь, казалось, перестал идти, застыв в воздухе от изумления. Выскочившие из домов черемисы стали выстраиваться под удивленными взглядами не двинувшихся с места удмуртских воинов, и лишь ленивый взмах руки дозорного от разломанных ворот немного поумерил их пыл. Мол, чего суетитесь раньше времени? Вараш даже не стал распекать разгорячившихся воинов, лишь немного поморщился, проходя мимо. Что он мог сказать? Черемисский десяток был собран с бора по сосенке, а главным принципом отбора воинов была молодость и хотя бы небольшое знание языка новых поселенцев с низовьев Ветлуги. А за один месяц разве может неопытный предводитель чему-нибудь научить столь же неискушенных воинов?
Неловкость ситуации сгладил возглас от ворот, который заставил обоих предводителей выдвинуть туда большую часть сил. Тревога оказалась напрасной: к селению подходили удмурты, посланные на разведку. Вот только возвращались они не одни, а с «добычей». Первым в ворота зашел массивный Сурма, несущий на плече чье-то недвижимое тело, болтающее за его спиной руками в разные стороны. За ним следовал сконфуженный Коньга, стоически выдерживающий удары, которые сыпались на его спину частой дробью. А замыкала процессию девчушка лет семи, наотмашь колотящая уже немного размочаленной палкой терпеливо сносящего ее побои ветлужца. Лишь увидев обступивших ее воинов, она прервала свое занятие и кинулась к уже сброшенному Сурмой телу, прокричав на ходу что-то непонятное.
- Да живой он, живой! – пробурчал Коньга, отвечая на устремленные к нему со всех сторон взгляды. – Выскочил из кустов на нас с дрекольем, вот Сурма и приложил его по темечку. А эта пигалица так орала, что мне одно ухо напрочь заложило. Вот и пришлось ей вырубить палку, дабы она свой задор в иное место прикладывала. Не бить же ее? У меня самого такая же растет…
Во время его монолога кто-то из черемисов уже сбегал за ведром воды, в то время как остальные пытались что-то втолковать навзрыд плачущей девчушке и узнать от нее, что же произошло в селении и где его жители. Однако ничего внятного добиться не удалось и пришлось ждать, когда придет в себя молодой парень, которому досталось от Сурмы. Очухался он довольно быстро, захлебнувшись колодезной водой, вылитой на него, однако первым делом попытался полезть с кулаками на принесших его удмуртов. Вараш успел его придержать за грудки, выслушал длинную тираду и только потом перевел, улыбнувшись уголками губ:
- За злых духов вас принял… - после чего встряхнул разбуянившегося молодца и начал задавать ему извечные вопросы: кто виноват и почему так получилось? В принципе, можно было и не спрашивать: в числе провинившихся оказались новгородцы, приплывшие на ушкуе и взявшие селение на щит, а его жителей - в полон. А получилось так, потому что противиться мощи двух десятков одоспешенных воинов селению оказалось просто не по силам. Парень оказался одним из немногих, кто успел сбежать через лаз в изгороди, прихватив с собой младшую сестренку. Кроме них спаслись еще двое черемисов, но те сразу побежали к соседям, чтобы поднимать ратную силу, которая могла бы перехватить ушкуйников на волоке, оставив молодого односельчанина следить за тем, что произойдет дальше. Все это случилось ранним утром, а в полдень селение навестили еще два ушкуя, и между новгородцами сразу же началась словесная перепалка, которая, впрочем, ничем не закончилась. Полоненных черемисов посадили на весла, их баб затолкали на другое судно, чтобы мужская половина вела себя смирно, и поработители отчалили. Почти перед самым приходом новых воинов.
Как оказалось, на Унжу отсюда можно было уйти двумя дорогами – либо через длинный, но нахоженный черемисский волок, либо используя более короткий, но заросший мерский путь, которым практически никто не ходил. На первом ушкуйников уже должны были ждать поднятые по тревоге окрестные жители. В чистом поле или внутри селения они для новгородских воинов, конечно, на один зубок. Однако посреди леса вполне могут доставить массу неприятностей, забрасывая их своими стрелами с костяными наконечниками. Комариные укусы? Да, скорее всего. Но если таких комаров, а то и оводов соберется достаточно много, то новгородцам не очень захочется платить своей кровью за новых холопов. По крайней мере, если перед ними встанет именно такой выбор. А против них, по словам паренька, могло встать до пяти десятков черемисов, из которых подавляющее большинство было охотниками. Проблема была в том, что ушкуйники ушли совсем небольшим притоком, который вел в мерянское селение. Этим и объяснялась злость допрашиваемого мальчишки, которая иногда проскальзывала в его словах. Он заметил этот факт в последний момент, как раз перед приходом ветлужцев и понимал, что предупредить вооружившихся соседей, наверняка ушедших к началу первого волока, уже не успеет. Точнее, те не успеют вернуться, чтобы догнать новгородцев – только на то, чтобы придти обратно в это селение, им понадобится целый день.
А ушкуйники тем временем уходили все выше по течению безымянного притока Вола. Почти с самых своих низовьев он не отличался полноводностью, и купцам, скорее всего, придется тащить свои суда на веревках, идя по берегу. Однако в людях у них недостатка не было и к вечеру они уже должны будут достигнуть мерян. Там ночь отдыха, а к концу следующего дня новгородцы станут стоянкой около столь желанной Унжи. В отличие от местных жителей, у сводного отряда ветлужцев и черемисов времени было полно - конец короткого осеннего дня и долгая ночь, наполненная непроглядной темнотой и холодным дождем.
- Ну что же, - подвел итог общих размышлений Гондыр. – Пусть малец бежит во всю прыть за своими соседями, а мы утром попробуем задержать новгородцев на волоке, ожидая прихода подмоги. Похоже, что наша крохотная месть превращается во что-то другое… Чую, что мы добровольно суем голову в пасть медведю.

