СУД ТВЕРДЫНИ. 519 ГОД I ЭПОХИ

Люди Уггарда ждали погони. Часовых выставляли каждую ночь, днем шли
сколь возможно быстро. Но настал уже четвертый день, а ничего
подозрительного заметно не было, и Уггард успокоился.
...Проснувшись, он мгновенно оказался на ногах, сжимая меч.
Светловолосый человек в черном, в черненой кольчуге, стоял в двух шагах от
него. Осознав, что происходит, Уггард с глухим рычанием рванулся вперед,
целя в незащищенное горло. Он не успел заметить, как в руках черного воина
появился меч; миг - и он, безоружный, с бессильной ненавистью смотрит в
неподвижно-бесстрастное лицо.
- Ну, бей, волк Моргота! - оскалился Уггард. В лице его противника не
дрогнул ни один мускул:
- Благодарю за честь. Верно, мы - волки. Волки Пограничья. И ты нужен
нам живым, пожиратель трупов, убийца женщин.
Уггард разразился потоком отборной ругани, которую черный воин
выслушивал с прежней невозмутимостью. "Только бы не заметил..."
Воин перехватил руку с занесенным для удара длинным бронзовым
кинжалом-иглой и без особых усилий сдавил и слегка вывернул запястье.
Уггард, при всей своей выдержке, зашипел от боли.
- Ты нужен нам живым, - повторил воин.
...За несколько минут он выяснил подробности ночного боя.
Девятнадцать человек были убиты, шестеро - пленники, так же, как и он сам;
остальные скрылись. В нем жила еще отчаянная надежда, что они устроят
засаду на дороге и отобьют своего предводителя; черные, судя по всему,
подумывали об этом тоже. "Могучие духи, их же всего пятнадцать!.. Чего же
ждут эти трусливые ублюдки?!"
Скрученные ремнями руки затекли и болели; когда он не успевал
увернуться, ветви с размаху хлестали его по лицу. Всадники ехали в
молчании, тем более мучительном и пугающем, что он не имел представления,
куда и зачем его везут. Он дал себе клятву стойко перенести все, что бы с
ним не произошло, и молчал тоже, лишь стискивал зубы от боли в запястьях.
К полудню устроили привал. Пленникам развязали руки, но стянули
ремнями ноги - предосторожность отнюдь не лишняя, поскольку Уггарду тут же
пришла в голову мысль о побеге. В конце концов, лучше умереть со стрелой в
спине, чем... кто их знает, что они сделают! Но голодом морить, по крайней
мере, не собирались.
Уггард с удивлением заметил, что несколько воинов устроились спать.
Правда, отдыхать им довелось не больше получаса: тот светловолосый,
видимо, старший в отряде, поднял всех и указал трогаться в путь.
От Хитлум до Черных Гор тянется равнина, поросшая жестким ковылем, с
редкими островками низеньких деревьев в ложбинах; коннику - полтора-два
дня пути. Эти, как видно, решили добраться за день, не устраивая долгих
привалов и не задерживаясь на ночевку. Похоже, их кони были к такому
привычны, пары часов отдыха за всю дорогу им хватило. Как и людям,
отдыхавшим действительно по-волчьи - урывками.
Младший из пленников, Утер, более всех страдавший от неизвестности,
попытался заговорить со стражами. Те молчали, не поворачиваясь даже в его
сторону. Уггарда эта дорога измучила больше, чем он мог предположить;
пытался спать так же, как черные воины, но такой отдых не приносил
облегчения; пару раз он даже начинал дремать в седле и, очнувшись от
тяжелого краткого забытья в последний раз, увидел, что путь окончен.
Горы расступились, рассеченные, словно ударом меча, узким ущельем.
Перед ними черным силуэтом на фоне ночного неба вырисовывалась громада
Трехглавой Горы, о которой рассказывали старики - шепотом, чертя в воздухе
ограждающие знаки. Весь сон как рукой сняло.
- Слезай, - нарушил молчание светловолосый. Уггард повиновался с
удивившей его самого покорностью и попытался связанными руками погладить
своего вороного - благородное животное отстранилось и брезгливо фыркнуло.
Уггарда это, непонятно почему, задело больше, чем поведение стражей.
- Иди вперед.
Краем глаза Уггард заметил, что остальные шестеро следуют за ним.
Утер был явно напуган и жался к старшим; Уггарду и самому было не по себе.
Однако - пусть не думают, что его так легко запугать, он не сопляк какой!
Потому мимо стражей ворот и под высокими темными сводами коридоров и залов
шел, гордо подняв голову, выпрямившись во весь рост. Досада брала на
остальных: они как-то поникли, съежились и только затравленно озирались по
сторонам.
В тронном зале уже собрались вожди и старейшины его племени; на троне
же... Уггард почувствовал, что не может отвести взгляд от высокой
величественной фигуры: черные одежды и тяжелая мантия, черная же корона с
двумя камнями венчает седую голову, на коленях - меч со странной
рукоятью... Уггард с трудом заставил себя смотреть в сторону, борясь с
желанием упасть на колени, как сделали остальные пленники.
- Развяжите им руки.
Холодный глубокий голос - словно с высоты, из-под сводов зала.
- Итак. Знаете ли вы этих людей?
- Да, - хрипло ответил вождь. - Это Уггард, мой молочный брат. Те
шестеро - его воины... Властелин.
- Ведомо ли вам, что совершили они?
Молчание.
- Не говорил ли я дедам вашим: земли в Хитлум, что взяли вы силой,
будут принадлежать вам, ибо не хочу лишать крова женщин и детей ваших, не
ради вас; если же ступите вы за пределы этих земель с оружием в руках,
кара моя падет на вас?
- Да, Владыка. Мы помним, - вождь склонил голову.
- И ныне узнаю я, что твой молочный брат, о Утрад, сын Хьорна, вождь
народа Улдора, преступил этот закон. Что же ныне сделаю я с ним?
Вождь опустил голову еще ниже.
- Я призвал вас сюда, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, Улхард, сын
Дарха из рода Улфаста, и вас, старейшины двух племен, чтобы увидели вы
свидетельства беззакония, кое учинил Уггард, и подтвердили пред народами
вашими справедливость приговора.
"Почему они все говорят так спокойно?! Или правду рассказывают
старики, и его сердце - холодный камень, а тем, кто служит ему, он
вырывает сердца, взамен же вкладывает кусок льда..."
- Признаешь ли ты, Уггард, сын Улда, что уничтожил тому шесть дней
поселение Арнэ в лесах к северу от Гор Ночи, пролив кровь невинных и
предав огню дома их?
- Как смел бы я, о Владыка? Быть может, это деяние харги... мне же
неведомо то, о чем ты говоришь, - Уггард поклонился, прижав руку к сердцу,
по-прежнему не поднимая глаз: "Не осталось следов?.. нет, не осталось.
Перед вождями и старейшинами... ему придется доказать..."
- Орки не хоронят своих убитых. Незачем тревожить мертвых, чтобы
узнать, кто лежит в той могиле... Взгляни - вот стрелы, взятые у вас:
признаешь ли их своими?
Тут отпираться бесполезно. Бронзовые наконечники - плоские,
расширяющиеся к древку и оканчивающиеся там неким подобием крюков, и бурое
оперение - знак племени Улдора.
- Да, Владыка. Каждый может подтвердить это.
- Они не для охоты на зверя или птицу, не так ли? Эту стрелу нашли
там. Утрад, сын Хьорна, ответь - это та же стрела?
Молодой воин в черном протянул вождю стрелу - наконечник покрыт бурой
коркой.
- Да... - глухо ответил Утрад.
- Владыка, - отчаянье, мешавшееся с мучительной злостью на себя за
роковую ошибку, придало Уггарду смелость, - любой воин племени Улдора мог
выпустить эту стрелу - почему же напраслину возводят на нас?!
- Кого ты обвиняешь? - голос Утрада был похож на сдавленное рычание.
Владыка жестом остановил его:
- Знак твоего рода - скалящийся медведь?
- Да... ("А это еще к чему?..")
- Кто может подтвердить это?
- Я, Владыка, - тихо ответил Утрад.
- Смотри же, вождь, и вы, старейшины - видели ли вы этот знак у
Уггарда, сына Улда?
Тот же воин подал вождю бронзовую пряжку с обрывком ткани плаща -
того самого, который был сейчас на Уггарде. Он закрыл глаза; кровь стучала
в висках, по спине пополз мерзкий холодок. "Вот и все. Как мог забыть...
Откуда это здесь?.. Вот и все. Все кончено. Или - нет еще?.."
- Да, Владыка, - на этот раз заговорил один из старейшин -
надтреснутым старческим голосом. - Вещь эта ныне принадлежит Уггарду, как
прежде отцу его Улду.
- Довольно ли вам этих доказательств?
Молчат, переминаются с ноги на ногу.
- Эта пряжка была в руке молодой женщины, которую ты, Уггард, - с
силой, жестко выделяя последние слова, - обесчестил и убил.
Уггарда била дрожь, отпираться было бессмысленно, но он все-таки
попытался - от отчаянья:
- Владыка, это навет... Кто-то захотел оклеветать меня...
- Тебе - нужен - свидетель? - раздельно и так же ужасающе-спокойно.
"Но ведь нет свидетелей, нет, нет!!"
- Ахэтт, - негромко.
Уггард поднял глаза на вошедшую в зал женщину, - еще не старую, но
страшно измученную, - не узнавая лица - но она узнала и рванулась к нему,
пытаясь вцепиться в лицо скрюченными пальцами. Ее оттащили.
- Пес, пес, убийца! - она билась в руках воинов. - Доченька моя,
о-о... Выродок! Ты убил ее, ты, ты, ты!!.
Владыка встал с трона, медленно подошел к женщине и обнял ее за плечи
левой рукой - правая по-прежнему сжимала рукоять меча:
- Дитя мое... - Уггард и представить себе не мог, что голос Владыки
может звучать такой теплотой и состраданием. - Прости меня за эту новую
боль, но я прошу тебя рассказать сейчас перед всеми о том, что ты видела.
Ахэтт уткнулась ему в грудь; голос не повиновался ей, она заговорила
глухо и невнятно, но в мертвой тишине было слышно каждое слово...

...Женщина умолкла. Уггард поднял глаза на вождей - те стояли,
склонив головы. Он перевел взгляд на Владыку, впервые осмелившись
взглянуть ему в лицо - и в ледяных глазах прочел приговор. И долго
сдерживаемый ужас прорвался в диком крике:
- Утрад! Ты не позволишь ему!.. Я твой молочный брат, вспомни, мы
вскормлены молоком одной матери! Ты не отдашь меня им!
- Лучше бы материнское молоко стало отравой - я не дожил бы до такого
позора, - глухо ответил вождь. - Не называй меня братом. В моей родне нет
ни бешеных псов, ни стервятников. Я отрекаюсь от тебя.
- Улхард! - Уггард заметил в глазах второго вождя странный упорный
огонек. - Вспомни, какова была наша награда за то, что мы служили ему! Ты
горд - неужели ты склонишься перед ним, как наши злосчастные предки,
будешь лизать ему ноги, признав его власть?! Ведь мы оба - из народа
Улфанга!
- Даже признав справедливость твоей мести, я не пожертвовал бы ради
тебя своим народом, - угрюмо усмехнулся Улхард. - Разве ты - из нашего
рода? Почему же я должен платить за тебя своей жизнью и жизнью своих
людей?
- Шелудивые псы! Ублюдки! Предатели! Чтоб подохли и вы, и отродья
ваши, вы не мужчины, вы бабы, шлюхи, продавшиеся этому уроду! Наденьте
юбки, рожайте таких же гаденышей - это вам пристало больше, чем меч! -
Уггард дрожал от бессильной ярости. - И ты, - он обернулся к Владыке,
оскалив зубы. - Я ненавижу альвов, но больше - вас! ненавижу всех, всех!
Мало вас резали! Дай мне меч - я пущу тебе кровь, будь ты хоть трижды
бессмертен, и сердце твое брошу воронам!..
- Каков будет ваш приговор, вожди и старейшины? - ровно спросил Вала.
- Мы признаем его виновным, Владыка. Его жизнь и смерть - в твоей
руке. Да не падет гнев твой на народы наши, - ответил за всех Утрад.
- Я умру с мечом в руках! - прорычал Уггард; лицо его страшно
перекосилось, став похожим на морду Орка.
- Никто не запятнает свой меч твоей кровью, - с усталым презрением
сказал Вала. - Ты, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, и ты, Улхард, сын
Дарха из рода Улфаста - повторите клятву ваших предков. Во имя народов
своих - клянитесь не преступать границ Хитлум, дабы не навлечь на себя
гнев Севера.
- Клянемся, - нестройно ответили вожди.
- За то зло, что причинено было народу моему, сыновья ваши да
прибудут сюда. И останутся они в твердыне моей на пять лет. Слово мое да
будет порукой тому, что через пять лет они вернутся к своим народам.
- Да будет так, Владыка...
- Вы... - во взгляде Уггарда было безумие, - вы отдаете ему своих
сыновей?! Чтобы он вырвал их сердца, а взамен вложил мертвый камень?!
- Молчи, глупец, - прошелестел голос одного из старейшин.
Вала, казалось, вовсе забыл об Уггарде. Он по-прежнему держал руку на
плечах Ахэтт; смотрел куда-то в сторону.
- Властелин, - нарушил молчание светловолосый воин. - Что мы сделаем
с... этими? - он не называл имен, просто указал рукой.
- Оставить пленниками всех. Кроме него, - слова были холодны и
тяжелы. - Его - повесить. Ахэтт?..
- Я не хочу видеть его.
Вала кивнул.
- Идем, дитя мое.
Бережно повел женщину из зала, на пороге остановился, обернулся к
вождям:
- Пусть ваши люди узнают, как это было. Вы - увидите. И помните о
клятве. Прощайте.
И затворил за собой дверь, словно отгородив Ахэтт от безумного вопля
Уггарда.

МАТЬ. 518 ГОД I ЭПОХИ

- ...И еще, там женщина пришла, сына своего ищет... Говорит, он у
нас.
- Пусть войдет.
- Да, Учитель, - воин легко поклонился и вышел.

Пожилая женщина стояла в дверях, робко прижимая к груди узелок. Он
улыбнулся уголком губ:
- Здравствуй. Не бойся, входи, садись.
Женщина, похоже, немного успокоилась:
- Скажи, ты здесь начальник, что ли, твоя милость?
- Да вроде того, - в светлых глазах блеснули веселые искорки.
Помолчали немного. Женщина вздохнула.
- Смотрю я на тебя, сынок, - видно, не жалела тебя жизнь. Молодой
ведь еще, а волосы белые... Родные-то живы?
По чести сказать, он не ожидал такого поворота разговора. Сказать,
кто он такой? Испугается... Нет уж, пусть лучше остается так.
- Живы.
- Тоже, небось, сам ушел сюда?
- Сам.
- И не спросил никого?
Он кивнул.
- Ну совсем как мой младшенький. Старик узнал - долго шумел, все
грозился, что не отпустит, а тот уперся - и ни в какую: все равно, мол,
уйду. Ну, собрала ему кое-что на дорогу, благословила - вот он и ушел.
Письма пишет. Я грамоте-то не обучена - грамотей местный читает, а все
неспокойно мне. Он у меня слабенький, с детства все грудью хворал, а
упорный! Я ему говорю - ну куда тебе, ведь там воины нужны. Ты вот, сразу
видно, воин: и силой, и статью, и ростом... Где тебя зацепило так - в бою,
или на охоте?
- В бою, - он опустил голову. Женщина снова вздохнула:
- Да ты не печалься, пройдет. Хочешь, травы тебе разные принесу -
будешь раны промывать отваром, листья к ране приложишь - до свадьбы
заживет... Жена-то есть или невеста?
Он покачал головой: нет.
- Будет еще, сынок. Ты, вижу, умен, смел, а глаза добрые... И красив.
- Красив? - он усмехнулся.
- Ах, сынок, сынок... Я слишком стара, чтобы врать. Шрамы - знак
доблести, а таких, как ты, я никогда не видела. Да неужели ни одна женщина
на тебя с любовью не смотрела? Не поверю, сынок, - женщина лукаво
улыбнулась.
Он отвернулся - быть может, слишком поспешно.
- Я тебя обидела чем-то, сынок? Ты прости старуху...
- Нет-нет... Я скажу, чтобы позвали твоего сына.
Он распахнул двери:
- Позовите Кори. И пусть поторопится - его ждет мать.
Вернувшись в комнату, он встретил обеспокоенный взгляд:
- Скажи, сынок, а Властелин... он какой?
Он задумчиво потер висок.
- Ну... вроде меня.
Женщина рассмеялась:
- Шутишь, сынок! Он бог, а боги ведь огромны ростом и могучи.
Говорят, он один может одолеть целое войско, доспех его сияет ярче солнца,
а в руках его огненный меч. Вряд ли мой сын сможет стать его воином...
Он не успел ответить: дверь распахнулась снова, и в комнату вбежал
крепкий загорелый юноша лет восемнадцати. Год назад, когда он пришел в Аст
Ахэ, он был другим. У него действительно была чахотка, и начался кровавый
кашель.
- Матушка! - вскрикнул юноша, но остановился в смущении, заметив
высокую фигуру в черном.
- Ну что же ты? Обними мать.
- Но...
Вала с улыбкой поднес палец к губам.
- Если хотите, я оставлю вас.
- Нет-нет! Мальчик мой, этот человек был так добр ко мне...
Он отвернулся, словно разглядывая книги на полках. За его спиной
слышался быстрый говор женщины и смущенный басок юноши. Когда снова
взглянул на них, женщина суетливо развязывала узелок; на мгновение
запнулась, потом, просительно улыбнувшись, объяснила:
- Я вот принесла... Он у меня с детства сладкое любит...
Юноша залился краской, переведя почти умоляющий взгляд с
развязывающих узелок рук матери на лицо Валы: в светлых глазах Властелина
Тьмы плясали искорки смеха.
- Хочешь - и ты меду отведай, сынок; здесь-то, наверное, нечасто
приходится...
- Нечасто, - согласился Вала.
Густо-золотой тягучий мед, пахнущий цветущими полевыми травами и
солнцем...
Он прикрыл глаза и долго молчал; потом, вспомнив прерванный разговор,
вновь обратился к женщине:
- А что до того, чтобы быть воином... Твой сын - целитель, и знал,
зачем идет сюда. Ведь людям не только защитники нужны.
Повернулся к юноше:
- Сегодня ты свободен. Проводи мать к себе - вам о многом нужно
поговорить.
- Да хранят тебя боги, добрый человек, - промолвила женщина.
Вала снова улыбнулся - уголком губ, потом посерьезнел. Подошел к
женщине, взглянул ей в глаза и тихо проговорил:
- Благодарю тебя. За сына. За то, что пришла сюда. Благодарю за все.
И низко поклонился маленькой женщине. Сухая легкая рука ласково
провела по его седым волосам:
- И тебя благодарю, сынок. Если мой мальчик будет рядом с тобой, то я
спокойна за него. Будь благословен...

ЗАКОН ТВЕРДЫНИ. 523 ГОД I ЭПОХИ

Небольшой отряд Нолдор - и черные воины Пограничья... Силы были почти
равны, но ненависть - плохой помощник в бою. Черный отряд потерял двоих,
еще трое были ранены; из Эльфов остался в живых только один. От потери
крови Эльфы быстро теряют сознание. Решено было довезти его до Твердыни.
Вскоре после того, как его перевязали, он пришел в себя.
Глаза его переполняла бешеная ненависть: боль от ран только разжигала
ее. Он с проклятьями срывал с себя повязки:
- Мне не нужно вражьих милостей!..
Целитель беспомощно смотрел на раненого. Потом, видно, решившись на
что-то, подозвал воина.
- Я ничего от вас не приму, - хрипел Эльф.
- И смерти? - мрачновато поинтересовался воин.
Раненый замолчал, настороженно оглядывая людей. Воин бесцеремонно
разжал ему челюсти, а целитель влил в горло остро пахнущий травами теплый
напиток. Раненый закашлялся, поперхнувшись зельем, глаза его затуманились.
- Яд... - прохрипел он; приподнялся: - Будь проклят Моргот! Нолдор
отомстят...
И повалился навзничь на ложе.

Очнулся. Боли больше не чувствовал. Осторожно приподнял голову: нет,
и не связан. Спиной к нему стоит какой-то человек в черном.
"Где я?.."
Ангамандо.
Враги.
Он пошевелился. Тело вроде бы слушалось его. Бесшумно поднялся и
подкрался к человеку в черном.
Жаль, нет оружия. Но жизнь он продаст дорого. По крайней мере,
этого-то с собой прихватит.
Его руки сомкнулись на шее врага.

- ...Нинно, я...
Воин остановился на пороге; долю мгновения человек и Эльф смотрели
друг на друга, потом человек молча бросился вперед.
- ...Эй, ко мне! Нинно убит!
- Целителя... - глухо сказал кто-то. Светловолосый широкоплечий
гигант, мертвея лицом, потянул из ножен меч.
- Не смей, Лайхэн! Это пленный! - отрывисто скомандовал тот, кто
вошел первым.
- Лекаря, тварь! - взревел Лайхэн. - Он, почитай, месяц с тобой
возился, ты, мразь! Первые дни вообще от тебя не отходил! Ты хуже Орка!
Один из пришедших опустился на колени рядом с неподвижным телом.
- Может, еще жив?..
- Нет, Кори. Нет, - ровно и тихо.
- Он же меня от смерти... когда я от чахотки подыхал... а его... -
Кори отвернулся.
- Что с ним делать? - угрюмо спросил Лайхэн. - Ты старший, Орро.
Скажи, что с ним делать?
- Возьмите его, - Орро отпустил заломленные за спину руки Эльфа и с
силой толкнул его вперед; потом нагнулся к мертвому и закрыл ему глаза.
Когда выпрямился, лицо его было совершенно бесстрастным:
- Он - пленный, и мы не можем его убить, хотя трижды заслужил смерть
поднявший руку на целителя. Пусть Учитель решит, что делать с ним.
И, тяжело посмотрев на безмолвствующего Эльфа, добавил:
- Ты, помнится, желал встречи с Владыкой Ангамандо? Ну так идем. Твое
желание исполнится.

- Учитель. Он убил лекаря. Он убил Нинно.
Высокий человек - тоже в черном, как и все здесь, - резко обернулся.
Эльф невольно вздрогнул - как и все, кто впервые видел - его, он был
ошеломлен и растерян, - но быстро взял себя в руки, и на лице его
появилась недобрая торжествующая усмешка:
- Славно тебя отметили, Моргот!
Лайхэн стиснул рукоять меча так, что пальцы побелели, но остался
неподвижным.
- Закон Аст Ахэ гласит: поднявший руку на целителя достоин смерти, -
так же ровно и бесстрастно продолжил Орро. - Закон также гласит, что
пленный неприкосновенен. Потому мы привели его на твой суд, Учитель.
- Как это произошло?
Орро рассказал - коротко и четко, очень спокойно. Слишком спокойно.
- Что скажешь ты, Нолдо? - обернулся к Эльфу тот, кого здесь называли
Учителем.
- Скажу - рад, что сделал это! Скажу - жаль, что не было у меня
оружия - не было бы такой роскошной свиты! Скажу, что рад видеть, каким ты
стал, и жалею лишь об одном - не я сделал это с тобой! - он говорил с
яростной радостью.
- Не обо мне речь. Но ты сказал довольно. Быть может, у твоего народа
другие законы, но по закону этой земли ты заслуживаешь смерти, - лицо Валы
было похоже на застывшую маску. - Уведите его.
- Я и не ждал, что ты дашь мне последнее слово, Моргот!
- Последнее слово? - что ж, говори.

...Никто из Эльфов не видел этого поединка, и не слагают песен о
гибели короля Финголфина. Но сейчас Нолдо пел об этом - боль утраты и
ненависть к убийце подсказывали ему слова.
...И летел по иссиня-черной равнине, по еще не остывшему пеплу белой
молнией Рохаллор, и бился лазурный плащ за спиной Короля. Алмазной звездой
в колдовском сумраке Севера был гордый всадник; и спешился он, и вострубил
в серебряный рог, и в железо Черных Врат ударил рукоятью меча, и крикнул
он: "Я вызываю тебя на бой, раб Валар, повелитель рабов!.." И вышел
Враг...
...И ледяной молнией сверкнул Рингил, и темной кровью окрасился ясный
клинок, и страшный крик издал Враг, отступив пред Королем Нолдор...
...И хотел Враг бросить тело Короля волкам, но молнией упал с неба
Торондор, и ударил он Врага когтями в лицо; и унес он тело Короля, дабы
упокоиться ему на горной вершине...
...Так пал Финголфин, прекраснейший из королей Элдар; но наступит час
Битвы Битв, Дагор Дагорат, и восстанет Король, и поведет он в бой войско
свое, и за все злодеяния свои заплатит Враг в тот час. И помнит об этом
Враг, и страх живет в душе его, и знаком отмщения ему - раны его, что не
исцелятся вовеки, и знаком гнева Валар и грядущей кары горит над твердыней
его Серп Валар, Валакирка...

Эльф усмехался, глядя в лицо Врагу. Сейчас он чувствовал себя
победителем. Эта улыбка так и не успела покинуть его лица, когда Лайхэн
обрушил ему на голову тяжелый кулак.
- Падаль, - беззвучно проговорил светловолосый воин.
- Отпустите его, - сказал Вала, отвернувшись.
- Что?!
Спросили разом, ошеломленно глядя на Властелина.
- Получится - мы за песню его казнили.
- Плевать! - не сдержавшись, прорычал Лайхэн. - Он трижды заслужил
смерть!
- Подожди, Лайхэн, - вмешался Орро. - Возможно, ты прав, Учитель. Мы
не подумали об этом.
- А свое он получит. Я знаю. И пусть станет ему карой то, что его не
примет народ его, что отвернутся от него все, что остаться ему в
одиночестве.
Они задумались.
- Да, это тяжкая кара. Тяжелее смерти, - подал голос Орро.
- Оружие оставьте при нем.
Вала резко обернулся и с холодной яростью прибавил:
- Никто не поверит ему, что он бежал отсюда с оружием. А солгать он
не сможет. Они говорят, я жесток? - что ж, по крайней мере, этот - не
обманулся.
- Но, если встречу его... - придушенно начал Лайхэн.
- ...он в твоей воле, - закончил за него Вала.
"Жестоко? несправедливо? - пусть; я понимаю его - но понять - не
всегда есть простить. Пощадить убийцу - значит, дать ему свидетельство его
правоты. Милосерднее убить - но я не хочу быть милосердным! Но кровью
убийцы мертвого не вернуть. Не вернуть..."

ВСПОМНИ ИМЯ СВОЕ. 517 ГОД I ЭПОХИ

Откуда эти видения?
Почти каждую ночь - двое: он - молодой, с иссиня-черными - до плеч -
волосами, дерзкие глаза - невероятные, ярко-синие; она - золотоволосая,
мягко-неторопливая в движениях, а глаза золото-карие, теплые, медовые. В
видениях он знал: они - его отец и мать. Но у Эльфов не бывает таких глаз;
и язык, на котором они говорили, не был наречием Синдар.

- ...Скажи, кто были мои родители? что сталось с ними?
- Они умерли. Их убили - Орки.
- Они были - Синдар?
- Да. Почему ты спрашиваешь?..
Внешне он ничем не отличался от других: ясноглазый, статный,
светловолосый, искусный равно в игре на лютне, стрельбе из лука и владении
мечом. Приемный сын одного из приближенных Тингола. Только с годами все
больше тянуло его - прочь из беспечального Дориата, и не было ему покоя.
И однажды он решился.
Лютня за спиной, меч на поясе: менестрель Гилмир.
Сперва он обходил стороной поселения Людей: Элдар не испытывают
приязни к Младшим Детям Единого. Но постепенно в нем возникло желание
понять их; он помнил Берена - тот был горд, почти дерзок с Владыкой
Дориата, и, сказать по чести, Гилмир был одним из тех, кто, услышав речи
Смертного перед троном Тингола, схватился за меч. Но те из Эдайн, которых
он видел теперь, смотрели на него, как на некоего полубога, и это вызывало
чувство легкой брезгливости. Да, поначалу было лестно - как Смертные
слушали его песни, как расспрашивали о его народе... Но такой почет быстро
приедается. Пожалуй, Берен был более по душе Гилмиру.
...Он, признаться, слегка оробел, когда увидел, куда вывела его
дорога. Там - серо-черная, почти до горизонта, равнина, а за ней хищным
оскалом - черные горы...
Ангбанд.
Страшная сказка... нет, уже не сказка. Холодок пробежал по спине: вот
оно - то, о чем рассказывают предания, оплот Зла, сумрачная твердыня. Даже
двое бесстрашных, что побывали там и сумели вернуться живыми, хранили
молчание о жуткой крепости - или говорили коротко и отрывисто. Теперь он
понимал: снова пережить весь этот ужас, пусть даже мысленно... Нет, дальше
он не пойдет. Вчерашняя ночная стычка с орочьей бандой казалась в
сравнении с этим, неведомым, детской забавой. Собственно, Орки-то и
загнали его сюда.

...Он отбивался из последних сил, спиной прижимаясь к древесному
стволу. Орки законов честного боя не ведают: лезут все скопом. Впрочем,
иногда это и на руку - мешают друг другу.
"А все-таки они меня одолеют", - вяло подумал он; было уже все равно,
только жаль, что суждено умереть так глупо, в случайной стычке. И в этот
миг один из Орков, стоявший поодаль и давно вслушивавшийся во что-то,
взвыл неожиданно испугано:
- Черные!..
Полукольцо нападавших распалось мгновенно. Воспользовавшись этим,
Эльф растворился в сумерках, но далеко уходить не стал, взяло любопытство
- кто ж это такие, что Орки их больше смерти боятся?
Всадников было пятеро - все в черном, на вороных конях. Двое
спешились, быстро осмотрели трупы Орков.
- Люди Тени? - спросил тот, что был младшим из пяти.
- Нет. Ни один из них не убит стрелой - видишь? Здесь побывал
одиночка. Может, мститель. Может, просто путник.
- Воин хороший, - одобрительно заметил кто-то.
- Ага. Теперь опасайся стрелы. Пограничье...
- Пограничье, - вздохнул один из всадников и добавил с горечью: - Им
же все равно - что мы, что... эти, - махнул рукой в сторону трупов.
- Тебя ведь никто не посылал сюда, верно? - жестко сказал тот, кто,
вероятно, был предводителем маленького отряда. - Ты вызвался сам.
- Я не жалуюсь. Но глупо ведь - сражаемся на одной стороне, а -
враги...
Эльф решил подойти поближе. Двигался он бесшумно, но все пятеро
одновременно повернулись в его сторону. Он замер, боясь пошевелиться.
- Зверь? - неуверенно предположил младший. Предводитель покачал
головой:
- Человек. А скорее - Эльф.
- Эй, парень, - негромко позвал тот, что говорил о Пограничье, -
выходи, не бойся. Тебя никто не тронет.
Гилмир не ответил, но задумался: может, и правда - выйти? Очень уж
его заинтересовали эти люди, непохожие на тех, кого он встречал раньше.
Запоздало осознал: это и есть слуги Врага. Странные какие-то.
- Слушай, может, он ранен? - обеспокоился младший. - Может, поискать
его, а?
Эльф невольно отступил назад.
- Вряд ли. Да и он, думаю, не жаждет, чтобы его нашли. Едем.
Он проводил воинов глазами. Непонятно. Враги. Даже и по облику явно -
с севера и востока; да и выговор... А с Орками, похоже, воюют. Что-то
здесь не так...

...Северный ветер хлестнул по лицу, вывел из оцепенения. Гилмир
шагнул в сторону - поползла под ногами осыпь, он покачнулся, пытаясь
сохранить равновесие, взмахнул руками, упал и покатился вниз. Поднялся на
ноги, ошеломленный падением; первая мысль - лютня.
К его удивлению, лютня оказалась цела. Он ласково погладил прохладное
дерево, словно успокаивая ее. Сильно болело расшибленное колено. Поднял
взгляд. Нет, здесь не взобраться: слишком крутой склон. Он побрел вдоль
скальной стены, потом повернул назад - и тут представил себе, как это
выглядит со стороны: до смешного нелепо, словно еще слепой щенок мордочкой
тычется. Унизительно. Глупо. Все, что угодно, стерпеть можно, но -
выглядеть смешным?! - ну уж нет!
"Ну и пусть, - вдруг бесшабашно-весело подумал он. - Всем нам дорога
в Чертоги Мандоса. Зато посмотрю, каков он - Враг. Может, пропустят -
менестрель, все-таки... Это - если Люди. А если Орки... - он помрачнел. -
Орки... Они заплатят за все".

Всадники сразу заметили одинокую фигурку - кто-то, прихрамывая, брел
по черно-серой равнине. Подъехали поближе; Гилмир положил руку на рукоять
меча.
- Привет тебе, путник, - говорящий статен и красив: льняные волосы
выбиваются из-под шлема, широко расставленные прозрачно-зеленые глаза
смотрят с интересом. - Заблудился?
Его спутники рассмеялись сдержано и негромко.
- Да нет, - Эльф вскинул на всадника дерзкий насмешливый взгляд. -
Захотелось вот на властелина вашего взглянуть: может, примет менестреля?
Всадник приподнял бровь:
- Петь ему будешь, Элда?
- А что?..
Светловолосый подумал.
- Ну, что же... Думаю, ему будет интересно тебя послушать. Садись в
седло.

- А... каков он собой?
- Кто?
- Ну, владыка ваш...
Светловолосый усмехнулся уголком губ:
- Увидишь. А ты смелый... Не боишься?
- Кого? - дернул плечом Эльф.
- Моргота, - жестко, раздельно ответил воин, через плечо бросив
холодный быстрый взгляд на Эльфа. Тот промолчал, и больше они не проронили
ни слова до конца пути.

- Ангор? Приветствую. Кто это с тобой?
- Менестрель.
- Альв?
- Синда. Говорит, хочет петь Властелину.
- Менестрель... - страж внимательно оглядел Гилмира. - Что ж,
входи... Постой, - поднял руку предостерегающе. - Оставь меч.
- Что, - прищурился Эльф, - Властелин боится, что его убьют?
- Не смей! - скрипнул зубами страж; Ангор положил руку ему на плечо,
и тот закончил уже спокойно. - Он ничего не боится. Оружие тебе не
понадобится. Здесь тебя никто не тронет. Я покажу дорогу...
- Я сам провожу, - вмешался Ангор и кивнул Гилмиру - идем, мол.
Все происходящее казалось нереальным. Может, ловушка? Неужели так
просто - добраться до Врага, и все рассказы о подвигах Берена - ложь? А
Орков-то здесь нет. Только Люди. Странные люди. Непонятные. Спокойные,
молчаливые. Ни тени неприязни. Однако, как этого стража задело!..
- Подожди здесь, я скажу ему, - Ангор исчез за дверью.
Эльф растерянно вертел головой: это и есть - Ангбанд? Наваждение, что
ли? Было ощущение, что - вот, сейчас очнешься; только почему-то видение
никак не исчезает.
- Войди. Он ждет тебя.
Гилмир вздрогнул: задумавшись, даже не услышал, как вернулся Ангор.
Не без робости Эльф открыл дверь. Недоуменно огляделся, подождал немного,
потом обратился к человеку в свободных черных одеждах, стоящему к нему
вполоборота:
- А где...
Человек обернулся. Светлые задумчивые глаза скользнули по лицу Эльфа:
- Приветствую, менестрель, - голос был глубокий, низкий.
Гилмир застыл с широко раскрытыми глазами, совершенно ошеломленный
внезапной догадкой.
"А... каков он собой?"
"Увидишь".
- Ты и есть?..
- Я. Ждал другого, да? - уголок губ дернулся - тень грустной усмешки.
Вообще, когда он говорил, лицо его оставалось неподвижным: шрамы.
Двигались только губы.
- Ты вырос, - непонятно сказал Властелин. - Выбрал дорогу менестреля?
- и, не дожидаясь ответа. - Спой.
- Что ты хочешь услышать?
- Все равно. Выбери сам. Мне нечасто приходится слышать песни Элдар,
- что-то странное было в его голосе.
Гилмир не подумал, стоит ли петь эту песню - вот же, Вала сам дал
ключ! Пожалуй, баллада о Берене и Лютиэнь была не совсем уместна... Он
поймал себя на том, что боится оскорбить этого усталого седого человека с
лицом, изорванным шрамами и такими странными глазами... Человека?..
- Благодарю, эллинни.
- Как ты сказал?.. - слово было слишком знакомым; так называли его в
видениях те двое.
- Ты - помнишь? - взгляд - острый и короткий: вспышка молнии. - Ты не
все забыл, эллинни?
- Объясни, - голос не повиновался Эльфу.
- Постой... не сразу... - Вала был взволнован, кажется, не меньше. -
Позволь - твою лютню.
Менестрель лютню покорно отдал, но невольно отвел глаза, увидев руки
Валы. В этом легенды не лгали. "Не сможет он играть", - подумал с
непонятной тоской. Тем более удивился, когда услышал первый аккорд, чистый
и звучный.
Мелодия была медленной, светлой и напевной, как чистая глубокая река.
И - удивительно знакомой. "Колыбельная..."
- Колыбельная? - шепотом.
- Да... А - вот это?
Чуткие пальцы пробежали по струнам, сплетая нить
пронзительно-печальной музыки. Губы Эльфа дрогнули. Он услышал слова
песни, не сразу поняв, что поет это он сам.

Андэле-тэи кор-эме
Эс-сэй о анти-эме
Ар илмари-эллар
Ар Эннор Саэрэй-алло...
О'ллаис а лэтти ах-энниэ
Андэле-тэи кори'м...

Я подарю тебе мир мой -
родниковую воду в ладонях,
звездную россыпь жемчужин,
светлое пламя рассветного Солнца...
В сплетении первых цветов
я подарю тебе сердце...

Чужой язык... "Чужой? Но ведь я знаю, я помню, я понимал его..." Он
замер, пораженный, и Вала, почувствовав его смятение, опустил руки.
- Еще, - попросил Эльф почти умоляюще. - Сыграй еще...
И снова звучала мелодия, печальная и светлая, как серебристая дымка
тумана ясным осенним утром; и еще одна, и еще...
- Благодарю... Учитель, - шепотом, не сразу вспоминая слова древнего
языка, - Халлэ, Астар...
- Гэлмор, мальчик мой, - Вала коснулся пепельных волос Эльфа - и тут
же отдернул руку. Тот поднял глаза удивленно - и вскрикнул:
- Учитель!.. Великие Валар, что же я наделал... твои руки...
Вала невольно усмехнулся: "Учитель" - и "великие Валар"? Усмешка
вышла кривой: искалеченные пальцы свела судорога.
- Что мне делать, говори... Как помочь? Как же я мог забыть,
глупец...
- Не бойся, мне не больно.
- Зачем ты лжешь, я же вижу...
- Ничего. Главное - ты вспомнил.

- Учитель, кто мои родители? Там - мне говорили, что их убили Орки...
- Не Орки, мальчик. Счастье еще, что ты попал к Синдар. Наверно,
потому, что ты похож на них. Ты ведь не первый приходишь ко мне.
- А - кто? ты расскажешь?..

Это была дерзость отчаянья - прийти сюда и сказать: я хочу говорить с
Владыкой. Думал - тут и убьют, но его пропустили, даже не разоружив.
Нет, конечно, он не собирался говорить ни о чем. Государь его
Инголдо-финве: он пришел мстить. Он не задумывался особенно о том, как
осуществить это: если Врага можно ранить, быть может, можно и убить. А не
удастся - в лицо ему выкрикнуть слова проклятия.
Он не сразу поверил, что это и есть Враг. Да и был ли хоть один, кто
понял и поверил бы сразу? ни короны, ни несокрушимых доспехов, ни свиты...
Но когда увидел лицо Врага, снова накатила жгуче-соленая волна ненависти.
- Приветствую, Моргот, Владыка Ангамандо, - глухо сказал он,
подчеркнув это - Моргот.
- Приветствую, Элда, - Вала поднялся и подошел к Эльфу; спросил тихо
и мягко. - О чем же ты хотел говорить со мной?
"Думаешь, можешь меня обмануть или разжалобить? - не выйдет,
проклятый!.."
- Я хотел сказать...
Он ударил быстро - но все же недостаточно быстро: Вала успел
перехватить его руку, сильно, до боли сжав запястье. Эльф зарычал от
ярости и попытался вырваться - не вышло.
- Значит, ты пришел меня убить... - медленно проговорил Вала. - Но я
ведь бессмертен, эллинни.
Эльф замер, уже не пытаясь освободиться:
- Как... ты меня назвал?
- Ты ведь понял. Я не стану тебе мешать. Я заслужил кару именно от
тебя, Ахэир.
Рука Валы разжалась, но Эльф уже даже не пытался нанести удар.
- Какое... имя ты... назвал...
- Ведь ты из Эллери Ахэ, из Эльфов Тьмы, мальчик. Твои родные были...
моими учениками. Я...
- Нет! Ты... нет, ты лжешь...
- Но это правда. Ты вспомнил свое имя - так вспомни же...
- Нет! Замолчи! Я не хочу слышать!.. - Эльф зажал уши ладонями, лицо
его исказилось, как от боли.
- Ахэир, мальчик мой, выслушай. Ведь ты все-таки пришел...
- Я... я хотел... Я ненавижу тебя! Будь ты проклят! И будь проклят я
- я не могу уже убить тебя, ну, так бей же, зови своих рабов, я не боюсь,
- потому что я буду мстить тебе, пока я жив, слышишь, ты!..
- Успокойся, - Вала шагнул к Эльфу, заглянул в растерянные глаза -
тот отшатнулся в ужасе.
Двери распахнулись, и двое стражей ворвались в зал - услышали крик.
- Учитель, что...
Эльф стремительно обернулся к ним; странно, но, кажется, он
успокоился, только в глазах вспыхнул яростный огонь; он вырвал из ножен
меч.
- Стойте! - властный окрик за спиной. - Оставьте его.
Воины одновременно и без колебаний вложили мечи в ножны; один все же
сказал:
- У него оружие, Учитель.
- Да! - оскалился Эльф. - И я убью любого, кто попытается
приблизиться ко мне!
- Тогда уходи сам. Я клянусь - никто не тронет тебя.
- Думаешь, я поверю клятве лжеца? Но я не доставлю тебе удовольствия
видеть, как мне перережут глотку! Твои псы сдохнут первыми! - с хриплым
отчаянным воплем Эльф бросился на воинов.
- Не убивать.
Несколькими минутами позже Эльф снова оказался перед Валой. Только
теперь его держали за руки воины.
- Трус, подлец! Я не боюсь ни твоих палачей, ни пыток, ни твоих глаз!
Тебе не удастся сломить мою душу!..
И - та же смесь растерянности и ненависти в глазах. Вала горько
усмехнулся:
- Ты воистину стал - Нолдо... Ты скорее готов умереть, чем поверить
мне. Что ж, я не стану неволить тебя. Калечить твою душу и отнимать волю,
- с насмешкой прибавил он. И, обращаясь к воинам:
- Пусть уходит. Он свободен. Оружие ему верните.
...У подножия поросших редким сосняком гор воин рассек коротким
кинжалом ремни, стягивавшие руки Эльфа, и бросил на землю рядом его меч:
- Иди. И, знаешь... я тебе скажу на прощание: если б не слово
Учителя, я убил бы тебя, - человек говорил совершенно спокойно, без тени
гнева или ненависти.
- Ну, так убей, - глухо откликнулся Эльф, не оборачиваясь.
- У нас, - человек подчеркнул эти слова, - у нас не принято бить в
спину... Нолдо. Прощай.

- ...Ахэир... Да, я помню его. И - где же он теперь?
- Думаю, в отряде Тени.
- Я уже слышал о Тени. Кто он, и что за странное прозвище?
- Не все сразу, мальчик, - в голосе Валы проскользнула тень улыбки.
Смущенно улыбнулся и Гэлмор:
- Странно ты меня называешь... Нет, просто никто никогда не
говорил... Учитель, можно я пока останусь здесь? Мне так много нужно еще
вспомнить, узнать, понять... Можно?

- ...Ты меня сразу назвал - Гэлмор. Почему?
- Я ведь помню вас всех. И еще - ты похож на своего отца. Только его
глаза...
- ...были синими, да? Да... Ты расскажешь о нем?
- Конечно. А как тебя называли в Дориате?
- Гилмир. Ты не знал разве?
- Откуда... - взгляд Валы стал задумчивым. - Конечно... Должно было
звучать похоже на твое прежнее имя. Наверно, так было со всеми...

Он прожил в Твердыне Тьмы долго - покинул ее всего за два года до
Великой Войны. Впрочем, о войне тогда почти никто не думал - его просто
снова позвала дорога. Учитель сказал на прощанье: "Все вы - Странники,
эллинни."
Лютня за спиной, меч на поясе: менестрель Гэлмор...

