Ветлужцы (Волжане-2)

Глава 1

Небесные хляби разверзлись почти сутки назад, хлеща упругими струями речную поверхность, словно наказывая ее за то, что последние три недели стояла сухая и жаркая погода. Сквозь сплошную стену воды, повинуясь наитию и слабому отблеску утреннего света, едва пробивающемуся через пелену туч, по руслу Ветлуги на ощупь шли три ушкуя, лениво двигая веслами по поверхности. Мокрые лужи копились на поверхности натянутых полотен, прикрывающих гребцов от дождевых потоков, срываясь за борт и на внутреннюю обшивку судна частыми ручейками. На нос головного выскочила коренастая фигура ратника, кутающегося с головы до ног в плащ, задев при этом ненароком стойку, на которой крепился тент. Струя воды тут же обрушилась на спину, вырвав из его уст шипение и негромкое ругательство, перешедшее в натужное сипение.
- Федька! Отчего полотно не закрепили как следует? Руки бы вам всем оторвать и пришпилить к заднему месту, может это тебя головой заставит думать? Кха-кха… - ворчание сменилось надсадным кашлем и хриплой удушающей одышкой.
- Так второй день льет, как из ведра, сил уже нет. А холстина размокла, да растянулась, - следом за первым ратником показалась курчавая голова второго. - Отлежался бы ты, Захарий Матвеич, не ровен час, сляжешь в бреду. Вон как жаром-то пышешь. Нечего было ночью по мокрому лесу шляться, дозоры проверяя. Кто тут в глуши такую рать рискнет тронуть?
- Кто-кто… А то ты не слышал кто? Не сам ли серебришко отстегивал за речи доверенные? Вот к ним и идем, кха… Давай-ка под навес зайдем, есть кому за рекой смотреть.
- Вот оно что... Ты, оказывается, сотоварищей своих дожидался, абы дело новое спроворить. А я то всё голову себе ломал, пошто ты у черемисов топтался? Сукном да поволоками заморскими у них торговать, это… Это как хлеб по зернышку продавать, в то время как в соседней лавке пудами отвешивают. Токмо людей насмешим тем десятком сороков белок, что на дно бочки сложено. И то ведь по шкурке у этой нищеты выменивали - как вымело у них все…
- То-то и оно, что по весне за пушной рухлядью ходят все. Но ныне у нас другие заботы… А расторгуемся сукном да аксамитом в Муроме том же, кха-кха…
- А с весью разбойной что делать будем? На щит возьмем?
- Кха… Не ведаю, Федька. С одной стороны, дела мне до того купчишки и людишек его нет. Набрал каких-то голодранцев из низов, да ушкуйничал среди чуди да югры. Вон, Кузьма на соседнем ушкуе, токмо рад тому, что на той части важских земель, где он выкупил право дань собирать, одним лихим ушкуйником меньше стало. Если это того самого купца побили, конечно… Однако хоть и голодранцы они были, но… из Новгорода и посадов его, потому и наказать окрестных татей надобно, абы неповадно было им трогать людишек наших. Хотя… какие они тати? Ты сам слышал, судили они тех, кто в живых остался, за нападение на воеводу своего…
- Так не по-нашему судили!
- Ну, так там в большинстве своем отяцкие людишки живут, они под Правдой Русской и не ходили никогда. А ряда с ними у нас не было… Да и не будет, таких примучить одним пальцем можно… И нужно.
- И все одно, не понимаю я, зачем ты в это дело ввязался, Захарий Матвеич. Неужто чутье купеческое на этот раз подвело тебя?
- Ха… Как было не влезть к медведю в берлогу… По дешевке ивановские ведь скорлат мне отдали, а водмол так и вовсе за бесценок. Ступай, говорят, Захарий, до Мурома через Ветлугу реку, ищи там купца Онуфрия, да продавай наш товар себе в прибыток. А коли узнаешь что про него худое, так торопись вернуться, в долгу не останемся. А ежели татьба на него какая учинена была, так по мере сил накажи тех разбойных людишек… И Кузьму с Якуном мне сосватали. К чему такую силищу послали, а? Скажи, Федька, с чего бы это?
Тот ладонью протер мокрую от дождевых капель бороду, стряхнул брызги вниз и наклонился к самому уху купца.
- Не мое это дело, Захарий Матвеич, токмо про буртасцев мы тоже с тобой слыхали. А их было не меньше, чем нас на ушкуях. Уж лучше сукно немецкое развозить, да локтями его продавать, чем головы свои понапрасну класть без прибытка…
- Кто бы еще дал мне в следующий раз сукно это по доброй цене. В розницу у суконников не укупишь, а весь товар с того же Готланда эти мерзав… они целиком скупают. Нет у меня столько серебра, абы встрять в ту торговлишку… А вот ежели на щит те поселения взять, тогда смогу и вклад церковный в Ивановское общество внести , а не токмо монетами на покупку сукна разжиться. Да и ты, небось, долю захочешь выкупить, а? Вижу-вижу, по глазам заблестевшим. Не торопись с этим, обучись сперва. Токмо ведь с нынешней весны помощником моим стал… А сколь со мной ты ходишь всего, годков семь уже? Ох, время летит… Совсем молодым ведь тебя брал к себе…
Тонкий медвежий рев перекрыл шум дождя, заставив скривиться Захария и вздрогнуть Федора.
- Опять изгаляться начал, - чуть не сплюнул купец на узкую дощатую палубу под ногами.
- Вот-вот, отпустил бы зверя, авось выживет, - поддержал его Федор.
- Да не про зверя я, медвежонок тот надоест ему через день и прогонит он его в лес. Над нами всеми Завид издевается, насилу спроворил я его к Кузьме на день. И дернул же меня нечистый на него согласиться… Об этом более всего жалею. Хотел купцу знакомому угодить, когда тот предложил мне сына младшего до осени в обучение. Мыслил, это ивановские через него для погляда за мной пихают, ан нет… Видать, не знал мой знакомец, что делать с этим убогим. А ныне я не ведаю, как от него отделаться, какое уж тут обучение... Вроде слушается во всем и умом не скуден, да ведь каждый день что-то учиняет, стервец. Один раз драку с черемисами затеял, насилу откупился отрезом, потом дружинных двоих подначивать стал… Давайте, мол, сбежим, захватим лодку малую и купцов щипать начнем на Волге реке. Те ко мне прибежали докладывать, я в ответ ему спрос учинил, зачем он людишек моих баламутит? А этот… шутка, мол, то была, а дружинные твои на нее купились, кто же знал, что умом они не богаты? Тьфу… кха-кха... Днями медведя на рогатину посадил и детеныша его на ушкуй взял. Вечор шелом на него привязал и обучает палку обеими руками держать, будто меч это. Прохожу мимо, людишки мои улыбаются, да взгляды прячут… Никак меня через этого топтыгина им высмеивал… Ссажу на берег, как есть ссажу стервеца али измордую до посинения! Что угодно пусть его отец мне высказывает потом…
- Дымы, Захарий Матвеич, дымы! Умудрился кто-то развести под проливным дождем, - донеслось с носа ушкуя.
- К берегу, кха-кха… - закашлялся купец от громкого возгласа. – Подсушиться надобно и согреться…
- Лодья! Наперерез нам идет!
- Вот и добре, поднимай людей, Федор… На руле! К берегу давай!
Ушкуй медленно повернул к правому берегу, разворачиваясь по пологой дуге и сближаясь с лодьей, которая до этого момента шла наперерез, а теперь встала, ощетинившись веслами. Наконец, щетина на встречающем судне втянулась, а само оно стало против течения, медленно сползая вниз в слегка тающую пелену дождя.
- Сей миг развернуться бы и взять нахрапом, - выразительно заглянул в глаза своего начальства Федор. – С обоих бортов вместе с Кузьмой, а?
- Ээ-э-х, избави тебя Бог, Федька, из-под руки моей когда-нибудь выйти, - жалостливо поглядел на него Захарий. - Глянь, как торчат сулицы-то на ладье. А при этом судно у них повыше нашего, так что на него забираться надобно, а не прыгать сверху. Да и щиты вздеты над бортом… Наверняка и луки изготовлены, под навесом до поры держат, так что малой кровью не возьмешь. Да и подумай, что брать-то? Лодью в пять гривен? Десяток кольчуг по две серебром? Ну, наберешь ты на сто гривенок кун доспехов, а какой кровью это достанется? Это же не торговая ладья, а дозорная… Ох, крепко сторожится местный люд.
- Ну, доспехов и оружия поболее будет, Захарий Матвеич, - неуверенно возразил Федор.
- Тьфу на тебя, Федька! Что же ты за купец будешь, ежели токмо прибыток считаешь, а убытки оценить не можешь. Кха-кха… Да к тому же половина тех доспехов иссечена будет, а часть воев за бортом окажутся и на дно уйдут. И не в том даже причина моего недовольства тобой, о главном ведь ты забыл. О деле! Завалишь его по своей глупости, так тебе из купцов в Новгороде никто руки не подаст потом… Да и воев на ушкуй не найдешь, раз слава о тебе недобрая пойдет. Тебя серебро давали, абы ты татьбу учинял, али дело делал?
- Не молвил ты о серебре ничего, Захарий Матвеич, - растерянно поморгал ресницами Федор. - Да и не татьба это будет…
- Тьфу на тебя второй раз. Как до тебя туго иной раз доходит... Если бы не умел счет правильный товару вести, то разжаловал бы давно… А товар по дешевке – это не серебро по-твоему? Вызнать нам про купца этого надо, вернуться и доложить обо всем. А остальное – как придется. Понял? Суши весла!
Ушкуи один за другим ткнулись носами в песчаную отмель и замерли, дожидаясь, пока лодья, выгребая против течения, не подойдет к берегу. С носа дощаника прыгнул немолодой уже воин с иссеченным морщинами лицом и, пройдя половину расстояния до ушкуя, замер, опустив левую руку на оголовье меча. Захарий, покряхтев и прокашлявшись, постарался солидно спуститься по сходням ему навстречу, а в конце пути отвесить уважительный поклон. В ответ он получил поклон более сдержанный и вопрос, произнесенный не самым радушным тоном.
- Зовут меня Пычей, представляю я воеводу нашего на заставе сей… Да и не токмо на ней. Кто такие будете и куда путь держите?
- Новгородские мы, – осторожно начал свою речь купец. – Сам я Захарий, Матвея сын. А со мной сотоварищами Кузьма и Якун. Торговать идем сукном в Муром, но наведываемся и по ветлужским поселениям с той же целью. У черемисов были, к вам вот пришли. Не подскажешь ли, славный Пычей, где тут у вас можно успешно расторговаться? Кха-кха… И кто тут живет? Какому князю подчиняетесь?
- Слишком много вопросов, не менее славный Захарий… Но отвечу. И с киевских земель людишки есть, и удмурты издревле живут, и черемисы обитают... Однако вижу, что занемог ты и лечение тебе надобно. Жаром так и пышешь, да и глаза неровно блестят. Коли поручишься за людишек своих, то отведем тебя в поселение, где лекарь наш обитает, а их рядом с весью поселим, под навесом пусть обсушатся. Плыть тут не так, чтобы долго… к полудню будем. Там и расторговаться попробуете… И сотоварищи твои пусть обещание дадут, что не имеют к нам злого умысла.
- Даю я такое поручительство и за себя, и за сотоварищей своих. Кха… А что, добрый лекарь у вас? А то еще двое хворых у меня на ушкуе… Расплачусь честь по чести.
- Лучший окрест. Может, и в Новгороде у вас такого нет. А серебришко свое побереги пока… Сначала вылечитесь, а потом, как говорит полусотник нашего полка егерского, будем меряться у кого добрые дела, хм… длиннее. Ну… раз поручился за всех, тебе и отвечать. За нами следуйте.
Сверкнув глазами, Пычей вернулся к своей лодье, которую сразу же начали отталкивать от берега. А Захарий в задумчивости вернулся к ушкуям, где был атакован вопросами от спрыгнувших к нему сотоварищей.
- Давайте ко мне на борт, там про все уведомлю… кха… Однако сразу скажу, ежели вой мимоходом роняет слова о своем полусотнике и каком-то полке ратном, то… без должного выведывания я сам остерегусь их трогать и вам не дам… Меня знаете, не дай вам Бог поперек моего слова что сделать.

***

Завид осторожно пробирался сквозь густые заросли, поминая через каждые пять минут нечистую силу. Нет, в лесу он гостем никогда не был, проведя на заимке отца все свое детство, но тут была настоящая чащоба. Иной раз деревьям было некуда падать, и они гнили прямо на корню. В таких местах Завид изредка бывал, когда его брали в походы за данью, а это началось лет пять назад, как только он начал осваивать лук. Батя ему сказал сразу, что купеческое дело Завиду светит только в том случае, если с его старшим братом что-то случится. Но в любом случае достанется конь добрый, доспех полный и острый меч булатный. А также помощь в любое время и серебра немалое количество в том случае, если дело какое завести захочет. Не так уж и мало, с одной стороны. С другой – каждый новгородец от родителя своего броню и коня должен получить, чтобы не преуменьшалась сила ратная у Великого Новгорода. Однако Завид не обижался ни на отца, ни на брата.
Во-первых, именно они занимались с ним ратной подготовкой, не доверяя никому это важное дело. Дорогого стоило отрываться от дел купеческих, состоя в золотой сотне самых богатых людей новгородских, пусть даже далеко не в самом начале этого списка. Правда, понимать это Завид стал только теперь, когда ему исполнилось семнадцать лет, и на подбородке уже вовсю подрастал светлый пушок будущей окладистой бороденки. А отец ведь отрывался каждый день, занимаясь с сыном мечным и лучным боем. А уж когда стало совсем невмоготу, потому как приходилось проводить в постоянных разъездах не по одному месяцу, передал его обучение Мирославу, своему старшему сыну. И не без пользы, гонял тот младшего брата так, как чужой ратник гонять не будет, ни капли не жалея. Зато такая забота поможет ему потом выжить в битвах, это Завид понимал и воспитанием родительским был очень доволен. Вторым же доводом, его утешавшим, было твердое убеждение, что не стоило делить мошну купеческую на несколько частей, иначе дело всей семьи без большого оборота могло бы и загнуться. Какая уж потом помощь… Это понимал даже последний их холоп. А самому заниматься торговлей Завиду как-то не хотелось. Однако была еще одна причина спокойного его отношения к тому, что он не получит наследство - Завид просто любил старших родичей, несмотря на то, что доставалось ему за свой проказливый нрав от обоих довольно сильно. Ну что же, зато кожа теперь дубленая и боль он терпеть может как никто другой. А то, что они встанут за него горой в случае опасности, сомнений не вызывало, поскольку доказывалось не раз. Наказывать дозволялось только им, другие тронут – отец запросто может поднять на защиту всю улицу. Его батя всю жизнь строго проводил разграничение, тут свои – их не обидь, потому что они встанут за тебя в случае чего, на соседней улице – у людишек свое общество, с ними лучше не ссориться, но и волю давать не надо. А вдалеке от новгородских пятин - чужаки. Там было позволено многое другое, хотя шкодить и отсиживаться за чужой спиной дозволения не давалось и в этом случае. Не сумеешь защититься - не лезь. Из-за этого, кстати, отец и отправил Завида поплавать с другим купцом. Захотелось ему посмотреть, что получится, если сынок его выпустит весь свой пар без пригляда родичей. Сдюжит или сломает себе шею? Все это Завид понимал, но иной раз обстоятельства и его неуемный характер были сильнее. Вот, к примеру, драка с черемисом. Ну не понравилось тому, как Завид фыркнул, оглядывая его коня… А что он должен был делать, глядя на эту клячу? Разве что всплакнуть, глядя на ее длинные зубы, провислую спину и мягкие бабки… Ну, да тот получил потом сполна за свои оскорбления.
Однако на текущий момент все обстоятельства играли в его пользу, а строптивый нрав никому из окружающих не мешал. Началось все с прибытия в черемисскую весь, которую те почему-то называли Переяславкой. Вообще-то непонятно, чье это поселение, потому что попадались и белобрысые рожи, надоевшие с самого Новгорода и раскосые физиономии, более присущие каким-то степнякам. Были и отяки, которые себя называли удмуртами. Кроме того, черемисский воинский отряд зашел в весь, освободив закрытый навес, сооруженный на пажити неподалеку от речного берега. Точнее, это сооружение только звалось навесом, а представляло собой почти достроенный длинный сруб, поставленный около лесной речушки, впадающей в Ветлугу. Не хватало у него только дверей, а также не были прорублены оконца под крышей для выпуска дыма. Когда Завид увидел из чего у этого навеса сооружена крыша, у него аж челюсть отпала… Надо же, доски на это дело догадались внахлестку пустить, ну… горбыль большей частью там был, конечно, но все равно… еще бы золотыми листами покрыли, как купола у церквей. Однако после дождя, который, не переставая, лил почти два дня, этот навес показался новгородцам манной небесной, учитывая, что внутри стояла пышущая жаром огромная печка на дубовых сваях с трубой, уходящей через крышу. Что такое манна, Завид не знал, с трудом постигая премудрости писания, но неоднократно слышал о ней от новгородского батюшки, который служил в небольшой деревянной церквушке на их улице. И только скинув промокшую одежду и повесив ее сушиться рядом с этой печкой, он понял, о каком счастье говорил священник. Вот в таком неземном блаженстве он провел несколько часов, и даже едкий запах сушившихся портянок ничуть не задевал его обостренное чутье. Когда же под вечер дождь прекратился, пришел Кузьма и сказал, что Захарий Матвеич совсем слег, а пока он недужит, необходимо осмотреться окрест и понять, что происходит вокруг веси. После чего кликнул охотников на это дело. Причем пойти они должны без доспехов, без оружия и, конечно, в тайне от хозяев. И Завид тут вызвался вместе с двумя другими желающими, тем более, что благостное настроение и не думало ухудшаться.
Как только стемнело, три тени бесшумно выскользнули из сруба, кивнули выставленным неподалеку дозорным и растворились во мраке леса, который встретил всех густой капелью, срывающейся с деревьев при малейшем порыве ветра. В отличие от двух других воев Завид сразу нырнул в лощину, забился там в кусты и просидел добрый час, дрожа от холода. Как оказалось, сделал он это не напрасно, потому что почти сразу обоих новгородцев провели назад со связанными руками. Те вяло ругались, доказывая своим охранникам, что лишь отошли в кусты подальше, однако все их стенания остались без ответа. Быть может, их даже не понимали, поскольку сопровождающие вои большей частью молчали и общались друг с другом на каком-то неизвестном языке. Выждав еще немного, Завид рыбкой скользнул по траве и через половину поприща уже миновал выставленный в лесу дозор с Переяславки, заметив это по приглушенному покашливанию, донесшемуся из-под гигантской раскидистой ели. Конечно, от такого ползанья он поднялся по уши мокрый, но зато гораздо более счастливый. В первую очередь из-за того, что оказался изворотливее своих старших товарищей. А во-вторых, поднимаясь, он заметил извилины лесной речки и светлеющую в темноте широкую тропу, уходящую вдоль нее в лесную глухомань. Тут уж Завид совсем расцвел, однако сразу свернул обратно в лес, разумно рассудив, что надо дождаться утра и только потом начинать пробираться вдоль нахоженной дороги без риска поломать себе конечности. Так он и поступил, выступив в путь едва небо, затерявшееся в верхушках деревьев, слегка посерело. Вот только исполнить такой грандиозный замысел было совсем непросто, один раз он даже чуть не попал под падающее дерево, опершись на него, когда поскользнулся и съехал по глинистой почве небольшого овражка. Однако все обошлось и Завид продолжил пробираться по сумрачной чащобе. Прохладное утро холодило тело через еще не высохшую одежду, ноги тяжело передвигались по земле, волоча за собой прилипшие к сапогам шматки красной глины, но это совсем не печалило доблестного разведчика, пробиравшегося через неприятельские заслоны. Мелкие трудности будут преодолены, все секреты выведаны, а непонятные жители ветлужских лесов поставлены на свое место. Он же вернется домой на белом коне… да нет, не на белом и вообще, откуда здесь настоящие боевые кони? Однако вернется с добычей, стоя на носу головного ушкуя, а отец и брат встретят его на берегу и одобрительно похлопают по плечу…
- Слышь, Мстислав, а может ну его, этого хлопца, пусть себе идет, как шел, а? - неожиданно раздалось шагах в двадцати от Завида, с края поляны, на которую тот выбрался, собираясь осмотреться. Голос этот заставил новгородца замереть от неожиданности, а шел он от отрока в забавной одежде, который сидел в трех метрах над землей на толстой развилке березы и поигрывал в руках самострелом. – Я уже хлюпаю носом и простыл… Наверное. А этот олух уже целый час кружит по одному и тому же месту, будто леший его водит. Вызваться его проводить, что ли? А то он до морковкиного заговенья не дойдет никуда.
- А может, свяжем его Тимк, а? – раздалось с другой стороны. Отрок чуть постарше деловито наматывал веревочные кольца себе на руку. – Бегай тут за ним целый день… А наши там в мяч играют, небось без нас продуют отяцким.
Поняв, что дело плохо, Завид круто развернулся и попытался укрыться в кустах, зеленеющих метрах в десяти. Неожиданно плечи его обхватила веревочная петля, прижимая его руки к телу, а потом какая-то сила рванула его назад. Упав на спину, он дернулся, пытаясь дотянуться одной рукой до засапожника, а второй стаскивая сдавливающую его веревку, но на спину навалились несколько человек, лицо его сразу уткнули в жидкую грязь, прикрытую начавшими преть опавшими листьями, а руки деловито скрутили, предварительно вытащив ножик из-за голенища сапога.
- Тяжелый-то какой, - произнес голос, принадлежащий старшему отроку. – Еле сдернул его…
- Когда же ты меня научишь аркан бросать, а? – вопросил первый, соскакивая с березы.
- Видишь, что сам еще не умею… Батя в поле конного на полном скаку ссаживает, а я… Петля чуть за листья задела и захват выше пошел, едва не добрался он до засапожника. Баловство все это в лесу…
- Мало ли как судьба повернется, такое умение может в другой раз жизнь спасти…
- Может, но до такого лучше не доводить. Головой мыслить надобно… Вот, кабы мы в последний миг не спохватились и ребят не взяли с собой, пришлось бы стрелять…
- Это да… Не бегать же за ним по мокрому лесу, да и в мяч поиграть охота. Ну что, продеваем его руки-ноги через шест и тащим на поляну?
- Для этого руки надо перевязывать впереди, а он вон как зыркает, того гляди, кусаться начнет…
- Слышь, здоровяк, кусаться будешь? Или, может, так пойдешь, а?
Привязав связанному Завиду, кипящему от ярости, веревку на шею, четверо подростков побрели с поляны на тропу, привычно выбирая себе путь через бурелом.
- Ну, пошли, что ли? – чуть дернул за веревку тот, которого звали Тимка. - Не волоком же тебя тащить? Что молчишь? Язык откусил, али онемел от счастья, что нас встретил? Да ты не тушуйся, мы парни мирные, такого большого дядю как ты обижать не будем. Только не кусайся, ладно?
- Да я вас… - рык вырвался из горла Завида, однако бежать по чащобе со связанными руками или прыгать грудью на самострел он даже и не попытался. – Да я вас на клочки…
- О! Сразу видно, свой парень! – хлопнул его сзади по плечу Мстислав. – Мы тоже такие! Нас ежели тронешь, то сразу зарычим. Слышь, ты в мяч играть умеешь? А со связанными руками? Да ты не обижайся, мы же не со зла тебя повязали… А вот насчет рук я не шутил, как научишься играть в мяч, так сразу и распутаем. Хохму знаешь, как учили плавать в пруду, из коего воду слили? Мол, сначала плавать научитесь, а потом воду нальем? А… не ведаешь, что такое хохма? Сей миг расскажу тебе несколько…
Как не распалял себя Завид, представляя в очередной раз, что эти малолетки повязали его как щенка, но злость под напором беспрерывного словесного потока со стороны Мстислава начала куда-то улетучиваться. Через поприще он даже улыбнулся какой-то очередной шутке о вороне, у которой зайцы выманивали сыр, а через час ходу уже недоумевал, почему он мог относиться к этим отрокам с неприязнью. Ну да, повязали, а он бы на их месте по-другому поступил? Все-таки они тут живут, и именно он пришел к ним обманом что-то выведать. Да и... Точно! Хотел бы он иметь младшего брата, который был бы похож на одного из них, а то ведь только сестренки достались, в куклы до сих пор играющие. Он бы уж обучил его как следует меч в руках держать… Хм… А пока не мешало бы у этого старшего отрока выведать, как бросают веревочную петлю…
- Ну, вот и пришли, - Тимка повернулся к Завиду, - представляешь, сколько бы ты сюда по бурелому добирался? Эй, пацаны, делимся как обычно! Так и быть, этого дылду ставим вам на ворота! Ну и что, что со связанными руками? Зато вас больше будет!

***

- Ну, как там Захарий-то? – Кузьма вытянул шею, пытаясь разглядеть своего сотоварища, уложенного на широкую лавку под небольшим оконцем, прорубленным посередине стены. Сие новшество, закрытое бычьим пузырем в деревянной рамке, было устроено в доме по настоятельной просьбе Вячеслава, который несколько раз мотивировал его необходимость невозможностью для него при осмотре больного поднимать того к волоковому окошку под самую крышу. А для особо непонятливых добавлял, улыбаясь, что сам он не родился летучей мышью, чтобы висеть при этом на стрехе . Однако в этот час выражение его лица было безрадостным. Вытерев руки о полотенце, роль которого играла старая выстиранная холстина, он задернул занавеску, закрыв обзор Кузьме в горницу или, как ее называли местные, истопку.
- Дела у него… плохи, - объявил Вячеслав честному собранию, состоявшему из Петра, Пычея и новгородских купцов, которое буквально полчаса назад перебралось в дом Любима, перенеся на себе впавшего в беспамятство Захария. В процессе рассказа о своих сотоварищах и целях прихода в Переяславку тот сперва стал заговариваться, вызывая недоуменные переглядывания Кузьмы и Якуна, а потом начал терять сознание, сползая по бревенчатой стене дружинной избы на пол. – Думаю, что воспаление легких он подхватил, может и крупозное. Ну, чуть понятнее попытаюсь объяснить. Легкие он застудил сильно, вот. Кашель давно у него?
- Да уж второй день скоро пойдет, - не на шутку разволновался Кузьма. – А вечор еще промок, в лесу дозоры проверяя, тогда и жар вовсю попер… А отлежаться ни в какую не хотел. Вот ведь какая беда-то.
- Одышка у него была?
- Федька сказывал, что с самого утра и началась… И что, никак Захарию не помочь?
- Погодь с этим… Слабость, утомляемость, озноб, головная боль? Ел хорошо?
- Да, ить… мы на других ушкуях были. Но жаром от него так и несло… Точно! Снедать с нами отказался, хотя и потчевал нас, как сюда вышли.
- Ох… - сокрушенно помотал головой Вячеслав и попытался объяснить купцам, что кроме постановки диагноза он практически бессилен. – Привезли бы его чуть пораньше, хотя бы на день… Тогда бы я чесночные горчичники поставил или пустырником напоил. В общем, облегчение организму его сделал бы небольшое, а с болезнью он сам справился бы… Вон какой здоровый. А теперь…
- Не уберегли мы, значит, Захария, - повесил голову Кузьма, а Якун, вздрогнув, перекрестился на резную деревянную икону, висевшую в переднем углу.
- Я, конечно, попою его клюквой, жаропонижающие травки дам, но шансов у него… мало. Вот, разве что…
- Ты, лекарь, не обессудь меня, не все я понял из того, что ты баял, - встрепенулся Кузьма, - но я серебра отвешу, сколь запросишь, ну… сколь есть при себе, если Захарий выкарабкается.
- Ну вот, уже торговаться со мной начал, будто я полный воз с тебя запросил, - грустно улыбнулся Вячеслав и поднял руку, прерывая начавшего оправдываться купца. – Не про плату я пекусь, а про здоровье товарища твоего. Есть у меня корень один, - обернулся он на мгновение к Петру. - Знахарка мне его дала, а Радимир опознал. Сказывал, что тут его доселе не видел, но очень похож он на «адамов корень», который привозят из Тмутаркани. У меня на родине его иной раз разводили как декоративное… Для красоты сажали. Я почему его запомнил… Один малец у нас им отравился, в рот ягоду потянул и началось… понос, рвота… Обошлось все, выжил мальчонка, но я потом детально прочитал, что же это за плющ с ягодками был и что лечит он.
- Да ты потравить товарища нашего хочешь, что ли? – открыл рот молчавший до сих пор Якун. – Зелья на нем колдовские желаешь испытывать?
- Да погодь ты, баламут, - Кузьма ткнул своего подельника локтем в бок. – Не слушай ты его, лекарь, вечно он чего-то не понимает. Ты сказывай, сказывай дальше…
- Так вот, - прокашлялся Вячеслав, - называется это растение переступень белый, дней десять назад я из него настой сделал. Однако… прав твой товарищ в одном, Кузьма. Не знаю я точно, как лечить им, хотя слышал, что помогает оно даже от крупозного воспаления легких. Но уж слишком ядовитое. Малую дозу дать – может не помочь, перестараешься – потравишь… Вот и решайте сами судьбу вашего товарища. Но знайте, если лечить сейчас не начнем, а на завтра ржавая мокрота пойдет, то винить будете только себя. Вот так.
- А скажи, лекарь, - задумался Кузьма, - как выходит, что ядовитая трава помочь может?
- Ну… обычными травами издавна люди лечатся. Той же ромашкой, чабрецом, пижмой… А на самом деле все эти растения ядовиты, только одни в большей степени, а другие в меньшей. Да и не яд это, просто содержание некоторых веществ у них разное, а человеку пользу приносит только определенное их количество. Не больше и не меньше. Как бы это объяснить... Вот выпьешь ты меду хмельного чарку, легко и светло на душе у тебя будет, а если братину и не одну? Как свинья, прости Господи, ползать по земле будешь. А то и копыта отбросишь… Так же и с травой или цветком. У каждого растения что-то есть для нашего здоровья, только надо знать какую долю взять от него. Вот и Захарию для того, чтобы поправиться, нужно от этой ядовитой лианы всего небольшой кусочек. А вот какой – только догадываться могу…
- Пойдем, Кузьма, - потянул товарища за рукав Якун, - бесовские это речи. Бог здоровье ему дал, он и заберет. Коли нужен ему Захарий, так и представится ныне по его воле, а не нужен, так поживет еще на этом свете. Забираем мы товарища нашего от вас, у нас отлежится…
- Ты сам не ведаешь, что глаголешь, купец, - вмешался в разговор Петр. – Какие бесовские речи? Откель тебе знать про промысел божий? Может, он нашу весь как раз и послал товарищу твоему, абы спасение он тут свое нашел? Али тебя проверяет, поможешь ли ты Захарию недуг свой побороть, али бросишь на произвол судьбы аки пса шелудивого?
- Ты меня не попрекай поступками, - начал заводиться Якун. – Я пытаюсь его спасти от колдуна вашего! Может, вы нас извести хотите по одному?
- В своем ли ты уме купец, что такие речи мне в глаза бросаешь? – поднялся с лавки, стоящей в углу, Петр. – Не по своей ли воле вы к нам пришли, а потом помощи лекаря нашего попросили?
- Вот так вы и заманиваете путников, а потом режете их, как скот! – слюна с ощерившегося в гримасе взбесившегося купца стала брызгать во все стороны. – Вон, Онуфрия со всеми его людишками порешили в ночи, абы ушкуем и рухлядью его завла…
Тяжелый кулак отодвинувшегося назад Кузьмы обрушился на затылок Якуна, заставив его щелкнуть зубами и медленно осесть на пол. Петр, уже положивший руку на изголовье меча, жестом остановил Пычея, начавшего заходить за спины новгородцам.
- Прощения прошу у вас всех за речи сотоварища моего, - прервал установившуюся тишину Кузьма, потирая ушибленный кулак. – Дурнем был, дурнем и помрет… Мало ли какие слухи ветер разносит, не стоит все так на веру принимать…
- И ты меня послушай, купец, - насупился Петр. – Догадываемся мы, зачем вы пришли. Не спорь со мной! Не малые дети тут перед тобой собрались… Утром отведу тебя к новгородцу, которого пощадили мы, сам с ним потолкуешь, один на один, без послухов. Есть тут избушка одна недалече, плотники ее как раз достроили, вот туда его и приведут... Одно тебе скажу, не купец тот Онуфрий был, а тать, законы людские попирающий. Даже если бы не первый он на воеводу нашего поднял руку и язык свой поганый, то все одно с него за обиду спросили бы. Мальцов наших он силой держал у себя на ушкуе, измываясь над ними. А дети у нас… Под стрелы половецкие бабы наши вставали, абы их защитить, не разбирая своих ли прикрывают али соседских. Неужто после такого отдать чад наших татю на растерзание? Как потом смотреть в глаза матерям их? Так что выслушай сначала того новгородца и тогда уж суди, как ты поступил бы на нашем месте…
- Спаси тебя Бог за то, что на речи Якуна гневу не поддался и меч не вынул, эээ… воевода.
- За него я покамест, будет сам скоро. И еще одно. Людей черемисских видел? Так вот, это вои кугуза ветлужского. Так что с князем будете дело иметь, ежели глупость какую замыслите, а мы не остановим вовремя.
- Пока я за воев наших в ответе, не будет тебе от нас никакого ущерба. Эээ… Еще про Захария я хотел спросить лекаря вашего…
- Спрашивай, - кивнул головой Петр, отходя в сторону.
- Верно ли, что не пойдет лечение ядом этим поперек божьего соизволения? Ведь смертушка наша токмо его промыслом приходит…
- Видимо, непонятно я объяснил, либо ты не так слушал, Кузьма, - хмыкнул Вячеслав. - Мы все из одних веществ состоим - что растения, что скотина, что люди. В том же писании как сказано… «Из праха ты взят и в прах возвратишься…» Важно только с этим прахом не переусердствовать, когда лечить будем.
- Ну, сызнова не все понял, но раз в писании сказано… так лечи Захария, - махнул рукой купец. – На себя грех возьму, коли представится. Мне он поближе был, чем дурню этому, - Кузьма поддел носком сапога руку сотоварища, все еще лежащего без памяти.
- Крепок у тебя кулак, купец, - хмыкнул Петр. – Как бы не помер он, опять ведь слухи про нас пойдут... Заберешь своего языкастого земляка, али лекарю оставишь?
- Заберу, оклемается.
- Ну… тебе виднее. По мне, таким ударом и быка свалить можно.
- Не, не свалю, - помотал головой Кузьма. – Но кулак мой на голове не раз испытан, так что к утру очухается. Гхм… я вот спрос имею еще… Нельзя ли все-таки расторговаться нам тут у вас, на пажити? Начал было Захарий про сукно-то говорить… А у нас и нитки с иголками, и другой всячины навалом.
- Я токмо рад тому буду, - согласился Петр, опять усаживаясь на лавку и приглашая собеседника устраиваться напротив. – Да и у нас есть что тебе предложить… Надеюсь, вои ваши от похлебки мясной и хлеба прямо из печи не откажутся? А нашим бабам хоть малый, да прибыток. Охотиться окрест мы вас все одно не пустим, а брюхо набивать чем-то надо, так? Будет и еще кое-что на продажу у нас... А клич по весям я нынче же брошу, страда закончилась, для торговли самое время… Да и поприятнее, чем головы друг другу сносить, так?
- Знамо дело… А весь тут не одна, значит, стоит? Тогда место доброе мы нашли, абы прибыток торговый поиметь.
- Поглядим, как дела пойдут… Вот токмо прошу тебя, Христа ради, не бродите в округе - держи своих воев в узде. Мои церемониться не будут... Других же недужных с нашими людьми сюда посылай. Кгхм… А пока лекарь болезного Захария пользовать начнет, может, поснедаем чего, а? Сам Вячеслав опосля к нам подсядет. А под чарку меда и вести какие из Новгорода узнаем… Да не трогай ты дурного этого, Пычей, пусть полежит на полу. Ему сейчас все равно. Кликни Агафью со двора лучше, я ее упреждал насчет того, что вечерять сядем. А я сей же миг у Любима по сусекам пошвыряюсь, где-то было у него хмельное…