***

Несильный толчок вывел ушкуй из равновесия и тот опасно накренился на борт, вызвав целый шквал бранных слов, источаемых кем-то из новгородских ратников:
- Ты, собака облезлая, куда правишь!? А ну-ка, бери четверку своих дохлых кляч под уздцы и выводи их на торную дорогу!
Слова явно подкреплялись жестами, потому что сразу же послышался топот ног и негромкая ругань, явно адресованная испугавшимся чего-то лошадям. Однако ратнику показалось, что непонятные бранные слова были направлены против него и ворчание мерянина было прервано звуком банальной зуботычины. После этого вокруг воцарилось молчание, а ушкуй вернулся в прежнее положение и стал мерно покачиваться на кочках, влекомый на повозке по узкой лесной дороге. Однако сон был прерван и Захарий сладостно потянулся, разгоняя его остатки. Настроение было прекрасное, и пока ничто не предвещало каких либо проблем. Даже солнце начало проглядывать сквозь пелену туч, окончательно рассеяв тяжелые предчувствия, тяжким бременем лежащие на сердце последние дни. Первые ночные заморозки, сковавшие землю, позволяли лошадям легко тащить массивные повозки вместе с взгроможденными на них ушкуями, несмотря на то, что дорога оставляла желать лучшего. Однако процессию впереди возглавляла целая толпа бездельников, пригнанная из черемисского и мерянского селищ, так что за расчистку волока от молодой поросли березок и настил мостков над небольшими ручьями можно было не беспокоиться. Новгородский купец зевнул и плотнее закутался в овчинный полушубок, удобнее устраиваясь среди мягкой рухляди, набросанной на носу судна. Несмотря на то, что дремота куда-то ушла, бессонная ночь давала о себе знать давящей усталостью, так что можно было немного поваляться и подождать, когда морозный воздух окончательно прочистит застоявшиеся мысли. А как же иначе? Его трудов к успешному переходу было приложено немало, и теперь он мог позволить себе роскошь отдохнуть на волоке, а с мелкими проблемами и Федька с Кузьмой справятся.
Успокоив себя такими мыслями, Захарий заложил руки за голову и принялся вспоминать вчерашний день, наполненный нервозностью и суетой. Ему почему-то показалось, что он упустил что-то важное, но сосредоточиться на этом ему не дал разговор двух ратников, которые только что сменились в дозоре и теперь чесали языками, сопровождая медленно ползущий по дороге ушкуй. Свое начальство и вчерашнюю погоду они костерили, вышагивая рядом с местом отдыха купца. Захарий вначале хотел на них цыкнуть, но, уловив, что речь перешла на недавние события, решил прислушаться к беседе не подозревающих о его присутствии новгородцев.
- Ты цето, Ждан? - возмутился густой цокающий голос, принадлежащий кому-то из ратников Якуна. – Какое уж там зажитье у нищих церемисов? Брехня это! Какой шильник тебе это наплел? И почему именно из-за нас мы ныне тащимся по этим неудобьям?
- Сестрич на ухо нашептал, - по тянущемуся напевному говору Захарий тут же признал одного из людей Кузьмы. – А он брехать не будет, ты же знаешь… Егда купцы наши узрели, что Якун твой натворил и стали на него криком кричать, то Бажен как раз за их спинами стоял. Он все до словечка слышал…
- Злые наветы это! Пол три куны на каждого, да шесть сотен беличьих шкурок навара на всех, а ты заладил – барыш, барыш! Одна морока с таким зажитьем, прав был твой Кузьма! Не надо было соваться в эту весь, да разве Якуна уговоришь? Вот пришлют церемисы взметную грамотку в Новгород, и попадет нам всем от посадника!
- Тю! Да не попадет, разве пожурят чуть! Да и сомневаюсь, еже их кугуз грамоте хоть немного разумеет… - смешливый голос Ждана развеял все сомнения собеседника, но тут же отпустил в его сторону ехидное замечание. – Зато какой полон ведете! Местная водица как раз сгодится, дабы густую кровушку вашего Славенского конца чуток разбавить… Может и буесть ваша тогда поутихнет, а то уже совсем распоясались!.. Того и гляди, ваш Якун на каждого встречного зверем кидаться будет!
- Полон… - даже по интонациям можно было понять, что говорившего перекосило от воспоминаний. – Больше злобу на селении вымещали, чем холопов себе набирали… Ждан, замолви за меня словечко перед Кузьмой, а?
- Словечко… Был бы ты с Людина конца, так никто слова поперек не сказал бы. У нас же все почти с одной улицы…
- Да какая разница, что ты кривич, а я словен? Давно уже такое деление быльем поросло! Мы новгородцы и весь сказ! Ну, замолвишь? А я еще пятерых с собой приведу… Отвернулась удача от Якуна, вот те крест! А Федька бахвалился, что товар ветлужский он может в два раза дороже готландцам отдать, а по весне так и вовсе немалую прибыль получить. Сюда, мол, токмо надо сброд всякий привезти, за который переяславцы обещались чугунки свои по дешевке отдать. Как мыслишь, не лжа это?
- Сам же крест целовал, дабы на торгу слова их выкрикивать про то, что созывают они поселенцев. - Удивился Ждан. - Или запамятовал?
- Раз целовал, то и выкрикну, не убудет меня. Токмо для чего им этот сброд, а?
- Холопы им нужны для работных дел, вот и весь сказ. А сил пока нет, дабы церемисов к рукам прибрать. Ты лучше вот в чем признайся… Не удача наша тебя манит, а ветлужцы пугают, которые по вашим следам идут, так?
За бортом ушкуя воцарилось недолгое молчание, закончившееся категоричным ответом:
- Нет, не пугают. Что этих неумех бояться? Но рисковать своей шкурой, дабы ублажать Якуна, я больше не намерен. Пусть сам за свои деяния отвечает. Хватило мне, до сих пор руку ломит и сукровица сочится. Лишь бы Кузьма или Захарий добро дали, а самого Якуна мы уже предупредили. Сверкнул глазами, но меч из ножен не потащил и отпустил с миром, потому как налегке идет и ни шиша нам заплатить не может. А пустыми обещаниями у него наши семьи кормить не получится.
- Добре, Осип, - наконец назвал собеседника по имени Ждан. – До того времени, как начнем грузить товар из волочуг обратно в ушкуи, я постараюсь с Кузьмой потолковать…
Неожиданно продвижение по волоку замедлилось, и впереди раздалась громкая ругань, сопровождаемая резкими командами. Беседующие ратники чертыхнулись и побежали вперед, причем один из них потянул из-за плеча лук. Тут же вскочивший над бортом ушкуя Захарий увидел лишь их спины, которые тут же скрылись за близлежащим поворотом. Перебросив себя за борт, купец оттолкнул замешкавшегося мерянина и проскользнул следом за ними, не обращая внимания на толчею других новгородцев, пытающихся найти источник опасности вокруг торгового каравана. Через минуту он уже был в начале колонны и удручающе рассматривал свежие завалы из срубленных деревьев, наваленные на тропу крест накрест. Однако представшая перед ним картина огорчала не этим. В конце концов, людей было достаточно, чтобы разгрести и более массивные нагромождения. Проблема была в небольшом костерке, разложенном на полянке рядом с проходящей мимо нее дорогой, около которого пристроился знакомый вотяк на пару с черемисом, по очереди хлебающие из котелка какое-то аппетитное варево. Сами по себе они не представляли опасности, даже их мечи и кольчужные рукавицы лежали немного в стороне, небрежно брошенные под ореховым кустом. Однако подбежавший Кузьма сначала молча кивнул вдоль тропы, где за деревьями поблескивали полукруглые шлемы ветлужцев, а потом назад, где в окружении своих людей молча бесился Якун, вышагивая рядом с окруженной новгородцами толпой пленников.
- Дозор проспал? - негромко поинтересовался Захарий у своего товарища.
- Тут поворот крутой и они слегка припозднились доложить. Я их сразу после этого в обход послал, дабы проверить, что в лесу творится. - Кузьма покрутил в воздухе рукой и махнул ей в сторону ветлужцев. – Да и не делают эти ничего: тебя ждут, варевом своим потчуют. Сшибем или потолкуешь с ними вначале?
Захарий тяжело вздохнул, приказал всем отойти от костра и присоединился к поглощающим вкусно пахнущую снедь ратникам, молча достав ложку из-за голенища сапога. Котелок был подвинут в его сторону, и скоро показал свое дно, выдав дробный стук дерева по металлу.
- Богато живете! – крякнул Захарий, облизывая свой инструмент и убирая его на прежнее место. – Где пряностями разжились, Гондыр?
- Заходили к нам надысь некие разбойные людишки, - испытующе глянул ему в глаза тот. – Вот их добро и поделили…
- Угу… - кивнул купец, вытирая рукой усы и оглаживая бороду. - Надеюсь, моих воев ты к таким не причисляешь, а?
- А кто мерян тронул? Зачем их топтыгина пристрелили, а остальным людишкам обиду чинить стали?
- С каких это пор я перед тобой за мерян обязан отчитываться? Да и за ту обиду я им серебром плачу. Торопился я слишком, а их медлительность не по мне.
- Серебришком тем ты лишь позвенел у них над ухом, а сколь там было и заплатишь ли… - Гондыр прервался и усмехнулся. – Не по тебе, значит. А то, что пособником в делах мерзких стал… это по тебе?
- Не моя это затея… - стал закипать купец, которому уже надоел весь этот разговор.
- То есть баб черемисских ты по их просьбе на свой ушкуй посадил? – остался невозмутимым Гондыр. – Дабы они своих полоненных мужей сопровождали? Ладно, тогда тебя никто не держит: езжайте с Кузьмой на своих телегах дальше. А черемисов я собой заберу, они наверняка не против будут обратно вернуться… Как говорится, погуляли и будя! Ох, гляди, ты у них даже топоры не отобрал. Или это подарок за работные дела по расчистке волока?
- Зашибем ведь… - с нешуточной угрозой прошипел Захарий. – Я даже высморкаться не успею, как мои вои два твоих десятка раскатают по бревнышку… Этого не боишься?
- Раскатаешь… И зашибешь. Меня. Этому верю, хоть я и не изгородь, чтобы со мной так поступать, – задумчиво кивнул Гондыр. – Но ты знаешь… Послушай меня чуток прежде чем угрожать дальше. У моих воев с недавних пор появился неплохой наставник. Помимо того, что он научил нас с такими как ты справными воями сражаться, мы от него получили еще несколько заветов как себя с вами вести. «Не верь, не бойся, не проси» – как раз одна из его присказок. Тебе я не верю, не боюсь и не прошу ничего. Если есть желание, то проходи мимо вместе с Кузьмой - не тронем. Да ты не кипятись, дослушай… Во-вторых, он научил нас… считать. Хочешь, научу этому тебя? Опять злишься? Зря… Смотри сам, вас около восьми десятков, из которых один охраняет полоняников, дабы они свои топоры на ваши головы не опустили… Уже разоружили и даже вязать начали? Добре, хвалю. А у меня всего два десятка и еще… Шулец! Иди сюда! Это староста мерянский, коего вы вечор за бороду таскали, заставляя торопиться. Сколь охотников ты с собой привел?
- Три с половиной десятка! – чинно подошедший староста присел на поваленное дерево и добавил специально для новгородского купца, глядя на него исподлобья. – Белку в глаз бьют, все тропочки в округе знают…
- Вот-вот, - добавил Гондыр, разводя руками. – А калеными стрелами мы с ними поделились. Да ты не сомневайся, клич по селищам он заранее бросил. Староста потому и медлил с волоком, что знал про разорение черемисов. А вдруг и ему вы то же самое устроите?
- Мыслишь, убогие охотнички меня остановят?! – прорычал Захарий, начиная вставать. – Одного своего я разменяю на десяток ваших!
- Ты подожди, сызнова не горячись, Захарий Матвеич, - успокаивающе похлопал его по колену Гондыр. – Я тебе не враг и не хочу быть им… присядь! Ага… Я еще не закончил считать. Как закончу, так и начнешь решать, как со мной поступить. Кстати, сдерживать свой пыл наставник меня тоже учил. И еще он толковал, что негоже делать врагом своего будущего товарища. Так вот, мы еще не посчитали местных черемисов, кои подошли совсем недавно… А тебе что мнилось – они спустят вам разорение селища? Это еще к нам добавит пять десятков людишек… Шулец, а провидчиков новгородцы уже посылали? Двоих мои люди повязали? Да так, что те и не пикнули? А кто? Коньга и Сурма? Добре, они это умеют, а уж в своих одеяниях их и при свете дня не разглядишь... Так вот, Захарий Матвеич, засаду нашу вам никак не обойти. Мы это место так выбирали, чтобы нас тут никто на кривой козе не объехал. Чаща окрест глухая, по звериным тропочкам самострелы охотничьи на кабанов выставлены… А в лоб нас не возьмешь. Не примем мы такой бой, по этим тропочкам и уйдем, а потом обратно вернемся… Не один к десяти получится, а один к двум-трем. И ради потех Якуна ты половину своих людей положишь ни за что, ни про что? Ты же купец, а не варяг пришлый! Мы? А что мы? Нам обида кровная нанесена, не обессудь… Однако не тобой, поэтому и говорю, что вполне договориться можем.
- Хоть не мой это человек, но купец новгородский и товарищ по этому походу, - выдохнул Захарий и тяжело уселся на свое место. – Не отдам я его, понеже честь моя этим будет задета. А теперь договаривайся, коли сможешь… А нет, так пять раз «отче наш» прочитаю и потом горе тому, кто встанет у меня на пути!
- Так все очень просто, - улыбнулся Гондыр. – Поединки один на один. До смерти или увечья, как придется. Других вместо себя выставлять нельзя. Вызывает по очереди каждая сторона. Право выбора оружия за вызывающим. Коли выберет он секиру, то оба будут биться лишь ею. Отказаться от поединка нельзя. Точнее, можно, но к этому есть довесок… Ежели вы отступитесь, то выдаете тех, кто зажитье учинял, головой. Мы отступимся – пропускаем вас невозбранно. Лишь одно условие с нашей стороны - полоненных черемисов отпускаете на все четыре стороны. На этом ветлужцы будут стоять до последнего… До последнего воя.
- И в чем подвох? – озадачился Захарий. – Мы же перережем вас как кутят! А те же людишки Шульца откажутся от вызова – зачем на убой идти, ежели урона им от нас почти не было?
- Так уж вышло, Захарий Матвеич, что за дочерей мерян не раз сватались именно из разоренного вами поселения. И наоборот. Родичи они близкие, хоть и зовутся их племена по-разному. Так что не откажутся, да и выбор оружия через раз за ними. А насчет подвоха… Ты собираешься по весне за товаром приходить?