БРАТЬЯ И СЕСТРА. 521-527 ГОДЫ I ЭПОХИ

- Властелин...
Тревожные зелено-карие глаза, напряженно-звонкий голос, режущий, как
туго натянутая тетива. Меч - слишком знакомый меч... как звали того
славного юношу? Лонньоль, кажется. Да, так, Лонньоль - Певучий. Был одним
из лучших, и ученичество его не должно было быть долгим. Он, кажется,
всего неделю был женат... Да, как только его выбрали, отец невесты сразу
дал согласие. Породниться с воином Твердыни - великая честь. Неделя - и
уехал, чтобы через полгода так нелепо и страшно погибнуть в дружеском
поединке. Меч отослали на родину - и вот он снова здесь уже в других
руках. А родство несомненно - те же волосы цвета кожуры спелого лесного
ореха, те же глаза. Только лет меньше и лицо нежнее. Хочет мести за брата?
Может и так. Только кому мстить... да и за что? Ульв тогда ворвался в
библиотеку с рассеченным лицом, руки, одежда, меч - все в крови, в глазах
отчаяние и ужас. Голос не слушался его, и он едва сумел выговорить: "Я
убил..." Иногда рука действует сама, не слушаясь разума, особенно, если
это рука бойца, годами приученная наносить и отражать удары. Когда по
несчастной случайности Ульв пропустил удар - противник-то не рассчитывал
на эту ошибку - и меч наискось прошел по его лицу, ослепленный болью, он
не сумел сдержать руку. Лонньоль так и не успел ничего понять. Хорошо, что
не успел. Страшно сознавать, что умираешь от руки друга...
- Властелин...
- Приветствую тебя. В чем твоя просьба? Говори, не бойся.
- Я хочу стать твоим воином. Прими мою службу и мой меч.
Молчание, полное ожидания, надежды и страха. И мягкий голос:
- Зачем тебе это нужно, девочка?
- Властелин, - дрожащие губы, совсем детская мольба в глазах, -
ничего от тебя не утаить...
- Для этого и не нужно особых чудес, поверь мне.
- Не прогоняй меня, пожалуйста!
- Я и не гоню тебя. Только зачем тебе быть воином?
- Мой брат погиб. Должен кто-то заменить его.
- Но почему ты? Неужели не нашлось мужчины?
- Властелин, но разве только мужчины могут сражаться? Разве только им
дано совершать великие дела?
- Вот ты о чем... Думаешь, у нас утром подвиги и битвы, а вечером -
пиры? Ты хоть что-нибудь знаешь о воинах Аст Ахэ, о Служении?
- Они... Они сражаются... Убивают врагов... Твоих врагов...
- Так значит, главное - убивать? Так?
- Не знаю, - почти шепотом.
- Я тебе расскажу, чтобы ты хоть немного поняла. Чтобы знала, о чем
просишь. Чтобы поняла, что это не для тебя. Пойми, быть воином - не значит
служить только мечом. Здесь все воины: и те, кто лечит раны, и те, кто
изучает книжную мудрость; ибо все посвятили себя Служению. А те, у кого
меч в руках - лишь защитники Твердыни. Сюда приходят многие, но воинами
становятся отнюдь не все. Хорошо, если один из десяти. А оружие я доверяю
лишь одному из ста. Многие вообще долго здесь не задерживаются, ибо не так
просто понять и принять Служение, и еще труднее изучить все, что для
Служения необходимо. Ученичество - не год, не два, иногда - десятки лет.
Сюда приходят юными как ты... Сколько тебе лет?
- Девятнадцать. Почти.
- Даже мне тяжелы годы Арды, а людям и подавно. Тем более, женщине.
- Властелин, ну почему ты думаешь, что я не смогу понять?
- Сможешь, не сомневаюсь. Но это не значит, что ты возьмешь в руки
меч.
- Почему? Потому что я женщина, да?
- Да, поэтому. Я не хочу сказать, что ты чем-то хуже мужчины, вовсе
нет. Но сейчас мужское время. Подумай - ведь ты слабее любого из них.
- Зато гибче и ловчее!
- Пусть так. Но, девочка, ты еще не знаешь своей силы. Из-за тебя
начнутся раздоры, соперничество. Даже, если Клятва сдержит их внешне, то
внутри, в душе своей воины все равно останутся мужчинами. Ты слишком
большое искушение для них. Я не хочу их мучить. Даже, если Клятва сдержит
их внешне, то внутри, в душе своей воины все равно останутся мужчинами. Ты
слишком большое искушение для них. Я не хочу их мучить. Даже, если Клятва
сдержит их внешне, то внутри, в душе своей воины все равно останутся
мужчинами. Ты слишком большое искушение для них. Я не хочу их мучить.
Даже, если Клятва сдержит их внешне, то внутри, в душе своей воины все
равно останутся мужчинами. Ты слишком большое искушение для них. Я не хочу
их мучить. Даже, если Клятва сдержит их внешне, то внутри, в душе своей
воины все равно останутся мужчинами. Ты слишком большое искушение для них.
Я не хочу их мучить. Да и ты сама будешь страдать. Ты молода, сердце у
тебя горячее, вдруг ты кого-нибудь полюбишь? И что тогда? Останешься верна
Клятве и погубишь свою жизнь? Знаю, сейчас ты скажешь, что готова всем
пожертвовать; но это сейчас. Пройдут годы, уйдет молодость, и что
останется? Пустота. Женщина должна оставаться женщиной, иначе мир потеряет
одну из своих опор. Станет хромым.
- Ты не примешь мой меч?
- Ну почему именно меч! Разве мудрецы, лекари и сказители нужны
меньше? Разве проповедники - не те же воины? Разве, наконец, не нужны те,
кто печет воинам хлеб, лечит их раны, шьет им одежду? Ну вот, только что
хотела стать воином, а плачешь.
- Не смейся надо мной, Властелин...
- Как только тебя из дому отпустили...
- У меня нет дома. Сначала был неурожай и голод, за ними - поветрие.
Потом пришли золотоволосые. Сказали - подчиниться им и идти воевать против
тебя. Дальше говорить нечего. Кто остался в живых - как пыль на ветру. И
нет мстителей...
- И ты ради мести пришла сюда...
- Властелин, наш народ истребили из-за того, что мы чтили тебя.
Властелин, позволь стать твоим воином!
- Нет. Теперь - тем более. Послушай, девочка, я дам тебе провожатых.
Тебя отведут в безопасное место, к хорошим людям. Там ты сможешь многому
научиться и выбрать свой путь...
- Я уже выбрала. Позволь!
- Нет. Нет, девочка.
Он встал и, подойдя к ней, положил руки ей на плечи.
- Не надо тебе этого.
Она подавленно молчала, опустив голову. Казалось, она готова была
согласиться. Внезапно взгляд ее упал на тяжелый железный браслет на руке,
что так ласково сжимала ее плечо.
- Нет! Я хочу быть твоим воином!
Она вырвалась, зло и упрямо глядя в его лицо.
- Я все поняла. Все твои слова значат одно: "Ты баба, твое дело
угождать мужчине душой и телом, а когда умрет - оплакивать его". Зачем
тогда человек создан мужчиной и женщиной? Чтобы один властвовал над
другим? Не хочу! Не хочу я этого! Нет мне места нигде, нигде!
Она разрыдалась и бросилась к дверям зала.
- Подожди! Ты не поняла меня! Нельзя уходить с таким сердцем! Стой, я
приказываю тебе!
- Я не твой воин! Я не послушаюсь твоего приказа! Прощай!
За дверью послышались звуки ее быстрых шагов, и вновь - холодноватая
тишина покоя...
Ее никто не остановил. Всхлипывая распухшим носом и вытирая на ходу
слезы, она шла куда глаза глядят. В последний раз обернулась, чтобы
увидеть замок, словно вырастающий из скал, вонзающийся в холодное
бездонное небо. Из тяжелых ворот выезжал отряд всадников. Взглядом, полным
обиды и жгучей зависти, она проводила гордую кавалькаду и побрела дальше.
Вскоре она свернула с главной дороги, и тут были потеряны ее следы, и те,
кто были посланы догнать ее, вернулись ни с чем.
Оставляя по левую руку горы, она уже четвертые сутки шла на
юго-восток по лесным дорогам. Поостыв, она пожалела, что не послушалась
Властелина и не пошла с его провожатыми. После разгрома Дориата уже много
лет здесь были случайные людские поселения. Эльфы давно бежали на юг и на
запад. Гондолин пал, и лишь шайки Орков и изгоев бродили по лесам и
дорогам. Еда, что положили ей в котомку, уже подошла к концу, а ни жилья,
ни человека она еще ни разу не встретила. Это тревожило. Где дороги, там и
люди. А здесь - мертво.
На шестой день она почуяла запах дыма. Не дыма печи, в которой
румянится хлеб. Скорее, запах гари. Как бы то ни было, там должны быть
люди. Хоть что-то можно выяснить. Она сошла с дороги и пошла на запах,
пробираясь зарослями.
Из кустов все было прекрасно видно. Тысячу раз она пожалела, что не
слепа. Страх провел по спине мягкой лапой, и волосы зашевелились на
голове. Она зажала рот руками, загоняя в горло рвущийся наружу крик.
Орки крысами бегали по развалинам, сволакивая в кучу награбленное
добро. Живых здесь не осталось, только грудной ребенок заходился голодным
плачем возле убитой матери. Похоже, ее настигли, когда она пыталась
спрятаться в лесу. Одежда на ней была разорвана, и что с ней сделали,
прежде чем убить, было ясно с первого взгляда. Вместо лица - кровавое
месиво, золотые волосы намокли в крови. А ребенок все кричал. Наконец, его
заметил один из Орков. Ощерившись, он поднял дротик с зазубренным
наконечником, очевидно, собираясь прикончить человеческое отродье. Вот
этого она уже не могла вынести. Совершенно забыв о мече, она схватила
острый камень и запустила Орку прямо в узкий кровянистый глаз. Тот
взвизгнул и бросился бежать, но, увидев, что его противник один, что это
совсем мальчишка, яростно метнул свое оружие. Ей показалось, что она
слышит хруст разрываемой плоти. Острие вошло прямо под левую грудь. Со
вздохом, похожим на судорожный всхлип, она упала навзничь, вцепившись
обеими руками в древко.
- Эй, рвем когти, черные на дороге! - заорал кто-то. Выругавшись, Орк
быстро перетряхнул ее котомку, отыскал серебряные серьги, завернутые в
кусочек холста, единственное ее сокровище, дважды ткнул мечом в
неподвижное тело - куда придется - и, пригибаясь, побежал к лесу.
Еще несколько секунд она видела и слышала - но все уже сквозь
какую-то стену, отсекавшую ее от жизни. Последним усилием она перекатилась
на правый бок, не ощущая боли от шатающегося дротика, и притянула к себе
ребенка. Тот уже почти не кричал, только хрипло скулил. Обняв его, она
перестала ощущать что-либо.
...Было холодно и хотелось есть. Потом кто-то взял и обнял, и стало
тепло. Ребенок начал шарить ротиком, ища молоко. Вместо этого в рот вдруг
попало что-то другое, совсем невкусное, но теплое. Ребенок снова захныкал,
но ничего не изменилось. Есть хотелось по-прежнему. И он стал глотать это
невкусное, солоноватое и густое...
Потом его опять кто-то взял и закутал. Стало очень тепло. Он так
устал, что сразу уснул, уютно свернувшись, и забыл о еде...
Воин в черном осторожно приподнял голову девушки.
- Мертв. Бедный парнишка... Я помню его, он неделю назад приходил к
Властелину. Такой убитый ушел... Видно, не смогли ему помочь. Как его сюда
занесло?
- Надо бы похоронить. А меч отвезем в Аст Ахэ, пусть Властелин сам
решит судьбу оружия, верно служившего ему, - сказал второй, огромного
роста могучий воин, самый старший в отряде, хотя и не главный. Звали его
Торк, и в своих огромных лапищах он держал закутанного ребенка - совсем
крохотного по сравнению с ним.
Первый попытался вынуть дротик. В ответ послышался тихий стон, и едва
заметная дрожь прошла по телу. Он быстро выхватил кинжал и поднес к
полуоткрытым синеватым губам. Легкое туманное пятнышко появилось на
клинке.
- Что там, Этарк? - спросил невысокий человек с раскосыми глазами и
прямыми черными волосами.
- Похоже, еще жив... Борра, можешь отсечь древко? Иначе не
перевязать, а дротик зазубренный, вроде.
Борра молча вынул слегка изогнутый, острый, как бритва, меч, что
носил на поясе. Другой, прямой, висел за спиной, за левым плечом торчала
рукоять. Быстрое, еле уловимое движение - и древко отвалилось прямо рядом
с наконечником. Борра невозмутимо бросил клинок в ножны. Рослый угрюмый
человек со шрамом на лице - командир отряда - молча смотрел на раненого.
- Слишком знаком мне этот меч, - наконец, сказал он негромко. - Лучше
бы он умер, - добавил почти неслышно и пошел прочь. Изумленный возглас
остановил его.
- Что там? - досадливо бросил он.
- Иди сюда! - растерянно сказал Этарк.
Все четверо ошарашенно смотрели друг на друга.
- Что теперь делать? - как-то жалостно сказал Этарк. Руки его
дрожали.
- Что делал, то и делай, - резко ответил командир. - А я собираю
отряд. Для нее времени почти не осталось.
Большой удачей было то, что она не ушла далеко от гор. В небольших
крепостях, охранявших горные проходы, можно было найти помощь, а в
поселениях, живших под их защитой, наверняка найдется, чем накормить
ребенка. До ближайшей крепости было около суток быстрой езды, но они были
в стороне от прямой дороги. Они мчались как молнии, загоняя коней, ибо в
их руках были две затухающие жизни, а что может быть дороже? Разве не
защита жизни их главная цель?
Каждый из Черных Воинов был обучен лекарскому искусству, но высшей
способностью целителя в отряде обладал лишь один. Не силой трав, камней и
заклинаний - своей собственной духовной силой он умел врачевать раны тела
и сердца. На родине у себя он был сыном короля, здесь - одним из равных.
Вент звали его. Более суток не выпускал он холодных рук девушки, удерживая
в ее теле кровь и душу. И когда они достигли своей цели, упал от
усталости, и заснул, и спал непробудно два дня и две ночи.
За горами жили люди - такие же, как и везде. Когда-то предки Трех
племен ушли искать света на Западе. Потом другие отправились на Север, где
по слухам была земля, в которой правит великий чародей, где нет войн, где
покой и мир. Так и шли - на Север и Запад, кто куда - в неведомые края.
Кто-то пришел-таки к черным горам, кто-то нашел другие места, но легенда
осталась. Легенда о городе мировой мудрости, твердыне Властелина, откуда
приходят в мир учителя и проповедники, целители, мудрецы и защитники. И
шли, и искали. И, хотя все здесь было далеко от легенды, ибо и здесь не
было мира, и сам Властелин не был всемогущ, страна за черными горами все
же была. Люди этих мест жили как все, только о Властелине и делах его
знали больше других. Для них это было не "где-то" и "говорят", а вот
здесь, рядом. Воины Аст Ахэ, гвардия Черной крепости были для них не
чем-то чудесным и божественным, а обычными людьми, которых могли убить или
ранить. Часто их сыновья по зову черных рыцарей брали оружие и уходили
сражаться с врагами. Так было и в других краях, где хоть что-то знали о
Властелине, и воины в черных доспехах были его вестниками. Была беда - они
приводили помощь. Они просили о помощи - и воины уходили на Север и на
Запад.
На берегу лесного озера под вековыми, обросшими клочьями мха елями,
стоял маленький деревянный дом. По обычаю сюда приносили тех, кто умирал,
кого уже отказывались пользовать лекари. Так воины отряда узнали, что
напрасно они загоняли коней, что единственное, чем могут ей помочь - дня
два-три удержать в теле угасающую жизнь. Вынуть наконечник никто не
осмеливался - железо касалось сердца. И тогда Ульв сказал:
- Я поеду просить Властелина. Когда-то он говорил мне, что я дорог
ему. Не думаю, чтобы сейчас было так. Но, может, ради прошлого он
согласится помочь... Иначе мне не вынести своей вины. Я так пытался забыть
или хотя бы реже вспоминать об этом, но жизнь бьет без пощады... Я еду.

- Прости, что осмеливаюсь показываться тебе на глаза, Властелин.
Выслушай меня, прошу! Не за себя буду просить...
Он стоял, ссутулившись, перед Властелином и глухо говорил, глядя в
пол.
- Я никогда ни о чем не просил, - мучительно выдавливал он слова. -
Это не для моего спокойствия, Властелин... Я не хочу врать - если она
умрет, то к моей вине прибавится еще и эта смерть. Не погуби я ее брата,
она не пришла бы сюда. Я не вынесу... И все же - не ради меня, ради нее.
Это чистое, смелое сердце, ты ведь сам знаешь!
"Что объяснять тебе, что утешать тебя? Ты из тех людей, что лишь
тогда сочтут себя невиновными, когда сами смогут простить себя. А ты
никогда себя не простишь".

Кто-то хотел нарисовать лицо. Полукружья бровей и ресниц, едва
намеченные бледные синеватые губы, волосы, - остальное сливалось с белым
полотном - так казалось с первого взгляда. Жизнь в головах, Смерть в
ногах, и ни одна пока не скажет: "мое". Зазубренный наконечник лежал в
обожженной ладони. Несколько секунд назад ему казалось, что сердце
трепыхается пойманной птахой в его руке - теперь оно билось свободно и
спокойно. В сером тумане небытия всплывали образы и обрывки мыслей.
Ощущение бытия. Осознание зова жизни. Он держал руку на холодном лбу.
"Ничего не говори, девочка. Думай в ответ, я пойму".
Смятение. Его собственное лицо. Стыд. Горечь незаслуженной обиды.
Страх. Женщина без лица. Крик ребенка. Ребенок.
"Малышка в безопасности. Хочешь, тебе ее принесут?"
Золотые волосы. Ребенок. Горящие дома. Чувство потери. Горе.
Одиночество. Золотоволосый воин с окровавленным боевым топором. Ребенок.
"Ириалонна, девочка, все хорошо. Не бойся. Ты выздоровеешь".
Стыд. "Лучше бы я умерла".
"Ты знаешь, кто я? Узнаешь?"
Его собственное лицо. Наручники.
"Ты выздоровеешь. Ты станешь, кем хочешь. Воины, что нашли тебя,
просили меня об этом. Они возьмут тебя в свой отряд. Понимаешь?"
"Да".
"Не будет позора, если ты передумаешь. Но душа твоя воистину душа
защитника. Ты оказалась сильнее, чем я думал... Будет так, как ты решишь".

Девяносто девять их было в отряде. Сотая - единственная женщина среди
воинов Аст Ахэ. Ученичество ее еще не кончилось, но уже близился срок
Клятвы. Многие надеялись, что она передумает, ведь мало, кто так умел
лечить, как она. Стань она целительницей - и не надо отрекаться от
собственного естества. И можно надеяться, что не вечно сердце ее будет
девственным. А надеялись многие. Но никто никогда не пытался ее
отговорить. И Клятва была дана, и у девяноста девяти братьев появилась
сестра. Любимая сестра. Ее берегли. Ею гордились. В ее присутствии
светлели сердца воинов.
- Когда ты касаешься раны, сестричка, она перестает болеть, -
говорил, улыбаясь, Вент.
Его не следовало принимать всерьез. Уже семь лет он был женат, и
любил свою жену до безумия. Каждая весть с родины принималась им как
великий дар. Отец его, сам когда-то учившийся здесь, но не ставший Рыцарем
Твердыни, послал сюда своего сына, чтобы сделать из него мудрого
правителя. Он не ошибся в сыне. Нечего было опасаться и воздыханий Торка,
бывшего когда-то рабом. Он и сам не скрывал, что все это лишь мечты,
мечты... Хуже было молчание Ульва, упорно избегавшего ее. Лишь один раз
было - он принес полный шлем лесной земляники. Ириалонна сказала, что ей
столько не съесть, и предложила ему разделить с ней ягодное пиршество. Его
серые глаза вспыхнули такой радостью, что она почему-то испугалась. Теперь
и она пряталась от него. С той поры Ульв не пытался даже заговорить с ней.
Зато с ней как-то заговорил Дейрел, княжий сын. Он был одним из самых
красивых людей в Аст Ахэ: легкий и стремительный, с волнистыми
темно-золотыми волосами и янтарными глазами. Ей показалось, что в его руке
кровь. Но это был только золотой перстень с большим рубином.
- Откуда? - спросила она.
- Отобрал у Орка, - тот пожал плечами.
- Но ведь он кого-то убил и отнял этот перстень... На нем кровь.
- Чушь. Даже если так - мертвым что за радость в украшениях? Захочешь
- будет твоим.
И тогда он сказал, какова цена этому перстню. Ей захотелось ударить
Дейрела.
- Дешево же ты меня ценишь, - сказала она сквозь зубы.
- А сколько ты просишь? - последовало за этим. Дейрел дерзко улыбался
ей в лицо. Он был уверен в своей неотразимости.
- Ты что, на самом деле? Дейрел, ты с ума сошел? Ты же брат мне, ты
же Клятву давал, мы же вино с кровью пили!
- Лет пять назад это бы меня остановило. Но ведь ты сама избавлялась
от суеверий в годы ученичества. Так разве тебе не ясно, что слова есть
лишь слова, даже, если это слова Клятвы? А то, что выпито, ничем не лучше
обычной воды. Ты же не считаешь, что побраталась с родником? Нет, у меня
уже нет иллюзий. Я понял, что Служение никому, кроме Властелина, не нужно.
Лишь ему в нем выгода. Я уйду. И хочу, чтобы ты ушла со мной. И вот тогда
я дам настоящую цену за тебя. Мой отец - князь, я единственный наследник.
А ты станешь моей женой. У тебя будет все, что пожелаешь...
- Замолчи! - крикнула она, зажимая уши. - Это же гнусно! Ох, и дрянь
же ты! Еще раз заикнешься - всем расскажу!
Дейрел вспыхнул. Затем вновь на его лице появилась улыбка -
снисходительно-надменная.
- Мне кажется, Ульву ты простила бы не только слова, а кое-что и
больше.
Не стерпев, она ударила его по лицу. Дейрел схватил ее за руки, но
через мгновение отпустил. Усмехнулся.
- Я запомню урок, - коротко сказал он и вышел.
Она промолчала. Дейрел тоже вел себя, как ни в чем не бывало. Неделя
прошла, и другая, и Ириалонна уже стала забывать о происшедшем.

...Борра и Этарк обнажили мечи. Давний спор о том, где лучше бьются -
на востоке или на западе - должен был разрешиться поединком. Борра, обычно
невозмутимый, вышел-таки из себя и обещал надрать мальчишке уши.
Мальчишке, правда, было уже двадцать шесть, но озорство в нем было
неистребимо. Конечно, Борра разделал его в пух и прах минут за десять.
Этарк завопил, что это еще ничего не значит - справиться с маленьким. Вот
пусть попробует справиться с Ульвом.
- Если Ульв проиграет, - усмехнулся Борра, - то я тебе точно уши
оторву, нахал!
- Ульв, мои уши - в твоих руках! - трагически взвыл Этарк.
Теперь предстояло сражаться двоим из лучших рыцарей Аст Ахэ. Зрелище
обещало быть интересным. Внезапно сзади раздался насмешливый голос:
- Поосторожней, Борра! Он ведь любит приканчивать друзей в дружеских
же поединках. По-дружески. Как Лонньоля, к примеру.
Ириалонна в ужасе обернулась. Дейрел улыбался, скрестив на груди
руки. Ее взгляд метнулся к Ульву. Лицо его помертвело, и лишь косой шрам
от лба до подбородка, слева направо, полыхал красным. Ульв остановившимся
взглядом смотрел прямо перед собой.
- Это так? - тихо, растерянно спросила она.
- Конечно так, - рассмеялся Дейрел. - У него же все на лице написано.
- Я знаю, как погиб мой брат, - медленно и четко выговорила она.
- Но ты же не знала, что это он его убил.
- Теперь знаю. Одного не знаю - зачем ты мне сказал об этом?
- Справедливость требует, чтобы ты знала.
- Так что ж твоя справедливость так долго молчала? Целых четыре года?
Она повернулась к Ульву.
- Я не виню тебя. Брат погиб - теперь ты мой брат. Мы в расчете.
Ульв криво улыбнулся. "Лучше бы ты убила меня, сестра. Любимая сестра
моя".
Борра заговорил как всегда медленно и невозмутимо.
- Мне кажется, тебе здесь не место, Дейрел.
- Шел бы ты своей дорогой, - добавил Торк.
- Пусть уходит, - послышались отовсюду возгласы.
Теперь побледнел Дейрел. Уйти самому - одно. Быть изгнанным - совсем
другое. Теперь отец его не примет. Дороги домой не было. Но Дейрел не
просил прощения - молча вонзил в землю меч и ушел. Больше о нем не
слышали.

- Госпожа! Изволили проснуться?
Голова раскалывалась. "Госпожа" - ее никогда так не называли. В
отряде звали сестрой, Властелин - по имени, иногда - Заклинательница Огня,
по смыслу имени. Правда, один раз назвал каким-то другим, чужим именем...
Иэрне, кажется. Лицо у него было потом как у Ульва - в тот день... Какой
знакомый голос... Нет, не припомнить. Что же было, почему так больно...
...Эти пирамиды из голов Орков попадались уже не первый раз. Вроде,
что же тревожиться - нрав их всем известен, чего жалеть. Но слишком
жестоко. Кто? Эльфы давно бежали к морю или бродили где-то на юге. Люди?
Не в обычае тех, кто здесь жил, поступать так. И кто тогда жжет деревни?
Следов Орков нет, а все сожжено и разграблено, и люди куда-то уведены. И
эти странные слухи о Властелине - будто взимает он дань в оплату за помощь
и защиту; а кто не повинуется - жестоко карает. Теперь имя Владыки Тьмы
вызывало страх.
- Вот нелепость, - горько говорил Торк. - Ищем того, кто убивает
Орков. Раньше мы людей от них защищали. А случись что - именно Орки будут
за нас, а Эльфы и Три Племени - врагами будут...
- После таких слухов не только Три Племени, - мрачно ответил Ульв.
Дальше дни и ночи, поиски... Простая неосторожность - угодили в
засаду втроем. Правда, остальные подоспели почти сразу, но она помнила
только страшную боль в голове. На этом все обрывалось. Она с трудом
открыла глаза. Высокий резной деревянный потолок. На стенах - дорогое
оружие и ткани. Светлая горница убрана с крикливой роскошью. Она лежала в
большой постели среди мягких подушек, укрытая теплым легким одеялом.
- Как изволили почивать, госпожа? - тот же слегка насмешливый голос.
- Дейрел...
- Узнала. Все-таки помнишь. И на том спасибо.
Он изменился за эти два года. Пополнел. Лицо, еще красивое, пожелтело
и стало одутловатым, под глазами - темные мешки. Похоже, сильно пьет.
- Как я... здесь?
- Тебя привезли мои люди.
- Отбили?
- У кого? У себя, что ли? Не делай удивленных глаз, давно уж могли бы
понять, что связались с равным, с тем, кто ваши штучки хорошо знает.
- Так это ты...
- Так это я. Вы открыли на меня охоту. А я - на вас.
- Ты мстишь?
- Не без этого. Но пока я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Я
вам не мешаю. Разве я не убиваю Орков?
- Но ты и людей убиваешь.
- Как и вы.
- Мы не убиваем мирных жителей!
- Убиваете врагов. А те, кто не подчиняется мне - мои враги. К тому
же, я их защищаю - пусть платят. Вы ведь тоже сражаетесь не "за так".
- Как ты все извращаешь.
- Не так уж сильно. Я многое понял с тех пор, как ушел. Как вы меня
выгнали. Отец, конечно, проклял меня, старый наивный дурак. И я решил
сделать себя сам. Я ведь был еще Черным Воином для этого дурачья. Пожалел
их. Орки грабят, люди грабят, вы тоже лезете со своим хозяином и всяким
возвышенным бредом... Сейчас главное - выжить. То, что я был из Аст Ахэ,
мне помогло. Они поверили мне. А я их защитил. Научил драться.
- И грабить...
Он продолжал, не замечая ее слов.
- У Эльфов были короли и королевства, а Люди потому и подчинялись
кому ни попадя, что некому было объединить их. А я это сделал.
- Объединил? Да ты их кнутом в кучу согнал!
- Толпа любит сильную руку. Зато слушаются как собаки. Так что, я
действительно Властелин. Первый король Людей. Подожди, будет время, я буду
первым в Арде! Эльфы и Орки перережут друг друга...
- Властелин уничтожит тебя!
- Хозяин ваш? Не забывай, я очень хорошо знаю его силы. Ничего он не
может. И не сможет. Его сила иссякла. Думаешь, для чего держит он вас,
дураков? Зачем ему защита, если он такой великий? А вы, идиоты, забили
мозги чепухой и кладете головы за него.
- Это ты дурак. Величие не в кулаках.
- А в чем оно сейчас в нашем мире? В мудрости? Кому она нужна, когда
вся сущность человека в том, чтобы набить брюхо, утолить похоть да не дать
себя убить? Нет, истинное величие - здесь. Смотри - мне подчиняются. Это я
могу все.
- Тебе подчиняются из страха, а в душе ненавидят.
- Тем лучше! Страх - хороший поводок.
- Случись что - они предадут тебя.
- О, нет! У меня есть хорошая свора, которая зависит от меня
полностью. Они - моя гвардия. Как и вы у своего хозяина. Не будет меня -
им конец.
Он расхаживал по комнате, размахивая руками. У Ириалонны очень болела
голова, и уже не было сил отвечать. Она только слушала.
- Зря вы думаете, что уничтожили меня. Я не из тех, кто погибает от
слов. Я выжил. Выжил! И теперь платить настало время вам.
"И все же это очень задело тебя, раз ты так зол... Ну да, тебя,
великого, лучшего, изгнали".
- И я буду нещадно убивать тех, кто против меня!

Через пять дней она уже была почти здорова. Дейрел не заходил к ней
ни разу, затем появился - угрюмый и озабоченный.
- Ищут тебя, - буркнул он.
- Боишься, великий и могучий? Властелин? - она рассмеялась.
- Я не дурак. Если вся ваша орава обрушится на меня, мне будет
солоно. Но пока - ты мой щит.
- Помнится, когда-то ты презирал женщин. Теперь же прячешься за меня.
- Не играй словами. Мне любой заложник подойдет. А ваш чувствительный
хозяин прольет слезу и оставит меня в покое.
- Ох, не надейся! Видно, сильно тебя задело! А говорил: "все слова,
все чушь..."
- Мне нанесли оскорбление в присутствии многих. А я не привык
прощать. Меня оскорбили с самого начала. Кто мной командовал? Этот приемыш
Ульв? Ты тоже меня оскорбила. У меня длинный счет к вам!
- Чем ты лучше Вента? Он сын короля, а подчинялся Ульву.
- Если он дурак, то я нет. Я был достойнее.
- Слушай, как ты вообще попал в Аст Ахэ с такими мыслями?
- Раньше я был другим. Дурнем восторженным. И уж если ты считаешь,
что я изменился к худшему, то в этом твоя вина.
Ириалонна опустила глаза. В его словах была доля правды. Как верно
говорил Властелин: "из-за тебя начнутся раздоры".
- Послушай, Дейрел, - сказала она негромко, - я могу попросить за
тебя. Тебя простят, ты снова сможешь заслужить доверие и дружбу.
Дейрел расхохотался.
- Думаешь, мне это нужно? Нет, вы мне не нужны. Только ты. И почему
ты подумала, что со мной станут говорить? Все слова, я им не верю! И,
кроме всего прочего, с чего ты решила, что я тебя отпущу? Ты моя
заложница. И я еще не забыл, что было между нами. Мое предложение остается
в силе.
- Но зачем тебе я? Разве ты, такой великий, не мог найти другой
женщины?
- У меня было полно баб. Но ни одной настоящей женщины я не имел.
- Ни одна настоящая женщина не позволит себя иметь как вещь.
- Позволит. И если вещь нельзя купить, ее берут силой. Запомни это. И
смирись с тем, что ты отсюда не уйдешь.
- Тогда меня вызволят.
- Боюсь, что нет, - ухмыльнулся Дейрел. - Живой я тебя не выпущу. Так
что лучше соглашайся быть королевой. Это выгодно и тебе и мне.
- Но ты мне противен!
- Я еще не спал с тобой, откуда ты знаешь? Ты вообще хоть с
кем-нибудь спала? Нет? Это ж надо, дожить до двадцати пяти лет и - ни
разу! Что же ты такое? Так и доживешь до седых волос, а тогда-то уж точно
никому нужна не будешь. Нет, я должен тебя просветить, хотя бы из жалости.
Надо познать любовь.
- Заткнись, мразь! Не тебе об этом говорить. Ты только брать умеешь.
А когда любят - жертвуют.
- И откуда же ты этого набралась? Или я ошибся, и твоя девственность
уже кому-то досталась? Может, Ульву? Пожалуй, надо проверить...

Она защищалась настолько яростно и отчаянно, что на грохот сбежались
люди. Дейрел, с исцарапанным лицом, с синяком под глазом лежал в углу,
защищая голову, а девушка в приступе гнева била его подсвечником.
- Убью, падаль! - кричала она. Люди еле сдерживали хохот. Ее с трудом
оттащили. Неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы не вошел быстро
седой воин и не зашептал что-то на ухо Дейрелу. В глазах того вспыхнула
звериная ненависть.
- Вот как, - тяжело дыша, сказал он. - Времени не остается, значит...
Слушай, ты! Дела идут так, что мне ждать недосуг. Ты нужна мне женой! - в
его голосе слышались испуганно-истерические нотки. - Если до утра не
согласишься, я тебя, тебя... Уничтожу! Поняла? У меня нет выхода!
- Трус! - бросила она, переводя дух.
- Нет, я расчетлив. Они не посмеют тронуть мужа любимой сестры. А так
ты мне не нужна. Даже заложницей.
- Повелитель, но ведь она из Черных, как и ты, - со страхом в голосе
заговорил седой. - Ты не можешь!
- Я все могу. Все могу! Готовь костер, слышишь?
- Но сжечь... Ведь можно просто убить, Повелитель...
- Я не люблю оскорблений. И не прощаю. К тому же, у нее есть выбор.
Утром я приду, - усмехнулся он, успокаиваясь.
- Не утруждайся, я рыцарь Аст Ахэ, - с решимостью обреченной ответила
она. - А ты плесень. Ты всех нас предал и заплатишь за это!
- Жаль, - протянул Дейрел. - Королевой ты смотрелась бы лучше. Что
же, посмотрим, насколько верно твое имя, Заклинательница Огня...

"На помощь! На помощь, братья мои! ведь мы всегда выручали друг
друга. Разве не отбили мы Вента у Орков? Разве я не вытащила тебя из огня,
Этарк? Разве я не лечила ваших ран? Ульв, где ты? Ты всегда был рядом в
бою, где ты теперь? Помогите, братья! Нет, я не умею звать так, чтобы душа
услышала. Этого я так и не постигла... Не дано. Властелин, ты же слышишь
боль всей Арды, услышь меня! Я хочу жить. До ужаса хочу жить. Но ведь ты
знаешь - я не изменю себе, не предам тебя. Ведь у тебя есть крылья, ты
умеешь повелевать огнем и холодом, так помоги мне, пожалуйста, помоги!.."

...Они уже знали, где ее искать. Кони несли их к городищу за
деревянным частоколом на лесистом берегу реки. И внезапно они услышали -
внутри - зов, полный безнадежной тоски, а потом нахлынула волна смертного
ужаса и боли. Боль стала невыносимой, и далеко впереди, вместе со столбом
пламени над частоколом, к небу вырвался долгий страшный крик - так душа
вырывается из тела. И зов затих, оставив сосущую пустоту.
Короля никто не защищал. Его так и связали - пьяного до полусмерти.
Свои же связали. А Вент, морщась, словно от боли, оттаскивал от огня
Ульва.
- Там уже никого нет, - повторял он четко и громко. - Ты понимаешь?
Ульв не отвечал, глядя в огонь, и в его глазах был другой огонь -
безумие. И тогда Вент позвал Торка, и вдвоем они еле справились - с одним.
Его пришлось связать. И Вент бил его по лицу, выводя из бреда. Взгляд
Ульва стал осмысленным, но теперь в нем была - пустота. И Вент понял -
воля к жизни ушла. А на волосы Ульва лег пепел - теперь уже навсегда.
Они возвращались, и отряд вел Вент. На телеге лежали рядом двое -
Дейрел и Ульв; один спал пьяным сном, другой смотрел в небо пустыми
глазами.

Когда-то этого человека он называл мальчиком. Теперь ему казалось,
что Ульв намного старше его. "Мы похожи, потери равняют. Оба седые,
изуродованные..."
- Твои братья будут судить его. Ты будешь с ними?
- Нет. Разве это вернет ей жизнь?
- Ты простил его?
- Я не хочу о нем больше знать. Я не знаю, как относиться к нему, у
меня просто нет такого чувства. Властелин...
- Что?
- Почему ты не спас ее? Разве ты не мог? Ведь достаточно было
произнести слово...
Вала опустил глаза.
- Не мог, - глухо выговорил он. - Не мог. Только в ваших сказках: "да
будет" - и стал свет. Слово имеет силу - это верно. Но надо, чтобы ее имел
и тот, кто говорит слово... Силу сказать и знание - как сказать. Я знаю,
но уже не могу заставить слово... Я уже не могу ничего. Этот человек...
был прав. Я уже все отдал. Знания - последнее, что у меня осталось. И это
я тоже должен отдать, пока есть время. Ульв, ведь он прав - без вашей
защиты я ничто. И я не имею права толкать вас к гибели...
- О чем ты, Учитель? Мы сами выбрали свой путь. И я не раскаиваюсь.
Зерно должно упасть в землю, чтобы прорасти, и мы - эти зерна. Это высокая
честь. Тем более наш долг ныне - защищать тебя.
- Не знаю, стоит ли. А может, я не прав. Не прав во всем...
- Не нам судить. И не тебе. Увидим. Вернее, увидят другие. Но сердце
говорит, что не во многом ошибался.
- Увидим. Я не знаю... правда, не знаю, что будет. Арда жила мною, а
теперь я живу ей. У меня уже нет своих сил. Я могу вырвать кусок ее плоти
и взять силы от нее. Но она живая, Ульв, она живая, она будет кричать...
Те - живут Валинором, но они-то Арду будут рвать, не задумываясь. Хорошо,
что вне Валинора они теряют свое могущество. Как и я вне Арды. Странно, мы
- враги. Разве не прекрасны небо и ветер, созданные Манве? Или воды Ульмо?
Или плоть Арды, создание Ауле? Я связал их воедино - потому я враг. А это
взяло все мои силы... Будь я Человеком, я мог бы уйти, был бы свободен.
Только вот Человеком я не стал. Потому и не мне решать судьбы Арды. Мое
время кончилось. Ульв, я дожидаюсь своего часа. Теперь это крепче цепей
Ауле. Я знаю, что со мной покончат, и скоро. И опять он был прав - со мной
покончат дети Арды. Эльфы и Люди. Даже воинство Валар не способно
сохранить свою мощь здесь. По крайней мере, полностью... И что будет с
вами, когда меня не станет?
- Нас тоже не станет. Должны остаться лишь хранители мудрости. А дело
воинов - умирать.
За дверью послышались шаги и вошел Борра. Сейчас он не был
невозмутимым. Он смотрел исподлобья, словно заранее отметая любые
возражения.
- Мы решили, Властелин.
- Что вы решили?
- Пусть умрет так, как умерла наша сестра. Не обвиняй нас в
жестокости, сами знаем. Мы только Люди и не умеем прощать такое. Ты ведь и
сам отнюдь не все прощаешь.
- Пусть будет так, как вы решили. Но все же...
- Нет. Он предал нас. Предал тебя. Предал Служение. Если бы он просто
ушел, это одно. Но он заставил Людей бояться. Он отравил их души алчностью
и жестокостью. Он сделал из них Орков. Он заставил бояться тебя и избегать
мудрости, предпочитая тупую, жестокую силу. Наконец, он казнил нашу
сестру. Из бессильной злобы загнанной в угол крысы. За то, что она поняла
всю его гнилую душу и отвергла ее. Мы не хотим этого прощать. Мы тоже
умеем ненавидеть. Мы решили. Ульв, ты идешь?
- Нет. Простите меня, но мне больно смотреть на огонь. Страшно.
- Что же, я понимаю. Прости.
Борра ушел.
- Огонь - это больно, - после долгого молчания сказал Вала.
- Я знаю, - коротко ответил человек и повернул руки ладонями вверх.

- ...Властелин...
Тревожные черные глаза, напряженно-звенящий голос.
- Я хочу быть твоим воином...

СОВЕТ ВЕЛИКИХ. 533 ГОД I ЭПОХИ

...И Эарендил ступил на берега Земли Бессмертных.
Он поднимался по зеленым склонам Туны, но никто не встретился ему на
пути, и пусты были улицы Тириона; и непонятная тяжесть легла на сердце
Морехода.
Какой воздух здесь... Он глубоко вдохнул - мелкие иглы впились в
горло и легкие: пыль, алмазная пыль. Ему стало страшно. Быть может, потому
никто из Смертных не может жить в Земле Аман, что и самый воздух здесь
смертелен для них? И он умрет - умрет, не достигнув своей цели,
задохнется, как выброшенная на берег рыба... Режущая боль в глазах
заставляла по-иному вспоминать слова предания: "Враг был ослеплен красотой
и величием Валинора"...
Сквозь радужную дымку он пытался рассмотреть город. О Тирион-на-Туне,
улицы и площади твои, мощеные белым камнем, гордые башни твои...
Игрушечный городок игрушечной земли. Земли Великих. Что со мной, почему -
так... Где же эта красота, это величие?..
Он шел - беспомощный, растерянный, полуослепший от приторно-ровного
сияния белой дороги; а волосы и одежда его были покрыты алмазной пылью. Он
шел и уговаривал себя - этого не может быть, это все потому, что я пришел
из Смертных Земель, потому что моя душа омрачена тенью Зла, потому что во
мне кровь Людей... Стало немного легче, но тоска и непонятное гнетущее
ощущение не исчезали. Он поднимался по бесконечным белоснежным лестницам и
звал, звал - уж во власти отчаянья, - звал хоть кого-нибудь... И когда,
потеряв всякую надежду, повернул к берегу - услышал - голос, грозный и
величественный. Он стоял, склонив голову, а голос, шедший словно с высоты,
возвещал:
- Здравствовать тебе, о Эарендил, величайший из мореходов!
Здравствовать тебе, о вестник предреченный и нежданный, вестник надежды,
несущий Свет, славнейший из Детей Земли! Ныне призывают тебя Великие пред
лице свое, дабы говорил ты пред ними о том, что привело тебя в
Благословенный Край. Я, Эонве, Уста Манве, сказал.

- ...Брат мой, - Манве озабоченно смотрел ему в глаза. - Брат мой, я
призвал тебя, дабы великое дело обсудить с тобою. Никто больше не сможет
помочь мне, только ты!
- Разве не поможет тебе совет Эру, Отца Сущего?
- Когда стоишь на вершине горы, мелочей не видишь. Отец указал нам
путь и цель, идти мы должны сами. А кому ведомы пути судеб лучше, чем
тебе, брат мой?
- Я слеп. Я не знаю цели Эру, она открыта лишь тебе. Я вижу тысячи
дорог, и в разные края ведут они. Куда мы должны прийти? Лишь тогда можно
знать путь.
- Отец наш желает блага Арды.
- Много путей я назвал бы путями ко благу. Но они все разные и к
разному ведут, брат мой. Просвети меня, если ты знаешь.
Манве поднялся, неспешно подошел по яркому мозаичному полу к
витражному окну. Радуга стояла в тихом теплом зале, радуга, поднимающаяся
от драгоценной блестящей мозаики пола и золотых блестящих колонн,
причудливо изогнутых, обвитых гирляндами драгоценных каменьев. Пылинки не
плясали в чистом безвкусном воздухе. Свет струился сквозь разноцветные
окна и, отражаясь в миллионах граней, радужным сиянием сходился на золотом
троне, скрадывая все очертания. Молчание - усыпляющее, чистое, безвкусное,
как валинорский воздух. Намо вздрогнул, когда Манве, наконец, заговорил.
Он по-прежнему смотрел в окно.
- Одному тебе откроюсь. Мне было слово от Эру, Отца Сущего. И сказано
было: песнь Арды нарушена. Ведомо мне, что в Конце Времен, когда замысел
Единого свершится, Арда раскинется среди Эа, и Сильмариллы вновь явятся, и
оживут Деревья, и свет их равно разольется из конца в конец Арды...
Лицо Манве сияло вдохновением.
- ...и великая Песнь зазвучит из уст Айнур, и Валар, и Майяр, и
Элдар...
- А Люди?
- Тогда Единый откроет нам их пути, и мы поймем их, и в общем хоре
воспоют они. Но, брат мой, нам не свершить этого, пока Арда под пятой
Моргота. Он, он один мешает свершению Замысла, отравляя мысли, убивая,
совращая. Он могуч и ужасен, и я боюсь, что он уничтожит Арду. Брат, я бы
давно уже изгнал его за Стену Ночи - пусть скитается, где хочет, но ведь
он не уйдет просто так! Он разрушит Арду - не ему, так никому! Он
разрушает души! Помнишь, что он сделал с Эльфами?
Намо вздрогнул.
- Брат, помоги. Ты видишь и знаешь. Я все открыл тебе. Помоги мне. Я
согласен даже на мир с ним. Помоги.
Намо неотрывно смотрел в лицо Манве. Все происходящее окончательно
смутило его разум. Прекрасное лицо Манве было полно тревоги, чистые
лазурные глаза смотрели прямо, и великая забота была в них. Он был
прекрасен, Король Арды. Он просил помощи. Намо вспомнил другие глаза,
переполненные болью. "Даже здесь я вижу звезды..." Скованные руки
творца... Великое непонимание, что разделило этих двоих. Вот она - гибель
Арды. Свет и Тьма, сплетенные воедино, великое движение; вот она - песнь
Арды... Он видел эту нить, слышал эту струну, и радость поднималась в нем.
Он видел братьев рядом.
Радость? Он схватил свое я за горло. "Не торопись. Не забывай".
- Почему ты думаешь, что Мелькор хочет гибели Арды?
- А разве ты не видишь, что лишь его волей нарушен замысел Эру? Ты
знаешь, что делать?
- Кажется, знаю. Вы должны заключить мир. Как равные.
- Мир? С ним? После того, что он сделал? После всех войн, после
Орков?
- Согласись, то, что сделал с ним ты, не может склонить к приязни к
тебе.
- Не я один судил его!
- Ты - король. Ты мог сказать свое слово.
- Не мог! Я пошел бы против Эру, против моих братьев и сестер.
- А он тебе не брат?
- Манве отвернулся.
- Намо, что же делать, что?
- Я сказал.
- Но как? Он не примет гонца. Он так уверен в своей силе и
неуязвимости...
- О чем ты говоришь, Манве? Какая неуязвимость? Почему ты пытаешься
сделать из него злодея? Разве Эльфы не сокрушили его войска? Разве сам он
- Вала - не изранен Финголфином? Разве его не ранил Человек?
- Человек?
- Да, Берен.
- Ты не говорил.
- Ты не спрашивал. Манве, он не сильнее нас. Да, он могуч, достаточно
могуч, чтобы помочь тебе в твоих трудах. Но он не разрушитель, Манве.
- Тогда, может, он и согласится... И что будет?
- Я это вижу. Арда будет воистину прекрасна и благословенна. Люди
станут равными Бессмертным, а их дар Свободы позволит им сделать Арду
столь прекрасным миром, что не предвидит даже Эру. Разве не возрадуется
он? Разве не во славу будет это нам?
- Может, ты и прав, - задумчиво промолвил Манве. - Но как же замысел
Эру?
- А был ли его замысел таков? Ведь мы не видели всего, брат.
- Не видели... Да. Но... что будет, если мы не сможем...
договориться?
- Я не хочу об этом думать. Смерть вновь придет в Валинор. Арда
замрет. Как будет жить разум, если затихнет сердце? Я видел...
- Ты уверен?
- Я умею видеть.
- Значит, два пути... Но, может мы сумеем и без... него?
- Сумеем, но чем ты заменишь долю Мелькора? Это будет другой мир,
ущербный. Такова истина.
- Я понял. Я скажу на Совете. Пусть решают все.
- Манве...
- Я понимаю тебя. Я клянусь - никто из Валар не ступит на берега
Средиземья. Я клянусь - пальцем не коснусь его. Я клянусь - каждый будет
выслушан и мера заблуждений каждого будет определена, и мера искупления
назначена будет каждому.
Немного спустя после беседы с Манве радость Намо сменилась сомнением,
а затем ощущением собственной невероятной глупости и какого-то стыда.
Мучительнее всего было то, что он никак не мог понять причины этого
неуютного чувства. Ведь он искренне пытался быть беспристрастным и
справедливым к обеим сторонам. Он искренне желал примирения и хотел в него
верить - но почему-то не верил. Предчувствие, всегда безошибочное,
противоречило доводам разума. Или Манве менее холоден, чем казалось Намо,
и его чувства могут одолеть разум? Намо не знал.

- Так что же здесь думать! - кричал Тулкас, потрясая кулаками. - Если
он с Эльфами и даже с Людьми справиться не в силах, то...
- Умерь свой гнев, могучий Тулкас. Я сказал: два пути у нас. Решайте.
- О чем спорить, супруг мой? Воля Эру священна. И тот мир, что
задумал Отец, должен быть построен. Значит, Враг должен быть сокрушен.
- Разве не было тебе слова Эру? - удивился Ороме.
- Да, но... - Манве не мог смотреть в глаза Намо. Но ведь все шло
очень удачно, решало большинство...
- И что будет, если Арда станет владением Людей? Что ты будешь за
король? Над кем? Над Эльфами? Над Валинором? А Люди - ему?
- Судьбы Арды решать не владыкам ее. Пусть слова свои скажут дети
Арды, те, кто живет в ней, и кому Арда принадлежит по праву. Их воле мы
подчинимся.
Манве говорил спокойно и уверенно - олицетворение высшей
справедливости. Слова - холодные хрустальные капли.
- Я хочу знать - во благо ли Арде деяния брата моего. Я хочу знать -
следует ли нам говорить с ним или начать беспощадную войну. Я хочу знать -
отправить ли к нему посланца, дабы он сам пришел на суд Валар под честное
мое слово, что я не трону его?
Молчала Варда. Молчал Тулкас - не от раздумий, он был лишь в
изумлении. Что возиться-то с Врагом? Бей, и все.
- Гонца? - наконец, выдохнул Ороме. - Ты забыл, как он чуть не убил
благородного Отца Орлов?
- А мы разве не убили его посланника? - спросил Намо.
- Страшен во гневе Гнев Эру, - насмешливо сказал Ирмо. - Почему бы не
разгневаться и Мелькору? Или гибель Майя не стоит вырванного хвоста
Соронтура?
- И все же это опасно. Довольно было смертей, - сказал Манве.
- Может, слово Валар будет в устах Людей и Элдар?
- А он что - станет их слушать? - усмехнулся Ороме.
- Почему бы и нет? Принял же он послов сыновей Феанаро.
- И Майдрос за это поплатился.
- Не за это. И ты это знаешь. Боюсь, ныне он не примет послов ни от
кого. Он никому уже не верит.
- А силой привести, - рявкнул Тулкас.
- Это в самом крайнем случае, - остановил его Манве. - Впрочем, потом
все равно уйдет по своей воле, если правда на его стороне. Только, - Манве
предупредительно поднял руку, - никто из Валар не ступит больше на землю
Арды. Хватит. Арда - не место для решения споров Великих. Это чужой дом -
дом Элдар и Людей, и пусть решают хозяева. Наш дом - здесь.
- Тогда пусть они скажут слово, - заговорила Варда.

Рек Эонве:
- Слушайте же посланца Смертных Земель Эарендила к Великим.
- Может ли Смертный Человек ступить на берега Земли Бессмертных и
остаться в живых? - мрачно спросил Намо.
- Для этого и пришел он в мир, - ответил Ульмо. - Он сын Туора из
Дома Хадора; но разве не Идрил, дочь Тургона из рода Финве, мать его?
- Валар не предлагают дважды. Не было ли изречено, что никто из
Нолдор, покинувших Валинор вслед за Феанаро, не сможет возвратиться назад?
- в голосе Владыки Судеб звучала скрытая угроза. Он уже знал, что будет
говорить Эарендил; знал - и страшился.
И тогда заговорил Манве:
- Твои слова справедливы, брат мой; но ныне волею Отца изречь его
судьбу дано - мне. Любовь к Элдар и Атани вела Эарендила; и проклятье не
властно над ним. Потому повелеваем мы тебе, Эарендил, и супруге твоей
Элвинг говорить ныне перед Великими.
Намо опустил голову: он не был властен изменить ничего.
- Ответь нам, Эарендил, благо ли для Арды деяния Мелькора? - спросила
Варда.
- О Великие! О каком благе можно говорить, если скоро все Дети
Илуватара либо погибнут под мечами черного воинства, либо станут рабами
Врага? Я пришел молить о защите.
- Разве не о защите от сынов Феанаро пришел ты просить?
- Это так. Но разве не козни Врага привели их из Валинора в Арду?
Разве не тень злой воли Врага омрачила их сердца?
- Скажи, Эарендил, разве Элдар никогда не побеждали Врага? Зачем вам
помощь Валинора?
- Наши силы разрознены. Враг поселил вражду в наших сердцах. Дайте
нам единое войско - и конец Врагу! Деяния моих предков свидетельствуют об
этом! Пока он в Арде, не будет покоя ни Атани, ни Элдар...
- ...Нолдор погубили моих родных, - решительно говорила Элвинг. - Не
знаю, виновен ли в этом Враг, но для мира в Средиземье нужна война - с
теми, кто не хочет мира. Я так думаю. А в остальном - да будет воля Валар.