***

Стена, на которой только мгновение назад можно было рассмотреть смоляные подтеки, ходы жуков-точильщиков, извилистой дрожью проползших по поверхности бревна, и сбитые топором сучки, уходящие белеющими пятнышками вверх, вдруг подернулась масляной пленкой и расплылась. Якун прищурился, попытавшись вернуть мелкие детали, но даже такое небольшое напряжение сразу отдалось пронзительной головной болью, от которой он сразу пришел в себя.
- Никак очнулся? – прогромыхал над ухом голос, в котором еле уловимо скользнули знакомые нотки. – А мне Кузьма наказал ожидать, как ты очнешься… Федька, говорит, к хозяину твоему тебя все одно не пустят, так посиди с его сотоварищем, проследи, абы еще раз о притолоку головой не ударился…
- Где я? – Якун, превозмогая боль, сел на полатях, тянущихся вдоль стены на несколько десятков шагов. – Чё было-то?
- Чё-чё… Сказал бы я тебе… Что, совсем ничего не помнишь?
- Брр-р-ра… - потряс головой Якун, после чего согнулся в рвотном спазме, наклоняясь под полати. – Смутно помню, как Захария отнесли к лекарю… О! Потравить хотел его лекаришка. Никак меня опоил чем? Где мы?
- Успокойся, все по-доброму нынче. Солнышко светит, дружинные наши погреться вылезли из избы, дозоры у ушкуев стоят. Кто-то торговлишку справляет, кто-то в состязаниях забавляется.
- Да ты что, Федька! Порежут ведь всех... Даром мы сюда такую рать гнали?
- Окстись, Якунюшка! Долбанули тебя по голове, хм… вот ты и не помнишь ничего.
- А кто долбанул?! – Якун поднялся, шатаясь, с полатей, нащупал висевшие ножны и стал судорожными движениями вытаскивать меч, который чуть вышел и застрял, не поддаваясь резким рывкам. – Они, паскуды, и напали! Поднимай дружинных! Всех вырежу… Мы с Онуфрием на одной улице жили, я его с малых лет знал. Ааа-а… - купец рванул посильнее, и ножны соскочили, освободив лезвие.
- Зря ты веревочку порвал, - спокойно произнес Федор, устало усаживаясь на нары. – Не пустят тебя на пажить теперь. Воевода местный у всех, кто на торг захочет выйти, оружие перевязал и воском запечатал. Вроде и не мешает, но лишний раз подумаешь, прежде чем меч из ножен тащить… Окромя того, Кузьма запретил тебе выходить. Во-первых, отлежаться после его удара надо, во-вторых…
- Так это он? Продался, душегуб?
- Ты тут мечом не размахивай перед моим носом! Смотри-ка, правдолюбец выискался! А кто нас всех заложил перед этими… тьфу, как их там… ветлужцами, а? Кто сказал причину, по которой мы тут все оказались?!
- Ты что, Федька? Белены объелся? Как это я мог?
- Как, как! А вот так! Взбеленился у них так же, как сей миг кобенишься, и выложил все как на духу! Думаешь, зачем тебя Кузьма по загривку приложил? Да чтобы не выболтал еще чего! Но и того, что было, хватило… Как потом перед ивановскими оправдываться будешь?
- Ик… - Якун побледнел и молча подошел к Федору, присаживаясь рядом. – Вот попал я… По миру ведь пустят за долги мои.
- А ты помалкивай больше и оружие не тягай! Все одно ничего не получится. Кузьма троих посылал, абы разведали, что творится в округе. Двоих тут же привели, а третий совсем пропал… У них в лесу с луками, да самострелами почти два десятка расположились, не скрываясь, лодья выше по течению с ратниками стоит, да черемисы около веси посменно ходят. Ежели тех добавить, кто на торгу стрелы кидает в болтающееся на веревке поленце, так лишь чуть поменьше, чем нас будет…
- Зачем?
- А?
- Зачем кидают-то?
- Да не зачем, а за что… Сковородка железная тому будет, кто точнее в мордочку нарисованную попадет. И наши туда же пристроились. Тьфу…
- Чего плюешься, Федька? Весь сапог мне измызгал…
- Да… В доспехах ветлужцы почти все. В тулы глянул… Стрелы каленые, не чета черемисам. А ты… поднимай ратников! Всех порежу! Мне Кузьма строго наказал, ежели ты опять взъяришься – поленцем тебя приголубить. И вдарил бы, Якуша, вдарил…
- Хмм… - купец аккуратно ощупал себе затылок, морщась от прикосновений.
- Да и не соберешь ты рать… Не до этого воям нашим.
- Что так?
- Да ты сам сходи… без меча. Соскучились вои по горячему после такого ливня, а тут… каких разносолов токмо им девки не предлагают. Повытаскивали из своих загашников серебришко, да трясут около молодок, а те… ох, горячи. Так что, пока не отгуляют, на бой ратный не соберешь ты их.
- А сукно наше как, расходится?
- Могло быть и получше, но… Да неплохо, в общем. Пошлин не берут… Никаких, Якун, ни с покупки, ни с продажи. Даже за береговыми никто не подошел… Меха знатные дают, белок почти нет, но бобрами и соболями не одну бочку забьем. Утварь железную предлагают. Я с утреца клинья к одной статной черемиске подбил, так обещала она мне половину ушкуя таким добром забить и отдать при том недорого. Мол, своим соплеменникам на Вятку везла, да почему бы с таким пригожим молодцем не расторговаться? Князю на стол ту посуду не поставишь, но хозяйке готовить на таких котлах и сковородах лепо будет…
- А еще есть?
- Есть, да не про твою честь… Да ты сходи, Якун, на торг, сам все пощупай руками.
- А откель у них такая посуда, спрашивал?
- Ну… Набрали все в рот воды и молчат. Однако девица та по секрету поведала мне, что ходили их купцы за три моря, да оттуда такую утварь и привезли…
- Брешет…
- Да брехать-то, может, и брешет от неведения своего, однако она мне еще пряности предлагала. Значит, с полудня привезли сие богатство.
Снаружи раздался громкий окрик, тяжелые шаги простучали по половицам и над собеседниками навис тяжелой темной громадиной Кузьма, играя желваками на скулах.
- Знал, сволота? – его кулаки ощутимо сжались. – Знал про делишки Онуфрия с ивановскими?
- Да ты что, Кузьма? - начал привставать Якун. – Про что ты?
- Ты один из нас с ним общался и знать мог про то.
- Про что? Ведать не ведаю ничего, окромя его похода в Булгар, Кузьма. Крест на том целую, - Якун вынул большой серебрянный крест из-под нательной рубахи и, поцеловав его, истово перекрестился.
- Выдь отседова, Федька! Иди прочь, говорю, ежели не хочешь, чтобы тебе уши отрезали по приезде в Новгород… То-то же. Вот что, Якун, - Кузьма тяжело опустился на полати и потер ладонями лицо. – Говорил я с новгородцем тем… Девок муромских, да мордовских Онуфрий мыслил с татями тамошними в Булгар свозить. И не его умом то дело замышлено, сам понимаешь… Ежели наследил он там, вовек не отмоемся за свои расспросы перед наместником местным. Листья уже желтеть начали, так что при малейшей задержке зимовать там придется… Дело свое мы сделали, весть донесем про то, как Онуфрий дни свои кончил. А отомстить за него – не судьба, да и не хочется мне, Якун, безвинных людей губить и ратников своих при этом класть. А положим многих, если свару затеем… Пусть ивановские сами разбираются. И про девок муромских ни гу-гу. Понял? А то порешат нас с тобой, и пикнуть не успеешь. Али ушлют на гиблое дело. Так что ты как хошь, а я распродаюсь и ухожу. Не грозит Захарию тут беда, да и за лечение я серебра отсыплю. А за порядком на ушкуе смотреть того же Федьки хватит. Тем более, девица одна товар мне с выгодой предложила… Успеть бы надо в Новгород его привезти, да по посадам до зимы пройтись.
- Ах-ха-ха… - Якун начал захлебываться смехом. – Статная да пригожая такая че-че… черемиска? Прости… ты меня, Христа ради, столько на меня навалилось, не выдержал я…
- Так что с той черемиской-то неладно?
- Беги быстрее, пока Федька у нее обещанный тебе товар не перенял. Ох-ха-ха…

Десять сороков - 400 шкурок
Вага – приток Сев.Двины, рядом с Сухоной
Ряд - договор
Иваново ста – купцы золотой сотни Новгорода, делающие вклад в казну церкви Ивана Предтечи на Опоках (устройство Иванского купечества завершилось грамотой Всеволода Мстиславовича от 1130г.)
Скорлат – сорт дорогого сукна
водмол – грубое немецкое сукно
локтями – штука полотна по длине была обычно не меньше 50 локтей
Готланд - остров в Балтийском море
вклад в Ивановское общество составлял 50 серебряных гривен
Стреха - старинное название перекладины, поддерживающей кровлю избы.

дабы?

абы - лишь бы, только бы, чтобы
дабы - для того чтобы

В принципе синонимы, но "лишь бы" больше к месту. А вот запятая там лишняя...

Архипов, трудно согласиться... это самое абы - вообще специфическая такая форма...
не стоит ее так активно юзать, абы, паки, дабы, поелику, понеже - все это наскоько знаю - церковнославянские слова
а уж лишь бы защитить их - ну не строит - все же логичнее - чтобы защитить их или еще как.
но это всего лишь мое мнение)))) причем сразу говорю - это мелочи по сути - суть текста не в них)))

Откуда информация, что это цековнославянские слова? Всегда считал, что древнерусские...
ЗЫ А из мелочевки и складывается потом книга.

Архипов, ну знаете, ощущение что слова чисто литературные - а не реально применяемые в разговорном.
и еще - атмосферность можно создавать и другими средствами.
не архаизмами или не только ими, но и стилистически, и некими формами речевыми устойчивыми, ну вот напр - рукгательтсвами, божбой, клятвами и тд и тп.
ну и еще более сложными методами)))

Глава 2

Шум и сутолока царили недалеко от тына Переяславки в полном своем великолепии. Продолжительный ливень унялся еще вчера, оставив на склонах холмов грязные подтеки, слегка влажную землю и утреннюю прохладу, заставляя высыпавший на пажить люд ежиться и кутаться в теплые одежды. Неяркое осеннее солнце подсушивало луговую землю и скакало зайчиками по пажити, отражаясь от многочисленных доспехов, растекшихся волной вдоль склона холма. Там, прямо на зеленой, чуть пожухлой траве расположились торговцы, выставив на всеобщее обозрение свои товары и привлекая окрестный люд протяжными, громкими возгласами. Большая их часть, несмотря на радостные улыбки, с которыми они зазывали к себе покупателей, была недоверчиво обряжена в брони и лишь тонкие конопляные веревочки, перевязывающие крест накрест оголовья мечей и ножны хранили хрупкое равновесие на торгу.
Ближе к ушкуям заняли места те новгородцы, которым поручили заниматься продажей сукна. Они сложили на предварительно собранных жердяных настилах несколько рулонов шерстяной ткани, называемых штуками и развесили рядом отрезы материи для всеобщего обозрения. Около этих невысоких помостов постоянно толкались бабы, щупая серую заморскую ткань и бросая восхищенные взгляды на вывешенные рядом лоскутки парчи алого и синего цветов. Те были повешены не столько ради продажи, сколько ради показа, что приезжие купцы не лыком шиты, и товар у них есть на любого покупателя, платил бы только запрашиваемую цену. Еще чуть ближе к веси разместились торговцы нитками, иголками, затейливыми гребнями из кости морского зверя, разноцветными бусами и мелкими скобяными изделиями. А совсем близко от ворот нашел свое место переяславский и отяцкий мастеровой люд, стекшийся с окрестных поселений и вынесший на всеобщее обозрение затейливые глиняные горшки и кувшины, резные деревянные игрушки, прялки, долбленые корыта и остальную мелочь, на которую хватило времени долгими зимними вечерами. Между ними вперемешку расположились несколько новгородцев, чрезвычайно обрадованные тем, что пошлин никто не спрашивает, а свое купеческое начальство куда-то делось и торговать им разной мелочевкой никто не запрещает. Вторым рядом около ушкуев уселись припозднившиеся отяцкие охотники из дальних гуртов, сперва расположившиеся торговать пушниной и выделанной кожей около самых ворот. Однако мимо них то и дело начали мелькать языкастые переяславские кумушки и бросать мимоходом язвительные замечания. Те поначалу не понимали причину такого внимания, как и сами слова, но доброжелательный Юсь удобно устроился рядом с ними и начал переводить все пожелания вплоть до третьего колена, которыми отяков награждали постоянно шастающие между весью и торгом бабенки. Мол, все мужи с Переяславки и Сосновки меха-то отдали на черемисскую дань, потому и защита от тех явилась, а вы… да тьфу на вас. Попытки охотников оправдаться и сказать, что живут они по своим законам, все договоренности выполняют, а воины их в самую страду ушли на обучение в воинскую школу и теперь тоже стоят в дозорах, успеха не принесли. Бабы обратный перевод Юся не слушали, а жесты им вслед показались отякам несколько несолидным ответом на устроенную словесную бойню, поэтому продавцы мягкой рухлядью плюнули и перенесли свой товар на пажить поближе к новгородцам, благо, что те сразу проявили к нему интерес.
А между тем, вдоль стихийно разросшихся торговых рядов бродили бойкие бабенки со снедью, которую расхватывали новгородские дружинники с маслеными глазами. Правда, пытались они не столько расплатиться за пышущую жаром краюшку свежего хлеба или зачерпнутую из лукошка пригоршню красной клюквы, лопающуюся во рту взрывом кислой освежающей прохлады, сколько ухватить молодок за выступающие места, рассчитывая, что это будет достаточной оплатой за их интерес к товару. Некоторым этого было достаточно и тихое повизгивание звучало усладой для выгуливающихся ратников, но несколько раз голосистые бабенки призывали Свару, который с ленивой грацией сытого кота прогуливался по рядам в сопровождении двух ратников с самострелами. Тот молча подходил к участникам скандала, благо тем деться с пажити было особо некуда, и грустно смотрел в глаза виновнику, коим всегда оказывался новгородец. Видимо, настроены все были довольно миролюбиво, да и проскакивало в глубине взгляда переяславца в этот момент что-то безжалостное, поскольку нарушители спокойствия сразу изъявляли желание сотрудничать. А уж завидев его внушительный эскорт, сразу расставались с розовыми шиферными пряслицами, ходящими иногда в качестве монет по Киевской Руси, либо тянулись в мошну за парой кун, расплачиваясь за всю краюху свежеиспеченного хлеба целиком. Правда, один разок Свара натолкнулся на порядком разгоряченную хмельным медом троицу, которой был уже сам черт не брат. Один из новгородцев сплюнул под ноги торговому дозору и стал протискиваться между ними и торговкой, заодно попытавшись оттолкнуть невысокого главу воинской школы рукой. Тот недоуменно проследил за его движением и автоматически поймал новгородца за кисть, шагнув при этом вперед. Далее все прошло в полном соответствии с навыками, наработанными Сварой на многочисленных занятиях с полусотником. Круговым движением он завел новгородцу руку назад до предела, шагнул за спину и ударил под колено. Ратник при этом закопался лицом в траву, щедро вымазанную глиной не до конца просохшего склона, а ринувшимся на помощь дружкам уперлись в переносицу болты самострелов сопровождения. А дальше уже наступил бенефис Свары и он оттянулся по полной программе.
- Гей, люди добрые! – заголосил он противным голосом, подражая визгливой торговки, застигнутой на обвесе, пытаясь разрядить мгновенно накалившуюся обстановку. – Доколе нас в грязи такой заставлять будут торговать? Честным ратникам не разойтись, абы не спотыкнуться и друг друга не задеть! В следующем году все честь по чести должно быть, слышал ли, Никифор? И мостки деревянные, и навесы от дождя! – После поданного сигнала о неприятностях, переяславец обернулся к стоящим под прицелом воинам и мгновенно перешел на доверительный тон. – А мы с вами по чарке меда выпьем, я угощаю, так?
Оторопевшие от быстрой смены тона, двое новгородцев даже растерялись, встречая протрезвевшими глазами жала болтов и обращенный к ним жалостливый взгляд Свары, чем тот и попытался воспользовался, куя железо, пока было горячо.
- Мыслю, хмельное приятнее будет, чем бойню тут устраивать, - переяславец кивнул на верхушку холма, куда уже на его голос подбежали трое лучников. – Ребятушки, проведите их к Агафье, пусть нальет им по чуть-чуть, а мы уж позже к вам присоединимся, - кивнул он на лежащего ратника, который, несмотря на вывернутую руку, пытался привстать, что-то нечленораздельно мыча. Не ожидая, что новгородцы уйдут и бросят своего товарища, Свара наклонился к лежащему и отчетливо прошептал. – Коли мысль есть виру с меня потребовать, так отойдем и потребуешь. Токмо вспомни, кто руки первый распустил, видоков-то я найду. А распрю на торгу далее заведешь, так на бой тебя вызову… Ежели положишь меня, другой на мое место встанет и так дальше, пока не положим тебя в сыру землю. Успокоился? Нет? Сам хочешь биться со мной? Тогда так объясню… кровь твоих соратников, аже прольется после нашего с тобой поединка, на тебе будет. А то и бойней все кончится, новгородцам переяславцы никогда не уступали… кхм… как, впрочем, и вы нам. Коли не хочешь того, так я тебя подниму и прощения перед всеми попрошу, а потом мировую с тобой выпьем, так? Мне это не зазорно будет, мой нрав тут все знают, зато твоей чести поругания не будет. А все одно захочешь сразиться, так я к твоим услугам, но после торга. Ну? Вот и договорились!
Свара отпустил захват и, не дожидаясь, пока новгородец поднимется, поклонился в пояс и задорно закричал окружившей их толпе.
- Эх, братцы-ветлужцы! И вы, новгородцы честные… Экий я нескладный оказался, уронил воя нечаянно-негаданно. Прощения у общества прошу за несуразицу эту…
Затесавшиеся среди окружающих ушкуйники, передвинувшие было ножны мечей удобнее и краем глаза наблюдавшие за лучниками на холме, немного расслабились. Правда, на некоторых лицах было написано разочарование, вызванное тем, что не удалось посмотреть лишний раз на мечный поединок, однако оно тут же сменилось оживлением, потому что они поняли, что Свара извинился лишь перед обществом, как обещал, однако совсем не собирался просить прощения у обиженного им новгородца. Но и тут переяславец их подвел, потому что полез скреплять примирение к измазанному глиной ратнику троекратным целованием, что вызвало вокруг еле слышимое хихиканье. Обиженный вой после такого проявления теплых чувств совсем протрезвел и сплюнул себе под ноги, выражая отношение к торгу, переяславцу, себе любимому, попавшему в такую переделку и ко всем начавшим повизгивать зрителям. Однако представление закончилось появлением чем-то раздосадованного новгородского начальства в лице Кузьмы, который продрался сквозь толпу, и рявкнул на ратников своего ушкуя, пригрозив разобраться самолично со всеми зачинщиками смуты. Проводив взглядами тут же ушедшего купца, толпа разочарованно вздохнула и начала потихоньку расходиться, оставляя наедине раскрасневшегося от такого поворота событий новгородца и Свару, тянущего того к Агафье чуть-чуть опохмелиться. Слегка поартачившись, ратник согласился, и парочка ушла. А спустя полчаса упомянутая Агафья, поджав хвост, уносила все хмельное прочь с торга, памятуя данные угрозы Свары утопить ее в бочке с медом. Правда, при этом была она довольная, как коза, забравшаяся в огород с капустой. Ее выручка с продажи съестного к тому времени превысила все желаемые пределы.
А началось все с совета Николая, который заскочил проведать Любима и вскользь обмолвился, что вместо того, чтобы разносолы разносить по торгу, надо бы вынести столы и кормить новгородцев горячим. Посуды только набрать побольше и заготовить большие котлы с едой. Кто хочет – подошел да закусил, чем бог послал. А выпить захотел - так прошу за отдельный стол, там меда нальют. Почти всю ночь вместе с согласившейся помочь Радкой Агафья колдовала над новыми котлами и сковородами, пытаясь приготовить что-нибудь повкуснее. А утром ее старания были вознаграждены тем, что проснувшиеся новгородцы потянулись не к походным котлам, а на запахи теплого хлеба и ароматных приправ, которые тянулись от столов с выставленной там густой мясной похлебкой. А чуть позже к разомлевшим новгородцам подоспел жареный в диких яблоках кабанчик, запеченные в глине гуси и обжаренные в меде лесные орехи, подаваемые с горячим взваром. К полудню все заготовки кончились, и Агафья решила поторговать одним крепким медом, отпустив помощницу. И все вроде шло успешно до того момента, как пришел Свара с новгородцем обмывать примирение. Расшугав всех от бочки с медом, они выпили братину на двоих, после чего осоловевший от выпитого ушкуйник ушел отсыпаться. А глава воинской школы неожиданно стал ей проникновенно рассказывать о способах, коими пользовались еще предки, чтобы сохранить хладный труп на несколько дней, выразительно поглядывая на ее налитое тело и тару для меда. С подробностями, что надо делать в случае, если тело в бочку не убирается. Тут уж даже Агафье стало понятно, что надо бежать и дала деру, пока ратник не перешел к практическому показу, ломая ей суставы на таком ядреном и желающем еще пожить теле и заталкивая переломанные руки и ноги в такой небольшой бочонок. Свара же отправился к следующей точке сбора глазеющей праздношатающейся толпы, где устраивала драматическое представление молодая черемиска, прибывшая сюда с двумя десятками ратников, никак не желающая расстаться с окружающим ее завалом из металлической утвари.

