нет
они такие же хищники
и сами с удовольствием сожрали бы журляндию
так что...
никакого позитива особого к ратнинцам у меня нет
а вообще - этой война и не мы ее начали)))

« «Холодно. Знобит-то как!» - Поджав колени к подбородку, Феклуша уткнулась носом в рубаху, исподлобья наблюдая за вооруженным охранником, что прохаживался от одного костра к другому.
Костров развели много, светло как днем! Вот только греться вокруг дали только малышам. Тем же, кто постарше, разрешили съесть по сырой репе, да привязали к деревьям поодаль. Это тот самый стражник, что связал за спиной руки и прикрутил единой веревкой к осине вместе с незнакомой девчонкой. Осина мокрая и холоднючая, аж мороз спину пробирает! Но напарница-то какова! И всего меня чуть старше! Не всякий мужик так зло ругаться сможет! Руку стражнику чуть не насквозь прокусила! Почти вырвалась. Вот тогда тот и ударил, да с такой силой, что рухнула, бедная, навзничь, и затихла. Бесчувственную и вязал. И котомку ее проверил, да видно не нашел ценного ничего, назад к ногам бросил. Вот теперь, каждый раз, как проходит, поглядывает злым взором!

- Откуда ты? - через силу прошептала незнакомка, чуть повернув склоненную голову. Правый глаз ее заплыл и совсем не открывался.- Как звать?
- Из Огнева. Фёклой кличут, - от жалости зазнобило еще сильнее,- а еще Феклушей, или Фешей. А тебя?
- Ю-ю-юлей.
Сказала с большим трудом и, всхлипнув, заерзала, пытаясь изменить положение веревок, давивших на ребра, отчего те еще глубже врезались в тело обеих.
- Не крутись. Больно.
Затихли, плотнее прижавшись друг к другу, - так и теплее, и путы слабее давят.
Феклуша начала клевать носом. Сознание уплывало, но вместо сна возобновились видения вчерашнего дня:
Батюшка был в поле, а они с мамкой на подворье трепали лен. Время еще только шло к обеденной выти, когда на село, откуда ни возьмись, налетели вороги. И как на зло, почти некому защитить – большинство огневских мужей седьмицу назад ушли на лодьях ко Княжому Погосту.
Отчаянные крики женок, лязг железа, удары и стоны раненых – все смешалось в голове в тот миг. «Беги!» - мать, подтолкнув дочь в сторону бани, с одним трепалом кинулась на заскочившего во двор одоспешенного воина. Тот, не гляд, отмахнулся и она рухнула, получив с размаху мечом по голове.
Ноги отказывались повиноваться, и не успела сделать несколько шагов, как находник догнал, и, схватив за косу, заволочил в темный сарай, подперев дверь снаружи дрекольем. Слышно было, как мамка, которой удар, видно, пришелся плашмя, кричала и бранилась сквозь слезы. Через тонкую жердяную стенку доносилось также хриплое мужское гоготание, сопровождаемое какой-то возней. Но довольный смех прервался звуком смачной оплеухи и чьим-то повелительным голосом. Воин, потирая покрасневшую скулу, вытащил Феклушу из сарая. Затем, скверно бранясь, связал за спиной руки, и потащил к подворью старосты, где сидя на земле, выла многоголосая огневская ребятня, согнанная со всего села. Оттуда и погнали, подстегивая тычками да плетьми. Шли, почти не останавливаясь, весь день и полночи. Лишь под утро, когда вышли на большое сжатое поле, стражники, согнав всех в плотную кучу, разрешили чуть-чуть вздремнуть. А через пару часов тычками и оплеухами подняв полоняников на ноги, продолжили путь. И опять гнали весь день...

Внезапно подруга по несчастью вся напряглась и замерла, как будто почувствовала что-то. Ее волнение передалось Феклуше, и девочки затаились, вслушиваясь. Через несколько мгновений обеим показалось, что позади дерева есть кто-то еще.
- Волчок, ты?- неуверенно, словно боясь ошибиться, прошептала Юля. В ответ раздалось еле слышное утвердительное ворчание, сопровождаемое прерывистым дыханием и колебанием веревки.
- Молчи!- она повелительно глянула в глаза напарницы и продолжила жарким шепотом.- Не бойся. Делай как я. – Сдвигая ослабевшую веревку, медленно опустилась наземь, поддернула повыше рубаху и, перевернувшись, поползла в темноту леса, волоча за собой свою котомку. Феша попыталась повторить действия с другой стороны осины, бестолково путаясь ногами в подоле. Отползла за куст и уткнулась носом в землю, не в силах двигаться дальше. За спиной раздалось уже знакомое ворчание, и девочка почувствовала, как сначала напряглись, а потом ослабли веревки, стягивающие руки за спиной.
Она кинула через плечо взгляд на своего спасителя. Необычного вида мальчонка настойчиво толкал ее вперед:
- Ю-ля та-ам!
Феклуша понятливо кивнула. Теперь, когда освободились руки и она смогла завернуть повыше подол, передвигаться на четвереньках стало несравненно удобнее. Вскоре они догнали дочку лекарки. Еще немного усилий и беглецов поглотила спасительная стена леса. Луна выглянула на пару мгновений и снова скрылась среди рваных туч. Феклуша подняла глаза - впереди густел молодой ельник.
Впереди густел молодой ельник. Их спаситель потянул Юлю влево:
- Ту-уда!
И девчонки побежали во весь дух, стараясь не отстать от Волчка, который неведомо как выбирал дорогу среди ночной чащобы. Впереди мелькнула светлая лунная полоска – путь преградила узкая, в полторы сажени, лесная речка. Мальчишка легко, словно играючи, перемахнул на другой берег по тонкому стволу упавшей березы, а дальше вышла заминка. Ни Юлия, ни тем более Феша, не решались ступить, таким ненадежным казался «мост». Напрасно Волчок знаками звал за собой. Наконец, это ему надоело, и мальчонка, перебежав обратно, силой потащил Юлю за собой. Охнувшая Феша, не желая оставаться в темноте одна, вцепилась в руку спутницы и так бочком-бочком вся троица перебралась на другой берег, где пришлось почти сразу остановиться и еще долго разыскивать лапоток, свалившийся с ноги младшей. Слава Богу, порвавшаяся обувка была найдена и беглецы, быстро миновав сжатое поле, снова влетели в лес. Пробежав еще с полверсты по лесной тропке, все трое буквально рухнули около небольшого стожка сена, поставленного местными косарями посреди широкой лесной поляны. Сил хватило только на то, чтобы кое-как зарыться вовнутрь стога. Затем Феклуша, а следом и остальные, провалились в долгий тревожный сон.

Урааа, Волчок появился!!!!

Мне очень понравилось! Хоть и мало про него - но настоящий он!!!
Спасибо, Паша!!!!

"Это тот самый стражник" или "Караулил их тот самый," варианты.


Прикосновение нечто недлительное, мимолетное. "от ствола", может?


"Правый глаз ее заплыл" - вариант. Не сразу было понятно, о ком речь - обе получали...






"стражники, согнав всех в плотную кучу, разрешили чуть-чуть вздремнуть." - немного легче прочесть.


Она не может знать, что заметила или почувствовала соседка...
"Внезапно подруга по несчастью вся напряглась и замерла, как будто почувствовала что-то. Ее волнение передалось Феклуше, и девочки затаились, вслушиваясь. Через несколько мгновений им показалось, что возле их дерева есть кто-то еще." - как-то так, может.


"- словно с надеждой" - как вариант, речь не от нее идет.


Опуститься она могла только если веревки уже перерезаны, а это пропущено...
"Как только веревка упала, Юля медленно опустилась наземь" - вариант.



"толкал" точнее - он сзади, если она оглядывалась.


Зацепился взглядом... "немного усилий", или "несколько шагов"



"ступить, видя такой ненадежный" или "ступить на такой ненадежный"


Повтор, одно можно заменить на "мальчик".


Логический разрыв, имхо...
" где пришлось почти сразу остановиться и еще долго разыскивать лапоток" как вариант.
---
Здорово! и Юлька, и Волчок показаны ярко, живо и уместно! (и действует супостат правильно...)

Роман, спасибо!

Поправил и перезалил текст.

Со всеми административными пертурбациями не удавалось выложить продолжение. В общем, чтобы не терять связность повествования, я немного перекомпоновал текст - сначала события в Ратном, а затем - все связанное с Юлькой.
При чтении надо иметь в виду, что действие развивается параллельно.

Ратное. Тот же день. Вечер.

Дым. Дым. Дым. С вершины сторожевой башни отчетливо было видна пепельно-серая, подсвеченная сполохами, пелена на полудне.
- Ну, что там, Анюта?! – обернулся на скрип лестницы Аристарх, с тревогой разглядывавший скопище неприятелей в двух перестрелах от стены, и на плечи которого непомерным грузом легла вся забота о защите села.
- Отходит… - Анна-старшая и поднявшаяся следом Беляна не сдерживали слез. – Настена бает, что помочь нечем…
- Как же так?- лицо, казалось, ко всему привычного старосты, исказилось судорогой боли.- За что его-то, Иисусе Христе?!
Вздел руку в крестном знамении, следом и бабы осенили себя крестом. Помолчали…
- Алена уж и не знаю по ком больше убивается - по своему шебутному, али по отцу Михаилу,- вздохнув возобновила в разговор Аристархова жена.- И вот ведь, по правде сказать, если б не они все трое, может, вражьи вои уж сегодня б наше Ратное на щит взяли!
- Ты, это,- остановил расходившуюся супружницу староста,- меньше словам Варвары верь. Она такого наговорит…
- И ничего не Варвары,- обиделась Беляна и тронула за плечо Анну, что тревогой разглядывала зловещие столбы дыма, сквозь которые еле пробивались последние лучи закатного солнца.- Скажи, Анют, ведь Алена сама нам сказывала, как дело сотворилось?
- Ну, да,- кивком подтвердила та,- когда Настена Сучка пользовала. Яко в рубашке мужик родился. Как-то так топор успел поднять, что мечом по голове плашмя получил. Попало б острием – ох! - одним убитым больше бы стало.
- Так вот,- продолжила, переводя взор на Аристарха, старостиха,- как к вечеру коров гнали в село, уж стадо наполовину в воротах было, налетели откуда ни возьмись два десятка этих вот, вражьих выкормышей, – вытянув руку, ткнула пальцем за тын, - Мальчишек, что буренок наших гнали, стоптали насмерть, ироды!
А отче Михаил, будто чуял беду, рядом случился. И, вздевши крест наперсный, пошел на них! Прямо как на Врага рода людского! Те аж вспятили от неожиданности. Тут и Сучок, что неподалеку тын правил, подоспел, и Алена. Неприятели-то опомнились, священника срубили, а она не растерялась. Шуганула все стадо обратно! Коровы и поперли из ворот, да так, что и вражьих комонных наружу вынесли. Тут уж и другие наши спохватились, да ворота заперли.
- Что ж делать-то, Аристаш?- Беляна, боязливо покосившись на лагерь неприятеля, заглянула в лицо мужу.- Ить, силы вражьей, что черна ворона?
- Что-что!- староста скривился, как от зубной боли.- Держаться сколь можно, да к Корнею на Княжий Погост весточку слать немедля!
- Как держаться то? И кого куда разоставить? - хором, не сговариваясь, засыпали его вопросами бабы.
- Ступайте, подберите баб посмелей да посмышленей, чтобы не сбежали с испугу, а сигнал подать смогли, если ворог оживится. Пусть дозорных сменят на сторожевых вышках. А сами - на наш двор, будем Совет держать. Мужиков я сам обошел, велел быть, как освободятся.
А еще, Беляна, пошли кого из мальцов к Алене. Хватит ей убиваться, слезами горю не поможешь, а за тыном еще народ остался, не все в село вернулись с работ разных. Она знает, как «беду» в колокол звонить. Это как раз по ней дело.

Озадаченные подруги подались исполнять поручения. Беляна - отрывать Алену от постели раненого Кондратия, да созывать баб по дворам, Анна - на подворье Лисовинов, где в тревожном ожидании собралась вся родня и челядь. Туда же подтянулись и другие ратнинские вдовы и жены, помятуя о воинском обучении Анны.
Село как вымерло. Первая волна беспорядочной женочьей паники сошла, и лишь изредка слышался судорожный прерывистый плач, да и тот быстро стихал, сменяясь гробовой тишиной. Все что можно - заперто и задвинуто. Холопские семьи затихли по своим закуткам, будто их и нет. Даже совсем малая ребятня, переняв тревожное состояние взрослых, молча, таращила глаза, вцепившись в подолы матерей, что с пронизывающими взглядами на суровых лицах ждали указаний. Такой страшной беды трудно было и представить. Ясно одно - дома нужно защищать без мужей. Но как вести себя, и что предпринять не знал никто.
Анна обвела взглядом сгрудившихся скопом на подворье растерянных баб:
- Кто пойдет мужей на вышках сторожевых сменить? За ворогом следить, да знак подать, если примет начнут делать али на приступ пойдут. Тут уж всем миром отражать придется, кому чем сподручнее.
- Я могу - Анна узнала молодую девку из куньевских, племянницу Татьяны - из лука тоже могу. С братьями на охоту ходила, научили.
- Одну не пущу! - схватила дочь за руку Дарена.– Со мной пойдешь!
- Тогда и нас с Прасковьей на пару считай - подала голос мать Сланы, о которой, как и обо всех оставшихся в Академии, не было ни слуху, ни духу. Анна растерялась - что если узреют ночью зарево пожара? Но выбора не было. Лукерья - сестра Сланы, будучи в тягости, вышла за матерью, уложив на вздернутый живот боевой лук, доставшийся ей в неравной борьбе с младшим братишкой. Который, сидя с другими ребятами на коновязи так и пожирал сестру глазами, в которых застыла неприкрытая зависть.
- Давай, Нюра, и мне дело,- небрежным движение руки, сметя впереди стоящих худосочный бабенок, на боярыню наплыла Антонина. Варвара, присевшая на чурбачок чуть в сторонке, охнула:
- Да тебя, как колокол, на долгих ужищах поднимать наверх придется! Да и вышка, чать, не железная! Одно хорошо – как на приступ ворог пойдет, прыгай и катись вниз - подавишь всех насмерть…
Ее слова прервались нежданным колокольным звоном. Каждый удар кричал о несчастии! Бабы наперебой запричитали, будто впервые узнав об осаде, и тут же стихли, вслушиваясь в печальные звуки, черными крыльями укрывающие село и его окрестности БЕДА!
Так и вышло, что в дозоры взамен каждого сменяемого ратника пришлось ставить по две женки. Слишком велика могла оказаться цена минутной слабости одинокой бабы.
Уже начало смеркаться, когда Анна с подоспевшей Беляной закончили развод и явились на подворье Аристарха. Здесь собрались почти все оставшиеся в селе мужики, всего то, ничего - не более двух десятков.
В повалуше свет трех масленых светильников, подвешенных над столом, бросал причудливые тени на кольчуги одоспешенных ратников.
- Давайте к нам бабоньки, вместе нам выпало село защищать, вместе и совет держать будем - Аристарх тяжело вздохнул и продолжил ранее начатый разговор:
- Двоих ребятишек, что посмышленее, сегодня в ночь к Корнею пошлем. Я и грамотки написал, и на словах объяснил, что передать. Дай Бог, доберутся.
- Дай Бог,- перекрестились собравшиеся.
- Еще нужно все бочки пустые водой наполнить,- подал голос Ефрем Кривой, - а не то стрелами огненными все село запалят, а тушить-то и не успеем.
- Верно говоришь, Ефрем!- Аристарх сделал какую-то пометку на бересте. – Так и сделаем.
- А бабам-то, что делать?- не утерпела Анна.
- Детей попроще, но потеплее оденьте, чтоб не мерзли, когда в полон погонят,- бабы, услышав старосту, враз спали с лица - Что глаза выпучили? Думаете, ждать будут, пока в путь-дорогу собираться начнете?
- Аристаш,- на Беляну было жалко смотреть,- да что ты такое…
- Чтоб враз прочухали все, что будет, если неприятель село возьмет. А вот как помешать этому про то и речь пойдет.
Ну, как добро, что поценнее, прятать, не мне баб учить.
Вот еще что. Весной мы с Корнеем измыслили одно дело тайное, да, вишь, завершить не успели – ход из села за тын. Немного не докопали - лаз криво в сторону пошел. А по задумке он в овраг выходить должен.
-Так, может, быстрее рыть? Если все бабы подмогнут... - Анна в волнении вскочила с лавки.
- Уймись, Анюта. Уже копают. Никон с Савелием там, не оплошают.
- Так ведь любая женка за ради спасения своего чада,..- она даже пристукнула ладонью по столу.
- Цыц, баба! - обрушил кулак на многострадальную столешницу Аристарх. - Лаз узкий, двоим еле развернуться. Чего там лишние мешаться будут? А еще про такое дело никто лишний узнать не должен. Иначе беда…

Верховья Пивени. Тот же вечер.