Тогда сказал Намо:
- Есть в чертогах моих и другие свидетели. Почему бы не дать слова
им?
- Но ведь разве мы не выслушали уже Элдар и Людей?
- Люди и Элдар могут думать по-разному.
- Мы слышали слово Верных. А другие... есть ли они? Ведь их нет среди
Валар, ни среди Майяр. Предателей же единицы.
И вдруг поднялся с места Ирмо. Он нечасто говорил на советах, вот и
сейчас лишь один раз высказался, понасмешничав над словами Ороме. Но
теперь... Намо поразили глаза брата. Они и так были необыкновенными,
изумительно красивыми в своей мягкой изменчивости, когда нельзя было
уловить каковы глаза, но чувствовался только взгляд. Теперь они были
четкими и страшными. Казалось, в них совсем нет белков. Огромные - тот,
кто смотрел Ирмо в лицо, видел лишь их - светло-серые, с крошечной точкой
зрачка, словно переполненные невыносимой болью.
- Брат мой, Король Мира. Ты сказал - других быть не может ни в Арде,
ни в Валиноре. Ты сказал - они предатели, их единицы. Ты сказал - их слово
ничего не стоит. Пусть так. Только в одном ты неправ.
Все застыли. Сказать "неправ" Королю Мира - такого еще не было.
- Это не столько предательство, сколько болезнь. Я говорю - если
Мелькор будет признан... виновным - отдай его нам, мне и Эсте. Я уверен -
мы сумеем исцелить его душу. Не все болезни лечат огнем и железом.
- Боюсь, это как раз такая болезнь... Но ты говоришь разумно, брат.
Мы решим.
"Неужели Ирмо предвидит? Или чувствует, что Манве все решил
заранее..."
Ирмо медленно сел. Владыка колдовских садов явно не был своим в
Валиноре, как и его сады. Чуждый маленький мир, сам по себе, как и чертоги
Ниенны. Его вполне могло и не быть здесь. Как и Валинора в Арде. Не-Арда.
Наверное, Мелькору было невероятно тяжело здесь, где он вынужден был
ограждать свое "я" от чуждого застывшего мира. Даже Намо временами ощущал
эту подавляющую тяжесть чужого. Может, потому Манве хочет, чтобы Мелькор
снова оказался здесь?.. Владыка Судеб опустил голову. И что тогда решит
суд Валар? Что будет истиной? Что назовут Благом?

- Что скажешь Великим ты, о Мелиан?
Печально и устало сказала Мелиан:
- Что скажу я? Я не знаю ничего о Враге. Не так и силен он, если мой
зять сумел ранить его - а он лишь Человек. И не так страшны его драконы -
приемный сын моего супруга убил одного из них - а он тоже был лишь
Человек. И не так страшны Орки - они бегут всегда, когда противник даже
только равен им числом... Что мне сказать?.. Я потеряла и супруга своего,
что спит ныне в чертогах Мандоса, и дочь. Но Элве я еще увижу, а дочь я
утратила навеки - как теряют Люди...
- Но разве не Враг - причина тому?
- Не знаю...
- Разве ты не жаждешь мести за своих родных?
- Мне все равно... Мне их не вернуть...
Мелиан покинула Совет Великих. И Варда сказала:
- Вот одно из деяний Врага. Это ее душу нужно успокоить и исцелить в
садах Лориэна.
- Много тех, кто нуждается в исцелении, - тихо ответил Ирмо. - Не
забывай моей просьбы, брат мой Манве.
- Это не будет забыто, я обещаю.

И рек Манве:
- Да будет так. Майя Эонве возглавит войско. Он будет словом Валар. И
если Мелькор откликнется на зов - как дорогой гость будет принят он в
земле Аман. Если же прольется хоть капля крови - да будет приведен силой.
Но - пусть знают все - суд будет справедлив. И воздастся каждому делам
его.
Намо вздрогнул. Кровь? Неужели Манве думает, что Мелькора не будут
защищать? Что его приказа - не вступать в бой - послушают? Или это -
расчет? Но глаза Короля Мира были ясны и чисты, а прекрасное лицо -
спокойно. "Как они похожи... Только один - живой, а другой... Что будет с
ними? Что станет с Ардой? И что делать мне - кто скажет?"

И когда были сказаны все слова, заговорила Эсте:
- Государь и брат мой! Сдается мне, что ныне не совет - суд, и суд
недобрый. Ведь все говорят против него, а ему невозможно ни ответить, ни
объяснить, ни оправдаться.
- О, нет, сестра! Не говори так. Я вижу из этих слов лишь одно - Вала
не должен жить в Арде. Место Валар - в Валиноре. Тем более крепнет моя
уверенность в том, что Мелькор должен быть здесь. Только это я хотел
знать.
- Тогда прошу тебя, брат, - согласись на просьбу супруга моего.
- Охотно, сестра, если увидим мы, что вы в силах свершить это
многотрудное деяние.

И все больше казалось Владыке Судеб, что уже вызрел невысказанный
явно приговор, и весь этот совет затеян лишь для него, Намо, чтобы не мог
он потом говорить, что его не выслушали, что была допущена
несправедливость.
"Будет великая война, это ясно. Ороме раздувает ноздри, как гончий
пес, чуя охоту на красного зверя. Значит, я не увижу Мелькора никогда,
если он решится оградиться от Валинора, уничтожив часть Арды. Иначе его
притащат сюда силой. И хватит ли у меня сил отстоять его? Ведь он не
станет каяться..." Намо содрогнулся от воспоминания. Почему с ними
поступили так? Он видел другие выходы и не понимал жестокости приговора.
"Неужели Манве получал от этого удовольствие? Или нет? Но почему тогда -
так? Только чтобы сломить Мелькора? Чтобы никогда более не было у него
учеников? Чтобы заставить его отказаться навсегда от желания изменить мир?
Получается, Манве способен разбираться в чужих душах... Значит ли это, что
он способен и чувствовать? Измениться? А если так, то, может, он
действительно сумеет понять Мелькора и примириться с ним... Ведь Манве
стал иным с тех пор, ведь он сомневался в себе и в своей правоте, когда
пришел ко мне. Или он не посмеет измениться в угоду Эру и отринет сам
себя... Кто же знает истину, кто скажет мне... Как же тяжко мне искать
самого себя и самого себя судить, и никто не поможет. Что я говорю, откуда
я это вдруг знаю - истина - многогранный кристалл, и можно видеть ее
по-разному... С нее надо снять шелуху, как с луковички цветка... А
луковичка не замерзнет ли без одежды... О чем я думаю, чушь какая... Будем
ждать. Там увидим".

И воинство Валар отправилось в Средиземье, и сжималось сердце Намо от
страшного предчувствия. Но он не хотел верить себе, он все же надеялся,
что Мелькора вновь отправят в заточение, в его чертоги, где они опять
смогут говорить, и, может быть, он сумеет исцелить это измученное
сердце... Но неужели все, что пытался сделать Намо - к беде?
"Брат мой, ведь не все погибнет. Жертва велика, но цель оправдывает
средства. Твоя жизнь - спасение Арды, так спасай себя, умоляю, ты же
можешь! Я вижу, так может быть!" Он знал - так не будет. А как будет, он
видеть не желал, боялся - но видел...

ЦЕЛИТЕЛЬНИЦА. 544-545 ГОДЫ I ЭПОХИ

- Учитель...
Вот так же она пришла в первый раз, четыре года назад - темноволосая,
по-мальчишечьи стриженая, большеглазая, трогательно-угловатая. Он тогда
спросил ее имя. "Ахтэнэ", - ответила она. "Ну, здравствуй, Ахтэнэ..." Она
чуть склонила голову - глаза у нее были зеленовато-карие, печальные и
добрые, как у олененка, он еще подумал, что за четырнадцать прожитых ею
лет ей нечасто приходилось видеть радость, - и сказала с тенью смущения,
но без страха: "Здравствуй, Учитель..." Было в ней что-то, вызывавшее
чувство щемящей нежности, что-то смутно знакомое, но никак не понять -
что...
- Учитель, позволь, я попробую вылечить - твои руки.
- Не получится, девочка...
- Но разве кто-нибудь пробовал?
Он с удивлением осознал - нет, никто. Как-то сразу поверил, что эти
раны и ожоги не заживут. Она без труда разгадала смысл его молчания:
- Вот видишь! Я хотя бы попытаюсь. Я многому научилась...
Это было правдой: потому-то она и оказалась здесь. Девочка обладала
редким даже для целителей Твердыни даром - чувствовать травы и говорить с
ними. Алри, один из лучших целителей Аст Ахэ, только руками разводил:
"Такой ученицы у меня еще не было. Бывает, я уже к ночи с ног валюсь, а ей
хоть бы что - про то расскажи, это объясни... Ну, бывает, и поворчишь на
нее... Но упорная девчонка попалась! Веришь ли, Учитель - я иногда думаю,
что и мне не справиться, не исцелить рану, смотришь - она отвар или настой
какой сделает, пошепчет что-то, листочки приложит... и ведь удается все!
Бывает правда, и сама потом еле на ногах стоит, одни глазища и видны - в
пол-лица..."
- Ты только не говори себе, что ничего не выйдет. Надо поверить.
Серьезный взгляд, и голос - ласковый, но твердый. Верно; эта уж, если
решила что, от своего не отступится. "Что ж с тобой делать... Только ведь
испугаю тебя..."
- Не думай, я не побоюсь, - словно мысли прочла. - Покажи руки,
Учитель...
Только губы дрогнули. Опустилась на колени, провела рукой над его
ладонями.
- Тебе рассказал кто-то?..
Дернула плечом, не поднимая глаз:
- Я знала. Всегда знала. Теперь... только поверь мне.
"Если бы ты знал, почему я выбрала этот путь..."
Она склонилась к самым его рукам, зашептала что-то - быстро, горячо,
беззвучно. Он чувствовал ее теплое дыхание на своих ладонях; то ли
мерещилось, то ли и вправду - боль утихала... Удивился про себя: неужто и
меня убедить сумела?.. Невероятно...
Она закрыла глаза, борясь с безумным неодолимым желанием - коснуться
губами этих израненных рук; стискивала зубы, чувствуя, как набегают на
глаза слезы. Хотелось верить, так хотелось верить - все удастся, ведь не
было еще так ни разу, чтобы - не удалось... ничего, ничего, бывали раны и
страшнее... но никогда не было - таких. Незаживающих. Как долго, долго,
бесконечно тянутся минуты... Если бы ты знал... если бы ты знал - все эти
годы, все, все - только ради этого... Голова кружится, перед глазами -
огненные круги. "Не может быть. Не может! Я не верю..."
- Не могу... больше...
Он поддержал ее, когда она начала медленно валиться навзничь. Не
открывая крепко зажмуренных глаз:
- Что?..
Он молчал, глядя в ее лицо.
- Не получилось... Не говори ничего! - почти зло. - Я знаю. Значит, я
так ничему и не научилась.
Одна слезинка, жгучая и злая, все-таки пробилась из-под длинных
ресниц:
- Ненавижу себя.
Он не знал, что говорить. Попытался как-то успокоить:
- Мне стало легче, девочка. Поверь, это правда.
- Вот именно. Девочка. Девчонка. Глупая самоуверенная девчонка. Так и
скажи. И не нужно меня утешать! - посмотрела с вызовом. - Только прости.
Если сможешь. За то, что понадеялся на меня. А я... Прости.
Она стремительно поднялась и выскочила за дверь прежде, чем он успел
ответить.
Потом он долго не видел ее - похоже, Ахтэнэ избегала встречаться с
ним. До этого вечера...

Ей вовсе не хотелось спать в эту ночь: странное чувство непокоя, не
дававшее даже на мгновение сомкнуть веки. Даже старинные книги не могли
унять смятения души; может, виной тому была бьющая в окно метель...
Она не смогла бы объяснить, откуда знала, что нужно идти именно сюда,
в Одинокую башню. Из приоткрытой двери тянуло холодом, но видно было, что
в комнате горит светильник - значит, не спит. Не спит. Странная мысль.
Грустная. Нелепая. Он говорил - Бессмертные не умеют спать.
Мысль о бессмертии заставила ее помедлить на пороге. Наверно, легче
всего это понять детям - им кажется, что они никогда не умрут. И - правы:
он ведь тоже говорит, что люди не умирают - уходят. Он вообще в последнее
время много говорит о Дороге. Ему верят. В людях Твердыни нет страха
смерти - а потому они сами подчас вызывают страх почти священный. Многие
думают, что Черным Рыцарям вообще неведом страх: словно нет ничего
страшнее, чем ступить за порог, словно бояться можно только за себя.
Смешно. И грустно.
Бессмертие... Те, что были рядом с тобой, уходят без возврата - а ты
живешь. И всегда вокруг тебя - люди, и всегда ты - один, потому что
знаешь: они уйдут. Ты - останешься. И будешь помнить - всех и все. Тяжело
понять, как это - помнить все. Иногда у кого-нибудь случайно вырывается:
"Учитель, ты не помнишь?.." - и в его глазах появляется тень печальной
улыбки. Милосердный дар - забвение: тускнеют воспоминания, и самые тяжелые
и страшные из них, теряя отчетливость, оставляют по себе только смутную
горечь и приглушенную саднящую боль. И человек сживается с ней, привыкает.
А - когда, вспоминая, переживаешь все заново? Так, словно это происходит
сейчас?.. Он однажды обмолвился об этом свойстве памяти Бессмертных, и с
тех пор она часто задумывалась над этим.
Девушка тряхнула головой пытаясь отогнать грустные мысли, и тихо
проскользнула в комнату.
...Стрельчатое окно в тонком переплете распахнуто настежь, вьюжный
ветер врывается в комнату, швыряет пригоршни снега в лицо тому, кто стоит
у окна - высокому, седому, запахнувшемуся в крылья, как в плащ...
Он стоял, запрокинув голову, закрыв глаза - она знала это, даже не
видя, - и ветер развевал его волосы - белые, белые, как зимняя луна, и
металось звездное пламя в хрустальной чаше светильника - огонек
бесприютной души, а вьюжная ночь за окном была светлой, ветер гнал
призрачные рваные облака, и в разрывах туч проглядывало черное небо с
далекими искрами звезд - ночь полнолуния; тени и блики скользили по его
лицу, и вздрагивали больные крылья...
Она беззвучно вздохнула, и беззвучно выскользнул сухой стебель из ее
пальцев, но он услышал и обернулся, и она одними губами прошептала - не
надо... - зная, что сейчас произойдет: черные крылья обернутся плащом,
снегом рассыплются звезды в волосах, и яркая ледяная звезда на челе -
погаснет, и погаснет, уйдет из глаз этот невероятный горький и счастливый
свет, заставляющий видеть только - глаза, только - взгляд...
И - ничего этого не произошло.
Все с тем же странным выражением на лице, словно еще во власти
неведомого ей видения:
- Ты?..
- Я, Учитель, - по-прежнему одними губами, - ты замерз, наверно... я
принесу тебе горячего вина...
Так-уже-было. Он кивнул.
- И огонь погас... Сейчас я...
- Не надо...
Ощупью, не отводя глаз от ее лица, он закрыл окно, шагнул к камину -
так-уже-было - и начертил в воздухе знак Ллах: взметнулись языки пламени.
- Но... ты ведь не за этим пришла, - он с трудом выговорил эти слова.
- Ты... хотела говорить со мной?
- Да... Нет... - внезапно она поняла, что хочет сказать, осознала,
что несколько ломких веточек и высохших кореньев, которые все еще держала
в руках - только предлог, повод прийти. Поняла и то, что ничего не скажет
- просто не сможет, настолько чудовищным и невероятным было ее видение - а
может, всего лишь кошмарный сон.
И - медленно, как во сне, наклонилась, подняла хрупкий стебель,
подошла к столу. Шорох - шелест - шепот...
- Я принесу вина, - повторила, мучительно сознавая, что, быть может,
разрушает непонятное, ею самою созданное наваждение, что может никогда
больше не вернуться эта тень памяти - что он не ответит ей на единственный
вопрос, который она хотела - и страшилась задать.
...Вернулась очень быстро; он благодарно улыбнулся одними глазами,
приняв из ее рук чашу.
- ...Это чернобыльник - ахэнэ, его еще называют Черной Девой: есть
такая легенда... Он успокаивает в горе, утишает боль; если растереть
листья и приложить к ране, останавливает кровь, а рана заживает быстрее.
Лечат им и лихорадку... Это ветка ивы, ниэнэ; свежие листья ивы хорошо
класть на воспаленную рану, а древесный сок, собранный в пору цветения,
лечит болезни глаз. Вот пятилистник - къет'Алхоро, Волчий след: он
обостряет чувства и дает мыслям ясность, а Волчьим следом зовется потому,
что растет на глухих лесных тропах - людские предания говорят, там, где
прошел Древний Волк. Можжевельник, йэллх; его плоды собирают с
пятнадцатого дня знака Локиэ до пятого дня знака Хэа и сушат только на
воздухе. Чтобы язва подсохла и зажила скорее, сушеные ягоды надо истолочь
и смешать с медом, а если омыть голову отваром или просто смочить им виски
и лоб, можно снять головокружение. Дым от сухого можжевельника хороший, от
него легче думать... Къелла, или ирный корень; аир. Собирают его корневища
с поздней осени до первых дней знака Алхор, но выкапывать нужно непременно
железным клинком. Тоже лечит раны - если настой сделать или присыпать рану
сушеным корнем, истолченным в порошок. А это корень ириса, иэллэ; если
сушеный корень смешать с вином, он хорошо помогает от кашля и боли в
груди, дает успокоение душе и притупляет боль телесную. А это - о, это
элгэле, звездный колос... где ты его разыскала? Его в здешних лесах трудно
найти. Он помогает при чахотке. И... это - серебристая полынь.
Опустил глаза. Долго молчал.
- Трава Странников. Трава Дороги... Ахтэнэ, ты совсем не за этим
пришла. Ты ведь знаешь все это не хуже меня.
- Трава Дороги... - повторила она и неожиданно для себя самой
спросила. - Учитель... а вернуться можно? Если шагнешь за грань?
- Не знаю, - глухо, словно через силу. - Но... если нужно, если
что-то не окончил, не завершил, и больше некому...
Так-уже-было.
- Когда-нибудь и я...
Неоконченная фраза обожгла ее - стало невыносимо, до немоты страшно.
Как от того видения, о котором не могла рассказать даже Учителю. Даже ему.
Именно ему.
Ее взгляд упал на узкую руку с тяжелым браслетом наручника на
запястье - он больше не прятал от нее рук.
- Оковы ненависти, - бессмысленно-размеренно, не осознавая смысла
слов.
- Что?..
Она смотрела прямо в его растерянное лицо, смотрела невидящими,
широко распахнутыми глазами:
- И оковы ненависти не разбить... Ортхэннэр однажды ведь пытался...
Потом - вдруг, порывисто:
- Учитель, откуда я помню это?
Он почти бессознательно отметил: не "знаю" - "помню".
- Ведь это было так давно...
- И танец Хэлгэайни...
- И танец Хэлгэайни... Откуда ты?..
Он поднялся, прошелся по комнате, стараясь не хромать - по привычке.
- Ахтэнэ...
Как тебе объяснить это, как рассказать тебе это?.. Я многое знаю;
многое - но не все. Меня почитают бесстрашным - и вот теперь я боюсь.
Боюсь ошибиться. Боюсь разбудить твою память - не знаю, не понимаю,
почему. Одного слова будет довольно, а я не смею произнести это слово...
Скажи, полынный стебелек, видишь ли ты то, что вижу я? И что будет с
тобой, если ты вспомнишь? Что станешь делать ты? Что делать мне?..
- Ахтэнэ, я... я не знаю.
Благоразумие - милосердие - трусость... не все ли равно, как
называть. Не понимаю себя. Или - это ты, та - ты, и ты вернулась?..
- Учитель...
Голос позади - неожиданно глуховатый. Он, не оборачиваясь,
почувствовал, как она склоняет голову, как бессильно опускаются ее плечи.
- Ты, наверно, устал... Я... пойду.
Без надежды на то, что он остановит ее.
- Приду... в другой раз. Потом.
Он не смел обернуться.
- Я пойду, - совсем тихо. И вдруг: - Кори'м о анти-этэ.
Он вздрогнул и обернулся. Она повторила, глядя ему в глаза:
- Кори'м о анти-этэ, Мелькор.
И, мгновение помедлив, подняла руки - открытыми ладонями вверх.
Знак открытого сердца - знак того, что этот разговор останется между
ними - просьба об ученичестве, в которой нельзя отказать - или... Или -
все это вместе? И - имя вместо привычного - "Учитель"... Он коснулся ее
рук - ладонь к ладони:
- Кор-мэ о анти-этэ.
Взял в ладони ее лицо - как доверчиво, как беззащитно смотрит, Тьма,
какие глаза, губы почти детские - сердце мое в ладонях твоих, слова
древнего языка...

- Я пойду.
Он молча кивнул. Она пошла к двери - легко и странно неуверенно,
снова чем-то напомнив еще беспомощного маленького олененка; он закрыл
глаза - и услышал тихое, похожее на стон:
- Учитель, Мелькор - кто я?
И - нет ее в комнате. Как сон.
Он подошел к столу, невольно прислушиваясь к затихающим - неверным,
словно вслепую - шагам и поднял сухой стебель серебристой полыни.

Больше она не приходила. Не спрашивала ни о чем. Когда они все же
встречались - нетрудно затеряться среди полутора тысяч людей -
приветствовала его легким поклоном, прижав ладонь к сердцу, и
проскальзывала мимо - легкая, тоненькая, кажущаяся невероятно юной в своей
мужской одежде.

...Она вошла - нерешительно, словно силой заставляя себя идти. В этот
час обычно редки были гости - люди все-таки спят по ночам. В такие минуты
он принадлежал только себе. Он мог быть самим собой. И были это страшные
часы, потому что это были часы откровенности. Днем - он еще мог надеяться
на лучшее, на то, что все будет хорошо, а в тишине ночи беспощадное
осознание надвигающейся беды, неотвратимой и жестокой, все сильнее сжимало
его сердце. Он совсем не казался величественным сейчас - усталый седой
человек. Он сидел, ссутулившись, за низким столом, обхватив голову руками,
и, не мигая, смотрел на белый огонек - маленькую звездочку в хрустальном
кубке. Крохотный магический светильник. Тоскливое развлечение. А ночь
тянется, тянется без конца... Много ли еще осталось таких ночей... Уже
скрылся в тумане нездешних морей горький свет похищенного Сильмарилла.
Скоро взойдет он кровавой звездой - знаком войны и мести Врагу...
Тихий-тихий голос сзади:
- Учитель... Можно?
Он вздрогнул, неожиданно выхваченный из бесконечной круговерти своих
мыслей:
- А? Кто здесь? Ты? Зачем ты здесь, дитя мое?
Отчаянные горькие глаза, покрасневшие от слез:
- Ты сейчас так сидел, Учитель... И рукава сползли... Так тяжело
стало...
Он внутренне выругал себя. Неужели даже наедине с собой нельзя быть
самим собой... Но что с ней такое? На себя непохожа... Всегда такая
спокойная, уверенная, а тут... И голос...
- Так с чем ты пришла? - спросил, как мог, мягко.
- Я? Я... так. Учитель, знаешь... - она попыталась улыбнуться, но
губы ее жалко задергались. Она расплакалась - так дети плачут от горькой
обиды, нелепо вытирая руками глаза. Он быстро встал и, взяв ее за плечи,
слегка подталкивая, подвел к столу.
- Садись. Успокойся, пожалуйста. Вот, выпей. Так что случилось?
- Да нет, я уйду... Как глупо...
Попыталась усмехнуться сквозь слезы.
- Никуда ты не уйдешь. Говори, что случилось? Разве я могу отпустить
тебя с твоей бедой - одну?
Ему показалось - она немного успокоилась. Он медленно ходил
взад-вперед, глядя куда-то мимо нее. А через мгновение она дрожащим
комочком прижалась к его ногам и зашептала, смеясь и плача:
- Учитель, я люблю тебя. Люблю. Вот я и сказала...
Наверное, ничего глупее нельзя было ответить:
- Что же теперь делать...
Таким беспомощным он себя еще никогда не чувствовал. Он поднял ее -
осторожно, дрожащими руками.
- Дитя мое... бедная девочка... Что же мне делать с тобой...
Она стояла, закрыв глаза; потом вдруг гордо, почти с вызовом,
вскинула голову; губы искривились в горькой улыбке:
- Знаю, ты - для всех, ты не можешь быть - для одного. Но я люблю
тебя, и перед всеми готова сказать это. Что мне до того, что ты никогда не
сможешь полюбить меня? - я живу во имя твое, и за тебя умру, когда придет
час. Я знаю, что будет, и прошу тебя лишь об одном: позволь остаться
здесь, не отнимай у меня хотя бы этого последнего счастья - умереть за
тебя. Ведь большего ты не можешь мне дать. Знаю все, что будешь говорить,
все, что подумаешь - все равно. Я прошу тебя.
"Нет. Нет! Никто больше не умрет за меня - так. Никогда я не смел
заставлять. Теперь так будет... Ты не умрешь. Ты не будешь меня любить.
Великая Тьма, у тебя такие же глаза... как же я раньше не понял... ведь
просто не позволял себе понять, поверить... Ты - та же? Другая? Не надо,
не надо, зачем тебе, это страшная кара..."
- Но почему же - я...
- Потому, что тебе плохо. Тебе больно за всех. Неужели никому не дано
взять хоть часть твоей боли? И еще одно... Да, женщины любят за страдания.
Но разве ты не знаешь, что ты прекрасен? Прекраснее всех в Арте? А я
только женщина...
- Прекрасен... - он криво усмехнулся. - Посмотри на меня получше.
Она выдержала его взгляд:
- Да. Ты прекрасен.
- Девочка. Уж кому-кому, а мне известно, кто красив, а кто нет.
Гортхауэр - во всем лучше меня. Я сам дал ему этот образ. Я знаю. Почему
не он?
Она тихо и грустно улыбнулась:
- Я люблю тебя, Мелькор... - и повторила на древнем языке. -
Мэллъе-тэ, мэл кори.

...Как сказка. Печальная и прекрасная сказка. Красавица спит в пещере
у темного озера среди елей; спит волшебным сном - пока не придет тот, кому
суждено будет разбудить ее... Он приходил сюда, подолгу стоял у ее ложа,
вглядываясь в лицо спящей, не смея понять, почему оно кажется ему таким
мучительно-знакомым, не смея назвать ее по имени...

...Он был предводителем одной из многочисленных шаек изгоев,
изверившихся во всех - и в Эльфах, и в их западных покровителях; враги
всем, кроме самих себя. И все же Враг был первым врагом. Наверное, он
здорово насолил Оркам - видавшие виды воины Аст Ахэ не помнили, чтобы
отбитый у Орков человек был искалечен до такой степени. Орки пытались
вытянуть из пленного ответ - где скрываются его люди. Золотоволосые
потомки народа Хадора были лютыми врагами Орков, и те вырезали их вплоть
до грудных младенцев. В потаенном месте в лесу жили его люди - с женами и
детьми; и потому человек молчал. В течение бесконечно длинных часов ему
методично переламывали ноги - все кости, одну за другой. Тело его давно
уже стало сплошным ожогом. Наконец, взбешенные его молчанием, Орки решили
заживо содрать с него кожу. Они уже начали осуществлять свой замысел,
когда отряд черных рыцарей, привлеченный орочьим гвалтом, разогнал злобных
тварей. Страшный плод висел на низком суку дуба. Хуже всего, что Орки
влили человеку в горло какое-то зелье, не позволявшее впасть в забытье.
Первой мыслью было - прикончить его, чтобы не мучился. Но потом решили
все-таки попробовать спасти ему жизнь. Сначала везли осторожно, потому что
он кричал от боли при малейшем сотрясении. Затем пустились во весь опор,
уже не обращая внимания на крики - иначе не довезли бы.
...Эти большие серые глаза были так похожи на глаза Гортхауэра в тот
день, когда в нем проснулось сердце... Окровавленный комок обожженной
плоти. Один он не мог помочь этому человеку - он понял это сразу. Пятеро
лучших учеников помогали ему. Как ювелир, он соединял обломки костей -
бесконечно долго, вечно... Когда, наконец, закончили, оказалось, что
прошло двое суток. Человек спал. Теперь он будет жить...
Долгие дни прошли. Пережитый ужас остался позади - страшным сном;
только в золото волос подмешалось изрядно серебра. Он не знал, куда попал,
но, поскольку его лечили и обращались с ним хорошо, думал, что это
эльфийское поселение, а седой величественный владыка - наверное,
какой-нибудь Эльфийский король. Черные одежды... Видно, много горя
пережил, потерял близких...
Говорить с ним было хорошо, хотя и странно - кто в такие времена
говорит о красоте и мире? Печальный мудрец, жаль его. Такие гибнут в
нынешние времена. Смерть забирает самых беззащитных, а они-то, как
правило, и есть лучшие. Как странно дрогнуло его лицо, когда человек
назвал свое имя - Хурин...
А чуть позже Хурин мельком увидел руки собеседника. И впервые
подозрение проникло в его душу. Вскоре он осмелился спросить у одного из
своих лекарей, как имя того, кого здесь называют Учителем...
Удар был страшным. Словно предательство лучшего друга. Он так
привязался к этому человеку... Враг И... нет, невозможно. Враг, которого
он знал по рассказам, совершенно не походил на того, кого он видел перед
собой. И то был не обман, Хурин чувствовал это. Но как же понять все, что
о нем говорили? Эта раздвоенность так измучила его, что он начал
придумывать самые невероятные объяснения. Пережитой ужас вновь неотвратимо
заполнял его душу. Ночь он провел без сна, почти на грани безумия; мысли
его путались, и жуткие видения клубились во тьме. Утром его вынули из
петли - еще живого, по счастью. Страх подтолкнул его к самоубийству.
...Вала стоял рядом с человеком и сурово смотрел ему в глаза:
- И зачем же ты сделал это, Хурин? Неужели я дал тебе повод?
Человек отвел взгляд и, смежив веки, откинулся на подушки. Говорить
было тяжело и мучительно стыдно.
- Прости. Но сомнения истерзали меня. Я не знаю, чему верить. Не так
легко забыть все, чему учили с детства. Я хочу верить тебе - и не могу.
Послушай, я говорил с тобой, я не верю, что ты так сверхъестественно
жесток. Я не знаю, зачем ты велел меня лечить. Если для новых мучений, то
лучше убей меня. Верю, ты знаешь жалость. Может, я обманываюсь, и ваш
обычай велит убивать пленных мучительной смертью, но хотя бы ради своего
прошлого сжалься надо мной! Ведь ты пришел в Арду из любви к ней, так
вспомни же свое прежнее имя! Ведь не всегда ты был таким!
- Верно, - тяжело сказал Вала. - Верно, Хурин. Не всегда. Когда-то я
даже умел летать, смеяться и петь. Пока брат мой не сломал моих крыльев,
не отнял мою радость, не лишил меня песни. Но имя свое я помнил всегда. Я
никогда не менял его и не изменял ему. Странно, что и ты помнишь его
смысл. Почему? Почему не Восставший в мощи своей?
- Но я же знаю язык Эльфов...
- Другие тоже знают, но почему-то не понимают... Благодарю и за это.
За то, что поверил в мое милосердие. За то, что поверил мне. Жаль, что
твой тезка не был столь понятлив... Когда встанешь на ноги, я отпущу тебя.
А пока, - Вала коротко усмехнулся, - ты мой пленник.

Он не сразу покинул Твердыню. Здесь его уже никто не считал врагом, и
свободы его никто не стеснял. Странно, но мысль о побеге никогда не
приходила ему в голову. А иногда он покидал черный замок в горах и подолгу
бродил по лесам. И, должно быть, сама судьба вывела его - сюда...
...Как сказка. Печальная и прекрасная сказка. Красавица спит в пещере
у темного озера среди елей; спит волшебным сном - пока не придет тот, кому
суждено будет разбудить ее... Он долго смотрел в юное печальное лицо
спящей, а потом, не удержавшись, наклонился и поцеловал ее. И это тоже
было - сказкой, потому что она открыла глаза и улыбнулась ему. Он не сразу
решился задать вопрос:
- Кто ты?..
Шорох-шепот:
- Ахтэнэ...

"...Неужели судьба всегда будет так жестока? Неужели и эти -
погибнут? Как же прекрасны они своим счастьем..."
- Долго ты был моим гостем, Хурин. Теперь, когда ты совсем здоров, ты
можешь уйти.
- Господин... Куда же мне идти теперь? Разве я смогу уйти один? Разве
ты позволишь взять с собой это сокровище?
Лицо Валы стало очень серьезным и печальным:
- Напротив. Я хочу, чтобы вы ушли. Вот что. Я отпускаю тебя, но с
одним условием. Ты уведешь своих людей отсюда на восток. И никогда вы не
поднимете меча против моих воинов. И - береги ее.
- Я все исполню. Но почему - на восток?
- Не спрашивай. Так я велю. А завтра пусть у нас будет радость - пир
и веселая свадьба. Нечасто здесь такое бывает...

ВОЙНА ГНЕВА. 545-547 ГОДЫ I ЭПОХИ

Вот оно - снова. Это чувство неизбежной, неотвратимой беды, не
оставлявшее его с того дня, когда Гортхауэр принес ему камень-звезду.
- ...Взгляни, Учитель...
На лице Гортхауэра, обычно суровом, была смущенная улыбка. Он и сам
бы, наверное, не смог объяснить, почему захотел в камне сохранить свет
Звезды. Если бы Мелькор спросил его об этом, он сказал бы только, как
Мастер Гэлеон когда-то: "Сердце вело работу мою, Учитель..." Но Мелькор ни
о чем не спросил. Он только бережно взял в ладони кристалл, в котором был
заключен луч Звезды, и лицо его было печально, а руки, показалось
Гортхауэру, стали прежними - молодыми, тонкими и сильными, без тяжелых
наручников на запястьях. Только на мгновенье.
Заметил ли что-нибудь Ученик? Голос Учителя был по-прежнему спокоен,
а от его слов на сердце у Гортхауэра потеплело. И захотелось просто сесть
у ног Учителя, и смотреть ему в глаза, и слушать его - как в те времена,
когда он не был еще Повелителем Воинов, а просто - восторженным молодым
Майя, едва начинавшим постигать красоту и мудрость мира... Мелькор легко
провел рукой по его волосам:
- Благодарю тебя, Ученик мой.
Майя не спросил - за что. Почему-то показалось - сейчас нужно
молчать. И не думал он сейчас ни о чем - слишком хорошо и горько было -
просто быть рядом. Правая рука Мелькора легла ему на плечо, а в левой
мерцал звездой камень-память.
Потом Гортхауэр понял: Мелькор тогда отдал ему часть своей силы. И с
этим камнем не расставался он больше никогда, носил его на груди, у
сердца.
А тогда он только сказал чуть слышно:
- Я никогда не оставлю тебя.

Теперь он знал, что должно произойти. Война. Именно сейчас, когда Аст
Ахэ немногое может противопоставить войску Валинора. Он-то знал, что было
бы трудно выстоять, даже если бы против Севера объединились остатки
королевств Нолдор. Знал это и Гортхауэр, потому использовал первую же
возможность, чтобы уничтожить Гондолин. Эльфы говорят - никто из воинов
Скрытого Королевства не покинул бы пределы Гондолина... Возможно; но кто
мог сказать это с уверенностью? А несколько тысяч хорошо обученных
воинов... Да, Гортхауэр показал себя опытным военачальником. И хорошо, что
женщинам и детям была дана возможность уйти: нет их крови на руках
Повелителя Воинов. Дошли, правда, вести, что в горах они наткнулись на
банду Орков, и один из Балрогов был с ними... Вины Аст Ахэ в этом нет: о
тайной тропе никто не знал, а Орки далеко не все подчиняется Северу. Эйно
погиб... Насмешливый восторженный мальчишка - Эйно... Великий воитель
Гондолина - Глорфиндел.
Без малого сорок лет - мир. Нолдор теперь на юге - как он хотел
когда-то. Здесь остались - Люди. Те, что приходят ныне в Аст Ахэ, уже не
рвутся в бой, как было раньше: эти мальчики не успели узнать, что такое
война. Но не уйдут, если она начнется.
Война. Он знал это теперь, знал наверное.
"Я не оставлю тебя..."
"Ученик мой..."
Нет. Сейчас не об этом.
Он просил прислать к нему проводников - тех, что знают дорогу через
Эред Луин. Пока они были здесь - отправил послания старейшинам Людей
Востока и вождям Северных кланов. Это был приказ: все мирные жители -
женщины, старики, дети - должны уйти из Белерианда на Восток. Молодые
воины, конечно, будут рваться в бой. Но они тоже уйдут. Кто-то должен
охранять беженцев. Вожди убедят их: это важнее. И все равно: слишком
многие погибнут... Этого не избежать...
Арта предчувствует беду. Когда он вернулся после заключения в
Валиноре, то увидел, как изменился лик мира. Острые заливы, трещины - как
шрамы... Теперь будет страшнее. Валар в большинстве своем чужие Арте, до
боли мира им дела нет - лишь бы уничтожить Врага. Чтобы и следа не
осталось. Как тогда.
Ни забыть, ни простить себе он не мог. Память горячим комком стояла в
горле, жгла грудь, красно-соленой густой болью стыла на губах - словно ему
дали испить чашу горечи, чашу теплой крови...
Сейчас нельзя поддаваться чувствам: это мешает думать. А решать нужно
быстрее.
Людей не будут преследовать. "Великим Валар - он усмехнулся холодно и
страшно, - нужен только я".

"Я не оставлю тебя..."

Мелькор стиснул руки. "Гортхауэр. Ученик мой. Если он не уйдет - что
тогда? Плен? Суд Валар?!"
Внезапно необыкновенно отчетливо он увидел, что сделают с ним,
бессмертным Майя.
"Нет. Да нет же, нет!.."
И там, за гранью мира - ибо не будет мятежнику места в Арде - в
нескончаемой агонии - не забыть ни на мгновенье - Гортхауэр будет обречен
бесконечно умирать и возвращаться, чтобы снова умереть...
Как в этом же зале - беспомощный, полумертвый, в крови - лежал он -
Ученик, Крылатая Ночь, - не в силах пошевелиться, не в силах сказать ни
слова, и на заострившемся белом лице жили только глаза - подернутые дымкой
страдания, беззащитные, огромные, исполненные мольбы и благодарности...
А будет - черное распятие на белой скале, но он не закричит, я знаю,
он не будет кричать, не позволит им увидеть его боль, и это будет тянуться
бесконечно, он сильный, очень сильный, он умрет и вернется, и умрет
снова...
А из толпы будет смотреть - тот, второй, и на его красивом лице будет
усмешка торжества...
Они все будут смотреть - они не знают боли, жестокие дети, а издалека
это красиво даже - черный крест на белом, когда не видно искаженного лица
и ран на теле... Потом зрелище наскучит, ведь он не будет кричать, и они
не кричали тогда... Скучно. Нет разнообразия. Жестокие слепые дети.
Всемогущие бессмертные дети. Только игрушки - живые, и можно ли их, не
ведающих боли и страданий, обвинять в жестокости? Можно ли назвать
бесчеловечным того, кто никогда не был человеком? Это болезнь, это как
слепота... Только добровольная, или - рожденная страхом и смирением... Они
не заслужили ненависти. Они достойны жалости. Не ведающие, что творят.
Довольно об этом. Осталось самое трудное.
Ты должен жить, Ученик.

...Гортхауэр предстал перед троном Мелькора, не глядя ему в лицо. Не
то чтобы лицо это было уродливым или отталкивающим, нет. Но когда он
говорит, в трещинах шрамов выступает кровь. Привыкнуть к этому невозможно.
- Возьми. Пришло время принести клятву.
Голос Учителя спокоен и суров, и черный меч в руках - Крылатый Гнев,
Меч-Отмщение.
Гортхауэр благоговейно принял его и коснулся губами льдистого черного
клинка:
- Отдаю себя служению Великому Равновесию Миров...
Замолчал. Протянул меч Мелькору, но тот жестом остановил его:
- Он - твой. Мне он больше не понадобится. Собирай людей...
Майя поднял глаза на Мелькора:
- Я уже сделал это, Учитель! И гонцов на Восток послал... Мы готовы и
ждем только приказа вступить в бой!
"Всесильная Тьма, да он же счастлив!.. Думает, что предугадал мою
мысль... не войне рад - тому, что будет защищать... меня?! Ох... Мальчик
мой, ты же творец... что я с тобой сделал..."
Гортхауэр произнес тихо и твердо, как клятву:
- Я стану щитом тебе, Учитель.
Мелькора словно обожгло.
"Вот - душа его открыта мне... как я скажу ему - словно ударить по
этому беззащитному лицу... Ученик мой! Неужели ты станешь проклинать себя
за то, в чем виновен я, я один?.. Прости меня! Я говорил о праве выбора -
и сам лишаю тебя этого права... Да разве я не знаю, что будет?! И ни боли,
ни памяти отнять у тебя не смогу... Но ты должен жить... должен... я не
могу, разрывает надвое, это выше сил..."
"Что я сделал? Что я сказал? Что с тобой, Учитель, Властелин,
Крылатая Тьма... тебе больно?.. Что это, что... кровь - тягучие густые
красные капли - как смола - из ран... Что с тобой, что же мне делать?"
Всего на мгновенье исказилось лицо Черного Валы, и Майя, не сознавая,
что делает, схватил руку Учителя и крепко сжал.
Боль помогла Мелькору справиться с собой. Лицо его вновь стало
спокойным и жестким, а голос звучал глухо и холодно:
- Ты не понял меня, Гортхауэр. Собирай людей. Уходите на Восток. Ты
поведешь их.
- Что?..
Лицо смертельно раненого - растерянное, потрясенное, беспомощное.
Невозможно ошибиться в смысле слов - и невозможно поверить...
"Как же... За что?.."
Гортхауэр судорожно вздохнул:
- Нет. Нет! Не проси... не приказывай... однажды ты уже заставил меня
уйти, и...
- Вспомни об Эллери Ахэ. Или хочешь, чтобы это повторилось? Это война
не с Нолдор: с Валинором. И больше у меня не будет учеников. Кроме этих
людей. И - тебя.
"Прости меня..."
"Нет, нет, мне нельзя уходить... что сделают с тобой... я не позволю
им!.. Ты думаешь, тебе одному дано видеть?! Думаешь, я не понимаю?! Да вся
Арта не стоит и капли твоей крови!"
- Пусть уходят люди. Я - остаюсь.
- Я приказываю тебе.
Только сейчас Гортхауэр понял, что все еще сжимает руку Мелькора. Его
словно холодом обдало.
"Руки... обожженные... что я сделал... ему больно..."
Дрожа всем телом, Майя склонил голову и благоговейно коснулся губами
руки Мелькора.
- Прекрати! - сдавленно прорычал Вала. - Что ты делаешь!
О, Майя знал, что Мелькор не терпит знаков преклонения - тем более
таких. Но по-другому сейчас - не мог.
"Может, я и глуп, Учитель... может, снова ошибаюсь - не знаю, но ты
сам разбудил мое сердце, и что мне теперь делать с ним?"
- Уходи.
Гортхауэр упрямо покачал головой.
- Я не оставлю тебя, - с угрюмым вызовом, не поднимая глаз, ответил
он.
"Это мука - невыносимая, невыносимая... сердце отказывается
подчиняться холодным доводам разума... Только я виноват в том, что не
оставил тебе выбора... вот, сердце твое - на ладонях моих, Ученик; и что
делаю я?!"
- Ты дал клятву, - медленно и тяжело заговорил Мелькор, - и отныне ты
- Хранитель Арты. Здесь останусь я один. На Восток войско Валар не пойдет.
И запомни: я доверяю тебе самое дорогое для меня.
"Это мука - невыносимая, невыносимая... сердце отказывается
подчиняться холодным доводам разума... Я знаю, верю, ты прав, ты снова
прав, Учитель, как всегда и во всем... но я не могу так, не хочу... вот,
сердце мое - на ладонях твоих, Учитель; делай, что хочешь... Но отдать
тебя - им - на расправу?!"
- Не-ет!..
"Не надо, прошу тебя..."
- Исполняй приказание: сейчас я имею право приказать и делать выбор
за тебя!
- За что, зачем ты гонишь меня?! Если мы победим, то победим
вместе...
"Ты и сам знаешь, что этого не будет..."
- ...если же нет...
- Возьми меч. Возьми Книгу. Иди.
"Ученик мой!"
"Учитель мой!"
Гортхауэр закрыл лицо руками.
И тогда Мелькор рывком поднялся с трона и заговорил - холодно и
уверенно.
Он не слышал, что говорит. Собственный, словно издалека идущий голос
казался чужим. Ненавистным. Он перестал ощущать себя, он был болью, комком
обожженных нервов, он ненавидел себя - люто, страшно.
...Слова - как иглы, как вбитые гвозди... Гортхауэр не мог потом
вспомнить, что говорил Учитель. Помнил только одно: каждое слово Мелькора
пронзало, как ледяной клинок, и он корчился от невыносимой боли, обезумев
от муки, и только шептал непослушными губами: "За что, за что..."
Мелькор склонился над распростертым у его ног Майя. Опустился на одно
колено, осторожно разжал побелевшие руки Ученика, судорожно стискивающие
голову.
Широко распахнутые страданием невидящие глаза смотрели прямо в лицо
Мелькору. Вала стиснул зубы, стараясь отогнать воспоминание. Нельзя об
этом сейчас.
Он наклонился к самому лицу Гортхауэра.
- Ученик мой, Хранитель Арты... Прости меня, прости, если сможешь,
прости за эту боль... Арта не должна остаться беззащитной, понимаешь?
Только ты можешь сделать это, только ты - Ученик мой, единственный...
Возьми меч. Возьми Книгу. Это сила и память. Иди. Ты вспомнишь это, когда
все будет кончено. Я виноват перед тобой - я оставляю тебя одного...
Прости меня, Ученик, у меня больше нет сил... Прощай.
А потом поднял Майя за плечи и, глядя в глаза, жестко проговорил:
- Уходи.
- Да, Властелин, - бесстрастно ответил Майя.

Он вышел, не оглянувшись. Твердо и прямо.
И не видел, как за его спиной, неловко, словно раненый, опустился на
колени Мелькор.
Не видел, как мучительно исказилось его лицо.
Не видел обреченных горячечных сухих глаз, утонувших в темных
полукружьях.
Не видел беспомощно протянутой к нему руки - то ли благословение, то
ли мольба.
Не слышал глухого стона: "Ученик мой..."

Мелькор поднялся и медленно, вслепую побрел к трону.
"За что, зачем ты гонишь меня, Учитель?.."
Больше никогда не увидеть. Никогда.
"За что, за что..."
А тем четверым - не приказать, не заставить их уйти. Они выбрали. Но
смерть не вернет их в Валинор.
И только одному карой станет жизнь.
Мысли о неизбежном приговоре - равнодушно-усталые, тяжелые,
безразличные, как холодный серый камень.
"Я заслужил вечную пытку. Проклят. И нет прощения. Никогда".
Он стиснул седую голову. Он все еще смотрел вслед Гортхауэру, словно
надеясь, что Ученик вернется. А сердце сжало словно раскаленными
тисками...
"Что я сделал?!"
Он рванулся - догнать, остановить...
"Я не могу так, не могу, пусть остается... Останься!!"
Нет.
Рухнул в черное кресло.
Ничего не изменить.
Все кончено.

Он шел на Восток, унося Книгу и меч.
Он что-то говорил, не слыша себя, не помня своих слов. Ему
повиновались. Он вел людей - ничего не видя вокруг, он шел вперед.
Беспамятство.
Только - надо всем этим - приказ-мольба: "Уходите. Уходите!.."
Больше ничего.
Как черная стена.
А потом, когда прошло оцепенение, и память с неумолимой жестокостью
вернулась к нему, он продолжал идти вперед, стискивая зубы и повторяя,
повторяя, повторяя про себя с решимостью обреченного: "Я вернусь. Я
исполню и вернусь. Я успею - должен успеть".
А потом началось страшное.
Боль раскаленным обручем сжала виски, боль вгрызалась в запястья,
боль была везде - он стал болью, и перехватывало горло - он не мог
кричать, только глухо стонал, метался, как раненый зверь, он задыхался, -
откуда это, что это, что?!
"Учитель!.."
Листы Книги кажутся - черными, и огнем проступают на них - слова, от
которых кровью наполняется рот...
"Зачем, за что..."
Боль петлей захлестывает горло, цепями стягивает грудь - не
вздохнуть, не вырваться...
"Я должен быть с ним..."
Он приказал...
"Пусть - приказывал. Пусть проклянет. Зачем я ушел, как я мог
оставить тебя, Учитель..."
Один. Теперь - один.
Слово - черно-фиолетовое, пронизанное иссиня-белыми молниями.
Один.
"Будь я проклят, предатель, тварь, как я посмел..."
Как тянут жилы из тела...
"Берите меня вместо него! За что..."
Распятый в алмазной пыли - черным крестом.
"Свет в ладонях твоих... Изломанные крылья... Глаза твои... Глаза
твои!.."
Отчаянье - слово пронизывающе-прозрачное, ледяное.
Поздно.
Не успеть - даже быть рядом.
Один.
"Трус. Трус, подлец. Трусливая тварь. Оставил его - одного, спрятался
от судьбы за его спиной, позволил ему заплатить этим за меня, труса и
ничтожество..."
Он глухо застонал. Поднялся.
"Я должен..."
Плащ за спиной - огромным крылом.
"Крылатая Тьма..."
Больной черный ветер, горечь полыни на губах.
"Прости меня..."
Глаза - пустые от отчаяния.
"Пусть я умру..."
Лицо - застывшая маска боли.
"Я бессилен - один... зачем ты, зачем..."
Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал
этого.
"За что?.."
Шипы терновника впивались в кожу, но он не ощущал этого.
"Всесильный, почему, почему - так?.."
Звезда горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.
"Пусть казнят, пусть - вечная пытка... Я должен, должен был принять
это вместо тебя. Что сделали с тобой..."
Не было слез.
"Учитель!.."