- Кха… - аж поперхнулся купец, поняв, что ему предлагают придержать своих людей. – Я передам твои слова в точности, а там уж, что вятшие вои решат. Придется вече собирать…
Захарий поднялся и тяжелой походкой направился к новгородцам, выстроившимся полукругом, чей строй безмолвно принял в себя коренастую фигуру купца. Лишь лязгнули обитые железом края щитов, соприкоснувшись друг с другом, и снова слитный ряд прошедших огонь и воду воинов стоял перед ветлужцами и их союзниками. Однако через несколько минут полукруг был разорван и на поляну неторопливой поступью вышел повеселевший Якун. Он потащил меч из ножен и вытянул его в направление Гондыра, одновременно сбрасывая на руку щит с плеча:
- Сначала я с тобой потешусь, лапотник: будешь ты резво бегать по поляне, теряя на ходу свои портки, а потом…
- Наши условия приняты? – перебил его удмуртский десятник, обращаясь к другим вышедшим на поляну купцам. Дождавшись от Захария утвердительного ответа, он добавил. – Наши вои не тронутся с места, так что вызывающему придется подходить напрямую и звать за собой в круг.
- Веры нам нет? – возмущенно вскинулся Кузьма.
- Кое-кому нет, - согласно кивнул в ответ Гондыр, снимая накинутый полушубок с плеч и передавая его Варашу. Тот ухмыльнулся и успел тихонько кивнуть головой:
- Все в точности, как ты предсказывал. Может, не будешь рисковать головой своей? Сородичи должны вот-вот подойти – солнце в точности на полудне.
- Нарушить данное слово? Тогда даже от своих веры не будет… Да и павших с нашей стороны будет не меньше. Потяну время, как смогу, а потом вступай в дело ты.
Вараш наклонил в знак понимания голову и отошел на край поляны к купцам, с нетерпением ожидающим первого поединка. Рядом рассредоточились другие новгородцы, шумно принимающие ставки на исход боя. Однако какой бы азарт они не испытывали, спиной к ветлужцам никто из них не повернулся. А те даже не сдвинулись с места, оставшись за сооруженной лесной засекой.
Бойцы двинулись друг к другу осторожно, не совершая лишних движений. Старый медведь, покрытый шрамами, и повзрослевший пестун, которого медведица отпустила на вольные хлеба, и он сразу же решил попробовать свои силы на матером сопернике. Клинки смотрели в землю, а щиты были слегка опущены – расслабленность еще не сменилась горячей взрывной волной отточенных движений. Удмурт сближаться не стал и остановился, не доходя до противника десять шагов: на его стороне была лишь молодость и жажда жизни, а противостояли опыт, ненависть и своя бессонная ночь, подточившая его реакции. Якун же, не сбавляя тяжелую поступь, сократил дистанцию и обрушил меч на шлем Гондыра. Тот подставил под удар голомень, но новгородец тут же пробил с левой руки окованным венцом щита ему в голову, раскрутив тот по горизонтальной дуге. Железный край просвистел по касательной в паре сантиметров от лица ветлужца и не выбил ему зубы лишь потому, что молодой воин успел запрокинуть голову назад. Выпрямить ее он не успел: мощный удар ногой в щит опрокинул его на землю. Одобрительный посвист со стороны новгородцев заставил Якуна осклабиться и продолжить представление, не пытаясь сразу добить поднимающегося противника.
Купец, рисуясь, закружил узорчатую вязь ударов вокруг ошеломленного удмурта и некоторое время тот лишь отбивался и отступал, старательно выдерживая дистанцию. Однако через минуту Гондыр все же попытался атаковать, нанеся удар поверх щита противника и тут же переведя меч вниз, в надежде зацепить его ногу. Для этого ему пришлось провалиться вперед в глубоком выпаде, чем новгородец в полной мере воспользовался: ногу убрал, а удар своего щита направил точно в голову молодого ветлужца. С глухим звоном умбон ударился о навершие шлема и Гондыр вновь покатился по земле, выронив свой щит и пытаясь рукой зацепиться за ускользающую почву, чтобы сориентироваться в пространстве. Вскочить на ноги у него уже не получилось: Якун не стал во второй раз щадить молодого соперника и обрушил на него секущий удар сверху. Однако свободная рука помогла ветлужцу отразить неминуемую смерть, спускающуюся к нему с серого, мглистого неба. Стоя на колене, он подставил ладонь под плоскую часть своего клинка и усилием двух рук остановил меч противника, а последующим сильным толчком отбросил его на несколько шагов назад. Новгородец только хмыкнул и вновь обрушил удар за ударом на своего ненавистного врага, пытаясь воспользоваться отсутствием у того щита.
Удмурту оставалось лишь надеяться на свою прыть: он перемещался по поляне как загнанный олень, пытаясь ускользнуть от преследующего его кончика меча. Пот тек с него градом и заливал глаза, мешая как следует разглядеть противника. Якуну оставалось лишь добить загнанную дичь, и он торопился это сделать, хотя и сам порядком устал гоняться за молодым соперником. Понимая, что деваться ему некуда, Гондыр решил рискнуть и на одном из сильных замахов купца резко сократил дистанцию и поднырнул под его правую руку. Новгородец не успел ни ударить щитом, ни опустить клинок на скользнувшего ему за спину ветлужцу. Однако и у того не хватило пространства, чтобы полоснуть Якуна мечом. Он лишь успел обхватить купца за пояс и резким броском через бедро повалить его на землю. Последовавший по инерции удар ногой пришелся по левой руке новгородца и ситуация выровнялась: оба противника остались без щитов. Однако купец уже был на ногах и красочно перебросил меч из одной руки в другую: клинок сделал оборот вокруг себя и лег точно в его медвежью ладонь. Довольный произведенным эффектом, Якун опять оскалился, показывая, что прошедший эпизод был лишь досадной случайностью. Однако ветлужец тут же попытался разубедить в этом окружающих: он бросился вперед и успел ударом сдвинуть меч новгородца в сторону, проворачиваясь к купцу левым плечом. Противники оказались в полуобороте друг к другу и Гондыр левым локтем, не глядя, махнул назад, тут же разрывая дистанцию. Получив окольчуженным локтем по скуле и обливаясь кровью из рассеченной щеки, новгородец взревел и бросился вперед, выкладываясь уже по полной. Обманный удар, красочный финт, и Якун заплетает меч Гондыра, прижимая тот в сторону земли, потом бьет сапогом ему по голени и тут же мгновенно разгибается, вырывая клинок из стальных объятий и посылая его в голову ветлужца. Кажется, что удмурту уже ничего не может помочь. Время для зрителей замирает, и они наблюдают, как клинок медленно сокращает дистанцию, направленный боковым ударом точно в горло. Однако молодой воин прогибается назад подобно восточной танцовщице, и лезвие проносится у него над лицом, сбивая напором воздуха капельки пота с его бровей. Снова удар с правой руки купца, но новгородский меч натыкается на острое лезвие ветлужского: клинки уже никто не жалеет, речь идет о жизни или смерти прямо сейчас, в эти секунды. Гондыр опять проворачивается, повторяя уже один раз использованный прием, и с размаху всаживает левый локоть в солнечное сплетение противника. И снова разрыв дистанции пока тот пытается вздохнуть и не может послать ему в спину длинное, острое лезвие. Одновременно с уходом несильная отмашка мечом, которую купец не успевает полностью блокировать, и вторая щека Якуна окрашивается неглубоким кровоточащим порезом.
Над поляной проносится общий вздох подобно резкому порыву ветра. Стоящие вокруг поединщиков зрители уже не свистят, а лишь напряженно выкрикивают, пытаясь перебить соседа, и одновременно не упустить из вида манящий танец клинков. Ставки на удмурта резко взлетают вверх. Даже Захарий с Кузьмой переглядываются и показывают исподтишка какие-то знаки, явно говорящие о шансах на победу каждого из противника. Напряжение все возрастает, но у дерущихся уже не хватает сил, и они немного расходятся и встают, тяжело переводя дыхание.
- Слышь, ты… ветлужец! – хриплый клекот вырывается из горла новгородца. – Когда я тебя убью, то твое тело оставшимся в живых придется тащить домой на своих двоих… Ты знаешь, что по притоку за вашим насадом шли мои люди?.. Они должны были нанести вам удар в спину, как только вы на нас нападете… Но получилось по другому: как только вы бросили судно, они просто зарезали твоего оставшегося рядом с ним воя, а сам насад пустили по течению… Даже успели к моему отплытию…
- Захарий, это так? – вмешался Вараш, краем глаза наблюдая, как Гондыр обходит новгородца по кругу, выравнивая дыхание. Только блеск в глазах удмурта выдавал, что слова Якуна его чем-то задели. – Насада не жалко, застрянет где-нибудь на мели, а вот то, что вы напали первые…
- Уходили его людишки куда-то, а что делали – мне не ведомо… Может, просто треплет языком Якун, дабы вывести из терпения дружка твоего, - пожал плечами предводитель новгородцев и всполошился, уловив краем глаза, как Вараш начинает сгибать лук, чтобы накинуть тетиву. – Эй! А что это ты собрался делать, черемис? Чудить будешь, так мои вои тебя мигом угомонят…
- Все по чести, не беспокойся, Захарий! - во весь голос произнес Вараш, растягивая губы в какой-то неестественной улыбке. – Бой вот-вот закончится, а значит вызов за нами! Не прибьет его Гондыр, так я с десяти шагов стреляться буду с твоим товарищем! И так будет до тех пор, пока кто-то из наших людей жив!
- Ополоумел вконец?! Биться, так на мечах или топорах! Хоть сулицу возьми, да на ней свое умение показывай! А то выдумал - стрелой! С десяти шагов! И почему вновь с Якуном? Он уже ведет свой поединок!
- Я что-то нарушил, Захарий? Сказано было, что любое оружие по выбору, а про то, что нельзя вновь вызвать того же воя, ничего сказано не было!.. Или ты мыслишь, что мы сюда поединки для вашего развлечения пришли устраивать?! – Голос черемиса был слышен по всей поляне, а прорезавшийся при волнении акцент лишь добавил эмоций в его слова. – Или вы все отказываетесь от своего слова?!
- Ты что, Захарий!!! – озверевший Якун обернулся в сторону оторопевших от такого расклада купцов. – На растерзание им меня отдашь?!
- Хм… - предводитель ушкуйников сгреб своей кистью бороду и стал оглядываться в поисках любого новгородца, готового что-то возразить на слова черемиса. Но каждый из стоявших на поляне коротко мотал головой в стороны: чаша весов склонялась явно не в пользу вышедшего на поединок купца. Мгновение помедлив, Захарий коротко кивнул. – Нет, слово наше крепкое.
Яростно взревев, Якун стремглав бросился на Гондыра и обрушил на него целый шквал ударов, заставляя того полностью уйти в защиту. Его засечный удар сверху чередовался с подплужным, идущим от ноги, а у противника прием на голомень сменялся уходом в сторону. Блестящие полоски стали в руках поединщиков были видны лишь в моменты своего соприкосновения, но новгородец ощутимо теснил ветлужца к краю поляны. Развязка была близка, и она наступила почти мгновенно. Наступив ногой на трухлявое дерево, Гондыр на миг замешкался и не успел ускользнуть от размашистого удара разъяренного купца. Подставив под несущийся меч плоскую сторону клинка, он услышал лишь жалобный звон разлетевшегося вдребезги меча. Ветлужец даже не успел послать проклятие неведомому кузнецу за перекаленное железо, как кулак купца, врезавшийся ему в лоб, заставил его сознание померкнуть и опрокинул безвольное тело на стоящее сзади дерево. А сам Якун, приставив острие клинка к яремной жиле, бьющейся на обнаженном горле, обернулся к черемису, который в это время до белизны пальцев вцепился в свой изготовленный лук:
- Ну, как, черемис, жить ему или подохнуть прямо сей миг? – купец шумно перевел дыхание, высморкался и продолжил. – А может, подождешь с вызовом, пока я со своими людьми отбегу на три десятка поприщ? Как тебе такой исход?
- У тебя есть час, чтобы убраться отсюда, - Вараш даже не задумался над ответом: лишь стиснул зубы, наблюдая, как меч купца начинает поворачиваться на горле Гондыра, оставляя сочащийся кровью порез на коже. – Потом начнется травля.
- Тогда разбирай засеку и тащи мой ушкуй до самой Унжи, - вновь повеселевший новгородец издевательски посмотрел на побелевшего черемиса.
- Нет, - ответ дался с трудом, но Вараш повторил. – И не мысли даже об этом. Разбирать долго, а за это время все может измениться… Тем же родичам моим может придтись не по нраву принятое мной решение. Уходи в ту сторону, откуда пришел. Хочешь, так с ушкуем, а не будет у тебя желания тащиться сонной кобылой, так насад наш в низовьях подберешь… Ежели мы раньше не успеем тебя настигнуть, конечно. Захарий свидетелем будет тому, что мы выждем положенный срок. Но все это при том условии, что никто из вас не причинит вреда моему соратнику. Даю слово.
- Эк, как сказанул… - подивился Якун, убирая меч от лежащего без сознания ветлужца. – А я глаз на прощанье хотел ему проткнуть. Ну, да ладно, прощевайте… Все за мной! И припасы не забудьте! Эх, Захарий, Захарий…
Около десятка новгородцев медленно отделилось от стоящих в круге соратников и последовали вслед за Якуном, медленно вырастая в числе, пока тот пробирался мимо ушкуев. Однако несколько человек, явно принадлежащих к той же дружине, тоскливо оглянулись на ушедших, но остались на месте.
- Хм… Захарий Матвеич, - к купцу сквозь толпу новгородцев протискивался Ждан, голос которого тот слышал из ушкуя. – Тут такое дело… Несколько людишек от Якуна к тебе хотели бы переметнуться. Мне все недосуг было с тобой или Кузьмой потолковать, а ныне…
- Гнать не буду, - коротко оборвал его Захарий, оглянувшись на пожавшего плечами Вараша, и пояснил. – Но лишь до Новгорода. Чести нет в том, чтобы бросить своего купца, хоть и наслышан я, что выразили они ему свое неверие. Иди, Ждан… так им и передай.