«Холодно. Знобит-то как!» - Поджав колени к подбородку, Феклуша уткнулась носом в рубаху, исподлобья наблюдая за вооруженным охранником, что прохаживался от одного костра к другому.
Костров развели много, светло как днем! Вот только греться вокруг дали одним малышам. Всем, кто постарше, разрешили съесть по сырой репе, да привязали к деревьям поодаль. Это тот самый стражник, что связал за спиной руки и прикрутил единой веревкой к осине вместе с незнакомой девчонкой. Осина мокрая и холоднючая, аж мороз спину пробирает! Но напарница-то какова! И, похоже, совсем ненамного меня старше! Не всякий мужик так зло ругаться сможет! Руку охраннику чуть не насквозь прокусила! Почти вырвалась. Вот тогда тот и ударил, да с такой силой, что рухнула, бедная, навзничь, и затихла. Бесчувственную и вязал, усадив рядом. Привалилась, как неживая, уронив голову. И котомку ее переворошил, что-то за пазуху спрятал, а больше видать, ценного ничего не нашел, назад к ногам бросил. Вот теперь, каждый раз, как проходит, поглядывает злым взором!

- Откуда ты? - через силу прошептала незнакомка, чуть повернув склоненную голову. Правый глаз ее заплыл и совсем не открывался.- Как звать?
- Из Огнева. Фёклой кличут, - от жалости зазнобило еще сильнее,- а еще Феклушей, или Фешей. А тебя?
- Ю-ю-юлей,- с полувсхлипом-полустоном произнесла та и заерзала, пытаясь изменить положение веревок, давивших на ребра, отчего те еще глубже врезались в тела обеих.
- Не крутись. Больно.
Затихли, плотнее прижавшись друг к другу, - так и теплее, и путы слабее давят.
Феклуша начала клевать носом. Сознание уплывало, но вместо сна возобновились видения вчерашнего дня:
Батюшка со старшим братом были в поле, а они с мамкой на подворье трепали лен. Время еще только шло к обеденной выти, когда на село, откуда ни возьмись, налетели вороги. И как на зло, почти некому защитить – большинство огневских мужей седьмицу назад ушли на лодьях ко Княжому Погосту.
Отчаянные крики женок, лязг железа, удары и стоны раненых – все смешалось в голове в тот миг. «Беги!» - мать, подтолкнув в сторону бани, с одним трепалом кинулась на заскочившего во двор одоспешенного воина. Тот, не глядя, отмахнулся и она рухнула, получив с размаху мечом по голове.
Ноги отказывались повиноваться, и не успела сделать несколько шагов, как находник догнал, и, схватив за косу, заволочил в темный сарай, подперев дверь снаружи дрекольем. Слышно было, как мамка, которой удар, видно, пришелся плашмя, зашлась в крике напополам с рыданьями. Сквозь тонкую жердяную стенку пугающе донеслось хриплое мужское гоготание, сопровождаемое какой-то возней. Но довольный смех прервался звуком смачной оплеухи и чьим-то повелительным голосом. Воин, потирая покрасневшую скулу, вытащил из сарая. Затем, скверно бранясь, связал за спиной руки, и, снова за косу! , поволок к подворью старосты, где сидя на земле, выла многоголосая огневская ребятня почти со всего села. Оттуда и погнали, подстегивая тычками да плетьми. Шли, почти не останавливаясь, весь день и полночи. Лишь под утро, когда добрались до большого сжатого поля, стражники, согнав всех в плотную кучу, разрешили чуть-чуть вздремнуть. А уже через пару часов пинками и оплеухами снова подняли полоняников на ноги. И опять гнали весь день...

Внезапно подруга по несчастью вздрогнула, вся напряглась и замерла, как будто почувствовала что-то. Ее волнение передалось Феклуше, и девочки затаились, вслушиваясь. Через несколько мгновений обеим показалось, что позади дерева есть кто-то еще.
- Волчок, ты?- неуверенно, словно боясь ошибиться, прошептала Юля. В ответ раздалось еле слышное утвердительное ворчание, сопровождаемое прерывистым дыханием и колебанием веревки.
- Молчи!- она повелительно глянула в глаза напарницы и продолжила жарким шепотом.- Не бойся. Делай как я. – Сдвигая ослабевшую веревку, медленно сползла по стволу вниз, освободившимися руками поддернула повыше одежу и, распластавшись по земле, поползла в темноту леса, волоча за собой котомку. Феша попыталась повторить действия с другой стороны осины, бестолково путаясь ногами в подоле. Отползла за куст и уткнулась носом в землю, не в силах двигаться дальше. За спиной раздалось уже знакомое ворчание, и девочка почувствовала, как сначала напряглись, а потом ослабли веревки, стягивающие руки за спиной.
Она кинула через плечо взгляд на своего спасителя. Необычного вида мальчонка настойчиво толкал ее вперед:
- Ю-ля та-ам!
Феклуша понятливо кивнула. Теперь, когда освободились руки и она смогла завернуть повыше подол, передвигаться на четвереньках стало несравненно удобнее. Вскоре они нагнали напарницу. Еще немного усилий и беглецов поглотила спасительная стена ночного леса. Можно было перевести дух и вытряхнуть набившиеся под рубахи хвоинки, исколовшие все тело. Луна выглянула на пару мгновений и снова скрылась среди рваных туч. Феклуша подняла глаза - впереди густел молодой ельник, из которого внезапно выкатился черный комок.
- Вор-рон! - Нежданный спаситель ласково потрепал вилявшего хвостом и норовившего лизнуть в щеку пса. Феша набралась смелости и тоже погладила черную, как смоль, шерсть. Волчок выпрямился и потянул Юлю влево:
- Ту-уда!
И девчонки побежали во весь дух, стараясь не отстать от Волчка, который неведомо как выбирал дорогу среди ночной чащобы. Впереди мелькнула светлая лунная полоска – путь преградила узкая, в полторы сажени, лесная речка. Мальчишка легко, словно играючи, перемахнул на другой берег по тонкому стволу упавшей березы, а дальше вышла заминка. Ни Юлия, ни тем более Феша, не решались ступить, таким ненадежным казался «мост». Напрасно Волчок знаками звал за собой. Наконец, уставши звать, он перебежал обратно и силой потащил Юлю через преграду. Охнувшая Феша, не желая оставаться в темноте одна, вцепилась в руку спутницы и так бочком-бочком вся троица перебралась на другой берег, где пришлось почти сразу остановиться и еще долго разыскивать лапоток, свалившийся с ноги младшей. Слава Богу, порвавшаяся обувка была найдена, и беглецы, быстро миновав сжатое поле, снова влетели в лес. Пробежав еще с полверсты по лесной тропке, все трое буквально рухнули около небольшого стожка сена, поставленного местными косарями посреди широкой лесной поляны. Сил хватило только на то, чтобы кое-как зарыться вовнутрь стога. Затем Феклуша, а следом и остальные, провалились в долгий тревожный сон.

Ратное. Следующий день.

Анна, пройдясь вдоль тына на отведенном Лисовинам участке, немного успокоилась. Бабы, еще вчера в панике метавшиеся по двору, похоже, сполна осознали серьезность положения. Ее женочья полусотня ждала только указаний, готовая на любые жертвы, лишь бы не допустить ворога в село.
Просдоха, вырядившись в мужний шлем, только и оставшийся в память о погибшей изо всей воинской справы, выглядела урядницей среди пятерки баб, повязанных в темные платки.
- Да как же забыла то? Вот эту сюда прикладывай и гляди, будто хочешь нить в игольное ушко вдеть, - объясняла правила владения оружием забывчивой золовке вдова.
- Так, с испугу…. Ага! Куды ее потом направлять?
- В этих иродов и мечи, что деток твоих хотят поубивать. Только так и мысли, если хочешь их от полона да смерти уберечь.
- Моих кровиночек в полон, значит?! Давай мне стрелок на крупного зверя, да поболе.
- Охолони. Не загребай все-то! Запас не очень велик. Стреляй только наверняка.
Одно присутствие Анна чудесным образом преображало баб. Завидев невестку воеводы, женки подбирались и всерьез готовились к защите родного села.

Конечно, защитники из баб были не ахти, особенно потому, что не приученные к воинской строгости все время порывались закончить всякие дела по хозяйству, коих на любом подворье нескончаемое множество. То вдруг вспоминали о голодном младенце в зыбке, брошенном на пятилетнюю пигалицу, то спохватывались об оставленном в устье печи горшке.
Тайком посовещавшись с Беляной, Анна решила ставить в дозор не по две, а по три бабы, потихоньку разрешив одной из них отлучаться до дому. Узнай о таком Аристарх, и виновница, и те, кто ей дал потачку, включая Анну, прилюдно получили бы плетей, да еще благодарили бы за науку. Но староста, в ожидании вражеского приступа проведший на ногах бессонную ночь, только недавно ушел прикорнуть, а потому самоуправство пока сходило женкам с рук.
Так что в строенном дозоре редко когда стояли все сразу, - уж больно неожиданно перевернулась давно устоявшаяся мирная жизнь.
Вот и сейчас на вышке оставалось только двое. Анна подошла к лестнице и невольно вслушалась в голоса наверху.

- Ты пока сторожь, сбегаю мигом, гляну тесто, поди из ушата выперло. А уж опосля ты, Владанка, Долюшку покормишь, крестницу нашу - Лизавету.
- Погодь. Упредить-то надо будет, когда вон те, что за холмиком хоронятся, побегут, или как стрелять начнут?
- Когда только бежать соберутся. Ефрем сказал, оттуда не стрельнут, - далеко.
- Постой! Вдруг убьют меня, да уж сказать не успею? - Влада схватила напарницу за рукав и, притянув к себе, перешла на шепот. - Ты только не серчай, Лиза, но послушай, что скажу. Виновата я перед тобой. Сама знаешь, мужа на переправе потеряла. Как жить одной? Твой-то зашел раз подмогнуть по-соседски. Вот и … А когда Андрейка, кровиночка мой, по весне погиб, только и удержало на этом свете, что ребеночек должен был скоро появиться. Без того с ума сошла бы от одиночества, али руки на себя наложила. Не смотри, что уж не молода, силы еще хватит дитя поднять. Долюшка, доченька моя, не просто тезка тебе, она сестренкой твоему Макарке будет. Если со мной случится что, забери, - родная она Трофиму.
- Господи! - напарница, сделала шаг назад и, не устояв, опустилась на рогожу в углу сторожевой вышки - Видела, когда крестили, что похожа. Так вот отчего мой-то крестным отцом вызвался, да упросил отца Михаила, чтоб Елизаветой назвать, хоть и не положено по святцам, - замолкла ненадолго, ставившись в одну точку, а потом, подняв на напарницу полные слез глаза, сказала – Не сумуй, заберу, конечно. Коли ж меня убьют, Макарку не оставь, что же родных разделять. Авось, мой… наш Трофим живым вернется…
- Вернется, Бог милостив! - бабы кинулись друг к другу и, обнявшись, заревели во весь голос.

Анна стояла внизу, с трудом сдерживая слезы. Услышанное помимо воли всколыхнуло память, вызвав картину совсем недавнего прошлого.
Проводили….
В обычно шумной, наполненной девичьим щебетом светлице, установилась гнетущая, изредка прерываемая тихим шорохом, тишина. Анна безучастно сидела возле понурившихся старших дочерей, вяло перебирающих рукоделия. Все трое заново переживали события сегодняшнего утра. В ушах до сих пор продолжал навязчиво звучать нескончаемый топот копыт и, Анна могла кому угодно поклясться в этом - ломающийся голос урядников, отдающих отрывистые команды. Заглянула Арина, и, наткнувшись на пустой отрешенный взор боярыни, ушла, ничего не спросив.
Тугой тошнотворный комок поднялся к горлу. Встала из-за стола и, молча, вышла на широкий двор под хмурое серое небо. Подставила лицо ветру. Мелкие иголочки дождевой пыли не смогли привести в чувство, пронять и вернуть к реальности. Ноги сами несли к парому. Что и кому говорила, отвечая на вопросы, как оказалась на другом берегу – так и не осталось в памяти – словно задернуто призрачно-туманной кисеей.
Невыносимая боль жалостью к себе ударила в висок: «Одна!». И уже не остановить…., летела, не видя дороги, леденея от ужасающей мысли и предчувствия горя, сжимающего сердце. Слезы перехватили дыхание, и она взвыла раненой волчицей, криком выталкивая из горла комок, чтобы не задохнуться в беге.
«Бежать, пока есть силы, пока не откажет дыхание. Куда? К нему! Только не оставаться одной! Только не одной! Не одной!»
Понева промокла насквозь, косы растрепались, выбившись из-под съехавшего на бок плата. Ноги подкашивались, Анна с трудом осознавала, где находится. На ее счастье впереди показались задние телеги обоза, возникнув в посреди туманной пелены осеннего леса. Цепляясь за ствол березки, опустилась на мокрую палую листву. Обхватила голову руками, закачалась из стороны в сторону. И только тут медленно пришло осознание бесцельности изнуряющего бега…
«Что же это я? Зачем? Оставила дочерей, все хозяйство, а на кого? Дел то ведь сколько… Что скажу?».
Но пересилила бабскую немочь. Решительно привела одежу в относительный порядок, и раздраженно запретив себе искать любое объяснение свершенного поступка, встала. И спустя короткое время с натужными усилиями нагнала медленно движущийся обоз, начальные подводы которого уже приближались к Пивени.
Первым распознала Матвея, идущего чуть в стороне и изредка наклонявшегося сорвать что-то. На последней телеге сидел мужичонка из недавних холопов и на ходу поправлял укрытые рядниной мешки.
Анна свистнула горлицей, привлекая внимание. Матвей вздрогнул и, резко обернувшись, вскинул самострел. Узнал, облегченно опустил оружие, и улыбаясь, крикнул возчику, чтобы тот придержал лошадь.
Горделиво выпрямив стан, а на самом деле с трудом держась на трясущихся от усталости ногах, боярыня поравнялась с телегой, неспешно сказав с придыханием:
- Далеко уехали. Не хотела с вами в Ратное, да вот, пришлось нагонять - дело срочное.
- Матушка,- Матвей бестолково пытался куда-то деть самострел, чтобы поклониться как должно, - тебе на этой телеге удобнее будет, остальные поболе нагружены. Или до Кузьмы сбегать, его коня взять, коли спешишь?
- С тобой поеду - боярыня из последних сил умудрилась подсесть на телегу сбоку, приветливо кивнула вознице, что развернувшись, глазел, в восхищении разинув рот.
- Чуток отдышусь, – и, тут же, отвалилась на спину, закинув голову на начавшую было сползать потревоженную ряднину. И в благодарность за изнуряющий бег отозвалось разомлевшее тело - первый раз торкнуло в животе. – Четвертый месяц никак?! Матерь божья, спаси и сохрани!