Эонве предстал перед троном Манве, не глядя ему в лицо, склонив
голову. Тронный зал Короля Мира поражает великолепием и роскошью
убранства, удивительной даже здесь, в Валимаре, и невольно благоговейный
трепет наполняет душу. Привыкнуть к этому невозможно.
По правую руку Короля Мира восседает Тулкас Непобедимый, Гнев Эру, в
парадном золоченом доспехе и пурпурно-золотой мантии, по левую - Великий
Охотник Ороме в темно-зеленых с золотом одеждах и золотом шлеме,
украшенном рогами дикого быка. Здесь держали военный совет, потому
единственная женщина в чертогах - звездноликая Варда, суровая и
величественная - ибо ныне настал один из тех часов, что решают судьбы
Арды.
- О Эонве, воитель Валар! Ныне призвали мы тебя, дабы возвестить:
приблизилось предсказанное Отцом время великой битвы сил Света и Тьмы. Да
станешь ты Словом Валар в Арде, а если таково будет веление судьбы и не
смирится непокорный, да будешь наречен ты Мечом Валинора. Принеси же
клятву.
Голос Короля Мира торжественен и исполнен величия, и сияющий меч в
руках - Меч-Справедливость.
Опустившись на колени, Эонве принял его, и коснулся губами
отполированного до зеркального блеска сверкающего клинка:
- Я клянусь, что не отступлю от пути, указанного Великим Творцом
Всего Сущего. Клянусь вершить волю Твою, о мудрый и справедливый, в мире,
подвластном Тебе. Но достоин ли я великой чести быть орудием замысла
Твоего, о Манве, Повелитель Небесных Сфер?
- Совет Великих счел тебя достойным. Потому - прими меч Наш в знак
того, что будешь ты рукой Нашей в смертных землях, и призван вершить
справедливость в них. Но да будет чист и не запятнан кровью этот клинок,
когда вновь предстанешь ты перед Великими, ибо справедливость требует
суда, но не кары. Собери же войско...
Эонве осмелился, наконец, поднять глаза на Манве.
- Я уже сделал это, о господин и Владыка мой! Мы готовы и ждем лишь
повеления Твоего.
Манве милостиво кивнул. Нетерпение Эонве и его готовность исполнить
приказ были приятны Королю Мира.
- Но запомни: с миром должны прийти вы в Смертные Земли. Однако если
Отступник вышлет против вас войско и прольется хоть капля крови - да будет
истреблено зло, а он силой доставлен на суд Великих. Только тогда; понял
ли ты меня, воитель? Только тогда!
- Да, о Великий, - Эонве вновь поклонился и впервые позволил себе
незаметно улыбнуться. Он понял главное: то, что стояло за словами Короля
Мира.
И Манве протянул своему Майя белую красивую руку, унизанную
драгоценными перстнями. Благоговейно припал Эонве к этой надушенной
холеной руке, и, подняв глаза, преданно взглянул в лазурные очи Манве.
Тогда, восстав с трона, заговорила до сих пор молчавшая Королева
Мира:
- Прими знамя Валмара, воитель - да узрят в Смертных Землях славу и
величие Бессмертных.
Нежный мягкий голос Варды прозвучал в ушах Эонве колдовской музыкой.
Сами Владыки Арды напутствуют его - есть ли счастье выше, чем исполнить их
волю!
На лазурном полотнище искусные руки Вайре-Ткачихи вышили золотом
сияющее Око - знак всевиденья Единого. Королева Мира коснулась холодными
губами лба Эонве, он же, объятый трепетом и смущением, поцеловал край ее
бело-золотой мантии.
Голос Ороме прозвучал, словно зов боевых труб, и Эонве вскинул
голову, раздувая ноздри, словно пес, предчувствующий славную охоту:
- И от меня прими дар, Глашатай Короля Мира! Пусть звук этого рога
огласит просторы Смертных Земель, вселяя ужас в сердца врагов и заставляя
трепетать души покорных!
И белый, окованный золотом, украшенный изумрудами и бриллиантами
боевой рог лег в руки Эонве. Глашатай Манве поклонился.
Последним заговорил Тулкас, и мрачная радость была в его глазах:
- Подними эту чашу - да исполнится воля Владык Мира! Во славу Отца -
да сгинет Враг!
Эонве выпил густо-золотое вино. Слегка кружилась голова - то ли от
сладкого крепкого напитка, то ли от того, что его удостоили столь великой
чести. Один из Майяр Манве, рангом пониже, молчаливо поклонившись, принял
пустой кубок и почти мгновенно исчез, робея перед Великими.
- Теперь иди, - повелительно сказал Манве. - Часом торжества
Справедливости станет тот час, когда вернешься ты.
Поклонившись почти до земли, Эонве вышел, бряцая оружием.

...Лучше, чем кто бы то ни было, он понимал: Люди выстоят против
Эльфов даже сейчас, когда земля эта обескровлена войнами. Но воинство
Бессмертных им не победить.
Он знал, чем может защитить себя. Но и сама мысль о том, чтобы ранить
сердце Эа, была невероятной, кощунственной. Преступной.
И тогда он приказал уходить всем.

Можно ли не исполнить приказ Властелина? И - как подчиниться такому
приказу? Воины Востока и Севера готовы были сражаться до конца: пусть
уходят женщины и дети, они - останутся. Они еще надеялись, что Властелин
вступит в бой сам, безоглядно веря в его силу.
А у него больше не было сил.
И воины Аст Ахэ, его ученики, видевшие и понимавшие все, сказали
только: "Среди нас нет предателей. Мы не оставим тебя". И кто-то глухо
добавил: "Учитель".
Им он не смог приказать.
А потом пришли Четверо. И Золотоокий, спокойно и печально взглянув
ему в глаза, промолвил: "Мы на твоей стороне, Великий Вала. Мы остаемся".
Это - мы остаемся - как клятву, повторили остальные.
Они сделали выбор. И он не смог сказать - нет.
Таково было великое, бесчисленное войско Ангбанда. Да еще полсотни
Демонов Темного Пламени, Валараукар.
И Орки, в ужасе бежавшие перед войском Бессмертных.

Последний день. Последняя ночь. Краткие часы, дарованные им - перед
смертью, ему - перед вечной мукой.
- Учитель!
Он поднял голову. Все-таки остался. Зачем? Он не может не понимать,
что это - неизбежная смерть...
- Учитель, мы решили - пусть будет сегодня пир. Я пришел пригласить
тебя...
Острой болью пронзило сердце. Голос - ровный и спокойный:
- Благодарю. Я приду.
Он вошел в зал, и замерли воины в благоговейном молчании - словно
видели его в первый раз. И, показалось, вслед за ним ворвался в зал
горький холодный ветер - хотя шел он медленно, впервые - не скрывая
хромоты, впервые - не пряча в складках тяжелой мантии искалеченных рук. И
не было короны на нем, как не было ее никогда, если приходил он говорить
со своими учениками: только седые волосы волной лунного света спадали на
плечи, но показалось почему-то - звезда на челе его.
...Сегодня место и честь - младшему, самому юному из воинов Аст Ахэ,
для которого завтрашний бой станет первым. И - последним. Сегодня ему
выпало - поднести первую чашу Учителю, и мальчишка старается справиться с
волнением. Чаша из мориона, окованная железом, в его руках. Одно - прийти
к Учителю, позвать его на пир; но совсем другое - перед всеми подать ему
чашу. И голос юноши чуть дрожит, когда он произносит:
- Возьми, Учитель...
Эту чашу всем - пить в молчании, словно причастие. За победу? -
победы не будет. И - кому пожелаешь здравствовать, когда завтрашний день
суждено пережить только одному - Бессмертному? И вновь льется в чашу
густое вино. Голос - мягкий и печальный:
- Скажи свое слово, Хэттар.
Пересохло в горле. Юноша мучительно подыскивает слова, на скулах
жарко вспыхивает румянец: ему - говорить перед всеми - сейчас? Что
сказать, что, чем отблагодарить, как оправдать дарованную ему высокую
честь? Все они - закаленные в боях воины, рядом с которыми он всегда
чувствовал себя мальчишкой-несмышленышем - ждут его слова. И Учитель
ждет...
Звонкий юный голос взлетел под своды черного зала:
- Во имя Арты!
Слабая улыбка тронула губы Учителя; отпив вина, он передал чашу
Хэттару; юноша понял - эту чашу пить вкруговую. И осторожно передавали из
рук в руки черный кубок, едва касаясь его губами.
Потом - все было, как обычно бывало на пирах. И звучали песни
менестрелей, и в дружеских поединках скрещивались мечи, и поднимались
кубки... Сегодня забыто и прощено все. Сегодня, в последний день, в
последнюю ночь, дарованную им судьбой.
И самому юному среди них - место по правую руку от Учителя.

Как будто ничего не случилось и ничто не изменится. Кто-то говорит -
"завтра" так, как будто за этим "завтра" будут еще дни и дни...
Сколько их? Так мало - всего пятнадцать сотен Черных Рыцарей, да не
более десяти тысяч тех, кто откликнулся на Зов... Лучше бы они не
откликнулись. Но их - не изгнать, нет...
Все как в бреду. Это оттого, что знаешь: завтра - последнее завтра. А
так - что изменилось?
Опять песня менестреля - в честь прекрасной дамы...
Охотник встал с невозможно светлой - сейчас - улыбкой:
- Могучий Вала! Сегодня мы окончательно решили - с кем мы. И вот мы
здесь. И я прошу - соедини нас двоих. Пусть это будет сегодня. Пусть это
сделаешь ты.
Ити молча кивнула.
Сердце дрогнуло. Ведь завтра - все... Опять - двое, опять... Что с
ними будет, ведь они тоже не станут просить пощады, как и те, и опять
из-за него...
- Нет, Могучий Вала. Мы выбрали сами, - ответил Айо, читая его мысли.
"Опять, опять те же слова! Сколько же можно... Нет. Не искупить
никогда..."
Он слышал свой голос как бы со стороны, словно кто-то чужой говорил:
- Перед Ардой и Эа, Луной и Солнцем... в жизни и смерти...
Глаза в глаза. Пальцы сплелись решеткой на серебряной чаше... Терпкий
вкус вина на губах...
- Муж мой...
- Жена моя...
Молнии взметнувшихся в приветствии мечей, здравицы... А завтра -
конец.
На башне пропел рассветный рог. И вот - встал менестрель, и это была
последняя песня:

О чем ты, песнь моя? - рука моя слаба,
И если грянет бой - мне быть среди сраженных.
Но победителя всегда жалка судьба,
Когда уйдет звездой в легенду побежденный.
Еще горит звезда. Еще не кончен путь.
А мне уже пора войти в иные двери.
И страшно умирать, и - некуда свернуть,
Когда не можешь знать, а можешь только верить.
Я - верю, что конца не будет никогда.
Я открываю дверь - а за порогом Вечность.
Остался только шаг... Меня зовет Звезда.
Горит костер в ночи как знак далекой встречи...

А потом певец встал и осторожно положил лютню в огонь - так опускают
мертвых на погребальный костер... Вошел воин. Мелькор, даже не спросив ни
слова, понял - пора.
- Пора, - негромко сказал он. Где-то снаружи заревели трубы. Штурм
начался.

Воинство Валинора пришло в Белерианд на кораблях Тэлери, но никто из
мореходов Тол Эресса не вступил в бой.
Первым сошел с корабля Эонве, как и подобало предводителю Светлого
Войска. И позлащенное древко знамени Валмара вонзил он в землю. Майя не
ощутил, как под его ногами, словно от боли, содрогнулась Арта. И вот - на
берегу выстроились воины Валинора. Златокудрые Ванъяр, народ Ингве, были
здесь под белыми знаменами, сверкавшими на солнце, как снега Таникветил; и
те Нолдор, что никогда не покидали Земли Бессмертных, под
предводительством Финарфина; и воинство Майяр в золоченых доспехах.
Стоя на холме под лазурным знаменем, так сказал Эонве, предводитель
Светлого Воинства, Глашатай Манве, Слово и Меч Великих:
- Воины Валар! Могуч Враг, и грозно войско его. Тяжела будет битва,
но помните, что во имя Арды и во славу Единого принимаем мы этот бой. И я
клянусь - знамя Валинора взовьется над развалинами вражьей твердыни.
Победа близка; да узрит Единый Творец, как свершится воля Его в мире. Во
славу Эру!
Он вознес к небу меч, и тысячи мечей взлетели, как один, и тысячи
голосов слились в боевом кличе, и грозным эхом отозвались горы.
Верные, Люди Трех Племен, шли на бой вместе с воителями Валинора; но
никого из Нолдор Средиземья, никого из Эльфов Белерианда не было в Светлом
Войске. Лишь после узнали они об этих сражениях, потому немногое
рассказывают их предания - только то, что поведали им воины Валинора.
Так говорит "Квента Сильмариллион":
"Встречу войск Запада и Севера называют Великой Битвой, и Войной
Гнева. И выступили все войска Державы Моргота, что стали ныне
бесчисленными, и Анфауглит не мог вместить их; и весь Север был охвачен
огнем Войны.
Но это не помогло Врагу. Балроги были уничтожены все, кроме тех
немногих, что бежали и укрылись в недоступных пещерах у корней земли, и
бессчетные полчища Орков гибли, как сгорает солома в огне, или были
сметены, как сухие листья, гонимые пламенным ветром. Немного осталось их,
и долгие годы не тревожили они покой мира. И те немногие, что остались от
Трех Домов Людей - Друзей Эльфов, Отцов Людей - сражались на стороне
войска Валар; и в те дни отмщены были Барагунд и Бараир, Галдор и Гундор,
Хуор и Хурин, и многие из вождей их. Но большая часть сынов Людей - народ
ли Улдора или иные, недавно пришедшие с Востока, - выступили с Врагом, и
Эльфы не забывают этого".
Белыми, золотыми и лазурными были знамена воинства Валинора.
Прекрасны и величественны обликом были Майяр, прекрасны и величественны
были светлые Ванъяр, грозным было сверкающее оружие Нолдор, и в сердцах
Людей горела радость битвы.

...Их было около полутора тысяч - воинов Аст Ахэ, шедших в бой под
знаменем Тьмы. Они были обречены и знали это. Но они стали щитом тем, кто
покидал Белерианд, и за ними шли в бой воины их племен, те, кому защитой
была сила Властелина, те, для кого он был Учителем, мудрым и справедливым
Владыкой.
Смерть была в глазах воинов Аст Ахэ, ледяным светом сияли их клинки.
И показалось Верным - не Люди это, а посланники бездны. И дрогнули Эльфы и
Люди, и даже Майяр отступили, но Эонве сказал - они смертны, их можно
убить...

И человек с Востока, чье имя не сохранили предания, пробился к
предводителю Черного Воинства. Отчаяньем звенел его голос, когда он
крикнул:
- Почему же медлит Великий? Почему он не вступает в бой? Мы не
выстоим...
Но воин Аст Ахэ промолчал. Он знал ответ; он не знал, как сказать
такое...

И три крылатых тени встали над Тангородрим - над Горами Ночи, Гортар
Орэ: драконы Огня и дракон Воздуха, которого назвали Эльфы - Анкалагон
Черный. Но ведь и драконы смертны, и Ахэрэ, сраженные в битве,
возвращаются в огонь Земли...

И когда пал последний из Черных Воинов, рухнуло знамя Аст Ахэ и было
втоптано в кровавую грязь под ногами воинов Света.

Он мог приказать Гортхауэру. Этим - нет. Они не давали ему клятвы.
Они не были его учениками. Они просто пришли сюда, ибо считали, что их
место - здесь, и что биться им на этой стороне. Путь у них и у него был -
один.
...И - только эти, последние преграждали путь воинству Валар. Из них
лишь Охотник умел сражаться, остальные же впервые взяли оружие в руки.
- Это против чести, - глухо сказал Воитель.
- Наше место среди них, - ответила его сестра.

Когда-то давно, почти год назад - всего год, как недавно, он думал,
что смерти нет. А если есть, то все еще так далеко! Впереди целая жизнь,
столько предстоит еще узнать и свершить, впереди - только счастье и
радость... Все впереди. Впереди оставалось только несколько сотен шагов. В
голову неотвязно лезло видение: огонь идет по пятам, сжигая все, и назад
нет пути, и нет пути вперед. Уже некуда. Достигнут тот последний предел,
далее которого отступать нельзя. Он затравленно оглянулся. Один. Совсем
один. Липкий холодок пополз по спине. Только сейчас он окончательно понял,
что все кончено. Дальше он идти просто не смел. Не имел права. И нет
больше ничего впереди. Ему никогда не увидеть девятнадцатой зимы. Ее
просто не будет. В этот миг сознание конца всего вдруг странно обрадовало
его, словно мгновенно выветрив все обыденное, ежедневным грузом лежавшее
на душе, оставив лишь самое главное. Он обернулся. Теперь не нужен был
даже меч - все равно не выстоять.
- Властелин! Нас больше нет! - крикнул он что есть силы,
прислонившись к тяжелым створкам железных дверей. "Теперь он уйдет... Нет,
как я смел подумать... он велик, он всесилен. Ха! Я увижу, как он отомстит
за нас. Вы все получите свое, все!"
Блистательное воинство Благословенной Земли сметало все преграды на
своем пути. Паренька, прижавшегося крестом к дверям, сочли лишь досадной
помехой, и его крик - "не смейте!" - заглушили топот ног и звон оружия.
Кто-то метнул дротик - эльфийское оружие, пронзавшее железо как кору
дерева, легко пропороло человеческую плоть. Он так и остался пригвожденным
к двери. Дротик вошел прямо в середину груди, проломив кость. Двери
распахнулись внутрь зала. Превозмогая смертную муку, он поднял голову,
чтобы видеть. И он увидел все.
Все было кончено - а он еще жил. Он ненавидел того, кто метнул дротик
- не убил сразу. Он ненавидел самого себя - никак не мог умереть...
Он видел как поверженного Валу уводили - и все еще жил... И, может,
этот взгляд умирающего в отчаянии и безо всякой надежды - на что
надеяться, если даже Властелин, если его - так, словно раба - этот взгляд
ощутил обреченный пленник. И впервые, встретившись со взглядом человека,
Вала не выдержал этого взгляда. Последнее, что он мог, что должен был
сделать, последние силы - он отдал этому умирающему воину, последнему
воину Аст Ахэ. Дар Смерти...
Ни звука больше не раздалось в опустевших залах и коридорах.
Пригвожденный к двери мертвый воин стоял на страже, пока не рухнули,
погребая под собой его и его убитых соратников, стены крепости Тьмы.

"И могущество Валар проникло в глубины земли. Здесь и стоял Моргот -
как загнанный трусливый зверь. Он бежал в глубочайшее из своих подземелий,
моля о мире и пощаде, ноги его подкосились, и он рухнул ничком на землю.
Тогда вновь был он скован, как в прежние времена, цепью Ангайнор, из
железной короны его сделали ошейник ему, и голову его пригнули к коленям".

Воины Валинора ворвались в тронный зал Аст Ахэ. Мелькор стоял подле
своего высокого трона и ждал. Не было меча в его руках. Он молча смотрел,
и под этим взглядом Майяр замерли на пороге.
Юные и прекрасные, торжествующие, не знающие сомнений. Народ Валар.
Воины Валар. Победители.
Слабая улыбка тронула губы Черного Валы. Он сделал шаг вперед.
И тогда Майяр бросились на него.
Высокую корону превратили в ошейник раба. Руки Проклятого связали за
спиной, и голову его пригнули к коленям.

Он поднял голову и увидел кровавый рассвет. "Все кончено", - подумал
он.
Он встал, тяжело опираясь на меч. Последний из Черного Воинства.
Последний рыцарь Мелькора. Последний защитник Аст Ахэ. Снова - в который
раз - смерть пощадила его.
Медленно пошел вперед. Кружилась голова, в ушах стоял гул, лицо
побелело, и только старый шрам - наискось через все лицо слева направо -
алел ожогом огненного бича.
Он знал, что умрет. Раны его были смертельны. Но одна мысль не давала
ему упасть.
Все они остались здесь. Его соратники. Его братья. Не ушел никто.
Вглядываясь в мертвые лица, он повторял про себя их имена. Один. Словно
последний живой на земле, о котором забыла смерть.
Он нашел то, что искал. В грязи и крови - черное знамя Аст Ахэ.
Знаменосец лежал рядом, и лицо его было спокойно, прекрасно и сурово. Как
лицо мертвого бога.
"Наверно, так и будут думать о нас. Будут слагать легенды о великой
битве богов. Смешно. А имен вспомнить некому. Словно и не было нас".
Он опустился на колени и коснулся губами окровавленного знамени. Лег,
прижавшись к нему щекой, и закрыл глаза.
"Прости нас, - прошептал он, - прости нас..."

Его приволокли в Валинор и швырнули лицом вниз перед троном Манве в
Маханаксар.
Мантия его разметалась, словно изломанные крылья; он казался черной
звездой, распятой в жгучей сверкающей пыли.
Валар сидели в молчании, но лавина их чувств и мыслей обрушилась в
его мозг, и он был беззащитен перед этим. Ненависть. Отвращение.
Любопытство. Страх. Скука. Боль... откуда - боль - здесь?..
"Как это красиво: черная звезда на блистающе-белом... Наверно,
прекрасна была бы бриллиантовая диадема с единственным сверкающим черным
камнем..."
Тулкас и Ороме рывком подняли Проклятого с ослепительно-белых
полированных плит в центре Маханаксар и поставили его на колени.
Варда отвернулась: изорванное шрамами лицо - это некрасиво. Когда-то
он был лучше.
Равнодушно-прекрасный безупречно правильный лик Варды Элберет, на
котором не оставляли следа ни горе, ни радость, ни сострадание, ни
ненависть. Никогда. И затмевало лицо Королевы-не-знающей-боли сияние,
исходившее от чела ее. Величественная и блистательная. Безликая.
И внезапно нездешний ветер ворвался в Маханаксар. Отбросил вуаль
Ниенны, открыв прекрасное страдальческое лицо. Разметал по плечам седые
волосы Проклятого, рванул плащ за его спиной - окровавленными крыльями
умирающей черной птицы...
"Крылатый..."
И вот - поднялся с трона Король Мира и, сойдя вниз по золотым
ступеням, подошел к своему старшему брату. Он не смотрел на Валар, но знал
- сейчас все взгляды прикованы к нему. Помедлив лишь мгновение, Манве
промолвил тихо и печально:
- Брат мой... Встань, брат мой...
Недоуменно, ошеломленно смотрели Валар, как Король Мира сам поднял
мятежного Валу с колен, как по приказу Манве Великий Охотник, стиснув
зубы, рассек коротким кинжалом ремни, стягивавшие руки Проклятого.
Только в лицо брату не посмел взглянуть Владыка Валар.
- Настал день великой радости для нас, - вновь заговорил Манве, - ибо
сегодня все избравшие путь Могуществ Арды собрались здесь, и вот -
пятнадцать тронов в Маханаксар...
Лишь сейчас заметили Валар: напротив тронов Короля и Королевы Мира
поставлен - еще один. К нему подвел Манве Проклятого и на высокий золотой
престол усадил его.
- Ты - равный среди равных, брат мой, ибо нет здесь ныне ни королей,
ни слуг.
"Равный среди равных..." Намо скрипнул зубами. Проклятый сидел
неподвижно: изуродованные руки - на подлокотниках трона, смотрит прямо
перед собой, и слепыми кажутся всевидящие глаза. Но как гордо держит
голову... Внезапно Намо понял: ошейник. Кровь незаметна на черном, но как
же не догадался... А подлокотники трона кажутся чернеными - кровь, кровь в
узорах золотой резьбы...
Изумленный вздох пронесся среди Валар: Король Мира снял свою
сапфировую корону и положил ее на белые плиты Маханаксар.
- Здесь нет ни королей, ни слуг, - повторил Манве, - и я лишь один из
вас, Великие, не Король Мира. И не брата моего - меня будете судить вы,
ибо и моя вина в том, что нарушен был мир в Арде и замысел Единого Творца
Всего Сущего, Отца нашего. Я не сумел предостеречь моего брата от ошибки,
не сумел защитить Арду от зла, не сумел исполнить волю Отца. Судите же
меня, братья и сестры мои, судите меня справедливым судом. Покорно приму я
ваш приговор и, если более достойного увенчаете вы как Короля Мира, первый
склонюсь перед ним... Пусть же каждый из вас, Великие, изречет суждение
свое. И выслушан будет каждый, и мера ошибок каждого будет определена, и
взвешены будут все деяния.
В этот миг он был прекрасен в своей скорби и смирении, и слова его
были мудры и справедливы. Склонив златокудрую голову, Манве сел на трон и
застыл в молчании.
Намо стиснул руки. "Сказать? Нет, я не могу, я не судья... Судить
может лишь беспристрастный, а мне слишком нравишься ты, Мелькор...
Мелькор. И будут взвешены все деяния... Да, взвешены - вот они, чаши
весов, и моего слова довольно, чтобы нарушить их равновесие... но какая из
двух окажется тогда тяжелее? Кажется, я знаю; но будет ли это справедливо?
И что есть справедливость? Не знаю. Я не знаю. Я не вправе. Тогда я тоже
считал себя беспристрастным, а мной правил гнев. Теперь - любовь к моему
брату. И снова - мною правят чувства. Нет, я должен молчать".
В Маханаксар повисла тишина.
- Дозволено ли будет мне сказать слово, Великие? - спросил Манве, не
поднимая глаз. Молчаливое согласие было ему ответом, и младший брат
Проклятого продолжил:
- О Средиземье забота наша, так да будут призваны и выслушаны те, кто
побывал в Смертных Землях. Пусть поведают они нам, что видели, ибо, не
зная этого, мы не вправе судить.
И предстал перед тронами Великих Эонве блистательный, военачальник
Валар в Средиземье. И так говорил он:
- Воинство Врага - чудовищные твари, извращенные им; те же из них,
что подобны обликом младшим Детям Единого, кажутся порождениями бездны.
Если мы позволим Врагу остаться на свободе, вечно будут эти отродья Тьмы
терзать Арду. Да свершится над Врагом суд Великих: кара Единого должна
настичь его.
- Слышишь ли ты слова эти, брат мой? Почему ты молчишь?
Голос Манве был исполнен скорби.
"Почему же тебе было так легко убивать этих воинов, могучий Эонве?
Почему же тот, кого ты называешь Врагом, не смог защитить себя? Почему от
вас, мудрых и справедливых, бежали на Восток Люди? Мелькор, ведь ты
знаешь, что все блистательные подвиги Эонве - ложь... Почему ты молчишь?"
Но Черный Вала не ответил.
И так говорил Курумо:
- Все, чего касается он, становится нечистым и отвратительным. Не
только тела, но и души калечит он, и не знает земля покоя, пока пребывает
в мире Враг. Да судят его Великие Валар по деяниям его.
- Ответь же на эти обвинения, брат мой...
"Я видел твои творения. То, что создавал ты, прекрасно, Мелькор. Даже
мой Майя предпочел застывшей мудрости Валинора - смерть, лишь бы стать
твоим учеником. Учеником Творца. И Валар знают, что ты творец, не
разрушитель; они видели, они вспомнят, только расскажи им, не молчи,
расскажи им, Мелькор..."
Но Проклятый не сказал ни слова, только чуть заметно дрогнули его
руки, когда он услышал голос Майя.
И так говорил Эарендил:
- Слуги Врага сеют раздор между Атани и Элдар, и в ненависти своей ко
всему живущему даже Людей разделил он. И те, что служат ему, перестают
быть Людьми. Только злобная воля его ведет их; это чудовища, подобные
живым мертвецам, устрашающие в битве! Никому в мире не будет покоя, пока
существуют они! Да сгинет Враг и мерзкие твари его, что носят лишь обличье
живых, на деле же - духи ненависти и разрушения!
- Брат мой, не молчи, ответь...
"Я видел, видел их! Эти люди умирали за тебя, своего Учителя, и никто
не предал тебя, не повернул назад... Да что же ты молчишь! Говори,
слышишь?!.."
И снова - ни слова не проронил Мелькор.
И так говорил Арафинве Ингалаурэ, Финарфин Златокудрый, король Нолдор
Валинора:
- Велика моя скорбь и скорбь народа Нолдор. В бедах всех собратьев
своих, в смерти отца моего Финве, братьев и родных моих, что пребывают
ныне в чертогах Мандоса, в безумии Феанаро обвиняю я его. Старшие Дети
Единого изначально были чисты душой, но Враг смутил мысли их, и тьма
отравила души их. Я скажу слово за народ Нолдор: лишь Враг повинен в
бедствиях, что постигли их, в том, что Нолдор посмели ослушаться воли
Валар и Единого. Никакая кара не будет слишком суровой для Врага и
приспешников его. Пусть же заплатят они за все страдания народа моего.
Должно Могучим Арды оставить великое милосердие свое в этот час.
- Почему ты молчишь, брат?
"А кто заплатит за кровь его учеников? И - те же слова!.. Продолжаешь
дело своего отца, сын палача?! Что вы сделали с ними... Что вы хотите
сделать с ним?!" - в сердце Намо поднялся ослепляющий гнев: эти
обвинители, смиренный Король Мира, застывший каменной статуей Мелькор, и
сам он, не смеющий сказать ни слова... "Что же ты молчишь?! Или смирился,
решил покорно принять кару? Почему ты молчишь?! Скажи, скажи им,
Мелькор!.. Мелькор!!"
Король Мира опустил глаза и тихо проговорил:
- Мне тяжелы ваши слова, словно судите не моего брата, а меня. Пусть
скажет он слово в свое оправдание.
Но Мелькор хранил молчание. Вместо него заговорила Королева Мира:
- Воля и Замысел Отца нашего выше родства. О супруг мой, ты видишь -
ему нечего сказать. И если таково будет решение Великих, забудь о том, что
он брат тебе.
- Неужели это правда и тебе нечего ответить? Твое молчание наполняет
скорбью мою душу...
Багровая пелена перед глазами. Застывшее лицо Черного Валы.
Обожженные руки. Немигающие глаза Варды. Склоненное в показном смирении
чело Манве. Железные наручники. Ухмылка Тулкаса. Брезгливое лицо Ороме.
Ошейник. Кровь на черных одеждах. Золотой трон. И - молчание, это
мучительное молчание, непонятное, пугающее...
"Что я скажу, что, что?! Если мне хочется ударить по этому красивому
скорбному лицу... Король Мира! Лицемерная тварь, лжет - и сам верит в свою
ложь... Что я скажу, когда хочется крикнуть - я не отдам вам его?! Скажу -
я не позволю? И - что будет? Поединок, битва - здесь, в Валимаре? Что
станет тогда с Ардой? Неужели таков выбор... его жизнь - или жизнь Арды...
брат мой, я не могу... я не хочу этого... На благо Арды - заставить
молчать свое сердце... Но неужели благо Арды должно быть оплачено такой
ценой?! Или я должен принести эту жертву... я?! Кто-нибудь, скажите же,
что мне делать, что?.. Почему ты не говоришь ничего, Мелькор? Ведь можно
сказать сейчас, все еще можно изменить... или - уже нельзя, все
предрешено? Да говори же, говори!!"
- Неужели никто не скажет слова в защиту его? - возвысил голос Манве.
И в наступившей мертвой тишине прозвенело серебряной струной:
- Я скажу!
Сестра Феантури поднялась, стиснув тонкие руки:
- О Король Мира и вы, Великие! Взгляните на брата вашего - кому
довелось изведать столько боли, принять такую тяжесть на свои плечи,
испытать столько страданий? В том наша вина...
Глаза Валар были прикованы сейчас к Ниенне: что она говорит?
Неслыханно! Винит их! - и в чем?!
- Вы говорите - он ненавидит все живое. Но по вашему приговору,
Великие - по твоему слову, Король Мира! - были казнены ученики Мелькора:
как забыть такое? как простить? Зло порождает зло; и если ныне Мелькор
ненавидит нас, в том повинны лишь мы сами. Не его - себя должны судить мы,
лишь будучи справедливым к себе можно получить право говорить о неправоте
другого. Если не познаешь меру добра и зла в себе - как сможешь понять,
что есть добро и зло для мира?
Вы, пришедшие в Арду по велению своей любви к миру - разве любовь эта
умерла в ваших сердцах? Если вы не слышите голос Арды - не Мелькор, а вы
вершите зло! Вы, принявшие облик Детей Единого - или это не помогло вам
изведать человеческие чувства? Или вы забыли о милосердии, и сострадание -
лишь пустой звук для вас? Я говорю свое слово - пощадите! Если вы
называете его жестоким, но сами не знаете жалости - как можете обвинять
его? Чем вы выше его? Кто дал вам право судить вашего брата?
Она замолчала, обводя глазами Валар. Большинство старалось не
встречаться взглядом со Скорбящей Валой. Эстэ прижала руки к груди,
смотрит с надеждой, жадно ловя каждое слово. Зрачки Ирмо расширены, глаза
кажутся почти черными. Намо опустил голову, сильные руки,
каменно-неподвижные, лежат на подлокотниках трона.
И - немигающие холодные глаза Королевы Мира.
- Такова воля Единого, - глухо, не поднимая взгляда, сказал Ауле.
Ниенна стремительно обернулась на голос:
- Разве воля Единого велит вам ненавидеть и убивать? Не довольно ли
крови и боли? Вы раните Арду, причиняя боль своему брату!
- О чем ты, сестра наша? - Манве растерян. С одной стороны, он сам
хотел этого, сам говорил, что будет выслушан каждый. С другой - не ждал
такого. И в мыслях Валар, которые он ощущает, нет больше единства.
Казалось, все уже ясно, остается лишь произнести слова приговора...
Странные, жестокие слова говорит Скорбящая Вала. Страшно слышать, страшнее
- поверить...
- Не вам, отрекшимся от мира, судить того, кто не покинул Арду! Не
вам, укрывшимся в Валиноре, судить того, кто принял на свои плечи скорбь
мира, в чьем венце была вся тяжесть Арды! Недобрый и неправый суд вершите
вы, Великие!
Она удивлялась себе, тому, что посмела бросить такие обвинения в лицо
Совету Великих. Но с каждым словом уходила из сердца тяжесть, ей было
горько и радостно, она разрывала оковы молчания, слишком долго стягивавшие
ее грудь. И все же - словно кто-то другой говорил ее голосом, хотя
отчаянные эти слова рвались из глубины ее души.
- Сестра наша... - Король Мира нервно сцепил пальцы, - сестра наша,
мы выслушали тех, кто пришел из Арды. Не менее, чем ты, хотел я услышать
хоть слово в оправдание его деяний: ты права, лишь тогда можно судить. Но
- тщетно...
- Ты слышал речи победителей, Манве! Что скажут побежденные? Разве ты
стал слушать их?
- Он волен говорить. Ты видела - я просил его об этом...
- Если скажет - услышишь ли? Поверите ли? Разве вы слышите меня? И не
правду хотите услышать - слова раскаянья и отречения! Я говорю - не нам
судить его! Я говорю - судить вправе лишь тот, кто беспристрастен, чьи
руки чисты, чье сердце свободно от гнева и ненависти!
Тишина звенит от напряжения. Как можно сказать такое? Как можно даже
помыслить о таком? Почему молчит Король Мира?
Манве заговорил не сразу. Было видно, что ему тяжело дается каждое
слово:
- Речи твои горьки, сестра наша, но во многом справедливы. Не мне
решать и судить ныне. Я - один из равных; и кто из нас безгрешен и чист
перед Единым? Судьба Мелькора, как и судьба каждого из нас, в руках Отца;
так да будет над ним суд Единого.
Ниенна растерялась. О чем говорит Манве? Но следующие слова Короля
Мира заставили ее вздрогнуть:
- Пусть решает поединок. Эру дарует победу правому. Изберите ныне
достойного быть судьей в поединке, и первый я склонюсь перед ним, ибо он
станет глашатаем воли Эру.
Тогда вступил в Маханаксар Курумо, поднял со сверкающих плит
сапфировую корону и, преклонив колена перед троном Манве, склонив голову,
подал венец Владыке Валинора.
- Справедливый и милосердный! Воистину, ты Король Мира волей Отца
Всего Сущего! Лишь ты достоин властвовать в Арде. Прими же венец свой, да
свершится суд твой, ибо это суд Единого!
- Нет... я недостоин...
Манве склонил голову. И, приняв венец из рук Курумо, Королева Мира
возложила его на чело своего супруга.
- Такова воля Великих, - промолвила она. - Тяжел удел Короля Мира, но
тяжесть эта возложена Отцом на твои плечи.
Манве прикрыл глаза. Голос его прозвучал ровно и тяжело:
- Кто из Валар станет вершителем воли Единого?
Могучий Тулкас давно уже сидел, сжимая кулаки. Слова Ниенны были ему
непонятны: для него исход суда был ясен, он не мог и предположить, что
кто-то вступится за Проклятого; все происходящее вызывало в нем глухое
раздражение, но заговорить без позволения Короля Мира он не решался. И
сейчас, услышав слова Манве, он сорвался с места. Это был его час.
- Позволь мне! - прорычал он.
- Да будет так, - голос Короля Мира был почти беззвучен, но его
услышали все.
- Милосердия, о Манве! - крикнула Ниенна. - Мелькор не может
сражаться, он ранен!.. Это против чести!
Тулкас дернулся, темнея лицом.
- Суд Эру не может быть неправедным. Поединок будет честным. Ауле,
Великий Кузнец, подай Меч Справедливости брату моему, - прошелестел голос
Манве. - Ты же, могучий воитель Тулкас, вступишь в бой, не имея иного
оружия, кроме короткого кинжала. И да свершится суд Эру.

...Проклятый поднялся с трона и принял меч. Меч Справедливости -
изящная вязь золотых знаков на клинке, четырехгранные бриллианты в тяжелой
витой рукояти червонного золота: слишком знакомая работа. Внешне такое
украшение кажется даже удобным - тому, кто никогда не сражался: рука не
соскользнет с гладкой рукояти. Красивая и бесполезная игрушка. Меч Короля
Мира, призванный быть знаком карающей власти, но не оружием, и острые
грани алмазов впиваются в обожженные ладони: утонченное издевательство.
Он понял сразу, что не сможет поднять меча. Просто не было сил. Понял
и Тулкас и убрал руку с рукояти кинжала. Это не понадобится. Великий
воитель шагнул вперед, зло оскалился, встретившись глазами с Проклятым.
Тот не отвел взгляда от искаженного ненавистью лица.
"Что делаешь, делай скорее".
Тяжелый удар заставил Мелькора отступить на шаг - из сверкающего
центрального круга на плиты золотистого песчаника, присыпанные алмазной
крошкой.
Второй удар пришелся в плечо. Мелькор пошатнулся и упал на одно
колено; лезвие меча вошло меж плит, и обожженная рука судорожно стиснула
рукоять.
- На колени! - прошипел Тулкас. - На колени, раб!
Он хотел ударить снова, но Король Мира поспешно поднял руку:
- Остановись, воитель! Довольно. Правосудие свершилось.
Намо впился пальцами в подлокотники трона.
"Правосудие... а я, безумец, от кого ждал я справедливости! Брат
мой..."
Словно его отчаянная мысль была услышана Проклятым - он обернулся, и
скорбная усталость этих потемневших глаз была Владыке Судеб страшнее
обвинений. Но ни смирения, ни покорности не было в них.

Никто не поднял го. Он должен был выслушать приговор на коленях, как
покорный.
Он смотрел в небо поверх головы Манве. Пылающий мертвым светом купол,
с которого бьют острые прямые нестерпимо-яркие лучи, мучительно режущие
усталые глаза.
Он уже давно все знал.
Ему было безразлично.
Он молчал.
Он не хотел, чтобы последней памятью Арды для него стало - это:
безжизненный и беспощадный свет, отвесно падающий с мертвенно-белого неба.
Он вспоминал - словно опять летел над Ардой на крыльях черного ветра.
Словно трепетная звезда - сердце Эа - билась в его ладонях. Мир пел, и
снова он слышал музыку Эа, музыку творения. Музыку Арды. На какой-то
краткий миг он был счастлив, он улыбнулся. И эта улыбка - сейчас - была
страшнее, чем его шрамы.

А потом он увидел это лицо.
Бледное до прозрачности, тонкое, залитое слезами прекрасное лицо.
И глаза - огромные, бездонные, темные от расширенных зрачков.
Ему было страшно; он боялся, что увидев его, изуродованного, она
отшатнется в ужасе.
Ему захотелось спрятать лицо в ладонях, но руки словно налились
свинцом - не поднять.
Он боялся, что она исчезнет.
Он боялся того, что она может сказать.
Что она скажет.
И дрогнули ее губы: как шорох падающих в бездну льдисто-соленых звезд
- шепот.
Мельдо.
Боль рванула сердце, как стальной крюк: резко, внезапно, страшно.
Он готов был взмолиться: молчи! не надо, не надо! Не будет пути
назад, на что ты обрекаешь себя, зачем, одумайся, не надо...
Мельдо.
Кто ты? Откуда ты? Зачем, зачем тебе эта боль, зачем ты принимаешь
этот путь, зачем... Ты же знаешь, я вижу, ты понимаешь все... Кто ты? Ты -
была? Ты - будешь?..
Мельдо.
Возлюбленный.

И оборвалось видение, оставив лишь память этого лица, которое - он
знал - не забыть уже никогда. Осталась боль, и была она - надеждой.
На миг лицо Проклятого стало беззащитным и растерянным. Но некому
было увидеть это: Валар сидели, не поднимая глаз, как безмолвные статуи.
И вот - восстал с трона Король Мира, и так сказал он:
- Скорбь переполняет душу мою. Видите вы, Великие, и ты, Мелькор, как
тяжело мне говорить это, но должен я ныне возвестить волю Единого, Отца
нашего, да слышат все приговор Его...
- Остановись, Король Мира! - голос Ирмо прозвучал неожиданно сильно и
звучно. - Ты забыл о моей просьбе!
- Не всякую болезнь лечат огнем и железом... - прошептала Эстэ.
- О Манве! - Ниенна вновь поднялась со своего трона. - Прислушайся к
словам брата моего и его супруги! Вспомни, раны Мелькора не заживали сотни
лет, неугасимая боль терзает его... Так пусть они исцелят душу и тело его!
- Сестра моя, - заговорила Йаванна мягко и печально, - зло сковало
душу его, ни искры добра не осталось в нем. Раны его суть кара Отца
нашего; не нам решать, истек ли срок, отмеренный Отцом. Воля Единого
священна, сестра моя.
- Не довольно ли этой кары?! - отчаянно выдохнула Ниенна.
Манве тяжело вздохнул.
- Выслушай меня, сестра наша, и вы, Великие. Арда - дом Элдар и
Людей, в ней не место Валар. Не место и ему. Мне горьки эти слова, но
должен сказать: даже здесь сеет он рознь, и нет более единства среди
Валар. Быть может, это не его вина, но такова недобрая сила его... Потому
- слушайте слово Единого: да будут навеки скованы руки непокорного, дабы
не мог он более вершить зло. В остальном же не нам судить его - мудры и
справедливы слова твои, сестра наша. Там, за гранью Арды, пусть вершит над
ним суд Отец Всего Сущего. Покорись же воле Единого Творца, брат мой, ибо
в Его руки предаем мы ныне тебя - да властвует Он вечно в Эа.
Торжественно и печально прозвучал голос Короля Мира. В глубине души
Манве надеялся, что его старший брат будет молить о пощаде. Он готов был
даже смягчить участь осужденного, если бы увидел отчаяние и раскаяние в
глазах Проклятого, и впервые взглянул на Мелькора.
"Вот чем обернулись твои слова, Король Мира... Глупец, я поверил
тебе, - тяжело думал Намо, - и ты не солгал мне, нет!.. ведь не ты будешь
приводить в исполнение приговор... Что я наделал!.. Беспристрастный
судья... чаши весов... И вот - моя сестра не побоялась сказать правду в
глаза Королю Мира, а я молчал, как последний трус, оправдывая себя тем,
что я пристрастен, что не могу вершить высшую справедливость... Теперь
молчи, молчи, жалкая тварь, не смей своим запоздалым раскаяньем, своей
трусливой жалостью унижать его! Будь я проклят..."
Манве встретился глазами со своим старшим братом. Что ждал он
увидеть? Униженную покорность сломленного врага? Безумный ужас? Мольбу о
снисхождении? Бессильную ненависть?
Ничего этого не было.
И никогда, никому не посмел Король Мира открыть, что увидел он в этих
глазах.
Манве спрятал искаженное лицо в ладонях. Со стороны казалось, что он
не может сдержать слез - столь безгранична и величественна была его
скорбь, столь трогательна и искренна, что Йаванна едва не заплакала
сама...
Что-то новое, чужое, страшное проснулось в душе Короля Мира. Перед
этим он был бессилен. Сорвалось, как бешеный зверь с цепи - где его
решимость вершить праведный суд? Где беспристрастность непогрешимого
судьи? Страх - страх, который он всегда испытывал перед своим братом,
страх, который таился в глубине души, вырвался на волю, и внезапная мысль
обожгла его. Нет, нет, чудовищно! Невозможно! Но перед этим вторым "я"
бессилен был Король Мира. Страх вопил в нем - да! Ты прав - да, да, да!
Отдай приказ, сделай это! Не ради себя - что, если кому-нибудь еще
придется пережить такое? Ведь ты заботишься не о своем благе - о других!
Ты не можешь свершить ничего, противного воле Единого, - мягко шептал
страх, - значит, и это Его воля. Можешь ли ты отличить свои мысли от тех,
что вложил тебе в сердце Отец? Разве, по сути, они не одно? - увещевал
страх. - Вспомни, ты поймешь, такова воля Единого! Вспомни...

- ...Слишком уж много ты видишь!

"Слишком много видишь, чудовище, проклятый, Проклятый! Слишком много,
ненавистная тварь с жуткими глазами, слишком!"
И последняя преграда, сдерживавшая ненависть Короля Мира, рухнула.

Его вели к чертогам Ауле, когда он увидел Шестерых. И сжалось его
сердце: он понимал, что с ними сделают. Он не просил милосердия к ним -
слишком хорошо помнил, что было с Эльфами Тьмы. И нечем ему было заплатить
за них, хотя готов был отдать всю кровь до капли, чтобы жили - они. Да они
и не приняли бы такого дара.
И маленькая Ити произнесла то слово, что означало - приговор для
каждого из них:
- Учитель...
Он обернулся - резко, словно его ударили. "Девочка, что ты делаешь?
Что ты говоришь?! Ведь это неправда, вы не были моими учениками! Зачем ты?
Чему я научил вас?"
И в то бесконечное мгновение в глазах Шестерых он прочел ответ.
"Мы научились видеть", - сказал Золотоокий.
"Мы постигли суть равновесия", - сказал Айо.
"Мы стали творцами", - сказал Охотник.
"Мы познали скорбь и радость мира", - сказала Ити.
"Мы узнали жалость, - сказала Воительница, - мы поняли, что есть
что-то дороже жизни".
"Мы изведали цену чести и бесчестья", - сказал Воитель.
"Мы делили с тобой радость творения, - сказали они. - У тебя и у нас
один путь. Мы разделим и твою судьбу".

Тулкас зло подтолкнул его в спину. Он отвернулся и медленно пошел
вперед. И вздрогнул, когда вслед ему прозвучал ясный и звонкий голос
Золотоокого:
- Благодарим за все! Будь благословен, Крылатый!

Эльфы - дети Илуватара. Майяр - народ Валар. Если первые могли
заблуждаться, если их судили Эльфы, то с этими было куда серьезнее.
Могучие, почти равные Валар... Надо было наказать их примерно, дабы другим
неповадно было. Или заставить раскаяться. Как Оссе. Чтобы не осталось в
Арде, тем более, в Валиноре, и следа мысли Проклятого. И опустил веки
Владыка Судеб. Намо был бессилен спасти их. Страх и ненависть - почти
неодолимая сила. И приказал он своим ученикам приготовить ложа, числом
шесть, в том покое, где лежал Глашатай...
...И изрек Манве:
- Пусть хозяева заберут своих Майяр и поступят с ними по
справедливости, ежели не раскаются они!
- Хозяева? Мы тебе не рабы! - рявкнул Воитель. - Ты сам раб Эру,
трус, и других мнишь себе подобными! Да только воля Мелькора посильнее
твоей... Король Мира, - с брезгливостью в голосе закончил он.
- Мы выбрали, - тихо и твердо сказал Айо.

- Говоришь, против чести? - издевался Тулкас. - Ну, что ж, я могу
тебе предложить честный бой. Одолеешь - свободен и прощен. Ну, как?
Воитель насмешливо смотрел ему в лицо. Честный бой. Тулкас - в
кольчуге, со щитом, и он - только с мечом, обнаженный до пояса...
- Я принимаю бой, - спокойно ответил Воитель, и Тулкас, не выдержав
его взгляда, отвел глаза.
И бились они в кругу Майяр Тулкаса, и, несмотря на неравный бой, стал
одолевать Воитель. Тогда, по едва заметному знаку Тулкаса, один из Майяр
взмахнул мечом, целя Воителю в спину, - и тут же сам упал с разрубленной
головой - Воительница, вырвав у стражника меч, бросилась к брату.
- Спина к спине! - крикнула она, и два меча взлетели рядом...

- А теперь беги, - сказал Ороме, возвышаясь в седле. - Беги, может,
спасешься. Если мои собачки позволят, - усмехнулся он. Псы рвались с
поводков. Охотник не двинулся. Лицо его было спокойно и бесстрастно, но
под взглядом его животные вдруг начали пятиться и прижимать уши; кони
храпели, псы жалобно скулили...
...Так же спокойно и бесстрастно было его лицо, когда ослушника
расстреляли из луков...

- Ты ведь знаешь, как карают отступников, - глядя на него сверху
вниз, изрек Манве.
- Знаю. Я видел Эльфов Тьмы. - Золотоокий смотрел мимо Короля Мира,
куда-то вдаль. Казалось, он видит и сквозь Стену Ночи.
- Так что же? Пойми, ты околдован. Околдован Врагом. Ты не мог видеть
тогда ни звезд, ни Солнца. Это - Враг. Признай - и тебе станет легче! -
ласково говорила Варда. Сияние лица ее угасло, и с содроганием смотрел
Золотоокий на ее прекрасный неживой лик.
- Я видел.
Что ему было сказать? Что не из-за Мелькора отрекся он от пути Валар,
что он шел своим путем, волей своего сердца? Не поймут. Единожды уже
пытался. Что ответить? Что не отречется от себя? Он понимал, что это
означает, он страшно боялся боли, боялся мучений. Но отречься он не мог,
это было еще страшнее.
- Он безнадежен, - со вздохом сказала Варда.
- Хватит. Дурную траву рвут с корнем, - оборвал разговор Манве. - Ты
выбрал сам.
И тут Золотоокий рассмеялся. Манве изумленно воззрился на него.
- Ты говоришь - выбрал? Он сказал - поймешь между чем и чем придется
выбирать... Выбор дан только Людям... Так я - Человек. И я свободен!
- Увидишь, Человек ты или нет, - прошипел Манве. - Ты подохнешь и
вернешься, и опять будешь умирать и возвращаться - до Конца Времен! Тогда
ты запросишь смерти, но я не дам ее тебе!
- Это не в твоей воле. Делай, что задумал, - сказал Золотоокий,
глубоко вздохнув и чуть прикрыв глаза. Он боялся боли, очень боялся, но
еще страшнее была мысль, что Манве может оказаться правым. И все же выбор
был сделан.
...И кровавые следы босых ног на алмазном острогранном песке отмечали
его путь в вершине Таникветил...