***

- Ох, соколик мой ясный, да кабы парчу твою я в лес могла бы вздеть али в ней рубаху нижнюю в ручье простирнуть, так я бы и поменяла тебе ее на сковороду железную. – Улина ненароком положила руку на крепкое плечо ратника, отчего того пробила испарина, и он весь покрылся красными пятнами, будто стоял не прохладный денек начала осени, набухший влагой вчерашнего ливня, а жаркий полудень середины лета. Между тем черемиска как ни в чем не бывало продолжила. - Так париться в ней токмо по теплой погоде-то, да и тяжесть в ней неподъемная… Ишь, додумались, нитку серебряную в нее вздевать и цену будто за золото драть! Да и что я этим лоскутком прикрывать-то буду, срам свой? На большее не хватит… Представляешь ли меня в лоскутках сих?
- Э… Гм… платочек себе спроворишь, красавица, - с натугой ответил тот, вертя в руках покрытый серебристым сиянием затейливого рисунка отрез материи на шелковой основе. – Все женихи окрест твои будут…
- Ой, что ты, родимый, - замахала руками девица, застенчиво улыбаясь. - Яйцо, что крашеное, что белое - вкус один. Да и сравнятся ли гридни князя нашего с такими добрыми воями, как новгородцы?
- Так, может… примешь в подарок от меня отрез побольше? – крякнул молодцеватый ратник, оправляя свои пшеничные усы и давая возможность ускользнувшей было надежде опять проникнуть себе в сердце. - Вечером приходи, сговоримся.
- Ой, ласковый мой, да кабы выручку мне к вечеру сделать, я бы на крыльях к тебе прилетела. Да ведь хозяин не даст покоя, за каждую куну, изверг, дрожит… Коли не продам хоть половину днесь , так и не отпустит меня, чистить сию утварь заставит. Может, ты хоть поможешь мне почин сделать? – голос девушки задрожал, и глаза наполнились слезами. – У меня тут всего-то пяток котлов походных, да сковород десяток, я тебе любую посудину сей миг задарма отдам… Так, глядишь, к вечеру и расторгуюсь. Он, кровопивец, по полторы гривны пытается толкнуть котелок сей, да я тебе за гривну и пять кун отдам. Смотри какой, без шовчика, ровненький, клепок нет нигде, железо толстое, не прогорит…
- Это как без шва-то? Чудно. Я самолично видел, как кузнец его из нескольких пластин делает, да клепками сбивает…
- То-то и оно, а тут чудо заморское. Ни у кого такого не будет в Новгороде, а ты иметь будешь. Да тут одного железа на четверть пуда. А я тебе еще вот такую подвеску для костра дам. Матушка еще жива твоя, а, родненький? - заглянула Улина в глаза вою. И тут же подпустила в голос холодку. – Али жена с дитями ждет дома?
- Гхм… матушка есть, - неудачно соврал тот, начав вертеть котелок во все стороны.
- Вот, ей подарок сделаешь, - сделав вид, что ничего не заметила, кивнула черемиска. - Нацепит она подвеску на жердину, наденет на нее котелок и благословит тебя за подарок твой. Глянь, руки не обожжешь, жердину снимать не надо, так что одной рукой управиться можно… А ручка снимается, вот.
- Ну, ты хоть за гривну отдала бы, красавица…
- Ой, что ты, хозяин заругается. Ох, да вон он идет, - махнула Улина куда-то на край пажити. – Верно, ругаться будет, что так дешево отдаю… Гривна и три куны, милый. Иначе лишат меня оплаты моей. Быстрее решайся, соколик, отдам, пока он не увидел… Пусть тебе удача благоволит, ясноглазый, что ты серебром расплачиваешься… Эээ, молодец, что ж ты мне четверть гривны киевской дал ? – тон черемиски резко изменился и стал похож на цыганскую разудалую речь. - От своей рубленую часть давай, от новгородской! Али мыслишь, я их в первый раз вижу? Киевская-то на четверть полегче будет… А три куны? Да я порося на них возьму, милый! И что ты мне беличью шкурку суешь? Еще три давай! Мало ли как охотники отяцкие их продают… Не две, а три! Спаси тебя твой Христос, воин!
- Николай, свет очей моих, иди, принимай выручку, - голос красавицы опять сменился на мягкую, грудную тональность.
- Ох, договоришься ты, девушка, Трофим приедет, взбучку тебе устроит, - ответил ей Николай, пригревшийся на холодном осеннем солнышке чуть выше на холме. Наконец, он открыл зажмуренные глаза, приподнялся с земли и сошел к черемиске вниз. – Что же ты парчу-то не взяла… ха, на платочек?
- Такой платочек токмо вместо шелома в битве надевать сгодился бы. Ох… Скорее бы уж он приехал и устроил взбучку эту, - поникший тон Улины говорил сам за себя. – Я ведь так рвалась за ним, а он почти и не побыл тут, сразу отбыл… Вот и ты меня бросаешь.
- Не грусти, девочка. Мы все тут, рядом, просто вчера в очередной раз козла выбивали, забилась печь наша. Полночи провозились, мне бы поспать еще чуток, а земля уже холодноватая… Вон, кстати, Петр идет, ему выручку и отдашь. Он ведь твоему жениху первый друг был с детства, знаешь?
- Знаю…
- Тогда выше носик свой держи, а я пошел… Свару кликнешь, ежели что, а в помощники я Вышату тебе пришлю сейчас, ну… рыжего такого. И то не знаю, на что он сгодится. Четверти часа не прошло, как товар мы подвезли, а ты уже почин учинила. Да еще какой! Мы и в треть того не думали продать…
- Так я сызмальства с дедушкой по торгам хожу, - понеслось вслед уходящему кузнецу. - С чего бы другого мне язык ваш так знать? Тут моя стихия, - Улина приподнялась на носки и потянулась руками вверх и в сторону, явив всему миру гибкий, почти девичий стан. – Эй, народ честной! Налетай, подешевело! Жарить, парить на чем будете?! Утварь железная, что до внуков ваших доживет! Горшки, что любой огонь выдерживают и на пол упадут – не расколются! Красота неописуемая цветов железных по бокам, да ромейских плодов, из которых они вино свое делают! И тебе, Петр, не хворать, - прервалась она на секунду. – Осталось всего ничего, новгородцы славные! Двум продам, третьему не достанется! А вот и покупатель знатный пожаловал… Федор, смотри сам, чем торгуем, поутру я тебе токмо три диковинки заморские и показала.
- Э… кхе, красавица, - подошедший помощник Захария сначала раскланялся с Петром, а потом уже начал перебирать утварь. – А сказывала, что ушкуй мой до половины забьешь. Тут же одним чихом моим все накрыть можно.
- Товаром моим и два твоих ушкуя забить можно, - парировала Улина. – Токмо пока ты чихать тут будешь, местный глава весь товар мой заберет… Вишь, приценивается. А вот бренчит ли в мошне твоей серебро, еще неизвестно. Маленьким крючком большую рыбу не выудишь.
- Ишь, стрекоза, чего надумала, серебро наше с Захарием подсчитывать…
- Ох, наше… гляньте на него, люди добрые, никак он кошель Захария со своим перепутал…
- Кхм… - покраснел Федор, недовольно оглядывая собирающуюся толпу, привлеченную громким зазывным криком Улины. - Ныне я купец, за него. Давай-ка цены называй свои, а не языком попусту трещи как сорока. И товар свой весь показывай!
- Так смотри, за погляд с тебя не возьму ни куны… Токмо, как бы не расхватали до тебя все, - улыбнулась черемиска и обвела рукой люд, передающий из рук в руки железную посуду, простукивая ее и пытаясь даже принюхиваться.
- Ты меня с ними не равняй, милая, - неожиданно успокоился Федор, понявший, что его пытаются вывести из равновесия. – Я у тебя скопом все возьму, коли в цене сойдемся, даже помощник воеводы вашего… гхмм… не сдюжит против меня, - покосился он на Петра, и подпустил чуть ехидства в голосе. - Ежели ты, конечно, не… преувеличила, бабонька, и утвари у тебя хватит на ушкуй мой.
Да что мне просить-то с тебя опосля того, что мне воевода предложил…
- Так нам скажи, что предложил он.
- Да что говорить-то тут…
- Да ты скажи, - послышалось из толпы, внимательно следящей за происходящим торгом.
- Да что сказать! Сами товар видите… Такой и в Новгороде не найдешь…
- Да видим мы все, - не выдержал Федор. - От какой цены нам плясать? Сказывай, давай.
- Да ты не робей, говори, - опять вмешался какой-то голос, донесшийся из второго ряда людей, тесно обступивших место торга.
- Котлы большие по полторы гривны, малые по гривне и пятнадцати кунам пойдут, сковороды по полгривны, а горшки железные с цветами по гривне кун отдам.
Окружающая толпа притихла, и стало слышно, как заблудившийся трудяга шмель басовито пролетел в сторону леса навстречу холодной осени и своей гибели.
- Одурела, что ли, лапотница? – Федор вытаращил глаза и шагнул в направлении Улины. Та успела рукой придержать Петра, ринувшегося было к ней на защиту, и выставила перед толпой изящный сапожок, чуть приподняв край поневы.
- И в том, что лапотница я, неправ ты, - невинным голоском произнесла черемиска. - И то, что продавца хаешь, в укор тебе пойдет… Может, и цену за такие речи набавлю.
- Тьфу на тебя, да сколь ты хочешь-то на самом деле? Ишь, заломила!
- Да ты сам скажи, купец, почем взять хочешь?
- Гха… Ну, по десять кун за горшок, по пятнадцать за котел малый и по двадцать пять за большой…
- Тю… Да ты надурить меня хочешь! – возмутилась Улина, уперев руки в бока. – Потом всем сказывать будешь, как посмеялся над глупой бабой! Надо мной же похахатывать все будут! Скажут, за сколь купила, за столь и продала, да еще все лето рать на свое серебро кормила, что в страны заморские плавала вместе со мной за товаром. Стыд-то какой мне будет!
- Да брешешь ты все! Как баба в страны заморские плавать может?
- А может и брешу насчет того, что была там… Токмо много ума не надо, абы ратников нанять, да купца с ними отправить! А уж ныне это мой товар, не в убыток же себе его отдавать! А ты даром хочешь взять!
Замолчавшая толпа оттаяла и даже послышались голоса поддержки смелой черемиски от ухмыляющихся уголками рта жителей Переяславки.
- Так держи, девонька! Вона какие котлы, без шва единого, даже от молота кузнечного следов нет, истинно чудо заморское!
- Ну… - спустя минуту такого гомона Федор пошел на попятный. – По сорок котел большой возьму и горшок по двадцать. Все, последнее мое слово.
- А ты думал купец, сколь надо припасов для рати судовой? – завертела головой в разные стороны Улина и потащила из толпы новгородца, который недавно купил у нее утварь. – Да я вот ему, как первому покупателю котел большой за полторы гривны отдала… Так ведь, родненький? – острый каблучок сапожка впился ратнику в ногу. – А тебе токмо за то скинула, что ты скопом все берешь… Пойду на Вятку ту же, большая утварь по две гривны разойдется! – Второй каблучок ненароком прошелся по сапогам Петра.
- Да уж что на Вятку идти, красавица, тут расторгуешься хорошо, - Петр вздрогнул, но подключился к торгам. - Я бы и по гривне все котлы походные скупил, рать растет, а сухой кусок воям в горло не полезет…
- Ну… твоя взяла, красавица, - обреченно махнул рукой Федор. – Беру все большие по его цене, а остальное убавь так же от того, что поначалу ты говорила…
- Ох, ласковый мой, да я бы с превеликим удовольствием, - всплеснула руками Улина, показывая на пробиравшегося через толпу Кузьму. – Но видишь, еще один покупатель идет, а он уж точно на все цены мои согласится. Как уговаривал меня поутру, с товаром встретив, как обхаживал… Токмо вот имени своего не сказал. Все вы такие, кобели проклятые…
- Кузьмой меня кличут, молодица, - растолкал всех любопытствующих от товара подошедший новгородец и начал перебирать железную утварь. – Токмо напраслину ты на меня возводишь, хая словами погаными, товар я твой обхаживал, а не тебя. Хотя, не будь ты такова… какая есть, и кобели бы около тебя не крутились.
- Ох, срезал девку на лету, - послышалось из толпы.
- Срезал, срезал, родненький. Поставил на место лапотную, - безропотно согласилась Улина и тяжело вздохнула. – А что делать? Нрав свой на торгу не покажешь, так разденете, разуете и без единой куны оставите… Сколько ты Федор за котел большой дать хотел, гривну кажись? Отдать тебе, что ли, весь товар?
- Давай, красавица, - весь подобрался тот, протягивая ладонь, чуть смущаясь от непривычки, что скреплять договор придется с бабой. – Все возьму. Вот тебе в том моя рука!
- Ну-ка, охолонь, Федька! – резко вмешался Кузьма, заставив того отдернуть протянутую руку. – Какое имя от родителей получила, молодица?
- Получать легко, отдавать трудно… Ну да ладно, бери за дешево, купец… Улиной меня родные зовут.
- Так вот, Улина, набавь куну к каждой цене, что тебе этот... купчишка сказал, и товар на мой ушкуй грузи.
- Эй, Кузьма, да что ж ты делаешь? – возмущение было написано большими буквами на лице Федора. – Не пожалует тебя Захарий за такое твое вмешательство…
- С Захарием я сам разберусь, если… когда он поправится. И, между прочим, Федька, за лечение-то я сговаривался заплатить, хотя его монеты все у тебя в мошне лежат целехонькие. Не пришел ты вечор ко мне и не предложил серебро Захария за его же здоровье выложить…
- Кгхм… моя вина, Кузьма… Однако же и ты не прав.
- Ну, раз признал, то отойдем в сторонку и сговоримся, - кивнул Кузьма и повернулся, чтобы начать выбираться из толпы.
- Ох, теперича гораздо проще стало, - облегченно вздохнула Улина, провожая взглядом развернувшихся новгородцев. – Ну что, воевода, сказывал ты, что возьмешь весь товар мой за цену, что Федор назвал?
- Сговаривались лишь насчет котлов, Улина, - подыграл ей Петр. – Однако же и насчет другого товара я поторговаться не прочь… Прибыток сулит сия утварь изрядный ежели развезти ее по поселениям нашим, но не уверен я, что такую цену готовы заплатить людишки. Поиздержались мехами… Разве что отдать в расчете на зимнюю добычу?
Замершие при первых словах черемиски новгородцы переглянулись и вернулись обратно к разложенному товару, не обращая внимания на его хозяйку.
- А не дурят ли нас, Федька, а? – внятно произнес в толпу Кузьма. – Вечор сказывали, что черемисы те княжьими ратниками являются. А окрест сей девицы более никого из ее племени не наблюдается…
- Точно! – просиял Федор. – Она же нам про рать толковала, которую нанимала абы на полудень ходить. А где она, эта рать-то? Нечистое дело тут творится, сговорились они.
- Что скажешь, девица? – кинул Кузьма вопрос в задорные, полные бесенят глаза Улины.
- А то и скажу, купец, что зря ты пытаешься камешки подводные в таком простом деле найти. Неужто ты мыслишь, что рать такая без ведома князя ветлужского собраться может? А деньги на сей товар я у себя взаймы взяла, мошну из-под поневы достав?! Ох, да что я мелю-то, пустоголовая! – запричитала Улина. – И зачем я тебя обманываю, купец честный новгородский! Да сами они тут горшки эти клепают! Каждый второй у них тут кузнец! И бабы, и дети!
- Ладно, остановись баба! – потряс головой Кузьма, не обращая внимания на оторопелые взгляды, которыми награждали черемиску Петр и другие общинники в толпе. – Аж звон в ушах пошел от придумок своих… А почему товар твой в этой веси? Пошто не самому кугузу отвезли абы лицезрел он плоды дел своих торговых?
- На то я тебе отвечу, купец, - вмешался Петр, в голове у которого сразу закрутились те наставления, которые ему оставил воевода. - Утварь сия предназначена для продажи в землях суздальских, муромских и рязанских. А мы первое поселение по Ветлуге, где храниться может товар сей без разорения для кугуза. Пошлин не берем, охрану предоставляем… Более того, скажу тебе, что вои наши вместе с черемисами ходили в земли дальние и ныне в Суздаль с ними же отправились. Токмо вот сговорились мы охранять груз черемисский лишь за серебро, - он досадливо цокнул языком и, вздохнув, продолжил. – Нет бы долю в товаре взять…
- Да ты сам видишь, Кузьма, - поправила что-то в своей прическе Улина, - сколько воев тут живут, да какие… Черемисские гридни ни в какое сравнение не идут с ними. Я не про доблесть воинскую сказываю, - поправилась она, увидев смешинки в глазах новгородцев, - а про доспехи и воинское умение! Видел ли ты такое, чтобы на каждом втором муже в захудалой веси бронь добрая была вздета и сабли булатные на поясах висели, а? Потому и выбрал их князь наш… С одной стороны - в землях его живут, зависят от него, с другой – с силой такой надо в мире жить, а то и в союзе… Да и применять ее себе на пользу.
- Уговорила, языкастая, - махнул рукой Кузьма, не имея сил более спорить. – Берем мы по Федькиной цене весь товар твой на двоих.
- Так бери… токмо кто ж тебе отдаст его, золотой мой? – ухмыльнулась Улина. – Мы с Федором не сговорились, а моя цена в половину его дороже была. Да еще Петр, что воеводу замещает, себе товар требует.
- Да неужто ты, краса ненаглядная, не уступишь нам до цены нашей? – с придыханием вмешался младший из новгородских купцов. – Ведь все скопом берем…
- Мне, Федор, со своего лица воду не пить! – отрезала черемиска. – Оттого, что ты его похвалишь, оно милей мне не будет. Хотя… раз такое дело, могу еще набавить цену на утварь свою, если хочешь!
- Эээ… Это еще почему?
- А за погляд приятный, - ехидно ответила Улина. – Мыслю я, что ты торгуешься так долго абы лицезреть меня подольше. А за удовольствие надо платить!
- Так мне что, за взгляд на парчу мою монеты с людишек ваших спрашивать?
- Не за взгляд, Федор, - покачала та головой. – Если покупатель подойдет, да вместо тебя твой товар нахваливать начнет, неужто цены не поднимешь?
- Так-то оно так, да токмо я не товар нахваливаю, а красоту твою…
- Так и я не набавляю, а токмо грожусь! А могу, если не прекратишь мне зубы заговаривать!
- Ну, хватит, Федька, - вмешался Кузьма, слушавший перебранку с насупившимися бровями. – Ты, девица…
- Баба я, Кузьма, давно уже баба вдовая, правильно ты меня назвал недавно…
- Будь по-твоему, Улина, баба так баба. Какая цена твоя? Не для торга, а по какой отдашь? Иначе развернемся и уйдем. И на прибыток свой плюнем…
- На прибыток ты свой не плюнешь купец, - замотала головой черемиска. – Разве что припечет тебя сильно… Но цену скажу. По пятнадцать кун с котлов скину, по десять с горшков и по пять со сковород. Таков мой сказ.
- Еще десяток скинь с каждой, красна дев… Улина, и по рукам ударим.
- Со сковород токмо по пяти. Но ты заберешь весь мой товар, так?
- Заберу, слово даю. А Петр пусть уж у меня покупает, - хмыкнул Кузьма в бороду.
- Вот моя в том рука, купец, - узкая ладошка утонула в лапе купца, вызывая гул одобрения со стороны окружающей толпы.
- Так, насчет погрузки… Сколь товара-то мы взяли, Федька? А то мне надобно сукно свое переложить для устойчивости.
- Дык… Так покидаешь, откель ему много-то быть? Хоть и грозилась мне она половину ушкуя загрузить, так если на двоих делить…
- Делить, делить… - передразнил Кузьма своего напарника, тряся бородой. - Федька! Белены ли ты объелся, не вызнав, за что торговался? Вот и имей дела с таким сиволапым… Ох, Захарий, Захарий. Ну да ладно, зарубку себе поставлю на память о твоем разумении.
- Нагнись ко мне поближе, купец, - поманила новгородца пальчиком Улина. – Ухо свое мне подставь, сказываю, а то не достану я до тебя!
Черемиска приблизила свои губы к нагнувшемуся Кузьме и что-то ему прошептала. Тот недоуменно отшатнулся и попросил повторить еще раз. Однако та в ответ притворно надула губки и раскинула руки, созывая начавшую расходиться было толпу.
- Эгей, люди честные, купец-то не верит моему счету! – Улина полезла за сапожок и достала оттуда выглаженный кусочек бересты. – Читай, коли умеешь. Тут все написано про товар ваш. Чего, где и сколько. Добрые люди помогли, сама-то я письму не обучена.
- Эээ… да не наше это письмо, хоть и похоже чем-то, - помотал головой Кузьма, честно пытаясь некоторое время разглядывать вырезанные знаки, и отдал бересту обратно. - Это где ж ты такого грамотея нашла, что такие непонятные резы нанес? Небось, и заплатила ему? А, девонька?
- Тетка Улина, дайте мне, - вперед протиснулся рыжий паренек и протянул руку за записью товара.
- Э, Вышата?
- Он самый, я давно тут стою, а на бересте сам писал…
- От какой умелец выискался, - начал похихикивать Кузьма с вторившим ему Федором.
- Вместе посмеемся, дайте срок, - пробурчал Рыжий и начал зачитывать список. – Котлы большие. В количестве двести восемьдесят штук, котлы…
Смех мгновенно прекратился и Кузьма хищно подобрался.
- Сколь, говоришь, по счету котлов?
- Две сотни и еще восемь десятков, что непонятно-то?
- Ты, малец, не дорос еще, абы возмущение свое проявлять при старших, - рука Кузьмы выпросталась из суконной однорядки , накинутой прямо на доспех, чтобы дать затрещину пацану, но тот успел юркнуть за спину черемиски.
- Погодь Кузьма наших мальцов обижать, - начала та недовольно поднимать голову.
- Твой, что ли? Так что он…
- Не мой, Кузьма, а наш. По делу говори, там ведь мелкого товара не меньше, чем котлов этих будет… Да и общую цену я тебе назвала, али ты в другой раз скажешь, что не расслышал?
- Кхе… - крякнул Кузьма, озадаченно хватаясь за бороду. – Ты вот что, девонька, не позорь меня перед честным людом…
- И ты не обессудь за настойчивость мою. В стороне потолкуем? – Улина пробралась через расступившуюся толпу и пошла в сторону от торга, увлекая за собой обоих купцов. Вырвавшись вперед, черемиска пружинистым шагом достигла середины пажити и остановилась перевести дух. Сердце билось в груди в диссонанс с дыханием, каждое старалось перегнать друг друга в стремительном жизненном забеге, качая кровь по жилам и наполняя ее кислородом… Не выдержав паузы, Улина опять продолжила движение, неспешно продвигаясь к кромке леса. Постепенно взбудораженный организм успокоился и к тому моменту, когда ее догнали купцы, лишь розовый румянец выдавал ее переживания.
- Моя оплошка, да еще какая… - прервал свою перебранку с Федором Кузьма и с возмущением добавил. - У нас, если мы сложимся с Федькой, столько монет все одно не будет. Захарий на сукно почти всё серебро пустил… Разве что им возьмете? Нет? Даже с Якуном малости не хватит! Да откель столько монет у кугуза вашего, а? Он же в нищете сидит и даже без мехов… Ах ты, вот он куда их пустил, а мы-то гадали...
- Да ты не переживай, Кузьма, сговоримся мы о нехватке твоей, - промурлыкала черемиска. – Сколь Якун не укупит - Петру продадим. Если возьмет по такой цене, конечно… Остальное тебе в долг запишем. Все честь по чести, на бумаге…
- Ишь ты, на бумаге… А не боишься, девонька? Законы у нас свои, моему слову поверят быстрее, чем расписки этой…
- Вчера обманул - сегодня не поверят, Кузьма. Да и вои твои – разве не видоки?
- Это мои люди, - брякнул Кузьма и напрягся, ожегшись о взгляд Федора. – Все в одном деле, Федька… Да я не о том, девонька.
- И я не о том. В следующем году приходи сызнова, будет тебе товар, с которым не стыдно в тот же Готланд пойти… И опять же в долг часть дадим.
- И с этим не зазорно идти.
- На твое усмотрение, купец, - Улина с вызовом посмотрела на Кузьму. – Токмо условия у нас будут для тебя на этот счет, если придешь… скажем, в начале лета.
- Это какие же? – хмурый взгляд новгородца говорил сам за себя.
- Не бойся, тебе не в убыток будут, а какие… Точно я и сама про то не знаю. Сам воевода местный с тобой говорить будет, а то и кугуз ветлужский. Не согласишься – никто тебя не приневолит, возьмешь лишь то, что укупишь. А согласишься – в скором времени в золотую сотню новгородскую войдешь.
- Это не тебе судить… гхм…
- Я и не сужу, купец, мое дело - слова тебе эти передать. От кого – не спрашивай… И так понятно. И тебя все это касается, Федор. Хочешь рядом с Кузьмой и Захарием встать, так учись у них… А помощь и тебе можем оказать. А коли еще кого приведете с собой, так серчать на вас не будем, лишь бы с торговлей шли, а не войной на нас.
- Кхе… Ну ладно, девонька. Спаси тебя Бог… эээ, боги твои. Не дала лицом в грязь упасть перед воями моими. Когда товар ждать?
- Свозить сей миг начнут, а часа через три после полудня остаток доставят, тогда и расплатишься… - выдохнула Улина и тут же добавила, увидев в глазах купца невысказанный вопрос о такой задержке. - В лесу скрытно укрыт товар сей, мыслили его следующей весной по Оке развозить.
- Еще к тебе дело, девонька, - помялся Кузьма. – Стыдно мне к Петру-то идти… Предупреждал он, абы не совались мы куда не следует, а дружинный Захария с дружками, ну… полезли куда-то не спросясь. Тех привели, а этот запропастился куда-то. Уж выведай, не случилось ли с ним чего?
- Так вестник поутру прибегал, купец. С отроками местными он в мяч играет… Не спрашивай - сама не знаю, что это за диво. Просил передать, что пока не научится – не возвернется. Да Федор все одно Захария останется дожидаться, так что не волнуйся за воя вашего, не пропадет.

Договорившись с новгородцами встретиться при расплате, Улина по натоптанной тропинке поднялась к воротам веси и присела на краешек лавки, прикопанной с утра каким-то сердобольным человеком. Солнце приятно грело затылок и плечи, принося расслабившемуся телу успокоение. Лесная даль высветилась на горизонте, теряясь в дымке испаряющейся после дождя воды. Среди ровного зеленого покрова немногочисленными шишками вспучились озаренные осенним светом верхушки дубов, отвоевавшие у окружающих деревьев простор для своих пышных крон. Ровное голубое небо с пробегающими барашками облаков раскинулось прямо над пажитью, спустив на грешную землю зябкий ветерок, выдувающий крохи тепла из разгоряченной плоти. Смежив глаза, Улина сидела несколько минут, наслаждаясь покоем, из которого ее вывела пружинистая поступь одоспешенного ратника. Легкий скрип лавки известил ее о том, что появился новый собеседник.
- Устала?
- Не то слово, Петр. Торговать-то мне в радость, а вот втемяшить в голову этим баранам ваши с Николаем задумки… Мол, тут войско несметное и надо приходить в следующем году товар покупать, а не на щит весь брать… Взмокла вся.
- Не бараны они, Улина… - Петр сбросил с себя и накинул ей на плечи епанчу . - Ой, не бараны. Притворяются да скрытничают изрядно. И то, что цену ты для них до небес подняла - в нашем деле как бы не помехой потом окажется. Навар-то невелик у них будет. Да и от расписок долговых захотят отказаться, воев новгородских сворой на нас спустив...
- Тебе решать, Петр, товар-то ваш, - поежилась черемиска, плотнее закутываясь в накинутый плащ. - Взаймы можно и не давать. А насчет баранов – это я усталость свою вымещаю словами. Может статься, эти… купцы на наше войско совсем неисчислимую рать приведут из-за долга этого. Ворон ворону глаз не выклюнет, а они все в этом Новгороде… стервятники.
- Мыслишь, сами себя мы перехитрили?
- Не знаю, жизнь покажет… А воевода скажет. Но мне кажется, что жадность у них перевесит, делиться-то прибылью торговой ни с кем не надо, а в случае войны… жалкие крошки достанутся. Посмотрим, пошустрим еще в делах наших… Не ошибается лишь тот, кто не делает ничего, а сонливой собаке токмо дохлый заяц достается…

днесь – теперь, сегодня
1 гривна серебром = 4 гривны кун
однорядка - верхняя широкая, долгополая до щиколотки одежда, без воротника, с длинными рукавами, под которыми делались прорехи для рук. играла роль плаща. Её носили осенью и в ненастную погоду, в рукава и внакидку.

Глава 3

Вцепившись глазами в силуэт новгородца, Свара медленно ступал по самой кромке вытоптанного пятачка с остатками измазанной глиной травы в такт движения противника. Ноги осторожно ощупывали раскисшую поверхность земли, в то время как тело само непрерывно раскачивалось в разные стороны, перетекая из одной стойки в другую. Новгородец, рослый и плечистый воин, на лице которого застыла холодная улыбка, шел по кругу, держа обеими руками секиру, насаженную на длинное метровое древко с заостренным железным подтоком. Против его топора у Свары был меч и уже порядком искромсанный щит с каймой, выщербленной местами до широкого умбона . Кроме отсутствующего в некоторых местах венца силу тяжелой секиры испытало на себе и навершие щита, чуть вмятое в своей середине. Плотные передние ряды воинов, обступивших площадку, на которой происходил бой, цепко выхватывали каждое движение противников, на долю задних оставались лишь незначительные фрагменты, обсуждению которых они и посвящали все свое время. Но переяславца пока не трогали ни горящие азартом глаза первых, ни негромкий гул со стороны последних. Улыбка его погасла, как только он увидел холодные расчетливые глаза соперника в самом начале третьего по счету поединка и острый шип в продолжение верхней части древка секиры.
Началось же все с безобидного подтрунивания новгородцев над своим соплеменником, пившим мировую со Сварой. Тебя, мол, уронили да в грязи изваляли, а ты потом еще и сам добавил, добираясь до полатей практически на четвереньках. Тренируешься в атаку ходить? Да уж, от такой позы все супротивники в ступор впадут, а если еще грязью бросаться будешь и хрюкать - тогда просто разбегутся. Однако любое подтрунивание над не опохмелившимся индивидуумом приводит обычно к неоднозначным последствиям. На соратников что обижаться? Они тебя в сече прикроют, несмотря на свои злые языки. А переяславец… да он же обещал поединок, точно! Поэтому с утра пораньше, несмотря на то, что два из трех ушкуев были почти готовы отплыть, новгородец со своими товарищами отправился искать удовлетворения у Свары. Тот, к вящей их радости, отказывать им в этом не стал, только попросил для разминки начать с деревянных мечей. А дальше уж как дело пойдет…
На потешный бой сразу стал подтягиваться народ, изголодавшийся по зрелищам, тем более Свара устроил из поединка настоящий спектакль. Комментируя шквал засечных и подплужных ударов, которыми его награждал новгородец, он с присущей ему язвительностью оценивал их по пятибалльной шкале, которую ввел еще Михалыч, не поднимаясь при этом выше двойки. Постоянными смещениями и подсечками вкупе со злым языком переяславец довел противника практически до кипения, и тот потребовал сменить мечи и биться до первой крови. На резонный вопрос Свары о том, стоит ли портить себе кольчугу из-за гнева, который вытеснил остатки рассудка из головы, неудачливый соперник не успел ничего ответить, поскольку был отодвинут в сторону степенным новгородцем, оказавшимся его десятником, посоветовавшим ему помолчать и отойти в сторону. Нечего, мол, переть на рожон, сперва меч в руках следует научиться держать. Видимо авторитет старшего товарища бы на высоте, потому что обиженный в очередной раз ратник сник и бочком удалился из круга. Проводив его взглядом, новгородский десятник тоже потребовал сменить мечи, объяснив, что на деревяшках сеча по-другому проходит. Тут уже уперся подошедший вовремя Петр, которому совсем не хотелось, чтобы напоследок был кто-то покалечен. Однако к этому времени на берегу собралось уже достаточное количество новгородских воинов, из которых выстроилась целая очередь желающих скрестить мечи со Сварой или любым другим ветлужским ратником, да и подошедшие купцы желали напоследок насладиться поединками. Поняв, что отговорками не отделаться, потому что иначе события могут двинуться совершенно непредсказуемым и кровавым маршрутом, Петр пошел на попятный. Перекрикивая гул голосов, он через сплошную пелену громких выкриков выдвинул условия проведения поединков. Чтобы быть допущенным до каждого боя, нужно внести ногату. В крайнем случае, плату должен внести соперник, который хочет с тобой сразиться. Сеча проходит до сдачи противника, до первой крови или до первого удара, пусть даже остановленного или нанесенного вскользь, но который при этом неминуемо должен был нанести увечье сопернику. Если же это увечье все-таки наносится, то пострадавшему следует выплатить виру до десяти гривен в зависимости от повреждения или отдать свой доспех. Кроме того, виновный выбывал из дальнейших состязаний. Собранная плата пойдет на приз победителю или победителям в соответствии с проведенными ими боями в том случае, если они не хотят состязаться между собой. Последнее было оговорено особо, потому что поединков между своими дружинниками за деньги и до крови Петр не допустил бы ни под каким соусом. Такие условия сразу ограничили число новгородцев, желающих размяться, однако и без того их набралось более двадцати человек. Со стороны ветлужцев изъявили желание попробовать свои силы только двое переяславских дружинников – Ждан и Арефий, а также четверо отяцких воинов, среди которых выделялись Гондыр с Терлеем. Кроме того, решили поучаствовать в состязаниях и двое черемисов – Паймас и Яныгит. Все переяславцы и отяки после некоторого перешептывания между собой подошли к Петру и заняли у него серебряные монеты, вызвав насмешливые возгласы новгородцев про обнищавшее местное воинство. Однако временный ветлужский глава заметил, что за это они половину выигрыша обещают отдать обратно в казну. Да и лечение в случае любой раны оплатит он. Обескураженные новгородцы отошли, почесывая в затылках и повернули свои нападки на Свару, который все это время мирно сидел в стороне и совершенно не собирался участвовать в каких-либо мероприятиях. Причем на их язвительные насмешки он лишь слегка сонно заметил, что не собирается тратить свои деньги, чтобы участвовать в детских забавах, однако если кто-то хочет вложить за него свой пай, то он не против поддержать такого бескорыстного человека. Благодушных бессребреников нашлось двое. Одним из них оказался уже упомянутый десятник Найден, а вторым - дружок уже не раз битого новгородца, пригрозившийся наказать зарвавшегося переяславца. С ним Свара и померился силой в первом своем поединке. Насмешничать над молодым неоперившемся юнцом глава воинской школы не стал, ограничившись легкой полуулыбкой, которую он показал лишь расправившись со своим соперником. Взяв меч в левую руку, Свара сразу поставил того в неудобное положение. Новгородец немного растерялся, но сразу обрушил сверху удар на переяславца, пытаясь в следующем движении ударить его щитом. Но принимать его меч Свара не стал, шагнув в сторону и сбив плоскость клинка летящего лезвие в правую сторону от себя. Остановив щит противника встречным ударом своего заостренного умбона, переяславец застыл, переместив меч к подколенной жиле новгородца. К своей чести, тот сразу признал поражение и покаянно отошел в сторону, принимая шлепками по спине сожаление своих сотоварищей. После чего в круг вышел Найден, оказавшийся для Свары крепким орешком. Поймать его встречным ударом на неосторожном движении переяславцу не удалось, хотя он и попробовал специально открываться, предварительно измотав десятника частыми атаками с сериями чередующихся подплужных и засечных ударов. Поэтому в определенный момент Свара ушел в глухую защиту и стал дразнить противника своим застывшим видом, вынуждая его атаковать. На одной такой атаке он и поймал новгородца, приняв его меч на плоскость своего клинка и ударив ему краем щита по кольчужной рукавице, держащей оружие. Сам при этом Свара получил удар закругленным умбоном в предплечье, заставивший его отшатнуться назад, однако в то же мгновение противник разорвал дистанцию и остановил бой, вложив меч в ножны и тряся кистью поврежденной руки.
- Знатно ударил, - покачал головой Найден в ответ на заслуженный уважительный поклон переяславца. – Не скоро отойдет…
- К лекарю обратись нашему, примочку поставит – все полегче будет, - кивнул Свара в сторону сидевшего на возвышенности Вячеслава, за которым Петр послал быстроного Мстишу при первых же признаках нарождающейся бучи. Взяв новгородца за локоть, он потянул его за собой, разрывая цепочку сгрудившихся воинов и давая возможность кому-то из них занять его место в круге. – Не боись, без платы полечит, ежели я приведу.
- Да разве жалко за лечение отдать, успевши пред тем за свои побои самолично заплатить? - только и покачал головой Найден.
Тем временем события развивались своим чередом. В круг выходили те, кому уже давно не терпелось потешить свою молодецкую удаль или те, кто хотел сравнить свои навыки и силушку не с опробованными уже много раз соратниками, а с новыми партнерами, которые могли бы преподнести немало неожиданных жизнеутверждающих уроков, приправленных острым мечом, пробившимся через все слои защиты. Другие же или кусали локти, жалея последние монеты, запрятанные на дне кошелей, или думали о себе несколько лучше, чем было на самом деле. Мол, мы умнее, со стороны посмотрим на опасное действо, а заодно и развлечемся. Дураки же все раны на себя возьмут и нас зрелищами побалуют...
В отличие от остальных жизненных перипетий, где действительно лучше учиться на чужих ошибках, стезя воина всегда предполагала иметь отменные физические навыки, которые закреплялись только постоянными упражнениями и опытом. Опытом, который откладывался глубоко в подсознании, заставляя тело реагировать на опасную ситуацию гораздо раньше, чем разум определял ее наличие, и который чаще всего можно было приобрести, рискуя собственной шкурой.
А рисковать приходилось. Первыми это на себе испытали черемисские ратники, не имевшие приличных доспехов, которые ушли из круга, получив резаные раны. Хорошо еще, что порезы не пришлись на места, где проходят основные кровяные жилы, и Вячеслав довольно быстро заштопал их, дезинфицируя заранее приготовленным настоем, который ему Агафья вместе с кипятком живо таскала из веси. Следом бились новгородцы с соседних ушкуев, которым не досталось местных противников. Тут всё обошлось без происшествий, не считая слегка вывихнутой ноги от неудачного падения. А вот следующие бои с участием отяков и переяславцев были чуть более затяжными и даже отчасти ожесточенными, что отразилось и на нанесенных ранах. Усмотрев хорошие доспехи ветлужцев, новгородцы поставили к ним наиболее опытных воинов. Поэтому отяцкие ратники выбыли все сразу и безоговорочно, достойное сопротивление оказал только Гондыр, метавшийся по огороженному живым кольцом пятачку, как разъяренный раненый зверь. Однако и он был пойман встречной атакой, получив неприятный укол в незащищенную голень. Терлей хоть и пытался поначалу держать крепкую оборону, но в первые же минуты словил удар плашмя по затылку, совершенно потеряв до этого своего противника из виду, и упал на несколько секунд без сознания. Остальные двое отяков продержались гораздо дольше, но только из-за того, что были подвергнуты избиению по сценарию, схожему с тем, который устроил Свара обиженному новгородцу.
В отличие от них Ждан и Арефий были довольно опытными переяславскими дружинниками лет под тридцать пять, но до этого ничем особо не выделялись и смиренно несли службу по защите веси. Собственно принимать участие в боях они вначале и не хотели, однако вопросительный взгляд, кинутый Петром, подвиг их выйти для защиты доброго ветлужского имени, потому что на отяков надежды не было с самого начала. Слишком уж недолгий опыт под руководством Свары те имели к этому времени, а прежний… прежний не имел никакого значения под угрозой острых мечей новгородцев. Поглядев на избиение новых дружинников, переяславцы вышли настроенными довольно серьезно. Ждан решил схитрить и стал довольно неумело двигаться по площадке, уверив противника в своей безобидности. А когда тот решил шквалом атак принудить его думать только об обороне, резко сблизился и ударом по плоскости клинка выбил оружие из рук новгородца, ухмыляясь всей своей заросшей жестким черным волосом физиономией. Арефию пришлось гораздо труднее, соперник попался ему многоопытный и осторожный. Пара довольно долго ходила вокруг да около, примериваясь редкими атаками к силе противника, однако новгородца принудили к активным действиям раздающиеся ему в спину подбадривающие и язвительные выкрики. В бою бы он наплевал на такие восклицания, но тут, в поединке до первой крови азарт взял своё и он кинулся в ожесточенную атаку, чередуя вертикальные рубящие удары с диагональными ударами снизу. Отступая под напором противника, Арефий один такой вертикальный рубящий отвел чуть в сторону мечом, приняв основной удар на щит, и резко крутанул кистью, посылая свой клинок из под щита по верхней дуге в лицо новгородца. Тот отшатнулся и уставился на тонкую струйку крови, орошающую бороду из неглубокого пореза на подбородке, который даже не достал до кости. Оценив меткость опасного удара, новгородец уважительно кивнул и оставил Арефия принимать заслуженные поздравления в одиночестве. Однако тут же в круг выступил тот самый новгородец с секирой, подкидывая на ладонях две серебряные монеты и призывая к себе Свару. И что было тому делать? Серебряные монеты на дороге не валяются, да и поиметь лишний опыт против топора не помешало бы – степняки большей частью в сшибке использовали саблю, а переяславские дружинники поголовно таскали с собой меч со щитом. Все-таки прикрываться последним в степи от стрелы приходилось гораздо чаще, чем биться в открытом бою грудь в грудь. Однако такой опыт начал Сваре даваться слишком дорогой ценой и чем больше проходило времени, тем больше он убеждался, что дело тут нечисто.
Существует извечный вопрос по поводу того, кто победит в поединке – топор или меч? Речь, конечно, идет о противниках с примерно равным опытом владения оружия и о том, что используется не метательный топорик, а достаточно массивная боевая секира. Топор длиннее, что дает ему преимущества при условии, что меч не полуторник. Секиру всегда можно перехватить узким хватом, нанося при этом более мощные удары с размаху. При этом достаточно легко не только проламывается доспех, но можно и через щит достать противника по голове. Поднять щит повыше и прикрыться им, одновременно всаживая меч врагу под ребра? Да, конечно, руки у того сильно заняты… А если идет массовая сшибка и одновременно его сосед ныряет своим клинком к вам под щит? Ах, он один? Ну ладно, но тогда и секиру можно взять широким хватом, прикрывая левую руку вытянутым нижним краем лезвия, называемого бородой. В таком положении можно легко срезать дистанцию, принимая удар меча серединой толстого древка - все равно с одного или двух ударов его не перерубить. А если топорище в этом месте еще и оковать железными пластинами… Да, на средней дистанции топором есть где развернуться. Хочешь – руби в подмышку, если противник занес над тобой меч, хочешь – замахнись, а потом неожиданно воткни подток врагу в незащищенную ногу, хочешь – цепляй щит и дергай на себя. А если в навершии секиры еще красуется острый длинный шип, то при этом обратным движением можно воткнуть это острие в какое-нибудь уязвимое место. Что, слишком грозное оружие против меча? Да не скажите… Рядом с мечом еще присутствует щит, в котором данный топор очень даже хорошо может застрять при должной сноровке. А у владельца секиры такой защиты нет, иначе как он сможет держать топорище двумя руками? Поэтому, отразив удар щитом, можно спокойно расправляться с соперником, нанизывая его на свой меч, все-таки колющий удар гораздо быстрее рубящего и маневренность у мечника в чем-то больше. А если при этом еще резко сократить дистанцию, то лезвие топора вполне может оказаться за спиной и получить удар можно лишь древком по морде...
Вот на такой фокус и попался в первый раз Свара, уже предвкушая, как лезвие рассекает кольчугу новгородца на правом его боку. Только вот противник попался уж слишком резвый и сразу ушел с линии атаки, потянув свой топор из-за спины Свары. Если бы глава воинской школы вовремя бы не убрался с дороги, нырнув в перекат, то не исключено, что оный глава остался бы без своей головы… Не помогла бы даже бармица, прикрывающая шею. И дальше все происходило в точности по тому же сценарию. Стоило Сваре провести опасную для новгородца связку или поставить того в неудобное положение, как он сразу же в ответ получал такие коварные удары, что не раз был на волоске от того, чтобы приобрести тяжелое увечье, несовместимое с жизнью… По крайней мере, несовместимое для избравших воинскую стезю. На кой ты будешь нужен общине, если придется ковылять на одной ноге? А ведь топор не раз летел со всего размаха, с целью отрубить конечность или воткнуться в бедро. Такой удар не остановишь, да новгородец и не думал его останавливать. И только чудом переяславец успевал пару раз убираться с его пути, уже не думая о встречной атаке… Однако, когда Свара с новгородцем не сближался, тот абсолютно равнодушно кромсал его щит на дальней дистанции. Наконец, переяславец не выдержал и начал размышлять.
- И что же он хочет? – мысли Свары заскакали зайцем в неожиданно ставшей пустой голове. – Серебра ему не надо, поскольку при таких ударах в конечном счете виру придется платить… За меня, мертвого. Пытается разнести вдребезги щит, чтобы потом без лишних хлопот со мной расправиться? Хм… Уровень его как бы не выше, чем у того же десятника буртасского будет. Пожалуй, и воевода может не справиться, ежели токмо топорище своим мечом не перерубит с одного удара… Так что этому бугаю что есть у меня щит, что нет. Тогда почему он медлит? Тянет время? Зачем? – взгляд его заскользил по плотному кольцу стоящих воинов. – Вот купцы новгородские стоят… Сложив руки на груди, Кузьма ухмыляется, дальше… Якун вроде, так? Следом за ним Петр стоит, потом бледный Терлей и Гондыр, пожирающий глазами поединок, вот черемисы тесной стеной выстроились по кругу… Что-то не так, - задумавшийся Свара чуть не пропустил опасно промелькнувший около его головы топор и мгновенно разорвал дистанцию. – На чем же я остановился? Ага, черемисы… - грязное ругательство едва не сорвалось с его языка. – Что эти дурни тут делают? Почему отошли от ворот веси? Хорошо, если не открыли нараспашку…Или это их смена вместо отдыха тут прохлаждается? Почему в ближнем круге почти одни наши? Да, как говорил Михалыч, идиотов лечит токмо острый клинок… Не знаю, кто такие идиоты, но полусотник говорил, что хуже дурней… Ворота, главное узнать что у ворот происходит… Ведь совсем рядом с ними мы стоим, меньше сотни шагов… И вроде верхушку тына на холме вижу со взгромоздившимися на нем пацанами, но вот что происходит пониже с моим-то ростом – не углядишь…Это что за перегляды такие? – переяславец уловил, как его противник чуть кивнул стоящему в сторонке Якуну, который тут же стал уходить на задний план. - Эх, была не была! Кто тут у нас посметливей? Гондыр!
Поймав взгляд отяка, Свара ему подмигнул и, стараясь не отвлекаться от фигуры новгородца, сбросил щит краем на землю и тут же кинул его Гондыру, показывая рукой, что тот надо поднять на уровне пояса. Тот ошеломленно его схватил и тут же приподнял на нужную высоту, выполняя поданный знак своего командира. Такие безмолвные указания Михалыч нарабатывать начал сразу, обсуждая каждую отмашку с воинской верхушкой, а потом с ней же для начала и отрабатывая. Один раз такая наука уже помогла им, позволив скрытно зайти ночью по реке в тыл новгородцам, пригодилась и теперь. Вспрыгнув на щит и не обращая внимание на прижатые его ногами пальцы Гондыра, а также ошеломленные возгласы в круге, Свара мгновенно окинул взглядом ворота, заметив десяток новгородцев, толпящихся рядом с ними и пытающихся на языке жестов о чем-то договориться с черемисами, их охраняющими. События тут же сорвались и понеслись вскачь. Происходящий поединок сразу же был забыт и казался потом всем очевидцам событий медленной утренней разминкой сонных, неуклюжих хрюшек, копошащихся в выгребной яме. Возвышающийся над толпой переяславец заливисто свистнул, одновременно показывая всеобщий сигнал опасности и, шагнув на плечо Гондыра, оттолкнулся и рыбкой стал падать на Якуна, пристроившегося позади Петра. Он всего лишь на мгновение опередил секиру, отправленную в полет новгородцем, который пытался помешать этому прыжку увидев, как Свара плотоядно улыбнулся перед тем, как обрушиться на купца. Но этого мгновения не хватило, чтобы совсем увернуться от удара топора, который пришелся на левое предплечье переяславца, заставив его перевернуться в воздухе и боком рухнуть на Якуна, после чего кулем свалиться ему под ноги. Толпа сразу хищно раздалась в стороны, оставляя на небольшом пятачке пытающееся подняться тело, под которым начало расплываться кровавое пятно и стоящего над ним Якуна с засапожником в руке. За ножом он не нагибался, поэтому была большая вероятность, что обнажил он его в толпе заранее, а уж Свара увидел это и бросился на него. Пока эти мысли еще доходили до разума обступивших их ратников, те уже на всякий случай потащили мечи из ножен и стали расходиться в стороны, группируясь по своим сородичам и соратникам. На мгновение картинка застыла, но только до того момента, как около ворот не раздался лязг обнажаемого оружия.
- А, свинячье отродье, - выругался Якун, вытирая кровь с лица и засовывая нож обратно за голенище, кося при этом глазом на медленно и беспорядочно отходящую в сторону толпу ветлужцев. – Порезал все-таки меня, поганец, мечом прямо в лицо сунул… Ну что встали?! Режь их! Вышибай ворота и под корень всех, пока не очухались! – он потащил меч из ножен и заорал, брызгая слюной во все стороны. – Шевелитесь, сукины дети! Я вам обещал поживу – берите! Дмитр, не стой столбом, подбирай свою секиру и веди этих олухов к веси!
Часть воинов, возглавленная недавно проводившим поединок ратником, медленно стронулась с места и двинулась в сторону закрытых ворот веси, где около калитки одновременно с выкриками купца началась ожесточенная резня подошедших новгородских ратников с черемисами.
- А ты, Кузьма, прикрывай нам спину! И тебя это, Федька, касается! Чтобы ни один из этого отребья нам ее даже не поцарапал! – кивнул Якун на уже почти пришедший в себя и ощетинившийся десяток ветлужцев во главе с Петром, к которому из леса поодиночке подбегали и вставали в ряд другие воины. Их строй постепенно смещался в сторону веси, обходя по дуге толпу новгородцев, однако еще смотрелся среди тех растерявшимся лосем, выскочившим из густой чащобы на поляну и неожиданно оказавшимся среди стаи голодных серых хищников. Лосенка, который пасся чуть в стороне, уже не спасешь – на пути к нему стоят матерые волки, скалящие зубы, но родительский инстинкт тянет туда несмотря ни на что. Еще мгновение и эти зубастые злодеи бросятся уже на самого лесного великана, чтобы начать терзать такую желанную добычу, откусывая пахнущие сладкой кровью куски свежего мяса. Однако угроза получить крепким копытом еще сдерживает их и заставляет лишь кружить возле массивного зверя, в то время как более успешные собратья уже накинулись на беззащитную поживу поменьше … Не присоединиться ли лучше к ним, ухватив свой кусок, чем ожидать, что из начавших уже трещать кустов придет еще выручка к лосиному племени?
- А что это ты тут понукать нами взялся? – громкий спокойный голос Кузьмы контрастировал с хриплыми криками Якуна. – Еще не запряг… Да и насчет поживы ты поторопился, – кивок головы указал на кипевший около тына бой. – Мы тут тебе не помощники. У меня с людьми этими торговые дела, которые я рушить не намерен! И не порушу, коли ты мне все не испортишь… Эх, коли был бы я походным воеводой поставлен, то висеть бы тебе, Якун, на высо-о-оком су-ку…
- Да ты что?! - растопырил в стороны руки мятежный купец. – Против своих идешь?! Нас убивают, а ты в стороне отсидеться думаешь? Да ты знаешь, что с тобой за это ивановские сделают, а?
Кузьма в ответ на это сплюнул себе под ноги.
- Ох и мразь же ты, Якун, как я погляжу! Плевал я на тебя и на ивановских твоих! Давно я уже слышал, что дела темные твориться начали после ухода князя нашего Мстислава к отцу своему поближе, но думал, что не допустит посадник вот такого…
- Да что он ныне значит? Добрыня… тьфу, имя одно чего стоит! После того, как Мстислав за свой уход вольности новгородские нам вернул, мы сами посадника выбирать будем, а не принимать от князя его ставленника! Да что я перед тобой распинаюсь тут… Эй, люди новгородские! Становись ко мне все те, кому слава воинская нашего Новгорода дороже, чем мелкие делишки старшин ваших! Присоединяйтесь к воям моим, будет вам добыча и полон знатный! Баб полно в веси, а защищают их… ратников добрых там на пальцах одной руки не набрать, да и те, страшась силы нашей, до самого леса уже попятились… Остальные лишь смерды да язычники поганые, кои меч в руках не держали отродясь! Сами видели неумех этих! Я за все ваши дела отвечу перед Господином нашим Великим Новгородом, рушь свой поряд с купчишками этими, да становись ко мне!
По толпе новгородцев прошел шелест и в нескольких местах из толпы, под посвист и неодобрительное ворчание вышли несколько человек, сразу стремившихся отойти подальше от скрипящего зубами Кузьмы.
- Завид! А ты куда, сукин ты сын?! – охнул Федор, разглядев молодого отрока, который стал пристраиваться чуть позади Якуна. – Да… Да что ж это деется, а? Как ты потом Захарию Матвеичу в глаза будешь смотреть? А родителю своему? Ведь порушишь все уважение к нему!
- Молодец, Завидка! – полуобернувшись, Якун похлопал по плечу юного воина и шагнул вперед. – Вот воин настоящий! Отец его в сотню самых уважаемых людей входит и этот далеко пойдет! Кто еще с нами?