Только на исходе дня добрались до Ратного, вдобавок успев продрогнуть до костей.
Двор был пуст, если не считать двух холопов, что ковырялись у сарая с рыбацкой сетью, да сонной курицы, бестолково бродящей взад–вперед в поисках просыпавшегося из торбы овса.
В полумраке сеней столкнулась с выходившим, уткнувшись носом в промокшую сряду.
- Анюта?!
От голоса любимого колени затряслись и, прильнув плотнее к его груди, Анна затихла, боясь свалиться. Отвечать не было мочи.
Алексей, обняв, заглянул в глаза:
– Лица на тебе нет. Продрогла поди? Что-то случилось?
- Проводить тебя. Вас. Всех. Завтра. Надо.
- Дед с Михайлой, с десятниками там, в горнице сидят. А я отроков иду размещать. Может позвать кого?
- Не надо. К себе пока, – еле вымолвила и, подняв глаза, горячо зашептала – Ты делай что должно. А потом приходи. Я ждать буду…
Он привлек Анну к себе и впился долгим горячим поцелуем в губы. А потом, освободившись из кольца ее рук, решительно вышел со двора.

Дом разом принял хозяйку в свои заботы, внешне стирая усталость. Привычные к воинским проводам бабы вовсю готовили мужиков к походу. Татьяна, забежав на минутку, попыталась пристать с расспросами, но, ничего не добившись, ушла собирать Лавра с сыновьями. Анна, как можется, раздавала указания. Осталось накормить, да спать уложить мужей перед дальней дорогой. Но было и еще одно дело.
В свою светелку попала уже к ночи. Подняла лежню широкой лавки, достала, стараясь не запачкать воском, бережно припрятанное под душистыми травами алое корзно из тонкой шерсти.
Вспомнились последние минуты давнего прощания с Фролом. Чуть-чуть не успела тогда закончить вышивку оберега, чтобы хранил в пути-дороге. Расстаралась к его возвращению, да только совсем не такое оно случилось – неживого привезли мужа. Столько выплакано. Тогда в отчаянии чуть из корзна веревку себе не сделала, да отец Михаил, царство ему небесное уберег, о детях напомнив.
Пока добиралась с обозом до села, думала подарить сыну. Великоват будет, так до утра еще есть время подогнать. Только мысли опять вдруг к Алексею повернули, и представилось, как скачет любимый на лихом коне, и обереговыми крыльями золотой вышивки укрывает воина багрянец, развивающийся за плечами. И решилась: «Накину суженому не плечи, повелю, чтобы берегся, да признаюсь – можно уже - что будет у Саввушки к весне брат или сестра, а то и двое, коли Бог даст.»
« Ну, а Мишане,- она вытянула из-за пазухи тайный шнурок со сплетенным из волос погибшего Фрола коловратом,– пора отцовскую силу перенимать!».

Вот и наступила прощальная ночь, которую так ждали оба. Это их желание, как могучий подземный огонь, весь вечер с момента встречи рвалось наружу, бросая блики на окружающих. Но сейчас можно было не сдерживаться, и они устремились друг к другу, сгорая в пламени страсти…
Анна лежала, не шевелясь, чутко прислушиваясь к тихому дыханию любимого.
Что-то сегодня было совсем не так. Вот только если бы понять, что? Прикрыв глаза ,и касаясь руками своего обнаженного тела, пыталась заново прочувствовать недавно пережитые мгновенья близости, когда всем нутром отзывалась его страстному напору, обволакивая Алексея нежной ласковой покорностью. Все вроде было так, как всегда или нет? Кажется, в этот раз горячее и яростнее? У Анны просто не хватало слов для описания того, что же она ощущала в тот миг. Откуда это неутихающее волнение плоти? Или виной тому расставание, да этот новый шрам? На мгновенье перед ее воображением нарисовалась картина безвольно лежащего в луже крови тела возлюбленного.
- Нет, не хочу,- завопило все ее естество,- мне не вынести второй потери! Богородица, заступись и помоги! Не допусти более крови. Так хочется спокойной и тихой семейной радости!
А немного спустя холодный разум вдовы, жены и матери воина взял вверх над взрывом отчаяния. Нет, не будет ее Алексей беречься в сечах и тихо доживать в потребе и довольстве. Ибо тогда перестанет быть самим собой, тем Рудным воеводой, которого уже считала своим, сужденным, стать надежным помощником ее Мише на нелегком жизненном поприще.
А для меня хватит просто его любви.
Женское счастье был бы милый рядом.
Ну а больше ничего не надо.

Анна постояла еще пару мгновений, справляясь с нахлынувшей слабостью, и решительно двинулась к лестнице…

Верховья Пивени. Следующие дни.

Лес медленно просыпался. Рассветный туман все не хотел уходить, расползаясь по опушкам и оврагам, норовя залезть своими влажными щупальцами под одежу маленьким беглецам. Но измученные невзгодами вчерашнего дня, одурманенные легким ароматом прелых трав, они никак не желали просыпаться и вылезать из пахучего сена.
Всех поднял на ноги Ворон. Сначала заскулил, а потом весело затявкал, рьяно разгребая стог рядом с Феклушей. В импровизированном «постоялом дворе» видно ночевал кто-то еще, кроме смертельно уставших детей.
- А-а-а! - Феша в испуге выметнулась из стога и с разбегу влетела в небольшой муравейник, притаившийся в зарослях малины. В кровь исцарапав руки, продралась назад, и заплясала на поляне, стряхивая с ног десятки потревоженных насекомых.
В этот момент собачье гавканье возымело действие - прямо из-под морды пса в руки к подоспевшему Волчку выскочил зайчонок.
. Мальчишка, шустро ухватил серого за уши и, расплывшись в довольной улыбке, протянул трофей Юльке:
- За-я!
И куда сразу подевались горести минувших дней? Девчонки мигом забыли про свои ушибы, синяки и ссадины всех цветов радуги, про грязные, разодранные рубахи и растрепанные волосы. Обе, присев на корточки, ласкали испуганного зайчика.
- Такой славный! - Юля потрепала бархатные ушки. - Где твоя мамка?
- Можно, себе возьму? - с мольбой во взгляде Феша прижала зверька к груди - Я его Егоркой назову, как маленького братика.
И, покачивая зайчишку, как младенца, вдруг разревелась.
- Ты чего? - Юлька обняла рыдающую няньку за плечи, - братишку вспомнила?
- Да-а-а. И мамку -у-у.
- Тихо. Не реви. Вдруг кто услышит. И Егорчонка своего напугаешь. А ты, - перевела она взгляд на Волчка,- погляди, нет ли впереди лихих людей, да как нам домой добраться.
Понял ли?
- Угу. Дом,- и его небольшая фигурка растворилась в лесных зарослях.

Подруги по несчастью сгребли в кучку раструшенное псом сено. Старшая, притянув котомку поближе, огорченно вздохнула.
- Не подумавши, парня голодным отправила. И еще не мешало родник найти, али ручей какой.
- Да пить вроде пока не хочется…
- Не пить. Пораненные места промыть, да и самим умыться надо бы.
Юлька закопошилась в суме, постепенно спадая с лица. Неожиданно подскочила и, высыпав все содержимое прямо под ноги, обреченно уставилась на кучу,- зеркальца не было!
Феклуша , с голодной жадностью разглядывавшая съестные припасы, не заметила расстройства подруги. От одного вида бережно завернутой краюхи хлеба, так заурчало в животе, что она поспешила вернуться к начатому разговору:
- А ты в ранах понимаешь что ли?
- Уже давно мамке помогаю. Мы у Ратного живем. Но с лета на новое место переехала. У Нинеиной веси знаешь? Вот там и травничаю помаленьку, - оживилась было Юлия и, с тяжким вздохом, поправилась - травничала. Небось, пожгли все.
Помолчала и совершенно невпопад добавила:
- Зеркальце жалко - подарок.
- Да кто спалил-то? Эти же вороги, что на Огнево напали и полонили нас?
- Они. Находники ночью налетели. Много. Все доспешные, а кому было защищать? Девкам, что остались? Седьмица вторая пошла, как все по зову воеводы Корнея Агеича ушли. Слышала про Лисовинов?
Феша уважительно покосилась на рассказчицу:
- Ага. А ты не тетки Анастасии ли дочка?
- Откуда знаешь?
- Когда тятя на лугу ногу косой чуть не оттяпал, мамкин дядька Алексей из Ратного лекарку привозил. Умело попользовала, батюшка уже без палки ходит.
- Выходит, Алексею Трофимычу,- быстро прикинула в уме Юлия,- племянницей внучатой приходишься?! Ой, чего это я, у него ж пол-Огнева родня! А кто еще в семье-то, кроме Егорки?
- Брат старший Ванька. Но важный! На девчонок помладше и не смотрит. Ты не подумай чего, он хороший,- поспешила поправиться Феклуша,- дощечки вощеные для буквиц делать обучился. Две даже подарил. И еще сестра есть. Мария. А, ну ее!
И не правда, что младшенький Машку больше любит. Конечно, она ему кусок сот медовых утащит, вот Егорка и не плачет, сосет. Мала еще, по дому ничего не может, в огороде глаз да глаз нужон, прялку сломала. А мамка на меня подумала и крапивой… Машка-а-а-а… - опять зарыдав в голос, рассказчица уткнулась лицом в пушистого зверька, отчего тот испугался и сильно дернулся, пытаясь вырваться. Это привело в чувство маленькую хозяйку.- Её с братишкой в полонном обозе повезли. К ним хотела, а стражник, которому ты руку прокусила, плетью…
Юлька, обняв рассказчицу, вновь перешла на лекарский тон и потихоньку увела разговор в сторону, отводя печальные мысли о случившемся. Больше для себя, пытаясь отогнать воспоминания о страшной беде. Однако, память возвращала в прошедший день.

Обреченные пустые взгляды малышей, скопом загруженных в телеги, что обгоняли их, связанных, устало бредущих по дороге. В этой толпе, кроме неё с помощницами и девичьего десятка было еще столько же, если не больше, незнакомых девчонок из Огнева, уставших и избитых. Вот только Арина куда-то запропастилась.
А на последней телеге детского обоза, увидев крепко прижавшуюся друг к другу пару, едва не приняла за мальчонку Красаву. Та, совершенно не обращая внимания на свои растрепавшиеся короткие волосы и рваную рубаху, прижимала к себе застывшего с остановившимся взором Саввушку, временами шепча ему что-то успокаивающее...

Время шло, каждая спешила рассказать о своем, но тут из кустов выскочил Ворон, тоже бегавший в разведку. А следом показался и сам Волчок.
- Чего это у него вид такой странный? – заинтересовалась было младшая, но Юлька, торопясь расспросить о происходящем в округе, только отмахнулась. Узнав, что на ближнем поле и проходящей мимо леса дороге никого нет, девчонки облегченно вздохнули и засобирались в путь. Маленький проводник отвел их к ручейку, где лекарка, порыскав по пути в пожухлой траве и с трудом насобирав несколько стебельков, заставила Фешу скинуть рубашку. Промыла ранки и ссадины обжигающе холодной водой, смазала пожеванной травкой. Затем подружки поменялись ролями, и настал черед младшей оказывать помощь не менее пострадавшей напарнице.
Умывшись и утолив голод припасами из котомки, отправились дальше, на восход. Осеннее солнце, что иногда пробивалось сквозь низкие грязно-серые тучи, круглым, молочно-белым пятном хоть немного, но позволяло держать нужное направление. Феклуша подставляла лицо свежему ветерку, с радостью чувствуя, что уже не так болит голова от тяжелого болотно-затхлого запаха. Или уже принюхались за всю ночь, или источник зловония остался далеко позади. Она прижимала к груди зайчонка больше, чтобы согреться, чем от боязни выпустить. И только когда расплелся правый лапоть, мешая идти и совсем не защищая онучи от влаги, да от холода перестал зуб на зуб попадать, девочка решилась обратить на себя внимание.
- Погодьте. На-ка, Волчок, подержи Егорчика, пока лапоток подвяжу.
Уселась на поросший мхом ствол завалившегося дерева, вытянула перед собой ногу и замерла в растерянности – ступни обувки почти не было. Незадачливая путешественница собралась было зареветь, да Юлька проворно скинув котомку с плеча, достала и протянула спутнице кожаные поршни, не новые, но почти по ноге. Мало того, подруга, оставшись в сероваляной душегрее поверх рубахи, пожертвовала и кожушком, хоть и стареньким, но очень теплым.
- А м-м-меня дя-я-ядька так и уволок со двора, в чем была, - промычала, заикаясь от холода Феша. - А ты вон как тепло одета.
- Вот только собраться и успели. Со мной еще две девки были: Слана с Полиной. Почти убежали от ворога, уже на опушке леса были, но, откуда, ни возьмись, те двое,- юная лекарка помолчала, заново переживая мгновения плена.- Видать, в засаде прятались.
- Ш-ш-ш! - Волчок смотрел на Ворона. Тот, замер в стойке, принюхиваясь, и поводя носом в сторону кустов, что опоясывали небольшую рощицу за сырым овражком, вдоль которого и тянулась еле заметная тропинка.
Юлька в мгновение сдернула Феклушу за руку с импровизированной лавки и, крикнув Волчку "Беги!", потащила, не разбирая дороги, в противоположную сторону, вглубь леса. Так и бежала, не выпуская руки пока под ногами не захлюпала болотная жижа. Выбравшись на небольшой пригорок, сразу завалились отдышаться.
- Кто там? Леший? - крестясь, поинтересовалась младшая, принимая зайчонка из рук отрока.
- Не. И не волк.
От упоминания зубастого зверя у собеседницы округлились глаза:
- Косолапый?
- Люди. Следят.
Сказанному Волчком, Юлька поверила безоговорочно - не простым он был мальчишкой, ой, не простым!
- Значит так. На дорогу больше не выходим. Пробираемся лесом. Пока мы таимся, ты, Волчок, разведай путь. До Ратного недалеко осталось. Скоро заимка аристархова будет. До нее, поди, ворог не добрался, больно хитро упрятана, - ни с реки, ни с дороги не видать.

- Еще батина мамка с нами живет, дедушко наш давно погиб. А большухой - бабка Володара, так совсем дряхлая, уже полста пять лет минуло,- оставшись одни, девчонки занялись сбором лесных даров. Сухой пригорок, чуть подалее, оказался усыпан переспелой брусникой, а на вросшем в землю валежнике, да у основания ствола сухой березы мостились большими семьями поздние опята
- Только где сейчас они, не знаю. Они в тот день в лес по грибы ушли,- не умолкала Феклушка.
Подруга хоть иногда и вставляла слово или спрашивала что, но поджатые губы и напряженно-блуждающий взгляд выдавали совсем иные заботы.

Разведчик вернулся напуганным, хоть и не смог ничего объяснить толком. С трудом Юлька поняла - на реке вражьи насады, и, судя по растопыренным пальцам обеих рук - много. Получалось, что беда повсюду, куда ни сунься. Но делать нечего – надо было хоть чуть-чуть отогреться и поесть.
На заимку пробирались крадучись. И только ввалившись в низенькую избенку, да затеплив костерок, вздохнули с облегчением. Холодная, пустующая в осень, полуземлянка прогревалась плохо. Спасала лишь горячая похлебка, сваренная на скорую руку из покрошенных мелко-мелко грибов. Феша еще только суетилась у очага, пытаясь справиться со своей долей, когда до них донесся печальный звон скорбящего колокола. Берущий за душу плач разом оборвал все разговоры - ребята притихли и вопросительно уставились на старшую. Та, сведя брови, молча теребила и без того растрепанную косу и вдруг огласила решение:
- Надо к Княжьему Погосту быстрее. Сотне о беде весть дать. Пойдем напрямую через лес до Бело-Игнатовки, там переночуем, а утром к дороге выйдем.
Залив очаг, снова спешно засобирались в путь.
В лесу, уяснив, куда нужно двигаться, Волчок вырвался вперед, и девчонкам пришлось поспешать. Очень помог Ворон. Пес сновал челноком, носился от переднего к задним, не позволяя отстать совсем, показывая, куда надо двигаться.
Уже смеркалось, когда вышли к Белой речке. Лес редел, скоро должна бы и деревня показаться, но никаких жилых запахов не было и в помине. Тревога сменилась смятением - вместо отстроенной нынешней весной Игнатовой деревни путникам открылось унылое пепелище. Смерть оставила на этом месте свой черный след – ни единой живой души, лишь обугленные бревна сгоревших изб. Каким-то чудом уцелела только отдельно стоящая банька из светлых свежеокоренных бревен.
Пошли было к ней, но наткнулись на чьи-то разрозненные кости, и Феша чуть не лишилась чувств. Ее долго рвало на задворках. А чуть придя в себя, девочка наотрез отказалась приближаться к гиблому месту - вместо остановки пришлось делать крюк, обходя пожарище.