- Учитель, я не могу так... Ведь я - виновен, как и они... За что ты
караешь меня жизнью? Почему ты не отдал меня Манве? Я должен был быть там.
Он умирает, а я - буду жить... За что ты так мучаешь меня, Учитель... -
судорожные рыдания поглотили его слова.
Он лежал лицом вниз на земле Валинора, и Ирмо молча стоял рядом, не
мешая ученику выплакаться. Потом он поднял его. Печаль и ласка его глаз
наполняли душу ученика, смягчая боль, превращая отчаянье в надежду.
- Идем, - тихо сказал он, и Айо, опустив голову, пошел за ним...

Тих и печален был темный покой, где стояли черные ложа. Там, наверху,
в круглом куполе сияли семь звезд в черном хрустале и их зыбкие лучи
ласкали лица лежащих. Ирмо стоял между Айо и Намо.
- Брат, я привел его. Он должен быть здесь.
Намо кивнул головой. Только одно ложе оставалось пустым. Айо понял -
для него. Он видел бледные лица и израненные тела Воителей и Охотника.
Рядом с ними, рядом с Охотником лежала в глубоком сне Весенний Лист.
Йаванна не хотела крови, она просто прогнала и прокляла ученицу, не
желавшую покаяться. И вот - она пришла сюда. И Золотоокий. Он так боялся
боли, так боялся крови... Клочья мяса, вырванные когтями орлов, скованные
руки скрещены на груди... Такие слабые руки, тонкие, прозрачные... Так
нелепо, ужасно - эти руки и тяжелые грубые наручники... Как же все они
были прекрасны! Что-то новое пробивалось сквозь замершие лица - новый
облик, новая суть светилась изнутри мертвых тел... "И я буду среди них.
Друзья мои, братья и сестры мои, почему я не умер с вами, не разделил ваши
муки, вашу смерть? Почему..."
- Айо, смотри на меня! - сказал Ирмо. И, повинуясь его воле, Айо
поднял полные слез серые глаза. Мир задрожал и расплылся, наливаясь
черным. Он падал куда-то, и все глуше и глуше голос Ирмо:
- Спите, спите, дети мои... Час еще не пришел. Вы еще не Люди, но вы
- свободны. Спите. Придет время - не будет преграды. Спите, дети мои.
Спите, еще не Люди, но уже - выше Валар... Спите.
...И слова Мелькора были истиной - в Валинор не вернулись они...

...Имен не осталось.
Приказано забыть.
Только следы на песке - на алмазном песке, на острых режущих осколках
- кровавые следы босых ног. И с воем, со стоном отчаянья бросался Оссе на
немые берега Средиземья, на блистающие берега земли Аман, целуя эти следы,
умоляя о прощении, проклиная себя за отступничество. Но не было ответа.
...Той ночью был шторм...
...Ничего не осталось. Только смутные печальные песни Эльфов
Средиземья. Только непонятные людские легенды об умирающих богах, о
распятых богах, об убитых богах, которым суждено воскреснуть, но -
иными...
Чертоги Ауле заливал тот же безжизненный жалящий ослепительный -
ослепляющий свет. Вездесущий - не укрыться. Жестоким жалом впивался он в
невыносимо болящие глаза: хотелось опустить веки, закрыть лицо руками,
чтобы милосердная тьма успокоила боль...
Нет. Это слабость. Они не должны этого видеть.
Здесь свет был золотистым, но не становился от этого теплее,
оставаясь пронизывающим. Мертвым.
Свет отражается от белых стен, от золотых пластин пола, дрожит в
неподвижном душном воздухе обжигающим слепящим маревом, сотканным из
мириад безжалостно ярких искр. Вогнутые золотые зеркала отбрасывают жгучие
лучи на наковальню, к которой подтолкнули Черного Валу, ровно и страшно
высвечивая лежащие на густо-золотой поверхности искалеченные руки
Проклятого.
За наковальней широким полукругом пылает огонь, почти невидимый в
слепящем сиянии; и тяжелые, искусной работы треножники замыкают кольцо
огня.
И медленно, тяжело ступая, подошел к наковальне Великий Кузнец.
"Воля Единого... воля Единого..." Он боялся встретиться глазами с
Мелькором и под взглядом Черного Валы все ниже опускал голову, словно
склоняясь перед ним.
Руки Врага. Не те, прекрасные узкие молодые руки: теперь они похожи
на обожженные корни дерева в незаживающих ранах и ожогах. Но даже сейчас -
сильные. И - беспомощные. Ауле невольно ощутил благоговейный ужас от
мысли, что сейчас коснется этих рук. Зачем - он не хотел думать. "Воля
Единого... воля Единого..." Стучат в висках проклятые эти слова.
"Прости... я не хотел, Мелькор... я не могу, прости..." Покончить с этим
скорее - и забыть, забыть... Никогда уже не забудешь...
"Палач... трус, палач... но палачу безразлично, над кем он вершит
приговор... А я?.. Лучше умереть... умереть?!.. Разве Бессмертный может
познать смерть? - теперь может... неправда, я не хочу... Вершитель воли
Единого. Палач волей Единого. Орудие в руке Единого. Слепое орудие.
Ничтожество, трус..."
- Что же ты медлишь, Великий Кузнец?
"Эру справедлив... Ведь не может быть по-иному... Ведь был же суд...
и только Ниенна... Ирмо... но они видят... Эру не может быть неправым,
даже помыслить о таком - святотатство... Но почему же тогда... "Выходит,
зло тоже изначально было в мыслях Единого?" Безумец, конечно, нет...
только - откуда... ведь тогда и он - не зло, и права Ниенна... Получается,
зло - мы, наши деяния, это мы сделали его таким... Но в замысле Единого не
может быть зла... забыть это, забыть, я не хочу об этом думать, я не
должен..."

- ...волей Единого и Короля Мира. Так исполни же...

"Воля Единого. Воля Единого. Не надо, не смотри, закрой глаза, я
умоляю тебя... Что же я делаю, зачем растягиваю эту пытку... сейчас,
сейчас все это кончится, я быстро... Эру Отец наш, о чем я?! Я схожу с
ума... забыть, забыть... воля Единого. Воля Единого. Только бы не дрожали
руки, я не хочу тебе еще боли... Я должен, будь я проклят... мне тоже
больно... Больно?!.. ох... это твоя кровь... я не знал..."
Расплавленный металл жег запястья, и лицо Проклятого исказилось от
боли.
Но он не закричал.
Огненная цепь полыхнула багровым, коснувшись его рук. И там, за
гранью мира, вне жизни, вне смерти, вечно будут жечь его оковы: таков
приговор.
Словно издалека донесся голос Тулкаса:
- Подожди, - ухмыльнулся он, - это еще не все. Мы приготовили тебе
великий дар. Ты останешься доволен им. Ты ведь хотел стать Повелителем
Всего Сущего? Так получай же свою корону, Властелин Мира - да не снимешь
ее вовеки!
Он еще успел подумать, что Гнев Эру повторяет чужие слова. Но -
чьи...
Раскаленное железо высокого черного венца сдавило голову, острые шипы
впились в лоб, в виски словно гвозди вбили.
Только не закричать.
Его подтолкнули к дверям, но в это время в чертоги Ауле вступил сам
Король Мира. Его красивое лицо дернулось, он отступил, пряча глаза.
Они стояли в двух шагах друг от друга. Владыка Валинора и Проклятый
Властелин Арды. Золото-лазурные одеяния скрадывают очертания фигуры Манве,
брат его кажется выше и стройнее в окровавленных черных одеждах, золотая,
осыпанная сапфирами корона на челе одного, другой коронован тускло
светящимся железным венцом. Тяжелое искусной работы ожерелье обвивает шею
одного, другому не позволит опустить голову острозубый ошейник. Блистающие
сапфирами и бриллиантами браслеты - и раскаленные тяжелые наручники...
Повелитель бессмертного Валинора и Король Боли.
Глядя в сторону, Манве отчетливо и ровно произнес несколько слов.
Тулкас расхохотался; на лице стоящего рядом Ороме появилась кривая
усмешка. Ауле побледнел и даже, кажется, хотел что-то возразить, но Король
Мира, внезапно сорвавшись, сдавленно прорычал:
- Исполняй приказание!

...Его повалили на наковальню. Тяжелые красно-золотые своды нависли
над ним. Тулкас навалился ему на грудь. Ничего не ощущает он, кроме
ненависти и злорадства. Но мучительно раздражает - это, бьющееся, как
птица, слева в груди Проклятого. Сдавить в кулаке до хруста, задушить,
чтобы не дергалось больше... Проклятый, чудовище!..
Широкие рукава черного одеяния соскользнули вниз, открыв руки - Ороме
впился жесткими пальцами в изуродованные запястья Проклятого, ощущая, как
по ним медленно ползет кровь. Красивое оливково-смуглое лицо Охотника
подергивается от отвращения, смешанного со страхом; кровь тяжелыми каплями
падает на светлую замшу сапог Ороме, украшенных на отворотах золотым
тиснением. Почему-то четче всего в память врезалось именно это. Жутко и
мерзко.
По-прежнему глядя в сторону, Манве бросил:
- Ты создал Тьму, Враг Мира, и отныне не будешь видеть ничего, кроме
Тьмы! - и добавил, медленно и отчетливо. - Такова воля Единого.
И подал Ауле знак начинать.
Кузнец сделал шаг по направлению к пленнику. Словно в кошмарном
видении. И гордая эта седая голова - как на плахе, на золотой
наковальне...
А в переполненных болью светлых глазах - жалость. Как тогда, в долине
Поющего Камня.
И, отшатнувшись, закрывая лицо руками, Ауле вскрикнул:
- Не-ет! Не могу!..
Он забился в угол, как затравленный зверь, бессмысленно повторяя
непослушными губами: "Что угодно, только не это... не могу... только не
я... умоляю, нет... нет..."
- Позволь мне, о Великий!
Мягкий и красивый голос, непроницаемо-темный взгляд: искуснейший
ученик Ауле. Курумо.
Манве коротко кивнул, нервно теребя край мантии холеными белыми
пальцами.
Он не ушел сразу, младший брат Мелькора. Он остался смотреть, как
приводят в исполнение приговор. Его приговор. Быть может, он надеялся еще
услышать униженные мольбы о пощаде. И - не услышал их.
Не услышал даже стона.

"Ты заплатишь, заплатишь за все сполна - проклятый, Проклятый!
Каленым железом выжгу память о том, что ты создал меня!.. Никто больше не
посмеет сказать - вражье отродье, никто! Видишь, дружочек, не вышло
по-твоему. Ты - ничто, а я Король Майяр, и Манве возвысит меня, ибо я
исполню его волю там, где отступился сам Ауле!"
Курумо не торопился. Он чувствовал, что играет в этой сцене главную
роль, и не хотел упускать возможности покрасоваться. С преувеличенной
почтительностью он обратился к Проклятому, краем глаза наблюдая за своими
зрителями:
- Приветствую тебя, Учитель! Судьба посылает нам встречу в час твоего
торжества. Взгляни, о Великий - сам Король Мира покинул свои чертоги на
сияющей вершине Таникветил, дабы склониться перед тобою и воздать тебе
почести, подобающие Владыке Всего Сущего. Все труды свои оставили мы,
чтобы сделать тебе королевский убор из железа, столь любимого тобою -
видишь, я помню и это, ибо сохранил твои слова в сердце своем. Поистине,
счастье, что удостоил ты нас, ничтожных, высокой чести лицезреть тебя! С
почтением и благоговением склоняется перед тобою народ Валимара, когда
шествуешь ты, победоносный, в высокой короне своей, и королевская мантия
на плечах твоих. Сколь горд и прекрасен ты, Владыка, ни перед кем не
склоняющий головы, могучий и грозный! Свита почтительных слуг окружает
тебя, и свет глаз твоих затмевает свет Благословенной Земли!
Ныне выше тронов Валар вознесен будет престол твой, выше бесчисленных
звезд самой Варды, выше небесных сфер, выше Стены Ночи! Ибо кто из живущих
может сравниться с тобою величием и мудростью? И никто из Смертных, ни из
Бессмертных не ступит в дивный чертог твой, дабы не помешать раздумьям
твоим о судьбах мира. И возвеличены будут те, кто помогал тебе на пути
твоем.
И вот я, верный ученик твой, пришел, чтобы преклонить колена перед
тобою и исполнить любое твое повеление, господин и Учитель мой. Какова же
будет воля твоя? Почему молчишь ты? Чем прогневал я тебя, Великий? Я
умоляю тебя, прости меня, Учитель - ведь ты, справедливый, ведомо мне,
милосерден к слабым и неразумным. Коснется ли меня милость твоя в сей
великий час, когда, воистину, достиг ты высшей славы и высшей власти?
Мудрость твоя безгранична; должно быть, ты предвидел такую вершину своего
блистательного пути. Ведь глаза твои видят дальше глаз Владыки Судеб... а
теперь будут видеть еще дальше!

...Мягкий обволакивающий голос, размеренный и монотонный, как
жужжание мухи, ровный яркий свет, терпкий запах крови - все слилось
воедино, пульсируя в такт мучительной однообразной боли...

Он пришел в себя, только увидев склонившегося к нему Курумо. Темные
прямые - до плеч - волосы схвачены золотым обручем; на красивом лице -
притворно-подобострастная улыбка, в глазах - злобное торжество...
Майя встретился взглядом с Проклятым.
Слова замерли у него на губах. Он отступил на шаг, пытаясь справиться
с собой.
Руки предательски дрожали.

...Золотое пламя - почти невидимо в жарком мареве, и непонятно,
отчего начинает пульсировать раскаленно-красным длинный острый железный
шип...
Искуснейший ученик Ауле заговорил снова, но что-то изменилось в его
уверенном голосе. Казалось, он говорил просто чтобы не молчать, потому что
не мог уже остановиться.
- Что вижу я, о могучий? Не цепь ли на руках твоих? Разве такое
украшение пристало Владыке, тому, кто равен самому Единому? Яви же силу
свою, освободись от оков - и весь мир будет у твоих ног! Но ответь мне, о
мудрый, где же Гортхауэр, вернейший из твоих слуг? Почему он не
сопровождает тебя? Или он, неустрашимый, побоялся узреть величие твое?
Отдай приказ, пусть придет он сюда, дабы склонились мы перед ним, ибо в
великом почете будет у нас и последний из твоих слуг. Кто, кроме него,
достоин высокой чести ныне быть рядом с тобой? Не так ли, Учитель? Чем же
искупит он вину свою? - воистину, должно ему на коленях молить о
прощении... как жаль, что ты этого не увидишь!

...От того, что этот, распластанный на наковальне - молчит,
становилось невыносимо жутко. Он испытывал боль: это было видно по тому,
как мучительно напряглось, выгнулось его тело, по тому, что Ороме с
заметным усилием сдерживал его скованные руки.
Но он не кричал.

- ...Но, конечно, твой недостойный раб будет прощен, если ты
замолвишь за него хоть слово. Что же ты молчишь? О, понимаю, понимаю,
гордость твоя не позволяет заговорить с нами, ничтожными. Ты же,
как-никак, Владыка Всего Сущего! Надеюсь, корона пришлась впору тебе? Все
знания, что дал ты мне, Учитель, вложил я в создание этого дивного венца.
По нраву ли тебе этот дар? Ты доволен, о Великий? - ну, отвечай! Молчишь?
Ничего-ничего, сейчас заговоришь! Я заставлю тебя!..

"Глаза... какая боль!.. Глаза мои... Я ничего не вижу... Я ослеп...
Неужели мало того, что они сделали со мной... Как... больно..."
Он прокусил насквозь губу, и струйка крови вязко стекала из угла рта:
не закричать, только не закричать, не доставить им этой радости, только не
закричать, только бы...
"Арта... И никогда не смогу... вернуться... никогда... в пустоте -
скованный - слепой... Слепой?!.. Вот она - кара... самая страшная... не
видеть, никогда не увидеть больше... какая боль... не видеть... не
видеть...
Нет!.."

Курумо отскочил в сторону, лицо его дернулось: кровь Проклятого,
забрызгавшая бело-золотые парадные одежды Майя, жгла его, как
расплавленный металл.
Младший брат Гортхауэра наклонился к лицу Черного Валы, словно хотел
полюбоваться своей работой:
- Учитель, снизойдешь ли ты до того, чтобы взглянуть на своего
недостойного ученика?
Внезапно Курумо отшатнулся с безумным воплем ужаса.
Смотревшие на него страшные пустые глазницы - провалы в окровавленную
тьму - были - зрячими.

...Его отпустили. Он поднялся сам: никто не помогал ему. Валар
отводили глаза. Ауле закрыл лицо руками.
Он покинул чертоги Кузнеца и пошел вперед по алмазной дороге. Он
знал, куда идти, и никто не смел подтолкнуть его - никто не смел коснуться
его: он был словно окружен огненной стеной боли. И тяжелая цепь на его
стиснутых в муке руках глухо, мерно звенела в такт шагам.
Выдержать.
Он оступился, но выпрямился и снова пошел вперед.
Не упасть. Не пошатнуться. Выдержать. Не закричать. Только не
закричать. Выдержать.
Нестерпимо болит голова, сдавленная шипастым раскаленным железом, и
из-под венца медленно ползет кровь - густая, почти черная на бледном лице.
Алмазная пыль забивается под наручники, обращая ожоги на запястьях в
незаживающие язвы; и страшной издевкой кажется его королевская мантия,
осыпанная сверкающими осколками - словно звездная ночь одевает плечи его.
Сияющая пыль - всюду, она налипает на пропитанное кровью одеяние на
груди... Воистину, он кажется Властелином Мира - в блистающих бриллиантами
черных одеждах, в высокой, тускло светящейся железной короне, и седые
волосы его, разметавшиеся по плечам, ярче лучей Луны... Стражи и палачи
его следуют за ним, как покорная свита.
Он идет, гордо подняв голову.
Высокий железный ошейник острыми зубцами впивается в кожу на шее и
подбородке: он не смог бы опустить голову, даже если бы захотел.
Он идет медленно, как и подобает Владыке.
Боль в разрубленной ноге не отпускает, он ступает словно по лезвиям
мечей, и пытка - каждое движение, каждый шаг.
И склоняются Валар, и Майяр, и Эльфы перед ним.
Никто не смеет взглянуть ему в лицо.
Каждый вздох раздирает легкие: пыль, алмазная пыль...
Равнодушный немеркнущий ослепительный свет отражается в тысячах
крошечных зеркал, бессчетными иглами впивается в зрячие глазницы.
Выдержать.
Выдержать.
Выдержать.
Почти беззвучный шепот:
- Мелькор...
Кто теперь осмелится назвать его - истинным именем? Он - Моргот,
Черный Враг Мира.
Он замедлил шаг и оглянулся на голос.
Властители Душ, Феантури. Эстэ спрятала лицо на груди Ирмо. Огромные
глаза Ниенны, темные от расширившихся зрачков, смотрят в изуродованное
лицо.
- Брат мой!..
Он молча отвернулся.

...Отворились Врата Ночи, и Вечность дохнула в лицо... Все было не
так, совсем не так, но он цеплялся за эту фразу, потому что встретившее
его здесь было - необъяснимо.
...Оставался один шаг.
Может, для них - там, позади - это и был один шаг. Здесь было
по-другому. Алмазная дорога истаяла искрами осколков, под которыми ледяная
красно-коричневая пустота, небо Валимара рассыпалось вспышками и бликами,
за которыми - зеркальная пустота. Или - стены и своды огромного
неизмеримо-высокого коридора из тончайших полированных пластин - сколов
отливающего кровью льда, отражающего свет... здесь нет света. Нет тьмы.
Только бесконечный коридор тысяч зеркал. Здесь нет времени. Нет
пространства. Плененные звуки, не рождающие эха - безмолвные звуки,
вмерзающие в несокрушимый, тоньше водяной пленки, лед, под которым
бесконечно-медленно течет кровавая река...
"Словно я вижу чужими глазами..."
Чужими глазами.
Странные - из ниоткуда - слова. Он был один - и все же кто-то шел
рядом, хотя он знал, что это невозможно. Нет, не те бесчисленные его
отражения в Нигде, которым суждено навсегда (навсегда? никогда? - что
значат эти слова для безвременья?) остаться здесь. "Кто это, кто со мной,
кто?!" Слова умирали на его губах. Здесь голос обращается в беззвучие, в
немой крик зеркал, в мертвое безмолвное эхо отражений, готовое обрушиться
от малейшего шороха. Здесь. Нигде. Ничто сомкнулось, как занавес, за
спиной, и впереди - то же. Впереди? - где это? смысл понятий утерян...
Стена Ночи. Нет, не стена. Каменный туман, заледеневший воздух,
непроницаемая пелена тончайшей пустоты. Он мучительно поразился своей
способности в этот миг осознавать увиденное, искать объяснения...
А бесплотный черно-красный лед истаивал, и он скорее чувствовал,
угадывал, чем видел, как сквозь непрозрачную каменную пустоту мерцают
тусклые искры звезд...
...И внезапно пелена Ничто исчезла, и нездешний ветер коснулся его
лица. Так близко-близко сияли звезды - ласковые, добрые, прохладные, как
капли родниковой воды; так близко, что, кажется, их можно коснуться рукой
- но на руках цепь, не поднять... Мягкий трепетный исцеляющий свет омывает
раны, заглушая боль... Словно стоишь на пороге, зная, что здесь тебя ждут,
словно ты вернулся домой из дальней дороги...
Оставался один шаг.
Один-единственный шаг.
И он сделал его.

...Звезды завертелись бешеным хороводом, и вместе с этой коловертью в
тело начала ввинчиваться боль. Наручники и венец словно вгрызались
раскаленными клыками в плоть все глубже и жесточе, пустые глазницы будто
залил расплавленный металл. Боль была нескончаемой, неутихающей, к ней
нельзя было притерпеться, привыкнуть. Так мучительно рвалась связь с
Ардой, и он висел в нигде, растянутый на дыбе смерти и жизни, изорвав в
клочья губы - чтобы не кричать, чтобы те, кто видит его муки не могли
торжествовать. Он превратился в сплошную боль, не в силах уйти от нее в
смерть, не в силах вырваться из ее медленно впивающихся в тело когтей. Он
не мог даже сойти с ума, и ужас захлестнул его, когда он понял, что
обречен вечно терпеть эту пытку в полном сознании, безо всякой надежды на
избавление, и никогда, никогда не кончится это...

Страшное слово - "посмертная слава":
Не оправдаться и не исправить.
Правда - лишь оттиск ладони в лаве
Да крик, заточенный в теснине Ламмот.
Стали иными названья созвездий.
Отнято Имя. Забыто Слово.
Гасят Память волны столетий,
Словно костер заливают кровью.

Конец третьей главы.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЗВЕЗДОПАД

ОДИНОЧЕСТВО. 548 ГОД I ЭПОХИ

Из "дневника" Майдроса:
...Вот и все. Враг повержен. Ну и что? Нас там не было. Сильмариллы
Эонве держит под охраной. Говорят, Валар простят все и всем, если
вернуться и покаяться. Нет. Я клялся. Я послал к Эонве глашатая требовать
наше достояние, угрожая битвой валинорскому полчищу. Он ответил, что
своими преступлениями мы утратили право на них. Мол, это цена крови убитых
в Алквалондэ и Гаванях, крови Диора, Нимлот и их сыновей. Еще и их! Разве
это только наши деяния, и Враг здесь не при чем? И не слишком ли много
крови должны оплачивать наши камни? Враг ведь тоже что-то говорил... Нам
же велено явиться на суд Валар, может, тогда их нам вернут. Как же! Не
знаю я, что ли, чем кончаются эти суды?
...Маглор, видимо, совсем обессилел. Он пришел ко мне и, жалко,
тоскливо глядя в глаза, спрашивал:
- Но ведь в клятве не сказано, что мы не должны выжидать часа. Может,
в Валиноре действительно все будет прощено? Может, мы там и без крови
получим свое?
- Свое мы точно там получим, если вернемся. Думаешь, нам вернут Валар
свою милость? Не-е-ет... И что тогда? Клятва останется, но Сильмариллы мы
не получим никогда. И что нас будет ждать, какая казнь, если мы посмеем
противостоять Валар в их собственной стране?
Он потупил взгляд и сжал свои похудевшие руки.
- Но ведь и Манве, и Варда отвергли нашу клятву, а мы их призывали в
свидетели! Значит, обет уже только пустые слова, и мы можем вернуться?
- А Илуватар? Мы ведь его призывали. И если не выполним клятву -
помнишь, мы призывали Вечную Тьму на свою голову? Илуватар - не
дозовешься. А Тьма... Может, ты хочешь идти на поклон к Врагу? Теперь ведь
это безопасно!
Маглор низко склонил голову. Мне стало жаль его.
- Если не уйти от клятвы, то, воистину, Тьма - наш удел, сдержи ли мы
обет или нет. Но лучше бы отречься...
...Мы должны, должны их добыть! Это - свобода от всего, что было...
Тогда мы можем поступать как хотим: хоть в Валинор... пусть судят... взять
в руку, хоть на время обладать, хоть так - захватить и тут же вернуть...
Клятва будет тогда выполнена...
...Они другие! Они совсем другие. Понимаю, почему Эонве не касался
их... почему дозволил унести... мы - жертва... Какая боль... опять
переживать чужую боль... рука - как у него... столько веков крови и
страданий - и - боль?.. Я хочу умереть. Я не хочу в Валинор, не хочу!..
Сын Огненной Души уйдет в огонь, в огонь, а за огнем - Тьма, Вечная Тьма,
бежать туда, бежать...

"Когда разрушена была крепость в Тангородрим и пал Моргот, вновь
принял Саурон благородное обличье и пришел, дабы выразить почтение Эонве,
герольду Манве; и отрекался от всех своих злодеяний. И так думают
некоторые: изначально это не было ложью, но Саурон воистину раскаялся,
пусть даже причиной тому и был лишь страх, вызванный падением Моргота и
великим гневом Владык Запада. Но не во власти Эонве было миловать тех, кто
принадлежал к тому же ордену, что и он сам; и приказал он Саурону
вернуться в Аман и там предстать пред судом Манве. Тогда устыдился Саурон,
и не пожелал он возвращаться в унижении, а, быть может, и долго доказывать
служением чистоту и искренность помыслов своих по приговору Валар; ибо при
Морготе велика была власть его. Потому, когда ушел Эонве, он укрылся в
Средиземье; и вновь предался он злу, ибо весьма крепки были те узы,
которыми опутал его Моргот..."

В ту ночь на землю обрушился звездопад...
Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал
этого.
Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого.
Звезда горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.
Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.
Не успеть - даже быть рядом.
"Глаза... какая боль... глаза мои..."
"Учитель!.."
Он шел и шел под истекающим звездами небом.
"Умереть..."
Он знал - умирать долго и мучительно, возвращаться - и вновь умирать.
Но сейчас он хотел этого.
"Сердце мира билось в твоих обожженных ладонях..."
Не сумел - защитить. Не сумел даже - разделить муку.
"Будь я проклят!.."

...Эонве предстал перед ним, снизойдя до разговора с Черным Майя,
слугой Врага: Эонве блистательный, в лазурных - золотых - белоснежных
одеждах, Эонве громогласный - "уста Манве", Эонве великий, глашатай Короля
Мира.
- Зачем пришел ты, раб Моргота? - с презрительной надменностью
победителя бросил он.
Тяжелая золотая гривна, осыпанная бриллиантами и сапфирами,
охватывала шею Эонве, как ошейник.
Ошейник.
Гортхауэр стиснул зубы.
Глашатай Манве казался сгустком слепящего света рядом с Черным Майя.
Алмазная пыль Валинора покрывала его золотые волосы; это казалось слишком
неуместным в окровавленном сумраке Средиземья.
Эонве счел молчание Гортхауэра растерянностью и покорностью; и
возвысил голос.
- Твой хозяин уже получил свое за все зло, причиненное Средиземью.
Твоя участь не будет столь тяжела - ты всего лишь исполнял приказ...
Конечно, я ничего не могу решать; но принеси покаяние, склонись перед
величием Валар - и они простят тебя, как был прощен бунтовщик Оссе:
Великие милостивы. Ты верно понял: сила и правда - на нашей стороне. Воля
Единого...
Он говорил и говорил - громко, высокомерно, кажется, наслаждаясь
звучанием собственного голоса.
А Гортхауэр не слушал его.
Не слышал.

- ...Говоришь, против чести? - издевался Тулкас. - Ну, что ж, я могу
предложить тебе честный бой... Одолеешь - свободен и прощен. Ну, как?
- ...А теперь беги, - сказал Ороме, возвышаясь в седле. - Беги,
может, спасешься. Если мои собачки позволят, - усмехнулся он.
- ...Увидишь, человек ты или нет, - прошипел Манве. - Ты подохнешь и
вернешься, и опять будешь умирать и возвращаться - до Конца Времен! Тогда
ты запросишь смерти, но я не дам ее тебе!
...Йаванна не хотела крови, она просто прогнала и прокляла ученицу,
не желавшую покаяться.
- ...Учитель, я не могу так... Ведь я - виновен, как и они... За что
ты караешь меня жизнью? Почему ты не отдал меня Манве?..
"За что ты караешь меня жизнью?!"
Он стискивал руки, вгонял ногти в ладони, но лицо его было неподвижно
- застывшая маска.
"Что с ними сделали, будьте прокляты, будьте прокляты... Они даже не
были твоими учениками, но они сражались за тебя, а я... А я?! За что, за
что, зачем... Я должен был идти с тобой до конца... Учитель, Учитель... Я
виноват во всем, и ты принял кару - за меня... не могу... зачем... ты -
всесилен, а я... ничего не знаю, ничего не умею... Учитель..."
Он словно погружался в омут глухой тоски, и тяжелая, как ртуть,
серо-зеленая вода смыкалась над ним - медленно и равнодушно. Казалось, он
утратил способность видеть и слышать: только густой слоистый туман перед
глазами да пронизывающая, высокая, на пределе слышимости нота, впивающаяся
в измученный мозг; и равнодушная жестокая рука сжимает саднящий комок
сердца, пульсирующий бесконечной болью.
Когда, наконец, он вырвался из цепких лап безнадежности и
безысходного отчаянья, его оглушил голос Эонве, обжигающе-душной мукой
отдающийся в висках:
- ...И Враг был предан в руки Единого - да свершится воля Его, как
суровая, но справедливая кара господина настигает непокорного злобного
раба...
Гнев и ярость жгуче-багровой волной поднялись в душе Черного Майя.
"Будьте прокляты! Ненавижу!"
Кажется, Эонве ощутил это; он отстранился, в глазах его метнулся
дрожащей мышью ужас.
Теперь Эонве почти кричал:
- Запомни: Валар не предлагают дважды! Ступай, пади к ногам Валар -
да судят они тебя по справедливости, как прочих! Покайся - ты будешь
прощен!
"Может, услышат... Схватить его... Великие Валар, вызверился, как
бешеный волк!"
"Ненавижу!"
Странно кружилась голова.
"Учитель... Что они сделали с тобой?!"
Словно горячая тяжелая ладонь легла на затылок, мелкие острые иглы
кололи лицо... Широко открытые глаза не видят почти ничего - завеса
пылающей тьмы, расчерченная сеткой огненных линий... Не хватает воздуха,
частое прерывистое дыхание кажется слишком громким, и биение сердца -
лихорадочное, захлебывающееся - мучительно отдается в каждой клеточке
тела; кровь в кончиках пальцев пульсирует в такт этому безумному стуку,
все звуки слышатся, как сквозь вату - он снова оглох, он перестал ощущать
собственное тело, в сгустившейся черноте глашатай Короля Мира кажется
кровавым - темно-огненным силуэтом... Он терял сознание - он терял себя; и
только эта безнадежная, страшная радость осознания: пощады не будет...
А потом он услышал - голос.
"Ученик мой, Хранитель Арты... прости меня, прости, если сможешь,
прости за эту боль... Арта не должна остаться беззащитной, понимаешь?
Только ты можешь сделать это, только ты - Ученик мой, единственный...
Возьми меч. Возьми Книгу. Это - сила и память. Иди. Ты вспомнишь это,
когда все будет кончено. Я виноват перед тобой - я оставляю тебя одного...
Прости меня, Ученик, у меня больше нет сил... Прощай".
Из небытия - сквозь пелену беспамятства, сквозь глухую завесу
смертной тоски, сквозь отчаянье - этот голос. Как клинок, вспарывающий
липкий паутинный кокон безволия.
"Возьми меч. Возьми Книгу. Иди".
Густо-фиолетовая тяжесть медленно покидала тело.
"Он оставил меня - жить. Собой заплатил он за мою свободу. За мою
жизнь. И как смею я - нарушить его волю?.."
И Гортхауэр устыдился - того, что желал себе смерти. Умереть - легче,
чем жить.
"Я не знаю, почему ты избрал для меня - жизнь. Мне трудно понять
тебя, но я знаю - ты был прав... Какая мука!.. Не понимаю..."
Раскаянье жгло его - но это не было тем раскаяньем, которого так
ждали Валар.
Эонве все еще говорил что-то, но Саурон не слышал его слов.
Возьми меч. Возьми Книгу. Иди.
Возьми меч. Возьми Книгу. Иди.
Иди.
...Он шел во тьму, и плащ летел за его спиной - черные крылья.
Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал
этого.
Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого.
Звезда горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.
Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.
"Учитель!"
Он шел и шел под истекающим звездами небом.
...В ту ночь на землю обрушился звездопад...
- Прости меня, - непослушными губами шептал он, - прости, что не
понимаю тебя. Прости, что не смог помочь тебе. В самый страшный для тебя
час меня не было рядом с тобой. Прости меня. Прости меня, Учитель. Прости
меня. Ты надеялся на меня - но что я могу?.. Я так слаб... Прости и прими
меня, когда я приду к тебе... Учитель...
...Той ночью был шторм...
Учитель!..

СКИТАЛЕЦ. 547 ГОД I ЭПОХИ

...Войско покатилось дальше по гулким пустым коридорам, и тогда он
бросил брату: "Я проверю..." - и быстро зашагал, почти побежал по
отполированным тысячами шагов ступеням лестницы. "Проверю..." Что? зачем?
- замок был пуст, он знал, он чувствовал это - все ушли, чтобы остаться
там, перед высокими вратами, створы которых, окованные черным железом,
были сейчас распахнуты настежь. Он не мог больше видеть этих спокойных,
даже в смерти спокойных лиц - лиц Людей, вышедших на бой - в молчании,
таком, что был слышен в тишине шелковый шелест их знамени - черного
знамени без знака, без герба, - в молчании шедших в битву, и умиравших - в
молчании... Он знал - они там, за черными вратами, все они, кому смерть не
сумела закрыть глаз, они смотрят в низкое предзимнее небо, похожие чем-то
на сбитых влет черных птиц - в молчании. Словно ждут - его, в этот день
увидевшего, какой бывает смерть.
Двери распахнуты настежь. Пусто. Великие Валар, как же пусто, как
тихо, до звона в ушах, до озноба - невероятно тихо, только эхо его шагов
мечется по коридорам, забивается в уголки комнат, испуганно прячась от
тишины.
Он остановился перед единственной закрытой дверью. Толкнул ее
ладонью, ощутив прохладу резного дерева, и отступил на шаг, сжимая меч.
Тишина.
Он вошел, настороженно озираясь, мгновением позже осознав, насколько
нелепо и страшно выглядит здесь с покрытым коркой спекшейся крови мечом.
Потому что здесь были - книги. Ряды и ряды книг, бережно уложенные на
полки свитки - больше книг, чем он видел за всю свою жизнь; книги в
переплетах из плотной тисненой ткани, из тонких древесных дощечек, в
узорных серебряных окладах... Он, затаив дыхание, замер на пороге. Здесь
не было так пусто и холодно, как в других комнатах, куда он заглядывал;
здесь было другое - может, какой-то запах, неуловимое ощущение, он не
знал.
Подошел к столу, на котором заметил небольшую книгу -
серебристо-зеленый переплет с тисненым рисунком ветвей какого-то
незнакомого дерева, - и собирался было раскрыть ее, когда осознал, что все
еще сжимает в руке рукоять бесполезного меча. Меч он прислонил к
невысокому резному креслу и раскрыл книгу. Зеленоватая бумага с
проступающим рисунком трав и цветов, легкие летящие знаки, похожие на
Тэнгвар - слишком похожие на Тэнгвар, и все же - другие, больше говорящие
душе, чем глазам - или ему просто так казалось?..

Тропы памяти
зарастают травой забвенья.
Но если раздвинуть стебли...

Он не успел удивиться тому, что без труда разбирает написанное
незнакомыми знаками неведомого языка. Он стоял, повторяя про себя горчащие
на губах слова: тропы памяти... Не думал больше о том, чтобы уйти - сел,
не отрывая глаз от страницы, потом медленно перевернул ее. И еще одну. И
еще...
...память подхватила его, как высокая волна, захлестнула, обжигая
холодом, и соленые капли морской воды текли по его лицу, застилали взгляд
пеленой тумана, мир терял отчетливость, мир дробился на тысячи граней,
режущих ледяных осколков, мир плавился, менялся, тек, словно река,
менялись, перетекая друг в друга, очертания, образы, лица, скользящие
перед ним в радужной соленой дымке, и в шорохе волн угадывались голоса и
слова, мелодии и звон струн, и песни флейт...
Он очнулся - и ощутил на губах привкус соли; провел ладонью по лицу,
стирая соленые брызги... слезы?.. Слово... имя - его имя - Эллорн.
...и волна отхлынула, оставив его одного на берегу, он лежал,
раскинув руки, и белое безжизненное небо нависло над ним - небо-без-дня,
небо-без-ночи, пустое и светлое, а у берега лениво колыхалась мертвая
зыбь, и не было даже птиц моря - хэйтэлли, одними губами выговорил он
забытое слово, - он попытался приподняться, но песок рассыпался под
пальцами сверкающими режущими осколками, алмазной пылью, воздух резал
легкие - я болен, подумал он, я болен... Он поднялся и, пошатываясь,
побрел прочь, в мертвое сияющее марево никуда...
Дрогнувшими пальцами он перевернул последнюю страницу и прочел
начертанное знакомым летящим почерком -

На сердце моем печаль,
но в Долине
Белый ирис еще цветет,
и можно помедлить...
Нет, это выпал снег.

Он поднялся, пряча книгу под плащом на груди - бережно, словно то
было живое существо. Кружилась голова. Взял меч, неловко перехватив его у
основания клинка, вздрогнул от прикосновения холодного металла к ладони, и
вышел, тихо, тихо затворив за собой дверь...

Брат сидел у стены, обхватив голову руками и тихонько раскачиваясь из
стороны в сторону, словно пытался монотонными движениями убаюкать, унять
боль. Меч его валялся рядом: видно, сам отбросил бесполезное, уже ненужное
оружие. И Эллорн, остановившись перед ним, произнес еще одно имя,
проснувшееся в памяти:
- Эннэт...
Брат поднял на него пустые от отчаянья глаза:
- Ты... уже знаешь... Что мы сделали... что мы с ним сделали...
Эллорн опустился на одно колено рядом с братом, положил руку ему на
плечо - хотел успокоить, но тот дернулся, словно от прикосновения
раскаленного металла и заговорил быстро, захлебываясь словами:
- Я стоял и смотрел, как они вели его... я хотел понять, кто он,
почему он - такой... и я увидел... и все, что нам говорили... все это
ложь, все, все... я узнал его... он... он посмотрел на меня - обернулся,
словно почувствовал взгляд... вздрогнул и проговорил - имя, мое имя,
одними губами, но я все равно услышал... И... больше не было ничего, они
увели его, а я остался стоять, я смотрел ему вслед - хотел броситься за
ним - ноги не держали... хотел крикнуть, и - не мог...
- Эннэт... алхо-эмэ, тайро... - подступило к сердцу чувство
непоправимой беды, он с силой отчаянья выдохнул это - "кровь моя, брат
мой", - что...
И, не успев окончить вопрос - понял.
- Я пойду, - вдруг четко выговорил Эннэт.
- Куда? Зачем?..
- Там Тайо. Я вспомнил... Тайо. Я должен ему сказать...
- Лаурэ...
- Тайо, - резко оборвал Эннэт. - И я хочу, чтобы он тоже вспомнил.

- ...Тайо!
Золотоволосый резко обернулся; сдвинул брови:
- Мое имя Лаурэ.
- Нет! Выслушай... все равно уже ничего не исправить, но мы можем
хотя бы помнить. Ты - Тайо, и ты должен остаться здесь. Потому что там ты
забудешь все.
- Что ты говоришь, Нолдо?..
Губы искривились в горькой усмешке:
- Я из Эллери Ахэ. Как и ты. Из Эльфов Тьмы. Он был нашим Учителем.
Вспомни - деревянный город в Лаан Гэлломэ...
- Эльфы Тьмы? Ты безумен, - высокомерно бросил золотоволосый.
- ...и яблони, и серебряные сосны, и вересковые пустоши у Хэлгор, и
Лаан Иэлли... ты помнишь - Праздник Ирисов? Йолли была Королевой Ирисов, а
Учитель...
- Что?!
- Тайо, я умоляю тебя!..
- Ты безумен, - холодно и размеренно повторил золотоволосый. - Это
наваждение Моргота. Сама эта земля отравлена злом. Владыка Снов излечит
тебя...
- Снова? Разве ты не помнишь - так уже было? И я теперь не уйду, я не
хочу терять память, я не отпущу тебя, ведь мы - последние, и... -
задохнулся, лицо мучительно исказилось, - он не Враг, он - Учитель. Наш
Учитель, Тайо.
- Замолчи!..

Эллорн закрыл глаза. Алхо-эмэ, тайро... зачем ты пошел туда... зачем
ты...
Он стоял, а на его плечи, на волосы ложился легкими хлопьями снег -
первый снег этой зимы, заметая поле, невесомым покровом одевая мертвых, и
не было птиц, и не было ни Людей, ни Элдар - не было больше никого, ничего
живого, он был один, теперь - один, и только повторял непослушными губами,
прижимая к груди книгу - словно живое существо, которое может замерзнуть
на ветру, - повторял беззвучно, теряя смысл слов: нет, это выпал снег...
выпал снег... И ветер подхватывал слова, едва они успевали сорваться с его
губ, и уносил в снежную круговерть - и не было больше слов, и не было боли
- не было ничего, только там, внутри, бездонная пустота, - и тогда он
пошел вперед. Ветер швырял ему в лицо снежные хлопья, а он все шел, не
зная - куда, не ведая - зачем, зная только одно: некуда возвращаться,
значит, надо идти вперед. Надо идти.

ВОЗВРАЩАЮЩИЙ ПАМЯТЬ. 534-550 ГОДЫ I ЭПОХИ

- Учитель... Тебя хотят видеть.
Мелькор отнял руку от лица:
- Кто?
- Какой-то мальчик... Кажется, давно в пути. Мы не смогли не впустить
его; он... - воин замолчал, не зная, как продолжить.
- Пусть войдет.
Недетские глубокие глаза смотрели снизу вверх прямо в лицо Валы:
- Приветствую тебя, Властелин Мелькор.
- Приветствую... Как имя твое?
- Дайолен. Дайо. Я знаю, я не должен был...
- Я понял. Подойди.
Мальчик осторожно приблизился к черному трону, остановился, потом
начал неуверенно подниматься по ступеням, не отводя взгляда от лица
Мелькора. Вала положил руку на плечо Дайолену, помолчал:
- Мне жаль, Дайолен. Я не смогу излечить тебя.
- Я почти не надеялся, Властелин. Ты прости меня. Я не из-за себя.
Тетушка моя, золотое сердце, когда мама умерла, взяла меня к себе. А у нее
самой - шесть ртов, да я еще... Что ж я, не понимаю? Она мне как-то
сказала: "Ходил бы ты по селениям, хоть на хлеб подавали бы за твои
песенки, хоть какой-то толк..." В сердцах сказала, не со зла: добрая она
женщина, да живется вот тяжело... Плакала потом, все просила простить, что
попрекнула этим. А я тогда подумал, вдруг все-таки поможет кто? Пошел к
знахарю, а он мне: не под силу это людям. Я и сам не знаю, как решился...
Я бы ничего, тетушку жалко... Ты прости меня, видно и правда судьба моя -
по деревням петь... Проживу как-нибудь... это ничего... Пойду я...
- Дайо!
- Властелин? - снова этот неподвижный взгляд в лицо.
- Останься.
- Зачем я тебе... такой?
- Ты сам не знаешь своей силы. Я помогу тебе, оставайся. У тебя душа
крылатая, мальчик.
- Ты... правда хочешь, чтобы я остался?
- У тебя зрячее сердце, Дайо. Ты видишь сам.
- Да... я вижу твои глаза... Я раньше думал: звезды - что это? Какие
они? Теперь я знаю...

- Дайолен.
Юноша поднял голову. Под сводами зала гасли последние отзвуки песни.
- Да, Учитель?
- Собирайся в дорогу, Дайо.
Дайолен вздрогнул:
- Ты... ты гонишь меня, Учитель? Тебе не нравятся мои песни? - лицо
его стало растерянным, по-детски беззащитным.
- Твои песни прекрасны, мальчик. Они достойны того, чтобы их слышали
многие, не только я. Ведь не можешь ты вечно жить в замке. Да ты и сам об
этом думал.
- Я не хочу уходить от тебя, Учитель.
- Не от меня. К людям. Слушай свое сердце.
- Сердце велит мне остаться, Учитель. Я слышал, снова война... Мне
неспокойно, Учитель; прости, но... но я боюсь за тебя... Я останусь; я
ведь тоже могу защищать тебя, я умею сражаться - на звон оружия...
- Зачем тебе меч, Дайо? Слово и песня тверже стали, острее клинка.
Иди. И - вот, возьми эту лютню.
- Но у меня...
- Это мой дар.
Дайолен провел по струнам. Улыбнулся, начал играть одну мелодию,
вторую...
- Она... она живая, Учитель!.. Поет... плачет... никогда не слышал
такого...
- Я сделал ее для тебя.
- Ты, Учитель?.. Разве я достоин такого дара?
- Твои песни - ее душа. И живой ее могут сделать только твои руки и
сердце.
- Она говорит, слышишь? И струны - как лучи звезд... Ох, Учитель, как
мне благодарить тебя?
- Не нужно. Храни память. И пусть люди слышат тебя. Не забывай
ничего, - голос Мелькора дрогнул.
Дайолен взял руку Учителя в свои. Осторожные прикосновения чутких
пальцев почти не причиняли боли.
- Я буду помнить все, что ты говорил. Тебя. Твои глаза. Твои руки. Ты
прав, я давно решился. Но мне тяжело уходить. Сердцу больно, словно не
встретимся больше.
- Не думай об этом. Прощай.

- ...Ты говорил с ним? - выспрашивал мальчишка. - Ты знаешь его?
Какой он, расскажи?
- У него глаза - звезды, а руки - чудо и боль. Он крылатый, но в его
венце - вся скорбь мира. И голос - как музыка... когда он говорит, хочется
просто сидеть у его ног и слушать, слушать...
Дайолен умолк, потом промолвил, отвернувшись:
- Все, хватит, Андар. Иначе я не смогу уйти. Слишком тяжело уходить
от него. Как сердце разорвать надвое. Идем. Пора в дорогу.

Они шли на восток - много дней, много месяцев. Голубые горы в
туманной дымке поздней осени встретили их резким ветром, хлещущим по лицу,
как мокрое полотнище. Здесь мучительно-остро ощутил Дайолен свою
беспомощность и ненужность: он не мог охотиться, не мог даже набрать
сучьев для костра. Тем усерднее учился он разводить огонь, готовить пищу,
искать целебные травы и съедобные коренья. Когда удавалось отыскать
ночлег, надежно защищенный от пронизывающего ветра и злого мокрого снега,
Дайолен брал в руки черную лютню, и Андар замирал, иногда в чудовищно
неудобной позе, боясь вздохнуть, и слушал...
Когда спустились в долину, наступила зима. Дайолен теперь спал мало:
мучили тревожные сны, и часто он просыпался от собственного стона...
Андар проснулся от того, что кто-то тряхнул его за плечи. Мальчишка
заворчал: "Ну что тебе, что..."
Прямо в лицо ему смотрели темные неподвижные глаза Дайолена.
- Что там? - отрывисто спросил менестрель.
Андар взглянул и ответил сонно:
- Ну, закат...
Сон как рукой сняло. Какой закат на Севере? Да и ночь ведь...
Но там, за горами, вставало зарево, и небо стекало кровью по черным
горным пикам... А потом - словно кто-то клинком рассек живую плоть неба -
разошлись рваные края низких туч и ослепительно ярко вспыхнула Звезда...
Из груди Дайолена вырвался хриплый звук, похожий на стон раненого зверя, и
он упал ничком, впиваясь сведенными судорогой пальцами в мерзлую землю...
И потянулись дни - краткие и туманные, а ночи длились бесконечно, и
Андар сидел рядом с Дайоленом, не решаясь ни на минуту оставить товарища
одного. И, склоняясь к синеватым губам менестреля, слушал бессвязные
слова, и глухие рыдания и навязчиво повторяющееся: "Я думал... звезды...
какие они?.. Теперь я знаю... Я вижу твои глаза... Твои глаза..."
Он все-таки задремал, наверно. Очнулся, как от удара, от страшного
крика, рванулся к Дайолену - и отшатнулся, встретив неподвижный
нечеловеческий взгляд.
В ту ночь на землю обрушился звездопад...