***

Спустя час от пресловутой поляны отходили два обоза. Первый, груженый ушкуями, медленно пополз вдоль освобожденного волока. Новгородцы шли хмуро, чувствуя, что являются проигравшей стороной, хотя и не понимали точно - в чем состоит проигрыш? В бегстве Якуна? Так он сам выбрал свою долю, да и не жалко его – уж слишком много неприятностей доставил он остальным за время короткого похода. В уменьшении их ратной силы? Так дремучая чаща больше не таит в себе опасности… Получив заранее плату за перевоз и возмещение за чинимые обиды, меряне согласились сопроводить новгородцев до самой Унжи и помочь с расчисткой волока. Да и не столь уменьшилась ушкуйная ратная сила, чтобы опасаться чего-либо на многотрудном пути. Однако воины постоянно озирались по сторонам с напряженными лицами, до конца не веря, что все закончилось и темный еловый лес скоро выпустит их из своих объятий. Да и сам Захарий веселым не был, хотя и не лежал теперь на его душе камень в виде необузданного, своенравного Якуна. Легче стало, но и только. А на освободившемся от него месте поселилось сожаление… Сожаление, что он сам уже не так молод и не может с такой бесшабашной решительностью сунуть в жернова судьбы свою жизнь, как это сделали на его глазах два молодых ратника. Удмурт и черемис… Или просто ветлужцы? А, леший их разберет!
Провожая глазами уходящий в другую сторону поток освобожденных пленников, сопровождаемый их вооруженными соседями, Захарий еще раз задумался. Подмога к ветлужцам в лице местных черемисов пришла лишь через полчаса после того, как ушел Якун со своей дружиной, и искренно недоумевала, почему уже можно возвращаться домой и где враги? По крайней мере, именно так купец понимал оживленный разговор с бурной жестикуляцией, который вел с ними Вараш. Захарий тогда напрямую спросил: неужели у ветлужцев на засеке почти никого не было? Лишь два десятка их самих и несколько пришлых мерян? Гондыр, еще с трудом держащийся на ногах, перевернул мокрую тряпицу на своей голове и ответил довольно уклончиво:
- Эх, Захарий… Так сила в правде! - судя по раздавшемуся дружному смеху ветлужцев, удмурт явно повторял чью-то известную присказку. А кто-то из его людей тихо добавил. – А наглость – второе счастье…
- Так-то оно так… - мысленно произнес про себя купец, сворачивая на торную тропу вслед за своим воинством. – Но правда у каждого своя. А чтобы она стала силой… нужно за нее не бояться сунуть голову в пасть медведю. Или встать на пути бешено летящей в атаку латной конницы… А потом еще и выжить после этого.

слань - настил из досок на шпангоутах (второе дно)
артель - добровольное объединение людей для совместной работы или иной коллективной деятельности, часто с участием в общих доходах и общей ответственностью на основе круговой поруки. Артели известны с древности, в документах (духовных и договорных грамотах князей) XIV века названы охотничьи, рыболовные, «сокольничьи» артели.
острог - постоянный или временный населенный укрепленный пункт, обнесённый оградой из заострённых сверху брёвен (кольев) высотой 4 − 6 метров. Изначально острогом называлась сама ограда из кольев.
шеломань - холм
корабь - делается из гибких прутьев (скорее всего ивовых) и обшивается корой, а затем и кожами. Напоминает пироги индейцев и каяки эскимосов, чрезвычайно легкий, удобный при переноске через бесчисленные «волоки» и пороги, быстрый на ходу, но малоостойчивый, маловместительный, непрочный и почти непригодный для плавания в открытом море.
Унжа – левый приток Волги, впадающий в нее между Костромой и Нижнем Новгородом.
молевой сплав - обычно проводится в период весеннего паводка, лесоматериалы транспортируют не связанными между собой.
Кугу Юмо - верховный бог мари (черемис), Кава Юмо – бог, связанный с небом и судьбой, Вуд Ава – «матерь воды», Илыш Шочын Ава – «матерь жизни» и др.
Кужень – Куж – ель (фин.-угорск.)
река Вол создавала прямое и кратчайшее соединение Унжи с Ветлугой. Здесь проходил знаменитый «шестидесятый волок» – прямая, кратчайшая дорога между Макарьевским-Унжеским монастырем и его владениями на Ветлуге в XVII веке
тать шатучий - разбойник
сторожиться - остерегаться
есть разные варианты настоящего имени медведя – бер, орктос, аркуда
ядь – еда, пища
провидчик –разведчик (ст.-слав.)
руда - кровь
заяти - взять, захватить
таль - заложник
имати - брать, занимать, захватывать
поелику - поскольку, так как, потому что.
назола - досада, огорчение, тоска, грусть
провидчик –разведчик (ст.-слав.)
Среди удмуртов было распространено мнение, что душа во время сна или после смерти принимает образ бабочки.
рамень - тип елового леса на суглинистых, хорошо дренированных почвах. Благодаря высокому плодородию почв на месте рамени часто размещаются с.-х. угодья, которые оказываются окружёнными участками лесов, т. е. в «раме» елового леса. Отсюда и название.
зажитье - военный грабеж
шильник - подозрительный человек, мошенник, вообще всякий сброд. Первоначально название ремесленной специальности.
сестрич - племянник, сын сестры
пол три куны – две с половиной куны
взметная грамота - грамота, объявляющая о разрыве мирных отношений. Привозивший взметную грамоту гонец или посланник вскидывал (взметывал, отсюда и название) грамоту на глазах у князя и его свиты. Входит в употребление в междукняжеских и международных отношениях гораздо позднее описываемых времен, но автор позволил себе такую вольность.
буесть - отвага, горячность; дерзость, необузданность; буйство
понеже – потому что

вот, добавил одну переработанную и одну новую главу. тапки в студию.