***

Тимка вместе с другими пацанами понуро переминался с ноги на ногу, стараясь не глядеть на стоящую под помостом Фросю. Та застукала подростков, без разрешения заявившихся поутру в Переяславку, и теперь распекала их за то, что те самовольно оставили работы. И распекающая и провинившаяся сторона понимали, что выговор был достаточно формальным, не каждый день проходят торг и боевые поединки, однако раз попались, то сами виноваты – нечего было залезать на тын и выставляться на всеобщее обозрение.
- Первый раз за все время руда кончилась… Не уголь, а руда! Мне же Николай голову оторвет за вас, ленивых!
- Не оторвет, Ефросинья Петровна, - все-таки поднял глаза Тимка. – У него там козел в домнице нарисовался, а заодно он и футеровку перекладывает…
- Ишь якими словами ты кидаешься, Тимофей… Нарисовался… Футеровка! – бросила на него грозный взгляд Фрося. – А про то, что руду к выплавке вы несколько дней готовить будете, так об этом ты успешно забыл, да?
- Две седмицы никакой плавки не будет точно, - Тимка бросил настороженный взгляд за спину старосты Болотного поселения. – Чугун переделывать в сталь отец собрался как-то хитро, чушек уже достаточно накопилось. А за это время мы всё подготовим…
- А что руды много никогда не бывает, тоже запамятовал?
- Так у нас по утру занятия в воинской школе проходят, - выпалил Мстислав, который появился из-за спины Ефросиньи, как черт из табакерки, заставив ее вздрогнуть всем телом.
- Ох… что же ты пугаешь меня, Мстиша? – сразу потешно схватилась за сердце та. - Знаю ведь, что вы двое завсегда вместе. Раз Тимка тут, значит, и ты подойдешь. Однако всякий раз меня врасплох застаете... А теперь на небо посмотри, отрок! – резко поменяла тон Фрося. – К полудню уже дело идет, а у вас ни обучения воинского, ни дел сделанных. И не говори мне, что остальные тем временем работают!
- Так работают же, - вмешался Тимка. - Нас только пятеро сюда явилось…
- А вот за это я вас отдельно выдеру, чуть позже и очень больно! Почти одни десятники явились во главе со своим главой, - кивнула она на Мстислава. – Вы тут прохлаждаетесь, а подчиненные ваши за вас норму выполнять должны?
- Исправимся, тетка Ефросинья, - вытянулся по струнке Мстислав. – Андрейка за меня остался, а сами мы тут по воинским делам, по утру новгородца заплутавшего к веси привели. С завязанными глазами особо по тропе не разгонишься, вот и припоздали с ним немного... Как бои закончатся, так сразу и уйдем обратно.
- Нашел тетку… - нашла к чему придраться Фрося, сделав вид, что немного обиделась. – Я тебе староста, а не тетка! Да и молода я еще для того, чтобы меня так величать… - продолжила она ворчать на Мстишу. - Сказано же, что в веси нельзя без нужды появляться! Токмо те бабы остались, кто воев кормит, а остальные даже на торг являлись издалече… Кхм… А что это ты прячешь за спиной? Никак самострелы спер из дружинной избы?
- Да с тына все бои как на ладони, - ответил Мстислав, сделав вид, что ничего не слышал по поводу самовольного присвоения казенного имущества. – В круг нас не пустят, токмо вои там опоясанные…
- Ты не крути, вопрос был задан…
- Отец мне разрешил после того, как новгородца отловили, - нехотя признался Мстислав. – Все одно без дела пропадают, раз не взяли их с собой в Суздаль. А нам Тимкиных двух мало для тренировок. Луки же боевые для нас еще непосильны…
- Ой, разрешил ли? – Фрося вопросительно подняла бровь и уставилась на Тимку, уже зная, что тот признается, если виноват.
- Сперли, Ефросинья Петровна, - покаянно кивнул головой тот. - Но разрешение хотели спросить, как только батя его освободится.
- Ну, так не забудьте, - спокойно та восприняла эту весть. – И не запамятуйте, что за вами норма полуторная днесь. Вечером приду проверить. А пока… - Ефросинья не выдержала и хмыкнула. – Пока отдохнет ваша тетка старая перед весью на лавочке.
Проводив глазами удаляющуюся поступь внушительной фигуры старосты Болотного поселения, Мстислав достал из-за плеча завернутые в холстину самострелы.
- Юрка, ты боевой бери. Мошка… ты Тимкиным старым обойдешься, угу? А я себе с Андрейкой один на двоих беру, все согласны? Прошка же у нас с малолетства батин лук охотничий тягает, нечего ему переучиваться, так? Кстати, надо бы тебе, Прохор, прилежных к стрельбе отроков в свой десяток забрать… Тогда и выпросить для вас боевой лук полегче будет. Хороший не дадут, конечно, но нам бы хоть с чего начать. Так, болты разобрали? Тимк, когда твой батя наконечники делать начнет?
- Как чугун в сталь перегонит. Из чугуна, сам понимаешь, их на один раз и хватит. Не говоря уже о том, что доспех не пробьют.
- Не вполне разумею, но верю…
- А ты не верь, а проверь… Набей чугунок землей и сбрось с высоты на камни. Особенно это касается посуды из последней партии. А вот после передела чугунного не только крепкое ковкое железо будет, но и без примесей. Вовка так говорил…
- Пацаны! К верху! – поманил разложившихся на помосте ребят Прошка, который поглядывал через тын с возрастающим интересом.
- Не к верху, а наверх. Что там, новый бой начался? – поднял голову Тимка.
- Не! – Прошка перешел на шепот. – Новгородцы… зайти хотят.
- Сюда?! – Мстислав подскочил как ужаленный. Следом за ним к краю тына по помосту подскочили все остальные подростки.
- Не обязательно… Может, просто побеседовать хотят со стражей, а? - вопрос Тимки на несколько секунд повис в воздухе.
- С черемисами? Целым десятком? Мыслишь, они знают их язык? – Мстислав недоверчиво покачал головой. – Нет, Тимка, не знаешь ты обычаев наших, в здравом уме не пойдут вои толпой со стражей лясы точить… Даже было бы промеж них несогласие какое, так и то подождали бы как сменятся они. Иначе любая стычка не личным делом будет, а распрей со всем поселением. Согласен?
- Угу… Я-то все надеялся, что кто-нибудь к нам с миром заявится, но что-то ни у кого не выходит… Вот и черемисы нервничают – половину оставили снаружи, а остальные внутрь втянулись и калитку закрыли. Ну что? Действуем?
- Свара бой свой начал, - прокомментировал Прошка произошедшее в воинском круге событие.
- Не до него пока… Расходимся по двое с разных сторон ворот, - принял решение Мстислав и, понизив голос, начал командовать. – Прошка, ты спрыгивай и становись перед калиткой… Становись, говорю, токмо в стороне чуть! Это мы из самострелов с помоста стрелять можем, а тебе роста не хватит, чтобы высунуться с луком из-за изгороди. Накладывайте тетивы и взводите! Тимофей! Ты куда?!
- Там же Фрося сидит! - сунув в руки Прошки свой самострел, Тимка с этими словами стремглав понесся по улице прочь от ворот, не обращая внимания на окрики друзей.
- Куда побежал? Она же на пажить вышла, – недоуменно повертел в руках Тимкино оружие Прошка.
- На кудыкину гору! Лезь обратно вместо него! – неодобрительно покачал головой Мстислав.
Перед воротами между тем разгорелся ожесточенный спор между одним из черемисов и новгородцами. Ветер сносил слова перебранки, но и так было примерно понятно, что дозорный не пускает приезжих гостей в весь, выставив сулицу поперек тропы. Те горячились, напирая на него втроем, и произносили имя Захария, однако тот встал накрепко и только качал головой в разные стороны. Не выдержав, один из новгородцев схватился за древко, но тут же перед ним возникло острие другого копья, выставленное одним из черемисов, находящихся чуть ближе к воротам. Троица на мгновение отступила, но была поддержана выкриками своих товарищей, наблюдавших за зрелищем шагах в двадцати от происходящего и была вынуждена приступить к очередному напору на стражников.
- Эй, Вараш! – Мстислав чуть присвистнул в сторону молодого черемиса, который недавно пропускал их в весь. Тот стоял около калитки и внимательно смотрел за разворачивающейся на пажити сценой через небольшое окошко. Когда черемис оглянулся, Мстислав знаком показал, будто он натягивает лук, и вытянул палец в сторону пастбища. На недоуменный взгляд Вараша предводитель ветлужских пацанов подергал тетиву на своем самостреле и еще раз ткнул в сторону стоящих поодаль новгородцев. Стражник несколько мгновений вглядывался и коротко кивнул Мстиславу в ответ, одновременно что-то произнеся на своем языке. Трое его приятелей тут же бросились к своим вещам, сложенным чуть в стороне и потянули из саадаков луки, натягивая на них тетивы.
- Что ты заметил? – шепотом спросил Прошка, пристроившийся сбоку от своего начальства.
- Четверо новгородцев подошли уже с наложенными тетивами, в налучах не так заметно… Что там у Свары?
- Похоже, ему… как это по-вашему… крепко достается, вот! – Прошка досадливо цокнул языком. – Смотри! Свара! На щите!
Переливчатый свист приковал взгляды со всей пажити к воинскому кругу и заставил всех замереть, вглядываясь в непонятные многим знаки, которые Свара прочертил в воздухе. В следующее момент тот уже падал вместе с попавшей в него секирой, которая лишь на мгновение блеснула росчерком на неярком солнце. Однако стоявшие около веси новгородцы сразу же, по одному им известному знаку рассыпались, окружая четверку черемисов с двух сторон и выпустили в прогал между собой лучников, тянущих стрелы из тула. Передний черемис даже не успел размахнуться своей сулицей, как уже падал с рассеченным горлом, по которому ближайший к нему новгородец чиркнул засапожным ножом. Остальные с криками ощетинились короткими копьями, прижавшись к воротам.
- Бей по лучникам! - надрывный крик Мстислава совпал с захлопнувшимся оконцем калитки и руганью на черемисском языке. Высунувшись над тыном, он разрядил одновременно с Прошкой самострел в ближайшего к нему лучника и нырнул за изгородь. Своего запоздавшего десятника он силой потащил вниз и тут же стал заряжать новый болт. Упавший Прошка последовал его примеру, наступив ногой на арбалетное стремя и вытягивая на себя «козью ножку», и надрывно засипел над ухом.
- Один упал с двумя болтами…
Тут же помост заскрипел от тяжести впрыгнувшего тела и один из черемисов, высунувшись над частоколом, начал часто посылать стрелы по новгородцам.
- Залп! – высунувшись наружу, Мстислав краем глаза заметил краем глаза, как вражеские ратники вплотную схватились на мечах с двумя черемисами, успевших бросить по тем свои сулицы… - Еще по одному с каждой стороны положили! Так, присесть, вставить ногу в стремя, повернуть ножку… как неудобно-то… Положить болт под защелку…Залп!
Рядом со всего размаху уселся Прошка, прижимая руку к уху, из-под пальцев которой закапала кровь, заливая его светлую рубашку.
- Живой? – тот энергично замотал головой и судорожными движениями стал вытирать свою пятерню о штаны, насухо вытирая кисть руки. Стреляющий черемис перегнулся через тын и попытался спасти своих прижатых товарищей, выстрелив почти отвесно. Однако с глухим вскриком откинулся назад и слетел с помоста, прижимая руку к застрявшей в плече стреле. Буквально через пару секунд его заменил Вараш, на ходу подняв тул со стрелами и лук, зацепившийся тетивой за изгородь.
- Отвлеки его! – прокричал Мстислав, не надеясь на понимание, однако дополнительно показал на плохонький наконечник наложенной черемисом стрелы и змейкой провел кистью вдоль тына. Понял ли тот мальчишку, или просто невольно отвлек внимание новгородских лучников, высунувшись из-за изгороди, чтобы оценить обстановку, но дело было сделано. Вараш получил звонкую отметину стрелой по шлему и, отступив чуть дальше по помосту, попытался выглянуть опять. А Мстислав, одновременно с ним подняв свою непокрытую голову, разрядил самострел в фигуру новгородского лучника и бросился опять под защиту тына. Однако он успел все-таки бросить взгляд наружу, а заодно и на соседний помост, где стреляли его десятники, и теперь пытался составить запечатлевшиеся картинки в одно целое.
- Двое лучников, в которых я опять не попал и четверо новгородцев, добивающих последнего ратника у ворот…Еще двое черемисов с нами на помосте… И всё?! Вот попали…А осталось три болта.
Рядом вскочил, тренькнул самострелом и отполз чуть в сторону Прошка, весь вымазанный кровью. Одновременно с этим первый удар топора пошатнул калитку, а следующий разнес вдребезги доску, прикрывающую в ней оконце.
- Хорошо, что высовываться с самострелом не надо высоко, - дрожащим голосом пролепетал Прошка и чуть погодя добавил. – Страшно-то как…
- И мне, Прошка, и мне… - Мстислав с помоста разрядил самострел в просунувшуюся через оконце руку, которая пыталась нащупать засов. Попасть не удалось, но болт пробил калитку, высунувшись наружу, и больше попыток нанизать свою конечность на стрелу не повторилось.
- Едрыть твою, раскудрыть вашу! – треск ломающегося дерева, сопровождаемым знакомым громовым голосом перекрыл поле боя. Мгновенно вскочившие при этих словах на ноги мальчишки увидели Фросю с обломком лавки в руках и валяющегося рядом новгородского лучника. Второй в этот момент разворачивался на нее, но Мстислав успел прицельно разрядить в него свой самострел.
- Бей под ворота! - тут же крикнул он, заряжая свой последний выстрел. Три болта и две стрелы взяли свою жертву, выкосив двух из четырех прикрывшихся щитами новгородцев. Оставшиеся дружно порскнули в сторону вдоль тына, получив вдогонку еще две стрелы, бессильно отскочившие от их доспехов. Однако тут же на защитников обрушился залп, которым хотела отвлечь внимание на себя новая волна нападавших. Двое лучников отстали от приближающейся толпы и стали осыпать защитников стрелами, посылая их одну за другой, а еще один раскручивал веревку, выполняя команду крепкого ратника, возглавляющего приближающуюся процессию из полутора десятков человек с секирой наперевес. Первые же стрелы скинули обоих черемисов на помост. Но если один упал с простреленным горлом, то Вараш дернулся и медленно уселся под изгородью, где он, стискивая зубы, стал тянуть стрелу из простреленного предплечья.
- Что у вас там, Юрка? – крикнул Мстислав в ответ на раздавшийся с соседнего помоста вскрик.
- Мошку подстрелили, - донесся всхлип оттуда. – Стрела из спины высунулась...
- Жив?
- Лежит пластом, глаза закрыл… - голос Юрки окончательно сорвался.
- Фрося, быром сюда! – разрезал наступившую тишину пронзительный Тимкин крик, пронесшийся в наполовину распахнутую калитку.
- Дура-а-ак! Закрой! – сорвался Мстислав и прыгнул с навеса, успев разглядеть по приземлении только втиснувшуюся фигуру Фроси и ее растерянный взгляд… Взгляд, которым она ошеломленно провожала спину шагнувшего наружу Тимки, держащего на изготовку ружье в направлении подбегающих к нему новгородцев.
- Вот теперь закрывай! – донеслось через плотный тес ворот за секунду до выстрелов, разорвавших в клочки тягостную обреченность, на мгновение воцарившуюся в окружающем пространстве.

умбон - железная серединная бляха щита, служившая для защиты руки воина
венец – верхний край щита
засечный — удар рубящей кромкой оружия, наносимый сверху вниз
подплужный отножной удар — диагональный удар снизу
поряд, ряд - договор

Имена типа Мстислав - являются "властными" княжескими ,только Рюриковичи могут их носить .У знатных бояр тоже могут быть двусоставные имена .

Очень многие славянские имена являются составными. Особенно заканчивающиеся на -слав. Про запрещения называть такими именами своих детей (у тех же дружинников) я никогда не слышал. Более того, в честь особо отличившихся деятелей могли и называть детей их именами. Ес-но все это ИМХО (не припомню литературы на этот счет)
ЗЫ: И не стоит забывать про "христианские имена", которые и являлись по сути официальными именами Рюриковичей.
ЗЫ1: Если в корне не согласны - ссылки в студию, плеазе.

Составленный А. И. Цепковым компедиум "Бояре, вельможи, воеводы Древней Руси до 1240 г. (Кроме Новгорода и Пскова)", позволяет сделать несколько наблюдений, уточняющих картину распространения двусоставных имен. Всего компедиуме приводится 312 имен. Из них полностью совпадают с "княжескими" 5 имен: Судислав (4 раза), Ярополк, Ярослав, Изяслав и Святослав (по разу, причем три последних попали в компедиум уже как отчества). Всего двусоставных имен - 55, с отчетливым преобладанием трех: Жирослав (11 упоминаний), Мирослав и Станислав (по 6). При знакомстве с этими цифрами напрашиваются два вывода. Первый - двусоставные имена не были исключительной привилегией Рюриковичей. Второй - князья "узурпировали" определенный набор двусоставных имен, ставших "княжескими". Другие же двусоставные имена, вероятно, сохранялись в среде потомков "светлых" князей - бывших глав племенных объединений. - http://history.machaon.ru/all/number_01/diskussi/1/origin/index.html
Дело тут в том ,что не имена это а титулы и это характерно не только для Руси .
Успенский Ф.Б. Имя и власть: выбор имени как инструмент династической борьбы в средневековой Скандинавии .

Прошу факты в студию .В каких договорах князья домоногольской Руси используют крестильные имена ?Ни Титмар из Мерзебурга ,ни Ян Длугош "не знают" этих имен .Да и с крестильными именами князей все непросто .Со временем ряд христианских имен были включены в родовой княжеский именослов (Роман ,Василько ) и использовались (также как и имя - титулы) для закрепления династических прав .И более того совпадение имен еще не означает совпадение небесных покровителей ,то есть князья с одинаковыми именами не обязательно тезки .И более того далеко не каждый святой подходит быть покровителем князя .И более того соображения родовой преемственности были важней ориентации на месяцеслов .С другой стороны и некоторые родовые имена вошли в святцы .Знаменитый Владимир Андреевич Храбрый к примеру .Подробнее про этот синкретизм можно прочитать здесь http://elar.usu.ru/bitstream/1234.56789/787/1/VO-2004-01-02.pdf

Ну почему же в корне .Это же Ваш текст ,мне примерно все равно в принципе .Эту же ошибку допускают почти все начинающие ,холоп Ростислав у кеса из той же серии .

Насчет того, что узурпировали - не соглашусь. Вы сами привели пример того, что многие имена использовались и среди бояр. Например имя Мстиша носил сын Свенельда, воеводы киевского. Просто упоминаний имен простого сословия практически не зафиксировано на страницах летописей. Конечно, такие имена были редкостью (скорее всего) среди простого люда. Но не были "титулами" на Руси. Скорее к титулу принадлежали "скандинавские имена", которыми владели лишь князья, породненные с северными соседями либо бояре-варяги.

Я скорее соглашусь с Долговым "Долгов, БЫТ И НРАВЫ ДРЕВНЕЙ РУСИ, МИРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ XI–XIII вв"

"Вряд ли можно говорить о существовании специальных аристократических имен, хотя предпочтения, существовавшие в роду Рюриковичей, ясны всякому читателю русских летописей. Наиболее распространенные княжеские имена — Владимир, Святослав, Ярослав, Игорь, Олег, Изяслав, в XII–XIII вв. появляется много Мстиславов и Ростиславов. Представители княжеского рода, имевшего обширные династические связи со странами Скандинавии, иногда имели помимо славянского и христианского еще и варяжское имя: у Мстислава Великого — Харальд, у Всеволода Ярославича, возможно, — Хольти.

Имя для князя выбиралось по преимуществу из тех, что уже использовались в роду. Такое имя призвано было определить династическое положение нового князя и наметить ожидаемые политические перспективы. Среди бояр и простых общинников встречаются те же имена, хотя часто они имеют уменьшительную или просторечную форму. Впрочем, какое-то представление об именах, достойных князя, видимо, все же было, поскольку даже у бояр мы часто видим имена, никогда не используемые в княжеском роду, — известный Ян Вышатич — ни Янов, ни Вышат среди князей нет (впрочем, возможно, Вышата — форма от «Вышеслава»). Летопись сохранила много весьма колоритных имен бояр, тысяцких и посадников: Воибор Негочевич, Жирослав Нажирович, Рагуил Добрынич, Мирошка Несдинич и пр. Бояре и князья именовались с отчествами — в этом был знак их высокого достоинства. Традиция величания по отчеству, с «вичием», сохранялась как прерогатива высших социальных групп на Руси в течение нескольких столетий. Фамилий в современном понимании этого слова на Руси не существовало. Люди попроще часто всю жизнь назывались тем именем-прозвищем, которое было усвоено ими, вероятно, еще в детстве. Они в меньшей степени нашли отражение на страницах летописей, но зато в изобилии читаются в берестяных грамотах и рукописных маргиналиях. Некоторые имеют исключительно местное славянское происхождение, в некоторых угадывается искаженное христианское имя: Жировит, Стоян, Жизномир, Микула, Нежка, Нежебуд, Завид, Братята, Мстята (вероятно, уменьшительное от «Мстислава»), Гавша, Братонежко, Нажир, Доброшка, Семьюн, Гостята и пр.

Крестильные имена употреблялись очень редко: в официальных документах и во время церковной службы. Это я и имел ввиду, когда говорил о том что христианское имя являлось официальным. Как пример могу предоставить факт того, что все печати того времени были с христианскими именами.
Например печать первой четверти XII в., принадлежащая Владимиру Мономаху, гласила «Господи, помоги рабу своему Василию, князю русскому».

Они всегда имеют неполную форму ,полное имя является властным княжеским и им его не положено употреблять .Дружинникам положено искать себе чести ,а слава князю .

Это калька с ромейских печатей (моливдовулов , хрисовулов,аргировулов ) .Коль идет обращение к Богу ,то уж конешно от крестильного имени .

Олег ,Рюрик ,Игорь (я не буду обсуждать насколько все эти имена скандинавские) - также входят в княжеский именослов .

Ну что ж почитаем Долгова :
"Христианское имя не было единственным именем человека. В домонгольской Руси в большом ходу были не крестильные, а языческие имена, которыми ребенка называли в семье. Об этом писал Феодосии Печерский — вопреки ожиданию, святой игумен был совсем не против существования у человека помимо христианского еще и мирского имении, в этом он видел одно из достоинств русского православия в сравнении с католицизмом. Христианское имя не было даже главным. В летописях и официальных документах князья в большинстве случаев фигурируют под славянскими именами."
И далее :
"Бросается в глаза разница принципиальной логики подбоpa имен в аристократической (княжеской) среде и в простонародье. Если имена князей обычно имеют в своем составе части «влад»/«волод», «слав», «свят», несущие значения, связанные с военно-дружинными, властными и жреческими общественными функциями, то в именах простых людей наиболее распространены «жир», «неже», «добро».Сочетание «жи» является древним корнем, от которого происходят слова, связанные с понятиями, наиболее актуальными именно в жизни земледельца, купца и ремесленника, для которых главной ценностью являются не слава, власть и воинские подвиги, а материальное благополучие: жила (жизнь), жило (жилье), жиро (пастбище), жиръ (пища), жито (хлеб) и пр. С положительными понятиями в повседневной жизни простого человека были связаны и «неже-» и «добро». Давая позитивно заряженные имена, родители хотели привлечь к своему чаду желанную судьбу: маленькому князю — славу и власть над миром, маленькому земледельцу — изобилие, сытость и благополучие."
Если Вы читали и согласны с Долговым как у вас в 1- ой части смерд Радослав образовался ? Такое имя знатному боярину ,потомку племенных князей скорее сгодится .