Ночь поглотила лес. Ветер разогнал облака, резко похолодало, и изо рта от скорой ходьбы валил пар. С ясного звездного неба щурилась своими пестринами полная луна. Над верхушками деревьев мелькнула ширококрылая тень – большая сова отправилась на охоту. Феклуша, задрав голову, залюбовалась ночной птицей и …
- Господи, спаси и сохрани! - крестясь и одновременно шаря в темноте рукой, девочка, наконец, разобрала, что попала в завалившуюся землянку. Наверху послышались голоса, окликающие ее, а скоро подоспели и «спасатели». Первым оказался Ворон, смело нырнувший в проломленный девочкой проход. Юльке с Волчком пришлось повозиться, но вскоре все трое сидели на покосившейся лавке нежданного убежища. Очаг оказался почти целым и вскоре общими усилиями в нем был разожжен огонь. Юля отломила три небольших кусочка от ломтя хлеба и раздала попутчикам вместе с вялеными рыбешками. Кусок не лез в горло и дети, немного отогревшись, уснули, втроем укрывшись старой, проеденной мышами, рогожкой.
К утру землянка выстыла. Каждый во сне норовил перетянуть рогожку на себя, тщетно пытаясь сохранить уходящее тепло и согреть коченеющую спину. Неразберихи добавлял Ворон, норовивший улечься поверх всех.
Лишь ушастый Егорчик, привязанный за самодельный поводок, смирно сидел у подножья лавки, с хрустом обгрызая кору с юлькиного осинового посошка.
- Совсем замерзла. Все болит. - Феклуша села, попыталась растереть себе руки, но тут же, задев незажившие ссадины, скривилась от боли. Ворон, обрадовавшийся ее пробуждению, лизнул лицо шершавым языком.
- Отстань лучше. Иди Егорчика целуй.
Рассветная синь струилась в верхнюю, расширенную ночью дыру. Девочка немного огляделась – чуть дальше виднелся полузаваленый лаз, служивший в обычное время входом в землянку. «Наверное, вверху ход для дыма был» - мелькнула мысль и тут же сменилась другой: «Надо бы разведать, что снаружи!»
Феша на карачках протиснулась в узкое отверстие, да так и застыла, открыв рот - прямо на нее смотрел почерневший от времени лик. Деревянный идол, казалось, закрыл собой полнеба. Так и стояла бы она на коленках в оцепенении, если б в закрывающий проход девчоночий зад головой не уткнулась Юлька:
- Ты чего? Отползай!
Юная лекарка выползла наружу, подняла голову и тоже застыла, не в силах пошевелиться. Если бы кто со стороны увидел эту картину, то решил, что обе истово отбивают поклоны Скотьему Богу, поедая его выпученными глазами.
Пережив первые мгновения ужаса, Юля, наконец, осознала, что ночевали на капище. Она поднялась и, трижды обмахнув себя крестом, огляделась. В центре достаточно просторной поляны, окруженной старыми соснами, в жухлой траве возлежал плоский жертвенный камень, покрытый рыжим мхом. Над ним величественно возвышался Велес, а по кругу торчали окоренные столбы с навершиями из рогатых черепов. Феклуша, выпростав из-за пазухи крестик, беззвучно шептала молитву и беспрестанно крестилась.
Никого не пришлось торопить. Спешно собрав свои скудные пожитки, да прихватив ветхую рогожку, троица скоренько-скоренько распрощалась с гостеприимным хозяином и рванула со всех ног. Да так, что только к полудню, уже совсем изнемогая от усталости, решилась на привал. Место, правда, было не очень удачным – сырой болотистый берег речки, что преградила путь на полночь.
- Перейдем, там, вроде, посуше. А вон у того камня костер разожжем, согреемся и отдохнем - распорядилась Юля, указывая на небольшую полянку на противоположном берегу.
- Я плавать умею, - похвасталась Феша,- Ванька научил.
- Сначала я, - лекарка первая скинула одежу, скрутила ее тугим комом и, водрузив на голову, вошла в ледяную воду. В середине реки вода доходила до пояса. От холода свело живот. Заторопившись и уже не глядя под ноги, девочка наступила на склизкую, полузанесенную песком корягу. Ступня поехала на скользком дереве, и Юлька, как не старалась удержаться, с головой бултыхнулась в воду, растеряв всю ношу. В мгновение ока Волчок оказался рядом и вытащил ее на берег, а потом с помощью Феши выловил едва не уплывшие по течению вещи. Лишь котомки с остатками еды не было - похоже ушла на дно, но лишний раз лезть в ледяную воду никто не решился.
После переправы занялись костром. Пострадавшая, у которой зуб на зуб не попадал, споро двигаясь, чтоб хоть чуть-чуть согреться, собирала валежник. Благополучно избежавшая воды рогожка составляла все ее одеяние. Феша, едва огонь разгорелся, занялась отсыревшими вещами, городя для просушки треноги из веток, а Волчок при активной помощи пса разыскивал и выкапывал коренья репейника.
Пока сушилась одежа и запекалась добыча, усталость сделала свое дело - дети, отогревшись у костра, задремали. Опять разбудил Ворон - заливаясь лаем, он метался вдоль густых зарослей шиповника и ежевики, сплошной стеной закрывших устье небольшого овражка.
Причину огласила Феша, хлопая руками по своему кожушку:
- Егорчик! Егорчик убег!
Все усилия пробраться сквозь усеянные иглами плети кустарников и найти зайчонка успеха не принесли. Зареванная, она отказалась от печеных корешков и, поджав колени, грустно наблюдала за пляской язычков пламени.
Волчок подсел рядышком и, вынув из-за пазухи бережно завернутый в небольшую тряпицу кусочек хлеба, протянул его Феклуше:
- Не плачь. На.

Весь остаток дня шли почти не останавливаясь, походя подкрепляясь горсткой случайной брусники или парой тройкой орехов, что еще не успели растащить в свои гнезда заботливые хозяюшки-белки. Феша время от времени поскуливала, сожалея о сбежавшем Егорке. Держались направления дороги, но выйти на нее не решались, - постоянное ощущение чужого, недоброго взгляда не проходило.

Пасмурный осенний день закончился быстро и как-то сразу. По всему выходило, что опять придется ночевать в лесу, вот только никак не отыскивалось подходящее место. Уже вроде и присмотрели вывороченную сосну, в корнях которого можно было пристроиться на ночлег. Да, как только занялись обустройством, то крепкое на вид дерево рассыпалось в труху. Решив немного отойти от дороги в поисках разлапистой ели, забрели на странную поляну. Небо, только что прикрываемое вековыми исполинами, просветлело, и путникам открылась неожиданная картина - редкие юные деревца в окружении многочисленных кустов и вымахавших выше человечьего роста зарослей иван-чая. Сунувшись в гущу, они обнаружили почерневший от копоти разбитый очаг.
- Деревню спалили,- догадалась Юлька, глядя на видневшиеся то тут, то там странные холмики. -Что же такое творится? Беда за бедой...
- Не пойду! - запротестовала младшая, памятуя недавнее пожарище. И опять яростно закрестилась - Боюсь!
-Чего боишься? Пожар, видать, давно был, уже и лесом поросло.
Волчок отыскал большую печь с целым устьем, забрался вовнутрь и сразу вылез обратно весь перемазанный сажей, но довольный.
Место для ночлега было найдено.

Утром долго хохотали над чумазыми рожицами друг друга и отмывались в ледяной родниковой воде. Затем, сломали каждому по новому посошку и обобрав невесть как уцелевшую, забывшую полностью сбросить урожай, яблоньку, возобновили путь.
Стоило чуть приблизиться к дороге, как странно повел себя пес, сопровождающий идущего впереди хозяина. Сначала остановился, потом вдруг завилял хвостом и молчком припустил к березовой рощице, что желтела за неширокой луговиной. Удивленный Волчок шмыгнул за куст, сделав девчонкам знак притаиться. Те незамедлительно бухнулись наземь, тихонько начав отползать под прикрытие елок. Но как раз спереди из-за березок показался сопровождаемый Вороном, дядька Стерв. А сзади, почти оттуда, откуда они пришли, уже поспешал Петька Складень из десятка Луки.
Феша, увидев незнакомых людей, застыла не в силах сдвинуться с места. Волчок припустил к Стерву и кинулся к нему в объятья, как родному. А старшая, присев на колени, первый раз с момента захвата находниками Михайлова городка, заплакала:
- Дошли!
- Юля!? Как здесь? - Петр, вставши перед ней на одно колено и взяв за опущенные плечи, с тревогой заглянул в лицо девочки. И отшатнулся, - на него смотрели печальные глаза убитой горем взрослой женщины, пересилившей смерть.

убрать повтор этого фрагмента!

Вот это прода!!! Невозможно оторваться. И Волчок... такой... молодчиночка! И Юлька и Ворон, и все их приключения описаны очень печально, я даже не поверила в конце, что они все таки дошли, обалдела... Ух - мурашки от последних слов...
Спасибо, Паша за такую проду!!!

Оль, я столько раз правил, что уже запутался в отличиях. Вот и выложил последний вариант. Здесь же тема черновиков - так что даже если дублирует - не страшно.

Глава 3(3).
Михайлов городок – Ратное – Княжий Погост. Начало октября 1125 года.

Боярин Александр вышел на крыльцо захваченной хоромины внешне спокойным. Но все, кто хоть сколько-нибудь знал его, едва взглянув на играющие желваки да на руку судорожно сжимающую плетеную рукоять, спешили убраться с глаз долой. Немудрено: в глазах Журавля застыла едва-едва сдерживаемая ярость. И никто из ближников не хотел попадать под горячую руку.
Впрочем, Сан Саныч быстро подавил свой первый порыв. И дело не только в уважении к чужому мужеству. Было и еще одна очень заманчивая возможность – вот ее-то и старался обмозговать со всех сторон боярин, не обращая внимания на суету вокруг. Благо, все командиры его рати дело свое знали и не нуждались в понуканиях.
Ближе к полудню два обоза из дотла разоренной Академии было отправлено. Один – со связанными пленниками, сопровождало три десятка стражников, другой - с добром да скотиной, что досталась в добычу нападавшим, вели освобожденные холопы, в основном с Отишия да Куньего городища. Натерпевшиеся в неволе, потерявшие родных и близких, они готовы были голыми руками рвать своих обидчиков. И несдобровать захваченным полонянникам, кабы не могучий рык боярина:
- Назад! Еще мы не всех своих освободили! – Он повернулся в седле и взмахом плети указал в сторону Ратного.- Может, придется по головам меняться!
- Батюшко! – Обняла сапог Журавля какая-то древняя старуха,- Ты уж постарайся, ослобони их! Сынок мой там где-то с невесткой, да детишков двое. Уж третий месяц ничего не слыхала о них.
- Надейся на нас, мать! – боярин осторожно высвободился из старческих рук.- Разобьем ворога и вернем тебе сына и внучат. А сейчас путь-дорога до дому вас ждет!

В захваченном селении был оставлен десяток рысей – переять, если удастся ускользнувших из ловушки и вернувшихся к разоренным домам жителей. А под вечер, запалив все строения, идти на соединение с основными силами.
Прозвучали отрывистые команды и спустя короткое время конные сотни двинулись, все убыстряя ход, по наезженной дороге.

План нападения на Ратное увенчался полным успехом. Напрасно большинство шедших в поход думали, что главным был захват села изгоном. Вовсе нет. Именно эту свою задумку и объяснял сейчас боярин всем ближникам, собравшимся на военный совет в просторном шатре:
- По моему приказу Ратобор и Неклюд именно так деяли! Понял, Хорь? По моему! И нечего на них волком зыркать. В том и задумка была, чтобы не сломя голову внутрь лезть, а крепко взять за горло,- тут пальцы его правой руки словно ухватили невидимого врага,- но погодить сжимать до конца.
- Не горячись, боярин,- Каар’н, единственный из всего собрания, осмелился прервать Журавля.- Ты прав, что о своем замысле рассказал только тем, кто все вершить был должен. Но теперь дело сделано, поведай, коль тайность миновала, что задумывалось, и почему не велишь к ночному приступу готовиться. Ведь согласен же, что не отбиться им от приступа с трех сторон.
С десяток собравшихся выразили негромкое одобрение словам пришлого воина – почти все думали также, но предпочитали выждать, что скажет Хозяин.
- Что ж, искренний вопрос, на него столь же честный ответ дать должно,- союзников обижать не стоило, да и за время недолгого совместного похода сотник успел завоевать немалое уважение Александра.- Так вот, главная наша цель не эту развалюху, которая с первого удара рассыплется, взять на щит, а силу ратную у врага повыбить! Вот скажи, Хорь, что бы ты стал делать на их месте, узнав про осаду?
- Как что?- пожал плечами тот.- Всеми силами на выручку бы устремился!
- Правильно!- кивнул головой боярин.- А дорога для конницы сюда с полуночи – одна! И вот на ней-то мы ворога и встретим. Там, где будет удобно нам! А не пойти Корзень не сможет – его свои же на копья вздынут, потому как все семьи их здесь. Вот почему нам Ратное нужно невзятым. Оно как лисий выводок в норе. Пока щенки скулят Лис их ни за что не бросит, будет стремиться вызволить. Ну, тут уж и охотнику наготове надо быть.
- Выходит,- нахмурился Станята, полусотник стражи, под началом которого в походе было две сотни ополчения,- мы полон свой не отобьем? А что людишки подумают? Многие только этой мыслью и бредят – своих вызволить!
- Скажи, Неклюд!- Журавель обратился к другому ближнику.- Как там дела с полоном?
- Что ж! Посчитали мы, что холопам днем в селе делать нечего,- обстоятельно начал тот,– работы у них полно. Так и вышло - кто в поле был, кто в лесу, кто в огороде. Потому и постарались «рыси» первым делом ворота перенять – и полевые, и речные. Заодно два стада захватили – скотинное да коневое. Полонянники, что в поле оратали – из тех, что здесь в холопах были, сначала не признали нас, пополошились, да разбегаться в лес начали. Ну, потом, мальчонка один, покойного Ловиты родич, он взглядом поострее, углядел знакомых воев. Тут-то и стали выходить. Да и не только наши. Мы с Ратобором, как ты и велел, прочим холопам объявили – кто роту на верность боярину Журавлю принесет – тот от холопства освободится, да место для поселения получит. Ни один не отказался. Мы уж и первый обоз в свою землю отправили, баб и детишек, в первую голову. А некоторые мужики оружие просят, чтобы с обидчиками здесь, в Ратном, посчитаться!
- А я б не давал! – Хорь хмуро покачал головой.- Как бы не сблодили чего! Знать-то мы их не знаем!
- Ну, а ты, что скажешь, сотник?- все глаза устремились на Каар’на.
- Что ж, лишние вои не помешают,- пожал плечом тот.- Только брать надо с разбором – у кого семьи есть. Они залогом верности станут. Да по разным десяткам новиков раздать. Вот и будет как надо!
- Согласен! Хорошо придумал!- внимательно слушавший Журавель довольно улыбнулся.- Станята! Бери их к себе, порасспроси, да по десяткам разведи. Неклюд, завтра с утра скотинное стадо отправишь! Ратобор!
- Здесь! – начальник «рысей» выступил вперед. У него, единственного из всех собравшихся, кольчуга была скрыта под желто-бурой накидкой.
- Для тебя дело важнейшее. Как мыслишь, отправили уже гонца за помощью?
- Никак не могли. Мы свое дело знаем! А попробуют выбраться как стемнеет. Ночью оно легче.
- И я о том же. Возьмешь полтора десятка своих. Но вот хватать посыльного не надо. Пусть едет – пошумите вслед, погоню изобразите и чуток приотстаньте. А как он до Корзня доберется, вот тогда настанет ваш черед – разузнать, куда и в каком числе ворог пойдет. А уж мы его встретим…

"лис" можно и с маленькой, наверное

Журавель вышел из шатра. Темное, затянутое облаками небо, низко нависало над землей, скрадывая очертания стен Ратного, что высились в двух перестрелах от их ночлега. Далеко на полдне гуляли сполохи – его рыси добросовестно выполнили приказ, предав огню все постройки нового городка Лисовинов. Сколько таких взятых на щит было за те три десятка лет, что он прожил в новом теле! Но самый первый останется в памяти навсегда!