Глава 14

Бросив остатки обглоданных костей в костер, Свара благодарно посмотрел на охотившегося днем Пычея и сыто рыгнул, потянувшись вытереть сальные руки о волосы. Ну, не о верхнюю же одежду их вытирать? Потом не отстираешь… Протянутый же Тимкой рушник вызвал у него досаду: мало того, что испортил кусок холстины, так еще умудряется его везде таскать за собой в заплечном мешке, будто больше носить там нечего. Один доспех весит в пятую часть этого недоросля, а еще припасы... Однако тряпку взял и даже благодарно кивнул: когда еще в мыльню попадешь, а волос на каждую трапезу не напасешься.
Бросив взгляд на остальную ребятню, Свара поморщился, подумав, что дети есть дети и ничем этот факт не исправишь. Нашли чем заняться – деревянное ружье выстругивать! Может быть, глава воинской школы и испытывал бы пиетет к «священному» оружию удмуртов, но Иван в свое время досконально объяснил ему, что оно из себя представляет и даже дал возможность ощупать его до самого последнего… Как там его? А, винтика! Так вот, трое пацанов во главе с Прошкой уже вовсю чернили стволы углем и углубляли в них отверстия. И дела им нет, что перепачкаются! Еще бы в деревянные куклы играли, которые Фаддей иногда мастерит окрестным детишкам!.. Чтоб еще раз взять этих олухов в поход! А, ну их… Хорошо хоть, что Мстиша в этом не участвует. Но ему, наверное, Тимка ружье показывал, а то и сам отец.
- Мыслишь, Завидка, что дома родня тебя защитит? – Свара отвлекся от созерцания детского развлечения и продолжил начатый недавно разговор, прерванный на некоторое время жареной зайчатиной. Большинство ратников уже закончили вечернюю трапезу и теперь укладывались спать вокруг соседнего костра, либо заступили в дозор. А мелюзга, хлопавшая осовелыми глазами, упорно не хотела идти на боковую, продолжая греть свои уши около главы воинской школы и молодого новгородца. Вообще, с последним все складывалось довольно странно. Во-первых, Свара никак не мог понять, почему тот вмешался в разбойные дела своих земляков, фактически спасая весь от разгрома? Этих недорослей стало жалко, как он сам вещает? Что-то сомнительно, хотя к этим воякам вполне можно проникнуться сочувствием. Им бы еще бы титьку у мамки сосать, а они доспехи на себя напялили и по холодному лесу шастают… И все-таки, как можно успеть за неполный день общения с ними так сблизиться, чтобы положить на кон свою судьбу, а то и жизнь? А, может, он тайный подсыл от других купеческих сил Новгорода? Мало ли какие дела на Ветлуге у его отца? Хотя, вряд ли... Слишком уж все сложно обернулось, да и чересчур молод он для таких дел… Шестнадцать или семнадцать годков ему?
Тем временем новгородец немного помялся, обдумывая слова Свары, но затем решительно выдал, не обращая внимания на усмешку своего собеседника:
- Наш род не самый захудалый в Великом Граде, а отец мой золотой пояс носит! Кто нас посмеет тронуть? Мигом Якуна в бараний рог скрутим! – после такой выспренной речи, которой вторил костер, разбрызгивающий веселые искры в стороны рассевшихся вокруг него людей, Завидка немного обмяк и признался. – Хоть и неважно в последнее время у нас с гостьбой , но силой бранной мы еще не оскудели.
- Любая сила напрямую черпается от доходов торговых, - несогласно мотнул головой Свара, припоминая что в молодые годы тоже не испытывал сомнений в своем великом будущем. – Да и что ты купцу предъявишь? Стрелу, неведомо откуда прилетевшую? Нож от татей залетных, коих он где-то тайком наймет и на тебе натравит? Так Якун в ответ тебе гирьку припомнит и видоков к этому несколько десятков призовет. И будет в своем праве! И на чью сторону посадник княжеский встанет, как думаешь?
- Так я же вас и спасал! – запальчиво выкрикнул Завид, возражая уже лишь из-за противоречивых чувств, раздирающих его юную душу. – А ты мне доказываешь, что я не прав!
- Прав, не прав… Какая разница посаднику, коли это новгородских дел напрямую не касается? Выгоды у него с вашего раздора никакой, так что совать свою голову между жерновами ваших родов ему вовсе не резон. Лишь бы замятня между концами и улицами не учинилась, а до иного ему и дела нет.
- Это почему? Если рассудит по правде, то его чести это лишь на пользу!
- Ох, Завидка, путаешь ты справедливость и эту самую Русскую правду, сиречь покон Ярослава и детей его! – задумался Свара, припоминая все разговоры, которые в его присутствии вели воевода и полусотник. - По этой правде любую обиду, учиненную нам, можно вовсе за пустое место считать. Отчего так? Понеже мы для вас не наемные варяги и даже не колбяги , кои в сии бумаги записаны, а просто чужаки, которые живут по иному покону! А ты причинил обиду новгородскому вятшему боярину! Вдумайся! И очнувшись, он тебе не прикончил лишь из-за отца твоего и остальных ваших родичей, которые за такое лишение жизни с рода Якуна кровью могут спросить, несмотря на все писаные князьями грамотки! Понял? Так что прими не самый глупый совет: пусть батюшка твой обиженному купцу такую виру заплатит, дабы он про свою месть забыл бы во веки веков!
- Этот не забудет… - молодой новгородец удрученно покачал головой. – Он хоть со Славенского конца, но род свой ведет от свеев . У него и имя от тех же корней: Акун или Хакон, высоко рожденный. А они зело памятливые на такие дела…
- А почему один из концов Новгорода Славенским зовется? – вмешался Тимка, сонливость которого после возобновления разговора сдуло в один миг. – Ведь и на других концах славяне живут?
- Что за славяне? – искренне удивился Завидка, недоуменно подняв брови. – Не ведаю про таких. Или ты словен так называешь?
- Как это не ведаешь?! – стал возмущенно озираться по сторонам Тимка, не встречая поддержки. – А кривичи? А поляне в Киеве? А древляне, дреговичи? А уличи и вятичи? Это что, по-твоему, не славяне? У них другой язык?
- Не понимаю, о чем ты речь свою ведешь... - Поморщился Завид, больше обеспокоенный подтверждением со стороны старшего из присутствующих ветлужцев, что нажил себе долгосрочные проблемы из-за своего вспыльчивого характера. – Это все разные племена, хоть многие из них от одного корня идут. Но не все! А словенский язык… - новгородец покосился на Свару и на встрепенувшихся мальчишек. – Если есть желание и в сон не клонит, то могу и рассказать, от кого он идет, а заодно и про становление города нашего.
Бурная радость молодого поколения и снисходительные кивки двух старших воев заставили Завида немного приосаниться, дабы хоть немного соответствовать образу степенного мужа:
- Кхм… рассказывать буду, как батюшка заповедовал… вот. После потопа трое сыновей Ноя – Сим, Xaм и Афeт разделили всю землю. Симу достались страны на восходе, Хаму – на полудне, а Афет принял запад и полунощные страны. Но был в то время един народ и един язык. Однако умножились люди на земле и замыслили они создать столп до неба рядом с городом Вавилоном. Строили его сорок лет, и никак завершить не могли. Посмотрел Господь Бог на сии деяния, рассердился и смешал народы и языки, разделив на семь десятков и еще два, а потом рассеял их по всей земле. От сыновей Афета пошли норики, иже суть словене и разошелся язык их по разным племенам. Ежели Русь брать, то по полянам, что сели по Днепру, по древлянам, кои осели рядом в лесах, а также между дреговичами, что расположились между Припятью и Двиной. А еще по полочанам, что прозвались по имени Полоты, притока Двины, и по северянам, кои живут по Десне, Семи и Суле. Все эти люди словенского языка, но не суть словене. Кроме них в Афетовой части осели русь, чюдь и всякие другие: меря, мурома, весь, мордва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, югра, литва… А к Варяжскому морю прибилась та же чюдь, ляхи и прусы. Все эти земли на восходе доходят до пределов Симовых, до тех же булгар. А еще в Афетово колено входят: варяги, свеи, урмане, готы… Еще англяне, что по сути своей даны, а также галичане, римляне, немцы, фряги… Все последние селятся на западе, а на полудне соединяются с племенем Хамовом.
- Кха… - прокашлялся Свара, который уже увидел выгоду от такого разговора. От того, как преподнесет молодой воин всем известную историю, можно было сразу понять, что за мысли обуревают его самого и весь его род. Надо было лишь подтолкнуть Завидку к той части истории, которая касалась его напрямую. – Как бы про сам Новгород послушать, а уж про пределы чуждых нам земель не больно и знать охота… - однако такая речь вызвала недовольство остальных слушателей, и Свара в итоге махнул рукой, оставляя рассказчику говорить, как заблагорассудится.
- Так вот, о Новгороде… - все-таки перебрался к сути тот, прислушавшись к мнению вятшего ветлужца. – Издревле там жили весь и чудь, еще в те времена, егда Волхов тек вспять …
- Неужто вспять? – послышался едкий смешок от Пычея, с другой стороны костра.
- А и вспять, - деланно обиделся Завид, явно предполагая такую реакцию на свои слова. – Ходят такие сказки среди нас. В те времена ледник таял, и вода высоко в Ладоге стояла… Так высоко, что Волхов обратно в Ильмень тек. Так вот, больше четырех сотен лет тому назад явился наш род кривичей на новгородскую землю. Часть осела около Плескова и Ладоги, а часть осталась около нынешнего Полоцка и Смоленска. Хотя, надо признать, никаких городов в те времена тут и в помине не было. Кха… Изначально шли мы от границ с Римом, а потому были не нищие, да и мастеровыми людьми были богаты. Ту же оставленную ныне крепость в низовьях Волхова именно наши зодчие перестраивали – по всем канонам римским. У местных племен ее вначале отбили, а потом уже и свою воздвигли - аж на пять саженей вверх ее каменные стены возвышались.
- Это что за крепость? – насторожился Свара, чувствуя, что общими словами беседа не ограничится. – Не та ли, вместо которой ныне Ладожский городок стоит?
- Ладогу чуть повыше на Волхове построили, да и на другом берегу. А от той крепостицы просто вода ушла, да и пожгли ее чуть позже, поэтому никто восстанавливать оную в нынешние времена не стал. А саму Ладогу строили голтандцы или свеи как раз через полста лет после постройки нашей крепости.
- Готландцы… Что они там делали? Из варяг в греки ходили? – глава воинской школы недоверчиво покачал головой, спрятав хитрую ухмылку в своих усах. - И что с ними потом стало?
- Скорее из варяг в персы… В Днепр легче через Западную Двину пройти волоком. Да и вряд ли они про водные пути в Царьград знали в те времена. Просто жили, торговали с нами понемножку. А что стало… Немного им было отмеряно на этом свете. Через десяток лет до этих мест добрались словене…
- И что?
- Вырезали всех, а сам город спалили . Уж не знаю, что они против северных людишек имели, но не жалели из них никого… Шли словене из дунайских земель вдоль всего поморья, где ныне близкие им бодричи сидят и ляхи. Тоже от границ с Римом, а погнали их оттуда то ли волохи, то ли авары… За давностью лет и не упомнишь. Люто шли, городища у полоцких кривичей сжигали, с другими племенами резались, но вырвались в те места, что по нраву им пришлись и где враги не могли их достать…
Свара покачал головой и задумался. Языком Завидка славно чешет, да и грамоте разумеет… Не поскупился купец, дабы обучить сына своего, значит любит. И, скорее всего, придет за ним лично. А уж дальше дело воеводы с человеком, носящим золотой пояс, дружбу завести. А оная нам ох как не помешала бы! А то так и придется с новгородцами резаться до скончания веков... Точнее, до нашего скорого конца. Свара немного повеселел, припомнив, что Тимка просил пристроить Завидку младшим наставником к ним в школу. Правда, та располагалась рядом с домницей, куда новгородцев совсем не хочется допускать… Однако с купцом золотой сотни сказки про товар из заморских земель не пройдет, так что в любом случае придется раскрываться… В общем, пристроить молодого воина к неоперившимся мальцам было бы не самым плохим исходом. Авось и останется с ними насовсем, раз в Новгород ему путь пока заказан. Решив про себя, как ему поступать с купеческим сыном, Свара вернулся к разговору и переспросил рассказчика о словенах. Тот лишь пожал плечами:
- В какие места? Нас они потеснили и осели на обширном пространстве между Ильменем и Ладогой. Правда, землица там худородная, но другую мы не отдали бы без большой крови. А эту вроде и не жалко. В любом случае, лучше малого лишиться, чем род свой в бесконечных войнах губить… Вот с той поры племена наши стали жить бок о бок, ссор не искали, но… бывало всякое. А через некоторое время и пути-дорожки нашлись в Днепр и Волгу. Точнее, как нашлись? Те же свеи, урмане и готландцы их натоптали. Одних словене вырезали – другие пришли. Торговцы и разбойники они по натуре своей, кому же еще неведомое познавать? Но и мы с этого свой кусок имели: словене в Ладоге, а наш род дальше на волоках. Пока вода высоко стояла, то морские суда еще могли кое-как по Волхову подниматься, а потом… Через те же пороги пройти надо? Надо. Разгрузить, погрузить все товары на речное судно? А сами эти плоскодонки не тащить же по морю вместе с собой? Можно на месте сделать, поэтому и это дело к нам в руки попало… Так и жили пока вновь не пришли свеи и даны.
- Это уже при Рюрике было? – не выдержал Тимка, которого все время толкали в бок любопытствующие друзья, сами не решающиеся прервать рассказчика.
- Нет. С прихода словен два или три поколения сменилось, а до Рюрика еще два или три десятка лет оставалось. В общем, пожгли пришлые варяги Ладогу еще раз, а немного погодя и всю землю стали к рукам прибирать, на волоках свои городища ставить. Выход к хазарам и булгарам уже был, как и в Царьград, так что восточное серебро от арабов хлынуло в свейскую Бирку, где у викингов главное торжище было. А уж глядя на звонкие монеты, и другие из них на нашу землю глаз положили, пытаясь со всех окрестных племен дань тяжкую взимать. Не только с кривичей и словен, но и с чуди, веси… даже мерю под себя стали забирать. А вот кто… Осталась лишь память про свейского конунга Эйрика Анундсона, который у нас в Гардарике всюду ходил с боевым щитом. Не только нас, но и эстов, сумь под себя подмял…
- Кхм… В наших землях в эти времена как раз хазары лютовать начали, - вмешался Свара, пользуясь перерывом в речи новгородца. – С полян, северян и вятичей стали брать по серебряной монете и беле с дыма. А слухи ходили, что вовсе и не белкой брали, а девицами непорочными…
- Так и викинги этим баловались, - согласился Завидка со степенностью умудренного мужа. – Да не просто баловались, а жили этой торговлей. Что у нас было взять? Меха да девицы… Это и забирали, а потом свозили в полуденные страны.
- И что? – возмущенно пискнул Тимка, надорвав в праведном гневе ломающийся голос. – Наши им так безропотно все отдавали?
- С каких это пор тебе новгородцы и их нынешние данники нашими стали? – Свара усмехнулся, теребя пальцами свои усы, но неожиданно заметил, как у Тимки глаза стали наливаться бешенством. Решив не прерывать содержательный разговор детскими истериками о несправедливости жизни и о делении на своих и чужих, он начал немного сглаживать беседу. - А вот многочисленные курганы находников на наши земли я и сам видел, не столь и безоблачна у них жизнь была. – Увидев недоумевающие лица мальчишек, он добавил. – Знатных викингов в курганах хоронили. Внутри каждого ставили сруб, где рядом с погибшим клали оружие, в его ногах взнузданного коня, а иной раз и любимую наложницу. И не одну.
- И у нас тоже есть такие курганы, – опять согласно кивнул Завид. – И рядом с Ладогой, и под Смоленском. Где викинги сидели на водных путях, там и хоронили их по обычаям северным. Такое сразу заметишь, понеже обряды наши изрядно отличаются. Мы ведь раньше сжигали покойника на стороне, а остатки приносили к будущему кургану в урне. Да почти все на Руси так делали, отличия лишь в мелочах были. У тех же вятичей, к примеру, до сих пор прах кладут в деревянную домовину. Правда, насыпав курган, кольцевую оградку из деревянных столбов ставят вокруг, а не валуны кладут, как у нас.
- Ты давай про Рюрика, - еще раз напомнил Тимка, которого в этот момент интересовали героические свершения предков, а не их захоронения.
- А про безропотную отдачу услышать уже не хочешь? То-то же… Легенда это, но в каждой сказке есть доля истины, вроде так? Говорят, что был у нас князь Буривой… вроде из словен, но точно не ведаю какого племени. И вел он тяжкую войну с пришлыми викингами, и победил их во множестве, овладев всей Биярмией до Кумени . Но при оной реке он был побежден, сгубив все свое воинство. А северные люди еще сильнее дань на всех возложили. И не только на окрестные племена, но и на тех своих купцов покусились, кто уже в землю нашу врос и лишь торговлей занимался, а не виками, сиречь разбойными набегами. Однако остался у старого Буривоя сын Гостомысл, которого люди у него испросили к себе для защиты. Справился тот, и изгнали всех пришлых злодеев, однако успокоения нам это не принесло. Так и продолжали они лезть в эти земли, будто медом им тут было намазано. А уж после смерти Гостомысла, когда в наших местах усобица началась… Люди говорят, что случилась она из-за голода, который в Киевской земле начался. Землица у нас самих худородная, как я уже об этом сказывал, так что…
- И никого не нашли, кто ваши раздоры мог бы успокоить? – вмешался Свара.
- Было у Гостомысла четверо сыновей, да никого к тому времени не осталось. Или болезни сгубили или молодыми в боях полегли.
- И призвали Рюрика? – в третий раз не выдержал Тимка.