Дайолен молчал. Часто брал он в руки черную лютню, и струны стонали и
плакали под его пальцами, но он никогда не пел. Они шли на восток, а
Дайолен все оглядывался назад - туда, где горела Звезда - так ярко, что и
свет солнца не мог затмить ее; туда, где билась Звезда - как задыхающееся,
рвущееся в агонии сердце. И свет ее был - свет глаз, которым не сиять уже
никогда; и свет ее был - боль, которой нет сильнее...
Прошла странная молчаливая весна, отплакало печальное лето, отпылала
огнем и кровью осень... Ранняя зима застала их в лесу, к которому пришли
они, миновав неприветливый перевал и переправившись через широкий речной
поток на неумело связанном плоту.
- Стойте!
Стройный лучник возник бесшумно, словно из ниоткуда: только что не
было никого - и вот, стоит у ствола тысячелетнего дерева, и волосы
отливают бледным золотом в лучах неяркого предзимнего солнца.
- Кто вы, откуда и куда держите путь?
Лучник говорил на наречии Синдар со странным непривычным акцентом.
- Кто это? - тихо спросил Дайолен.
- Не знаю, - так же приглушенно ответил Андар. - По обличью вроде
Эльф... Одежда странная...
- Мы странники, - сказал Дайолен. - Идем на Восток.
- Ты менестрель? - лучник заметил лютню.
- Да... Позволите ли нам обогреться? Правда нам нечем отплатить за
гостеприимство... разве что песней.
Эльф подумал немного.
- Идите за мной. Я отведу вас к правителю.
Андар с некоторой опаской поглядывал на Дайолена, но тот шел
уверенно, лишь изредка касаясь стволов деревьев, и мальчик перестал
волноваться.
Дом правителя здешних Эльфов был украшен тонкой резьбой по дереву:
золотисто-светлый, словно пропитанный солнцем, звенящий и легкий. Андар
заметно робел, но Дайолен держался с достоинством, и мальчик успокоился,
только старался держаться поближе к менестрелю: мало ли, что может
случиться?
Правитель Эльфов встретил их в небольшом круглом зале. Пол был устлан
мягкими шкурами, и Люди шли словно по щиколотку в мягком теплом мху.
Остановившись, Дайолен учтиво поклонился. Андар последовал его примеру.
Собравшиеся в зале Эльфы - кто сидел на резной скамье, кто прямо на
полу, на шкурах - с интересом разглядывали Людей.
Старший - невысок ростом, строен и красив, в черных одеждах. Тонкая
талия перетянута поясом из стальных пластин - у правителя почти такой же,
серебряный: металл здесь - редкость. Черные волосы спадают на плечи
тяжелой волной, лицо смуглое, с острыми по-птичьи чертами. Но самое
странное - глаза: в мягких, по-девичьи длинных ресницах - две
темно-зеленых, горящих странным огнем звезды, неподвижно смотрящих в лицо
правителя. Становится не по себе от глубокого взгляда: как в душу глядит.
Младший - совсем мальчишка, светловолосый и хрупкий; кожа тонкая,
прозрачно-белая, яркий румянец на высоких скулах. Смотрит настороженно,
как лесной зверек: глаза - черные, глубоко посаженные. Одет не
по-здешнему, но цвета те же - цвета леса. Только - меч у пояса, или,
скорее, длинный кинжал: словно паж или телохранитель - у старшего оружия
нет.
А темные глубокие глаза не отрываются от лица правителя. У Эльфа
глаза тоже зеленые, но светлые как листва, пронизанная лучами солнца, с
золотыми искрами. Если бы не это да не странная - зеленый лист с золотыми
прожилками - пряжка подбитого мехом плаща, правитель ничем не отличался бы
от собравшихся в зале: та же одежда из тонко выделанной тисненой
золотисто-коричневой кожи и темно-зеленого полотна, разве что рубаха
вышита богаче - зелено-золотыми нитями: тонкая вязь цветов и листьев.
- Приветствую тебя, Правитель Лесов, - Дайолен говорил на языке
Синдар.
- Привет и тебе, менестрель, странник, пришедший от Заката.
У правителя был мягкий звучный голос, похожий на ласковый свет
солнца, пробивающийся сквозь листву - по крайней мере, так казалось
Дайолену.
- Ешь и пей, обогрейся у огня. Потом, если захочешь, расскажешь нам о
своих странствиях: должно быть, ты многое видел в пути...
Андар метнул быстрый взгляд на Дайолена, но менестрель только тихо
улыбнулся и поблагодарил.

- Правитель Айонар, позволь задать тебе вопрос...
- Спрашивай, менестрель.
- Твои глаза... У Эльфов они другие. Почему?
Правитель задумался. Андар внутренне ахнул: откуда Дайолен знает? А
если Эльф разгневается?.. Мальчишка невольно огляделся по сторонам: их
слишком много, если что - не уйти. И смотрят странно.
- Трудный вопрос задал ты, странник. Я не знаю и сам, из какого рода
была моя мать. Я плохо помню ее. Она тоже пришла от Заката в давние
времена... вернее, ее нашли в лесу. Она была молода, совсем девочка,
дикарка; все молчала и смотрела, как испуганный зверек. Одета была в
обноски, ноги изранены и загрубели - видно, долго бродила по лесам. Она
была - Эльф, но непохожа на нас: волосы - как черная бронза, а глаза -
зеленые звезды... Говорят, она была очень красива. Говорят, когда пела -
умолкали птицы, словно стыдясь своих грубых голосов. Я помню только ее
руки: маленькие, тонкие, теплые... Имя у нее было странное - Айони. Отец
мой полюбил ее, и она стала его женой. Она умерла, когда мне минуло пять
лет. Прилегла на траву и уснула... Так и думали, что спит. Отец тосковал
по ней и через несколько лет ушел. Он говорил - однажды, незадолго перед
смертью матери, пронесся над лесом черный ветер, и она плакала,
протягивала руки к небу и шептала странные слова, словно вдруг вспомнила,
откуда она и кто она... Только никому не рассказала об этом, все повторяла
что-то об ушедшем народе, о сбитых черных птицах и о Звезде... Одно
осталось от нее - взгляни...
Менестрель подошел к правителю, и в его руку легла брошь - кленовый
листок из камня с мягко мерцающей каплей росы. Что-то дрогнуло в сердце
Дайолена:
- Никто не знал, откуда приходили они - странники в черных одеждах;
но плащи летели за их плечами как крылья птиц, и глаза их сияли как
звезды... Странна была их речь, печальны были их песни, знали они имена
богов, но не пели о Благословенной Земле... Говорили они о звездах, но
иные давали им имена...
- Ты слышал о них? Ты знаешь о них?
Снова - всевидящий темный взгляд:
- Вы храните память?
- Мы помним... Они учили нас... Кто были они? Мы не знаем имен,
менестрель...
Голос жесткий и ровный:
- Имен не осталось. Приказано забыть. Я спою.
Никто не успел ответить: запели струны черной лютни, и ясный чистый
голос взлетел под золотистые своды...
Он пел, глядя куда-то поверх головы правителя, и все ниже опускал
голову Эльф. Человек говорил - Учитель, не называя имени; человек именовал
Людьми тех, кого знали как Эльфов Тьмы, Черных Эльфов, отступников. И
плакала лютня, и высокая скорбь была в словах, и полынным серебром звенела
мелодия...
Долго молчал правитель, а потом тихо сказал:
- Этого не может быть... но песня не лжет...
Новый голос хлестнул, как плеть:
- Прислужник Врага! Как ты смеешь... как смеешь петь такое!
Эльф выступил из тени. Он был одет по-иному: в доспехах, опоясан
мечом, чью рукоять стиснули сейчас пальцы, унизанные драгоценными
перстнями.
Взгляд менестреля остановился на лице говорившего:
- Прости, я не сразу увидел тебя, Нолдо, - с легкой усмешкой сказал
Человек.
- Лжец! Морготово отродье!
Дайолен вздрогнул как от удара, но голос его звучал спокойно:
- Я говорю правду, и ты знаешь это. Иначе мои слова не разгневали бы
тебя, Нолдо.
- Я загоню их тебе обратно в глотку, смертный! - крикнул Эльф.
Андар вскочил и схватился за меч, заслонив собой менестреля. И тогда
заговорил правитель. Тихий голос его прозвучал властно и сурово:
- Ты, Нолдо, и ты, мальчик - вложите оружие в ножны. Умерь свой гнев,
воитель: пока еще я властвую здесь, и никто не поднимет меча на моих
гостей - таков закон гостеприимства. Не заставляй меня жалеть о том, что
тебе позволили оставить при себе меч.
Нолдо резко развернулся и вышел из зала. Правитель проводил его
долгим взглядом.
- Странны песни Смертных... Верно, слово ранит больнее клинка...
Горько слушать тебя, менестрель... и все же - пой. Я хочу слышать, хочу
знать. Пой, я прошу тебя.
И снова запел Дайолен - о том, чего не мог видеть, о том, что услышал
в биении Звезды. И правитель сидел, впившись в виски пальцами, а потом еле
слышно прошептал:
- Не надо... Не надо больше... Больно...
Звенящая тишина повисла в маленьком зале. Правитель беспомощно
смотрел в глаза менестрелю, и голос его прошелестел как осенняя листва:
- Мне нечем одарить тебя... да, кажется, ты и не взял бы дара, ибо
песни твои выше всех даров... Прими хотя бы это...
Бесшумно подошел к менестрелю слуга и, поклонившись, подал ему резной
деревянный кубок, оправленный в серебро:
- Правитель посылает тебе эту чашу, менестрель.
Дайолен поднял глаза на Эльфа и протянул руку. Рука замерла в воздухе
- как-то беспомощно.
- Что же ты? - начал было правитель. И вдруг осекся. - Ты... ты не
видишь?
Горькая улыбка тронула губы Дайолена:
- Я слеп от рождения, правитель.
- Но как же...
- Глаза - я вижу. Больше ничего.
Андар осторожно принял у Эльфа кубок и положил на него руку Дайолена.
Менестрель поднялся:
- Пью за тебя, правитель!..

Эльф подошел бесшумно и сел рядом.
- Менестрель.
- Да?..
- Я хотел просить тебя спеть мне.
- О чем ты хочешь услышать? - Дайолен выглядел задумчивым. - О
заповедных лесах Дориата? О государе Элу Тинголе и его королеве Мелиан?
Или о королевне Лютиэнь, прекраснейшей из Бессмертных?
- Да! - порывисто ответил Эльф - и тут же вскинул на Дайолена
удивленный взгляд. - Но как ты...
- Ты Синда, и, судя по выговору, из Дориата.
- Ты так хорошо знаешь языки Эльфов? Откуда? Впрочем, нет, потом;
пой.
- Хорошо, - у менестреля была странная улыбка. - Только я буду петь
по другому. Не так, как рассказывают у вас.
- Это все равно.
...Только один раз Эльф не смог сдержать тяжелого вздоха.
- Странная... песня...
Теперь Дайолен смотрел ему в лицо - очень серьезно и печально.
- Откуда вы там, на Севере, знаете это?
- Но ведь они пришли именно к нам, - так же серьезно ответил
менестрель. - Я не думал, что ты дослушаешь до конца.
- Теперь уже все равно. Кто тебе это рассказал?
Дайолен не ответил.
- Я хотел бы спеть тебе еще одну песню - и, не дожидаясь согласия,
запел.

Из сумрака Севера вновь в колдовские леса
Вернулась твоя звезда, о Даэрон.
В вечерней тени звенят соловьев голоса -
Умолкла твоя весна, о Даэрон...
Цветы и звезды в венок вплетай,
Как сердце, бьется пламя свечей...
Прощай, любовь моя, прощай,
О Лютиэнь Тинувиэль...
Как под ноги - сердце, ты песню
бросаешь свою -
Последнюю песню, о Даэрон.
Легенды слагают о птицах, что лишь перед
смертью поют -
Но смерть не излечит тебя, о Даэрон.
Полынью песню в венок вплетай
Горчит на губах золотистый хмель -
Прощай, любовь моя, прощай,
О Лютиэнь Тинувиэль.
Зачем тебе пить эту чашу до дна?
Вино золотое горчит, как вина,
Шуршат, как осенние листья слова,
И сломана флейта - но песня жива.
Прощай, любовь моя, прощай,
О Лютиэнь Тинувиэль.
Зачем тебе пить эту чашу до дна?
Два озера боли на бледном лице,
А звезды - как камни в Железном Венце,
И память не смоет морская волна
И в темных одеждах - как скорбная тень -
Один лишь венка из цветов не надел...
Прощай, любовь моя, прощай,
О Лютиэнь Тинувиэль.
И в светлой земле, что не ведает зла,
Истает ли тень, что на сердце легла?
Исчезнет ли боль, что - как в сердце игла...
Прощай, любовь моя, прощай,
О Лютиэнь Тинувиэль...
И жжет предвиденье, как яд:
Тебе - уйти на путь Людей
Но пусть еще - последний взгляд...
Поет безумный менестрель:
Прощай, моя звезда-печаль,
Прощай, любовь моя, прощай,
О Лютиэнь Тинувиэль...

- Прости, Даэрон.
- Как ты узнал?..
- Слушал и слышал.
- Нет, не это... Сейчас - как?
- Глаза. А еще - когда ты слушал. Ты споешь?
- Я не пел... с тех пор. Откуда ты узнал о флейте?
Дайолен пожал плечами:
- Не знаю... Мне так показалось.
- Хочешь знать, как это было?

- ...Ты споешь еще, Даэрон?
Менестрель поднял взгляд на короля. Он один здесь был в темных
одеждах - ни одного драгоценного камня, ни даже тонкой нити серебра.
- Нет, король, - ответ прозвучал твердо, почти жестко. Он стоял очень
прямо, стиснув флейту в побелевших руках, - я больше не стану петь.
Он не сказал - никогда, но это было больше, чем отказ, и все
почувствовали это.
- Кто возьмет флейту мою?
Даэрон почти надменно оглядел собравшихся. Никто не шелохнулся.
- Ну что ж, да будет так.
Резко хрустнуло ломающееся дерево.
- Я больше не стану петь, король.
Он коротко поклонился - почти кивнул - Элу и Мелиан и низко склонил
голову перед Лютиэнь. Ей показалось - он что-то еще хотел сказать ей, но
промолчал и стремительно вышел...
"Прощай, любовь моя, прощай, о Лютиэнь Тинувиэль..."

- И - ни одной песни, ни одной мелодии?
- Мне не сделать новой флейты. А взять чужую не могу. Руки болят.
- Ты можешь не петь?
Лицо Даэрона дернулось.
- Нет... - почти шепотом ответил он.
Дайолен решился внезапно:
- Возьми лютню. Я покажу.

- Прощай, Даэрон.
- Прощай, Дайолен. Я хотел спеть тебе на прощание.
- Я буду благодарен тебе.
- В последний раз - позволь сыграть на твоей лютне...
...Песня была похожа на печальный осенний дождь; и нездешней тоской
звучало:

Чаша моя пуста -
Некому вновь наполнить ее.
Чаша моя пуста...

- Благодарю. Прощай, Даэрон.
- Прощай, Дайолен. Мы должны были стать врагами, но, видно, и врагов
равняют потери...
- Разве враждуют менестрели? Разве не все мы равны перед Пламенем и
Словом?
- Должно быть, ты прав...

- Менестрель...
- Да, правитель?
- Прости, если мои слова причинят тебе боль... Я все пытаюсь
понять... Я могу представить, как это - не видеть... Но ты... Ведь ты
всегда смотришь в глаза...
- Я понял тебя. Так и было - я увидел глаза. Его глаза... - Дайолен
замолчал, стиснув руки. Потом продолжил:
- Глаза Учителя. Вот с тех пор... А он говорил, что ничем не сможет
помочь... а я вижу... и Звезду... вижу...
- Скажи, менестрель, как его имя?
Дайолен поднял на правителя взгляд, и тот вдруг тихо вскрикнул:
- Не надо, молчи! Мне кажется, я догадался... я понял...
- Та вещь, что ты давал мне, сделана им. Давно.
- Так значит, моя мать была...
- Да. Последняя из них.
Правитель осторожно коснулся руки менестреля. Его пальцы дрожали.
- Я... я не забуду тебя. И твоих песен. Если хочешь - останься.
- Нет, правитель. Благодарю. Он сказал - иди к людям. Мне пора в
дорогу. Прощай.
Он набросил черный плащ, взял лютню - ту лютню, что узнал бы на ощупь
из тысяч, как узнал и брошь - творение рук Учителя. Он поклонился
правителю, развернулся и пошел вперед, не оглядываясь; а рядом шагал Андар
- как юный паж при королевиче.
И глядя им вослед, правитель тихо сказал, не зная, что повторяет
столетия назад произнесенные слова Эльфа Тьмы, Мастера Гэлеона:
- Мне кажется, я понял... Если бы не было Тьмы, мы никогда не увидели
бы звезд...

...Ее дом стоял на краю поселка, у самого леса. Родных у нее не было.
Хотя ей минул уже двадцать пятый год, и все ее сверстницы давно уже
повыходили замуж, она по-прежнему жила одна. Причина тому была проста. Она
была дурнушкой - маленькая, но худая и нескладная как подросток;
обветренное широкоскулое лицо, большой, а потому редко улыбающийся рот.
Резкая и угловатая в движениях, как мальчишка, она и густые медные волосы
свои остригла коротко - в знак скорби по брату, что погиб год назад в
лесу. Правда, глаза у нее были чудесные - большие, бархатно-черные как
теплая южная ночь; да голос - чистый, нежный и звонкий... Она уже
смирилась с тем, что придется всю жизнь жить одной. Одна радость была у
нее - дети любили ее за чудесные песни, за то, что мастерила им игрушки и
возилась с маленькими, в эти минуты становясь совсем девочкой.
В то утро она собиралась печь хлеб, как всегда напевая незамысловатую
песенку, а потому не сразу услышала осторожный стук в дверь. Она открыла,
вытирая осыпанные мукой руки о передник: может, дети?
На пороге стояли двое - странники, судя по обличью, издалека. Когда
девушка взглянула на старшего, у нее даже дыхание перехватило, а смуглая
кожа вспыхнула ярким румянцем: никогда она не видела такого красивого
лица. Наверное, такой прекрасный и благородный господин и не посмотрит на
нее... А между тем, глубокие зеленые глаза не отрывались от ее лица.
Смущенно и неловко поклонившись, стыдясь своей залатанной выгоревшей
одежды из грубого полотна и бедного убранства своего дома, пряча в
складках передника маленькие, загрубевшие от работы руки; пригласила их в
дом.
Не сразу решилась спросить, кто они и откуда. Младший назвался -
Андар, ответа старшего она ждала с сильно бьющимся сердцем. Его имя
прозвучало как музыка, прекрасная и непривычная: Дайолен. Прибавил еще
несколько слов: девушка поняла, что они пришли с Севера. Речь его была
сходна с речью тех людей, что прошли несколько лет назад через эти края:
угрюмые измученные воины из дальних земель. Чужое наречие было смутно
знакомо, сходно со здешним как два стебля, проросших из единого семени.
Она назвала свое имя: Хаггинн.
Так остались странники жить в маленьком доме у леса; Хаггинн быстро
выучила чужой язык: очень уж ей хотелось понять песни черного менестреля.
Острый слух и цепкая память Дайолена позволили ему легко привыкнуть к
языку земли Х'ана.
Не сразу поняла Хаггинн, что ее чудесный гость слеп. И мучительно
стыдилась мелькнувшей у нее мысли: может и для нее, дурнушки, возможно
счастье - он ведь не видит, какова она обликом...
Незаметно для себя самой она изменилась: в движениях появилась
девичья, чуть диковатая грация, кошачья мягкость. Она старалась получше
одеться, забывая о том, что Дайолен не видит ее. Впервые в жизни она
осознала себя женщиной. Всю тяжелую работу по дому делал теперь ученик
Дайолена, Андар, к которому она привязалась, как к младшему брату. И
только грызла душу мысль о том, что придет время уходить этим
немногословным людям, что снова придется ей остаться одной...
И вот однажды она увидела, как Андар собирается в дорогу. Она
забилась в угол и тихо, чтобы никто не слышал заплакала. "Конечно, глупо
было надеяться, что он... что они останутся здесь навсегда, - уговаривала
она себя. - Вот и кончилось мое недолгое счастье, вот ты и уходишь, мой
черный рыцарь. Дайолен. Дайо".
- Хаги...
Она вздрогнула: он вошел неслышно, ощупью нашел скамью. Сел.
- Хаги, подойди ко мне...
Она сжалась в комок: вот сейчас, сейчас он скажет "я ухожу". И все.
Лучше бы и не жила. Все-таки грустно улыбнулась, услышав, как он зовет ее.
Однажды она объяснила ему, что та невзрачная серая птичка, которая так
чудесно поет весной в лесах, зовется - хаги. С тех пор он так и звал ее.
Говорил - "у тебя такой же голос".
Она подошла и села рядом, опустив глаза. Он осторожно взял ее
маленькие горячие ладошки в свои.
- Хаги, я хотел сказать тебе...
- Я знаю, - она постаралась, чтобы ее ответ прозвучал спокойно. - Я
знаю, ты уходишь, Дайо...
У нее все внутри похолодело: как вырвалось это - "Дайо".
- Что делают у вас, когда хотят взять девушку в жены?
Она вскинула на него глаза, веря - и не веря его словам, а он
заговорил быстро и горячо:
- Постой, молчи, я должен сказать... Я люблю тебя, Хаги. Я не могу
остаться и хочу, чтобы ты ушла со мной.
Слезы брызнули из ее глаз:
- Дайо... ох, Дайо, как же... ты не знаешь, ведь я... я так
некрасива... разве я тебе пара?
- Это неправда, Хаги; твои глаза - как черные звезды, твой голос
звонче лесного ручья, чище родниковой воды, твои руки - как крылья
маленькой птицы. Твоя душа яснее звезд, и я люблю тебя, - он смотрел ей в
глаза и улыбался своей открытой доверчивой улыбкой.
Она вскочила, высвободив руки.
- Постой... постой, я сейчас...
- Андар! - крикнул Дайолен. Ученик появился мгновенно, встревоженно
глядя на менестреля. Хаггинн вернулась, неся деревянную чашу с вином.
Серьезная как маленькая девочка, впервые надевшая взрослое платье. Дайолен
встал.
- У нас говорят: я хочу пить с тобой из одной чаши теперь и всегда.
Да будут свидетелями мне люди и эта земля, хлеб, вода и огонь очага: я
беру тебя в мужья, - она отпила глоток вина, потом положила на чашу руку
Дайолена. Тот принял ее и медленно проговорил:
- Перед Артой и Эа, Звездами, Луной и Солнцем говорю я: отныне ты
жена мне, и быть нам вместе - в жизни и смерти.
И отпил вина.
- Да будет так, - тихо откликнулся Андар.

...Странная была свадьба. Не было на ней гостей. Только дети,
откуда-то прознав все, пришли к своей подруге с гирляндами полевых цветов
в руках, а потом, притихнув, сидели за столом и слушали песни Дайолена...
Они же, видно и разнесли весть по селению.
Их провожали взглядами: кто-то с радостью, кто-то с насмешкой, кто-то
с удивлением или с завистью. И Хаггинн вздрогнула, услышав
сладенько-ядовитое:
- Повезло, что и говорить! Только слепой и мог взять в жены такое
чучело!
Она обернулась, встретив насмешливую улыбочку местной красавицы;
стиснула маленькие кулачки, готовая броситься на обидчицу. И тогда
спокойно и грустно заговорил Дайо, ее Дайо:
- Такая юная - и такая жестокая... - он смотрел в лицо девушке, и та
невольно заслонилась рукой от его взгляда. - Ты права, мои глаза слепы; но
у тебя слепое сердце, а потому я вижу дальше, чем ты. Я вижу то, что
скрыто от вас, и не стыжусь сказать перед всеми: она прекрасна, мой
соловей, моя крылатая песня, а твоя красота - лишь блистающая оболочка,
позолоченная скорлупа пустого ореха. Пройдут годы, красота поблекнет, и
что останется у тебя? Холеные руки, не знавшие труда, и слепое жестокое
сердце... Мне жаль тебя.
Так они ушли, и никто не бросил им вслед злого слова. И люди помнили
горькие рассказы слепого менестреля. И вспоминали дети добрую веселую
Хаггинн и странные летящие песни Дайолена.

ЛЮДИ ПАМЯТИ. 550 ГОД I ЭПОХИ. КОНЕЦ ВОЙНЫ ГНЕВА И I ЭПОХИ

Семеро уходили на восток. Шестеро шли. Седьмого они уложили на
сделанные на скорую руку носилки из перекрещенных копий и черного с
темно-лиловым подбоем плаща. Они были последними из своего рода, а может
быть изо всего своего племени. Впереди была ночь, за спиной - страшное,
окровавленное, истерзанное небо. Земля дрожала под ногами, ревела и
стонала в агонии под стопами воинства Валинора, а у них в сердцах бился,
словно стон, приказ-мольба: "Уходите! Уходите!"
Ночь так и не наступила, удушенная пламенем гигантского пожара за
спиной и грохотом проваливающейся в бездну земли. Они остановились на
гребне невысокой каменистой гряды, и их черные полированные доспехи в алом
зареве казались залитыми кровью, и алые слезы стояли у них в глазах.
Все они были из одного рода, связанные узами кровного родства, и тот,
кто лежал на носилках, считался главой рода, хотя и был моложе всех. В той
последней безнадежной битве он стоял во глава воинов своего клана, под
черным знаменем с темно-лиловым и серебряным крылом ночной птицы. Клочья
изорванного знамени уносил на груди молочный брат раненого. Они стояли и
смотрели на запад. И видели, как море разливалось почти до самой гряды -
багрово-алое, как расплавленный металл.
Раненый зашевелился и, придя в себя, попытался приподняться, опершись
на локоть. Его известково-бледное лицо с прилипшими ко лбу потемневшими от
испарины волосами исказились от боли и отчаяния, когда он увидел, что
произошло. Закусив губу и закрыв глаза, он откинулся на спину, содрогаясь
от едва сдерживаемых рыданий.
- Кончено... все кончено... все погибли... и он тоже, - простонал он
в смертной муке. Если бы мог, он спрятал бы свое лицо, - свои слезы от
других, но его правое плечо было разрублено, из-за тяжелой раны в
подреберье он потерял много крови, и сил у него почти не оставалось. Не
шевельнуться, не поднять руки...
Сильный ветер дул с запада, нагоняя волны на новый берег. А шестеро,
спустившись с гряды, под защиту серого базальта разожгли костер, пытаясь
согреться. Раненый больше не лежал спокойно - он метался в бреду, то
кричал, то плакал, пытаясь сорвать с себя повязки. Временами он затихал,
лежа с широко открытыми ничего не видящими глазами. По всему было видно,
что осталось ему недолго. "Уходите! Уходите!" - продолжало звучать у них в
сердцах. И они шли и шли на восток - в темные, неизведанные земли.
На третий день, ближе к вечеру, раненый вновь пришел в себя и
приказал остановиться. Его сухие глаза блестели лихорадочным огнем, черты
лица заострились. Он попросил, чтобы его подняли и долго сидел,
всматриваясь в затянутый дымкой далекий горизонт. Солнце медленно
опускалось в колышущиеся волокна тумана. И когда закатное небо вспыхнуло
невыносимо ярким пламенем, раненый вздрогнул и сказал каким-то чужим
голосом:
- Теперь действительно кончено...
Он судорожно вздохнул и, повернувшись к шестерым, посмотрел на них
глазами, полными тоски и боли.
- Уходите. Не забывайте ничего. Храните память и передайте ее вашим
детям... Помните! Помните! - вдруг почти закричал он, вцепившись в руку
своего молочного брата.
- Живите... Помните... Умоляю вас... - еле выговорил он, роняя голову
на грудь. Это была смерть.
Не была богатой могила последнего вождя. Лежал он там в своих черных
латах, завернутый в черно-лиловый плащ, и лишь четыре копья дали ему
соратники в смертный путь. Тяжелый двуручный меч с серебряной витой
рукоятью и вязью древнего заклятия Ночи и клочья знамени с крылом совы на
клинке уносили шестеро с собой. И вел их теперь троюродный брат лежащего в
одинокой могиле вождя, ныне глава клана - клана Совы - из шести человек.
Надолго затерялись в просторах Севера следы последних из клана Совы,
но видимо, не прервался их род и не угасла в их потомках память о былом,
если через много веков среди Девяти появился один со старинным двуручным
мечом с витой рукоятью и заклятием Ночи на клинке, и крыло Совы было на
его черном шлеме.

ИДУЩИЕ ВО ТЬМЕ. 545 ГОД I ЭПОХИ - 7 ГОД II ЭПОХИ

...Сколько лет прошло с тех пор, как она покинула Аст Ахэ? Встало
глухой полночью на западе алое зарево - она проснулась от жестокой режущей
боли, мгновенно поняв, что произошло, поняв - все.

"...Но почему - на восток?"
"Не спрашивай. Так я велю..."
С этой ночи она начала видеть. Иногда это были сны, иногда -
призрачные видения наяву, иногда просто - слова, ощущения, образы...
- Ахтэнэ, милая - что с тобой?..

...По бесконечным дорогам под ветром и дождем, под солнцем и снегом
бредет безумная. Никто не знает - кто она, откуда и куда идет, сколько лет
ей. Да она и сама не знает. Не помнит. Только одно держится в ее мертвой
памяти - надо куда-то зачем-то идти. Но куда и зачем - она не знает. Не
помнит. Лишь иногда что-то мелькнет во мгле ее забвения, словно лучик
солнца пробьется сквозь облака в хмурый день. И тогда она поет. Песни идут
откуда-то из бездонного темного омута ее памяти. Она не понимает своих
песен. Люди слушают ее чудесный голос, поражаясь чудовищному
несоответствию ее жалкого вида - и песни, но не понимают слов. А она
плачет, потому что память пытается пробиться ручейком сквозь могильные
плиты ее безумия, и ей больно оттого, что еще нерожденные воспоминания
умирают. А потом опять наступает тьма. По ночам к ней приходят сны, в
которых память возвращается к ней. Она помнит все. Но уходит сон, и гаснет
память, оставляя ощущение памяти. Память о памяти. И снова - боль от
невозможности вспомнить. Она кричит и бьется на земле, а люди говорят -
припадочная, и обходят ее с брезгливой жалостью. Но люди милосердны -
кто-то кинет хлеба, кто-то набросит на худые плечи старый плащ... Так идет
она неведомо куда - от сна к сну.

...Светел был зал. Нечасты празднества в Аст Ахэ, потому каждый раз
стараются сделать так, чтобы праздник запомнился надолго. Вдоль стен зала
- высокие шандалы, искусно выкованные из железа, похожие на деревца с
тонкими ветвями, подковой расставлены столы, а наверху, в подвешенной на
цепях огромной железной люстре, горят десятки свечей. По другой стороне
стола - внутри подковы - также стоят светильники. Всю ночь девушки
собирали нежные белые цветы, и теперь цветы эти повсюду: даже пол усыпан
лепестками, словно хлопьями снега, их тонкий изысканный аромат струится в
воздухе, дрожит в мерцающих тенях, заставляет слегка горчить вино.
...А она сама была - Айрэнэ, Айрэ, светлым лучиком Аст Ахэ. И была
она подругой невесты, и сама сплела для новобрачных белые венки из
цветов-звезд. Ей казалось - она попала в сказку. Все так волшебно
получилось - спала красавица в заколдованной пещере, пришел отважный воин
и разбудил ее, и вот - свадьба.
Так было с ее подругой Ахтэнэ. Айрэ помнила - девушку точила странная
болезнь, медленно убивавшая ее душу. Ахтэнэ никогда не говорила, что с
ней. Никогда и никому. Просто медленно умирала. И однажды Учитель решил
погрузить ее в волшебный сон, доколе не придет исцеление. Айрэ часто
приходила к ложу подруги в пещеру у темного озера среди елей, сидела рядом
и тихо пела - Ахтэнэ любила ее песни... А потом пришел этот человек. Он
был чужой, Айрэ знала, как он попал в Аст Ахэ. Отец рассказал - он был
там. Враг - но умирающий истерзанный человек, отбитый у Орков, он не мог
быть врагом сейчас. Так получилось, что Враг стал лекарем ему, а затем
благодарность пересилила вражду. Айрэ знала, что чужака уважали, и что,
хотя он считался пленником, его свободу здесь никто не стеснял. И вот - он
забирает у Айрэ любимую подругу. Девушка немного ревновала, хотя и видела,
как они любят друг друга. И все же Ахтэнэ покинет Аст Ахэ вместе со своим
супругом - так решил Учитель. Грустно.
А всем было радостно. В самых лучших нарядах были сегодня воины и
целители, певцы и книжники, менестрели и мастера, мужчины и женщины. Место
во главе стола было для молодых. Их еще не было, как и Учителя, и
Повелителя Воинов. Шум нетерпеливого ожидания наполнял залу - и внезапно
оборвался звонким аккордом серебряных струн.
- Пора, - сказала Айрэ, слегка подталкивая непривычно оробевшую
Ахтэнэ.
- Страшно, - прошептала та.
- Ну, вот! Съедят тебя, что ли?
- Нет, все смотреть будут... Тебе хорошо, ты привыкла, ты певица, а
я-то лекарь...
- Целительница! Разве целители могут трусить? Ну, вперед! Смелее!
Сегодня ты - королева!
Айрэ врала - ей тоже было не по себе. Но как изменилась подруга -
словно долгий колдовской сон создал ее заново... Прежде она редко бывала
такой.
Девушки вошли в зал, в бурю приветственных криков и здравиц. Ахтэнэ
попятилась, и Айрэ чуть ли не силой потащила ее к столу. Похоже, ее
суженому было не легче. А потом появился Учитель. Сегодня, сказала бы
Айрэ, он был необыкновенно нарядно одет. А всего-то - мантия, расшитая
серебром и самоцветами, как звездное небо, да драгоценный пояс. Какое у
него было лицо - почти счастливое, а глаза... Нет, лучше не смотреть, а то
можно прямо-таки влюбиться. Наверно, именно из-за света этих радостных
глаз в сердце Айрэ заплясали веселые бесенята, и, поднырнув под рукой
Учителя как раз в тот момент, когда он собирался вложить руку Ахтэнэ в
руку жениха, она завопила во весть голос:
- Не отдам подругу! Ты, разбойник, плати выкуп!
Хохот раскатился по залу. Смеялись все - даже отец. Даже Учитель
улыбался...
- Но... у меня нет ничего, - смущенно пробормотал Хурин.
И тогда один из молодых воинов крикнул:
- Эй, братья! Выкупим невесту для нашего друга!
Айрэ чуть не засыпали всяческими драгоценными безделушками. Но и тут
вывернулась хитроумная певица:
- Пусть это достанется невесте. А мне хватит и этого, - она выбрала
маленькую застежку для плаща в виде листка из голубовато-зеленого камня.
- Забирай, - она притворно вытирала горючие слезы, шмыгая носом.
А потом она просто смотрела. Видела, как Учитель соединил руки Ахтэнэ
и Хурина, как они пили из одной чаши, и все славили их. Только трое в этом
зале сегодня были в белом - новобрачные и она, Айрэ. Молодому мужу воины
поднесли великолепный меч. Он принял оружие с поклоном и, коснувшись
клинка губами, сказал:
- Никогда этот меч не поднимется против твоих людей, господин. В том
клянусь за себя и за детей своих!
Одобрительный гул был ответом ему. А потом Учитель подал Ахтэнэ
маленький ларец из лакированной меди.
- Я дарю тебе этот убор. Тот, кто носит его, будет любим всеми и
всегда. Но помни - тот, кто носит его, должен быть чист сердцем. И... не
забывай меня.
- Я никогда не забуду тебя, Учитель, - тихо ответила Ахтэнэ. И в тот
миг Айрэ показалось, что за их словами стоит что-то еще, но что именно -
она не знала...
Пир начался. Учитель сел рядом с ее отцом, и она поразилась их
сходству - оба были седыми, у обоих лица рассечены шрамами. И еще она
знала об ожогах на их ладонях...
- ...Как они похожи, - прошептал молодой муж своему соседу. - Кто
этот человек?
Юноша рядом с ним посерьезнел:
- Это Ульв. Один из лучших в Аст Ахэ. Он командует сотней, и все
стремятся попасть к нему. Учитель любит его.
- Но его лицо - что с ним?
- О, это долгая история. И невеселая. Знаешь ли, лет двадцать с
небольшим назад пришла сюда одна девушка. Ее звали Ириалонна,
Заклинательница Огня...

...Как будто снова ладони полны раскаленных углей. Он тогда сжимал их
в кулаках изо всех сил, пока сознание не покинуло его. Даже сейчас эта
давняя боль никак не утихнет... Он потом долго не мог смотреть на огонь и
проводил дни один в холодной темной своей комнате, забившись в угол, пока
Борра не вытащил его оттуда силой. С Этарком творилось неладное, и Борра
понимал, что, помогая другому, Ульв сумеет исцелиться... Этарк уже почти
пятнадцать лет мертв... Тогда, ослепленный местью, он сам швырнул факел в
поленья костра Дейрела и сам сломал себя. Потом, осознав происшедшее, он
чуть с ума не сошел. Порывался убить себя, просил, чтобы его убили... Они
с Ульвом слишком хорошо поняли друг друга. Внешне Этарк исцелился - но
никогда не смеялся больше. А полгода спустя он погиб. Ульв видел, как он
внезапно опустил меч и остановился; мгновением позже на том месте, где он
стоял, над толпой с радостным воплем кто-то поднял за волосы его голову.
Белая ярость ослепила Ульва. Когда он начал воспринимать мир вновь, он
увидел себя среди десятка трупов над обезглавленным Этарком... В тот день
Ульв уже смог смотреть на пламя погребального костра... Он прекрасно
понимал - Этарк просто дал убить себя...
А Ульв жил. Было для чего.
Девочка, которой Ириалонна спасла жизнь, считалась ее приемной
дочерью. Теперь она стала его дочерью. Наша дочь, - говорил он сам себе.
Он берег и опекал ее; наверно, в глубине души жил смертельный страх -
потерять еще и ее. Потому слово отца было - законом. Только так он мог
уберечь ее... Девочка росла - ясная, веселая, светлая, как лучик солнца.
Потому ее и назвали Айрэнэ. Судьба одарила ее чудесным голосом и, хотя она
не умела слагать песен, любой менестрель рад был бы отдать ей все свои -
только бы их пела она. Так она однажды встретилась с Ахтэнэ. Юная
целительница любила петь и немного грешила стихотворством. А Айрэ однажды
попробовала спеть некоторые из ее баллад. Так они сдружились. Ахтэнэ могла
часами слушать Айрэ, и становилась при этом совсем иной - словно в ней
проступали черты другого "я", обычно скрытые под маской мальчишечьей
дерзости и твердости. Однажды она сказала:
- Когда ты поешь, я словно что-то вспоминаю. Будто я уже была
когда-то. Так горько и так хорошо... Тогда приходят слова, и получаются
песни - или я их вспоминаю? Пой мне еще, Айрэ, пожалуйста!
И Айрэ пела. Однажды ее услышал Учитель. Лицо у него стало такое,
словно он увидел призрак, он стоял с широко открытыми глазами, не веря
себе. Он узнал этот голос. Он узнал эти слова.
- Что ты поешь, Айрэ? Откуда?..
- Это Ахтэнэ сочинила. Она не... вернее, она поет, но у нее очень
слабый голос. Она просит, чтобы я пела. Тогда она сочиняет песни - словно
они ей вспоминаются, так она говорит.
- Спой мне. Еще раз, эту же. Очень прошу тебя.
Айрэ пела, а он все ниже опускал голову.
- Благодарю тебя... - тихо сказал он, когда девушка умолкла.
- Это Ахтэнэ... Ее песня.
- Ахтэнэ...

...А Борра остался в Аст Ахэ. Торк умер - раны доконали. Друзья были
при нем до последнего мига - говорили с ним, пели для него... Перед
смертью он попросил чашу вина и выпил во здравие всех. Затем попросил,
чтобы его облачили, как воина, и вложили в руку меч. Несколько минут он
лежал так, потом закрыл глаза... Хорошая смерть - среди друзей; добрая
смерть... Вент покинул Аст Ахэ после того, как его отец умер. Теперь здесь
его сын - хороший, достойный юноша. Ульв улыбнулся - мальчишка уже давно
посматривает на Айрэнэ...

...И снова - беспамятство и дорога. Одно в голове - идти. Куда?
Зачем...
И снова - сон...

- ...Уходи. Ты должна уйти вместе со всеми. Я умоляю тебя, приказываю
- уходи.
- Но почему? Ведь мы же победим. Разве не так?
Ульв опустил седую голову.
- Нет, Айрэнэ. Мы не победим.
В груди у нее неприятно похолодело, она почувствовала, как
подгибаются колени.
- И... ничего больше не будет...
- Нет.
- И... тебя?
- Да.
Айрэ вцепилась в его руки:
- Нет! Нет, ты не можешь умереть! Я не хочу!
Только сейчас заметила, что ногтями впилась в ладони Ульва. Охнув,
уткнулась лицом в его колени. Плечи ее вздрагивали.
- Я не хочу... Если ничего не будет... зачем... зачем жить...
Ульв поднял ее и крепко прижал к груди - она слышала, как бьется его
сердце.
- Айрэнэ, дочка, девочка моя... ты не думай, я не из жалости, не из
отцовского страха отсылаю тебя... Я хочу, чтобы о нас помнили. Нас не
станет, мы, как зерна, предназначены земле. А ты - юный росток; это твое
время. Нас должны помнить, понимаешь? Иначе все будет напрасно. Тогда мы
действительно проиграем. Думаешь, это самое трудное - пасть в бою? Нет,
жить куда тяжелее. Я обрекаю тебя на жестокую судьбу. Но ты - сильная.
Знаешь ли, хотя у нас разная кровь, но мне иногда кажется, что в тебе
возродилась часть души твоей приемной матери... И ты - моя дочь. Ты
сможешь выжить. И расскажешь о нас.
- Отец, - тихо сказала Айрэ, - расскажи мне о моей матери. Ты никогда
о ней не рассказывал, говорил, что еще не время.
- Теперь время, - кивнул Ульв.

...И был последний пир. Отец позволил ей побыть вместе со всеми в ту
последнюю ночь. Странно, как светел был этот предсмертный праздник, как
ясны и возвышены были лица людей - словно все обыденное ушло из них. Она
запомнила их такими - светлыми и прекрасными. Как по-особому звучали песни
менестрелей в ту ночь... Многие из них сменили лютни на мечи, и на
рассвете в огне лопались со звоном струны... И она пела - пока голос не
отказал. Пела для всех - для тех, кто уходил, для тех, кто оставался, для
тех, кто в эту последнюю ночь облачился в белые одежды новобрачных, чтобы
на рассвете расстаться навсегда - женщины должны были уйти. Оставались
только воины и некоторые целители. И Айрэ пела, пела... В полночь
новобрачные покинули пирующих. А Айрэ все пела. Она вглядывалась в дорогие
лица, чтобы запомнить, запомнить их такими. Запомнить Учителя - в ту ночь
он впервые не прятал рук.
Айрэ пела... Учитель встал и, медленно обойдя стол, подошел к ней.
Положил руки на плечи и осторожно поцеловал ее в лоб.
- Благодарю тебя. Отдохни теперь. Ты устала, а путь далек...
На рассвете отец простился с нею. Но он не знал, что она ослушается.
Ей не довелось видеть всей битвы - только отчаянное сражение у врат Аст
Ахэ. Наверно, она еще надеялась на что-то, иначе все случившееся не стало
бы таким ударом. Неподвижной статуей, она сидела в своем укрытии,
стискивая раскалывающуюся от боли голову, и смотрела, смотрела,
смотрела... Запомнить...
Ночью она, уже теряя разум, бродила по мертвому полю. Она узнавала
мертвых, она звала их, но не было ответа. Двое или трое раненых - она не
помнила точно, - стонами привлекли ее внимание, и она перетащила их
подальше от этого места. Она бродила среди мертвых, как и женщины врагов,
и никто не обращал на нее внимания. А небо даже ночью было светлым - алым
от пожара. Айрэ остановилась - она узнала лицо. Она же помнила - это была
Райхэ, та, что еще вчера в белом венке сидела рядом со своим возлюбленным.
Они и сейчас были рядом... "Почему же я не была здесь? Почему я не
сражалась? Или отец зря меня учил? Отец... Отец!!" Она закричала,
бросившись на землю. Он был здесь - словно спал, прижавшись щекой к шелку
изорванного, покрытого кровью и грязью знамени. Рядом - знаменосец:
застывшее лицо строго и возвышенно. Лицо скорбного божества...
Кто-то подошел сзади.
- Сжечь бы эту тряпку... И головы им всем... как Орки наших тогда...
в одну кучу!
Она метнулась змеей, с криком целясь ему ногтями в лицо. Удар
рукоятью меча сбил ее с ног.
- Ах ты...
- Оставь! - крикнул кто-то. - Ты что, им, что ли, уподобиться хочешь?
Она же сумасшедшая...
Кое-как она доползла до своих раненых. Разбитое лицо кровоточило, но
глаза ее были сухими. Несмотря на все ее усилия, раненые умерли к утру.
Сила, связывавшая воедино всех в Аст Ахэ, ушла. Они умирали. Воистину, все
они держались лишь волей Врага, правы мудрые в Эрессеа... Да только у них
была еще и своя воля. И эта воля еще теплилась в ее душе, погруженной в
сумрак безумия, и вела ее - неведомо зачем, неведомо куда...

...Яркий луч во мгле небытия... Она пела, бредя по дороге, ничего не
видя, кроме тех смутных образов, что всплывали в ее памяти, когда кто-то
схватил ее за плечо и на наречии, заставившем ее вздрогнуть, спросил:
- Что ты поешь? Кто ты? Кто ты?!
Она смотрела в лицо говорившему, и вдруг, сама не зная, почему,
произнесла вырвавшееся из тьмы слово:
- Хонахт...
- Что?! Ты видела его? Ты помнишь? Кто ты, кто?..
Она беспомощно покачала головой.
- Хонахт... Хонахт, - повторяла она, цепляясь за это имя, как за
соломинку, пытаясь вынырнуть из пучины забвения.
- Хонахт...
- Бедняжка... Наверное, она - оттуда. Надо ее отвести в Дом, к вождю.
Может, она вспомнит, может, расскажет ему о сыне...
Хонахт. Похоже, она начала вспоминать. Это имя вызывало образ
молодого воина, горделивого и изящного, как благородный олень, со
светящимися янтарными глазами. Но больше - ничего...
Ее вымыли и накормили, и впервые она уснула в тепле. Но снов не было.
Может, задержись она здесь подольше, целители сумели бы разбудить ее душу,
но она ушла на третий день. Никто не остановил ее - в земле Сов священен
путь Странника.
- Ее судьба не здесь, - сказал лекарь, - я вижу, что-то зовет ее. Ей
надо идти. Да хранит ее Иллаис...

...И опять идет она, безумная, по безлюдным краям, среди седого мха и
камней, низких северных сосенок и тысяч маленьких озер. Ветер поздней
осени швыряет ей в лицо режущую снежную крошку, ноги ее сбиты в кровь и
уже не ощущают холода. Кровь запеклась на потрескавшихся губах, а она
идет, она поет, и плачет она... Некому дать ей хлеба, некому бросить ей
одежду. Изможденная, почти нагая - она идет туда, где над краем земли
ночью горит корона из Семи Звезд...