«Мерцал закат, как сталь клинка. Свою добычу смерть считала.»
В багровых отблесках пламени, среди рушащихся от огня стен Митрофанова городка шла резня. Глухой лязг железа по железу, стоны раненых и хрип умирающих, остервенелый, надсадный мат еще живых – все смешалось в жуткую какофонию смерти, услышать которую здесь, на левом берегу Горыни, еще утром никто не ожидал.
С самого начала перевес был на стороне нападавших, пришедших сюда исполненными решимости убивать и не останавливавшихся ни перед чем. Оборонявшихся было меньше, да и явная растерянность сквозила в их действиях – они никак не могли понять чем же вызвано это жестокое нападение. Уже не раз и не два в разных концах городка звучали мольбы о пощаде, но свирепые пришельцы совершенно игнорировали их.
Последним оплотом обороны был высокий терем почти в центре поселения, куда пробились полтора десятка защитников, все перемазанные в крови своей и чужой да в копоти разгорающегося пожара. Толстые бревна надежно хранили находящихся внутри и нападавшие приостановились.
- Что будем делать, Давид Игоревич?- высокий воин обратился к подъехавшему всаднику в богатом княжеском корзне, накинутом поверх кольчуги. Детские, сопровождавшие князя, выдвинулись вперед, прикрывая его от возможного выстрела из маленьких волоковых окошек. – Если двери вышибать, то много наших поляжет. Может, крикнем этим, чтоб сдавались?
- Не передавивши пчел меду не есть. Выкурим их оттуда, как из борти. Вели, Туряк, зажигать! А луки,- князь повернулся к своим дружинникам,- держите наизготовку и бейте любого, кто покажется!
Факелы, скрученные на скорую руку , полетели на кровлю. Уже почти стемнело, когда бревна терема поддались, наконец, огню. Попытка осажденных вырваться через задний ход была встречена ливнем стрел и захлебнулась в крови – шестеро трупов остались лежать у входа. Пламя постепенно разгоралось и вскоре стало ясно, что никакого выхода у обороняющихся нет. Передняя дверь терема распахнулась и на крыльце показалась коренастая фигура.
- Княже! Не вели стрелять! Мы все сдаемся! – Митрофан швырнул меч на землю и держа пустые руки над головой пошел к стоявшим в отдалении комонным. За ним потянулись остальные – мужики, бабы и детишки подальше от смертоносного пламени. Их всех немедля окружили дружинники, заставив встать на колени в ожидании княжеского слова.
- За что, княже? – пленник недоумевающее глянул на Давида, соскочившего с коня.- Послужить тебе хотел, а ты…
- Узнаешь, переветник? – Тот ткнул в лицо отшатнувшемуся Митрофану грамоту, писанную на дорогом пергамене.- Послужить хотел… только не мне, а Васильку Теребовльскому.
- Это какая-то ош… ,- полусотник узнал свое послание волынскому князю, которое поручил доставить племяннику с двумя ратными.
- Ошибка, что я получил грамоту сию, а не Василько. С ним еще разговор будет!- взбешенный Давид вырвал из ножен короткий меч и с силой ударил стоявшего в живот. Отпихнул сползшее на землю тело и махнул окровавленным мечом своим ратникам.- Всех. Бейте всех, кто выше тележной чеки.
Затем повернулся, отыскал глазами совсем молодого парня в порванной кольчуге и одобрительно кивнул, заметив обагренную вражеской кровью одежу:
- Молодец! И путь нам показал, да и в бою не сробел! За преданность беру тебя в свою младшую дружину!
- Благодарствую, княже!

Александр был единственным, кто знал почему и как письмо, адресованное самому Давиду Игоревичу, стало иметь адресатом совсем другого князя. Единственное, что вызывало тогда досаду - он не мог открыто в глаза объявить тем, кого резали в отблесках пожара, что их смерть – это возмездие за разоренное селище за Кипенью.
Но ничего, он еще сможет высказать в лицо врагу все!

Эх, волшебный терем жалко! )))))


можно тире или запятую после "знал".

-----
Да, жестокое время...
Но персонажи - реальные, со своими стремлениями, и живые! А не мальчики для битья, действующие словно марионетки.

Я ЗАКОНЧИЛ!!!

Буду ли дальше продолжать не знаю, но все, что хотел - написано!

Для замечаний запощу две последние главы и в этой теме.

Несколько дней ранее. Княжий погост.

Загаженное, обесчещенное селение с трудом приходило в себя. Вернувшиеся в свои дома ратники боярина Федора только зубами скрипели, глядя на картины всеобщего разора – почти все годами нажитое добро, что было схоронено в скрынях и погребах, было расхищено. А в двух отбитых лодьях не было и четверти недостающего.
- Хорошо хоть пожечь не успели,- сумрачно заметил десятник Кондратий,- да скотинное стадо пастухи сумели подалее в лес угнать. Федор Лексеич вернется скажу ему обязательно : «Вот что бывает, коль писца вместо воя главным ставить!»
Короткое «совещание» было собрано воеводой Погорынским в боярской усадьбе почти сразу же после взятия Погоста. И тотчас разгорелся спор, что делать дальше.
- Давай-ка лучше, смекнем, как нам разбежавшихся по лесам ворогов поймать,- Корней не дал увести разговор от главного, хотя и видел, что ущерб хозяйству друга весьма велик.- Евстратий, где ты там? Михайла, а ты иди гонца в Ратное отправь, что отбили мы Княжий. Пусть семьи ихние сюда скорее едут – холопов, вишь, нету никого, да и людей всего треть осталась. А хозяйство да скотина – не ждет. У нас же совсем других дел по горло.
Боярич кивнул и пошел прочь из горницы, а за его спиной уже разворачивалось обсуждение охоты, что предстояло устроить на двуногую дичь.
Еще на подходе к усадьбе, которая была определена дедом как место постоя Младшей Стражи, Мишка услышал, как Глеб громко втолковывает кому-то из погостных:
- Стрела какая в ране? Ты морду не вороти! Али буквиц не видишь? «Мыслете» и «Слово», что означает Младшая Стража. Такая помета на каждой стреле у наших отроков. Вот любого сейчас останови и узришь! А потому все, что на мертвом теле – наша добыча!
- Так ведь находники-то половину добра здесь на Погосте расхитили, что ж это получается,- обиженно возражал наставнику незнакомый баритон,- тати пришли грабят, ратники – опять же грабят, ну, куды бедному хрестьянину податься?
- Вот что,- боярич решительно толкнул калитку и вошел во двор,- не знаю, как зовут тебя почтенный. Мы сюда не грабить пришли, а, наоборот, защитить от ворога. И воевода Погорынский строго-настрого указал, добро, что у здешних отняли, вернуть. Но чтоб лишнего соблазна не было – отдавать только тогда, когда хозяин трех видоков выставит, а те поклянутся Христом-Богом, что его эта вещь. Понял ли?
- Как не понять! – обиженно протянул неказистый пегий мужичонка.- На свое же добро еще и послухов ищи!
- Иди, делай, что тебе бояричем сказано,- отмахнулся Глеб и, дождавшись, пока за жалобщиком закроется калитка, повернулся к Мишке.- Так и лезут урвать лишку себе. Бронь, вишь ли, не наша добыча. Дескать, убитый кольчугу ту в еговом дому, прям перед сегодняшним нападением стащил, на себя одел, да отроки его и подстрелили…
- Ох, врать горазд мужик! Но я по другому делу – надо весточку в Ратное свезти. Где там Сенька? Это для его ребятишек дело. Пошлем двоих, так вернее будет.
- Семен где-то на другом конце Погоста, с Алексеем ходит. Да я сам сейчас гонцов снаряжу,- наставник устремился вглубь двора,- а ты пока придумай, кому и что они сказать должны.

Спустя короткое время перед Михайлой стояли двое мальчишек, внимательно слушающих распоряжения:
- Сначала старосте Аристарху все подробно расскажите, пусть он погостных сюда быстрей отправляет. А потом пусть один скачет в Академию, там тоже от неизвестности все измаялись поди! Поняли?
- Так точно!- два мальчишеских голоса слились в один.
- Молодцы,- не удержался от похвалы подошедший Глеб, глядя, как лихо оба взмывают в седла,- хорошо вас наставник Тит учит.
- Он говорит, умри, а весточку доставь!- откликнулся старший.
- Вы уж, ребятки, сделайте, а умирать погодите, ладно?- улыбнулся Мишка.- С Богом!

Отправив гонцов, боярич вернулся к усадьбе Федора, где его перехватил старший наставник:
- Поди и не ел сегодня? Пошли-ка со мной, заодно и услышишь кое-что интересное.
Стоило устроиться в укромной клети за сенями гридни, перед ними сразу выросло на столе по большой миске, с верхом наполненной кашей, заправленной кусками мяса. Стряпуха - рябая девка, долговязая и неимоверно тощая для такого сытного места, как поварня, - выставила на стол кувшин с квасом и вопросительно уставилась на Алексея. Тот достал ложку из-за голенища и кивнул:
- Ты что ли Сухиной будешь? Давай, рассказывай все по порядку. С самого первого дня, как здесь находники объявились.
Девка, сложив на груди руки, отрицательно замотала головой. – Не видела ничего, все у печи, да у печи.
- А не твоя ли понева на колу вздернута?
Слезы хлынули ручьем, сопровождаемые всхлипываниями и причитаниями. Среди них Михайла с трудом различил:
– Не виноватая я. Он сам пришел.
Стряпухе явно не хотелось делиться пережитым, но Рудный Воевода был не из тех людей, с кем удается отмолчаться. Оставалось только внимательно слушать и наводящими вопросами подталкивать рассказ в нужную сторону

Надо же было так случиться, что старшую повариху боярского подворья, сразу увезли захватившие Погост вои. А вот ей и Чаре поручили стряпать на всех, пока оставшиеся победители грузят на лодьи добро из захваченных изб. Мужи, что кормились на боярском подворье, сказывали, мол старший ихний указ дал, чтобы девок не трогали, а велели им печь хлеба да каши варить. Вот они и расстарались. Сами! И получилось вкуснее, чем у Станы. Чара травки добавила, не те, что повариха пользовала, а свои, особенные. Вот и тогда от варева шел одурманивающий аромат, что у самой слюньки текли.
На второй день довелось Сухине нести горячий горшок к старому домишку, в котором отдельно от воев разместились писарь Буська-Грызло и молодой приказчик, что, со слов Чары, не раз приезжал на Погост с товаром. Оба крепко сдружились и теперь, когда дом писаря занял десяток ратных, приятели поселились в жилье обозника Ермолы, что полез с топором на находников, за что был забит насмерть.
Непонятное что-то было с этими двумя. Вроде пленники, но не сидели связанные в амбаре, как прочие, даже ходить по усадьбе не воспрещал им никто. Однако, за тын не пускали и столоваться со всеми мужами, среди которых и освобожденные из полона холопы были, в повалушу боярскую не пускали, да частенько к начальному человеку кликали. О чем уж там разговоры велись, стряпуха не слышала, но, видать, полезными оказались писарь с приказчиком, что их так жаловали.
Чара расхваливала этого молодца – Спиридона именем - какой пригожий и обходительный, да почему его держат не как узника, а как гостя. Мол, сам намедни поведал, что не было ни в чем его вины. И помог пришлым, и удачу принес. Да видать зависть людская в оговорах не скудеет, что многие бабы и мужики, кои из холопства освободились, на него косятся.
Напарница вновь хотела горшок отнести, но все же уступила ей, как старшей. А не надо было рассказывать про то, какой он молодец справный, да учтивый. По всему выходило, что Спиридон был противоположностью Грызлу, что при любой возможности норовил свою власть показать, когда словами, а зачастую и плетью, начиная с первого дня, когда тетка отдала ее боярину Федору в услужение. Батина сестра была ненамного и старше, но после смерти родителей и трех братишек, сгинувших разом в моровое поветрие, осталась большухой и крутила бабами в оскудевшем роду по одной ей понятному умыслу.
Внутри избенки со света показалось темно. Волоковое оконце было ровно напротив низенькой двери, оттого по бокам ни зги не видать было. Растерялась, покрутилась у входа, и, бухнув горшок на земляной пол перед окном, поклонилась вправо, где очаг во всех жилищах бывает.
- Что за красна девица к нам пришла, яства дивные принесла? – тихие ласковые слова раздавались откуда-то сбоку. Присмотревшись, различила фигуры двух человек на лавках у боковой стены, один из которых приподнялся на локте и поманил Сухину к себе. Именно ему принадлежал вкрадчивый голос.
- Плыви сюда, лебедь белая. Давно я не видал такой красы. Словно солнышко в нашу нору заглянуло.
- Я поесть принесла. Кушайте побыстрее, да горшок заберу.
Буська поднялся первым, сгреб с массивного стола берестяные свитки на освободившуюся лавку, достал из-за пояса ложку и уставился на Сухину:
– Ну? Что принесла?
- Так вот же, ушица! – вновь подцепила горшок ухватом и водрузила по центру стола.
- Эй, Грызло! Старшой кличет! – в дверном проеме возник коренастый стражник.- После пожрешь!
Писарь раздраженно рубанул ложкой по столешне:
– Не дадут похлебать спокойно. Что опять?
- Давай пошевеливайся, а то так березовой кашей накормим, что с лавки не встанешь.
Пока Буська, ворча под нос, натягивал вотол, Спиридон продолжал тихонько лежать на своем месте. Но стоило только ему остаться наедине со стряпухой, как приказчик поднялся и вальяжно присел за стол:
- Не люблю горячее, пусть чуть остынет. Посиди со мной, посудачим, да вместе и отобедаем. Как зовут, красна девица?
Смутилась, но, прислонив ухват к стене, все же присела к столу.
- Сухиной кличут. А ты тот самый Спиридон, что все заморское вежевство превзошел? А еще, говорят, будто удачу приманивать умеешь?
- Это Чара-чаровница наболтала? А что ж она сама не пришла?
- Так я заместо нее! – девка поправила плат и стеснительно припрятала замаранную сажей руку в прорезь поневы. - Али по душе пришлась?
- С тобою ли эту толстуху сравнивать? Как же мила ты, Сухинушка!
Только сейчас смогла рассмотреть собеседника. Он и вправду был хорош. Глаза, глядевшие почти в упор, так и горели желанием, аж сердце захолонуло – ни один из парней до сих пор не смотрел на нее ТАК. Коротко стриженая бородка почти не прикрывала горловины рубахи, и видно было, как пульсирует синеватая жилка. В смущении отвела взгляд и, слушая ласковые речи, что текли из уст молодца волнующим напевом, затеребила косу. Потом, пока Спиридон трапезничал, не зная как, рассказала о своей сиротской судьбе. Всплакнула, перебирая воспоминания. А парень, обойдя стол, приобнял за плечо и в самое ухо, щекоча бородой щеку, зашептал:
– Не кручинься, зеленоглазая. Есть у меня для нежной шейки бусы чудные, жемчуговые. Только сама понимаешь, ноне их открыто держать боязно, вот и припрятал в схороне, на задах. Нет другой шейки, чтобы такие бусы носить, окромя твоей. После вечерней зорьки, приходи, душенька моя, к сеновалу, будет тебе подарок.
- Ой ли!? Не смеешься ли надо мной, Спиридон Батькович, проведал небось уже, что некому меня защитить!? – а у самой сердечко так и заколотило, да костяшки на пальцах хрустнули, когда в кулачок ладони сцепила, прижимая к груди. Впилась взглядом в жилку на его шее, не оторвать.
- Что ты, лебедушка белокрылая! Не было за мной такого, чтобы обманул кого. По нраву ты мне пришлась, прикипел душой. Приходи, ждать буду.
- Приду, коли не шутишь.
Весь остаток дня металась, не находя места, гляделась в ушат с водой, подбирая налобный венец и ленту к косе, и, еле дождавшись сумерек, кинулась к сеновалу за конюшней. Вот оно, счастье! …

- Эй, Сухина! Ты не уснула часом? – Алексей вернул стряпуху от волнующих воспоминаний к жестокой реальности. – Что молчишь, голову повесив, рассказывай, коли вспомнила.