- Сначала собрались старейшины от всех окрестных племен и решили для прекращения раздряги призвать князя со стороны: от тех же хазар, полян, дунайцев или варягов. Уж не знаю, было ли у нас такое слово в те времена, поскольку оно из ромейского языка идет и означает «давший клятву», но… Силу варяжскую все видели, поэтому послов к ним и отправили. Правда, некоторые говорят, что матерью у Рюрика была Умила, дочь Гостомысла, но я… Не верю я во все это, да и у бодричей те же самые легенды рассказывают. Может, оттуда эти сказки и к нам на Русь пришли вместе с Рюриком, который в тех землях как раз дела свои вел... А теперь князья киевские его в основатели рода записывают, дабы свое древо из самых глубин вывести! Какой он был славный, да как он с братьями всех нас помирил! Да не было у него никаких братьев, как монахи иной раз вещают! Никакого Синеуса и Трувора! В сагах поется: «Hrorekr ok sinn hús ok trú vári», что означает: «Рюрик со своим домом и верными воинами». Мнится мне, что наши старейшины из-за голодной смуты и того, что хазары мерю к рукам стали прибирать, просто решили выбрать того, кто этим иудеям мог противостоять. Или они еще не были тогда иудеями? Не помню… Вот и выбрали из всех ярлов самого сильного, попытались с ним сговориться о службе и оговорили кормление его дружины. По слухам, звали его Рорик Ютландский и был он славен своими делами, помимо того, что предки его правили у данов в Хедебю. Почти двадцать лет Рорик воевал за отобранный у него лен то ли во Фрисландии , то ли где-то рядом. Где это? Где-то за бодричами. Говорят, что в конце концов он добился своего, и вернул себе город Дорестад, но тот сразу смыло сильным наводнением Рейна, а сама река сменила свое русло. Все потерял! А тут наши старейшины со своим предложением… И делать особо ничего не надо, лишь смуту пресекать, да от лихих людей наши племена беречь. А какие просторы для торговых дел! И пусть, что все под себя подмял и поднялся на серебре восточном, зато и мы в покое зажили. Сколько лет до того люд наш страдания претерпевал от набегов лихих? А при Рюрике стало спокойнее. Не сразу, но стало. Сначала он на два года в Ладоге осел, а потом городище себе срубил у волховских истоков на острове. А рядом с такой силой и наш Новгород вознесся, но это гораздо позже было. Сначала там всего три поселения стояло: наше, словенское и чюди. Вот от этих селищ и пошли концы нашего города.
- Значит, не в полное владение Рюрику себя отдали? – заинтересовался Пычей таким раскладом дел.
- Нет! Упаси Боже! В дела его торговые наши вятшие люди не вмешивались, да и дань с чужих племен он сам получал. Однако серебро со своих земель мы сами собирали, а ему лишь часть оговоренную выделяли. Мнится мне, что именно из-за этого после его смерти Олег Вещий подался в Киев, дабы получить тот город в полное свое владение. Не хватало ему власти у нас… А Новгород лишь Ольга сумела примучить дань русам выплачивать. Но свободу новгородскую до сих пор князьям приходится блюсти, иначе получится, что они против слова своего предка пойдут, и его память своими делами замарают. Так что свой ряд Рюрик выполнил исправно, а какого он рода-племени – дело десятое. Да и войско у него было самое разношерстное… И из свеев, и из бодричей, и из вагров он его набирал! Но большую часть составляли урмане , сам Олег Вещий был из них. Лишь данов не было, против которых он люто сражался, дабы вернуть свои старые владения. А как вы сами мыслите, какие люди у него за два десятка лет непрерывной войны должны были собраться? Когда ни дома, ни доходов от него… Самые разные, живущие этой войной. А вот кому он мог доверять… Только клятвенникам верным, сиречь варягам. Именно их он по торговым путям и насадил. А кто бы на его месте по-другому поступил? Серебро само мошну не оттянет, за него надо побороться. На тот же Полоцк при нем киевляне зачем ходили? Те самые Аскольд и Дир? Запер им Рюрик выход в Варяжское море через Двину и Нарову, что из Чудского озера вытекает. А еще и Смоленск под свою руку взял, посадив своих воев на волоке между Капслей, притоком Двины, и Днепром. В общем, все, что на Руси тогда случилось, было лишь борьбой за торговые пути к арабскому серебру. Так я думаю…
- А мальчонка-то соображает! Не только чужие слова повторять умеет…– задумался Свара, когда вокруг потрескивающего костра установилась тишина, прерываемая шепотками переговаривающихся мальчишек. – Пусть не все в его рассказе правдой является, но кто за столько лет теперь может все доподлинно знать? Того же Рюрика взять… Может статься, что он вовсе ворвался в истощенную войной и голодом землю без всякого зова, а? Кто может все прояснить? Варяги? Ныне это обычные наемники, которые родства не помнят и приходят на Русь службу просить, как в былые годы их предки искали ее в Царьграде… Потомки его сподвижников? Эти если и помнят, то клещами у них правду не вытянешь, поскольку князья наши излишне болтливые языки мигом укорачивают. А близкого знакомства, дабы узнать истинные деяния предков наших, у меня нет… Да и зачем мне все это? Чтобы олухом не выглядеть в разговорах воеводы и полусотника? Вроде таким не выставляют… Скорее из-за того, что чуть-чуть поднялся и сразу задумался о судьбах детишек, что сидят передо мной ныне. Старею, что ли? А может тревога меня одолевает оттого, что Иван постоянно твердит, что князья наши передерутся меж собой и окажутся беззащитными перед любым врагом? Так издавна они за чубы друг друга таскают, и живем пока. Тогда что мне даст знание о становление Руси? Арабское серебро кончилось уже давно и нового не предвидится. Может, из-за этого и нелады у нас на Руси? Цели нет, врага общего? Раньше как было? Если чешутся руки и мошна пустая, то собирай задругу , объединяйся с другими ватажками и иди привечать царьградских жирных курочек. Как говорится, целовать до последнего перышка… А ради лакомой добычи из римских провинций даже с чужаками можно договориться. А кого еще щипать? У соседей кроме глиняных плошек и нет ничего… А теперь? Все поделено меж князьями, у каждого синица в руках, а журавль… Какой он должен быть, чтобы разные люди объединились ради одной цели? Золотой? Или, как говорит Иван, безумно красивый, чтобы при взгляде на него у всех захватывало дух? А? Что? – Свара очнулся от своих мыслей, как только понял, что его спрашивают во второй или третий раз. – Про что рассказать? Почему Русь так назвали? Так по имени русов… Кто они такие?
Тревожный свист оборвал разговор и заставил встрепенуться не только сидящих у костра, но и всех спящих воинов. Лагерь мгновенно стал похож на разворошенный муравейник, который ощетинился в разные стороны бойцовыми особями, чтобы найти надвигающуюся опасность. Огонь был тут же завален влажной подстилкой из листьев еловых иголок. Густой дым, сразу поваливший в разные стороны, стал едко забираться в глаза, и так ничего не видящие в ночном сумраке после яркого света. Короткими командами Свара выстроил полукруг в сторону речного берега, отослав мальчишек с самострелами за спины ратников к плотной стене таежного леса. В напряженной тишине прошла минута, другая и слабый свист, на этот раз успокаивающий, прорезал ночную тишину. Однако Свара тут же рыкнул на начавших расслабляться подчиненных:
- Не тот свист! Звук не тот! Всем стоять! – опять потянулись мгновения, но через некоторое время неровные шаги двух человек нарушили тишину стоянки. Проблеск света высветил дозорного, который тащил кого-то на своем плече, однако разглядеть лицо незнакомца пока не мог никто. Лишь тяжелое прерывистое дыхание страдающего от боли человека явно слышалось от приближающихся ратников.
- Гондыр! – вдруг охнул Свара и стремглав помчался на помощь. Все остальные на этот раз остались на месте, кроме любопытных мальчишек, высунувшихся из-за строя. Однако тех сразу приструнил Пычей, резким окриком вернув их за спины ратников. Добежав до раненого, который был без кольчуги и имел при себе лишь нож за поясом, старший из ветлужских воинов уложил его на землю и сразу же стал требовать сведений:
- Погоня есть? Где весь десяток?
- Не шуми… вроде оторвались, - вздох облегчения накрыл стоявших воинов, но Гондыр тут же продолжил. – Сам я в порядке. В темноте о бревно запнулся и ногу подвернул, так что часть пути ползти пришлось, а вот остальные… Они в пяти поприщах отсюда вверх по реке. Помощь им нужна. Свара… - тяжелое дыхание на миг прервалось, и удмуртский десятник судорожно вздохнул. - У меня двоих порезали насмерть и еще с десяток раненых. И это притом, что мы почти трое суток не спали и не жрали… Ох, как мне повезло, что на вас я наткнулся!
-Э! Так у тебе всего восемь воев…
- Еще черемисов считай и почти десяток мерян, кои к нам прибились. Так что не обознайся ненароком в темноте… Раненых бы в ближайшее поселение перенести, тут рядом.
- Сами к вам пойдем, а ты покажешь дорогу…
Гондыр попробовал подняться, но тут же охнул и упал на спину.
- Радка! – тут же обернулся назад Свара. Светлый полушубок мелькнул на фоне черного леса, и девичья фигура бросилась на колени перед упавшим удмуртом. Неприметная до этого момента, всю дорогу молча готовившая еду и штопавшая поврежденную одежду, Радка стала тут же раздавать указания и в первую очередь потребовала огня. Сняв обувку, от лыковой подошвы которой почти ничего не осталось, и размотав онучи, она задрала вверх штанину портков и стала осторожно ощупывать ногу.
- Справишься, девонька? – осторожно спросил Свара, испытывая к молодой знахарке противоречивые чувства. И тут же скривился, увидев отрицательное покачивание головы. Но когда он попытался отодвинуть ее в сторону, чтобы самому посмотреть опухшую ногу, Радка его одернула, невзирая ни на какие авторитеты:
- Ты мне поможешь! Берись тут и тут, а я тебе покажу, куда надо тянуть. У меня самой сил не хватит… Тимка, Гондыру палку в зубы! Давай!
От резкого рывка раздался щелчок, удмуртский десятник со стоном вскинулся и потерял сознание. Бросившаяся к нему Радка основательно ощупала ногу, а потом что-то достала из своего кожаного мешка. Пахнуло дегтем, и молодая знахарка стала накладывать на поврежденное место плотную повязку, после чего повернула покрытое капельками пота лицо к главе воинской школы:
- Сустав встал на место, но в ближайшее время ногу тревожить нельзя… Или тут его оставляй, или командуй рубить слеги для носилок!
Свара, открывший было рот для отповеди зарвавшейся в своих словах девчонки, неожиданно для себя тут же его захлопнул. Причем сам не понял, что послужило этому поводом: то ли воспоминания о безвольном теле Радки, которую вынесли из новгородского ушкуя, то ли угрюмый взгляд Тимки из-за ее спины. А, может быть тот факт, что с первым порученным делом она справилась – Гондыр уже очнулся и подтвердил, что боль начала спадать. В итоге, кивнув девчонке, Свара просвистел общей сбор и через некоторое время вдоль лесной речки весь отряд выдвинулся на поиски лагеря с ранеными. Лишь тусклый свет молодого месяца изредка освещал обрывистый берег, вдоль которого почти на ощупь передвигался передовой дозор и следующий за ним отряд. Почти половина из основной массы людей выглядела низкорослой и щуплой, но так же отсвечивала в слабом лунном сиянии металлическими отблесками кольчуг и шлемов. Скидок на возраст не было: раз надел кольчугу, то тяни лямку наравне со всеми. В полном облачении и почти в полной темноте. Из-за последней они пробирались достаточно долго, то и дело сверяясь с лежащим на носилках Гондыром. Однако даже для выверяющего каждый шаг отряда развязка оказалась неожиданной.
- Это что за лешие темной ночью по лесным тропкам шляются? – прервал идиллию ночного перехода резкий окрик в тот момент, когда растянувшаяся колонна прошла почти две трети пути. Свара лишь грязно выругался в сторону бегущего назад дозора, сопровождая свои высказывания командами, перестраивающими редкую цепочку растянувшегося по небольшой поляне воинства в более плотное построение. И лишь когда сомкнулся последний щит ставших полукругом навстречу опасности ветлужцев, он соизволил обратить внимание на плотный силуэт, скользнувший из-под елового полога в его сторону. Специально для того, чтобы попавшие в засаду воины не наделали глупостей, от окружающих поляну деревьев на короткий миг отделилось несколько теней, сопровождая свои движения показом растянутых на мгновение луков. Блеснувшие кое-где наконечники стрел лучше всяких угроз заставили ветлужцев сомкнуть плотнее свои ряды.
- Ах, это ты, Свара! Со своими щенками… - продолжил свою речь незнакомец, смеясь и подходя ближе.
- Что-то не признаю тебя, недобрый человек! – рявкнул в ответ переяславец, шагая ему навстречу. – Назвался бы, прежде чем народ пугать!
- Я его знаю! – из ветлужского полукруга шагнул вперед Завидка и, подождав, когда за ним сомкнулись щиты, подбежал к Сваре. – Это Осип, человек Якуна.
- Вот оно что… И что тебе от нас надобно, Осип?
- Да ничего, - опять донесся хриплый смешок от новгородца, однако подойдя ближе, он заговорил совсем негромко. – Хотел сразу вас стрелами посечь, да углядел Завидку… Так что его благодари, Свара. – Осип обернулся к молодому воину и перешел на шепот. – Батюшке твоему, Костянтину Дмитричу, поклон низкий... Если выживешь. Шел бы ты в круг сызнова, а то Якун скоро будет тут и ежели ему кто передаст, что я остановил ваше избиение из-за тебя, то… несдобровать нам всем. А так может и не заметить, дав вам путь свободный в сторону обратную…
Завид молча кивнул и вернулся в полукруг, встав с одной из его сторон на краю речного обрыва.
- Думаешь, что посечете нас теперь, Осип? – начал пробовать новгородца на прочность Свара, но тот только усмехнулся и перешел на свой обычный смешливый тон.
- А как Якун скажет, так и будет… Ты храбро бился в круге около своего селения, ветлужец, но с твоей раной не нам тебе в эту ночь противиться. А остальные для нас вовсе на один укус. У вас одна надежда выбраться живыми - вернуться назад. А чтобы мы вам поверили - оставишь себя в заложниках.
- Кха… А остальные? Удмурты и черемисы? – окольчуженной рукой Свара попытался почесать себе бороду, но волосы забились в железные колечки перчатки, и ему пришлось сильно дернуть, чтобы оторвать от лица руку.
- Смотри, оставишь себя без бороды раньше времени, - на этот раз сей забавный факт Осип прокомментировал с серьезным выражением лица. – Погодь чуть, потом будешь волосы на себе рвать… Когда мы остальных на рассвете порешим. Да ты не злись, мне ведь дела до них нет, Свара. Те ваши воины заслуживают уважения, но уж очень сильно они досадили Якуну, так что… А вот и он.
Выбравшись из густых колючих зарослей, массивное тело новгородского купца почти сразу же возложило лапу на плечо Осипа, и с ревом задало вопрос, который он так не хотел слышать:
- Почему запретил стрелять и где этот сукин сын?
- Так сам же мечтал его взять живым! - стряхнул со своего плеча руку Осип и добавил, обреченно махнув в сторону ветлужцев. – Потом с меня бы спросил за то, что наказ твой не исполнил! Вон он, с края стоит…
- Вся эта падаль пускай катится обратно, а Завидку мне лично притащишь! – гаркнул Якун и развернулся, чтобы уйти в лес, однако был остановлен возгласом Свары, который уже кипел от нарастающего возмущения, что его проигнорировали.
- Ты уверен, купец, что я тебе его отдам? – протянул глава воинской школы, не желая потерять лицо перед своими воинами.
- А что, стоя на взгорке под прицелами моих лучников, ты еще смеешь на что-то надеяться? – Якун сначала подслеповато прищурился, но как только узнал еще одного своего обидчика, в глазах его запылала неподдельная радость. Невидимая в темноте, но проявившаяся в интонациях. Однако прежде чем заговорить, он оглядел стоявших в полукруге ветлужцев. – Вот удача… А я и подумать не мог, что такое бывает… И детвору свою привел? Уже в кольчугах? Стало быть не осталось у тебя вовсе воев, Свара… А баб с тобой нет? Жалко… Ан, нет! Есть одна, молодая да пригожая! Вон, хоронится за спинами ратников. Ох, обнищал ты людьми, ветлужец! Даже девок в свою рать берешь!..
Пока купец выражал восторг по поводу своего везения, глава ветлужцев обреченно вздохнул и начал прикидывать, стоит ли ему бросаться в самоубийственную атаку на двух стоявших перед ним новгородцев. С одной стороны, на речном просторе все они будут на прицеле вражеских лучников, а с другой… может кто-то и успеет удрать? Те же мальчишки… Или лучше всем броситься вперед, на стрелы? А может отдать им Завидку? А остальных выкупить? Однако через мгновение Свара понял, что это бесполезно, потому что все их доспехи и серебро в любом случае достанутся новгородцам. Он сам, как последний дурак привлек к себе внимание и обрек своим длинным языком всех ветлужцев на гибель. Рука уже дернулась к оголовью меча, но ее движение было остановлено задорным мальчишеским голосом:
- Считай, Свара! – Тимкины слова прервали не только планируемый отчаянный бросок главы воинской школы, но и речь купца, остолбеневшего от неожиданных слов со стороны какого-то недоросля, который тем временем продолжил свою фразу. – Считай, за кем сила! Как сам нас учил!
Свара недоуменно обернулся и, увидев, что тащит в своих руках Тимка, прикрытый с одной стороны щитом Мстиши, поперхнулся и закашлялся. Однако через мгновение совладал с собой и повернулся в сторону все еще недоумевающего купца:
- А тут и считать нечего… Хочешь вовсе всех людей лишиться, Якун? Так давай, попробуй! Мы под обрыв спрыгнем и уйдем в сторону, а ты всех людей положишь!
- Да ну? – Якун искренне расхохотался и снова собрался шагнуть в сторону леса, чтобы через пару шагов скрыться за деревьями. Однако его задержал Осип, тяжело положив руку на плечо купца.
- Именно этот мальчишка побил всех твоих воев под стенами Переяславки. И именно этим… небесным громом, о котором столько разговоров потом ходило! Ты как хочешь, Якун, но после первых раскатов… в общем ты рискуешь остаться один, даже если он положит не всех из нас! У меня до сих пор рука не сгибается полностью! Ну, что?! Рискнешь нашими жизнями и попробуешь отнять у них сие дивное оружие? Убежден, что справишься с ним?! Смотри! Не Свара его держит в руках, а юный отрок, избранный неведомым нам Божьим промыслом! Или дьявольским, один черт!
Ощутимо напрягшийся купец судорожно взглянул на длинный темный предмет, черные зрачки которого глядели прямо ему в лицо, и сипло поинтересовался у своего подчиненного:
- Уверен? И что ты мне предлагаешь? Уйти? И не трогать не только этих ублюдков, но и тех недобитых церемисов, к которым они тогда придут на помощь?!
- Не гневи Бога своей удачей, Якун! Дальше уже некуда! – так же глухо ответил ему Осип. – Захарий нас будет ждать лишь до полудня, а до того места еще топать и топать…
Медленно отступая от разгоряченных спором новгородцев, ветлужский отряд дошел до края поляны и там уже по отмашке Свары сорвался с места. Не разбирая дороги, они помчались по своему прежнему пути, подобно кабаньему стаду проламываясь сквозь стоящие на пути заросли. Ни возможная заса