Заметьте, что местные называют Мстишу Мстишей, а появившиеся герои, уяснив от какого имени оно происходит - Мстиславом. А то что тот с этим соглашается... кому в его возрасте не лестно так называться

Кем не положено? Нет таких положений, одни догадки. То, что оно было распространено как княжеское не исключает того, что оно могло употребляться и в среде дружинников. И о наличие таких имен вы(я) тоже говорили.

Но не по причине того, что их запрещено употреблять другим. Просто это скандинавские имена, не употребляемые на Руси. Славянские же имена употреблялись издревле и никто в здравом уме не стал бы их запрещать.
Пытаюсь донести свою мысль: Была традиция на княжеские имена - это точно, но не было эксклюзива на них на Руси среди Рюриковичей.

А я с этим и не спорю совсем. Я сказал про официальное имя. А оно было именно христианским.

так Мстиша как раз из дружинной среды, родившийся при дворе переяславского князя.

Во-первых, Радислав, во-вторых это имя просуществовало полглавы (было выдумано на пару недель), после чего тихо скончалось. И еще раз повторю свою мысль. Я согласен что к этому времени такие дву-коренные слова были больше распространены при княжеском дворе, но считаю, что не было каких-то запретов на их употребление среди простонародья (разве что на смех поднимут - вот мол, славу себе пошел искать), потому что это древне славянские имена.

В итоге дело свелось к тому ,что в качестве аргумента автор ссылается сам на себя .

Если хочется считать имя-титулы древнеславянскими именами (на каком основании так и осталось непонятным ) - ну значит хочется .Мое восприятие средневековья совершенно иное .Каждой социальной группе своя честь и свое место и нарушителей ждут отнюдь не насмешки .

Был в галицкой земле боярин Владислав (княжеское имя у ляхов) и попробовал он обьявить себя князем и сына назвал Ярополком (единственное известное исключение ,когда княжеское имя Рюриковичей оказалось у боярского сына ) ,но плохо это для него кончилось ."Прокняжив" с год он был ят и мучим (по Долгову) .Если это не запрет то что ?
Печать Олега Святославича .Или она неофициальная ?

Это не аргумент, а объяснение, что я еще в первой книге задумался о применении некоторых имен. Но решил использовать именно такое (не буду пока объяснять почему, ладно?)

Вот именно, что восприятие. У каждого из нас -свое и я не вижу в этом ничего страшного. А из приведенных вами ссылок можно было сделать заключение только о выбираемых Рюриковичами именах. И говорится о том, что двухсоставные имена использовались и в дружинной среде. Я нигде не увидел доказательств запрета.
Железное доказательство может быть одно - где-то в летописях встречаются упоминания о наказаниях за такое "непотребство", как наречение в дружинной среде (вряд ли удостоят упоминанием простой люд) в честь кого-либо из князей. Да и каких -либо косвенных доказательств я тоже, признаться, не увидел. А по поводу традиций именования я вроде с вами был изначально согласен.

А что, он был наречен Ярополком после того, как объявил себя князем? Я думаю что это доказательство противного - того, что нарекали и княжескими именами в дружинной среде. А плохо он кончил как раз потому, что не был Рюриковичем, а не из-за своего имени. Кто же разрешит нарушить свою монополию на власть?

Вообще то похоже, что там написано Михаил Святославович (его христианское имя). И что вы этим хотели сказать? (я не язвлю, просто спрашиваю - это я не разберу название или вы не посмотрели?)

Назвавшись князем он и обязан вести себя как князь и при имянарячении сына в особенности .

Я понял .Единственное исключение (с летальным исходом ) - доказательство противного .

Да ,потому что архангел Михаил на обороте ,та же логика - Святославич вроде ясно читается .Власть от Бога - ромейская традиция + власть наследственная родовая - своя традиция = это и есть синкретизм .

князем владислав Кормильчич был 1213-1214 гг. А в Ипатьевской летописи Ярополк боярин Галицкий упомянут от 1209г. (посмотрел у Тупикова)
То есть он очень заранее подсуетился, так? И никто не возражал пока он не залез на престол? Тогда из-за имени сына (а не политической ситуации) его и забили?

То есть это печать архангела Михаила?
А отчество у архангела Святославович?

все-таки, не забывайте, что Святославович - отчество. И я пор него никогда не упоминал. И оно (так уж вышло) всегда шло по наиболее употребляемому имени отца (то есть всегда не христианское)

А вот имя на печатях употреблялось именно официальное - христианское. И я только про это и говорил.

ЗЫ: Давайте заканчивать наш спор, иначе он выродится по принципу - хоть бы о чем, но настоять на своем мнении, а это меня отвлекает от следующей главы.
Спасибо. Получил удовольствие от беседы с вами.

Глава 4

Сознание возвращалось медленно, позволяя мыслям лишь изредка всплывать на поверхность, чтобы глотнуть свежего воздуха. И то только для того, чтобы удовлетворенно отметить, что расплывающиеся красные пятна перед глазами и дрожащий темный потолок опять опрокидываются в черный провал беспамятства. Однако в этот раз четкий рисунок бревен, проконопаченных болотным мхом, не стал расплываться перед Дмитром и он сразу же попытался ухватиться за край лежанки, чтобы отвернуть свое непослушное тело от ставшей уже ненавистной стены. Однако на другой бок ему сразу перевернуться не удалось – правую руку что-то держало. Кончиками пальцев нащупав веревку, он обреченно вздохнул, пытаясь вспомнить как он тут оказался. Память не захотела приходить ему на помощь, затянув прошедшие события пеленой малозначительных встреч, смеющихся лиц и набором бессмысленных фраз, оставляющих после себя ворох ненужных эмоций.
- В полон никак попал… А слабость моя? – свободная рука стала суетливо шарить по телу, пытаясь нащупать источник его неприятностей. Уткнувшись в ровный толстый слой холстины, туго обтягивающий грудь, и пошевелив пальцами ног, Дмитр немного успокоился. – Ранен, но не изувечен…Выкарабкаюсь, еще и не в такие переделки попадал…
Он все-таки отвернул свое ослабевшее тело от стены, натянув до предела веревку, и попытался вытолкнуть из себя непослушными губами просьбу, которая комом стояла в пересохшей гортани.
- Пить… - хриплый шепот потревожил занавеску в дальнем углу, из-за которой выступила неясная фигура. Спустя несколько томительных мгновений живительная влага потекла в измученное жаждой горло, орошая струйками бороду и стекая по шее.
- Очнулся, наконец, - ломающийся молодой голос отрока показался знакомым. Дмитр попытался его вспомнить, но мешанина звуков и лиц опять завертела свою круговерть в голове, заставив тело устало откинуться на лежанку и замереть в неподвижности. Тем временем обладатель так и не опознанного голоса вернулся к себе и вышел из-за занавески уже с зажженной лучиной, которую осторожно воткнул в светец рядом с раненым воином.
- Вот теперь я узнаю тебя, - с придыханием прошептал Дмитр. – Ты Завид… тебя Захарий к себе взял на обучение. Тоже полонили?
- Нет, - покачал головой отрок и перебил начавшего говорить ратника. – Тебе нельзя говорить, лекарь запретил. Вот, выпей настой… Как оклемаешься, все узнаешь.
Завид приподнял ему голову и поднес к губам терпкий, горьковатый напиток, заставляя выпить его до дна вместе с густым осадком из мелко размолотых листьев, пахнущих чем-то неуловимо знакомым и приятным.
- Как же мы так оплошали? – успел проговорить Дмитр, растворяясь в сладком забытье сна вместе с полными горечи ответными словами отрока.
- Как, как… Как недоумки, жадные и злобные недоумки. Или, как местные бают, больные на голову идиоты…
Следующие три дня Дмитр проспал, изредка пробуждаясь, чтобы выпить настой или перевязать рану, однако вместо Завида к нему на помощь приходила молчаливая женщина, которая указывала, что надо делать рубленными, односложными фразами. Было видно, что язык ей дается с трудом, поэтому спрашивать ее о чем-то не хотелось… Но пришлось, когда Дмитр понял, что терпеть больше не может и настои уже не выходят по́том, а тривиально просятся наружу. В ответ на его слова и знаки та кивнула, а спустя несколько минут к нему вошел Завид с каким-то воином. Они отвязали веревку, подхватили его под руки и, несмотря на раздавшееся ворчание, что за угол он и сам дойти может, отвели в ближайший хлев. Только там, справив нужду, Дмитр попробовал немного размяться и попробовать свои силы, имитируя удары по воображаемому противнику. Однако голову повело, он потерял ориентацию и чуть не угодил спиной в навозную кучу, доказав себе, что ноги его почти не держат и нечего раньше времени думать о свободе.
- Да… баба одной рукой справится, - грустно ухмыльнулся он своим мыслям о побеге. – Что ж, пусть новые хозяева откормят сначала, а потом уж будем показывать им, с кем они связались…
Однако связываться пришлось не с местным воинством, а со своим, пришедшим слегка в расширенном составе. На следующий день почти оклемавшегося больного посетили с визитом почти оправившийся после болезни Захарий в сопровождении Завида.
- Это же сколько я провалялся тут, а? Захарий? – вместо приветствия просипел Дмитр.
- Для кого Захарий, а для тебя Захарий Матвеич, - не остался в долгу тот, присаживаясь на предложенную Завидом лавку. – А провалялся ты две недели с малым. И то токмо благодаря лекарю местному, спаси его Господь.
- Пусть так… И что дальше? Привязан, как корова в стойле, зубами бы перегрыз веревку, да сил мало, не уйду я далеко отсюда.
- Да и не с кем тебе уходить. Сам я следующим утром отплываю абы добраться домой до морозов, а Кузьма с Якуном ныне далече… Надеюсь.
- Это как это далече? Это что же, меня бросили, как собаку последнюю?! – приподнялся с лежанки Дмитр.
- Цыть у меня тут! – поднял голову Захарий, насупив брови. - Голос он на меня повышать вздумал!
- Прости, Захарий Матвеич, - обреченно откинулся обратно Дмитр. – Не ведомо мне, что случилось со мной, вот и маюсь придумками своими. Помню поединок в круге, помню, как Якун сигнал дал, как секиру бросил, а дальше… Дальше как в тумане непроглядном у меня все. Лица какие-то, грохот… Сам-то ты как? Оклемался, гляжу?
- Оклемался, - с недовольной гримасой махнул рукой купец. – Благодаря опять же лекарю тому. Но лучше бы загнулся и не видел, что вы тут натворили.
- А что натворили? – настороженно спросил Дмитр. – Тебя выручать шли, Захарий Матвеич… Токмо мы сразу ринулись, а люди Кузьмы встали с какого-то перепугу, хотя с ними все оговорено вроде было…
- Ты, что ли, обговаривал, а? – свирепо уставился на лежащего ратника купец.
- Да нет, Якун сказывал… - растерянно пробормотал тот.
- Вот то-то… Говорил, небось, что лекарь тот зельями колдовскими опоить меня хотел да потравить почем зря, так? Свежо предание… Лечили меня! И вылечили, иначе загнулся бы! С края могилы подняли! – Захарий откашлялся и сплюнул на земляной пол. - А Якун твой разлюбезный, пользуясь отсутствием моим хотел власть под себя подгрести! И слова он ни одного Кузьме не сказал, иначе тот харю бы ему начистил так, что мать родная не узнала бы. Мыслил он, что как резня начнется, то все волей или неволей к нему присоединятся абы за своих вступиться. Ан нет! Не пропил еще Кузьма разум свой и людишкам нашим не позволил слово порушить, которое мы ветлужцам давеча давали. Так что Якун ваш бросил тебя и остальных воев в рубку такую токмо ради того, чтобы спесь свою потешить вместе с корыстью. Слово мое ему дешевле пня березового стало! Проворонил один товар, решил другой мечом взять, нас не спросив!
- Не токмо ради корысти, Захарий Матвеич! – начал горячиться Дмитр. – За людей новгородских, которых тут побили давеча, отомстили бы мы! Ради этого шли ведь!
- Отомстить… Ох, Якун, Якун. Не сказал он вам ничего… Промолчал, сволота такая! Говорил Кузьма с одним новгородцем выжившим, без свидетелей толковал, так что всю правду вызнал. Сам тот давешний купец на воеводу местного напал, понося его всячески, а перед тем малых детей его в полон взял. Как тому не озвереть? Помнишь, чем дело закончилось, а?
- Мыслишь и нас тоже вздернут? – побледнел Дмитр. – Уж лучше зарежь меня сейчас, Захарий Матвеич, от твоей руки смерть не ропща приму. Не хочу, как последний тать в веревке болтаться... А верно ли все это? Точно ли знаешь?
- Святая истина. Надысь второго дня я сам с тем воем толковал, да и не с ним одним… А Якун о том с самого начала знал, курва! Кузьма по приходу все сразу ему выложил. Так что кроме своей корысти этой погани на все наплевать было.
- Так… Одно мне объясни, Захарий Матвеич, никак в толк не возьму. То, что по глупости мы в это дело влезли - ты мне растолковал. Однако, хоть и властвовал над нами Якун, но решение мы совместно принимали, да и поход наш торговым был, могли бы и разорвать ряд наш кабы сами не захотели в то дело ввязаться… Не о нашей глупости речь, а о том как мы силой такой весь не взяли? Даже для нашего ушкуя те черемисы были на плевок один. А дальше бы закрепились за изгородью, и хрен бы нас кто оттуда вышиб, не сравнять их лапотников с воями нашими. Ну ладно, я стрелу случайно поймал, хоть и не мыслю, как смог, а все остальные куда смотрели…
- Кхгм… Не стрелу, Дмитр, не стрелу.
- Это кто же меня так приголубить мог один на один? Или скопом навалились? Так сзади меня еще больше десятка бежало…
- Не знаю я, что там было, но людишки сказывают, что гром небесный раздался, а потом еще и еще… Не иначе, как поперек промысла Господнего вы пошли. А как первый гром прогремел, так за тобой люди скопом и начали ложиться, а первыми лучники пали… Точнее, глаза им посекло, а дальше уж ветлужцы набежали и добивать их стали.
- Точно не из-за тына кто стрелами бил?
- Точно. Стрелки там были, токмо…
- Что?
- Малые ребятишки весь ту стали оборонять, как черемисов положили перед воротами. Трое их всего потом и выбежало с самострелами, да еще один перед воротами валялся. Неужто на них подумать можешь?
- Самострел спустить, то дело нехитрое, - покачал головой Дмитр. – Но немыслимо из трех самострелов весь десяток посечь одним махом, в одного попасть и то надо уметь. Мальцы на сие дело не способны... А что же ветлужцев Якун с остальными не остановил? Одно дело - самим на щит весь брать, а другое – спину нам оборонить.
- Оборонить… А нечего было силком других в бойню втягивать! Никто из оставшихся в сечу не желал лезть, как бы вы их не пихали. Тем более к ветлужцам из леса еще помощь подошла, пока вы там пререкались... А уж при раскатах грома так и вовсе все застыли в ступоре. Якуна же к тому времени гирькой уже приголубили, абы распрю меж своими не учинял. Сразу в беспамятстве и свалился.
- Кузьма сподобился?
- Как бы не так… Якун твой его к себе бы не подпустил, - Захарий поерзал на жестком сидении лавки, прокашлялся и кивнул на стоящего рядом Завида. – Вот, погляди на этого героя, он и выпростал свою гирьку, вначале вызвавшись вас поддержать… Да не гляди ты волком! Прав он был! Надо было пресечь гибельное сие дело, что Якун учинил. Еще бы пораньше, так и вас успели бы отозвать и не попали бы вы под гнев небесный…
- Ладно… как не ряди, а уж если пошло все наперекосяк, тем же и кончиться должно было, - Дмитр оценивающе посмотрел на владельца гирьки. – Ты, отрок, токмо одно скажи, твоя в этом корысть какая? Якун же тебя со свету сживет, коли повстречаетесь…
- Мальцов тех жалко было, - отвернулся в сторону Завид. – Я с ними целый день провел, они мне как... ну как младшие братья стали! А вы бы их посекли…
- Разве что под горячую руку попались бы, мы же не нехристи какие, совесть имеем. Хотя… раз они с самострелами были, то посекли бы, своя жизнь дороже. Добрая душа твоя, значит, все дело загубила. Ладно… А что это ты с ними сроднился так?
- Разве это словами обскажешь? Ну… повязали меня как щенка малолетки эти. Сворой навалились и повязали. Но зато потом ни словом, ни взглядом не обидели, лишь смешили всю дорогу. Кто так с пленником поступает? А еще и на игрища свои взяли. Ты, Дмитр, не думай, я на детские забавы давно не смотрю, - стал торопливо оправдываться Завид. – Но игра в мяч ох и завлекает!
- Что за чудо такое?
- Мяч-то? Ну… как голова, токмо легкий, из кожи. Его еще в ворота надо загнать, но условия на это есть - руками мяч трогать нельзя и друг дружку бить тоже. А в остальном делай, что хочешь… Что там двое вытворяли! Всю поляну прошли, мяч меж собой пиная так, что он ни разу на землю не упал! Я попробовал потом, так токмо насмешил всех! Однако похохотали и стали учить чеканить…
- Хватит! Уймись, Завидка! – начал смеяться Дмитр. – Мало того, что слов от них нахватался каких-то, так тебя еще и понесло как обычно, не остановить… Головами играют будто звереныши, надо же такое выдумать! Все, хватит! Будет, я сказал! Захарий Матвеич, ты лучше скажи, кто из наших остался в живых?
- В живых? Пятеро в целости остались, что ушкуй охраняли, да двое тех, что после первой стычки уцелели. Раненых с тобой десяток наберется, из них ты самый тяжелый был. А почти десяток с половиной преставились… - Захарий небрежно, будто отбывая повинность, перекрестился и продолжил. - Всякие раны были, но в основном ветлужцы душу отвели, когда к воротам бежали. Многие после грома подниматься стали, вот их и…
- Сам бы не так сделал? – вопросительно поднял глаза Дмитр, увидев, как купец махнул крест накрест ребром ладони, будто вычеркивая из жизни заблудших соплеменников.
- Так-то оно так… Но приходить на могилы своих соратников тяжелее. Хотя… кроме тебя и кормчего я у Якуна близко и не знал почти никого. Ладно, найдется кому за помин их души выпить, тем более многие живы остались. Тех, кто в беспамятстве был или просто под горячую руку не попал, повязали вскорости, а потом даже и лечить удумали.
- Для чего лечить? Чтобы порешить потом? Ты, Захарий, обещай мне…
- Успокойся, не поубивают вас. Сговорились мы насчет виры… за всех, кроме тебя. Потому и сижу ныне у ложа твоего…
- Вот как? Значит, одного меня им достаточно? – Дмитр устало запрокинул голову вверх и уставился в потолок. – Чем же я их прогневил, что они не голову Якуна потребовали, а мою? И сколько он за свою головушку не пожалел отдать?
- Насчет тебя нам не все ясно, но казнить тебя не будут, это точно. Поначалу они опять хотели всех на сук повесить, но… Как раз прибыли вои их во главе с воеводой из Суздали. Он и упросил собравшийся копный суд по-другому поступить.
- Копа? По старине судят, значит… А сколько воев? Не соврали нам, что и впрямь в этой веси целая сотня наберется?
- Не соврали, четыре воинских десятка пришло на лодьях больших, а болтают, что это еще не всё… Уж не знаю, как они в деле, но прибывшие все на вид справные.
- И что этот воевода от нас потребовал?
- Потребовал? По десятку гривен серебра выкуп с каждого. Ну и доспехи они к рукам прибрали, конечно.
- Эк они хватили, это кто же им такое отдаст? – Дмитр, несмотря на слабость, натужно засмеялся. – Легче новую рать привести, абы отбить родичей али новых воев нарожать…
- Вот и мы так сказали… Так они знаешь что удумали? Сбросили до гривны серебром, которые родичам погибших и раненых воев пойдут, но с двумя условиями. Первое про то, что все полоненные ратники на писании господнем поклянутся объявить во всеуслышании на торгу новгородском их грамотку. А грамотка та о том, что если любая семья из пятин наших пожелает переселиться на Ветлугу под руку воеводы местного, то им выделено земли будет столько, сколько они обработать смогут. А еще дом помогут поставить с печкой большой и полгривны на хозяйство выделят.
- Ох ты, етыть… Да к ним голытьба одна попрет, абы монетами поживиться.
- Чтобы поживиться, нужно еще сюда дойти, а монеты выделят токмо тем, кто с детишками.
- А с детишками уже не голытьба, что ли?
- А они и такими не побрезгуют, как я понял. Кроме того, сирот еще созывают… Обещают поставить на ноги, а до той поры учить грамоте, а также ремеслам всяким или воинскому делу, по желанию.
- Утомил ты меня, Захарий Матвеич, враками своими, уж прости за отсутствие к тебе вежества. Или дурни они, каких поискать, или нас дурнями выставить хотят… Второе вернее. А то и продать тех сироток в полуденные страны желание имеют.
- Так и я думал… До той поры, пока с полоненным новгородцем не побеседовал. Про многое он умолчал, но подтвердил, что мальцов местных уже обучают этим самым ремеслам и грамоте. А про науку воинскую ты и сам догадаться можешь...
- Это ты про тех, кто с самострелами был?
- Про них. Кроме того, нет у них тут холопства, и даже закупов не наблюдается. А тех полоняников, кто с мечом к ним пришел, они обещались отпустить через год. Это тебе насчет полуденных стран…
- Все одно из наших пятин сюда люд не дойдет, сгинет по дороге.
- Я не к тому речь веду, хотя думаю, что не сгинут, - помотал головой Захарий. - Они купцам обещались платить за провоз этих людишек. С каждой привезенной семьи сотую часть со стоимости своих товаров скидывают или по десять кун с каждого ребенка. Но только с тех, кто своей волей прибыл. Каждый сам может выбрать себе выгоду…
- Так можно навезти кучу людишек и товаром целый ушкуй набить за счет того, что половина цены скинется… Был бы товар.
- Товар есть. Про утварь сам знаешь, обещали в достатке привезти к лету, а еще показывали они мне разные кованые премудрости и мелочи скобяные… Сошники, ножи зело острые, наконечники для стрел, гвозди… да много всякой всячины. Говорят, вместе с посудой железо доброе привезли, так что к лету нам под заказ сделают, что захотим. И дешево.
- Ты купец, тебе виднее…
- Да пусть врут, коли хотят, раз монет за заказ тот не спрашивают заранее. А ежели товара не будет, то к ним в следующий раз и не придет никто… Да и железа доброго в этих болотах отродясь не было и не будет, так что привезли издалече, как же иначе? А что касается людишек навезти… Скажи, какой купец смердов к себе грузить будет в ущерб воинской силе своей? От силы три-четыре семьи возьмет… Но возьмет, оттого что его прибыток от перевоза зависеть будет. А ветлужцам от этого та польза, что воев меньше с купцами придет, да и смердов этих на землю осадят.
- Если с пятин людишки сюда потянутся, то как бы князь наш не обиделся… - хмыкнул Дмитр.
- Когда еще то время наступит… Мстислав ушел к Киеву поближе, от отца великое княжение потихоньку принимать, а сын его силу в Новгороде не имеет, так что не до того ему будет. Опять я отвлекся от главного… Я про запрет на холопство все толкую на землях этих.
- Мыслишь, холопы побегут сюда?
- Тьфу на тебя… Не дай Бог, тогда нам никакой торговли здесь вовек не увидеть. Выжгут эти земли и соли набросают абы не росло ничего.
- Ну уж…
- Уж ну… Я про твою судьбу намекаю.
- Давай же, сказывай, меня в сон уже клонит от речей твоих, - криво улыбнулся Дмитр. – Прибьют меня или нет?
- Было еще второе условие. И выдвинул его тот ратник, с которым ты дрался в круге…
- Выжил, значит? То-то мне показалось, что скользнул вниз он перед броском моим… Отомстить хочет или просто еще раз силушкой померяться? В любом случае, я ему не откажу, хорошо дерется, да и нюх у него... Как он прознал, что у нас что-то затевается, а?
- Бьется неплохо, но ты сильнее. Однако не годен он теперь для битвы ратной, да и не виру с тебя просит. Рука у него левая не двигается… На службу они тебя зовут, Дмитр. Сначала расспрашивали Кузьму, кто у нас сильнее в воинском деле. Узнав про тебя, вызнавали подноготную твою еще дольше, не нравилось им, что под Якуном ты ходил…
- А кто меня кроме него возьмет? Я ведь кому ни попадя могу правду в глаза сказать, кому сие понравится? Каждый норовит за меч схватиться. А Якун мне драться не запрещает, наоборот, подзуживает постоянно. Правда, из его людей со мной уже не связывается никто…
- Вот это им тоже отчасти понравилось… Говорят, для обучения воев им человек нужен, на три года служба, а потом иди куда хочешь. Жить свободным человеком будешь, роту воеводе принесешь. Одно условие - норов свой токмо при обучении показывать.
- Не смогу, ты же знаешь.
- Знаю, но они сказали, что болтать тебе не запретят, лишь бы сам на правду не обижался. А поединков у тебя столько при обучении будет, что до постели будешь еле доползать…
- Ну-ну…
- А Якун, земля ему пухом, - Захарий улыбнулся каким-то своим мыслям, - от роты тебя освободил… Вот так.
- Что, помер он? Перестарался ты, Завид?
- Нет, это просто Захарий Матвеич присказку от ветлужцев перенял, - довольно блеснул глазами отрок.
- Это какую же?
- Да они, как про Якуна скажут что, так всегда добавляют – земля ему пухом или, мол, вечная память… - улыбка Завида расползлась во весь рот.
- Думаешь…
- Уверен, не забудут они его… Воев простых еще могут простить, а Якуна – нет. С остальными купцами свары не стали затевать из-за него, да и остальных воев отдали, все-таки Кузьме еще сюда приходить летом… - Завид покосился на Захария, не рискуя говорить за него. - Однако насад небольшой за день до ухода Кузьмы и Якуна убыл, а там вперемешку и черемисы и ветлужцы были. Дорога в верховья Ветлуги длинная, кто знает, откуда стрела прилетит? Ты что, плохо тебе?
Бледное лицо Дмитра раскраснелось, а плечи стали мелко подрагивать, будто он сейчас не выдержит и расплачется. Наконец, с трудом сдерживаемый хохот вырвался наружу, перейдя в натужный кашель.
- Ох-хо-хо… кха-кха… Мне эти вои все больше нравятся. Головами играют, живого человека поминают как покойника, в купеческих делах тебя перещеголяли, Захарий Матвеич, а виру… виру они стребовали какую изначально захотели. Не будет мне с ними скучно, ой не будет!