- Жарко весь день у печи, да у печи, вот и пошла на сеновал остыть, оттого и одежу сняла, да рядом разложила. Попрохладнее, да дух повольготнее там. Задремала, не приметила, как этот молодец все забрал,- девка отвечала все вроде складно, а у самой лицо, уши и даже шея налились густым багрянцем.
- А дальше как дело было? – Михайла отметил краем глаза, как охально прищурились глаза Алексея. – До утра остывала, или как?
-А-а-а…. – похоже, у Сухины кончилась фантазия и, не зная, что сказать, она лихорадочно придумывала отговорку, от усердия прикусив губу и вытаращив на боярича подведенные угольком глаза. - Дак, уснула же я. Только перед утренней зоренькой и кинулась, что одежи нету. Потом, когда мужей завтраком кормили, узнала, как дальше-то случилось.
Спиридону, вроде как, за тын хода не было. Он одежу мою надел, да, видать, хотел задами с боярского подворья уйти. А тут под утро Терентию невмоготу стало после пива, так он туда же на задворки решил сбегать облегчиться. Видит баба молодая, в сумерках спьяну не разобрался и похоть-то свою не удержал. Со спины зашел, да приголубил по-свойски, грешно говорить, но вся понева на заду в клочья изодрана. После развернул к себе ликом, да бороду нащупал – тут с Терентия весь хмель-то и соскочил вмиг. Отметелил сгоряча так, что на свету и не признать было. А поутру беглого на кол и посадили в бабьей одеже.
А на что мне теперь рванье-то. Не надобно совсем. Вчерась, вона, какой обновкой мужи одарили, за то, что бочку с пивом указала в подклети. – Сухина погладила рубаху на плоской груди и, засмущавшись, умолкла, глядя как двух мужиков разбирает неудержимый ржач.
- Ох, уморила, девка,- Алексей, вытирая проступившие слезы, махнул рукой.- Ступай к себе! Ну, Михайла, чего скажешь?
- Осьма с ребятами в какой-то дурной переплет попал,- дождавшись пока закроется дверь, начал Мишка.- Но это и так ясно было, ведь их лодью, хоть и без товара мы сегодня отбили. А вот что с ними самими приключилось – вот вопрос! Жаль, конечно, что Спирьку уже послушать нельзя. Но, кажется, девка что-то не договаривает?
- Ну, тут все ясно – с ним она на сене прохлаждалась! Хватит о паскуде, подох – и ладно. Пойдем лучше у погостных поспрашиваем, может, кто-нибудь о других пленниках что расскажет?

К сожалению, все их настойчивые расспросы не дали никаких новых сведений о судьбе экипажа лодьи. В череде неизбежных хлопот пролетел один день и другой. Тем временем подтягивались под руку воеводы Корнея новые силы: прибыл Рябой с огневцами, коих вел веселый и шебутной Семен Дырка, получивший свое прозвище за привычку вставлять где надо и не надо слова «дырка сзаду». Перевыполнил свое обещание и Треска, приведший почти шесть десятков лесовиков из трех отдаленных вервей. Да и ближние селища, пострадавшие от грабежей и насилия дали два с половиной десятка воев. Правда, их воинская справа оставляла желать лучшего, да и обучены они были совсем не так, как ратники Сотни, но все же это была ощутимая подмога – шутка ли, почти две сотни пешцев, почти половина из которых – неплохие лучники.
И особенно порадовал воеводу Корнея Стерв, к вечеру пятого дня вернувшийся с «охоты» с парой пленников. На допрос собрались почти все десятники – каждому хотелось знать, с кем придется иметь дело. Не мог остаться в стороне и Мишка. Когда все расселись по лавкам в гриднице, четверо ратных втащили и поставили перед воеводой двоих. Первый, жилистый коренастый бородач, с небрежно перетянутым окровавленными тряпками правым плечом, угрюмо молчал в ответ на все вопросы. А вот другой, мелкий плюгавый
мужичонка, чем-то неуловимо смахивавший на Пентюха, сразу же бухнулся на заплеванный пол перед сидящим в кресле дедом:
- Батюшка воевода, не вели казнить! Все, все что знаю расскажу! Не виноватый я, силой они меня заставляли.
- Ох, и гнида ж ты, Шевляга. Правду тогда Смык старшому говорил – самое место твое на дне Припяти! Пожалел тебя Чупра, да зря!
- Цыц! Раскудахтался, молчун! Ну-ка, ребятки,- обратился Корней к ратным,- сведите его во двор, да пусть Бурей ему десятка три батогов отвесит. Небось, язык поразвяжется.
- Иди,- от грубого тычка в раненое плечо лицо пленника перекосила гримаса боли. Но он только дернул связанными за спиной руками, презрительно сплюнул сгусток крови в сторону Шевляги и вышел в дверь.
- Ну, говори,- все взоры обратились на оставшегося,- но гляди, коли соврешь – небо с овчинку покажется! Сначала все, что знаешь о тех, кто нападал!
- Все, все скажу, как есть, только не погуби! – мужичонка несколько раз стукнулся лбом в пол.- Нашу ватагу, когда мы невдалеке от Давид-городка были, ближник князя какого-то нанял. Лодьи на реке разбивать, да селища прибрежные…
- Как звать того князя? И не ври, что не слышал,- перебил пленника Кондратий.
- Не ведаю, кормилец, чем хочешь побожусь. Ратные ихние – нурманны да ятвяги, наособицу все время, их и не поймешь толком. А с ними все больше Чупра дело имел, да Смык еще.
- Брешешь, пес! Среди убитых ни одного чужеземца не было!
- Так ведь они ж на следующий день уплыли! Как село вот это самое взяли на щит – сразу его поделили – кому что. Себе-то они долю получше взяли, справу воинскую, серебро, меха, да и холопов большую часть. Потому наш старшой и решил задержаться на седьмицу, али больше. Местные уже дани княжеские начали свозить на Погост, вот тут знатно можно было рухлядишкой разжиться.
- И не боялись совсем, что придут по вас? – Рудный воевода даже не подумал скрыть своего презрения к незадачливым находникам. – Али от жадности последний умишко потеряли?
- Князя-то Туровского с дружиной нету в городе! А по Припяти ляхи, как дома шастают – вот и понадеялись, что успеем свой кус отхватить! От простого боярина отбились бы, к тому мы уже привычные. Но кто ж знал, что вас тут две сотни кованой рати?
- А бежали куда? – Мишка воспользовался небольшой паузой в допросе и решил перевести разговор на более актуальную тему. – Может, место встречи, какое есть?
- Бежали-то? Да куда глаза глядят! Помирать, стало быть, никому неохота! Вот и порскнули все, как зайцы.
- Врешь! – шрам на щеке Корнея побурел от гнева.- А кто тогда у речных ворот с нами насмерть резался?
- Не видел того,- глазки Шевляги испуганно забегали,- небось, там Хлуд с Вогачем были, холопишки боярские. Так им все равно терять нечего – раба, оружие взявшего, кол ждет все одно.
- Не сходится! Там лес рядом был – могли уйти. Но все ж бой приняли!
- Я ж говорил еще тогда говорил,- вмешался в разговор Стерв,- прикрывали они кого-то. Еще одна лодья ушла ведь.
- Так вы у ихних баб порасспросите, у каждого из здешних холопов, а к нам больше десятка пристали, и жены и детишки. Они-то уж точно знать должны!
- Семьи холопские? – воевода обвел взглядом соратников.- Теперь понятно почему те не ушли. Они за чад своих да женок смерть приняли. Достойную…
Все помолчали, затем Рудный воевода кивнул на стоявшего на коленях:
- С этим слизняком, что делать будем?
- Вздернуть татя,- прогудел десятник Кондратий, не скрывая гадливого выражения,- все, что можно, от него узнали. А оставлять эту тварь в живых – не по-божески и не по-людски! На осине ему самое место!
- Не надо! – мужичонка с плачем обнял воеводский сапог.- Я отслужу, чего хошь сделаю, только не казните! И бывший стан наш на Коробьевом острове укажу, там встречаться договорились, если что! Только пощадите!
- Берите его,- Корней брезгливо отдернул ногу. – Кондраша, собирай народ…

Вечерело. Лучи низкого солнца, пробиваясь из-за облаков, освещали негустую толпу погостных жителей, собравшихся за тыном. Поодаль, в строгом порядке выстроились десятки ратников, среди которых выделялись юными лицами отроки Младшей Стражи.
Под огромным дубом была поставлена телега, запряженная двумя рослыми жеребцами.
- По заповеданию Князя Великого Ярослава Владимировича и сыновей его,- голос Корнея был сух и ровен,- за татьбу здесь, на Княжем Погосте, эти двое повинны смерти.
Ведите.
Бьющегося и умоляющего о пощаде Шевлягу трое ратных втащили на телегу. Его напарник, весь в синяках и кровоподтеках, криво ухмыльнулся серыми губами : «Эх, не довелось погулять досыти!» и, оттолкнув чужие руки, сам взобрался на хлипкий помост. Постоял, обводя, взглядом, вечернее небо, вздохнул и сунул голову в петлю.
- Давай, Серафим!
Повинуясь взмаху воеводы, Бурей сильно хлестнул коней. Толпа ахнула и подалась назад – на толстой ветви повисли два чудовищных желудя. Недолгое трепыхание тел скоро закончилось и воцарилось мертвое молчание, прерываемое только редкими всхлипами.
И вдруг в эту зловещую тишину ворвался бешеный конский топот. Во всаднике, что осадил запаленного коня прямо перед Корнеем, многие с недоумением узнали Ингварку Котеня. Парнишка с трудом сполз наземь и прошептал еле слышно:
- С Ратным беда…

Глава 4(3).
Княжий Погост. Журавий Камень. Начало октября 1125 года.

Соединенное войско быстрым маршем двигалось на полдень.
Известия об осаде Ратного повергли Михайлу, воеводу Корнея и всю верхушку Погорынья в самый настоящий шок. Первой общей мыслью было лететь, загоняя лошадей, на подмогу и Алексею лишь с большим трудом удалось остудить горячие головы:
- Пару дней Аристарх врага удержит, хоть и с малыми совсем силами. А нас, если лошадей лишимся, возьмут голыми руками. Потому как Младшая Стража в прямом бою с кованой ратью не выстоит, а рассчитывать все время на самострелы, да на удачу – значит, круглым дураком быть! Да и пешцев у нас сейчас поболе двух сотен будет. Глупо себя такой силы лишать.
- Вот только пешим ходом до Ратного больше трех дней пути, не дай Бог прийти к шапочному разбору, да и из лесовиков невесть какие воины,- усомнился Лука Говорун, задумчиво оглаживая рыжую бороду.
- Дойдем и за полтора дня, коли пешцы налегке пойдут. Ежели мы почти всю их воинскую справу на телеги сложим, да навьючим на заводных коней, то уже завтра, после полудня сможем к Ратному выйти. Враг наш, кто бы он ни был, будет только шестнадцать десятков конных – Сотню да Младшую Стражу – ожидать. А вот ни про огневцев, ни про лесовиков Трески, ни про других, что к нам прибились, он знать не знает. Тут-то и следует нам свою удачу ловить…

«Да, это, пожалуй, единственный шанс в этой поганой ситуации , мистер Фокс!

Шанс!
Он не получка не аванс,
Он выпадает только раз,
Фортуна в дверь стучит, а Вас
Дома нет!
Шанс!
Его так просто упустить,
Но легче локоть укусить,
Чем новый шанс заполучить,
Шанс!
Он собирал вам экипаж,
Он с Вами шел на абордаж,
И от осечки он берег
Арбалет.
Шанс!
Один лишь раз осечку дав,
Теперь Вы кролик, он - Удав,
А у Удава скверный нрав,
Шанс!
И вот, когда вы в двух шагах,
От груды сказочных богатств,
Он говорит вам: "Хе-хе-хе, Бог подаст",-
Хитрый шанс.

Блин, вот же привязалась песенка…

Но кто же мог столь дерзко и уверенно нанести такой удар? Неужто Журавель? Откуда он взял такие силы? Ведь оставалось у него сотня дружины, не больше. Да и Нинея уверяла, что он, наоборот, отправляет самое ценное на юг. Ей соглядатаи о двух ушедших вверх по Горыни обозах рассказали.
Или это не он? Но кто тогда?»

- Значит, сделаем так, как сейчас Алексей говорил,- прерывая мишкины размышления, отрезал дед.- Воинскую справу грузим на телеги, да на лошадей. Лука, бери три десятка из Сотни, да еще три из Младшей Стражи и ступай передовым дозором, чтобы в случае чего дать нам время пешцам оружие раздать. Данила, бери Андрюху Немого в помощники, да принимай под свое начало всех пешцев, чтобы ни один от конной рати не отстал!
На ночевку сегодня стать в Мертвом Урочище должны! Все, с Богом!

Об осаде Ратного и спешащей на помощь рати Юльке быстро рассказал Петька Складень, пока они шли к остальным. Ее короткий рассказ о случившемся спешившиеся ратники передового отряда слушали молча. Затем Лука задал несколько вопросов Феклуше, услышал о взятии Огнева, и, поиграв желваками, обвел взглядом хмурые озадаченные лица своих людей. Большинство опытных воев держали себя в руках, хоть и были обеспокоены полученными вестями. Только Тарасий все время нервно переминался с ноги на ногу, не зная куда девать руки, и ожесточенно отламывал мелкие кусочки от ветки осины. В Ратном у него осталась молодая женка с годовалой дочкой, вновь ходившая в тягости. Настена, пользовавшая молодую, твердо обещала, что на этот раз будет наследник, и чем ближе подходил срок родин, тем беспокойнее делался Тарас.
Ловя на себе осуждающий взгляд Луки, он брал себя в руки, замирал, но очень быстро тревожная суетливость возвращалась вновь.
Беспокойный с детства, новик слыл в Ратном смутьяном и мать не раз наведывалась к отцу Михаилу с мольбами вразумить чадушку да наложить епитимью построже. После гибели отца Тарасий остался в доме за старшего, и от него доставалось не только младшим братьям.
- Вернешься с ребятишками к Сотне,- Лука, потеребив бороду, внимательно глянул молодому воину в глаза, - смотри, головой отвечаешь.
И, повернувшись к раскрасневшимся от внимания подружкам, добавил:
- А вы, девицы-красавицы, поскачете к воеводе, пока мы тут … Он все и решит. Там и покормят.
Тарасий, выпучив глаза от усердия, только покивал старшому и побежал готовить лошадей.

Феклуша сидела, ухватившись за Юлькину талию, чтобы не съехать с широкого седла, а старшая, умело управляясь поводьями, следовала за передовым конем, что рысью двигался по извилистой лесной тропинке. Было слышно, как Тарасий расспрашивает Волчка, что сидел перед ним, пытаясь выяснить волнующие подробности о нападении на Ратное. Тот редко и неохотно отвечал, все косясь взглядом на Ворона, что бежал сбоку, стараясь не отстать от наездников.
Через несколько верст, на подъезде к большой лесной поляне их окликнул дозорный:
- Тарас, ты? Кого везешь-то?
- Лука велел вот их,- новик кивнул на едущих сзади девчонок,- немедля к воеводе Корнею доставить. Вести больно важные!
- Свирид, оставайся, я провожу!- из-за деревьев показался второй страж и знаком приказал следовать за ним. Вскоре они выехали на берег небольшого светлого ручья.
Такого числа воев разом дети не видели. Юля металась глазами в поисках Михайлы, но никак не могла признать его во множестве окольчуженных мужей и отроков.
Фекла же таращилась по сторонам, пытаясь распознать кого-либо из Огневской родни, и постоянно спотыкалась на ровном месте,

Только сейчас стало ясно, насколько проголодались за дорогу. Поднесенные им толстые ломти хлеба с копченой, пахнущей дымком, свининой подмели вмиг. Новик, выполняя поручение своего десятника - не спускать глаз, стоял за спинами, глотая слюну.
А потом был долгий разговор с воеводой….. воспоминания страшных картин избиений и унижений, тяжелого пути в полоне, голодного бегства.
И только после всех расспросов Бурей увел всех троих к своей телеге и, не говоря ни слова уложил на сено, укрыв каждого теплым овчинным кожухом.
Стоило детям закрыть глаза, как сон мгновенно сморил всех.