...Когда-то здесь добывали каменную соль. Теперь здесь возник чуть ли
не лабиринт вырубленных людьми коридоров. Потом, когда выработки
закончили, сюда стали приходить искавшие уединения. Это их руками созданы
барельефы и колонны, скульптуры и светильники... А дальше, в глубине -
пещеры, и в самой большой из них - теплое озеро с целебной водой. Воздух
пещер животворен, а покой и тишина несут исцеление больному сердцу. Тихо
падает вода со сталактитов. Мерно, как минуты, отсчитываемые Вечностью.
Вдоль озера, огибая его по стене, идет тропа. По ней со светильниками в
руках проходят люди - тихо, чтобы не нарушить покоя этих мест, медленно -
они несут женщину, что недавно нашли на опушке Леса. Тогда птицы кружили
над домами - звали...
...Здесь было тепло - в этих краях вулканы еще порой выбрасывают
лаву, и земля согрета их огнем. Смотрительница Теплых Пещер считалась
одной из лучших врачевательниц края, и великой честью было попасть в число
ее учеников. Таких было немного, ибо врачевать душу куда труднее, чем
тело. Сейчас она вместе со своим учеником молча стояла возле ложа спящей
пришелицы - неподвижной и бесчувственной; только слабое дыхание говорило о
том, что она еще жива.
Голубоватый оттенок отглаженных до блеска стен, мягкий ковер на полу,
полумрак, едва рассеиваемый зеленоватым светом стеклянных светильников
создавали ощущение покоя, успокаивая, погружая в сон. Где-то мерно капала
вода.
Целительница Халинн, женщина лет пятидесяти, казалась намного моложе
- впрочем, таковы были все люди этой земли. Она вглядывалась в лицо
спящей, словно слушала ее тайные сны, неведомые самой больной.
- Ее тело почти совсем исцелилось, - сказала, наконец, Халинн, но
сказано это было с такой печалью, что ее юноша-ученик вздрогнул.
- Совсем седая... А ведь, наверно, не намного старше тебя. Таков
Большой Мир. Ты ведь знаешь - я всегда была против того, чтобы Странники
уходили из нашей земли, но, видимо, я просто неспособна это понять.
Юноша опустил голову.
- Скоро она проснется. Надеюсь, ее окрепшее тело сумеет поддержать
душу в нелегкой борьбе с безумием и ядом прошлого. Тяжела ее ноша...
- Может, будет лучше, если она забудет? - прошептал юноша.
- Нельзя лишать ее памяти, не спросив ее. Захочет ли она стать другим
человеком? Ведь ты бы не хотел этого? - женщина прямо посмотрела в глаза
ученику.
Юноша поспешно отвел взгляд. Женщина улыбнулась:
- Останься здесь. Ей нужна будет твоя помощь. Когда проснется, дай ей
теплого вина со снадобьями и горячего мясного отвара. Затем...
Юноша согласно кивал, почти не слушая. Он все давно знал, тысячи раз
думал о том, как она проснется и что он должен будет сделать...
Женщина ушла, оставив его одного со спящей. Он неспешно подошел к
столу, где давно, с самого первого дня, лежала маленькая застежка для
плаща - листок из голубовато-зеленого камня. Как она сумела его
сохранить... Он стоял, молча вглядываясь в это лицо, ставшее ему таким
дорогим. Что за ним? Какой она проснется? Будет ли она похожа на ту, что
он придумал себе?
"Сейчас, пока ты еще моя, если я смею думать так, я хочу хоть что-то
оставить себе на память... Прости меня".
Он склонился над спящей и поцеловал ее в губы.
"...И, проснувшись в зачарованной пещере от колдовского сна, увидела
она того, кто разбудил ее, и полюбила его..." Так говорят людские сказки.
Снов больше не было. Была вернувшаяся память. И была неуходящая боль
- как будто раскаленный уголь в сердце... Внешне она было совсем здоровой
- только вот волосы седые. Вместе с прочими женщинами занималась обычными
делами, заполнявшими повседневность. Хотя она уже не могла зваться
Солнечным Лучиком, но как же светло было в доме целительницы Халинн, где
жила теперь молодая гостья...
Все было бы хорошо, если бы не постоянное ощущение надвигающейся
беды. Это понимали все - особенно когда она пела. А пела она теперь все
чаще, словно боялась, что не успеет передать все, что знает. Она говорила
теперь обо всем, что помнила - просто рассказывала о своей жизни, обо
всех, кого знала и любила - тысячи раз, с мельчайшими подробностями... Об
Ульве, его великой любви и великом горе, об Этарке - отец часто вспоминал
его, о Торке и Борре, что воспитывали ее вместе с доброй и печальной
Ахэтт, об Учителе, об Ахтэнэ, о Гортхауэре - все, что помнила, даже
незначительные мелочи, все, что слышала от других. И пела, пела...
Улльтайр не мог забыть, как однажды она сказала ему:
- О нас говорили, что мы лишь оболочки, вместилища воли и злобы
Врага, и, когда он уйдет, мы перестанем быть... В этом есть доля истины.
Было что-то, связывавшее нас всех, и теперь без этого тяжело жить. Будто
рана в душе, и жизнь вытекает по капле. Я борюсь, я хочу остаться - но
силы покидают меня. Даже тебе, лекарь мой, возлюбленный мой, не закрыть
этой раны... Не оставляй меня. Хотя бы пока я еще жива...
Он еще хотел спросить тогда - куда же ушел Учитель, что сталось с
ним... Так и не спросил. А она никогда не говорила об этом.
...Год склонялся к закату, когда Айрэнэ - теперь ее называли Аэрнэ -
слегла, чтобы уже не подняться. Улльтайр почти не отходил от нее. В
Земле-у-Моря не умирают в одиночестве. Рядом с ней были ее друзья - те,
кто успел полюбить ее; да и можно ли было не полюбить Айрэ? Иногда ей
становилось лучше, и она снова пела. Особенно часто это бывало на закате,
когда медно-красное солнце медленно опускалось в море. Потом, когда она
уже не могла петь, другие пели для нее, говорили о хорошем, будто впереди
была не смерть, а долгие счастливые годы...
Так она и ушла - осенним вечером, когда в окно смотрела Звезда.
Голова ее лежала на коленях Улльтайра, тихо пела флейта, тихо пели
девушки... И не сразу заметили они, когда дыхание покинуло Айрэ.
Так песни Аст Ахэ остались в этой земле, как и все, что рассказывала
Айрэнэ. Летописи сохранили ее рассказ в хроники, и Странники, уходя в
Большой Мир, несли с собою уже утраченную там память.

"Тяжела земля, она давит на грудь... Не в земле ты будешь лежать, а
огонь так жжет... Говорят, там, далеко за морем, есть дорога к звездам, к
нашей Звезде... На закате ладья унесет нас в море, на закате волны
поднимут нас в небо..."

...Тринадцать лет... У Хурина и Ахтэнэ - теперь ее называли Морвен, -
было двое сыновей: старший, с зеленовато-карими глазами, был похож на
мать, младший внешностью пошел в отца.
Тринадцать лет.
Что-то произошло с ней в последний год. Нет, она не была больна: в
ней просто появилась какая-то усталая задумчивость, тоска, что ли... Она
почти не выходила из дома: сидела у окна со своим вышиванием, и часто,
неслышно войдя в комнату, Хурин замечал, что она неподвижно застыла с
иглой в руке, а глаза ее, не мигая, смотрят в пустоту - словно видят
что-то, невидимое ему.
Она почти ничего не ела - пожимала плечами и говорила с виноватой
полуулыбкой: не хочется. Она почти не спала - лежала без сна, глядя в
темноту широко распахнутыми глазами.
Он все пытался что-то сделать для нее, не в силах спокойно смотреть,
как уходит по капле ее душа: она только улыбалась с виноватой нежностью:
видишь, какая я...
Какая?
Слабая... Как страшно горит эта звезда...
Любовь моя, девочка моя милая, желанная моя, что с тобой?
Не знаю... Мне так горько и так легко, что кажется - у меня растут
крылья, и скоро я улечу отсюда...
Она больше не вставала. Тело ее стало легким, лицо и руки - почти
прозрачными, и он иногда ловил себя на том, что не может выдержать ее
взгляд.
Единственная моя, родная моя, что мне делать, что?..
Ничего... Все хорошо, милый...
Она не плакала - улыбалась, но слезы медленно текли по ее лицу, а у
нее уже не было сил, поднять руку, чтобы стереть их.
Вышивку вот не закончила... жалко, была бы красивая... Белые ирисы -
как дома...
Ну, что ты, ну, успокойся...
Мне спокойно... Не тревожься, милый, не надо...

...В этот вечер он так же сидел рядом и рассказывал - даже не очень
понимая, что. Говорить все, что угодно - только бы не это молчание.
- Я хочу взглянуть на свадебный убор.
Он обрадовался - тому, что она заговорила, что хотя бы чего-то
пожелала, и бросился исполнять просьбу, как повеление.
И, вернувшись, натолкнулся на странный взгляд неожиданно зеленых -
трава подо льдом - глаз.
- Ты... пришел?
Он хотел ответить - да, но слово застряло в горле.
- Ты вернулся... Я верила, я ждала... Зачем ты заставил меня уйти?
Неужели ты думал, что можно заставить забыть? Что я забуду?
Она снова улыбалась - печально, еле заметно.
- Пожалуйста... не уходи сейчас. Уже недолго.
Он поспешно сел.
- Дай мне руку... нет, не надо: тебе будет больно. Так я и не
сумела...
Он не понимал, что происходит. Надо было, наверно, сказать что-то,
чтобы разбить наваждение, но он не находил слов.
Она приподняла руку - тень жеста:
- У тебя звезды в волосах, смотри... а волосы - как снег...
Он начал осознавать. И лицо - лицо ее - нет, не ее, другое, юное,
незнакомое - почти как тогда, у спящей...
- Мне почему-то кажется - я тоже стала крылатой... Распахну крылья -
и поднимусь в небо... Мне всегда хотелось - самой... и буду лететь...
лететь...
Голос угасал.
- А сейчас так хочется спать... Ты только не уходи - ведь правда, ты
не уйдешь?..
Опустила ресницы.
- Только я больше не засну, как тогда... Я больше не забуду...
Пожалей меня, я не смогу больше... Не уходи... - уже засыпая. - Я
вернусь...
Дыхание ее было таким легким, что не поколебало бы, наверно, даже
пламя свечи. Оно становилось все тише и тише - и угасло...

КОРОЛЕВА ИРИСОВ. 512 ГОД ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ - 32 ГОД II ЭПОХИ

...Когда-то давно - так давно, что она сама уже забыла об этом - ей
казалось, что она все время сравнивает Его лицо с другим, похороненным в
глубинах памяти. Но эти черты были мягче; эти глаза излучали покой; эти
волосы ниспадали на плечи волной золотого света; этот голос струился
нежной убаюкивающей музыкой... И руки - о, эти прекрасные,
утонченно-нежные руки, по сравнению с которыми даже ее собственные иногда
казались жесткими и загрубевшими, и счастье, от которого почти
останавливается сердце - когда Он позволяет ей коснуться их, ощутить
губами благоуханное тепло кожи и холодок драгоценных перстней - стократ
более драгоценных, почти священных реликвий, ибо эти перстни украшают -
Его руки...
"Учитель. Возлюбленный Господин и Учитель мой..."
Сколько она помнила себя - с той поры, когда очнулась от бесконечного
колдовского сна - всегда была рядом с Ним, и первым, что увидела, было -
Его лицо, окруженное мягким золотым сиянием, прекрасное, мудрое и кроткое
лицо... И Он всегда был неизменно нежен и ласков с ней, одну среди всех
называл ее - своей ученицей, и не существовало для нее никого, кроме Него
- единственного, боготворимого...
"Прекрасны Ванъяр - но и лица дев их не сравнятся нежностью и
чистотою красок с лицом Его; и прекрасен возлюбленный мой, бел и румян,
лучше десяти тысяч других.
Голова Его - чистое золото; кудри Его волнистые, золотые, как свет
Древа Лаурэлин;
Глаза Его - как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие
в довольстве;
Щеки Его - цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы Его -
алые розы, источают текучую мирру...
Прекрасен Ты, возлюбленный мой, и пятна нет на Тебе...
И певцы златокудрые, что сидят у подножия трона Твоего, устыдятся
грубых голосов своих и умолкнут, едва заговоришь Ты...
О, если бы Ты был брат мне, тогда я, встретив Тебя, целовала бы Тебя,
и меня не осуждали бы;
Повела бы я Тебя, привела бы Тебя в дом матери моей. Ты учил бы меня,
а я поила бы Тебя ароматным вином...
Положи меня, как перстень, на руку Твою, ибо крепка, как Престол
Творца Вседержителя, любовь моя. Большие воды не могут потушить любви, и
реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь,
то он был бы отвергнут с презрением..."
Воистину, и в Благословенной Земле кто может поспорить красотой,
величием и мудростью с Ним, Королем Мира? Что уж и говорить о Сирых
Землях... Правда, она никогда не видела их.
Амариэ Прекрасная рождена в Валиноре.

Амариэ. Имя - предвечный свет Благословенной Земли, звон драгоценных
капель, падающих с листвы Золотого Древа, цветом схожей с ее волосами.
Он сказал как-то - Мирэанна. Имя - искрящаяся россыпь бриллиантов.
Назвал так - и не ошибся; воистину - Драгоценный Дар, прекраснейшая среди
Ванъяр, чьи глаза - яснее неба Валинора, чьи волосы - медленный водопад
ясного золота...
Многие смотрят в восхищении на Амариэ Прекрасную; она - словно яркая
искра, зажигающая сердца любовью; но для нее - существует ли счастье выше,
чем сидеть у подножия трона в чертогах на вершине Таникветил и слагать
песни во славу - Того, единственного... Пожалуй, только один удостаивается
чести хотя бы иногда быть рядом с Амариэ Прекрасной: старший сын Финарфина
Златокудрого и Эарвен из Алквалондэ, потомок Избранника Валар Финве -
Финарато. Что? - ее родня? - ей нет до этого дела: к чему родство даже с
Королями Элдар той, что стала ученицей самого Короля Мира? Но Амариэ
Прекрасной льстит преклонение Финарато, одного из искуснейших мастеров и
певцов народа Нолдор.
О да, она была прекрасна, и сам Куруфинве Феанаро когда-то
заглядывался на нее, но ее пугали порывистость и неукротимость Огненной
Души: она избегала его. Правда, то, что гордый Нолдо быстро утешился и
даже предпочел ей какую-то Нэрданэл, огорчило Амариэ, но - ненадолго.
А потом - был освобожден из подземных казематов Мандоса Враг. Она так
и не видела его ни разу - почему-то страшилась; да и Король Мира, кажется,
не хотел этого.
...И угас свет Дерев, и мятежные Нолдор покинули берега Земли
Бессмертных, и стыла кровь на камнях Алквалондэ... И уходил в неизведанные
страшные Смертные Земли Финарато, унося в сердце тоску о несбывшемся
счастье, ибо слишком ясно читал он в душе своей возлюбленной, и в
беспечальной земле не было ему места...

Прощай, любовь моя, прощай:
Я ухожу в Забытый Край,
И клятва гонит, точно плеть,
И тяжесть - груз чужих грехов...
Пусть карою нам станет смерть,
Сильнее смерти - Арды зов.
Я выбираю страдания странствий,
Ты избираешь покой послушанья;
Мне - ледяной оскал Хэлкараксэ,
Тебе - улыбки Варды сиянье...
Познает цену жизни тот,
Кто боль и страх перенесет;
Познает цену красоты
Лишь тот, кто видел грязь и кровь,
И только в ненависти ты
Поймешь, как тяжела любовь...
Боги за все назначат цену
Равно - строптивым и покорным:
Мне - умирать без надежды в застенке,
Тебе - петь красу небес Валинора.
Смерть приведет меня назад,
И я взгляну в твои глаза,
И - что скажу тебе тогда,
Увидев в них - один покой?..
О беспечальная звезда,
Ты не разделишь скорбь со мной...
Будет встреча - жесточе разлуки,
Каждому будет свое воздаянье:
Мне - не-забвенья вечные муки,
Тебе - невинность непониманья...
Прощай.

- ...Учитель, я хочу посмотреть на него.
Манве ласково погладил золотые локоны Амариэ:
- Милое дитя, зачем это тебе? - мягкий голос ничем не выдавал
проснувшегося в душе полузабытого страха.
Девушка надула губки, как обиженный ребенок:
- Ну пожалуйста, Учитель, я хочу посмотреть!
- Это не доставит тебе удовольствия. Он... он некрасив.
"Но почему нет? Разве теперь она сможет его узнать? Да и не помнит
его уже... и - что ей вспоминать?"
- Но я хочу этого!
Король Мира вздохнул:
- Ученица моя, я не стану препятствовать тебе. Я не хотел лишь, чтобы
мое прекрасное милое дитя было опечалено подобным зрелищем. Обещай мне
только, что не будешь испытывать твердость своего сердца, если тебе будет
слишком тяжело.
- О, благодарю, благодарю, Учитель! - лицо Амариэ радостно вспыхнуло,
она удивительно грациозным движением опустилась на колени, схватила руку
Короля Мира и припала к ней горящими губами.

...Не оступиться. Не упасть. Выдержать.
Сдавленный вскрик.
Он обернулся.
Это лицо. Эти глаза. Он помнил их всех, узнавал их - даже взрослыми,
даже ставшими - Эльфами Света.
Йолли, Королева Ирисов, тоненький стебелек... Йолли?..
Красивое нежное лицо искажено гримасой ужаса и отвращения.
Этот безглазый урод и есть тот, кто смел называть себя - братом
Короля Мира?! Если бы не неодолимый - до тошноты - ужас, швырнула бы
камнем в ненавистное омерзительное лицо, которое и лицом-то вряд ли можно
назвать... Тварь, тварь, чудовище, порождение бреда... а тут еще это
отродье бездны повернулось к ней и смотрит жуткими черными провалами
глазниц, смотрит прямо в глаза...
Она рванулась прочь, давясь беззвучным криком, слепо натыкаясь на
кого-то, не видя ничего расширенными от страха глазами - добежать, упасть
к ногам, спрятать лицо в складках лазурно-золотых одежд... "Учитель,
господин мой, спаси меня, помоги мне!.."
Все верно. Нелепо надеяться, что она узнала бы его - таким: в нем
ведь ничего прежнего уже не осталось, ничего, что может помнить Йолли.
Безглазый урод. Все верно, девочка. Он горько усмехнулся про себя: сам
Король Мира не придумал бы лучшей мести. Что боль в сравнении с этой
встречей, с не-узнающим, полным доводящей до безумия брезгливости и
страха, взглядом той, что была - последней Королевой Ирисов...
Выдержать.
Не оступиться. Не упасть. Не закричать, только не закричать, только
бы...
Они не должны увидеть этого.
Выдержать.
Выдержать.
Выдержать.

- ...Учитель... Ох, Учитель... - она горько всхлипывала, уткнувшись
лицом в его колени.
- Ну, что ты, дитя мое, успокойся...
- Этот... он... он посмотрел на меня... о-о...
Холодок пробежал по спине Короля Мира, но он взял себя в руки: бред,
она не могла узнать. Не могла! Нечего ей уже узнавать!
- Я ведь предупреждал тебя, дитя мое: не нужно было тебе видеть его.
- Да, да, Ты прав, Господин мой, Ты прав...
Она подняла голову, невольно вспыхнув; в ее взгляде, устремленном
снизу вверх в прекрасный лик Короля, не было привычного смирения - его
место заняла жгучая ненависть. Она внезапно оскалилась, стиснув маленькие
кулачки:
- За одно то, что он посмел назваться Твоим... - поперхнулась словом
"брат", - за одно это... если бы... я бы сама глаза вырвала!
Это заставило Манве вздрогнуть. И в первый раз благоговейная
преданность его ученицы, выплеснувшаяся в этой неожиданно яростной
вспышке, испугала его. Он не хотел, чтобы сейчас она оставалась рядом, он
почти боялся ее в это мгновенье.
Король Мира быстро встал. Прошелся по залу взад-вперед, глядя куда-то
мимо нее. Остановился.
- Иди в Сады Ирмо... Амариэ. Пусть сон изгонит из твоей души это
страшное воспоминание и вернет покой твоему сердцу.
Она застыла на коленях, глядя на него широко распахнутыми глазами, а
через мгновение дрожащим комочком прижалась к его ногам и зашептала сквозь
слезы:
- Учитель, не гони меня... Лучше убей... Господин мой, Повелитель
мой, смилуйся, убей меня... Я ведь люблю Тебя... не гони...
Эта отчаянная мольба тронула Короля Мира. Он поднял ее за плечи -
умоляющие, покрасневшие от слез глаза безмолвно кричат о пощаде, пухлые,
по-детски нежные губы дрожат, руки - молитвенным жестом сложены на груди.
- Что ты, - как мог, мягко ответил он. - Как же я могу прогнать свою
любимую ученицу...
Отчаянно-счастливое лицо:
- Правда? Ты не гневаешься на меня, Учитель?
Манве молча улыбнулся.
- Если Ты хочешь, я пойду к Ирмо... Я вернусь и принесу Тебе цветов,
можно? Можно, да?..

Оставшись один, Король Мира начал мерить шагами зал, нервно сплетая и
расплетая пальцы. Амариэ была не только и не столько его ученицей, сколь
самым совершенным творением. Он создал ее, он сам; в ней нет ничего, не
вложенного им самим в эту прекрасную совершенную оболочку, словно
драгоценный камень в изящную оправу. И именно она сейчас пугала его.
Почему?..
- Я отвечу тебе.
Король Мира обернулся, невольно вздрогнув.
- Целители являются без зова, иначе они могут опоздать, - объяснил
Ирмо, глядя куда-то в сторону. - А я и так опоздал.
Он глубоко вздохнул:
- Так вот, Манве, я отвечу тебе. Скажу то, что должен был сказать мой
брат, если бы ты спросил его.
- Намо?
- Нет, - как-то неожиданно недобро усмехнулся Ирмо и, словно для
того, чтобы развеять малейшую тень сомнения, прибавил горько и отчетливо,
- Мелькор.
Король Мира отступил на шаг; впрочем, выражения его лица Ирмо не
видел - смотрел в сторону.
- Так вот. Ты действительно вложил в нее все. Создал ее заново. Ее
мысли, чувства, движения души. Ты создал зеркало; но даже и это не было бы
бедой. Ты создал зеркало, отражающее только одно существо - тебя самого.
Не ее испугался - себя, своего отражения: без этого она пуста. Больше в
ней ничего нет.
Владыка Снов невесело рассмеялся:
- Ты, видишь ли, ошибся... учитель. Не ученики тебе нужны, а слуги.
Тени. Разве ты допустишь, чтобы кто-то стал равным тебе или, тем паче,
превзошел тебя? А ученики... впрочем, ты этого не поймешь. Да это и
неважно теперь. Ты тень свою попытался прогнать...
Задумался.
- Из этого вышла бы странная сказка: прогнать прочь свою тень. Но я
не о том. Тебе, не ей - место в моих садах. И я бы, пожалуй, принял тебя -
если бы ты сам этого захотел. Просто потому, что целитель не вправе
отказать в помощи. Но ты не захочешь. Бедная девочка. Думаешь, она любит
тебя?
Манве невольно поднял руку, словно пытаясь заслониться от слов Ирмо -
нелепый жест, так непохожий на его обычные плавные отточенные движения.
Наверно, именно это и остановило второго из Феантури: он замолчал, впервые
посмотрев прямо на Короля Мира.
- А ты сам, ты, Манве: ты - умеешь любить?.. - вдруг тихо и участливо
спросил Ирмо.
Колдовские глаза Владыки Снов встретились с глазами Короля Мира.
Всего на мгновение.
Этот взгляд...
- Не бойся. Тебя я больше не потревожу. Целитель нужен только
живым...
Тают отзвуки голоса, тает дымка тумана - и нет его уже в золотом
зале.

...В этот уголок Садов Лориэна она не заходила никогда. Непонятно
было: то ли воздух другой здесь, то ли деревья другие. Тихо и печально.
Она было нахмурилась, но, увидев цветы, даже в ладоши тихонько захлопала -
вот то, что ей нужно, таких нет, наверно, во всей Благословенной Земле!
Больше всего здесь было пурпурных цветов: темные стебли с
красноватыми, похожими на клинки листьями, три причудливо изогнутых нежных
лепестка цвета крови образуют венчик, три бархатистых
красновато-коричневых спускаются вниз, а странный, почти неуловимый запах
пробуждает неясные видения, печаль о чем-то потерянном навсегда.
Были и другие: белые, густо-лиловые... Но один понравился ей больше
всего: золотисто-розовый, рассветный. Она протянула руку - сорвать:
стебель сломался неожиданно легко, венчик качнулся - словно кивнул.
- Что ты здесь делаешь? - вопрос прозвучал так резко, что она
вздрогнула, чуть не выронив цветок.
Странное лицо было у Владыки Снов. Она отчего-то оробела и ответила
нерешительно:
- Я... я ничего... Я хотела сорвать цветок - можно?
- Ты уже сделала это; зачем же спрашиваешь? И зачем тебе эти цветы -
мало ли других в лесах Йаванны?
- Владыка Снов, - успокаиваясь, отвечала Амариэ, - никогда среди
творений Валиэ Кементари не видела я такого, и нигде в Земле Аман не
встречала этих цветов, хотя почему-то они...
Она замолчала. Ирмо внимательно посмотрел на нее:
- Они - что, дитя?
- Они показались мне знакомыми, словно я видела их когда-то... Как
зовутся эти цветы, Владыка Снов? - легкое облачко задумчивости,
скользнувшее по лицу девушки, исчезло почти мгновенно.

- ...Мне хотелось бы оставить тебе что-нибудь. На память.
- Зачем? Неужели ты думаешь, что я забуду... - "брат мой", мысленно
добавил Ирмо, но вслух сказать этого не решился.
- Это не вещь, Ирмо; я оставлю тебе живое. Смотри...
- Как зовутся эти цветы? - Владыка Снов казался совсем по-детски
восхищенным, он провел рукой по воздуху, повторяя очертания цветка.
- Песнью Сумерек, а еще - иэлли. У нас был Праздник Ирисов...

- ...Как зовутся эти цветы, Владыка Снов?
Должно быть, Ирмо задумался, потому что оставил вопрос Амариэ без
ответа, а вместо этого спросил сам:
- Ты для себя сорвала его?
Девушка смутилась; поняв причину ее замешательства, Ирмо снова
грустно улыбнулся. Все же судьба - жестокая насмешница. Но ирис увянет
раньше, чем его коснется Король Мира.
- Боюсь, эти цветы могут жить только в моих садах, - вслух сказал он.
- Но почему, Владыка Снов?
Ирмо не ответил.

...Амариэ... За долгие века - длинны годы Арды - золотой туман скрыл
воспоминания о Благословенной Земле. Осталось - имя - песня - образ...
Амариэ. Разделены - бескрайним морем, разлучены - проклятием Владыки
Судеб. Амариэ - возлюбленная - колдовской цветок Валмара... Ее имя стыло
кровью на губах того, кто умирал в смрадном мраке подземелий
Тол-ин-Гаурхот. Ее имя было той первой звездой, что зажглась во мраке
пробуждающегося сознания в покоях Мандоса. И вместе с этим именем - ибо
обнаженная душа лишена защиты милосердного забвения - вернулась память, и
была она - горечью.
В мрачных подземных залах одиноко бродит неприкаянная душа. Амариэ -
избранница Манве, ученица Манве, прекраснейшая среди прекрасных Ванъяр. Он
назвал ее - своей нареченной, и она улыбнулась в ответ - терпеливо и
холодно, и взглянула ему в глаза. И то, что прочел он в этом взгляде,
гнало его - прочь, прочь из Благословенной земли, за море, через льды
Хэлкараксэ - холоднее льда глаза твои, - под жалящую плеть проклятия
Мандоса - жгучий удар - взгляд твой, - в Сирые Земли, что под властью
Врага - тьма в душе моей...
Он почти рад был проклятию, заклеймившему род Финве - проклятию, что
печатью никогда замкнуло для потомков этого рода врата Мандоса. Но двери
распахнулись, и глашатай Короля Мира призвал его в пиршественный зал.
Он стоял в центре круга под взглядами, как под бичами - беззащитный;
струящийся мягкий свет больно резал глаза, и ему показалось - это Круг
Судеб, и он - осужденный... Он стоял, не поднимая головы, не понимая,
зачем он здесь, за что хотят его судить, когда услышал голос Короля Мира:
- О Финарато, отважный герой, сын мудрого короля Нолдор, потомок
избранника Великих Финве! Нам известны подвиги твои и деяния твои. Горькую
чашу пришлось испить тебе по вине Врага. Прими же этот кубок из Наших рук,
да станет он первым даром Валмара воину, принесшему себя в жертву во имя
торжества Света!
Что он говорит?.. Или здесь не знают... все было по-другому... чужая
сила, чужая правда, горечь непонятной вины... Черное и Белое рвутся с
кровью... Склизкие камни подземелья, цепи, скалящаяся морда Орка, кровь в
горле... Что?.. ах да, нужно подойти... принять чашу... темное, густое -
кровь? вино?.. Холодная усмешка Жестокого... злорадный оскал Орка...
благожелательная улыбка Короля Мира...
Он подошел, неловко опустился на колени, почти упал - ноги перестали
держать, мир на мгновение расплылся, потерял определенность, и волна
воспоминаний захлестнула его, и страшно было - вместо этого
величественного благостного лица увидеть - другое: ледяную усмешку бога -
или оскал щерящихся клыков...
- Да пей же! Сам Король Мира чествует - пей! - оглушительный
шепот-шипение в уши с двух сторон.
Он поднес чашу к губам, плеснув вином. Сладкая густая влага застыла в
горле комом. Судорожно глотнул, поднялся, чувствуя, как подгибаются ноги.
Все вокруг было ненастоящим, слишком ярким, слишком сверкающим, каким мир
может показаться только воспаленным глазам умирающего. Очнешься - а вокруг
тяжелые склизкие стены и сырой мрак темницы Тол-ин-Гаурхот. И почему-то
хотелось очнуться. Пусть - там, пусть снова полный темной крови - своей
ли, чужой - рот, пусть - ледяной пронизывающий взгляд Жестокого,
непонятные слова Смертного... Берен?.. где же ты... и кандалы на руках...
но разве сейчас его руки не скованы?..
- Да говори же! - снова тот же свистящий шепот.
Говорить?.. да-да, сейчас... нужно что-то сказать... поблагодарить за
честь...
Он глубоко вдохнул безвкусный, режущий грудь воздух.
- О Великие... и ты, Король Мира, пресветлый Манве Сулимо...
Слова - чужие, такие же режущие и безвкусные, как этот воздух.
- Я, Финрод, сын Арафинве Златокудрого...
Не глядя, поклонился отцу - словно дернулся.
- ...потомок Финве, избранника Валар... благодарю вас за высокую
честь, что оказали вы мне... призвав из темной обители... на ваш пир...
Речи твои... о Король Мира... (когда же кончится эта пытка!) золотыми
письменами навеки... начертаны в сердце моем (что еще говорить, что, что?!
Чего ты от меня хочешь...). Я... - закашлялся, снова вдохнул, - я счастлив
тем, что хотя бы на шаг... смог приблизить... предреченную победу... Слова
мои бессильны выразить... то, что ныне... переполняет душу мою...
Замолчал, неловко поклонился.
Отпусти меня, я уже все сделал... Зачем ты меня мучаешь...
- Благородный Финарато! Учтивые слова твои - отрада для слуха
Великих. Высшей награды достоин ты - и получишь ее, ибо Великие умеют
читать в глубинах сердец.
О чем это? неужели - еще не все...
- Ныне призываем Мы пред очи Наши тебя, Амариэ Мирэанна; да станешь
ты драгоценным даром победителю, ибо, воистину, нет в Валмаре более
бесценного сокровища, чем красота Старших Детей Единого, и нет радости
большей для Владык Арды, чем соединить два любящих сердца, столь долго
разлученных.
Амариэ подняла непонимающий взгляд на Короля Мира: как же это? ее,
ученицу самого Манве, избранницу его - и вдруг отдают, как вещь, какому-то
жалкому Нолдо?
Ласковая улыбка: "Так нужно, дитя мое".
"Да-да, конечно... Я понимаю, это - жертва, на которую я должна пойти
во имя Твое... Ты милосерден, Ты кроток, Ты благ; Ты не мог поступить
по-иному... Я понимаю, ведь Ты не отнимешь у меня своей милости; ведь я не
по своей воле иду на это; так да будет воля Твоя! ведь Ты прав всегда и во
всем, Ты справедлив, даже если справедливость ранит Твое сердце..."
И с улыбкой печальной гордости Амариэ шагнула к Финроду. Он
отшатнулся, затравленно огляделся, ища глазами Владыку Судеб... Ирмо...
Скорбящую Валиэ... Эстэ...
Их не было в зале.
Он был совсем один, а вокруг - улыбающиеся лица, и младшие Майяр
снуют меж пирующих, наполняя чаши, и уже поднимают кубки во славу
новобрачных...
- Король Мира! - хрипло, с отчаяньем. - Я недостоин сей великой
чести! Годы Средиземья измучили меня, омрачили мою душу - я не могу...
Легкий шепоток пронесся под бело-золотыми сводами - и тут же сменился
благоговейным молчанием: отечески улыбаясь, Манве спустился с трона и взял
двоих за руки:
- Да, страдания твои были велики, но нежные руки сей прекрасной девы,
которую ныне Золотым Цветком Валинора наречем Мы, исцелят раны сердца
твоего. Отныне вы - супруги пред лицом Единого и Великих, и да соединятся
судьбы ваши, как ныне соединяем Мы ваши руки. И прими от меня свадебный
дар...
В тишине торжественно вложил Манве маленькую белую ручку Амариэ в
похолодевшую ладонь Финрода. И тут же подлетели расторопные Майяр,
возложили на головы супругов золотые венцы с бриллиантовыми цветами - вот
он, дар Короля Мира жениху... и мучительно захотелось - сорвать, швырнуть
об пол блистающую тяжелую корону, гнущую голову к земле, но - уже звучат
здравицы, и вновь наполняются кубки, и снова кто-то сует в руки золотую
чашу - слово Короля Мира, испейте из нее в знак союза... Он глотнул вина,
обжигая горло, пряча глаза, чтобы не видеть сияющей застывшей улыбки своей
златокудрой... супруги?.. Единый, за что мне эта кара...
И золотое ожерелье с сапфирами, искусная работа Нолдор - по-обычаю,
дар отца жениха - невесте.
- Песню!
Крик подхватили. Снова - улыбка Короля Мира:
- Не единожды в прежние времена услаждал ты песнопениями слух
Великих, о Финарато. Так спой же и ныне нам, дабы звуками дивных песен
наполнились души наши.
Песню... нет, этого он не отдаст им, этого они не получат! И страшно,
страшнее, чем - там, перед Жестоким, - видеть ожидающие лица, жадно
блестящие глаза, и вся эта блистающая, тысячеликая толпа, затаив дыхание,
ждущая - что сделает он, кажется ему внезапно стаей диких зверей,
раздувающих ноздри в предвкушении крови... Нет, они не дождутся этого, он
не станет бросать им на потеху свою душу, нет! Это страшнее смерти в
гнилой дыре, и кривятся, и скалятся уже почти орочьи морды - ну же, мы
ждем! И им - отдать последнее, что у него осталось?! Отняли любовь,
свободу, заперли в золотой клетке и выставили на погляд толпе... даже Враг
не придумал бы худшей пытки...
Враг... Должно быть, он тоже стоял - так, под взглядами, как под
бичами, видел те же глаза Бессмертных, жаждущих нового развлечения. Легче,
когда ненавидят; а когда - так?.. Сейчас он почти понимал Врага, и
неожиданная тень горького сострадания, коснувшаяся его сердца, почему-то
не только не показалась ему кощунственной, но даже не удивила его.
Он молчал. Острые ноготки Амариэ впились в его руку:
- Пой же - сам Король Мира просит, - она продолжала улыбаться.
Он закрыл глаза, со стороны слыша свой голос:
- Да простят меня Великие и ты, о Король Мира, - поклонился вслепую.
- Хриплый голос мой не приличествует веселому пиру. Но ведомо всем, сколь
прекрасны песни госпожи моей Амариэ, потому ныне смиренно прошу я - пусть
поет она перед Великими; и для меня после долгих лет разлуки усладой будет
услышать ее.
Король Мира благосклонно кивнул. Амариэ выпустила руку Финрода, и он
смог наконец открыть глаза. Уже никто не обращал на него внимания - все
взгляды был прикован к ней, и, дождавшись, когда колдовство
песни-восхваления захватит всех, он незаметно выскользнул из зала...

- ...Владыка Снов...
- Знаю. Мне ведь необязательно быть - там, - не глядя, кивнул в
сторону Таникветил, - чтобы понять.
- Если бы я знал...
- Не нужно ничего говорить. Ты уснешь надолго...
- И буду видеть сны?
Ирмо положил руки на плечи Финроду - ласково и успокаивающе:
- Звезды. Вечные звезды - и Песнь. Больше ничего. Спи... спи.

ПИР ПОБЕДИТЕЛЕЙ. 32 ГОД II ЭПОХИ

Тысячу раз спрашивал себя - зачем, зачем он пришел сюда, на это
пиршество? Он ведь и без того редко появлялся на пирах - претило бездумное
веселье; тем более сегодня - ведь знал же, что собрались праздновать. И
все-таки что-то почти тащило его сюда помимо воли. Он шел и клял себя -
совсем недавно сходил с ума от чужой боли и сам готов был взмолиться о
смерти, совсем недавно затеплил семь звезд в безмолвном круглом покое, а
теперь шел на пир убийц. Почему? Он не находил ответа. И все-таки шел,
словно чувствуя - там он найдет ответ. Так взошел Владыка Судеб на вершину
высочайшей горы Благословенной Земли.
Майяр Короля Мира подобострастно кланялись ему, а в их лазурных
глазах сквозили страх и недоумение - редко Намо посещал пиры Валар. Он
вошел в сверкающий золотом зал, чьи высокие своды уходили в небо; сквозь
круглое отверстие в куполе светили звезды Варды - немигающие, слишком
красивые, чтобы быть настоящими. Эонве возгласил:
- Приветствуйте Владыку Судеб Арды, великого Намо!
На мгновение в зале повисло настороженно-недоуменное молчание, затем
Король Мира с преувеличенной радостью воскликнул:
- Приветствую тебя, брат мой! Как я счастлив, что пришел ты разделить
общую радость!
Намо молча кивнул. Ни Ирмо, ни Ниенны, ни Эстэ не было. Его тоже явно
не ждали.
- Слишком много нынче гостей в моих чертогах, - подчеркнул он, - и
ненадолго пришел я. Но в такой час не прийти не мог.
Какой-то второй смысл почудился Манве и в словах Намо, и в его кривой
угрюмой улыбке. Но надо было принимать все, как есть Намо провели к
высокому трону, виночерпий поднес ему большой кубок, выточенный из
благородного темного турмалина, наполнив его вином. Намо не смотрел на
кубок. Его больше занимали сидевшие в зале за пиршественными столами.
Ближе к престолу Манве стояли на возвышении троны Валар, дальше сидели
Майяр разного ранга - к тронам поближе те, что поважнее, подальше -
помельче, за ними - Эльфы. А прямо посередине зала стояла огромная чаша,
наполненная вином, и из нее черпали темно-красный напиток для пирующих.
Вон, напротив, прямо по правую руку от Манве восседает, надувшись, как
насосавшийся клещ, Тулкас. Лицо уже красное, как нагретая медь, глаза
налились кровью. Герой. Нэсса и Ороме рядом. Нэсса щебечет что-то, то и
дело прижимаясь к супругу и кокетливо заглядывая ему в глаза. Ороме басит,
совершенно не обращая внимания на то, что шурин его не слышит, упиваясь
своим величием. Вана немного приуныла в конце стола - смотрят не на нее.
Ауле глядит в одну точку, вцепившись в витую ножку кубка; у Йаванны лицо
тоскливое - ее муж сейчас в явной немилости у Короля Мира. Вайрэ сидит у
самого трона Варды, запоминая все, что произносится в зале. Слева от Намо
угрюмо расплылся, вытаращив глаза, Ульмо - усы мокнут в изумрудном кубке с
вином. Владыка Глубин не любил выбираться из своих подводных владений.
Намо не мог понять - почему сейчас он видит Валар такими? Где красота
и величие первых творений Эру? Словно взгляд изменился, став внимательным
и недобрым. Ни одного живого лица... Разве что там, напротив, обхватив
курчавую голову руками, сидит один живой - отчаянно пьяный Оссе, и глаза
его полны смертной тоски... Странно - Намо не видел еще одного. Уж этот-то
должен был восхвалить... Странно. Злость, перерастающая в ледяную ярость,
вставала в душе Намо, но разум его был на удивление холоден и ясен.
И вот, поднялась со своего трона Варда, сияя невообразимо прекрасным
лицом, и в зале заструился ее колдовской обволакивающий голос:
- Восславим же ныне Отца нашего Эру, справедливейшего и мудрейшего!
Да правит он вечно Эа!
И запели хором прекрасными голосами златокудрые Ванъяр, и осушили все
свои кубки, и никто не увидел, как замешкался Намо и лишь пригубил вино. И
пошло. Пили во славу Короля Мира, Тулкаса-Победителя, во славу всех Валар,
и Тулкас, багровый от выпитого вина, вытолкнул жену в круг, и Нэсса
плясала перед всеми...
И снова встал Король Мира, и хлопнул в ладоши. Воцарилась тишина. И в
зал вошел еще один. Поверх алых одежд - белый плащ, глаза полны
верноподданнической любви и восторга, в уголках их дрожат слезы. В руках
он держал огромный золотой поднос, на котором стояла большая чаша,
изукрашенная алмазами, изумрудами и рубинами. Она была красивой, даже
очень - но какой-то приторно-тяжелой, ее полированное нутро отливало алым,
а витая ножка, украшенная четырехгранными бриллиантами, мучительно
напомнила Владыке Судеб о Мече Справедливости. У него заболели глаза. Он
не мог смотреть на этого, ало-белого... не знал, как назвать его даже. А
Курумо уже приблизился к трону. Медленно и гибко опустился он на колени и
простерся у ног Повелителя Мира и Звездной Королевы.
- Государь, - проникновенно прозвучал его мягкий, слегка дрожащий
голос. - Государь... Ты был милостив и простил раба своего. Прими же из
рук моих сей жалкий дар в знак моей вечной любви и преданности!
Он поднял голову и, стоя на коленях, подал чашу Манве. Король
милостиво кивнул:
- Встань, Курумо! Да будешь ты прославлен среди Майяр! Наполни эту
чашу, и из рук твоих приму я ее, и выпью в честь твою!
И показалось Намо - кровью полна золотая чаша в руках Короля Мира...
Они пили. А рука Намо все жестче сжимала прозрачный кубок, пока он не
треснул, порезав пальцы и залив руку алым вином, словно кровью. "Хорошо,
что не пришлось пить этого..." Ему мигом поднесли другой кубок.
Курумо стоял, торжествующе глядя по сторонам; Намо злорадно ждал,
когда Майя, наконец, встретится взглядом с ним, Владыкой Судеб. Курумо не
ожидал увидеть его; лицо его передернулось от животного страха, и на
мгновение Намо показалось, что это красивое правильное лицо - лишь маска,
прикрывающая череп со слезающими клочьями гнилого мяса и кожи. Лишь
мгновение. Курумо вновь усмехался, нагло глядя в глаза Намо, уверенный в
своей безнаказанности, но, спустя миг, поспешно отвел взгляд, проклиная в
душе темного Валу.
Намо не знал, что самое страшное впереди. Настал миг, когда Манве
поднялся и, призвав к молчанию, возгласил:
- Ныне да видят все, как карает Отец наш Эру тех, кто восстает против
воли Его!
"Как? Ведь уже нет боли... Только тупая сосущая тоска, пустота...
Неужели еще не все кончено, и лишь я ничего не ощущаю? Неужели он не сумел
уйти?" Лоб Намо покрылся испариной, руки сжались в кулаки.
А тем временем все взгляды были прикованы к огромной чаше посереди
зала - Зеркалу Варды. Любопытство, желание пощекотать нервы, злорадство...
все, кроме хоть капли сочувствия.
Багряная поверхность потемнела, став прозрачно-черной. Звезды всплыли
со дна чаши, и Намо показалось, что чернота заполнила все вокруг, и нет
больше ничего - только он и ночь. А потом он увидел лицо -
известково-белое, прочерченное узкими смоляно-блестящими дорожками крови.
Застывшее, окоченевшее лицо; рот чуть приоткрыт в безмолвном стоне, губы
изорваны, ввалившиеся веки опущены, из-под ресниц - кровавые капли... Нет,
это не было мертвой маской - лицо, на котором навечно застыло страдание,
побежденное могучей волей. Непонятно откуда всплыло лицо Варды - куда
более мертвое и страшное в своей безупречной правильности и
бесстрастности.
...Казалось, он медленно погружался в воды невидимой реки; волосы
его, сжатые раскаленным обручем венца, струились по незримому течению, и,
словно крылья ската, медленно колыхался черный плащ. Скованные руки
застыли в судорожном усилии разорвать одежду на груди, залитой кровью
незаживающих ран... "Так все же он умер. И никогда... И все равно это
победа. Это - не та вечная пытка, которой они хотели. Но почему же я не
понял этого, не ощутил..."
Всего несколько мгновений длилось видение, а Намо показалось - века.
Заходили кровавые волны, и вновь - вино было в чаше... Манве был
недоволен, но никто не смел сказать ни слова. И тогда заговорила Варда:
- О Тулкас Могучий! Ныне да будешь ты увенчан короной, как Воитель
Мира!
"Ты ведь хотел стать Повелителем всего Сущего? Так получай же свою
корону, Властелин мира!" - вспомнил, стиснув зубы, Намо. Теперь он знал,
зачем он здесь. "Ты ушел, брат мой. Но я - здесь. Я немногое могу. Но,
клянусь тебе, сделаю, что могу. Я клянусь тебе, брат мой..."
Он покинул пир, и мало кто сожалел об этом - в его присутствии никто
не решался дать волю веселью. А Намо шел, не чувствуя больше в душе тоски
и пустоты. Была там, внутри, саднящая боль; но теперь он знал, что делать.

ДЕТИ ЗВЕЗД. 15 Г. II ЭПОХИ

И в кого он такой? Эльф, в котором была кровь Авари и Синдар. И -
Нолдор. Младший сын правителя маленького княжества, носивший странное
прозвище - Эле. Отец так называл - в детстве мальчишка обладал
удивительной способностью удивляться всему, что видел, и чаще всего
слышали от него: "Эле!" - "Смотрите!" Так с тех пор и звали, почти забыв
имя, данное ему при рождении. И подходило прозвище - его огромным ясным
глазам и светлой детской улыбке. Мальчишка! Впрочем, так и было.
Он пошел в отца - и статью, и обликом: светловолосый, не слишком
высокий, худощавый. Старший сын во всем похож на мать, словно и вовсе нет
в нем крови Эльфов Сумерек. И гордости и властности хватит в нем на
пятерых Нолдор; недаром мать - дочь Келегорма, хоть и рожденная вне брака.
У старшего - темные волосы, лицо, словно высеченное из камня, и
ярко-красные губы: кровь Феанора, и мать гордится им. До младшего ей вовсе
нет дела - не ему быть наследником князя. Пусть делает, что хочет.
Юношу это не слишком огорчало. Он бродил по лесам, слушал песни
менестрелей и не думал ни о власти, ни о битвах. Славные подвиги Нолдор в
Белерианде, о которых любила рассказывать мать, казались ему
бессмысленно-жестокими: зачем воевать, если мир так прекрасен, так добр к
любому, кто любит его? А Враг с Севера - скорее страшная сказка: не может
живое существо быть таким чудовищем. Волк убивает - но лишь затем, чтобы
выжить, и это не кажется жестоким: в мире все так гармонично, что
жестокости не может быть места.
Он редко делился своими мыслями с другими - лес учит молчанию. Но
одиночество начинало тяготить его. И именно тогда он увидел того, кто стал
его другом с самой первой встречи.
Неизвестно, кто больше удивился: Эле или хрупкий ясноглазый юноша в
черном плаще с прямыми до плеч пепельными волосами.
- Ты... Эльф? - спросил Эле.
- Нет, - покачал головой тот. - Я Человек.
- Что? - не понял Эле.
- Земля-у-Моря, - объяснил юноша.
Они разговорились. Юноша носил имя Ланир, но Эле называл его просто -
Странник. Страннику было не больше семнадцати. Он был невысок ростом и
казался совсем мальчиком, но в нем чувствовалась какая-то странная печаль.
То, что он рассказывал, конечно, было сказкой - но так хотелось верить,
что есть где-то Земля-у-Моря, не знающая войн и зла... Чудесным
собеседником был Странник, и Эле не заметил, как наступил вечер, и в небе
зажглись первые звезды. Так не хотелось расставаться с новым другом, и Эле
предложил Страннику пойти с ним. Тот улыбнулся и покачал головой.
- Но как же... ты будешь ночевать в лесу? Ведь ты же не Эльф... А
звери?
- Фойолли научил меня говорить с лесом. Каждый Странник умеет это;
разве у вас по другому?
Эле отчего-то смутился:
- Умеем, только... нет у нас Странников. А кто такие Фойолли?
- Люди Леса, народ Тишины. Мой учитель - Фойолло, я даже стихи ему
написал:

Фьолла ллиайнэ о фойол...
Т'эайни, ирни айвенэ,
Ларри Илл-аэ.

Незнакомый язык - как заклятие.
- Что это? - Эле на мгновение превратился в того мальчишку, который
часами мог созерцать лесной цветок, а, когда его спрашивали, что с ним,
мог только прошептать: "Эле... Смотрите, какое чудо!.."
Странник на минуту задумался, потом перевел:

Флейта поет в тишине...
Осени сын, твои глаза
Песню Луны хранят.

Тряхнул головой, тихонько рассмеялся - как ручей звенит:
- Завтра утром я буду ждать тебя, Раэн.
- Как ты сказал?
- Раэн - крылатый. Можно, я буду тебя так называть?

Всю ночь Эле думал о рассказах своего нового друга. Ему
представлялось что-то невероятно светлое и чистое. И почему-то печальное.
Так бывает, когда долго смотришь на звезды. А еще думал он о самом
Страннике - как он там один в лесу... И утром первым делом отправился на
ту свою заветную поляну. Странник уже ждал его...

Иногда им трудно было понять друг друга:
- Но если старший сын князя - художник?
- В свой час он станет князем.
- Не понимаю... У нас не так... Художник должен писать картины, это
его Андо Таэл, его судьба - къюн... А править должен Мудрый, тот, кого
Звезда наделила даром хранить серебряные нити...
- Разве так бывает?
- Разве бывает по другому? Учитель говорил - так должно быть...
Эле уже не в первый раз слышал от Странника - "Учитель". И, наконец,
решился спросить о нем.
Странник больше не улыбался. Он рассказывал серьезно и печально, а у
Эле почему-то похолодело в груди. Странник называл его Астар - Учитель, и
Элло - Звезда, и Раэно - Крылатый, а еще Аэнтар Ахэ - Властелин Тьмы. Но
не именем, которое Эле хотел - и боялся услышать.
- А... Как его звали?
- Мелькор... - Странник опустил голову.
Эле побледнел. "Как же... Мать говорила - Враг, не знающий жалости...
Кому верить?.. Не может быть..."
- Скажи, Раэн, может быть, ты знаешь о нем?
- Н-нет... - с трудом выговорил Эльф.
- Что с тобой? - встревожился Странник. - Тебе плохо?
Эле через силу улыбнулся.
- Просто это так странно... то, о чем ты рассказываешь...
Мать рассказывала другое. О Враге, Морготе, чудовище с жуткими
глазами. А Странник говорил: "Его глаза - скорбные звезды". Мать
рассказывала: "Он не знал пощады". А Странник говорил: "Дети любили его, и
сказки его были прекрасны как те цветы, что зовут - звезда-память,
эллэнор". И почему-то Эле верил Страннику.
"Моргот, Черный Враг... Мелькор, Возлюбивший Мир... Тьма - зло, но
Люди Тьмы... Если они все так мудры и прекрасны как Странник... А он - их
учитель... Крылатая Тьма... и скованные руки... Нет, я не могу
рассказать".