***

Солнце уже скрылось в серой хмари набежавших туч и дневной свет, падающий из оконца под крышей, почти не освещал неприбранный стол дружинной избы, за которым сидели и чего-то ждали несколько человек во главе с воеводой. Тот сидел насупившись, краем уха слушая как староста жалуется на погоду и свою спину, разболевшуюся совершенно не ко времени.
- Погодь малость, - ладонь Трофима прервала стенания Никифора. – Вестник донес, что закончил лекарь наш Свару лечить… Чего же он не идет?
- Оперировать закончил, - вмешался Николай, ни мало не смущаясь взглядов, осуждающих того, кто посмел поправить воеводу. – А само действо называется операцией. Сращивать сухожилия – это вам не хрен собачий, а очень даже серьезное дело. И не факт, что все получится, так что будьте готовы ко всему. Сначала разрезать надо рану…
- Что же он сразу не срастил? – нашел новую тему для разговора Никифор, которому невмоготу было сидеть в четырех стенах в ожидании каких-то событий. – Не пришлось бы тогда заново его резать…
- Потому что Свара без памяти был, стоеросовая ты башка. Как бы он сказал, что рука у него не двигается?
- А сразу как очнулся? – продолжал настаивать Никифор. – Пока рана не заросла?
- Не… - помотал головой Николай. - Уже нельзя было.
- Это почему? Не оттого ли нельзя было, что ты не понимаешь ничего в лекарском деле? И сам ты похож на эту… стохреновую башку, вот!
- А я и не говорю, что понимаю что-нибудь, - улыбнулся в усы кузнец на переиначенную поговорку. – Я просто заранее поговорил со Славой, потому и знаю все наперед. На, лучше съешь семечку жареную…
- Это из тех желтых цветков, что выросли у вас на огороде? – опасливо потянулся за семечком староста. – А что одну-то? Дай хоть пяток…
- Не дам, - отрезал Николай, раздавая всем по одной штуке. – Это только на пробу. По весне раздам по малой горсти, посадите, вырастите, тогда и лузгайте на здоровье, а кто захочет – может и масло гнать подсолнечное.
- Это как это… гнать?
- Колесо подливное плотники уже ставят для мельницы выше заводи, туда же и пресс поставить можно… Однако для этого сначала надо целое поле семечками засадить.
- А картошку вашу дашь попробовать? Вспомни, как обещался!
- Не-а, не дам… Сами не будем есть, хотя и хочется. Я обещался поделиться, а не дать попробовать… Вот по весне и наделю глазками тех, кто огороды под нее подготовит. А еще морковью и луком. От первой семян хоть завались, а вот лук пока только на чернушку пойдет, ну… на луковички малые.
- Да знаем уже, - махнул рукой Никифор и устало вздохнул. – Бабы все уши прожужжали про овощи твои, всем попробовать охота. Кое-кто не выдержал, да семечко-другое за пазуху положил… кгхм… Вдруг передумаешь, а они на огороде вашем горбатились.
- За картошку руки оборву, а остальное… Пусть чуть-чуть семян разбежится, мало ли, что случиться с нашим хранилищем может. Я и сам по нескольким местам раздам их для пущей сохранности. Ты только скажи бабам, что без моего благословления пусть не сажают…
- А ты батюшкой заделался? Али на самом деле слово заветное шепнуть надо?
- Да нет, просто уши оборву тому, кто придет за этим словом. Чтобы неповадно было без разрешения что-то брать. Спросили бы, так дал без вопросов… Просто мне пока лучше знать, как семена эти хранить, особенно картошку. Кстати, надо бы под нее новую землицу отвести. Это как раз тот случай, когда лес свести не жалко… И так, правда, совсем неплохо получилось, по полтора десятка крупных клубней на куст в лучшие годы у нас не бывало. Однако для того, чтобы ее раздавать, нам надо гораздо больше, так что опять глазками садить будем… В разных местах.
- А вот насчет озимых…
- Так посеяли же на пробу вроде… - автоматически произнес Николай и тут же замахал руками. – Я же отправил вас к Вячеславу, вот и решайте все вопросы с ним. Он специалист в этом деле, а не я. Так что просто безропотно делайте все, что он велит…
- Так что там за разговор про Свару был? – вмешался Трофим, не дождавшийся, пока Никифор вернется к лекарским делам. – Почему нельзя было сразу жилы эти ему шить, как очнулся и почувствовал, что рукой двинуть не может?
- Начну с самого начала, - огладил свою бороду Николай, стараясь собраться с мыслями. - Во-первых, опыта у Вячеслава маловато, не разглядел он при обработке раны, что сухожилие перерезано, больше озабочен был, чтобы Свара кровью не истек. А уж когда очнулся он, резать было нельзя, потому что мог получиться болевой шок…
- От боли мог умереть он?
- Ну… сердце может не выдержать, если человека часами резать. Если бы ты опий не привез, то и сейчас бы Вячеслав не взялся Свару заново вскрывать.
- С трудом я те лепешки нашел в Суздали. Торговец один иноземный продавал бабам, абы дети их не плакали.
- Ага, наркоманов с детства воспитывают…
- Про что ты?
- Да нет, продолжай…
- Да я уж и закончил… Кабы знал, сколько стоит зелье это, нипочем бы не стал соглашаться привезти его по просьбе Вячеслава.
- Могли бы и местным средством обойтись, не все же посконные рубахи шить из него. Ну да ладно, это дело Славы про что говорить, а про что и умолчать… - еле слышно пробурчал Николай, а на просьбы говорить громче лишь вздохнул и ответил. - Прости, воевода, разворчался я что-то сегодня, старею, что ли. В любом случае ткани у него в ране… то есть кожу и мясо размозжило топором и надо было, чтобы время прошло и зажило все немного. А теперь в сон его лепешками твоими Слава вогнал, и сшивать сухожилия шелковыми нитями будет. Что уж получится - бог его знает, но нитки эти вроде рассасываются в теле через годик, да и Свара на все готов был, лишь бы руку вернуть…
Послышались торопливые шаги, отдающиеся гулким эхом от длинного наклонного помоста и в низенькую дверь, согнувшись, зашел Вячеслав, молча прошел к братине с хмельным медом и шумно сделал несколько глотков.
- Допивай уж, для тебя всю припасли… - кивнул головой воевода. – Николай сказывал, что у тебя после шитья руки завсегда дрожат. Все обошлось?
- Вроде да… А если пить много, так и во время шитья дрожать будут, - ответил лекарь и, отставив братину, устало опустился на лавку, прислонившись спиной к стене. – Рассказывайте, о чем договорились? И как ваше путешествие прошло, если коротко? Я, наверное, один о нем не слышал ничего за делами своими…
- Что тут говорить, - махнул рукой воевода. – У вас дела не в пример нам прошли… И расторговались неплохо и оружием побряцать успели. Стоило ли уезжать?
- Говорил же я, Трофим, что моя это оплошность, - донесся из угла голос Петра. – Раз виноват, то наказывай, как пожелаешь.
- Твоя, моя… наша! И хватит виниться, лучше думай, как летом гостей торговых встречать и дружинных новых готовить… Ладно, Вячеслав, обрисую тебе борзо поход наш прошлый, потому как тебе со мной отправиться предлагаю в новый…
- Куда это?
- Давай по порядку и не перебивай воеводу своего, - устало глянул на лекаря Трофим, с сожалением понимая, что на новых членов общины надо было рявкать еще три месяца назад, а теперь уже несколько поздно и лишь ехидным замечанием иной раз можно добиться, чтобы они вовремя замолчали. – Ежели коротко, то без помощи Василия Григорьевича, сотника суздальского, нас бы по миру пустили. Он и с купчишками нас свел, которые часть товара нашего по сходной цене скупили, да и к тысяцкому подвел, абы столковались мы по мерянам. А пока мы с ним рядились, Лаймыр за три дня остальной товар на торгу распродал. Цену мы установили чуть ли не на треть меньше вашей, так что иной работник, скопивший с весны чуть более полугривны, в хозяйство свое мог котелок добавить. Однако на выкуп мы изрядно потратились, по гривне кун нам каждый из тех мерян обошелся, так что сотня из прибыли сразу долой. В копилку нашу разве что соизволение тысяцкого суздальского и дальше с нами дело иметь… Мытного немало отдали, хотя Василий Григорьевич и толковал, что это по-божески. Всех пошлин на четверть от стоимости товара набралось.
- Товар с двух плавок забрали? Э… извини, что прервал, Трофим Игнатьич, - все-таки выдал Николай, уловив недовольный взгляд воеводы.
- Тебе лучше знать, одних котлов четыре сотни было. Если ты про доход, то за вычетом мыта, выкупа и… прочих расходов получили мы шесть сотен гривен кун и еще два десятка к ним. Не считая выручки от мягкой рухляди, которая одной частью в общину Переяславки пошла, а другой отякам на раздачу. Сколько с полей наших вышло кадей ржи, Никифор?
- Э… Всего нас восемь сотен людишек в двух весях набирается. По полкади на душу собрали… Это с малыми детишками ежели считать. Да ты еще привез столько, что иным гребцам ноги поставить было некуда, мало что за борт все не вываливалось. Как токмо не потопли на пути сюда?
- Не потопли же, а ненастье один раз переждали. Веса в том хлебе всего ничего, а вот места занимает… не дело его на боевых лодьях таскать, что-то другое измысливать надо. Так вот, на пять сотен гривен мы шесть сотен кадей ржи купили. По десять кун коробь вышла. Хватит нам?
- И по кади на душу хватило бы, а так с излишком останемся. А уж остаток гривен…
- Ты не части, Никифор, - прервал излияния старосты воевода. – Где он, тот остаток… Вы, Петр, сколь выручили?
- Четыре с половиной сотни гривен кун… Серебром пожаловали купцы, и еще должны нам около сотни остались.
- Тогда вот что… Посчитайте кто сколько пробыл на работах общинных и рассчитайтесь. Делите триста кадей ржи, сотню гривен и всю утварь, что осталась. Сотню кадей и посуду по надобности за теми отяками закрепите, что на особицу еще живут…
- Много им хлеба будет, - протестующее вскрикнул староста. - Они посудой уже много похватали за уголь свой.
- Так рассчитайтесь с ними из названного мной до конца, а сколь зерна останется - с мерянами поделитесь, обещались мы им, что прокормим эту зиму… Устроились те уже?
- Достраивают дома недоделанные в Сосновке, они же следом за тобой прибыли, а ты с неделю всего здесь, - задумчиво кивнул головой староста, производя в уме какие-то свои подсчеты. – Потесниться пришлось, но ничего, гораздо хуже жили… Эх, а их две сотни душ я и не посчитал еще…
- Ну так посчитай… и поспрошай что им еще надобно. А остальные две сотни кадей в запас убери. Слышь, Никифор? Мало ли как дело повернется… Да! И работникам, что я привез, тоже выдели из запаса, что им надобно.
- Это холопам-то суздальским? На них остаток монет истратил?
- Никифор!
- Э… да ить, я что? Просто спросить хотел одну закавыку… В Болотном они селятся, пока в школе, токмо… Ты же их с семьями выкупил, а на земле селить запретил. Кем они будут у нас?
- Мастеровые они людишки, ими и числиться будут. Два кузнеца среди них есть, остальные плотники да гончары, - воевода посмотрел в сторону кузнеца. – Как устроятся, забирай все полтора десятка семей со всеми потрохами к себе, Николай. Считай, это тебе подарок за то, что ты для нас сделал. А то ты жаловался все, что людей у тебя не хватает…
- Это что же, - с придыханием спросил Никифор, озадаченно переглядываясь с растерянным новоявленным хозяином. – Ныне один он всеми холопами владеть будет? Один на все веси наши?
- Тьфу на тебя, старый дурак. Так и знал, что не поймешь… Никаких холопов, так всем и скажи! Были они всю жизнь вольными людишками, токмо потом по дурости своей в закупы подались, а следом и в холопов обельных превратились. Составишь с ними ряд на десять лет как положено, пусть выплачивают понемногу все что на них потрачено было… И еще условие поставишь мое – никуда отсель не переселяться до того срока, вот и все. Не захотят – скатертью дорога…
- Фу-х, - облегченно выдохнул староста, немного успокоившись. – А мы помыслили, что передумал ты насчет холопства. А уж как они изумятся… Вольную дали, кровом над головой обеспечили, хлебом завалили по самую…
- Все, Никифор, потом языком болтать будешь… Эту твою нужду мы вроде поправили, Николай. Есть ли у тебя какая другая надобность?
- Да вроде нет, - задумался тот, стараясь свыкнуться с мыслью, что испытывать недостаток в людях он некоторое время не будет. – Проблемы есть, как не быть, а надобность…
- Что не задается у тебя?
- Сам пока не понимаю. На тот случай, если случится что со мной, объясню немного…
- Ты поперед своей смерти ее приход не загадывай, - цыкнул на кузнеца воевода. - Она сама знает, когда придти.
- А мне мнилось, что она рисковых любит…
- Так то рисковых… Мы под мечом каждый день ходим и ее дразним, оттого она нас и запоминает.
- А у меня дело не легче. Я уж не говорю, что я в эту домну не раз срывался и на веревке повисал - это все моя торопливость меня подводила… А вот неровен час авария какая-то случится, тогда жидким металлом так обварить может, что не спасет меня ни Вячеслав, ни сам господь бог. Я иногда подхожу к домне, да прислушиваюсь, как она дышит и стонет… перекладывать ее пора. А как я пару седмиц назад конвертер запускал…
- Кислородный, что ли? – недоуменно уставился на него Вячеслав.
- Да нет, - хмыкнул Николай. – Откуда у меня кислород? Хотя… принцип тот же… А ты никак новостей насмотрелся в свое время?
- Ну да… трудовые будни пятилеток. Так что с конвертером? С ним основная морока?
- Ага. Представьте себе небольшой такой куб… почти куб, - начал водить руками Николай, обрисовывая в воздухе размеры своей новой игрушки. – Само собой футеровка из доломита и вся мощность с водяного колеса подается на мехи, которые воздух в сопла на дне конвертера качают. Решил я для пробы слить чугун в него прямо из домницы, переключил меха, выбил пробку… Кстати, плохонький чугун тот был, из отяцкой руды. Так вот, заработало все! В первые несколько минут аж искры полетели вместе с брызгами металла, всю бороду мне спалило, насилу отскочил. Слил шлак, сыпанул извести, а вскоре уж и основной процесс пошел, пламя над горловиной встало. Как углерод выгорел весь… ну, уголь в металле, тогда уже бурый дым столбом повалил. Через пару минут сыпанул я туда угольной пыли для раскисления, да помешал быстренько длинной кочергой.
- Так вроде все получилось, так?
- Ага, разлил сталь в чушки и Любиму отдал. А потом из того металла Петр купцам новгородским всякие скобяные изделия показывал. Вроде понравилось им, а?
- Не то слово, - донеслось из угла, где пристроился Петр. – Аж засветились все, когда я им пообещал к лету сделать столько, сколько они закажут. А ножи разве что на зуб не пробовали, но остались довольны.
- Ну, сталь там, кстати, не ахти какая была, - расплылся от удовольствия Николай, однако через мгновение взял себя в руки и стал раскладывать по полочкам проблемы. – Сера, наверное, не вся выгорела… Я поэтому в следующий раз чугун из нашей руды взял, которая гораздо лучше была. Расплавил его в вагранке, слил через летку из копильника расплав и стал ждать искр и пламени… Ну и дождался. Побулькало немного все и застыло к чертовой матери! Весь конвертер тоже пошел к ней же, лишь чугун еще сгодится на переплавку… Вот и гадаю теперь, что делать.
- Так разница только в руде была? – подал голос Вячеслав.
- В ней, родимой… - кивнул кузнец. – И ведь весь чугун из руды нашего болотца на загляденье вышел! На пилораме зубчатый рельс ходит как часы, ни трещинки, ни выбоинки. Я на пробу две чушки расколотить попытался. Из отяцкой руды лопнул от усилий моих, а из нашей хоть бы хны… А вот почему он не дуется, никак не пойму.
- Потому что! – хмыкнул Вячеслав. – Неужели не понятно? Или тяжелее тот чугун или вязче… Если что-то не получается, что бестолковым что надо делать? Точно! Прыгать…
- А то я тебя бестолковее… ветеринаришка плюгавый, - оскалился Николай. – Понятно, что в первом фосфора было больше. Только я из плотины все выжал, меха сильнее качать не могут, сопел на дне конвертера прорву наделал и высоту его уменьшил... И ничего!
- Тогда меха меняй, тракторист несчастный, ты же сам говорил про какие-то поршневые воздуходувки!
- Говорил, а что толку? Сейчас вот лежу по ночам и выдумываю их заново! Думаешь, я схемы всего на свете с собой захватил?
- Так и я анатомический атлас в рюкзаке не нес…
- Цыть, мастера! – привычно всех расставил на места воевода. – Аж взопрел, пока вас слушал… Ничего не понятно, но… кидаться дерьмом друг в друга перестаньте! Что смотрите, рот раскрыв? Я не один в Суздаль плавал, а от Ивана вашего дальше кормы не сбежишь. Делом давайте займемся, а проблемы свои ты когда-нибудь решить, Николай… Токмо я тебе еще одну работу подкину. Для Ивана надо црены отковать, это не к спеху, по весне ему отправить надобно…
- Это что за диво такое?
- Црен? Хм… подобны они огромным сковородкам, что вы делаете и несколько саженей в ширину достигать могут. Нужны црены, абы соль оттуда выпаривать. Ты поспрашивай людишек, может тебе кто понятнее объяснит, а мне не довелось их глазами видеть… Так, с тобой все. Петр, две сотни гривен с Никифором поделите и спрячьте подальше. Остальное я с собой заберу.
- Так куда ты едешь, воевода? – Петр ощутимо напрягся. – Опять на меня весь оставляешь?
- Угу… Погодь чуть, пока не забыл… - Трофим удобнее устроил локти на столешнице и достал лист бересты, исчерканный извилистыми линиями. Уперев ноготь указательного пальца на одну из загогулин, воевода поднял взгляд на своего старого друга. - Помнишь то место над Ветлугой, о котором мы тебе с Иваном толковали? Там еще одинокая береза на вершине холма стоит… Давай собирай десяток людишек, что за себя постоять могут и отправляй туда на зимовье. Как разведают, что в округе творится, в том числе по рудам всяким, пусть лес заготавливать начинают на изгородь и избы. Полусотню человек там поселим - по весне ставить крепостицу на холме этом начнем.
- А кугуз ветлужский?
- Лаймыр ушел к нему на насаде договариваться сразу по нашему сюда приезду, заодно и по поселениям своим пройдется и предупредит о зимовье. Ведь мы не просто для жилья на землице той встаем, а чтобы домницы в округе строить для поселений черемисских. Захочет, пусть своих воинов в крепостицу сию посылает абы душа его спокойнее была, так и передал ему… Кстати, от Гондыра вестей не было?
- Нет, - помотал головой Петр. – На волоке хотел остановиться, чтобы поджидать лодью Якуна, а туда идти седмицы полторы-две. Не волнуйся о нем, на своей шкуре он почувствовал меч новгородский, так что гонор его ежели и был, так мигом слетел как шелуха эта с семечки… Сделает дело как надо, ввязываться в драку не будет. Так куда ты идешь?
- Куда? Вот какое дело, братцы… Уж более двух десятков лет прошло, как ушли мы с моря Русского из-за усобиц наших. А со смертью Олега Святославича два года назад и вовсе Тмуторкань Царьграду отошла…
- Одно Олешье осталось… - добавил Петр, заложив руки за голову и приготовившись слушать нерадостные новости.
- Вот-вот, но толку с того Олешья… малая капля крови нашей в устье Днепра. Суздальский тысяцкий нам все подробно рассказал, токмо вымолвить не могу, дайте с духом собраться…
- Не тяни, Трофим… - подался вперед Петр.
- Ныне… ныне Сурожское море оставили, - безрадостные слова воеводы сразу застряли в вязкой тишине. – Ушли последние поселенцы с Белой Вежи … Пала последняя крепость на Дону, которую еще Святослав нам завоевал и ныне нет у нас пути на восток. Саркел пал под копытами уходящих в Грузинское царство половцев... Да к тому все и шло последние годы.
- Земля незнаемая… - протянул Вячеслав и, чуть помедлив, схватился за братину и сделал внушительный глоток.
- Про что ты, Слава? Слово-то какое знакомое… - встрепенулся Николай.
- Пройдет много лет, и скажут так наши… потомки про эту землю, - продолжил Вячеслав не столько для своего земляка, сколько для остальных.
- Да и ныне незнаемая, - выдохнул Трофим. – Абы шеломом Дону испить рать в целую тьму снаряжать надобно… Поедешь со мной, Вячеслав? Несколько тысяч беловежцев пришло на земли киевские и принял их с радостью князь Владимир. Часть по черниговской земле на реке Остер осела… Там, где поселение выходцы от них основали с той поры, как Мономах печенегов и торков Саркел посадил охранять. Купцы ихние по разным городам киевским разошлись, а остальным беловежцам отдал Мономах пустующие городища на реке Воронеж. Строители с ними знатные есть и воев в достатке, часть из них с самой Тмуторкани у беловежцев осела некоторое время назад. Все христиане, хотя кровь в каждом течет самая разная… Не раз по молодости с Петром мы в походы туда ходили, может и отыщутся знакомцы наши.
- А я зачем вам нужен? У меня тут дел невпроворот… - чуть подумав, озадаченно покрутил головой Вячеслав. – Пацан отяцкий, Мошкой его ребята зовут, пластом вторую неделю лежит... Не знаю, куда судьба его выдернет, на тот ли свет или на этот, но… надо мне с ним быть. Тимку в очередной раз подстрелили… Что же вы делаете, а? Он же нас второй раз спас, только на этот раз ему другие ребятишки помогали. В прошлый раз так и вовсе троих буртасцев завалил… может поэтому от них до сих пор никто мстить не явился, а?
- Пошто пеняешь отроками, Вячеслав? – мрачно вскинул голову воевода. – Отдариться ему? Предлагал в прошлый раз, так он самострел выпросил. Что еще? Все отдам…
- Хм… Вот про что ты подумал, Трофим Игнатьич. Мол, я ему выпрашиваю что-то, раз серебро делили? Хотя, может и выпрашиваю… Одень ты этих отроков в кольчуги, а? Ведь добыли не одну и по росту наверняка подобрать можно что-то? Неужто не жалко пацанов, что под выстрелы лезли в посконных рубахах?
- Ох… никак я не привыкну, лекарь, что ты прежде о других заботишься, а уж потом о себе. Будут им доспехи… Слышал, Петр? Хоть с новгородцев побитых отдай, хоть с воев своих сдирай, кто службу плохо несет, но подбери все по росту с небольшим запасом, пусть привыкают к тяжести воинской. Э... про воев наших я шуткую, но в остальном… И пока Сваре неможется, подбери воя, кто станет с детишками заниматься.
- Буртас полоненный есть, Алтыш… Свара его хотел на новых дружинных поставить.
- Полоненного? Кхм… Тут сам думай, не было меня долго абы вопросы такие наскоком решать. Да и одно дело - дружинники, другое – дети малые… хм… отроки. Тут особый человек надобен. Если буртасец сойдет на что, то вольную ему даю и… пусть ряд подпишет, а еще серебра ему посули. Что дальше?
- Два вопроса, воевода… - улыбнулся Вячеслав. – Все никак не узнаю, зачем вам я?
- Ты сам сказывал, что новых людишек всех через тебя пропускать, так?
- Так.
- Вот на месте сам и отберешь по здоровью… Сидели они на торном пути, болезни у них… всякие могут быть, так что лучше сюда их не тащить, прав я? Знахарка тебя сумеет заменить?
- Заменит коли простые случаи будут… Все так, Трофим Игнатьич, уел ты меня. Два дня дашь? За это время мальчонка или оклемается или…
- Дам, сами еще не готовы… Что за второй вопрос?
- Э… я все понимаю, Трофим Игнатьич. Двести гривен туда, сотня сюда… Петр распределит, Никифор отдаст. А если Никифор так посчитает, что лишнее серебро у него в мошне появится?
- Что?! - суетливый и невзрачный староста сделал такой рывок через стол в сторону лекаря, что всем осталось лишь отдирать его руки от рубашки Вячеслава.
- Ты в уме ли, лекарь? Если мы своим доверять не будем, то как жить тогда вместе? – привстал воевода из-за стола.
- Я в своем уме и… Никифор, ты прости меня, не хотел я тебя обидеть ничем. Не про тебя речь… Торговаться вы знатно умеете, а считать нормально не приучен никто. Я ни разу не видел никаких записей. Где что лежит, сколько оно стоит, приход, расход… Меня в свое время налоговая за копейку драла, а у вас гривны туда-сюда летают! И никто не знает точно сколько товара! Из-за проданной пушнины до сих пор клочья по Сосновке летают. Никифор отдал им серебро одним куском, и никому нет дела, как его между собой люди делить будут! В общем, воевода, хоть тебя буду учить, хоть любого на твой выбор, но должен быть человек, умеющий счет товару вести, а также приход и расход казны правильно составлять. Сам я многое не понимаю, но вы все тут вообще раздолбаи… Людей везти собрались, а у самих даже мыслей нет, как налоги с них потом считать. Одним металлом жить хотите? А если он кончится или Николая трамвай переедет, тогда что? Не согласитесь – не поеду!
- То, что серебро одним куском дал, это правильно. Может, надумают его сообща на дело какое полезное пустить. А вот… про раздолбаев я уже слышал от Ивана, - от усмешки воеводы лекарь разве что не отпрыгнул назад. - В общем так, Вячеслав, за слова твои гнусные я тебя на растерзание жены своей отдам. Слышал, как она торговалась? Вот и я токмо наслышан, надо бы воочию увидеть, как она тебя за глотку возьмет. Времени у нас на реке Воронеж будет вдосталь, вечера долгие, а Улина у меня баба разумная… Пока всю душу из тебя не вытрясет, спать не ляжешь…
- Эхма… Так только тебе от этого, воевода, худо придется.
- Что так?
- Так если Улине со мной учебой заниматься, с кем тебе бока на ночь греть?
- Что?! – грозный вскрик Трофима вынес Вячеслава в сени в одно мгновение, однако на пути воеводы стеной встали Никифор и Петр.
- Да сядьте вы, - махнул рукой воевода сразу же после исчезновения лекаря и сел на свое место. – Я уже привык за плавание свое к одному малахольному. Главное тут - рявкнуть погромче, сразу все по углам разбегаются… Да и лекарь нам всем живой нужен, нешто я не понимаю? А они не столько обидеть норовят, сколько язык свой острят. А коли друг дружки рядом нет, так другим достается… Ну ничего, мы этот язык и обрезать под корень можем. Вон, Николай уже ухмыляется, сей миг что-то скажет, а ну подь сюда, кузнец! - Трофим потянул из-за сапога нож и ласково поманил им Николая к себе. – Не махай рукой, будто я шуткую! Ну, что же ты вскинулся из-за стола и поскакал неведомо куда? Никак лекаря успокаивать? Дверью не хлопай! Тьфу… Ну вот, теперича можно и о них побалакать... Все как один вежи не имеют к тем, кто над ними стоит. То ли сами не из последних людей были, то ли все так общаются в землях их потерянных. Однако руки у всех золотые, за то их прощаю и вам велю. Кабы не они… ну да ладно, не петь же им песнь хвалебную… как бы не лопнули от спеси, коли услышат ее. Давай, Петр, доставай тот бочонок, что под лавкой стоит… и наливай в братину, расскажу вам, как на двух лодьях я уходил, а на трех пришел… А вы помыслили, что обзавелись мы новым парусом абы зерно привести? Как бы не так, слухайте… Вышли мы в низовья к Лаймыру на ушкуе и двух буртасских лодьях, с последними у нас промашка как раз и вышла. А что было делать? До насадов у плотников руки так и не дошли, еле на плаву держатся…

светец – подставка для лучины
пяти́на — единица (одна из пяти) территориального деления Новгородской земли до XVIII века.
кадь – мера объема, для ржи вес составляет примерно 230 кг
коробь – в кади 4 коробьи или старых четверти
Русское – Черное море
Сурожское – Азовское море
Белая Вежа – крепость Саркел на Дону, построенная еще хазарами.
Посконная рубаха – рубаха из конопли
насад – небольшая лодья, для увеличения вместимости которой к долбленому из целого дерева корпусу по бокам наращивались борта из досок. Суда с дощатой обшивкой внахлест называли набойнами, суда с обшивкой вгладь - насадами. Суда, собранные полностью из досок, назывались дощаниками (досчаниками).

Глава 5

Едва теплившийся в овражке костер полыхнул в ночную темень снопами ярких искр и глухим треском смолистых поленьев, высветив на мгновение две неясные тени, прикрывшиеся руками от разлетевшихся в разные стороны угольков. Едкий дым густым клубком прянул в их сторону, выдавив забористый кашель и частые взмахи рукавов посконных рубах.
- Ну что же ты, Кежай, сосновых дров набрал, да еще и сырых в придачу, а? – утробный бас говорящего разогнал царящее в низине молчание.
- Сам бы и ходил за ними… - отозвался второй голос с нотками недовольства. – А то воды тебе принеси, в котле нагрей, раков свари.
- Так раков же моих трескать будешь, не ты ведь за ними в речку лазил.
- А я светил…
- Светил он... дюже старался, даже ног своих не замочил.
- Зато котелок мой! Как бы ты раков иначе сварил, а?
- Как? Запек бы. Пусть вкус не такой, зато не слушал бы твоего нытья… Расскажи лучше, как котелок тебе этот достался?
- А то ты давеча, Паксют, не слушал, как я перед мужами честными распинался?
- Да я под самый конец сказа твоего подошел…
- Да? Ну ладно, слушай… Как водится, сторожил я лодьи купцов булгарских, которые пять дней назад остановились у нас перед тем как по Итилю вверх подниматься. Мыслю, к новгородцам шли с шелком из… стран заморских, вот.
- Ага, так они тебе и рассказали куда идут, - Паксют недоверчиво покачал головой. – Да и сторожить нам товар свой не доверит никто – наше дело порядок на пристани блюсти, сбор побережный принять, да услужить купцам чем… В основном – услужить, про мыто им даже не заикайся. Все-таки булгарцы в городке нашем немалую власть в последнее время заимели, куда токмо наш инязор смотрит?
- Куда-куда? Далече он от этих мест, - махнул рукой Кежай и стал снимать свой котелок с огня. - Да и не станет он с Великим Булгаром распри затевать, не с руки ему с ними за эти места ссориться – на Итиле сила не за ним. А торг наш хоть и невелик, но в казну прибыток ему дает, побережное опять же…
- Да, место у нас самое что ни на есть торговое, все пути через нас идут, а раздолье какое... Итиль с Окой как разольются по весне, так противоположных берегов иной раз не видно.
- Ну, это ты лишку хватил, да и островки по всей реке натыканы, - возразил Паксют, не отводя глаз от пышущих жаром раков, раскладываемых его собеседником на крышке от берестяного короба. – Так что там дальше случилось у тебя?
- А на чем сказ мой споткнулся? А! На купцах булгарских… А куда им еще идти кроме Новгорода? По Оке ныне не рискнут, суздальцы сильно осерчали на них, могут и товар отнять. А вот вверх по Итилю можно и проскочить, там людишки князя Юрия такой силы не имеют. Ну, так вот… В тот раз Чипаз уже задвинул светило чуток за край земли, так что уже сумерки на землю опускаться стали. Сошел я к урезу воды, крошки хлебные бросил в реку, чтобы Ведява за ноги к себе не утащила, зачерпнул полный берестяной туесок и отнес к костру… Сижу, в чапан поплотнее запахнувшись, и жду, когда камни нагреются абы взвара клюквенного напиться… Но вдруг чую спиной взгляд чужой, будто мало я Ведяве поднес и она из реки вышла и смотрит на меня укоризненно. Хотел повернуться, но спину как свело всю… Ну, думаю, смертушка ко мне пришла, а сзади песок уже хрустит, швырк-швырк…
- На богиню подумал?
- Ага, на ее шаги… Но пересилил себя, оборачиваюсь назад, а там… Чудище на меня из воды выползло! Рог один у него сбоку торчит, а изо рта зубы, как… с палец длиной, если не больше, а тело еще в воде всё. Испугался я так, что чуть в штаны не опорожнился… Да не смейся ты, обошлось же. А вот был бы ты на моем месте…
- Давай уж дальше, - прикрыл свою улыбку ладонью Паксют. – Мне уж известно, что это за диво было, так что не напугаешь…
- А по первому разу многие чуть не сомлели, а иные оглядываться на реку стали… - самодовольно произнес Кежай и продолжил. – Вот стою я, задрал голову, а от этой морды наша, эрзянская речь доносится… Подумал, что заговорило чудище со мной, на песок уселся, в ушах шум стоит, не пойму ничего. Однако через некоторое время спрыгнул с шеи этого змея на берег ратник и парнишка из эрзян. Последний меня по щекам похлопал и очнулся я… Оказалось, что соплеменник он наш с Оки, с тех мест, что напротив Мурома, а зовут его… забыл как, вот дела. Зато как остальные его кличут запомнил… Мокшей, забавно да?
- Так из мокшан он может быть?
- Нет, наш он, даже морда круглая… А вот остальные ветлужцы были.
- С Ветлуги? Черемисы?
- И их было чуть, но больше с Переяславля переселенцев и этих… отяков али удмуртов, кто как их зовет. Первый раз увидел, как разной крови людишки вместе дела делают…
- Так торговые дела кого хочешь вместе сведут, - махнул рукой Паксют и опомнился. – Раки-то остыли! Заговорил ты меня совсем!
Некоторое время молчание нарушалось лишь хрустом раздираемых панцирей и смачным высасыванием ароматного мяса. Бережно завернутый в тряпицу кусочек соли был поровну поделен между собеседниками и аккуратно отправлен по крупицам в рот. Наконец, насытившись, собеседники отвалились на наваленный рядом с костром лапник, и снова перешли к неспешному разговору.
- Оказалось, что фефлуф..фы… - Кежай вдосталь наковырялся палочкой в зубах и только потом продолжил. – Остановились они где-то на том берегу, а одна ладья к нам сюда зашла на… эк..кур..цию, вот. Богам своим поклоняться, что ли… Предводитель их говорил, что в иные времена город у них тут стоял, тоже Новгород, но Нижний.
- Издревле мы здесь жили, никто и не упомнит сколько поселение наше на Дятловых горах стоит. Да и городком оно давно уже стало, дед мне сказывал, что с той поры как хазарам дань платили… Они крепь и поставили тут, оттого оно и называется Обран ош по имени посадника хазарского.
- Хм… а я слышал что валы отсыпать начали лишь с той поры как булгарские купцы торговлю через нас повели и тут осели. Да и название наше по кому-то из них… В любом случае, путает твой предводитель что-то.
- Не мой, а ветлужцев, Иоанн его звать. Ничего по этому поводу не могу сказать, мог и Мокша переврать что-нибудь… А предводителя как раз не было рядом с нами, да и по-нашему он совсем не разумеет… И вот что сказал еще ветлужский эрзянин! Холопов у них нет, совсем! И закупов тоже не имеется… С теми, кто должен чего-то, община ряд подписывает и он ей платит понемногу…
- Это как это? Я вот пять лет назад у булгарца местного монетами разжился, так до сих пор ему плачу, оттого и сижу ныне с тобой тут… А с чего это община на себя мои долги брать будет? Чудишь ты что-то, Кежай.
- Так мне какой прок с этого знания? Ты в долги залез - ты и спрашивай как там да что. А я за что купил, за то и продаю… Спроси, спроси… тем более искали они мастеровых людишек, вдруг откупят тебя? А придти ветлужцы обещались через два или три дня, если не напутал я ничего…. Слушай дальше. Успел их предводитель в городок попасть, не закрыли еще ворота… панок его сам встретил и в дом пригласил, а там уж Иоанн ему товары свои показал да подарками наделил…
- Откель ты знаешь все, будто сам там был? – недоверчиво покачал головой Паксют. - И с какой стати панок с ними встречаться должен?
- Так мне Мокша после о том сказывал, он с нашего языка на ветлужский все речи меж ними перекладывал… А что ты сомневаешься? Про ветлужцев и до этого сплетни от черемисов доходили, а тут оружные на лодье сами пришли, да еще с товарами… Да и с чего это нам голову задирать перед ними? Две сотни воинов в городке, да и тот лишь земляным валом и тыном огорожен, у них по слухам не меньше… В общем, загостевались они и ночевать расположились там, где лодью на берег вытащили, а я недалече от них службу нес…
- Ха… Служба! Кабы не долги мои и отработка на булгарца того, я бы и близко не подошел сюда. На прокорм и тот не хватает, иной раз ложишься, а живот от голода сводит… А податься с семьей куда? Поймают и булгарцу тому головой выдадут. А уж от него одна дорога - в невольники…
- Да ты честный чересчур, а тут надо просто вовремя подсуетиться… Я ветлужцам вот раков принес, мясца свежего, меда хмельного, а они мне вишь каким котлом отдарились?
- Кха… ты вот что, Кежай… помалкивай с этого момента о котле этом, нескладно у тебя выходит, да и слухи уже нехорошие ползут.
- Что за слухи такие? Ну-ка, договаривай…
- А такие слухи, что ты все замыслы булгарских купцов ветлужцам сдал… Крутился там ночью и видел как те на лодью со змеем заморским таращились, которая раньше под буртасцами ходила. Разумеешь ведь их язык?
- Ну…
- Вот те и ну! Кто, кроме тебя мог их заложить? Замолчал? Ты не хмурься, мне резона никому про тебя говорить нет, тем более про твой котелок от булгарцев разговоры и идут… С ветлужцами-то они помирятся, нешто из-за такой ерунды им мечи друг на друга вострить? А вот тебе стоит поостеречься, предательство они не простят и даже панок тебе заступником не будет. Найдут поутру в воде твое тело, скажут – Ведява утащила, али ночью оступился…
- Не накаркай… А что промеж ними случилось потом, а? А то я краем уха слышал, но так и не понял ничего.
- Что случилось? Булгарцы о том с горьким смехом вспоминали… Я откуда знаю? А мне сорока на хвосте притащила…
- Сказывай, не томи…
- Хм… сначала ты скажи, что у тебя выспрашивал этот… Иоанн?
- Да ничего такого, спросил, есть ли острова вверх по течению и где камней потяжелее набрать можно. Да, еще холопы Джафара затемно проезжали, бочку с дерьмом вывозили, так он к ним подошел, шептался через Мокшу о чем-то…
- Это тот немощный купец, что из своих хоромин выйти не может?
- Ага, а потом еще… нет, не упомню, тащилась ли у них за ладьей однодеревка. Но ночью крутилась одна около них…

мыто - первоначальная провозная пошлина
инязор - эрзянский великий князь
побережное – пошлина с пристававших судов и лодок
Чипаз – мордовский бог солнца
Ведява — мордовская языческая богиня, обитавшая, по верованиям древних, в ручьях и речках.
чапан - верхний кафтан, который также шился из сукна, с прямой спинкой и большим запахом на левую или правую сторону, длинными рукавами и воротником шалью. Его одевали в дорогу поверх другой одежды и обычно подпоясывали широким кушаком.
Обран Ош – Абрамов городок (мордовск.)
панок – выборный эрзянский голова (князь)