Юная лекарка проснулась и рывком села на телеге. Было уже совсем темно и лишь несколько костров освещали место ночной остановки рати воеводы погорынского. На сене в обнимку спали Феклуша с Волчком, даже и не думавшие вставать.
- Юля! - рядом, привалившись к колесу и обхватив колени руками, сидел сотник младшей стражи, - Юленька! Милая, как же так! - Мишка поднялся и крепко обнял растерявшуюся подругу.
Та, дернулась от боли – рубцы, оставленные плетью еще давали знать -отстранилась и, надрывно всхлипывая, начала быстро говорить, глотая слова и фразы, и колотя маленькими кулачками в грудь Мишки:
- Ты слово давал, что беречь меня будешь! При мамке говорил. Ты нас бросил, ушел. Мама там! Где она?! Жива ли?! Наших баб, девок, детей - всех в полон. А ты увел отроков! Бросил нас одних! Бросил! Бросил! - и вдруг обреченно затихла, плетьми опустив руки, только слезы ручьями лились из глаз.
Мишку охватило отчаяние. Не зная, как поступить и какими словами успокоить подругу, молча опустился на колени, взяв дрожащие от волнения маленькие ладошки в свои руки.
- Прости, Юленька. Не ждали мы такого поворота. Но завтра уже дома будем и маму твою спасем и всех. Тетка Настена в Ратном была, когда вороги напали, с ней все хорошо. А вот отец Михаил погиб, село защищая. Царствие небесное!
- Господи! Как погиб? – юная лекарка почувствовала, что ноги отказываются держать ее.
Мишка подскочил, подхватил девушку и, усадив на телегу, сел рядом.
- Холодно на земле, замерзнешь.
- Не замерзну уже. Знаешь, а за нами кто-то всю дорогу смотрел, так мы бежали почти все время, хотели вас быстрее о беде упредить. Еще на капище велесовом ночевали, в деревне сожженной, - облокотившись на его плечо, Юля сама вложила ладонь в Мишкину руку. - Нас с Феклушей из полона Волчок спас.
- Знаю, мне дед с Буреем рассказали. Тебя обидели? Били? Больно? - Мишка осторожно коснулся синяка на скуле.
- Били. И зеркальце, что ты подарил, потерялось. Вот и нету у меня больше подарков… Ты завтра тоже в бой пойдешь?
- Да. Я ведь всей Младшей Страже глава, примером должен быть. Не бойся. Смотри, какое войско дед собрал. - Мишка повел рукой, охватывая поляну, - ворога догоним и полон освободим. Вернем все отнятое, верь.
- Верю - и затихла, прикрыв глаза.
Так и сидели, изредка переговариваясь и вспоминая, тех, кто остался в Академии, строили предположения, гадали о событиях грядущего дня. В конце концов, оба задремали, прижавшись друг к другу и укрывшись одним плащом.

Это было вчера, а сейчас, с рассветом нового дня окольчуженая колонна, преодолевшая уже почти три четверти пути, двинулась дальше. Вот только далеко идти не пришлось – через пару часов, едва дорога вывернулась из леса на простор сжатого поля, как Лука прислал скорого гонца – впереди, чуть более чем в полуверсте, вражеское войско.
Спешно собранный «военный совет» угрюмо слушал обстоятельный доклад Говоруна – никто не ожидал встретить врага, изготовившегося к битве, так рано:
- Впереди, на холме, что местные Журавьим Камнем зовут, копейщики да лучники стоят. Сотни, пожалуй, две, не меньше. Слева, до самой Случи – заболоченная луговина, по ней конь почти совсем не пройдет, только медленным шагом, да и пеший с трудом. По другую руку от холма, только чуток подальше – лесок. Дорога как раз между ним и холмом тянется. Длинный, версты три, недаром его Долгим Липягом кличут, но узкий. Шириной шагов двести. В нем тоже лучники вражеские, но сколь много – непонятно. Стрелы весьма густо летели с двух сторон, троих потерял убитыми, да еще пятеро поранены. Обойти можно только справа по полю, но там через две версты овраг, по которому речка ко Случи течет, как переходить через нее будем – не знаю.
- Не след, нам от боя бегать,- Корней в преддверии схватки был собран и решителен. – Данила, Семен и ты, Треска, зачин за вами. Задача ваша – засевших на холме атаковать, да засадников, что в леске прячутся, выманить. Они ждут, что мы «свиным рылом» вперед попрем, чтобы потом нас сбоку и сзади достать. Пусть так и думают. Покажем им, что вроде все так и будет. Пусть только они выскочат на ваших пешцев из-за деревьев, вот тут-то и придет Сотни черед. Против конного удара им на открытом месте нипочем не устоять. Не увлекайтесь только. Данила, все понял? Ступайте и удачи вам!
Михайла дождался, пока около деда останутся только Алексей и Лука Говорун, и только тогда задал мучавший его вопрос:
- Господин воевода, разреши обратиться! – и, дождавшись разрешающего кивка деда, продолжил.- Зачем нам врага в лоб на холме атаковать? Ведь обойти же можно, пусть и нелегко будет потом переправляться. Но зато к Ратному без потерь придем.
А если они захотят нас в поле достать, то именно им придется вперед идти, да под наши стрелы подставляться…
- Эх, внучок, внучок… Без потерь говоришь? Да в том-то и дело, что тогда мы без боя половину войска потеряем! Гляди,- Корней для наглядности принялся загибать пальцы.- Треска с лесовиками сразу уйдут свои селища защищать – двенадцать десятков воев долой. Охочие людишки, что в чаянии добычи к нам прибились тоже уйдут – около Ратного им добычи неоткуда набрать. Вот еще семь десятков отними… А то глядишь они еще и к врагу перебегут. И много мы тогда с одними огневцами навоюем?
Мишка, точнее Михаил Андреевич Ратников пристыжено наклонил голову и мысленно обозвал себя дураком. Все-таки, усвоенные в далекой советской юности, понятия об армейской дисциплине и присяге совершенно не соответствовали таковым в двенадцатом веке. Но ведь воевать приходилось с этими людьми и сейчас! «Других людей, у нас, для Вас, товарищ Ратников, нет!»- будто наяву услышал он глуховатый насмешливый голос.
- А я вот чего боюсь,- Алексею было не до унижения боярича, все его внимание было занято предстоящим боем.- Слишком все просто выходит. Не может вражий воевода нашего конного удара не предусмотреть. Наверняка ведь конные и у него есть. Вот они-то нам в бок и ударят!
- Вот! В самый корень зришь! – Корней хлопнул старшего наставника по плечу.- Потому мы и в этот раз только обманку покажем. Издали нипочем отроков на конях от взрослых ратников не отличить. Потому мы вперед да наискосок Младшую Стражу и пустим. Отроки атаку на себя вызовут, да на болотину от врага и уйдут, а в решающий миг Сотня и ударит, тогда и сомнем врага, сначала конного, а потом и пешего.
- Так Младшая Стража для демонстрации, то есть для показухи, вперед скакать будет? – Михайла, несмотря на полученный только что урок, все же решился оспорить дедову диспозицию.- И ничего больше?
- А ты что, хочешь ее против кованой рати бросить и при этом устоять,- кривая ухмылка Луки была ему ответом.- Прихлопнут они вас как комара и даже не заметят. И так-то, дай Бог, чтобы половина уцелела.
- Потому и говорю, чтобы скакали наискосок, да сразу бросали коней и уходили в болото, где не достанут,- нахмурившись, то ли от непонятливости внука, то ли от насмешек Говоруна, вмешался Корней.- Выманить на себя врага и уцелеть, вот ваша наиглавнейшая задача.
- Да нет, я просто хотел первым двум рядам все заряженные самострелы дать. Враг, пока мы с его пешцами на холме не сблизимся, атаковать не будет. Так что по паре выстрелов мы сделать успеем, хоть сколько-то неприятелей положим, да Даниле задачу облегчим.
- Ладно, самострелы можешь дать. А то я уж было решил, что ты их лоб в лоб встретить хочешь. А тебе, Леха – самая тяжелая задача выпадает. Ты вместе с частью охочих людишек, кто с конем пришел, на правой руке Младшей Стражи пойдешь. Чтобы враг раньше времени нашу хитрость не раскусил. Сдюжишь ли?
- Сделаю, что смогу,- Алексей пожал широкими плечами и повернулся к Мишке.- Пойдем, боярич. Данила, вон, уже почти в дело вступил. Скоро, стало быть, и наш черед. Прощевай, Корней Агеич, может, и не свидимся боле. Прости, если что не так. Прощай и ты, Лука.
- Вы уж там поберегайте себя, ребятки,- поочередно обнимая внука и «зятя» прошептал Корней.- А что в бою не сробеете, я и сам знаю!

Тяжелый окольчуженый ёж пехоты медленно надвигался по пологому склону на прикрывающихся высокими ростовыми щитами копьеносцев врага, занявших позицию в трехстах шагах от вершины. Они были разделены на два примерно равных отряда, а потому Данила также разделил свои силы надвое. На правой руке, где был он сам, шли огневцы под началом Семена Дырки да вольные охотники, примкнувшие к Сотне в чаянии добычи и славы. А на левую руку, в помощь важничающему, но не имеющему большого воинского опыта Треске, он отрядил Андрея Немого, наказав помочь, в случае надобности, да вдохновить лесовиков собственным примером.
До строя врага оставалось не более пятидесяти шагов, когда впереди, у самой вершины холма, раздался душераздирающий женский крик, и на поднятом колу затрепыхалось обнаженное тело. Спустя мгновения все повторилось снова – полный нечеловеческой боли вопль и корчащаяся в диких муках на колу голая женка.
Ошеломленные пешцы на пару мгновений замерли. Но затем Андрей, разглядевший в искаженное смертной мукой лицо Арины, и Семен Дырка, узнавший свою Аксинью, с неистовой яростью ринулись вперед. Их порыв подхватили остальные. Противники столкнулись и Михайле, наблюдавшему издалека, сначала показалось было, что первая линия врага сметена этим бурным натиском. Увы, на самом деле неприятельские копейщики медленно, но организованно, пятились в сторону флангов, пропуская атакующих по центру позиции. Прямо туда, где выросли два страшных древа смерти. И где погибель ждала остальных – потому что едва атакующие вырвались на открытое пространство, как на них обрушились стрелы сотни лучников, растянувшихся в шеренгу, в восьмидесяти шагах от копейщиков. Тем временем вторая сотня лучников, выскочив из леса, одним броском преодолела дорогу и замкнула кольцо окружения. Теперь стрелы полетели и в спину пешцам Погорынья. Еще не поздно было вырваться из смертельной ловушки, но Данила, могущий отдать команду и повернуть бойцов в нужную сторону, пал на месте, пронзенный тремя стрелами, одна из которых оказалась смертельной. Андрей же с Семеном безудержно рвались вперед к вершине, невзирая на то, что число воинов вокруг них неуклонно таяло.

Едва вражеские лучники оказались на склоне холма, как Младшая Стража начала свой разгон. К несчастью, противник находился на двести шагов дальше, ведь прорыв сместил основные события к самой вершине, и это сыграло свою роковую роль. Пока отроки преодолевали выросшее примерно вдвое расстояние, на их пути возникло неожиданное препятствие: из леса выскочили и замерли в пятидесяти шагах впереди развернутого строя лучников четыре закрытых громоздких повозки, очень похожих на захваченный зимой фургон скоморохов, только пониже и без крыши. Возницы с быстротой, свидетельствующей о многих тренировках, обрезали постромки и увели лошадей обратно. Поначалу вид этой четверки не предвещал опасности из-за отсутствия стрелковых амбразур в стенках, но как оказалось чуть позже, противник припас не менее эффективные сюрпризы.
Когда первые, несущиеся во весь опор, всадники оказались в двадцати шагах от линии повозок, с обоих сторон фургонов были подняты и натянуты тяжелые цепи, образовав неожиданный труднопреодолимый конными барьер, высотою в полсажени. Налетев на преграду, первые ряды смешались, образовав небольшую кучу-малу. Михайла, скакавший на левом фланге, сорвал голос, заворачивая строй и заставляя Малую Стражу обойти препятствие. Но тут вступили в бой воины врага, размещавшиеся в фургонах. Пращники, вставшие во весь рост, обрушили на атакующих град камней. Расстояние было совсем невелико, а нападение столь неожиданным, что в ответ последовали только разрозненные выстрелы из арбалетов, практически не достигшие результата, в то время как почти каждые камень находил цель. Михайла получил сильный удар в голову и полуоглушенный сполз с лошади. Кровь заливала глаза, боль мешала сосредоточиться и потому мимо сознания прошли и свист стрел подошедших вражеских лучников и боевой клич неприятельской конницы и все дальнейшие события.
Спасла Младшую Стражу от полного уничтожения лишь задержка, с которой сотня всадников Журавля вступила в бой. Задержка, впрочем, вполне объяснимая – им также требовалось проскакать значительно большее расстояние. За это время Алексей успел увести уцелевших из-под удара, а верный Роська, соскочив с коня рядом с крестным, собрал вокруг полтора десятка опричников, лишившихся коней в свалке. Отрядив четверых выносить Михайлу влево, к кустам, что росли по краю болотистой луговины, он с остальными попытался выстрелами из самострелов если не остановить, то хотя бы замедлить и отвлечь на себя конных ратников врага. Удалось ему это или нет, Мишка так никогда и не узнал – никого из этой горстки смельчаков среди выживших не оказалось.

Сражение меж тем разгоралось с новой силой. Ратнинцы, вложив в последний удар все свои силы и всю ярость, опрокинули первый ряд противника и продолжали теснить его в сторону прекративших стрельбу лучников. Может быть, Корнею и Луке, возглавившим этот отчаянный натиск, и удалось бы повернуть ход битвы в свою пользу, если бы не точный расчет Журавля, бросившего на чашку закачавшихся было весов, новую увесистую гирю. Противопоставить свежей сотне Каарн’а, вступившей в бой в этот решающий момент, ратнинцам было просто нечего. У отброшенной с холма вниз к болоту Сотни не было никаких шансов на спасение, если бы не отчаянный рывок Алексея. С двумя неполными десятками Рудный воевода врезался во вражеский строй, сразу свалив знаменосца. Пока Каар’н разворачивал своих всадников навстречу новой угрозе, ратнинцы успели выскочить из ловушки и уйти сквозь кусты к заболоченной низине, сулившую спасение. Правда, этот успех дорого стоил маленькому отряду храбрецов – из завязавшейся схватки сумели вырваться только шестеро во главе с получившим четыре тяжкие раны Алексеем.

Прошел всего час с начала битвы, а уже все было кончено. Потрепанная Сотня с остатками Младшей Стражи отходила, изредка огрызаясь стрелами от пошедших в преследование лучников противника, к берегу Случи. И лишь у самой вершины Журавьего Камня все еще кипел неравный бой. Последним отчаянным усилием Андрей с Семеном пробили стену нурманнских щитов, но вот к основанию кола, на котором умирала в тягчайших муках Арина, суждено было прорваться только Немому. Потерявший в жестокой схватке шлем, трижды раненый, с залитым кровью лицом, он походил сейчас на демона войны, вырвавшегося из глубин преисподней. Дважды копейщики подступали к нему и оба раза откатывались, оставляя убитых и раненых на залитой кровью осенней траве. В краткий миг последней передышки Андрей одним страшным косым ударом срубил проклятый кол, едва успев подхватить падающее безжизненное тело. И почти сразу же подошедшие лучники поставили последнюю смертельную точку в битве. Сраженный несколькими стрелами Немой опустился на левое колено и еще успел увидеть, как его Арина открыла глаза и прошептала «Прости, Андрюшенька!» В тот же момент копье, ударившее в спину, повергло его наземь, соединив с возлюбленной в самый последний миг.