да, ни риск сломать ногу в прибрежном буреломе не мог остановить порядком перенервничавших людей. Крик купца, крушащего в порыве злобы своим мечом еловые заросли, еще стоял в ушах тяжело дышащих ветлужцев, когда они встретили свой дозор и вывалились на поляну, где лежали раненые. Свара знаками разослал часть воев на усиление охраны и обернулся к попадавшим без сил на землю мальчишкам, лица которых были исцарапаны ветками в кровь. И Тимка, и Мстиша, и даже гораздо более взрослый и подготовленный Завидка тяжело рухнули на опавшую хвою, провожая удивленными глазами Радку, у которой хватило сил броситься к раненым.
- Да, такое бывает лишь раз в жизни!.. Будет что за чашей с медом морозной зимой обсудить… – хрипло заметил Свара и тут же обрушился на распластавшихся по земле пацанов. – Что разлеглись?! Или тяжелы для вас кольчужки, чтобы в них резво бегать? А я ведь еще и Гондыра на закорках тащил половину пути! Ничего, дайте срок… Вернемся домой и я вас только в них гонять буду! Уфф… - распалившийся ветлужец прошелся мимо поднимающихся отроков и неожиданно спокойным тоном обратился к Тимке и Мстише. - Слушайте, ребятки, вы вроде рядом со мной стояли. Не показалось вам, что этот Осип на прощание нам подмигнул, а? Вот как… Значит, не почудилось.