***

Юсуф мысленно потирал ладони, не забывая благодарить Аллаха за столь щедрый дар, идущий к нему в руки.
- Смениться и облачиться в доспехи, - повернулся он к гребцам, по лицам и спинам которых стекал пот от усиленной гребли последних минут, несмотря на то, что попутный ветер гнал судно на приличной скорости. – Скоро из луков достанем неверных, и начнется потеха...
Лодья ветлужцев с мордой дракона на носу, которая и являлась лакомой целью, медленно, но верно снижала свой ход. То ли решила пропустить якобы спешащие по делу суда булгарских купцов, то ли решила встать на стоянку у показавшегося впереди лесистого острова посреди Оки…
- Не рановато ли отдыхать вздумали? – засомневался Юсуф. – И так все утро в Джуннэ-Кала прохлаждались да кашу в своих котлах готовили…Котлах, ха! Неплохой товар они в джирские земли везут, панок доволен остался подарками их, хотя покупать ничего не стал. Что ж, нам больше достанется…Только вот где взяли они сию утварь? С буртасов? Сучьи дети эти ветлужцы, как они смогли положить таких воинов? По слухам тех лисьих хвостов целая сотня была, да и сотник Ибраим был далеко не глуп, тот еще волчара. Да…если бы не товар, не стал бы я связываться с этими неверными, но за хороший куш почему бы и не рискнуть? Ветлужцев на лодье всего два с половиной десятка, почти всё их судно утварью забито. У нас же на двух дощаниках рати больше чем у них почти в три раза, какой уж тут риск? Наоборот, вои со свету сживут, если навар с этого дела не поимеют…
Судно ветлужцев приблизилось к узкому извилистому острову, поросшему лесом и делящему Оку примерно на две равные половины, после чего резко дернулось вперед и влево, оставляя небольшой участок суши посередине реки по правому борту. На лодье будто почуяли, что сзади идут не мирные купцы, а опытные загонщики, из последних сил настигающие жертву. Юсуф оценил расстояние до противника примерно в сотню саженей и скрипнул зубами. Не всякий лучник на такой дистанции с качающейся палубы попадет в цель, но почему бы и нет? Главное - сбить противника с ритма и нанести как можно больше ранений, осыпая его плотным дождем стрел. Да еще у ветлужцев на борту началось нездоровое шевеление, неужели поняли, что по их душу идут? Юсуф обернулся по левому борту и махнул рукой Ильясу, стоящему на носу своей лодьи идущей чуть сзади. Тот тоже вглядывался в убегающий от них парус и кипящие у того по бокам буруны от частых взмахов весел. После зычных команд купцов на каждом из судов выскочили на нос лучники и выпустили в сторону ветлужцев дымящиеся стрелы. Тянущийся за каждой шлейф тут же был подхвачен боковым ветром и размазан в серой мгле осеннего неба. Однако поправка на ветер тут же была учтена и два десятка булгарских лучников запели свою смертоносную песню. Первые щелчки тетив отправили в полет не только каленые стрелы, но и всю накопившуюся за несколько часов преследования раздражительность.
- Скоро острые жала возьмут первую кровь с новых зарвавшихся соседей, скоро свершится месть за соплеменников... Соплеменников?
Юсуф внимательно смотрел на ощетинившиеся лица лучников и ратников на веслах. Кого только не было в его команде кроме серебряных булгар, к которым принадлежал и он. Сувазы, буртасцы, вятичи и даже мерянин, нанятый им в новой крепости Учель , куда тот бежал со своей семьей, спасая свое язычество. Вот этот мерянин и привлек внимание Юсуфа тем, что наложил стрелу на тетиву, но не стал стрелять, а озадаченно смотрел на лодью ветлужцев, не предпринимая никаких действий. Купец тут же бросил взгляд вверх по течению реки, оценивая картину, расстилающуюся перед его глазами. На корме впереди идущей лодьи выстроился ряд высоких щитов, прикрывающих ее от прямых выстрелов, а вот от ударов оперенной смерти, посланной навесом… От борта до борта судно перекрывал плотный ряд сбитых между собой досок , полностью защищающий гребцов. Этот деревянный щит, сооруженный на скорую руку, был густо утыкан стрелами, из-за чего дощаник стал похож на гигантского ежика, пущенного вплавь на детском кораблике с парусом. Кораблике, который малыши обычно вырезают из коры, чтобы по весне запустить в недалекое путешествие по какому-нибудь журчащему ручью. Юсуф даже помотал головой, чтобы разогнать навеянное чем-то воспоминание… Убегающая ладья тем временем порскнула к показавшейся оконечности острова, стремясь зайти за него и избавиться на время от нарастающего ливня стрел.
- Не стрелять, следить абы с острова никто по нам не ударил! – громовой голос Юсуфа прокатился по водной глади. – Грести до сближения! Долго они не протянут, у нас людишек поболее! Частые смены гребцов! – Одновременно Юсуф указал мерянину на юркую однодеревку , которая показалась из-за уходящей ладьи и судорожно заметалась, пытаясь уйти с направления движения булгар. Вместо того, чтобы причалить к острову и заползти под кусты, какой-то рыбак пытался спастись, уйдя на стремнину Оки. Подождав несколько мгновений, за которые купеческие суда немного сблизились с шустрой лодкой, Юсуф чиркнул пальцем по горлу. – Не нужны нам видоки по сему делу.
Мерянин тут же вскинул лук, выпуская в полет стрелу в направлении светлого пятна холщовой рубахи, однако неминуемая гибель рыбака была чудесным образом отсрочена. Поймав стрелу на лопасть весла, тот перегнулся за борт и нырком ушел на глубину. На этот раз озадаченное выражение лица появилось не только у лучника, но и у купца, после чего они несколько секунд обменивались удивленными взглядами. Ну что же, повезло рыбаку, не иначе как чудо ему явил Аллах. Пусть себе живет дальше… Может, всплывет не только из водной толщи реки, но и из мрака своего невежества, проникнется чистым светом новой для него веры, раз такое чудо на него снизошло. Юсуф проводил взглядом проплывающую мимо лодку, огладил бороду привычным жестом омовения и устремил свой взор на лодью ветлужцев. Та, вместо того, чтобы уходить за оконечность острова, чтобы подарить себе несколько мгновений жизни, стала круто разворачиваться бортом к преследователям.
- Не иначе, как с достоинством решили судьбу свою принять, не надеются уже убежать… Что же, лучше лицом свою смерть в бою встретить, чем от нее же удар в спину получить, обливаясь холодным потом в попытке спастись. Однако лишиться жизни – это в любом случае не самый лучший вариант среди тех путей, что посылает нам Аллах. Я бы на их месте…Ладно, не время о том рассуждать!
- Готовься к сшибке! Стрелки, залп по моей команде! Кормчий, впритирку к борту подводи! С двух сторон накинемся, ребятушки, никто и пальца оцарапать не успеет, как все уже кончится! – за щитами по бортам лодьи стали выстраиваться ратники, морально готовясь к прыжку на соседнее судно.
– Да, - продолжал рассуждать купец. - Одно дело рвануться в бой на твердой земле, другое – прыгнуть в полном облачении за борт. Не ровен час - промахнешься, тогда никто не спасет, пойдешь ко дну навстречу прелестным гуриям. Только вот встретят ли они утопшего или пройдут мимо, качая своими бедрами в такт услаждающей слух музыке? А, шайтан! Мачта! И еще одна!
Мысленные восклицания Юсуфа прервал жесткий удар, полученный разогнавшейся лодьей по днищу. Толчок сбил купца с ног и опрокинул на стоящих впереди людей. Те, поверженные вниз резким сотрясением судна и столкновениями со стоящими рядом ратниками, сбивались на носу судна в сплошной бронированный клубок с торчащими из него конечностями и оружием. Лодья перед своей остановкой, дернув вверх носом, почти преодолела препятствие в воде, продравшись по нему вперед с жестким скрежетом несколько метров. Заодно она приняла своей обшивкой легкие для нее удары катящихся комочков живой плоти и плохо закрепленных бочонков с водой и припасами, взмахнула напоследок лопастями своих рук и вразнобой, с плеском опустила их на воду. Спустя мгновение нос лодьи стало разворачивать против течения, однако корма ее так и осталась задранной, навевая грустные мысли о бренности всего сущего на земле. В тридцати метрах от места происшествия, почти повторив судьбу своей напарницы, круто вздыбило свой нос другое судно. Оно словно попыталось взлететь в воздух, но его гигантская туша, не предназначенная для стремительного полета, застыла на полпути в воздухе и теперь медленно опускалась под своей тяжестью в водную стихию. А с боков, огибая покачивающиеся на волнах небольшие куски горбыля, стремительно подбирались хищные силуэты лодей противника. Они выгибали весла в неимоверном усилии, чтобы только успеть к месту столкновения пока не прошла вызванная им сумятица.
Юсуф медленно открыл глаза и попытался пошевелиться. Это получилось не сразу, сначала пришлось спихивать с себя чье-то разлегшееся на нем тело, пытающееся даже лягаться, однако грозный окрик купца свое дело сделал и мешающий движению живой груз шустро отпрянул в сторону. Вместо небольшого кусочка мглистого серого неба перед глазами встал мерянин, почти в полном одиночестве стоящий на ногах на одной из скамеек для гребцов и теребящий лук со сломанным предплечьем и порванной тетивой. Неожиданно его глаза расширились, он уставился за борт с каким-то налетом обреченности, словно стремился взглядом остановить надвигающуюся беду и никак не мог этого сделать. Наконец, бросив лук, мерянин на что-то решился и быстрым движением потащил из ножен клинок, больше похожий на длинный нож, чем меч.
- О, Аллах! Вражеские лодьи! – вернулись в голову купца мысли, выбитые перед этим одним хорошим ударом о деревянный брус обшивки. Юсуф вскинулся одним привычным движением к борту судна, но успел заметить только злобную гримасу однорогого чудовища и треск ломающихся весел и выбитых из борта уключин, после чего новый удар поверг его на палубный настил, а сверху упал выбитый из креплений щит, прежде установленный на носу его лодьи.
- А ну, не балуй! – разнесся громкий голос над водной гладью. Казалось, он исходил прямо из пасти однорогого змея. Одновременно со словами два раза щелкнула тетива, и раздались негромкие крики боли. – Прочь руки от оружия! А то беличьи стрелы на каленые сменим и шкурку вам попортим! Ишей, повтори для непонятливых! – Юсуф, уловив смысл предложения, сразу стал прокручивать в голове возможные варианты развития событий, пытаясь найти выход из совершенно безнадежной ситуации. Взять в руки меч и умереть в бою ему мешала глупая надежда на удачный исход и то обстоятельство, что враг не прыгает к ним и не пытается всех резать, пользуясь всеобщим замешательством. Тем временем раздались несколько фраз на булгарском и буртасском языках, призывавших сложить оружие и обещавших жизнь и даже свободу. Непонятливые все же нашлись – кто-то рядом потянул меч из ножен и резко вскочил на ноги, однако просвистевшая стрела сразу же расставила все по местам, а рядом с Юсуфом упал на колени ратник, держась за пробитое стрелой окольчуженное предплечье и брызнув при этом кровью в разные стороны. Только эта теплая жидкость, вытертая с лица, вывела купца из ступора и заставила действовать.
- Что обещаешь, если сопротивляться не будем? – слегка коверкая язык от долгого отсутствия навыка, вскричал он, отбрасывая упавший поломанный щит и вставая на ноги. Сделав успокаивающий жест своим воинам, уже частично оклемавшихся за выставленными щитами и готовившихся продать свои жизни подороже, но не обнажающих еще мечи, Юсуф бросил взгляд на говорящего. С соседнего ушкуя на него смотрел, слегка опустив щит и наморщив лоб, худощавый ульчиец с сединой в бороде, в глаза бросился даже небольшой шрам на одной из его бровей. Рядом с ним цепко облепили возвышенности в глубине судна около полутора десятка лучников, готовых спустить стрелы по одному только жесту своего командира. Чуть ниже и ближе к борту лодьи, под железными навершиями шлемов и щелями полумасок, закрывающих лица, виднелись края щитов, готовых подняться сразу после слитного выстрела уже начинающих нервничать стрелков. Сумрачно оценив свои шансы, Юсуф не стал дальше тянуть и сразу попытался выяснить, что у противника на уме. – Про жизнь и свободу я уже понял, а товар?
- Сразу видно купца по тому, как торговаться начал! – оскалился ветлужец. -Другой бы про брони и оружие заикнулся, а ты… Виру с вас возьмем, не без того, но отпустим вас с товаром и оружием! Нужен ты мне! Но про это мы позже с тобой потолкуем и в другом месте. Там и вину свою сторговать можешь попробовать, а пока товарища своего образумь! Потопнет ведь! – Юсуф бросил взгляд на лодью своего напарника в то время, пока вой вещал дальше. - Днище пробил, видать, да и мачта треснула, вон как парус повело… Однако пытается отстреливаться, даже бочонок с джирской данью , брошенный с ушкуя полминуты назад его не образумил! Вразумляй ты в таком случае! Лодью свою мы туда не пошлем, осадка у нас поглубже вашего будет, так что еще больше чем вы можем поцарапаться. А застать соседа твоего как тебя врасплох одним плоскодонным ушкуем не получилось, как видишь... просто не успели. Ну, так что? Оставляем его тонуть? Под стрелами они такую пробоину не заделают, да еще и по колено в дерьме… Ха, не веришь, что обгадились они? Я тоже не верю, однако ты потом можешь все подробно эээ… унюхать. Решай быстро! Как сложишь оружие, так их сразу к острову проводят! Со всем почтением, даже помогут выбраться, если тонуть будут… Ну?
Юсуф склонил набок голову, прищуриваясь и оценивая слова ульчийца.
– Лодья Ильяса уже склонилась на один из бортов и слегка осела на нос. В бронях под обстрелом они только потопнуть с честью могут, а засевшее судно… его еще можно спасти. Может врагу тоже дорог эээ… уже фактически его товар? Нет, не в этом дело... Да тьфу на товар этот, про жизни думать надо. Если не сдаемся, то Ильясу почти сразу конец, а нам через мгновение-другое, хоть и продадим мы им нашу погибель не по дешевке. А если сдаемся, то сначала нас вырежут безоружных, а потом будут спокойно смотреть, как соседи наши топнут. И так и так – плохо. Это если подразумевать, что нас обманут. А чтобы не обманули…
- Прими мое решение, ульчиец! – упрямо нагнул голову купец. - Как высадятся товарищи наши на остров, так мы сразу сложим оружие. Не хочешь на такое соглашаться - сразу стреляй!
- Вот ты какой, северный олень… Спасти товарищей хочешь? Добре, мне это нравится! Но согласен я на твой расклад только при одном условии. Безоружный переходишь ко мне на лодью, я тебя связываю, а если хоть один волос упадет с моих воинов по вине твоих людей или людей твоего товарища - лично перережу тебе горло. Как тебе это? Согласен? Тогда кричи своему напарнику обо всем этом погромче, а потом прыгай сюда!

Джуннэ-Кала – булгарское название Абрамова (Ибрагимова) городка на месте Нижнего Новгорода
Джир – Ростов, Балын – Суздаль, Кисан – Рязань, Кан - Муром (булг.)
Учель – Казань, она же Ошель, Газан или Комола (марийск.), основанная в 1103 году на месте существовавшего поселения Биш-Балтавар.
защита досками - под 1151 г. Ипатьевская летопись помещает рассказ о речном сражении на Днепре между князем Юрием Долгоруким и Изяславом Мстиславичем, князем киевским. В этом сражении на стороне киевлян действовали суда нового типа.
«Бе бо исхитрил Изяслав лодьи дивно: беша бо в них гребци невидимо, токмо весла видити, а человек бяшеть не видити; бяхуть бо лодьи покрыты досками, и борци стояще горе в бронях и стреляюще, а кормьника два беста, един на носе, а другый на корме, аможе хотяхуть, тамо поидяхуть, не обращаюше лодий». «Лодьи» Изяслава Мстиславича были устроены так, что гребцы были укрыты дощатой палубой, которая одно­временно служила помостом для облеченных в броню и обстреливающих неприятеля воинов. «Лодьи» имели по два руля-весла, одно на корме, и одно на носу, что давало им возможность, не поворачиваясь, идти по желанию и передним и задним ходом. Это было первое собственно военное русское судно.
однодеревка - челнок, маленькая лодка, выдолбленная из дерева.
ульчиец – славянин, русский.
джирская дань – дань, которую Русь платила за уступленные Волжской Булгарией ростовские земли.

***

- Мыслишь, что посмеялся надо мной, ульчиец, и этим все кончится? – Ишей, пряча ухмылку, старательно переводил слова разгорячившегося Ильяса. – Да за такие дела тебя выпотрошить мало… Надо еще заставить бегать, придерживая свои волочащиеся кишки, вокруг этого костра! И так до самого конца твоей никчемной и, надеюсь, очень короткой жизни!
- Это ты про тот маленький бочонок с дерьмом, булгарец? – у Михалыча в отличие от Ишея скрыть обуревающие его чувства получилось лучше и в глубине его глаз плескалось лишь скучающее равнодушие, несмотря на сверкающие бешенством взгляды Ильяса. – Который я назвал джирской данью? Сделать такое явно не в твоих интересах… Ах, да, вы не знаете этого слова. Говорю, позор на себя навлечь хочешь? Ты подумай, если сам над собой не посмеешься, то через пару месяцев над тобой будут потешаться по всей Волге. Так что советую тебе, Ильяс, самому рассказать во всеуслышанье обо всем при первой же возможности. Пусть знают, что тебя эта история забавляет… Ну и приври чуть для красного словца. К примеру, расскажи как мы сами сей бочонок наполнили от страха, удирая от вас на полном ходу.
- Да зачем ты вообще придумал кинуть его, а? Пошто на смех всех стараешься поднять? Не лучше ли все дело решить мечами, прямо тут? – вопросы стали сыпаться из Ильяса один за другим, однако вид его говорил, что о словах презренного ульчийца он все-таки серьезно задумался.
- Это ты вовремя… нет бы на тонущей лодье насчет мечей предложил, а теперь… Теперь ты слово дал, что не поднимешь на нас свое оружие в ближайший месяц. Да и зачем тебе рисковать своими воинами? У Юсуфа людишки все разоружены и нас теперь уже в два раза больше. Да успокойся ты! И так уже в нашу сторону вои твои подозрительно поглядывают от костров. Думают, раз раскричались, то ратиться начнем вскоре… А зачем бочонок кинул? Нет, не для смеха… и не для унижения кого-либо, скорее для эффективности, - перевел Михалыч взгляд на Юсуфа, предваряя его вопрос. – Не знаете такого слова? Вот, скажи, Ильяс, чем занимались твои воины, когда бочонок рассыпался, и его содержимое растеклось по воде, которая стала поступать из пробитого днища? Правильно, - полусотник не стал дожидаться ответного перевода Ишея. – Они все вскочили на лавки и храбро отстреливались от своего врага, то бишь от нас. А в это время вода продолжала хлестать, так? Однако воины твои предпочитали рисковать своими шкурами, чем лезть в воду заделывать пробоину, правильно? Ну да, это происходило пока ты на них не прикрикнул, но сколько времени меж тем прошло, а? Вот это и называется эффективностью с нашей стороны, – заметив, что Ильяс впал уже в глубокую задумчивость, Михалыч решил немного выправить ситуацию с ухмылками, неодобрительно поглядывая на прикрывающего рукой усы воеводу. – Только ты, купец, не пытайся повторить сей подвиг по бросанию бочонков на дальнее расстояние, у нас это случайно получилось…
- Кхм… да, - подтвердил Трофим, решив таким образом сгладить свою вину за неподобающее поведение. – Прошлись мы с одной стороны по брошенным веслам вашим, абы не смогли вы далеко уйди, ежели из речной засеки все-таки ослобонитесь. А уж на близком расстоянии из-за щитов сам Бог ве… ну, само собой получилось бросить.
- К делу перейдем али как? – устало вопросил Юсуф, молча слушавший никчемную перепалку уже с четверть часа. Подняв взгляд на воеводу, он решил напрямую выяснить наболевшее. – Какую виру от нас потребуете? Вины на нас нет, мы свой долг исполняли, однако… однако сила на вашей стороне и слово вам мое дадено.
- Это к полусотнику моему все вопросы, поскольку он все это шутовство и замыслил, - устранился от ответа Трофим, оставляя купца в недоумении. – Я бы положил вас всех за нападение и не придумывал разные чудачества... Но раз его замысел без ущерба нам обошелся, то пусть развлекается с вами дальше.
Юсуф молча перевел вопросительный взгляд на вставшего и отошедшего от огня Михалыча. Костры запалили на острове днем для того, чтобы перевязать раненых булгарцев. Купцы попытались от помощи отказаться и хотели было дать указание наскоро перевязать раненых, из которых к тому времени уже извлекли стрелы, но ветлужский воевода сослался на свой богатый опыт по лечению и чудодейственные средства, будто бы данные ему лекарем в дорогу. Заварив в походных котлах цветки ромашки для очищения ран, ветлужцы слегка погасили кипящие эмоции, особенно после того, как собственноручно стали промывать и перевязывать раны своих противников чистыми тряпицами. А пока булгарцы кидали заинтересованные взгляды на гладкие бока котелков, их недавние недруги даже успели заварить в них успокаивающий сбор трав, собранный в дорогу Вячеславом, не трубя, конечно, о его свойствах во все стороны. После того, как купцы и ветлужские воеводы сообща пригубили напиток и удалились, а остаток горячей жидкости нашел себе приют в желудках рассевшихся около костров булгарских воев, эмоции утихли уже совсем, и кто-то на ломаном языке даже пытался задавать какие-то вопросы спокойно расхаживающим по лагерю противника воинам с Ветлуги. Нет, братания не было, люди всего лишь час назад противостояли друг другу. Более того, ситуацию контролировали ветлужцы, засевшие большей частью с луками в лодьях и лишь изредка посменно ходившие размяться на остров. Однако и наставленного оружия не было, как не было провоцирующих выкриков и ссор. Обе стороны получили четкие приказы не задирать друг друга и расположились лагерями по соседству, чтобы контролировать недавнего врага было легче. А начальство уединилось около костерка на небольшом мысе. При этом у всех на глазах и достаточно недалеко, поэтому спуску не даст, если кто решит устроить замятню, так что лучше уж совсем не баловать. Поскольку вызволение из речной засеки прошло успешно, а ветлужцы даже помогали выбираться из начавшей тонуть лодьи Ильяса булгарским воям, то первые наслаждались своей бескровной победой, а последние не слишком огорчались из-за небольших потерь. Что же до остального, то… начальству виднее. Если договорятся – хорошо, если нет, то никогда не поздно схватить лежащий рядом щит и встать рядом с товарищем. А пока можно отдохнуть. Нет, не расслабляться, а просто походить около уреза воды и осмотреть массивные сооружения, подтащенные ветлужцами к берегу. В самом деле, не бросать же веревки в воде, а на мелководье их распутать гораздо легче.
Засек, судя по выводам булгарцев, было две, что позволило охватить достаточно большее пространство на реке. Каждая состояла из четырех длинных двадцатиметровых бревен с торчащими острыми сучьями, на что ушли высокие строевые сосны, росшие по высокому берегу реки. Они были связаны между собой и заякорены выше по течению. Кроме того, по сторонам у каждой сосны висело по внушительному валуну, а у некоторых с боков виднелись концы даже несколько веревок. Как рассудили булгарцы, для приведения в действие данного сооружения достаточно было перерезать у бревен, расположенных выше по течению, хотя бы один груз. Тогда этот край начнет всплывать, а идущая на скорости лодья взбирается по получившемуся настилу, как по горке, на верхушке которой она тормозится, а иной раз и натыкается на острые сучья. Да, мудрено, но это не мелкая речка, а великая Ака-Идель . Это на одном из ее притоков можно воткнуть в дно заостренные бревна с распорками и делу конец, а тут надо все тщательно вымерять. Допустим, прошла своя лодья, перерезали груз. Насколько и за какое время всплывет бревно? Не утянет ли его течение вновь на глубину? Воткнется ли лодья со всего размаха в засеку или все-таки взберется по проложенному ряду бревен? Ох, муторно все это… Однако, судя по всему, действует.
- Для начала мену совершить хочу, - наконец вернулся Михалыч к костру с охапкой громыхающих посудин. - За лодью вашу обгаж… запачканную хочу добрым товаром вам отдариться. Вот этот товар с лихвой перекрывает ее нынешнюю стоимость…
- Хмм… Почему мы должны лодью свою менять на утварь сию? – озадаченно поглядел Юсуф на предлагающего мену полусотника.
- А куда вам деваться? Во-первых, как виру мы и так можем ее потребовать…
- Так мы вам и отдадим… - перевел бурчание Ильяса ухмыляющийся Ишей, донельзя довольный происходящим действием.
- Ты лучше нашего кормчего поблагодари, купец! – укоризненно покачал головой ветлужский воевода в сторону ворчащего. – Если бы не просьбы его, то не знаю, как уж дело сие повернулось бы. Это он ведь уговорил полусотника моего малой кровью все решить. Пяток раненых у вас и только… да мы и не стреляли почти.
- Лучше не возражай, Ильяс, - добавил Михалыч. – Если надо, силой отберем. Хотя… Если будешь сильно отказываться, так и пусть. Тогда оставим себе оружие, что Юсуфовы молодцы к нам на лодью побросали. И делу конец - на него десяток таких лодей купить можно…
- Эээ… Согласны мы на мену, а меж собой потом разберемся, - тут же встрял Юсуф и добавил по-булгарски. – Не так ли, Ильяс?
Уловив от того нерешительный кивок, Михалыч удовлетворенно добавил.
- А во-вторых, подумайте, как вы на такой лодье плавать потом будете, а? Вы ее уже почти отчистили… даже запах выветрится вскоре. А вот как называть ее потом по всей Волге будут, а? «Дерьмом неверных» в лучшем случае, так? Вот то-то и оно… Лучше погляди на товар наш, Юсуф!
- Первый раз этакое вижу… - удивленно завертел котелок в руках купец, ловя начищенным днищем отблески костра. – Кто делал сию вещь? Как будто не ковали ее, а единым целым она на свет рождалась.
- Гхм… Из заморских стран утварь сия. Купцы наши ходили через Студеное море…
- Не ври дальше, ульчиец… - махнул рукой Юсуф. – Если бы вы пересекали Ак дингез , то молва о вас достигла бы наших ушей скорее, чем ты думаешь. Кроме того, в Садум или Альман гораздо опаснее плавать, чем ты даже можешь себе представить. И не только оттого, что путь туда и обратно занимает два года, но и потому, что садумцы или галиджийцы никогда не пропустят вас через артанский или чулманский путь…
- А почему ты уверен, что мы не воспользовались другим путем? – осторожно начал Михалыч, опасаясь попасть впросак.
- С вашей реки, Батлика , попасть можно только на артанский путь или верховья Кара-Идели , ульчиец… Это ни для кого не секрет, разве что для такого сухопутного существа, как ты. Как не секрет и все то, про что я говорил. К тому же, даже если твой путь и существует, то мне не нужны твои тайны, за которые можно поплатиться головой. Так что помолчи о том. Меня интересует лишь одно – как много такой утвари, и по какой цене ты можешь предложить мне? Однако для начала все-таки обмолвись, какую виру ты с меня и Ильяса хочешь взять?
- Виру? Это немного зависит от причин вашего нападения. Ответишь честно, тогда…
- Мне врать ни к чему, ульчиец. Вы для нас словно тати, вне всяких законов Бохмита , потому что твои лодьи принадлежали ранее буртасским купцам, точнее -почтенному Ибраиму, бывшему сотнику курсыбаевцев .
- А то, что эти буртасцы напали на наши поселения, дабы увести в полон и продать на невольничьих рынках наших родичей, нас никак не оправдывает?
- Это всего лишь твои слова, ульчиец…
- А слова почтенного Ишея, который раньше служил у Ибраима, видимо тебе тоже не послужат оправданием? – Михалыч кивнул в сторону своего кормчего.
- Хм… нет. Я его не знаю, - отрицательно покачал головой Юсуф. – Хочешь сказать, что он теперь твой холоп?
- Пленником раньше был, холопом не был никогда. Ныне он свободный человек, - мотнул головой полусотник, задумавшись. – А десятника Алтыша знал ли ты у Ибраима?
- Немолодой уже? Вечно ворчащий по поводу старых буртасских традиций? – задумался Юсуф и неожиданно закончил. – Нет, не знал.
- Эээ… не проходил ли тут верблюд? А! Старый, хромой и косил на левый глаз? И навьюченный бурдюками с холодным, молодым вином? Ах, прелесть, что за вино! – подхватил от неожиданности Михалыч. – Нет, не проходил…
- Я слышал о нем, но не был знаком, - криво улыбнулся шутке полусотника Юсуф.
- Тогда привози в начале лета к нам на Ветлугу того человека, который знает его и доверяет ему. Но уж потом будь добр рассказать своим правителям, каков на самом деле был ваш Ибраим и как он грабил купцов на Волжском пути.
- Что? Татьбу он вел на хорысданском пути? – задумался Юсуф. – Если это так, то случай сей достоин того, чтобы его разбирали на диване … Я заберу у тебя того десятника. Тебе за это выправят прощение, не беспокойся.
- А теперь ты меня послушай, купец, - тихий, шипящий голос полусотника ощутимо понизил температуру общения. – Если он сам захочет, то поедет куда его глаза глядят. А если не захочет, то никому его отдавать я не собираюсь.
- С чего бы этот полоняник тебе так дорог стал? Или жизнь его не стоит всех ваших?
- Стоит, Юсуф, еще как стоит… Но мы дали ему свое слово. Если он честно отработает на нас год, то затем будет свободен. А словами мы не бросаемся. Если Алтыш захочет после срока своего к вам уйти, то скатертью дорога, а если нет… А к вам он не захочет, ведь казнь его лютая ждет за грехи Ибраима, так?
- Кто знает, - пожал плечами купец. - Закон ислама справедливы, так что если нет на нем вины…
- Ты сам знаешь, что после того, как из него вытрясут правду, от него уже ничего не останется, кроме поломанных костей и порванного мяса, так что… Пусть те, кто отвечает у вас за то, чтобы купцы плавали по торговым путям без опаски, пришлют с тобой своего человека. Я обеспечу ему с десятником разговор с глазу на глаз и вмешиваться не буду. Даже, может быть, разрешу Алтышу покинуть меня пораньше, если будет на то его желание. Все-таки он мой личный пленник.
- Лучше я передам твои слова сардару курсыбая Субашу, - помедлив, ответил Юсуф. – Кто знает, что за силы тут замешаны? А его я как раз знаю, честный воин… Буду у тебя в начале лета. Мнится мне, что к тому времени у десятника буртасского малый его срок в полоне закончится, так? У нас самих пленники лишь после шести лет свободу получают… Ну, так что с вирой нашей будем делать?
- Ну, раз мену мы с тобой провели… Расскажи еще, что ты слышал про отравление половецкого хана Аепы. Если по нраву рассказ нам твой придется, то и спрашивать с вас более ничего не будем.
- Аепой вы его называете. А мы звали ханом кыпчаков Айюбаем. На полудне по реке Шир народ свой он водил… Не знаешь? Дон по-вашему… Ты лучше привыкай к нашим именам, ульчиец, все-таки на вашем языке иному и названия нет. Так вот, стал хан этот некоторое время назад прорываться к Сувар-илю , а потом и вовсе перекрыл Бухарскую дорогу через Саксин. Торговля встала. А потом… Если коротко сказывать, то из Руси на булгарскую службу перешел сын нашего бывшего царя Ахада бек Колын Селим. Он еще Балын защищал, когда его сожгли…
- Суздаль защищал? От кого? – недоуменно переспросил ветлужский воевода.
- Да, Суздаль по-вашему. От Йолыга караджарского… Олега, князя черниговского, два десятка лет тому назад. Вон он как раз и заманил Аепу в западню под Буляром, а там уже его уничтожил.
- И все? Не густо, только запутал нас всех. Булгарец от русского князя наш город защищал, надо же такое выдумать, - покачал головой Трофим. – Иван, может оставить нам себе доспехи бронные? Разбрасываешься ты таким богатством…
- Хорошо, слушайте, - сдался Юсуф. – Про Балын сами поспрашивайте, речь не о нем, а о Айюбае. О том вся Булгария говорит ныне, не смолкая. И опять дело касается той же джирской дани, кхм… Колын организовал свадьбу внука нашего нынешнего царя Адама на дочери Боняка, хана кыпчакского племени, подчиняющегося хану Айюбаю. Сумели договориться, что праздник состоится в Биляре, куда пригласили и самого Айюбая. Тот на свадьбу взял с собой всего тьму отборных воинов и всех своих сыновей, хотя всего у хана в степи ходит воев в десять раз больше. В сам Булгар хан с собой привел две тысячи, а остальных разместил в окрестностях. Но когда хан подходил к городу и проходил уры… засеки по-вашему, на их защиту вставали вои из племен, особо злых за татьбу кыпчаков. Хан попался в ловушку. На свадьбе же всех степняков усердно угощали медовухой. Когда гости захмелели, Айюбаю свои же поднесли кубок с отравой, не подозревая об этом. Хан спокойно выпил за счастье молодых и рухнул кулем на пол. А когда Айюбай упал, наши воины набросились на кыпчаков с обнаженными мечами и перебили многих. Из всех их воев вырвалась в степь только одна тысяча и только один сын хана остался жив. Теперь дороги на Саксин , Хорезм, Киев и Дима-Тархан стали свободными.
- Хм… А что же так невесело ты об этом рассказываешь? Подумаешь, гостей перебили, хана отравили... Интересно, кто же дело теперь с вами будет иметь? Без опаски, что вы его потравите? Как, воевода, ты считаешь, - кивнул своему соратнику Михалыч. – Стоит ныне доверять слову булгарскому?
- Это были враги! – неожиданно вскипел Юсуф. – Они уничтожали наши села и мирных игенчеев . Мы могли так поступить с ними!
- Ага, - кивнул головой в знак согласия полусотник. – Они же варвары, зачем с ними поступать как с цивилизованными народами… Эх, как я выразился! – удовлетворенно хмыкнул Михалыч, глядя на озадаченного купца, не ожидавшего, что с ним согласятся, хотя и совсем непонятными словами. – Главное в этом деле определить, кто будет варваром…
- Да мы…
- Не надо слов, Юсуф, - поднял вверх кисти рук Михалыч. – Я не осуждаю и не одобряю ваши поступки. Просто констатирую факты… И не обращайте внимание на незнакомые слова, это я иногда начинаю говорить на родном языке. Скажите лучше, при чем тут джирская дань? Я слышал про нее, но думал, что Ростовское княжество платит ее вам, чтобы вы не нападали на окрестные земли.
- Так ты до сих пор не понял? - удивленно протянул Юсуф. – Именно чтобы не платить нам джирскую дань балынцы и натравили на нас кыпчаков. Я тебе могу всю ночь рассказывать, как наши народы жили вместе, как рассорились и как поделили окрестные земли… Но пойми одно – эти земли были раньше нашими и за их уступку вы нам дань ту и платите. А если не платите, то либо вы, либо мы умываемся кровью, потому что терпеть нарушение ряда никто не будет. Теперь понял, ульчиец?
- Я не ульчиец, купец, - потерянно кивнул Михалыч, пытаясь переварить услышанное и бросая взгляды на Трофима. Судя по всему, тот пребывал в таком же недоумении. Наконец, полусотник с собой совладал и повторил. – Я не ульчиец, я ветлужец. И к вашим разборкам мои сородичи не имеют никакого отношения. Ты хорошо заплатил свою виру, Юсуф, мне больше от тебя ничего не надо. Жду тебя в гости, а заодно и за товаром. Будем отплывать, подойти к Лаймыру, он тебе подробно расскажет что почем. А загрузим его столько, сколько тебе надобно будет. Много утвари этой у нас. Воевода, говорил ли ты, что на ночевку нам лучше подальше встать абы не было недоразумений меж нами больше? Новую нашу лодью уже наверное кое-как залатали, так?
- Так, - подвел итоги беседы Трофим, поднимаясь от почти погасшего костра, чуть ранее согревавшего всех собравшихся на оконечности острова от стылого осеннего ветра. – Бери двух воев, Юсуф, пойдем выгружать твое оружие, а заодно и насчет товара с Лаймыром поговорим… Эх, надо же! Булгарец город наш защищал против князя Олега Святославича!
- Ну, не совсем защищал… и не только от него. С Йолыгом был сын нашего царя Адама Шамгун со своей ратью, а еще кыпчаки хана Боняка. Они взяли Кисан, ну… Рязань по-вашему, подошли к Балы… Суздали, где эмир Колын сдался сыну царя. Потом Йолыг с Шамгуном стали делить город, но никто не хотел его уступать друг другу, поэтому город сожгли. А уж дальше двинулись к Джиру. Там опять разругались, потому что Шамгун обещал жителям не разорять город, если они сдадутся без боя, но князь Йо… Олег стал его грабить… Если рассказывать коротко, то эмир Шамгун договорился с… со Святополком Изяславичем насчет джирской дани и Йолыга все-таки прогнали. Я же сказывал, что история народов наших переплетена чудным образом…
- Я, конечно, половину не понял из того, что ты нам сказал, однако… Плевали мы три раза на такую историю, если все так, как ты говорил! - не выдержал ветлужский полусотник, тоже поднявшийся от костра. – То жили соседями, то стали расходиться по разным углам... Князья договориться не могут, а народ страдать должен? Надо же такое учудить, чужие рати привести на землю нашу и самому разорять свои же города… Меж собой люди одной крови бьются, сами себя уничтожая и только для того, чтобы кто-то забрался повыше и пожрал послаще! Переписывать эту историю надо к едреной матери… Вот только как? Каленым железом в свою сторону переиначивать? Нет уж, упаси боже от того, чтобы стило в руках на оружие заменить, везде люди живые - ненароком так рубануть можно, что история потом как Венера Милосская навечно с культями останется…

Ака-Идель – Ока (булг.)
Ак дингез – Белое море (булг.)
Садум – скандинавский полуостров (булг.)
Альман – Германия (булг.)
галиджийцы – новгородцы (булг.)
Артанский путь – путь в Артан (Прибалтику) через Вятку вдоль Моломы к Устюгу (Гледену), еще не существующему.
Чуманский путь – путь в Артан через верховья Чепцы и Камы к Печоре
Батлик – Ветлуга (булг.)
Кара – Идель - Волга от истока до устья Камы (булг.)
Бохмит – Магомет (древне-русск.)
курсыбай – профессиональное войско булгар, набранное в самом начале из добровольцев мусульман (булг.)
хорысданский путь – путь из Булгара в Киев через Путивль (Хорысдан)
диван - царская канцелярия, правительство (булг.)
сардар – командующий (булг.)
Шир – Дон (булг.)
Сувар-иль - провинция Сувар (булг.)
тьма – 10 тысяч (по легенде было 11 тысяч и 11 сыновей Айюбая)
Саксин - большой торговый город, находившийся в устье Волги
Дима-Тархан – Тмуторкань (булг.)
игенчей – крестьянин (булг.)
Святополк Изяславич – великий киевский князь (1093–1113 гг.)
стило – металлическая палочка, использовавшаяся для письма

А почему Волги, а не Урала (Яика)?