Троица бывших беглецов сидела в одной из телег сбитого в круг обоза. Бурей распорядился отогнать повозки ближе к Случи, на довольно широкую и длинную луговину. Видно по весне она затоплялась половодьем, да так и не просыхала за лето, оттого под колесами многих телег стояла вода пойменной болотины. Однако, из обозников никто не ворчал - дисциплина и порядок держались на высоте. Юлька, поджав губы, сосредоточенно перетирала только что собранные по дороге травы и корешки, раскладывая их кучками по тряпицам. Феклуша, помогая подруге, то тихонечко молилась, то делилась всевозможными предположениями о ходе битвы, отголоски который изредка доносились и до речного берега. Волчок теребил сонного, совершенно разморенного Ворона и пытался вникнуть в смысл услышанного.
В замыкающих телегах заметно оживились обозники, оттуда раздался условный свист, собирающий на сход. Огневская, заметив знакомого дядьку, в любопытстве подалась было из телеги, но Юлька цепко схватила за руку:
- Куда? Никто не звал. Сидим, ждем. Если нужны будем, нас кликнут.
Но работа не шла. Все мысли были там, где о чем-то судачили мужи. Лекарка бестолково мяла траву, не замечая, что та трухой высыпается между пальцев. И тут среди обозников второй волной началось смятение. Мужики кинулись к зарослям ивняка, откуда небольшими группками появлялись спешившиеся вои, ведя под узды лошадей, в седлах которых с трудом держались израненные ратники.
Здесь уже Юлька сама не усидела в телеге и, выхватив глазами среди бежавших на помощь раненым фигуру Матвея, кинулась к нему.
- Мотя! Что случилось?!
- Беда, Юля. Побили наших.
Кинулись помогать раненым, которых бережно укладывали на телеги соратники.
Кровь! Много крови... Крики и стоны поглощали и властный голос Бурея, отдающего распоряжения помощникам, и отборную ругань Ильи, пытающегося успокоить обезумевшего от боли совсем молодого новика.
Феша, шатаясь, с белым как мел лицом, передвигалась челноком между телегами и ранеными, которых укладывали на разложенные по земле попоны, поднося воду, мох или тряпицы, а иногда бегала к маленькому костерку, чтобы зачерпнуть булькающий в котелке лечебный обезболивающий отвар.
В очередной раз принеся требуемое, она, пока Матвей снимал шлем с раненного, бережно придержала голову и, обмакнув тряпицу в горшок с остывшей водой, осторожно обтерла лицо испачканное кровью и землей. Ратник, приходя в себя, приоткрыл глаза и попытался улыбнуться:
- Фёкла. Я жив!
- Девочка всхлипнула, узнав в ратнике Тарасия. - Пресвятая Богородица! Спаси и сохрани! Конечно, жив…. Ослаб только. Тебе сейчас Матвейка поможет.
- Макар где? Я не донес, не смог. На ногу прорубленную сил не было встать. Упал и полз за подмогой. Он там, в болотине остался.
- А? Не знаю. Сейчас Волчка попрошу, он поищет.
Тут кто-то резко развернул за плечи стоящую на коленях подле Тараса девочку:
- Юля!
Но, увидев незнакомое лицо с красными воспаленными глазами, спросил с изумлением:
- А лекарка где?!
- Там, у тех телег, где Бурей. Она раны шьет,- рядом стоял конь, Феша даже залюбовалась: « Красивый, в яблоках! А грива-то, чудо шелковое!» - на шею которого склонил голову воин с безвольно повисшими руками. - Это не Макар?
- Это сотник младшей стражи, Михаил Фролыч.
Услышав ответ Матвей, перевязывавший открытую рану на ноге Тарасия, покачнулся, и, не удержавшись на ногах, сел наземь. Но тут же резко подскочив, кинулся к бояричу.
- Мишка! Мишка, держись! – и на ходу кивнув девочке. – Не стой, перевяжи Тарасия! - повел коня в сторону фургона, где колдовала над ранеными Юлька.

Время, казалось, остановило свой бег для лекарей и их помощников. Уже и дым костров смешался утренним туманом, уже заблестели под первыми лучами солнца капли осенней росы, а раненых все не убавлялось - Волчок с Вороном рыскали всю ночь по болотным зарослям в поисках раненных, а потом оставшиеся невредимыми ратники и отроки младшей стражи выносили найденных к месту временной стоянки обоза. Не хватило тряпиц для примотки сухого мха, и Бурей велел всем, кому можется, драть ивовое лыко.
А в крытой повозке, что стояла чуть в отдалении на сухом пригорке, сидела, зажмурившись, Юлька и всеми мыслями своим старалась передать жизненную силу через руки, обхватив ими перевязанную голову молодого сотника, пришедшего в сознание только сейчас. Повязка полностью закрывала лоб – особенно досталось все той же многострадальной брови - и переносицу.
Мишке трудно было не только дышать, но и поворачивать голову. Казалось, что в мозги закачали ведро воды, и их распирало так, что готовы вылезти глаза. А каждое прошептанное слово давалось через силу, сводя болью мышцы лица.
- Ты молчи, лежи тихонечко и не кручинься ни о чем. Ударили тебя сильно, даже шлем погнулся. Вот и обеспамятовал. Но кость цела, так что все хорошо будет. Только почувствуй силу, что через руки посылаю, и сердцем ее ощути. Льется она журчащим весенним ручьем и несет в каждой капельке своей искорки жизненного огня. Прими и напитайся, наполнись и восстань…
Слова лекарки наплывали на сознание, как спокойные волны прибоя и опять уходили, оставляя раненого в кромешной пустоте беспамятства. Безвольное тело, досуха выжатое двойным гнетом физической усталости и горечи поражения, отказывалось повиноваться.
- Мишаня!- снова теребила его слабые безвольные руки Юлька.- Не поддавайся! Вспомни, как зимой, на дороге, Демку лечили. Непременно встать надо, ждут, надеются, нужен ты.
- О ветер, ветрило! Повей, господине, на моего ладу, вынеси слабость и боль…-
Затуманенный разум, не в состоянии взять власть над телом, полностью переставал осознавать смысл сказанного, все глубже и глубже погружаясь в сон.

Луг из того, прежнего детства. Окаймленный кустами душистой акации, покрытый бархатным ковром цветущего клевера. Бескрайне-глубокую синеву неба перечерчивает стайка стрижей. А посреди этой благодати кружит лебедушкой она, Юленька, размахивая как крыльями длинными рукавами белоснежной рубахи.
Но что это? Вдруг чудную картинку заволакивают черные клубы дыма, горло начинает першить от гари, горят глаза. Тело проваливается в адову бездну, где бесконечные молнии вторят громовым ударам истерзанного сердца…
Но проходит время и опять светлеет небо и картинка, повторяется снова.
Наконец, душа вырывается из плена немощного тела и летит навстречу чудесным видениям. Нежные, словно легкий ветерок, руки обхватывают и заплетают в ласковых путах. Стороной, не задевая внимания, мелькает изумление – была мгновением назад долгая рубаха, и нету – и вот уже пальцы нетерпеливо охватывают этот гибкий манящий стан. Легкие тела сливаются воедино во взаимных желаниях, закручиваясь верткими послушными змейками. Но внезапно чувственный жар девичьих объятий сменяется безмятежной прохладой, напоенной терпким ароматом лечебных трав. От набегающего студеного потока по телу пробегает дрожь, и, расширяя границы души, взрывается мир, наполняясь мириадами звездных снежинок.

Резкое пробуждение. Светлый разум и никакой боли. Все подвластно. Желание жить, начать сначала, вырваться из оков нагрянувшей беды и спасти мир. Мишка резко приподнялся на локте, и со лба упали ледяные ладони подруги. Сорвав повязку с лица, огляделся. Рядом, привалившись к стенке фургона, с мертвенно-бледным лицом, на котором яркими пятнами желтели застарелые синяки, сидела спящая лекарка.
- Юля, милая, у тебя получилось! - он горячо сжал окоченевшие руки, но девушка, не открывая глаз, только пробормотала что-то во сне. Затем попыталась повернуться, но только завалилась на бок. Устроив ее поудобнее и накрыв всем, что нашлось в фургоне, Мишка вылез наружу. Начинался новый день.

Отброшенный ударом свежих сил противника к обрыву, отделавшийся несколькими мелкими ранами, Треска не стал искушать судьбу, и вместе с несколькими воинами из своего отряда скатился вниз по крутому песчаному склону. Их не преследовали, все внимание сражающихся было отвлечено к столкновению конных сотен. Беглецы не сговариваясь рассыпались по сторонам. Пересидев в болотных зарослях вместе со средним сыном (старший был зарублен ударом нурманнской секиры в середине боя) до темноты, они уже при свете луны выбрались к лесу. К счастью, в десятке шагов от опушки обнаружилась обозная лошадь, привязанная к дереву кем-то из огневцев утром до боя.
Взгромоздились на телегу и, невзирая на ночь и усталость, погнали кобылку изо всех сил, стремясь уйти как можно дальше от места сражения. Но липкий страх преследования всю дорогу не покидал Треску, из-за чего беглецы не ехали по дороге, а, бросив телегу, крались вдоль нее от одного укромного местечка к другому, вздрагивая и прячась всякий раз, едва вдали показывались неизвестные всадники. Лишь на третий день он, всю дорогу проклинавший себя, ввязавшегося в безнадежное дело, Корзня, проигравшего последнюю битву, и Журавля, так некстати появившегося на их пути, когда казалось, что уже открыта прямая дорога к богатству и власти в Погорынье, добрался до своего подворья. Пришикнув на баб, заголосивших было по убитым, распорядился о бане. И лишь как следует выпарившись, смыв с тела кровь, боль и страх, он почувствовал себя в некоторой безопасности.

Каков же был его ужас, когда через несколько дней к берегу протекавшей поблизости речки – притока Горыни пристал низко сидящий нурманнский корабль с хищно оскалившимся морским Змеем. Селище было окружено сильным отрядом ратников, согнавших всех жителей к дому старейшины. Рослый плечистый воин на глазах у всех собравшихся выволок Треску из сеней и бросил к ногам предводителя.
- Слушайте, жители Унцева Взвоза! – негромкий голос говорившего слышен был, однако, всем собравшимся, настолько полной стояла тишина, прерываемая лишь редкими всхлипами женок. – За татьбу и пособничество чужой татьбе, за смерть вольных мужей, да покражи чужого добра вы все в ответе. А потому…
- Неправо деешь, Тороп! – голос вышедшего вперед старца был ровен и сух.- Виновный вот он, его хоромы и бери на поток. Только всех прочих не замай…
- А добро с захваченной две седьмицы назад лодьи не всем селищем делили? - Тороп был неприятно поражен появлением непрошенного защитника, который непонятно как успел добраться к месту судилища из соседней веси, однако виду он не показал.- Но я не хочу ссориться с тобой, Доможир! И потому слово боярина Журавля, наместника Бужского Града и Бохита, владетеля иных земель и весей, будет таково: все взятое отдадите вдвое! А чтобы никто более не дерзал стать против, – роду Трески не жить, и месту сему быть пусту!
Собравшиеся в один голос ахнули – младший сын Трески, выхватив короткий нож-засапожник, рванулся к говорившему. Но добраться до цели ему не удалось. Пронзенный мечом в живот, он скорчился в луже собственной крови у ног Торопа. Брезгливо вытерев запачканное кровью лезвие об одежду казненного, тот властно указал ратникам на Треску с сыном:
- Взять их! Под корень крапивное семя! Руби всех, кто выше тележной чеки!
Спавшие с лица, мужики враз зашептали: «Чур меня! Чур!» Заголосившие бабы попадали на колени, только теперь до всех дошли зловещие слова «роду не жить». Какая-то древняя старуха кинулась и с мольбой о милости обняла сапоги говорившего. И лишь один Доможир не потерял присутствия духа:
- Ты – правая рука боярина! Но есть еще и другая воля пока! Уйми меч и не проливай невинной крови женок и детей малых!- Уголок рта Торопа дернулся в раздражении, но перебивать старца он не решился.- Все они в твоей власти сейчас, возьми их в услужение боярину своему, но не лишай живота малых сих, и будет тебе удача и благоволение Сварога, отца светлых Богов!
- Ты сказал правильные слова, достопочтенный говоритель закона,- опережая Торопа, произнес нурманн с испещренным морщинами лицом и выбеленными не то солнцем, не то возрастом волосами.- Но клятва истребить пособников врага до последнего в роду, данная нашим ярлом, нерушима. Я вижу только один возможный выход. Ты должен, о податель мудрости, собственноручно обуть всех в бычьи башмаки, принимая в свой род. А потом дать клятву жить в мире с нашим ярлом и его подданными.
- Но сказанное не касается этих двоих и их домочадцев,- Тороп указал на Треску с сыном, которых держали по два воина. Если предводитель находников и был недоволен посторонним вмешательством, то ни единым движением не выразил этого.- А Унцеву Взвозу во веки быть пусту!
- Я готов принять в свой род всех. От древней старухи до самого малого чада, что еще не отняли от материнской груди. И клянусь всеми светлыми Богами, что ни один из нашего рода не поднимет оружие на вашего боярина и его людей. Есть ли те из вас, кто откажется от такой клятвы?- Он обвел всех пронзительным взглядом своих выцветших от старости глаз. Никто не осмелился сказать слово против, наоборот, и мужчины, и женщины тупили взор.
Спустя час в опустевшем селище не осталось никого, кроме пришлых воинов.
- Они позорно бежали с поля битвы и не достойны смерти настоящего викинга,- Хагни, подойдя к скальду, задумчиво погладил боевой топор.- И марать их кровью честную сталь негоже.
- Ты прав, а потому бери их с собой на драккар.

Яркое пламя, хорошо видное в вечерних сумерках провожало отплывающий корабль. Это последнее, что увидел в своей жизни Треска. А потом были два глухих всплеска посреди Горыни...

Эпилог.
Берег Случи. Девятое октября 1125 года.

Едва рассвело и стал рассеиваться туман, остатки погорынского войска начали переправу. Вовремя! Едва последние ратники выбрались на правый берег Случи, на левом замелькали вражеские всадники. Правда, вели они себя как-то непонятно. Из общей кучи выехал один и устремился прямо вплавь через реку.
И лишь, когда он выбрался на песчаную отмель, ратнинцы узнали Тихона, племянника Луки Говоруна, который с трудом правил левой рукой – правая, перебитая в бою висела, как плеть.
- Откуда ты? И как отпустили?
Недосуг, – только отмахивался тот, пробираясь по направлению к старших. – Сбили с коня в свалке, да притащили в полон.
- А потом,- продолжал раненый, увидев подходящих Корнея с Лукой, - ихний боярин велел передать, что до полудня будет ждать от нас троих на говорку. А иначе Ратному не жить…

И вот они стоят друг напротив друга. Мишка во все глаза смотрел на предшественника, о котором выстроил столько догадок. И немного завидовал его воинской лихости - едва их лодка пристала к маленькому островку, назначенному местом встречи, как с противоположного берега к ним устремились три всадника, все трое – стоя на седлах. Дед, глядя на такое зрелище, лишь дернул в восхищении головой.
Выбравшись на песчаный берег все трое спешились.
- Мой господин, владетель Бужского городка и прочих мест, наместник Бохитский и Теребовльский,- начал один из них,- согласен оставить тебе, Корзень, твои владения в целости и не предавать их больше огню и мечу, если будет возвращен полон и добро, захваченные в беззаконной татьбе на его землях.
Он согласен заключить с тобой перемирие до следующего Сварожьего дня, если все дадите роту именем Перуновым не переходить рубежа его владений и поцелуете на том крест, - слова падали медленно как камни и было заметно, как поникают плечи воеводы Погорынского от понимания того, какой возможный кровавый кошмар стоит за ними.- Ответ ждем к вечеру.
Корней переглянулся с Лукой и оба, не сказав ни слова, двинулись к лодке. Мишка заторопился было за ними, но был буквально пригвожден к месту негромкими насмешливыми словами:
- ШТИРЛИЦ, А ВАС Я ПОПРОШУ ОСТАТЬСЯ!

'
эээ... может так...
В Ратном у него осталась молодая женка, второй раз ходившая в тягости, да годовалая дочка.

А Спиридону хоть так, хоть эдак - все равно конец )))

приветPKL