***

Минули уже больше полутора суток с того момента, как на небольшой лесной поляне соединились ветлужские силы. Будто в кошмарном сне прошла первая ночь, наполненная запахом крови, дымом костров и пронзительным тревожным чувством опасности, которое снедало всех ветлужцев без исключения. Точнее всех тех, кто был в сознании, а их оказалось не так уж и много. Большинство из ратников Гондыра, кто еще стоял на ногах к моменту прихода помощи, стали засыпать прямо на месте. Так что на воинов Свары сразу возлегло охранение лагеря, а мальчишек Радка припахала себе на помощь и они кипятили ей отвары, раздергивали все имеющееся полотно на полосы, поддерживали яркий огонь. В общем, занимались всей рутиной, начиная от сбора дров, кончая перетаскиванием спящих воинов поближе к кострам. Раненых было много и перевязаны они были кое-как, так что Радке пришлось все делать заново, вновь и вновь повторяя однотонные лечебные процедуры, а потом штопая разнообразные порезы. Лишь в середине ночи подошедший Свара отодвинул ее дрожащие конечности в сторону и взял иголку в свою руки. А потом язвительно заметил, что большинство обработанных ран были не очень сложными и отправил к ратнику с открытым переломом. Там ей пришлось возиться долго, и она вслух поблагодарила Бога за то, что умудрилась до этого момента не потратить маленький кусочек опиума, выделенный ей лекарем. Но в итоге все-таки кости соединились, Радка наложила шину и даже соорудила импровизированный гипс из накопанной мальчишками в ледяной воде глины. К тем же двоим, у кого ранение пришлось в живот и голову, Свара ее даже не подпустил, объяснив, что даже Вячеслав не смог бы ничего сделать.
А ранним утром Мстиша и Тимка отправились в поселение черемисов на Ветлуге, чтобы привести помощь и насад для раненых. Как бы не был Свара уверен в том, что новгородцы ушли насовсем, он все-таки не стал рисковать и уменьшать количество воинов во временном лагере. Ждать помощи пришлось долго - судно и несколько однодеревок прибыли лишь на следующий день. Однако они доставили не только людей и припасы, но и теплую одежду. Особенно пригодилась последняя, потому что к этому времени температура уже постоянно держалась на минусовой отметке, а свои полушубки большинство отдали раненым.
Пока грузился насад, пока родичи и знакомые находили друг друга и поминали павших, около одного из костров непроизвольно собралась вся местная воинская элита и основные представители окрестных племен: Свара, Вараш, Гондыр, оба мерянских старосты, которые неожиданно оказались давними знакомыми, и глава черемисского поселения на Ветлуге. Пустили чарку с медом по кругу, долго молчали. А потом как прорвало… Вначале заговорил староста местных черемисов, который единственный из всех собравшихся не знал языка ветлужцев, поэтому роль толмача выполнял его сын, Вараш. Паймета интересовало, что будут строить новые поселенцы у себя в остроге, какая помощь им будет необходима, и как она будет оплачиваться? Действительно ли чужеземцы умеют делать жидкий металл, как сказал его сын, и сколько может стоить чугунные котлы, если они соберутся купить их для себя? Сколько досок ветлужцы могут напилить за день и можно ли их пускать на набойные лодьи? Или те будут в воде гнить в отличие от теса? И правда ли то, что кугуз разрешил им обучать местных воинов и охотников? И даже вооружат? А…
Свара успевал кивать головой, раздавать обещания и твердить, что они уже не чужеземцы, что вызывало пока лишь снисходительные улыбки. Но когда в дело вступил Шулец, то он поднял руки и сделал вид, что сдался на милость победителям. А сам толкнул ответную речь, в которой признался, что он всего лишь воин и многого не знает. Однако по весне сюда придут мастера, будут искать железо, ставить домницы и лесопилки. Хотите в равных долях в этом участвовать? Тогда милости просим зимой в гости – как раз все нужные для вас люди соберутся, и договоритесь к обоюдной выгоде. А еще, мол, нужны лодьи, за которые плата будет чистым серебром. Что, ваш Жум уже снял мерку с насада? Нет, судна нужны не такие, но ответить на это может лишь Иван или его кормчий, которые вернутся домой как только встанет крепкий лед на реке… А еще ветлужцам просто необходим быстрый волок на Унжу. Так что местным мерянам стоит подумать, как это лучше устроить… А уж мы поможем! Тем более у вас тут такие леса! Если поставить сюда несколько пилорам и возить на больших судах доски в Суздаль и Булгар, то такие барыши пойдут! В общем, еще раз милости прошу всех в гости зимой!
Разговор потихоньку затих и вскоре около костра остался отирающий со лба пот Свара и Шулец, с которым он за последние сутки сошелся довольно близко, с удовольствием слушая от него разные байки. Мерянский староста рассказывал про то, как Гондыр вел свои поединок на волоке, и как потом новгородцы подстерегли их в засаде и прошли через них как нож сквозь масло, а потом стали загонять их самих, будто подраненную дичь. Как он уговаривал прибившегося к ним молодого новгородца отдать им в поселение медвежонка и как тот поначалу упирался. Что было бы, если удмурты и черемисы не пришли на помощь… И вновь, оставшись наедине, Шулец вернулся к прежней теме, до сих пор не веря, что выжил после всех передряг:
- Надо же, на новгородцев попытались охотиться! Ежели бы не твои удмурты, то никто бы из нас не ушел… А они перегораживали звериные тропы и держались, пока мы вглубь не уходили. Нам бы по лесам разбежаться, да нельзя! Раненых полно, а среди них в основном мои люди… Мы ведь почти без доспехов были: одна кожа, да бляшки железные… - Мерянин обернулся в сторону и посмотрел на суетящуюся около раненых Радку. – А девонька ваша! Вроде, мы вовсе чужие для нее людишки, а она… вон как убивалась по нашим погибшим!
- Переживала… - подтвердил очевидное Свара и почему-то пустился в объяснения. - Молодая еще совсем лекарка, первый поход у нее… И первые погибшие на ее руках.
- Кха-кха… - прокашлялся его собеседник, и удивленно заметил. – Не слыхал я прежде, чтобы знахарки с воинами по лесам шастали. Обычно сидят по глухим избушкам и в ус не дуют… или что там у них?
- Да и у нас раньше такого не было, однако теперь… - ветлужец покачал головой и махнул рукой с самым решительным видом, пряча ухмылку в густых усах. – Воеводу буду просить, чтобы лекарь наш еще баб себе в обучение взял и с нами в дальнюю дорогу отпускал… Поядренее! А то у этой силенок еще не хватает. Ты сам видел, что под утро мы помогали ей шить раны, хоть и под ее присмотром. Ну, да ничего, взгляд у девоньки острый, а рука на диво легкая и крепкая. Приноровится.
- Это ты верно заметил. А как кость она срастила моему родичу, а? Я уж думал, что руку придется резать по локоть…
- Пусть сначала в лубке походит зимой, а потом видно будет… - предостерег старосту от излишнего восхищения Свара, тут же помрачневший от воспоминаний. - Я вон до сих пор щит поднять не могу левой рукой, хотя мне делал эту… опер-р… В общем лечил меня ее наставник. Ладно, что мы все о девке, да о лекарях… С каких пор, ты говоришь, с Куженем знаком будешь?
Воспоминания мерянского старосты о былых годах Свара слушал в пол-уха, рассуждая про себя о неудавшемся походе, который закончился для одних только удмуртов двумя погибшими и тремя ранеными…
- Стоило вообще затевать этот нелепую месть, которая ничем не закончилась? Повезло еще, что остальные остались живы… Особенно было бы жалко мальчишек. Все, как обычно в нашей жизни: суетимся и принимаем нелепые решения, а потом пытаемся куда-то бежать, чтобы вытащить друг друга из глубокой… Скажем так, ямы. Погибли вои, которых мы с полусотником гоняли целое лето и которые стали для нас близки. С другой стороны, неужели можно было простить нападение на весь? Ох, что-то я устал думать… Надо возвращаться обратно и загружать всеми этими заботами того, кто может и должен такими вещами заниматься. Воеводу! А мне и недорослей хватает… Все! Домой!

гостьба - торговля
колбяги - проживали до XII века на территории Северо-Западной Руси. Их этническая принадлежность и область расселения точно не установлены, но автор считает, что это социальная скандинавская группа, которая уже существовала в момент прихода на Русь Рюрика и фактически являлась его конкурентом в сборе дани и торговых делах.
свеи – шведы.

Согласно гидрогеологическим данным, Ладожское озеро ранее соединялось с Балтикой через реку Вуоксу и Выборгский залив. Затем из-за отступления ледника северная часть Карельского перешейка поднялась - суша, придавленная его несметным весом, расправила плечи. Ладога оказалась запертой, уровень воды поднялся, и Волхов должен был потечь вспять. В итоге воды Ладожского озера стали скидываться в Финский залив, и образовалось русло древней Невы. Однако еще долгое время (началось все за 400 лет до н.э. и закончилось около 7 века н.э.), в южном Приладожье стояла вода, и жить было практически нельзя. Но в итоге уровень Ладоги начал опускаться, и Волхов потёк в обычную сторону.
Плесков – старое название Пскова.
Любшанская крепость — древнейшая каменно-земляная крепость на территории Древней Руси в устье Волхова. Была возведена на рубеже VI—VII веков, как острог финно-угорских племён на месте более древнего поселения, около 700 года перестроена на каменном основании и прекратила своё существование к X веку вследствие изменения гидрологического рельефа местности
Смена построек I яруса Ладоги постройками II яруса связана с появлением новой группы населения. По всей вероятности, не позднее рубежа 760-770-х гг. скандинавская колония прекратила существование в связи с продвижением в Нижнее Поволховье носителей других культурных традиций. Есть все основания связывать группу нового населения Нижнего Поволховья с продвигавшимся в VII-VIII вв. на север словенами.
Биармия - известная по сагам историческая область на севере Восточной Европы, предположительно располагавшаяся на территории современной Архангельской области, но существует и ряд иных версий.
Кумень – река Кюмийоки в Финляндии, впадает в Финский залив близ города Котка.
Фрисландия - провинция на севере Нидерландов.
урмане - норвежцы
Задруга - ватажка молодых воинов у славянских племен. Фактически воинская сила верви, живущая за счет набегов на соседей. Позднее у славян - маленькое общество, состоящее из нескольких семей, связанных не столько родством, сколько связями экономическими и территориальными связями.

бумага анахронизм?
в остальном - очень интересно
мне понравилось разве что разговор про древности севера чуток великоват - может как то его раскидать на части?

хм, бумага была, хотя частью и шелковая, а ветлужцы так и вовсе у первых новгородцев ее надыбали

И это только начало... разговора

PS1: про предыдущую главу (боевку) ничего не скажете?
PS2: если я пропаду из форума, то вините во все вашего программера - после 15 попыток сменить пароль, я обозвал его ... (всякими нехорошими словами) и закончил эту котовасию.
И это я - сисадмин с 20-летним стажем, который привык ко всему! Кому нужен мой номер ICQ или другая дребедень?!! Никому! Почему они стираются каждый раз, когда я неправильно ввожу код? А этот код ни хрена не виден! И я должен воодить их заново, а если что-то забываю (от раздражения!), то все опять стирается! ПОУБЫВАВ БЫ!

перечитаю и выскажусь

не надо аську и тд
счас все поубираю из обязательного
если нужно сменить пароль - порсто напишите мне ЛС и я все сделаю
и вышлю вам и забуду его сразу