А что, был Саксин на Яике? Впервые слышу...
Вообще, говорят, что это бывший Итиль, но мнения расходятся, да и крупный центр на Яике... Куда должен быть направлен транзит с Каспия?

Глава 6

- Ну что, Иван, лепо раскинулось сие творение рук человеческих осененное божьей благодатью? – Трофим, распрямив плечи, с умиротворением оглядывал собор Успения, возвышающийся в центре суздальского детинца. – Это хоть и не Киев, где самое малое полтыщи одних церквей и из плинфы многие построены, однако в окрестных землях каменного здания ты более не увидишь. Так что любуйся… Или такая краса в отечестве твоем на каждом шагу стоит?
- Стояла до поры… Да ты глазками на меня так хитро не стреляй, - прищурился Михалыч, оглядывая построенный по велению Владимира Мономаха большой шестистолпный храм, сложенный из тонкой плинфы. – Узнаешь все в свое время… А не узнаешь, так и не потеряешь ничего, уж поверь мне на слово. Во многих знаниях много печали… Кстати, во все времена было важно что за человек перед тобой, а не откуда он.
- Не скажи, Иван… Как ты сказывал давеча? Житие наше определяет, насколько душа в нас светлая, так?
- Бытие определяет… Ну, в общем отчасти верно, но только отчасти.
- Раздумывал я над твоими словами и вот что скажу… Истина это и даже не сомневайся. К примеру, степняку воля нужна, простор… Однако руки прикладывать, сидя целый день в седле ему не к чему… кроме того же лука. Оттого кочевники к труду не приучены и им легче татьбой жить, ажно сладкой жизни захочется. Какая уж тут душа? А иудеи? Они же по всему свету разбросаны, да и живут большей частью торговлей. Правда, друг за дружку держатся, но зато других не признают вовсе, токмо собой кичатся. Потому совсем не брезгуют нашими христианскими людишками торговать… А от такой торговли какого цвета душа у них будет, я уж не говорю о ее спасении для нехристей? А те же булгарцы веры Бохмича ? Для них мы все неверные, оттого им совсем незазорно полон с наших земель в полуденные страны продать через тех же иудеев. За грех им это не считается, как и то, что в веру свою они иные племена силой примучивают. И лишь наше исповедание спасение дает и к свету ведет души христианские… Как считаешь, не стоит ли и нам церковь каменную построить, а потом отяков наших крестить?
- Все у тебя какие-то плохие выходят… кроме нас, - задумался над ответом Михалыч. – Единоверцев наших и правда церковь запрещает с Руси продавать, об этом я слышал. А других? И насчет примучивания у булгарцев… Не вижу разницы с нашей верой. Меряне от чего бегут? От крещения насильного. А ты хочешь отяков через это провести…
- Упаси Боже! На красоту такую посмотрят и сами к нашей светлой вере придут. А то, что иные бегут… Так то заблудшие души. Да и не все от крещения скрываются. Тех мерян, что мы на землю осадить хотели, просто похолопили без справедливости…
- Вот и не принуждай никого, чтобы тоже не побежали от нас людишки… А церковь? Конечно, надо возводить, причем самую лучшую в округе! Но только когда рук на это хватать будет, да и священника еще найти надо… И еще, кстати, один вопрос в связи с этим. Подчиняться он кому будет, ростовскому епископу, так?
- Ну… суздальскому епископу Ефрему, постриженику Печерскому.
- Вот! А через него и князь Юрий Владимирович наших прихожан под себя подгребет, - перешел на еле слышный шепот Михалыч. – В этом деле только палец протяни, всю руку себе в пасть засунет… Как бы без епископа в этом деле обойтись?
- Тьфу! Связался я с тобой… Князей тебе мало, теперь церковь нашу хулить начнешь. При чем тут архиерей? Он в дела мирские не лезет! А без него ни чин на основание храма, ни чины на поставление креста и благословление колокола не совершишь. Я уже не глаголю про освящение церкви, для того чтобы литургию проводить. К чему тогда храм краше всех ставить, если такой возможности не будет? Да и антиминс освятить не мешало бы… А мощи святых наших где ты для престола возьмешь? Эх, да что с тебя взять, такого… – махнул рукой на своего полусотника воевода и продолжил. – Никак нам не обойтись без архиерея… И все твои страхи надуманные при себе оставь! Они не стоят того, чтобы храма лишаться. Каждый второй язычник, узрив такое великолепие, в лоно нашей церкви придет и поймет, что у нас вера особая, светлая. И к нам самим не с корыстью относиться будет, а с любовью! Ведь Христос заповедовал возлюбить ближнего своего…
- Думаешь, все так легко? Пришел в церковь, благодать на тебя снизошла, и сразу полюбил всех людей скопом? Все по изначальному естеству человеческому любят только себя и плюют на соседа… если он позволяет это делать. А возлюбить плюющего как-то не получается обычно. Да даже меж собой приязни особой у нас нет… Что от заповедей Господних изменилось, к примеру, в Суздали, а? Как сочетается великолепие этого кирпичного храма с расписными фресками и полуземлянки на посаде всего-то в нескольких сотнях шагов отсюда? Что ж владыки местные свой люд не возлюбят по законам божьим? Может стоило на потраченное серебро вместо собора людям дома возвести? Хотя бы после того, как булгарцы окрестности города пожгли десять лет назад?
- Ты перед воротами храма хоть не богохульствуй! – заскрипел сквозь зубы воевода, оглядываясь, не услышал ли кто их беседу.
- Во-первых, ты сам затеял разговор, а во-вторых, неужто не знаешь мое мнение на эту тему? Законы божьи по-своему справедливы… наверное они более справедливы, чем прежние. Но претворяют их в нашей обыденной жизни люди, которые иной раз рвутся к власти, извращая все на своем пути, включая эти самые заповеди. А среди слуг церковных тоже встречаются такие, которые… не без греха. И в итоге между словами и делом может возникнуть трещина, которая со временем превратится в пропасть! А начинается все обычно с таких вот мелочей, как забота о ближних... Поэтому я и сказал, что надо сначала о людях позаботиться, а потом уже храм из плинфы строить! Давай построим деревянный сначала, как хотели! Его ведь можно такой резьбой изукрасить, что не хуже этого будет.
- О людях, говоришь, сперва позаботиться?
- И самих их к тому приучить, чтобы о ближнем думали в первую очередь. Природу человеческую ведь трудно переделать, люди всегда буду стараться нажиться на бедах других. И принуждением тут ничего не сделаешь, только силой мысли и своим примером… А вовремя поданная хорошая идея – это страшное дело. Взять те же народы, которые подняли на свое знамя учение Христа или того же Магомета. Именно они ныне правят миром! А ведь идею справедливости, ту же свободу от холопства и равенство среди людей тоже можно поднять перед собой и объявить путеводной звездой, за которой нужно всеми силами стремиться. Только вот с реализацией… Я про то, что так уже было у меня на родине, но достигали мы этих благих целей, проливая реки крови. А потом еще власть предержащие извратили сами идеи. Трудно им было пример подавать и довольствоваться малым, как их предшественники делали… И поэтому не получилось у нас ни-че-го! Гляжу я, что задумался ты сильно… Охолонь немного, не все так плохо, как кажется. Кхмм… Но насчет того, чтобы от местной епархии подальше держаться, подумай. Не на пользу нам ее близость выйдет… Ладно, давай храм еще раз обойдем вокруг, надо запечатлеть его в памяти на случай постройки своей церкви. Да и когда я еще такую древность своими глазами увижу? Новый совсем собор, говоришь? Ну… пусть новый, все равно красиво выглядит.
Строгий кирпичный собор с его обнаженными, расчлененными плоскими лопатками фасадами, заканчивающимися на востоке тремя алтарными апсидами с полукруглой крышей, выражал одним своим видом спокойную монументальность древности. А широкие полосы красного кирпича и белого раствора, состоящего из извести с примесью кирпичной крошки придавали собору нарядность и даже некую торжественность. Через открывающуюся временами дверь храма в западной четверти, около которой стояли ветлужцы, проглядывал притвор со стоящей внутри купелью и яркие краски фресок на побеленных стенах. Огромный по сравнению с окружающими его срубами собор, весь сияющий внутри красочной росписью, производил довольно сильное впечатление как на обитателей затейливых теремов, поставленных на территории детинца, так и на обитателей тесных закопченных полуземлянок на посаде. Это было видно по умиротворенным лицам выходящих из церкви прихожан, на которых явно подействовало благолепие величественного храма. Однако полусотнику импонировала не внутренняя роспись собора, в который они заглянули в ожидании посещения тысяцкого. Он не смог долго любоваться ее возвышенной красотой, вдыхая спертый воздух, насыщенный гарью от чадящих свечей и почти сразу выскочил наружу. Его взор ласкала внешняя законченная строгость храмовых форм, больше присущая северу, чем Киеву, мастеровые которого были заняты в свое время на строительстве церкви. Его слух радостно внимал даже глухому перезвону несовершенных колоколов, доносящихся с маковки храма.
Однако далеко не все в Суздали разделяли радость и душевный подъем, глядя на крест, венчающий купол церкви. Это было подмечено Михалычем еще на посадском торгу, где ветлужский полусотник по совету своего воеводы днем раньше решил проявить религиозное рвение, перекрестившись на виднеющийся оттуда собор, со стороны которого доносился колокольный звон. Торгующий рядом мерянин исподлобья зыркнул на сложенную в двуперстие руку и тут же отвернулся в сторону, всем своим видом показывая, что он не имеет и не хочет иметь к этому никакого отношения. А на дальнейшие попытки выяснить нравится ли ему храм – только молча кивнул и на всякий случай вытащил деревянный крестик из-под нательной рубахи, после чего так же молча продолжил заниматься своими делами, но уже чуть в стороне. Однако такое немного выбивающееся из колеи поведение у окружающих суздальцев никакого удивления не вызвало. Что уж говорить о городских жителях и о населяющих окрестности племенах, если даже столица ростовского княжества была поголовно окрещена Исаией менее трех десятков лет назад, а предыдущие епископы были либо изгнаны из города, либо погибли от рук язычников... И все-таки, несмотря на все сопротивление, православная церковь распростерла свое влияние на эти земли. А новый собор ей в этом деле всячески помогал, своей красотой роняя семена новой веры в языческие души мерян, а также внушая простому люду мысль о могуществе нового бога, величии и силе власти тех, кто создал подобный храм невиданной прежде красоты. Хорошо это было или плохо? Михалыч, никогда особо не верующий в Бога, долго не мог разобраться в своих чувствах, однако спустя некоторое время решил для себя придерживаться в вопросах религии определенного нейтралитета. Душа человека должна где-то находить свое отдохновение, главное чтобы ее в это место не загоняли силком. А остальные внушаемые чувства… в конце концов у каждого человека есть свои мозги, пусть разбирается сам в том, что ему на самом деле необходимо в этой жизни. Надо только ему дать возможность выбора. Или хотя бы свободу от неизбежности принятия оного под угрозой занесенного над ним меча.
- Здравы будьте, гости дорогие! – вывел из задумчивости умиротворенно застывших около храма ветлужцев молодой задорный голос. – Не вас ли тысяцкий наш согласился принять по малой вашей просьбице? Гостятой меня кличут, в детинце я службу несу…
- И ты здрав будь. Из отроков ли? – бесцеремонно оборвал его воевода.
- Не, - самодовольно мотнул головой курносый белобрысый юноша. - Из детских я. Георгий Симонович ждет вас. Повезло вам с тем, что он в Суздале ныне…
- Из детских… А может простой мечник , а?
- Ну… Все мы гридни на службе у князя, - обиженно засопел тот.
- И то верно, - поддержал на этот раз юношу воевода. - А почему именно тебя тысяцкий к нам послал? Своих людишек у него нет? Али ты прямо под ногами у него путался, а?
- Да нет, меня со двора вои его кликнули, просили за вами сходить, - недоуменно пожал плечами Гостята. – Нешто мне трудно смотаться за пару сотен шагов? Не на службе я днесь…
- Ну, коли так… иди перед нами, показывай дорогу ко двору тысяцкого, - услал вперед молодого воина воевода и наклонился поближе к своему полусотнику, неспешным шагом тронувшись вместе с ним за мечником. – Слышь, Иван, готовься к потехе небольшой. Василия Григорьевича ныне нет в детинце, и нам он дорогу к Георгию Симоновичу своими плечами не прошибет, хоть и договорился обо всем…
- А что? – недоуменно пожал плечами Михалыч. – Без поместного сотника к тысяцкому не пробиться, что ли?
- Иной раз и не пробиться, - согласно кивнул Трофим. – Он ведь до этого года полновластным хозяином земли ростовской и суздальской был… А вокруг таких людей большая свара иной раз кипит. Так что держи в голове, что почти к князю идешь, да не к черемисскому, а к…
- Да понял, понял…
- Ни хрена ты не понял! – вскипел воевода, применив к полусотнику не раз услышанное от него же выражение. – Слухи, как ты обротал воев суздальских на Ветлуге прибежали сюда еще седмицу назад. Меня-то со слов моих соратников знают тут, а ты… Раз отрока послали со стороны, то ответа за нас нет, пока мы в терем ногой не ступим. Или мыслишь, что пропустят тебя без проверки? И что тысяцкому до этого дело есть? Тут же дворня с тоски сходит, пытаясь светлые очи князя и старших дружинных намозолить, ты им как…
- Как красная тряпка для быка?
- Не знаю, не размахивал я тряпицей перед ним никогда… Тьфу, сбил ты меня с толку. Короче, заклинаю тебя именем Господа нашего, не ярись на них и не убей никого, ладно? А то не выпустят нас из города домой…
- А! Теперь понял… - улыбнулся Михалыч, огибая вслед за воеводой стоящую около высокого частокола группу облаченных в бронь ратников. – А то я уж подумал, что ты обо мне беспокоишься. Ладно, буду ниже воды, тише травы… - и пояснил, глядя на недоумевающее лицо Трофима, не сразу понявшего, что же сказал его собеседник. - Нырну, говорю, под воду, зароюсь в тину как жаба болотная, и буду булькать со дна, чтобы совсем меня заметно не было.
- А вот этого не надо, а то как к жабе и относиться будут… Не отставай, - успел пробурчать воевода своему полусотнику, протискиваясь вслед за провожатым в низенькую массивную калитку. Михалыч в это время пытался разминуться с щербатым воином, перегородившем дорогу наклоненным копьем и показывающим что-то на его наконечнике своим собеседникам, лениво привалившимся к тыну. Однако когда отставший ветлужец все-таки обошел препятствие и нагнулся, чтобы протиснуться вовнутрь, калитка перед ним с треском захлопнулась, попав не ожидающему такой подлости полусотнику точно в лоб.
- Ох, вой, бдети на ходу надобно, а не гавранов по сторонам выглядывать, - донеслось со стороны стоящих неподалеку суздальских дружинников, развернувшихся в сторону ветлужца и со смешинками в глазах наблюдающих за тем, как тот вытирает с рассеченного лба выступившую кровь. Щербатый ратник, уже успевший прислонить копье и теперь вертящий в руках небольшую кованную гирьку на цепочке, пояснил высказанное пожелание. – Калитка вельми перекосилась днесь, так и норовит зазевавшихся путников по вые али по лбу приласкать. Бронь бы вздел вой, глядишь, и защитил бы тебя шелом твой от сего грозного ворога.
- Да вот вежество хотел проявить к тысяцкому вашему, - через силу усмехнулся Михалыч в сторону суздальцев, попутно косясь одним глазом на забор. – Думал, что в детинце вашем не посмеет тронуть меня ни одна зараза, потому к боярину и в одной рубахе опоясанной не зазорно придти, а тут… тут даже калитка в драку лезет. Эхма! Да у вас она не с той стороны висит, братцы. Первый раз вижу, чтобы дверь, которую защищать надобно, внутрь открывалась, – негромко добавив пару выражений о мастере, который навесил деревянные петли с другой стороны, полусотник шагнул в сторону всё еще закрытой двери и вежливо постучал, пристально вслушиваясь в раздающиеся за ней шорохи.
- Да кого нам тут бояться, ветлужец? – ухмыльнулся щербатый, показывая, что прекрасно знает, кто перед ним стоит. – Последний раз булгарцев со свистом выпроводили из земель наших…
- Кого, говоришь? – переспросил тот, чуть отступив назад. – Да обидевшихся на вашу дверь гостей, - с этими словами полусотник фигуристо присвистнул и с размаха саданул ногой в дверь, которая в ответ на удар почему-то не распахнулась настежь, а почти тут же вернулась на место, сопровождая свое возвратное движение грохотом железа, обрушившегося на деревянные доски, которыми был выстлан двор тысяцкого. – И вам не хворать, братцы! – в очередной раз нагнулся Михалыч и уже без помех проскользнул внутрь.

***

- При князе нашем крепостица токмо крепнет, а уж о воях своих он заботится неустанно! – оптимистично подвел итог импровизированной экскурсии Гостята, провожая ветлужцев за Ильинские ворота, ведущие в посад, и тут же нескладно поинтересовался результатом их разговора с тысяцким. – Видать Георгий Симонович благоволит к вам, раз разрешил детинец осмотреть… Помощи просили или собрались под руку князя нашего пойти? – долгий, угрюмый взгляд Трофима заставил мечника поперхнуться и торопливо распрощаться, однако слова суздальца явно показывали, что было на уме у местных дружинников по поводу встречи ветлужских гостей с местным воеводой. Потому и приняли их достаточно ласково, не задирая сверх меры. Кто знает, может через пару месяцев в одном строю придется стоять, прикрывая щитами друг друга? Да и без того ясно, что суздальские укрепления им не просто так показывали, любые слова и предложения прочнее осядут в голове, если их подкрепить мощью крепостных стен и кольцом земляных валов детинца протяженностью почти полтора километра и высотой несколько метров.
Кивнув на прощанье провожатому, воевода с полусотником еще раз окинули взглядом покинутое ими сооружение, которое скрывало не только двор князя и его дружину, но также собор Успения вместе с местом обитания архиерея. За бревенчатыми стенами и башнями крепости, расположившейся на гребне вала, начинался сухой глубокий ров шириной в пару десятков метров и глубиной в три человеческих роста. Учитывая высоту самих стен, детинец в глазах большинства людей представал в виде несокрушимой твердыни, готовой встать на пути любого противника, который вздумал бы покуситься на суздальские земли. Видимо этой мыслью и руководствовался тысяцкий, предложивший гостям оглядеться в суздальской цитадели в сопровождении одного из детских. Да и само пожелание перейти под крыло ростовского князя было высказано почти напрямую. Проводником ветлужцев оказался опять Гостята, крутившийся неподалеку. Приосанившийся от оказанной ему чести, он добрых полчаса водил экскурсантов по крепости, объясняя тем, где находится двор архиерея и где живет тот или иной из дружинного начальства. Потом повел их на стены, проигнорировав легкий намек на возможность осмотра помещений, сооруженных около ворот детинца и под деревянными настилами вдоль крепостных стен. Повторную просьбу он тоже отверг, сославшись на невозможность их осмотреть без ключника. Ветлужцам на это осталось только разочарованно пожать плечами. Вообще-то припасы и оружие, обычно хранящиеся там, их интересовали довольно мало, но вот посмотреть, как были сложены строителями деревянные стены укрепления… Осталось лишь строить догадки, учитывая немалый опыт служившего в Переяславле воеводы.
Зато на стене в юго-западном углу детинца, рядом с Димитриевскими воротами, стоящими в разрыве вала крепости, Гостята не смолкал ни на минуту, показывая с высоты стен окрестности города и раскинувшийся за речкой неяркий пейзаж начала бабьего лета. Слегка подернутое желтизной зеленое пространство лесов изредка блестело в глаза синевой тонких водных артерий близлежащих земель. В пронзительно-голубом осеннем небе, расчерченным штрихами улетающих птичьих стай, проплывали небольшие облачка, бегущие внизу тенью по перелескам, оврагам, черным и желтым клочкам убранных полей и вкраплениям людских поселений, крохотными кляксами расположившимися между равнин суздальского ополья . Прямо напротив ворот, за рекой Каменкой, в излучине которой и стояла Суздаль, обреталась колония Киево-Печерского монастыря, возвышаясь на высоком берегу своими постройками и небольшой шатровой деревянной церковью. Однако попасть посуху в монастырь, носящий имя святого Димитрия, было можно лишь через Никольские юго-восточные ворота, которые выводили путника к мосту через Каменку. Последняя проездная башня, через которую шли Ильинские ворота, прорезала восточный вал и выходила на посад, по-другому прозываемым окольным городом. Две дороги сразу внутри посада заворачивали на север и юг, а уходящий на запад тракт еще некоторое время ветвился между разбросанными небольшими поселениями внутри окольного города и уходил в направлении села Кидекши, стоящего в месте слияния Каменки и Нерли. Эти заселенные места начинались почти у самых Ильинских ворот и почти заполняли все пространство до реки Гремячка, которая огораживала их с востока, создавая видимость какой-то защиты.
- С севера посад надо бы рвом защитить, да и вал необходимо вести вдоль всего окольного городка, - резюмировал свое мнение Трофим. – А потом стены ставить на нем. Посад растет и ему защита требуется, детинец скоро не вместит всех желающих укрыться, ежели ворог нежданно подойдет… А ты что скажешь, Иван?
- Что скажу? Тьфу, а не стены тут, - скептически хмыкнул Михалыч. – По валу мы с ребятками моими на «кошках» залезем, кои нам Любим для лазанья по деревьям обещал отковать на пробу, а дальше крюк на стену и мы уже в детинце.
- А ров как под обстрелом преодолеешь? И с дозором на стене как совладаешь?
- Так я и не говорю, что легко это будет, - скривился на мгновение полусотник. – Но можно, стены позволяют на них забраться, не так я себе представлял укрепления большого города. Все это, конечно, ночью, днем я не самоубийца сюда лезть.
- Так что ты хочешь? При походе Олега Святославовича… помнишь, булгарец рассказывал о нем? Так вот, город тогда сожгли дотла, а десяток лет назад еще и полки булгарские у стен его порезвились. Никаких сил не хватит, абы все за сей срок восстановить. Погоди чуть, пока князь в силу войдет, он и посад огородит и детинец обновит.
- Лучше бы он у того поселения, где Каменка в Нерль впадает, крепостицу поставил, - пробурчал Михалыч. – От булгарцев прикрылся бы, а тут… натаскаю я за зиму свой десяток, так что с наскока такой детинец брать будут…
- Так то в мирное время, а случись какой переполох, так ты и на полет стрелы к нему не подойдешь. Ха… Ныне понимаю я как ты на Кострому реку воев себе отбирал… - покачал головой Трофим. – Тех, кто скрытен более всех, так?
- Не совсем… Брал в первую очередь тех, кто по-нашему немного понимать выучился. Я ведь еще к этому десятку черемисов набрал у Лаймыра. Выпросил самых молодых да способных, благо, что разрешение кугуза у нас есть…
- Как бы учение это против нас не обернулось, - тревожно покачал головой воевода.
- Это как взрастим… Кстати, я именно поэтому к каждому черемису приставил наставником отяка и запретил им друг от дружки даже на шаг отходить.
- Я уж смотрю, что они того и гляди сцепятся в клубок… токмо клочья от такой близости полетят, - добавил Трофим. – Как решать сей вопрос будешь?
- А уже решил, - зло усмехнулся Михалыч. – Наши отяки меня и так слушаются почему-то. А с черемисами… выстроил всех, показал каждому пальцем на его сородича и сказал, что за любой грешок буду спрашивать именно с соседа. Видел бы ты глаза одного молодца, когда я за драку, учиненную им, наказывал совсем другого. Он потом к Лаймыру целый день приставал, чтобы на себя то наказание перенести.
- А ежели они все разом замятню устроят? Наказание-то всем вместе принимать?
- Для того и распределил их по парам с нашими… А сильно драчливых обещал прогнать, доспехи отобрав. Представляешь, что такое отобрать оружие и бронь у молодого отрока? Представляешь, по глазам вижу… А уж в случае чего серьезного Лаймыр пригрозил из рода погнать. Так что пока держатся, хотя старая вражда и дает о себе знать. Хорошо еще, что Лаймыр набрал своих молодцов из нижних поселений, где торговлей промышляют, так что большинство хоть чуть-чуть, да по-нашему разумеют. Точнее, я их понимаю, а вот когда они начинают с удмуртами общаться, хоть плачь…
- Это ты отяков так называешь?
- Это они сами так себя называют, - возразил Михалыч. - А мне что? Хоть горшками пусть прозываются, лишь бы дело делали. Ничего, за зиму все притрутся друг к другу, и к весне у тебя будет два полноценных десятка вместо одного…
- Твоими бы устами… Кстати, что ты по поводу беловежцев мыслишь? Тех, про которых нам тысяцкий толковал днесь? Может к ним наведаться, да на земли наши переманить…
- Попробуй… Если там знакомцы твои остались, то почему бы и нет? Одно скажу, играл тысяцкий с нами, как кошка с мышками. А уж что он думал, когда про беловежцев говорил? Далеко нам до того, чтобы с ним в словесных баталиях таких тягаться. Смотри сам… Если сгинешь ты на землях воронежских, то ему это за благо выйдет, а если уведешь тех людишек с собой, то с князем киевским поссоришься… Ну, как поссоришься? Возьмет он тебя на заметку, да мимоходом раздавит как букашку, чтобы ты ему под ногами не мешался. А с мерянами как вышло? Меньше чем за три гривны никак не отдает, да еще и зыркнул поначалу так, будто это мы людишек тех у него увели. Хорошо, что отказались мы напоследок от них совсем.
- С чего это ты помыслил так? – насмешливо ухмыльнулся воевода. – Погодь день-два, пришлет он ключника своего и договоримся мы с ним о цене… Так борзо такие дела не делаются.
- Ну-ну, тебе виднее… А насчет беловежцев могу дать тебе один совет, если хочешь, - развернулся лицом к Трофиму Михалыч и, получив от него кивок согласия, продолжил. – Возьми Вячеслава с собой, чтобы не допустить мор в земли наши.
- Мыслишь, с собой принести беловежцы заразу могут?
- На торной тропе они сидели, торговцы из дальних стран через них шли, так что… Пусть заранее отсеет людишек, да и поближе познакомиться тебе с ним не мешало бы. Голова у него не в пример моей работает…
- Не пойму, с чего это ты себя стал так низковато ценить, а?
- Да не про то я… - задумался полусотник. – У меня обычно что получается? Если нужно решить какую-то задачу, то включаем нахрап, наглость и вперед! Голова все действия просчитывает только на короткий срок, не задумываясь, что там дальше в итоге получится. А получиться может разное… Вячеслав же гораздо дальше моего видит, однако может растеряться, если надо на что-то очень быстро отреагировать. Разные в нас качества природой заложены и ничего тут не поделаешь. Он вдумчивый, обстоятельный, а я непоседливый и напористый… Вот, к примеру, у меня опять шальная мысль стрельнула…
- Что?
- Взбрело мне окрестности Мурома посетить… - осторожно начал Михалыч. – Точнее посмотреть, где там земли сородичей Мокши расположены, эрзян.
- Сей миг посетила? А его ты совершенно случайно с собой потащил? - понимающе хмыкнул Трофим.
- Это он сам напросился, родных хотел навестить... Так вот, вспомнилось мне, что чуть выше Мурома по Оке железо доброе должно быть, а вот чьи там земли, мне никто толком сказать до сих пор не может. Вроде побила мордва князя муромского Ярослава Святославовича лет пятнадцать назад и власть свою на другом берегу Оки крепко держит, но… В общем, подарки для мордвы я уже отложил, так что дело за твоим разрешением… Отпустишь завтра?
- Успеешь ли до морозов с соль… Хмм. Отойдем подальше от ворот, - огляделся по сторонам воевода. – Хоть и нет никого поблизости, да и стены иной раз уши отращивают. Успеешь ли до морозов с делом нашим?
- Не знаю, Трофим, но дело наше никуда уже не уйдет. Если не я, так вы по весне все доделаете. Терять же потом время на выяснение того, кто проживает на землях тех… ну, очень не хочется. Если там осесть сможем, то свои потребности в железе на десятки лет вперед решим. Да и Мокша обещался клич бросить по землям муромским и эрзянским…
- Какой клич?
- Ну, что есть такая земля на Ветлуге, где мастеровой народ с радостью принимают, землей наделяют, да и вообще… - оскалился Михалыч. - Свобода, равенство и братство.
- Не переусердствуй с этим, понял? – нахмурился воевода. – Не подзабыл ли ты, каким боком нам бегство холопов с окрестных земель выйти может?
- Не дурак, воевода, - дурашливо склонил голову полусотник. – Разве что намеками по темным углам, да сказками о лучшей жизни. Да и братство то мне не со всяким человеком дорого.
- То-то же, - примерился Трофим ребром ладони к шее своего подчиненного. – А то мой меч – твоя голова с плеч… Точнее меч будет не мой и головы полетят многие, - резко сменил шутливый тон ветлужский глава, повернув в сторону посадского торга и увлекая за собой полусотника. – Так что плыви, но помни, что ныне твоя главная задача на севере, а не в окрестных землях. А в сей момент давай навестим Лаймыра, да Николаю твоему посмотрим разный эээ…
- Инструмент?
- Вот-вот, целый список написал он мне по кузнечному делу. Некогда, мол, ему выбираться сюда. Обещал я, токмо лист сей вашими письменами составлен, не разберу никак…
- Хмм… скажи лучше, что вообще в этих делах ничего не понимаешь, - заулыбался Михалыч. – Как впрочем, и я…. Дай-ка мне эту бересту. Так, ножницы по металлу, пробойники, кузнечные зубила, напильники… С этим все понятно. Тигельные клещи, волочильные доски, гвоздильни… Ха, губа не дура. Тесла, скобели, струги, рубанки, сверла. Это уже вроде инструмента для плотника.
- Древодела ? Нет, это скорее для тесляра …
- Да? Слушай, легче найти какого-нибудь специалиста и посоветоваться с ним, а то только все серебро просадим, что Лаймыр в первый день выручил. Эх ты… А ну, держи его!
Последний возглас относился к чумазому мальчишке лет девяти-десяти, явно примерявшемуся к мошне, висевшей на поясе воеводы. Не промедлив ни секунды, Трофим сначала захватил маленькую кисть в стальной капкан своей ладони, а уже потом оглянулся и подтянул пацана к себе за вихры. Очумело вертя головой, малец даже не пытался вырываться, а только заворожено переводил взгляд с одного воина на другого.