Как это случилось? Старший брат получил княжеский венец - так решила
мать. Князь и княгиня покидали Средиземье. Эле все больше бледнел, слушая,
как брат говорит о Нолдор - высших Эльфах, как клянется хранить честь рода
и мстить оставшимся прислужникам Врага - да будет имя его проклято навек!
- тем, кто предался Тьме.
- Брат... - тихо сказал Эле, - но ты же ничего не знаешь... Они
другие, брат... Послушай, ведь только во Тьме рождается Свет.
- Что?! - мать онемела от изумления.
- Я расскажу... Я понял... послушайте...
- Отступник! Тварь продажная! - это старший брат. - Морготово
отродье!
Юношу словно ударили по лицу. И задело его не столько оскорбление,
сколь это - "Моргот".
- Это против чести - судить, не видя.
Старший стиснул кулаки.
- Я не стану щадить отступника, пусть даже это мой брат, - сдержанно
отчеканил он.
Эле показалось - что-то оборвалось в нем. Не сознавая, что делает, он
шагнул к брату, сорвал с него венец, швырнул об пол и наступил на него
ногой. Словно издалека до него донесся голос матери:
- Уведите его. Он безумен. Пусть завтра Совет решит, что делать с
ним.

Князь опустил голову, стиснул виски руками.
- Но почему, почему он сделал это? Неужели твои слова - правда и наш
сын утратил разум?
- Нет. Просто он возжелал власти, - с надменной снисходительностью
ответила княгиня. Ее голос не дрогнул.

Тюрьма - изобретение Нолдор. Для Синдар это так же ново, как и
княжеский венец, которого никогда не носили их правители. Всего несколько
лет прошло с тех пор, как пришли с Запада называвшие себя Эльфами Света, и
за спиной их истекало кровью небо. Всего несколько лет - миг для
бессмертных Эльфов; но многое изменилось, и не все довольны этим. Те, что
живут в огромном лесу за Мглистыми Горами - теперь их называют Авари,
Ослушники - говорят, что Нолдор несут с собой зло и войны...
Тюрьма... Трудно так назвать маленький полуподвал с зарешеченным
окошком. Но и этого достаточно тем, кто никогда не ведал несвободы.
Эле сжался в углу. Холод пробирал его до костей, он кутался в плащ -
и никак не мог согреться. Воздух не затхлый, но застывший. Снаружи слышен
шум ветра в листве, птичья песня, чьи-то шаги... А здесь - тишина,
сводящее с ума беззвучие. "Мать говорила - три столетия в глубочайшем
подземелье... оковы... Как же он выдержал? А я - не могу. Легче умереть.
Это страшнее смерти..."
Обожгла мысль о Страннике. "Что, если его схватят? Уходи, уходи, я
молю тебя... Он будет ждать... а потом? Придет сюда? Ведь ты не сможешь
солгать, Странник. Что с тобой сделают? Уходи, Странник..."
Он свернулся на полу дрожащим комочком. И земля - холодная, она
никогда не бывает такой, когда ступаешь по ней босыми ногами в лесу...
Тихий стук в дверь. Эле вскочил, застыл в напряженной позе: что, уже?
Совет? Суд? Не стали ждать утра?
Чья-то тень заслонила неяркий свет. Шепот:
- Раэн...
Он бросился к окошку, стиснул узкую руку Странника, заговорил быстро
и горячо:
- Ты пришел... пришел... Ох, зачем ты?.. Они схватят тебя, уходи,
пожалуйста!
- Мы уйдем вместе.
- Как?.. - плечи Эле поникли. - Меня заперли... Я хотел им
рассказать...
- Потом. Подожди... я выпущу тебя.
Странник высвободил руку и мгновенно исчез. Эле стоял, прикрыв глаза,
с сильно бьющимся сердцем. За дверью была тишина. А потом дверь открылась
бесшумно, и на земляной пол легла дорожка лунного света. Эле осторожно
пошел по ней - почему-то ему показалось, что он должен пройти именно так,
по лучу Луны.
- Скорее, - выдохнул Странник.

Эле пришел в себя только в лесу, оба рухнули на землю. Переглянулись.
- Как... ты это... сделал? - задыхаясь от бега, спросил Эле.
- И сам не знаю... - Странник был удивлен не меньше Эльфа, - это мой
отец умеет... он меня учил, но я не думал, что получится...
- Твой отец - он что, колдун? Чародей?
- Чародей?.. а-а, лэнно... нет. Он просто говорит - нужно слушать
металл. А потом, если очень захотеть, скажи слово - и металл послушает
тебя. Наверное, я очень хотел этого... - Странник смущенно улыбнулся и
даже, кажется, покраснел - в темноте не разберешь.

То ли они успели далеко уйти - шли всю ночь - то ли просто не было
погони. В разговорах время текло незаметно, и Эле понемногу стал забывать
то, что с ним произошло.
- Слушай, помнишь, ты сказал - "хранить серебряные нити..." Это как?
- Древний обычай тех времен, когда не был еще откован венец
аэнтар-ири. Тому, кто становился вождем, вручали серебряные нити - онни
илтанар. Это был знак, что он в ответе за свой народ. Серебряная нить -
как судьба человека или его жизнь: она тонка, ее легко разорвать, а
связать снова - почти невозможно. Потому судьбу иногда называют - онн
илтанэ.
- ...А что, разве все звери у вас говорят?
- Нет, не все. Ты их увидишь - сразу можно понять. Они нам помогают -
как къои, других почти никто не видел - как Белых Единорогов... Они,
говорят, бессмертны, но в долину Белых Ирисов могут прийти лишь немногие.
Есть илли: они - посланники Народа Тишины, а илли их зовут потому, что они
любят танцевать в небе под полной Луной. Но мысли у них маленькие и пахнут
диким медом, а еще - сосновой смолой. А вот ллохо - он совсем не умеет
думать.
- Это кто?
- Ллохо? Он весь в броне, а ноги длинные и в шипах. На паука похож, а
глаза у него - как блестящие черные бусины на тонких ниточках. Он живет в
море, а иногда выбирается на берег. Бегает так смешно - боком, а если его
испугать, щелкает клешнями. Увидишь, я тебе покажу.
- Подожди, а мы что... к тебе идем? - Эле только теперь осознал, а
ведь ни разу не задумывался, куда они идут.
- Конечно, - улыбнулся Странник. И опустил длинные ресницы.

Озеро было похоже на зеркало из темно-синего прозрачного камня. Даже
на вид вода была теплой и ласковой, а в маленькой заводи мерцали белые
звезды кувшинок.
- Давай искупаемся, - предложил Эле, стаскивая куртку.
- Давай, - азартно согласился Странник. И вдруг странно смутился. -
Только ты... отвернись, пожалуйста...
- Зачем? - удивился Эльф.
Странник отвел глаза. Эле смотрел на друга несколько мгновений, потом
глаза его расширились от изумления.
- Разве ты не понял? - тихо спросил Странник.
- Какой же я дурак, - вместо ответа выдохнул Эле.
- А зовут меня Ланирэ, - девушка не поднимала глаз.
- Как же отец тебе позволил уйти? Совсем одной?
Ланирэ стала серьезной. Ответила печально:
- Судьба у Странников одна, будь то сын каменщика или дочь короля.
Когда Звезда зовет в путь... - она не договорила.
- А ты - дочь короля? - Эле показалось на мгновение, что он спит.
Этот мальчишка в черном плаще, оказывается, - принцесса неведомой
сказочной страны!
- Ну да. Только у нас называют - аэнтар, Мудрый Правитель. Если
Правительница - иштари.
- Тогда... как тебя называть?
- Лаирэ, Странница, - девушка искренне удивилась вопросу, даже плечом
дернула, - чего же тут непонятного?
- Не понимаю, - обреченно сказал Эльф, - но идти-то с тобой можно?
- Конечно, Раэн, - девушка тихонько рассмеялась.
- Я что-то не то сказал?
- Да нет... У тебя просто такое лицо было... Как къои, когда вокруг
него малыши собираются. Он, конечно, хоть и большой, но осторожный,
гибкий; только все равно боязно: он шерсть на загривке топорщит, а глаза у
него - точь-в-точь как у тебя сейчас.
Эле покраснел.
- Иди, купайся. Я тут посижу.

Ланирэ положила маленькую прохладную руку ему на плечо. Эле
обернулся, посмотрел чуть виновато:
- Я тебе венок сплел... Вот...
Она присела рядом на траву, и Эле возложил ей венок как корону на
влажные пепельные волосы. Отдернул руку, случайно коснувшись ее щеки.
- А как на вашем языке - маленькая королева?
- Иштар-инни... Тебе зачем? - она склонила голову. Венок съехал ей на
один глаз, отчего лицо ее стало задорным и милым.
- Можно, я буду тебя так называть иногда? Иштар-инни...

Говорят, лес пропустил их, потому что они любили друг друга. Говорят,
они жили недолго - Странники уходят рано, а он решил разделить ее судьбу и
избрал путь Смертных. Говорят, они умерли в один день и час. Дети их были
прекрасны, а младшая дочь по решению Совета Мудрых стала - иштари. Может и
так. Только если захочешь спросить - пропустит ли Лес в землю, не знающую
зла и войн - Землю-у-Моря, Эс-Тэллиа...

ПРИЛОЖЕНИЕ 1. ОБ ИМЕНАХ У ЭЛЬФОВ (НОЛДОР И ЭЛЛЕРИ АХЭ)

Одним из наиболее важных считалось амилессэ ("материнское имя"),
дававшееся Нолдо матерью вскоре после рождения. Это могло быть эссэ
теркенъе (имя виденья души) или эссэ апокенъе (имя предвиденья будущего).
Амилессэ считалось истинным именем и почиталось не менее, чем "отцовское
имя"; иногда амилессэ оставалось чисто личным именем, произносившимся
только в кругу семьи, но часто давалось в торжественной обстановке и, при
полном титуловании, стояло после "отцовского имени".
"Отцовское имя" давалось в торжественной обстановке на церемонии
Эссэкармэ ("Создания Имени") и, как правило, в основе своей имело имя
отца, если имя давалось сыну, или матери, если имя получала дочь.
Когда ребенок начинал находить удовольствие в звучании и форме слов
(ламатъавэ), происходила церемония Эссэклимэ ("Выбора Имени"). Избранное,
или второе имя (эпессэ) в более поздние времена могло выбираться среди уже
существующих имен, хотя в таком случае в них могли вноситься изменения,
соответствующие личности владельца имени.
В силу того, что ламатъавэ столь же индивидуальная характеристика
личности, если не более, как цвет волос, глаз, внешний облик и т.д.,
эпессэ Эльфов не повторялись, по крайней мере, пока простор для создания
имен был достаточно широк.
Часто избранные имена у Нолдор считались некоей "частной
собственностью", пользоваться ими могли только родственники или близкие
друзья, хотя тайной они и не являлись. Назвать Нолдо его избранным именем
без его дозволения в подобном случае было оскорблением.
С течением времени, Нолдор смогли выбирать себе и новые имена, но
прежние оставались частью "полного титула" Нолдо (последовательности всех
имен, которые он носил в жизни).
В текстах, имена сыновей Финве употребляются так, как это, скорее
всего, и делали сами Нолдор.
Так, "отцовское имя" старшего сына, первоначально звучавшее как
Финвион, "сын Финве", впоследствии было изменено на Куруфинве. Его эссэ
теркенъе - Феанаро (К), "Дух Огня" или "Огненный Дух"; первое имя
употреблялось в официальных случаях, но известен он более под вторым;
таким образом, его "полный титул" звучит как Куруфинве Феанаро.
Употреблявшееся в летописях имя Феанор является производным от Феанаро (К)
и Фаэнор (С).
Соответственно, "отцовское имя" второго сына - Финве, впоследствии
Нолофинве; его амилессэ - Инголдо, в знак того, что он является потомком
Ингор (Ванъяр, народа Ингве) и Нолдор. Как правитель Нолдор после
отречения Финве от власти, он носит имя Инголдо-финве. Финголфин,
вероятно, является эпессэ.
"Отцовское имя" третьего сына - Арафинве, "полный титул" - Арафинве
Ингалаурэ. Финарфин, вероятно, также его эпессэ.
Подобная, но более простая система имен существовала и у Эллери Ахэ,
Эльфов Тьмы. Однако, "отцовского" и "материнского" имени как таковых у них
не существовало, хотя первое имя и давалось, подобно эссэ теркенъе Нолдор.
К 12-14 годам, когда выбирался путь, в соответствии с ним избиралось
и Звездное имя, кэннэн Гэлиэ, становившееся знаком пути. Никаких законов
касательно употребления того или иного имени не существовало - это
зависело только от желания носителя имени.
Кэннэн Гэлиэ, как правило, начинались на гэл-, позже и, как вариант,
на эл- ("звезда"). Соответственно,
Гэлрэн "Крылатая Звезда" (знак менестрелей - крылатая звезда о девяти
лучах);
Гэлторн "Звездная Ветвь" (один из "говорящих с травами");
Гэллаис "Звездное Кружево" (кружевница).
В качестве "полного титула" могли звучать последовательно оба имени,
к которым добавлялось "из рода (говорящих-с-травами, слушающих-землю и
т.д.)", в том случае, если путь ребенка совпадал с путем отца или матери.
Детям могли также даваться ласковые прозвища, такие как Гэлль, ж.р.
Гэлли "Маленькая Звезда" (наиболее распространенное; тж. Эл, Элли в
Эс-Тэллиа), Аэни "Светлячок" и т.д.
Одним из немногих, а, возможно, единственным исключением из этой
системы имен являлось имя Элхэ, "Полынь", второе, но не Звездное Имя,
впрочем, так же определяющее Путь Видящей.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2. ИМЕНА И НАЗВАНИЯ

А - Ах'энн, язык Эллери Ахэ
Д - диалект Дориата
ИР - Истинная Речь, изначальный язык, идущий из Тьмы
К - Квэниа
Н - Нолдорин
С - Синдарин
Х - язык Ханатты
ЭТ - язык Эллири (народа Эс-Тэллиа)
? - языки народов Северного Белерианда или восточных племен

Авари (К) - "Отказавшиеся", "Ослушники"; те из Эльфов, которые не
покинули берегов Куивиэнен по призыву Валар.
Аватар (К) - "Тени", "Земля Теней"; земли на побережье Амана к югу от
залива Элдамар, между морем и горами Пелори, где обитала Унголиант.
Аглон (С) - "Узкая тропа" между Дортонион и холмами к западу от
Химринг.
Айканаро (К) - "Устрашающий Огонь"; четвертый сын Финарфина, убит в
Дагор Браголлах. Тж. Аэгнор (С). См. Ангарато.
Айнулиндале (К) - "Музыка Айнур"; Эльфийское предание о Сотворении
Мира, записанное Нолдо Румилом со слов Валар.
Айнур (К) - ед.ч. Айну, "Божественные"; первые творения Илуватара,
духи, бывшие прежде мира и творившие его.
Айо (ИР) - "Колдовской сон", "Наваждение"; Майя-ученик Ирмо,
покинувший Аман вместе с Золотооким; один из Майяр-Отступников.
Айонар (А?) - сын Айони и Правителя одного из племен Авари (Нандор).
Айони (А) - одна из Эллери Ахэ, хранительница руны Аэт. После Войны
Могуществ Арды ушла на восток и жила среди Нандор в Эрин Гален.
Айрэнэ (?) - "Дочь Света"; тж. Айрэ, "Солнечный Луч". Приемная дочь
Ириалонны и Ульва, спасенная Ириалонной из разрушенного Орками поселения
Народа Хадора (525 год I Эпохи). Воспитывалась в Аст Ахэ; после Войны
Гнева - безумная странница, пришедшая в Эс-Тэллиа. Умерла в 5 году II
Эпохи.
Алкар (К) - "Лучезарный", "Светоносный"; имя, данное Илуватаром
старшему из Айнур.
Алквалондэ (К) - "Лебединая Гавань"; главный город и гавань Тэлери на
берегах земли Аман.
Аллуа (А) - "Жизнь"; одна из Эллери Ахэ, хранительница руны Эрт.
После Войны Могуществ Арды ушла на юг. Во II Эпоху стала женой вождя
одного из десяти племен Ханатты.
Алмарен (К) - "Счастливый", "Благословенный"; остров на великом озере
в центре Эндор, первая обитель Валар в Век Столпов Света.
Алри (?) - один из целителей Аст Ахэ ок. 544-545 годов I Эпохи.
Алхо (А) - один из Эллери Ахэ; после Войны Могуществ Арды
воспитывался у Нолдор в Валиноре.
альв - искаж. Эльф в речи людей Востока.
Альд (А) - один из Эллери Ахэ, хранитель руны Ол-аэр. После Войны
Могуществ Арды ушел на восток и жил неподалеку от Моря Рун у Соколиной
Вершины, Айт-эн-Эрд. Его потомки - Волчьи жрецы народа, называемого
Братьями Волков.
Аман (К) - "Благословенный", "Недоступный для зла"; земля на западе
за Великим Морем, обитель Валар по окончании Века Столпов Света. Тж.
Валинор, Благословенная Земля.
Амариэ (К) - "Благословенная"; см. Йолли.
Амрас (Н) - брат-близнец Амрода, младший из сыновей Феанаро; вместе с
Амрасом погиб при нападении на Эарендила в устье Сириона.
Амрод (Н) - см. Амрас.
Ана - "Земля"; во II Эпоху - королевство к востоку от Моря Рун.
Первоначально Х'ана.
Ангайнор (С) - "Огненное Железо" (от анга- "железо" и -нор "огонь");
великая цепь, выкованная Ауле, которой был скован Мелькор.
Ангбанд (С) - "Железная Темница"; название Аст Ахэ у Эльфов и Людей
Трех Племен. Тж. Ангамандо (К).
Ангарато (К) - "Железный Воин?"; третий сын Финарфина, последовавший
за Феанаро; вместе со своим братом Айканаро владел землями на северных
склонах Дортонион. Убит в Дагор Браголлах. Тж. Ангрод (С).
Ангэллемар - "Долина, где рождаются Звезды"; королевство, в III Эпоху
расположенное у северных отрогов Мглистых Гор. Тж. Ангмар.
Андар (?) - юноша, сопровождавший Дайолена в его странствиях.
андо (А, ЭТ) - дар; тж. Андо Таэл, "Дар Человека": призвание, путь,
нечто, присущее человеку и отличающее его от других.
Андрет (С) - "Женщина", "Смертная"; женщина из рода Беора, дочь
Боромира и сестра Брегора, возлюбленная Айканаро. Умерла в 456 году I
Эпохи.
Анкалагон (С) - от анка- "челюсти" и -алаг- "стремительный,
нетерпеливый"; первый из Драконов Воздуха, тж. Анкалагон Черный. См.
Ломион (2).
Анта-элли (А) - "Дар Звезд"; одна из Эллери Ахэ, после Войны
Могуществ Арды воспитывалась в Валиноре у Нолдор.
Анфауглит (С) - "Удушливая Пыль"; тж. Дор-ну-Фауглит, "Земля под
удушливым пеплом". Название Ард-гален после Дагор Браголлах.
Аои - "Лесная Тень"; один из народов Рожденных-в-Ночи. Тж. Фойолли.
Аратар (К) - "Высокие", "Возвышенные"; восемь величайших Валар
(Манве, Варда, Ульмо, Йаванна, Ауле, Намо, Ниенна, Ороме).
Арафинве (К) - "Царственный (потомок) Финве"; отцовское имя
Финарфина.
Арда (К) - "Королевство", "Княжество"; имя, данное Илуватаром миру,
как королевству Манве.
Ард-гален (С) - "Зеленая Земля"; луговая равнина к северу от
Дортонион. После Дагор Браголлах выжженная дотла равнина названа
Анфауглит.
Арнэ (?) - поселение Людей к северу от Гор Ночи, уничтоженное бандой
Уггарда в 519 году I Эпохи.
Арта (ИР) - "Земля"; имя, данное миру Мелькором.
Артаир (?) - один из учеников и воинов Гортхауэра, убитый людьми
Бараира в 457 году I Эпохи. Имя, вероятно, означает "Сын Арты".
Артаис (А) - "Соль Земли"; одна из Эллери Ахэ, из рода
"слушающих-землю"; Звездное Имя - Гэллаан. Погибла в Войне Могуществ Арды
в 502 году от Пробуждения Эльфов.
Артанис (К) - "Благородная"; отцовское имя Галадриэль.
Артано (К) - "Великий Кузнец"; имя, данное Ауле его подмастерью
Аулендилу как лучшему из учеников.
Арэзель (С) - "Благородный Эльф"; сестра Тургона, супруга Эола
Темного Эльфа и мать Маэглина. Убита Эолом.
Астар (А; ЭТ) - "Учитель"; обращение Эллери Ахэ и Эллири к Мелькору.
Аст Ахэ (А) - "Твердыня Тьмы"; замок-крепость Мелькора на севере
Белерианда. Тж. Ангбанд.
Астэллар (ЭТ) - "Хранящий Надежду". См. Мелькор.
Астэллири (А) - "Люди Надежды"; см. Эллири.
Асэнэр - "Собратья"; один из народов Детей Солнца, в III Эпоху живший
в землях к востоку от Мордора.
Атандил (К) - "Друг Людей"; тж. Эденнил (С). Прозвище Финрода.
Атани (К) - ед.ч. Атан; "Второй Народ", Люди. Чаще всего
употребляется по отношению к Трем Племенам. Тж. Эдайн, ед.ч. Адан (С).
Ауле (К) - "Изобретатель?"; Вала, один из Аратар, создатель Гномов,
супруг Йаванны. Тж. Великий Кузнец.
Аулендил (К) - "Слуга Ауле", "Преданный Ауле"; имя, данное Ауле
Гортхауэру. Тж. Артано.
Аханаггер (А) - "Венец Ночи о Семи Зубцах"; замок, созданный Эллери
Ахэ в 499 году от Пробуждения Эльфов. Во II Эпоху после гибели Белерианда
продолжает существовать, как замок на небольшом островке в Западном
Океане.
Ахэир (А) - "Сын Тьмы"; один из Эллери Ахэ, после Войны Могуществ
Арды воспитывавшийся у Нолдор в Валиноре. Последовал за Феанаро в
Белерианд. В 505 году I Эпохи стал одним из Людей Тени.
Ахтэнэ (?) - "Дочь Тьмы"; одна из целительниц Твердыни ок. 544-545
годов I Эпохи. Супруга Хурина (2). Умерла в 7 году II Эпохи.
Ахтэнэр (А) - "Пламя в Ночи"; один из Эллери Ахэ, мастер, брат Тайли
Мириэль. Казнен в Валиноре в 502 году от Пробуждения Эльфов.
Аххи - "Ночные"; один из народов Рожденных-в-Ночи, сородичи Аои,
народ гор.
Ахэ (ИР) - Тьма, как всепорождающее начало.
Ах'энн - "Слова Тьмы"; язык Эллери Ахэ.
Ахэрэ (ИР) - "Пламя Тьмы"; имя, данное Мелькором пробужденным им
духам Огня. Тж. Балроги, Валараукар. Ед.ч. Ахэро.
Ахэтт (?) - женщина из поселения Арнэ, с 519 жившая в Аст Ахэ; одна
из воспитавших Айрэнэ.
Аэ (ИР) - Свет.
Аэанто (ИР) - "Дарующий Свет"; одно из имен Мелькора у Эльфов Тьмы и
Эллири.
Аэлло (А) - "Звездный Свет"; один из Эллери Ахэ, после Войны
Могуществ Арды воспитывавшийся в Валиноре у Нолдор.
Аэни (А) - "Светлячок" (от аэ- "Свет" и -инни "маленький"); имя одной
из Перворожденных среди Эльфов Тьмы.
аэнтар (ЭТ) - "мудрый правитель"; титул правителя Эс-Тэллиа,
выбиравшегося Советом Мудрых (Настари). Ж.р. иштари, мн.ч. аэнтар-ири.
аэнте (ИР) - день.
Аэт (ИР) - руна Света, Надежды и Радости, вторая в Круге Девяти Рун.

Балрог (С) - "Могущественный демон". См. Ахэрэ, Валарауко.
Барагунд (Н-С) - "Князь"; отец Морвен Эледвен, супруги Хурина (1).
Племянник Бараира и один из двенадцати его последних соратников, убит
Орками в 460 году I Эпохи.
Бараир (Н-С) - от бара- "пламенный, нетерпеливый" и -(х)ир
"предводитель, вождь"; отец Берена. Спас Финрода Фелагунда в одной из битв
Дагор Браголлах и получил от него в знак дружбы и признательности кольцо
Дома Финарфина (См. Кольцо Бараира). Убит в Дортонион в 457 году I Эпохи.
Белерианд (С) - "Земля Балар"; название первоначально дано землям у
устья Сириона близ острова Балар, затем распространилось на всю территорию
к западу от Эред Луин. Во II Эпоху от этих земель осталась только часть
Оссирианда, получившая название Линдон.
Беор (С) - "Вассал"; предводитель племени Людей, первыми пришедших в
Белерианд. Тж. Беор Старый.
Берен (С) - "Отважный", "Доблестный"; сын Бараира, супруг Лютиэнь и
отец Диора. По смерти отца, убитого Орками у Тарн Аэлуин, скитался по
лесам семь лет. Пришел в Дориат, где встретился с Лютиэнь. Принес из
Ангбанда один из Сильмариллов, как свадебный выкуп Тинголу. Был убит
Кархаротом, волком Ангбанда, но, единственный из Смертных Людей, возвращен
к жизни Владыкой Судеб. Позже жил с Лютиэнь на Тол-Гален в Оссирианде. Тж.
Камлост, "Тот, чья рука пуста", Энхамион, "Однорукий".
Борра (?) - рыцарь Аст Ахэ, один из воинов в отряде Ульва ок. 527
года. Погиб в 547 году I Эпохи.
Братья Волков - один из Народов Заката; во II Эпоху жили в лесах к
северо-востоку от Мордора. В конце 1900-х годов III Эпохи народ
практически истреблен Орками.
Брегор (С) - отец Бараира и Бреголаса.

Вайрэ (К) - "Пряха"; одна из Валиэр, ведущая летопись всего, что
происходит в Арде, супруга Намо.
Валаквента (К) - "Повествование о Валар"; Эльфийское предание,
рассказывающее о каждом из Валар.
Валакирка (К) - "Серп Валар"; название созвездия. Тж. Венец
Средиземья, Семизвездье.
Валар (К) - ед.ч. Вала; "Наделенные могуществом", "Могущества
(Арды)"; имя, данное пятнадцати Айнур, которые в Начале Времен пришли в
Арду, дабы стать владыками и хранителями мира (Мелькор, Манве, Намо, Ирмо,
Ауле, Ороме, Тулкас, Ульмо; Варда, Йаванна, Ниенна, Эстэ, Вайрэ, Вана,
Нэсса). Тж. Великие, Могущества Арды. См. Айнур.
Валарауко (К) - "Могущественный Демон", мн.ч. Валараукар. Тж. Ахэрэ,
Балроги.
Валимар (К) - "Обитель Валар"; город-столица Валинора.
Валинор (К) - первонач. "Народ Валар"; употребляется в значении
"Земля Валар" в Аман за горами Пелори. Тж. Благословенная Земля.
Валиэр (К) - ед.ч. Валиэ; ж.р. к Валар, букв. Королевы Валар (Варда,
Йаванна, Ниенна, Вайрэ, Эстэ, Нэсса, Вана).
Ванъяр (К) - "Прекрасные", "Светлые (по золотому цвету волос)";
Элдар, первыми пришедшие в Валинор. Тж. Ингор, "Народ Ингве".
Варда (К) - "Возвышенная"; величайшая из Валиэр, супруга Манве,
пребывающая с ним на вершине Таникветил и по поверьям Элдар видящая все,
что происходит в Арде. Согласно преданиям Элдар, зажгла звезды, откуда
одно из ее имен, Тинталле. Тж. Элберет, Звездная Королева, Королева Мира и
т.д.
Век Оков Мелькора - три столетия, в течение которых мятежный Вала был
заключен в чертогах Мандоса (502-802 годы от Пробуждения Эльфов).
Велль (?) - один из учеников Мелькора, Видящий истину, брат-близнец
Тавьо.
Вент (?) - сын короля людей, живших к северо-востоку от Эред Луин,
рыцарь Аст Ахэ, один из воинов в отряде Ульва ок. 527 года I Эпохи,
целитель. Покинул Аст Ахэ по смерти своего отца в 538 году.
Воитель, Воительница - брат и сестра, Майяр Тулкаса. В Войне Гнева
перешли на сторону Врага. Майяр-Отступники. Убиты в Валиноре в 548 году I
Эпохи.
Война Гнева - последняя из Белериандских войн, завершившаяся победой
войска Валинора и разгромом Севера (547 год I Эпохи).
Война Могуществ Арды - первая в Арде война, в которой погибли
практически все Эльфы Тьмы (502 год от Пробуждения Эльфов, начало Века
Оков Мелькора).
Воротэмнар (К) - "Те, что сковывают навеки"; наручники, сделанные
Ауле вместе с цепью Ангайнор.
Враг - прозвание Мелькора у Людей Трех Племен.

Галадриэль (С) - "Дева, увенчанная сиянием"; тж. Ал(а)тариэль (К).
Дочь Финарфина, сестра Финарато. Покинула Валинор на корабле Олве; в
Белерианде стала супругой Келеборна из Дориата и, по окончании I Эпохи,
осталась с ним в Эндор. Тж. Нэрвен, Артанис.
Галдор (С) - тж. Галдор Высокий, сын Хадора Лориндола, унаследовавший
от него власть в Дор-ломин. Отец Хурина и Хуора. Убит у Эйтел Сирион в 472
году I Эпохи.
Гвиндор (Н) - Эльф Нарготронда, брат Гэлмира.
Гил-галад (С) - "Сияющая Звезда"; сын Фингона. По смерти отца -
последний верховный король Нолдор в Средиземье, во II Эпоху живший в
Линдон. Тж. Эрейнион, "Потомок Королей".
Гилмир (С) - от гил- "звезда" и -мир "драгоценный камень"; один из
Эллери Ахэ, воспитывавшийся в Дориате при дворе Тингола. Менестрель,
странник. В 517 году попал в Аст Ахэ, где жил до 545 года I Эпохи; в 545
году отправился в странствия на восток. Тж. Гэлмор.
Глаурунг (Н) - "Золотой"; первый из Драконов Земли, называемый также
Отцом Драконов, сражавшийся в Дагор Браголлах, Нирнаэт Арноэдиад и при
осаде Нарготронда. По преданию, зачаровал взглядом Турина и его сестру
Ниэнор. Убит Турином в Кабед-эн-Арас в 500 году I Эпохи.
Глашатай Мелькора - один из Майяр-Отступников, Майя Намо, пожелавший
стать учеником Мелькора и вслед за ним покинувший Валинор. Погиб в 871
году от Пробуждения Эльфов. Тж. Посланник.
Глорфиндел (С-Н) - "Златоволосый"; Эльф Гондолина, погибший в Кирит
Торонат в бою с Балрогом (507 год I Эпохи). См. Эйно.
Гномы - народ, созданный Ауле в Предначальную Эпоху. Тж. Наугрим,
Аулехини ("Дети Ауле").
Гондолин (С) - "(Долина) Поющего Камня", или Гондолин "Скрытая
Скала"; королевство Тургона, окруженное горами Эхориат, находившееся к
западу от Дортонион. Тж. Ондолиндэ.
Гонн (?) - сын Гонна из рода Гоннмара, один из предводителей людей
Востока.
Горлим (С) - прозванный Злосчастным; один из двенадцати соратников
Бараира, выдавший Гортхауэру местоположение лагеря Бараира. Погиб в 457
году I Эпохи.
Гортар Орэ (А) - "Горы Ночи" на севере Белерианда, где находился
замок-крепость Аст Ахэ. Тж. Тангородрим.
Гортхауэр (А) - "Владеющий Силой Пламени" или "Хранящий Пламя",
первонач. Ортхэннэр (ИР); имя, данное Мелькором старшему из двух его
Майяр. Горт'аур (С) - "Ужасный, Ненавистный" (по созвучию). Тж. Артано,
Аулендил, Жестокий, Саурон.
Горт Элло (ЭТ) - "Вершина Звезды"; одна из самых высоких гор в
Эс-Тэллиа.
Готмог (С) - "Воин-ненависть"; у Эльфов - имя первого из Ахэрэ,
Нээрэ, убившего Феанора, Фингона и Эктэлиона.
Гронд - тж. Молот Подземных Чертогов, легендарное оружие Моргота;
вероятно, прозвание черного меча Мелькора у Людей Трех Племен. Тж.
Меч-Отмщение.
Гундор (Н) - младший сын Хадора Златоволосого, правитель Дор-ломина,
погибший с отцом у Эйтел Сирион в Дагор Браголлах (456 год I Эпохи).
Гэле (ИР) - звезда.
Гэлеон (А) - "Сын Звезд"; один из предводителей странствующих Эльфов,
позже известных как Эллери Ахэ. Казнен в Валиноре после Войны Могуществ
Арды (502 год от Пробуждения Эльфов). Тж. Мастер Гэлеон.
Гэллаан (А) - "Звездная Долина"; Звездное имя Артаис из рода
"слушающих-землю".
Гэллаин (А) - "Звездное Кружево", "Снежинка"; одна из Эллери Ахэ,
мать Эленхел, кружевница. Убита в долине Гэлломэ во время Войны Могуществ
Арды (502 год от Пробуждения Эльфов). Гэлли (А) - "Маленькая Звезда"; одна
из Эллери Ахэ, после Войны Могуществ Арды воспитывавшаяся в Валиноре у
Нолдор.
Гэлломэ (А) - "(Долина) Звездного Тумана"; см. Лаан Гэлломэ.
Гэллот (А-С) - "Звездный Цветок", от гэл- "звезда"(А) и -лот
"цветок"(С). Синдэ, пришедшая в Северный Белерианд незадолго до Войны
Могуществ Арды. Сестра Гэлнора. Погибла во время штурма Хэлгор (502 год от
Пробуждения Эльфов).
Гэллэн (А) - "Звездные Чары"; Звездное имя Наурэ.
Гэлмир (Н) - Эльф Нарготронда, брат Гвиндора, взятый в плен во время
Дагор Браголлах и убитый под стенами Эйтэл Сирион на глазах у войска
Фингона перед началом Нирнаэт Арноэдиад (472 год I Эпохи).
Гэлмор (А) - "Звезда Ночи"; один из Эллери Ахэ, после Войны Могуществ
Арды воспитывавшийся при дворе Тингола в Дориате. Тж. Гилмир.
Гэлнор (А-С) - "Звездный Огонь"; имя смешанного происхождения, от
гэл- "звезда"(А) и -нор "огонь"(С). Синда, незадолго до Войны Могуществ
Арды пришедший на север вместе со своей сестрой Гэллот. Убит во время
штурма Хэлгор (502 год от Пробуждения Эльфов).
Гэлрэн (А) - "Крылатая Звезда"; один из менестрелей Эллери Ахэ. Имя
избрано по знаку Пути Менестреля (девятилучевая крылатая звезда). Погиб во
время штурма Хэлгор (502 год от Пробуждения Эльфов).
Гэлторн (А) - "Звездное Древо"; один из Эллери Ахэ, из рода
"говорящих-с-травами". Единственный, кто по доброй воле покинул Хэлгор в
год Войны Могуществ Арды. Убит Финголфином в 432 году I Эпохи.

Дагор Браголлах (С) - "Битва Внезапного Пламени"; четвертая из
великих белериандских войн (456 год I Эпохи).
Дайнтар (ЭТ) - "Город Мудрого"; главный город Эс-Тэллиа.
Дайолен (?) - слепой менестрель, мальчиком пришедший в Аст Ахэ, один
из учеников Мелькора и его воспитанник. В 546 году I Эпохи покинул Аст Ахэ
по воле Мелькора и ушел на восток, в землю Х'ана. Тж. кратк. Дайо.
Даон (?) - один из Народов Заката, в III Эпоху живший на побережье к
востоку от земель Аххи.
Дахо (?) - один из Народов Заката, в III Эпоху живший к востоку от
Мордора.
Даэл (А) - один из Эллери Ахэ, после Войны Могуществ Арды
воспитывавшийся в Валиноре при дворе Олве.
Даэрон (С) - "(Тот, кто в) тени деревьев"; менестрель при дворе
Тингола, любивший Лютиэнь. Создатель рунической письменности Кирт. После
того, как Берен и Лютиэнь покинули Дориат (465 год I Эпохи), ушел из
Белерианд и жил в Лаурэлиндоринанд.
Девять - девять Эльфов Тьмы, хранители Круга Девяти Рун (Наурэ,
Айони, Оннэле Къолла, Альд, Аллуа, Дэнэ, Моро, Олло, Элхэ). Были избраны
для того, чтобы сохранить знания и память Эллери Ахэ; все, кроме Элхэ,
покинули Белерианд перед Войной Могуществ Арды.
Дейрел (?) - сын князя одного из северных народов, до 525 года I
Эпохи воин Аст Ахэ; был изгнан из Твердыни своими соратниками за
бесчестный поступок; пытался силой объединить несколько Людских племен.
Казнен в 527 году I Эпохи.
Диор (С) - "Наследник", "Второй"; тж. Аранел, Элухил ("Наследник
Элу"); сын Берена и Лютиэнь, отец Элвинг. По смерти Тингола стал королем
Дориата. После смерти Берена ему было передано посланником Нандор
Оссирианда ожерелье Наугламир с Сильмариллом. Убит в Менегроте сыновьями
Феанаро в 506 году I Эпохи.
Долина Белого Ириса - тж. Лаан Иэлли; долина на юге в лесах
Эс-Тэллиа. Тж. Майо - долина ирисов на севере за Гортар Орэ.
Дориат (С) - "Огражденная Земля" или "Хранимая Земля"; получила это
название после прихода Майя Мелиан, своими чарами оградившей эти земли;
ранее именовалась Эгладор. Королевство Тингола и Мелиан в лесах Нелдорет,
управлявшееся из Менегрота (на р.Эсгалдуин).
Дор-ломин (С) - "Земля Тени" или "Земля Эха"; земли на юге Хитлум,
княжество Фингона, позднее отданное во владение Дому Хадора.
Дортонион (С) - "Земля Сосен"; всхолмье и горы, поросшие сосновым
лесом, находившиеся на севере Белерианда к югу от Анфауглит (Ард-гален).
Позднейшее название - Таур-ну-Фуин.
Драконы - существа, созданные Мелькором для защиты Арты от Тварей из
Пустоты. См. "О Драконах".
Драуглуин (С) - "Седой Волк?"; волк-оборотень, убитый Хуаном у
Тол-ин-Гаурхот. Обличье Драуглуина, по преданию, принял Берен, чтобы
проникнуть в Ангбанд.
Дэнэ (А) - один из Эллери Ахэ, младший из Девяти, хранитель руны
Тор-эн. После Войны Могуществ Арды жил в Дхэннар-ат-Ана (Земле Драконов) к
востоку от Моря Рун. Тж. Дхэнн.

Жестокий - прозвание Гортхауэра у Людей Трех Племен.

Зачарованные острова - цепочка из восьми вулканических островов в
океане между побережьем Эндорэ и Валинором, тж. называвшиеся Ожерельем
Средиземья, после Войны Могуществ Арды и до начала I Эпохи бывшие обителью
Эллири (Эллэс). По преданию, мореходы, высаживающиеся на берега этих
островов, засыпают колдовским сном, и будут спать там до Конца Времен.
Звездное имя - тж. кэннэн Гэлиэ, второе имя у Эллери Ахэ,
избиравшееся по знаку избранного Пути. Традиционно начиналось на
гэл-/эл("звезда").
Золотоокий - Майя Манве; один из Майяр-Отступников, покинувший
Валинор вместе с Айо. В Войне Гнева выступил на стороне Мелькора. Казнен в
Валиноре в 548 году I Эпохи.

Идрил (С) - "Искристое Сияние"; единственная дочь Тургона и Эленве,
супруга Туора и мать Эарендила, спасшаяся вместе с мужем и сыном из
осажденного Гондолина. Отплыла вместе с Туором на запад из гавани в устье
Сириона (524 год I Эпохи). Тж. Итарилдэ (К); прозвана Келебриндал (С),
"Среброногая".
Иллуин (С) - "Голубое Сияние"; один из Светильников Валар, или
Столпов Света, созданных Ауле; находился на севере Эндорэ. После падения
светильников на этом месте возникло Море Хэлкар.
илль, мн.ч. илли (ЭТ) - животное, напоминающее белку-летягу.
Илмар (Н) - "Лишенный Дома"; Нолдо-найденыш, подобранный в разоренном
Орками эльфийском поселении в Дортонион и воспитанный одним из воинов Аст
Ахэ. Менестрель. Убит Карантиром в 476 году I Эпохи.
Илтанир (ЭТ) - "Человек Серебра"; мастер-ювелир в Эс-Тэллиа.
Илуватар (К) - "Отец Всего Сущего"; см. Эру.
Илхэннир (?) - "Народ Совы"; см. Клан Совы.
Ингве (К) - "Первый?"; предводитель, затем король Ванъяр, Эльфов,
первыми пришедших в Валинор; брат Индис, второй жены Финве.
Инголдо-финве (К) - "Тот, кто из Ингор (Ванъяр) и Нолдор, сын Финве";
имя Нолофинве (Финголфина), как правителя Нолдор после отречения Финве от
престола.
Индис (К) - "Жена, Супруга?"; вторая женя Финве, родившая ему трех
дочерей (Финдис, Фаниэль, Иримэ) и двух сыновей, Нолофинве (Финголфина) и
Арафинве (Финарфина).
Иннирэ (ЭТ) - "Лунная" или "Серп новой луны"; танцовщица Эллири.
Ириалонна (?) - "Заклинательница Огня"; женщина-воительница Аст Ахэ;
сожжена на костре по велению Дейрела, своего бывшего соратника, в 527 году
I Эпохи.
Ирмо (К) - "Создатель Видений"; Вала, младший из Феантури, брат Намо
и Ниенны. Тж. Лориэн - по имени его обители, Садов Лориэна; Владыка Снов.
Исилхэ (ЭТ) - "Морская пена, освещенная луной".
Ити (ИР) - имя со значением, близким к "росток"; Майя Йаванны,
оставшаяся в Эндорэ против воли своей госпожи, возлюбленная Охотника. Одна
из Майяр-Отступников, в Войне Гнева сражалась на стороне Мелькора.
Проклята и изгнана Йаванной (548 год I Эпохи).
иштари (ЭТ) - ж.р. к аэнтар.
Иэрнэ (А) - "Лунная"; одна из Эллери Ахэ, дочь Художника,
возлюбленная Гэлеона. Казнена в Валиноре в 502 году от Пробуждения Эльфов.

Йаванна (К) - "Дарящая Плоды"; Валиэ, супруга Ауле. Тж. Кементари
(К).
Йолли (А) - "Стебелек, Тростинка"; одна из Эллери Ахэ, последняя
Королева Ирисов; после Войны Могуществ Арды воспитывалась в Валиноре среди
Ванъяр. Тж. Амариэ, Мирэанна.

Карантир (Н) - "Смуглый", "Рыжий"; четвертый сын Феанаро, правил
княжеством в Таргелион. Убит в Дориате в 506 году I Эпохи. Тж. Карантир
Смуглый.
Кархарот (С) - "Алчущая Пасть"; волк-страж Аст Ахэ, убит Береном в
Дориате в 468 году I Эпохи.
Квенди (К) - ед.ч. Квендо, ж.р. Квендэ, "Те, кто говорит (словами)";
самоназвание Эльфов в отличие от всех прочих живых существ, не знающих
речи.
Квента Сильмариллион (К) - "Повествование о Сильмариллах"; эльфийское
предание, повествующее, главным образом, об истории Нолдор из рода Финве и
о I Эпохе.
Квэниа (К) - язык Эльфов, сложившийся в Валиноре. Тж. Пармаквэниа,
"Язык Книг", и Тарквэста, "Высокое Наречие".
келвар (К), ед.ч. келва - "не имеющие дара речи", животные.
Келегорм (Н) - "Быстрый, Скорый"; третий сын Феанаро. До Дагор
Браголлах правил землями Химлад вместе со своим братом Куруфином. Хозяин
пса Хуана. Убит Диором в Менегроте (506 год I Эпохи).
Кементари (К) - "Королева (плодоносящей) Земли"; см. Йаванна.
Кирдан (С) - "Корабел"; Эльф Тэлер, повелитель побережий Западного
Белерианда. После падения последней из его гаваней, Лосэлеллонд, в 473
году I Эпохи, жил на острове Балар. Во II-IV Эпоху - повелитель земель
Линдон.
Кирт (С) - руническая письменность, созданная Даэроном в Дориате. Тж.
Кертар (К).
Клан Совы - один из Северных Кланов Людей, союзники Мелькора. По
легенде, золотоглазые вожди клана - потомки Богини Ночи Иллаис и смертного
человека. Традиционно, принимая власть вожди берут имя Хонахт, Воин Ночи.
Во II-IV Эпоху Народ Сов живет на севере Эндорэ за Мглистыми Горами.
Кольцо Бараира - тж. Кольцо Ученика; имело форму двух переплетенных
змей из вороненой стали с глазами из хризолита ("вечернего изумруда"),
одна из которых передавала другой корону о семи зубцах. Кольцо создано
Мастером Гэлеоном; предсказание, связанное с этой вещью, гласит, что
кольцо "будет переходить от Учителя к Ученику среди избравших Путь Тьмы, и
не прервется цепь". По смерти Гэлеона кольцо было отдано младшему сыну
Финве Арафинве (Финарфину). В это время кольцо покрывают позолотой,
хризолиты заменяются изумрудами, корона - венком из цветов, который
поддерживает и защищает одна и пожирает другая змея. Принадлежало старшему
сыну Арафинве Финарато; в знак дружбы и признательности за спасение в
одной из битв Дагор Браголлах подарено Бараиру, и с тех пор именуется
Кольцом Бараира.
Кор (ИР, А, ЭТ) - "Мир"; тж. кор (К) - сфера.
кори (А, ЭТ) - "сердце"; тж. мэл кори, "сердце мое".
Кори (?) - один из целителей Аст Ахэ ок. 523 года I Эпохи.
Короллаирэ (К) - "(Круглый) Холм Лета"; холм в Валиноре, на котором
росли Два Древа Валинора.
Круг Девяти Рун - девять основных рун къэртар, каждая из которых
является знаком, заклятьем, имеет числовое, цветовое и пр. соответствия.
Имена рун: Ниэн Ахэ, Аэт, Тор-эн, Эрт, Тэ-эссэ, Ол-аэр, Хэлрэ, Къот, Эрат.
Куивиэнен (К) - "Воды Пробуждения"; озеро на востоке Эндорэ, место
пробуждения Эльфов.
Курумо (К) - "Искусный"; второй из Майяр Мелькора, младший брат
Гортхауэра, ученик Ауле.
Куруфин (К) - "Умелый"; пятый сын Феанаро, прозванный Искусным; отец
Келебримбора. Убит в Менегроте (506 год I Эпохи).
Куруфинве (К) - "Мастер (из рода) Финве"; "отцовское имя" Феанаро.
Первоначально Финвион, "Сын Финве".
Къат-эр (ИР) - "Знаки Пламени"; первоначальное название магических
рун Эллери Ахэ. Ед.ч. къатта.
къои (ЭТ) - животное, напоминающее белую ламу; в Эс-Тэллиа -
"добровольный помощник" в перевозке грузов, тж. верховое животное.
Къот (ИР) - руна Пути и Прозрения, восьмая в Круге Девяти Рун.
къэртар (ИР,А) - "Знаки Силы, рожденные Пламенем Земли" (от къэ-
"высекать, вырезать", эр(э) "пламя", эрт "земля", (т)ор "сила"); руны
Эллери Ахэ, "магическая" письменность, Слова Силы; собственно для письма
не использовалась. Ед.ч. къэрт.
къюн (ЭТ) - судьба, как путь человека, избранный им самим.
кэннэн Гэлиэ (А) - Звездное имя (см.)

Лаан Гэлломэ (А) - "Долина Звездного Тумана" или "Долина Вечерних
Звезд"; чаще - Гэлломэ; долина на севере Белерианда, где находился город
Эллери Ахэ.
лаирэ (А, ЭТ) - "странница"; м.р. лаир.
Лаиэллинн (А) - "Песнь, уводящая к звездам"; скрипка. Тж. Ийэнэллинн,
"Боль звезды, ставшая песнью".
Лайтэнн (А) - одна из Эллери Ахэ, вместе с Ориен пытавшаяся увести
детей Эллери от Хэлгор. Убита в 502 году от пробуждения Эльфов.
Лайхэн (?) - один из воинов Аст Ахэ ок. 523 года I Эпохи.
Ламмот (С) - "Великое Эхо"; долина на западном побережье Белерианда.
Ланирэ (ЭТ) - "Хранимая Луной"; странница Эс-Тэллиа (ок. 15 года II
Эпохи).
Лаурэлин (К) - "Поющее Золото"; одно из названий Золотого Древа
Валинора. Тж. Малиналда, Кулуриэн и т.д.
Ллах (ИР) - руна Огня Арты; тж. Саламандра.
ллохо (ЭТ) - краб.
Ломион 1) - "Рожденный в вечернем Сумраке" (ИР); один из первых
Драконов Воздуха, позже названый Эльфами Анкалагоном Черным.
Ломион 2) - "Сын Сумерек" (К); имя, данное Маэглину его матерью
Арэзель.
Лонньоль (?) - "Певучий"; брат Ириалонны, воин Аст Ахэ, случайно
убитый Ульвом в дружеском поединке (520 год I Эпохи).
Лориэн (К) - 1) "Место Видений"; тж. Сады Лориэна, Сады Ирмо. Обитель
младшего из Феантури, Валы Ирмо, и его супруги Валиэ Эстэ. Тж. прозвище
Ирмо.
Лориэн (К) - 2) Эльфийское княжество к востоку от Мглистых Гор; тж.
Лаурэлиндорнан, Лаурэлиндоринанд (К) - "Долина Поющего Золота", Лотлориэн
"Цветок Сна".
Лосэлеллонд (С) - "Гавань Белой Звезды"; последняя из гаваней Кирдана
на побережье Белерианда, разрушенная Орками в 473 году I Эпохи.
Лэнно (ЭТ) - "Владеющий Знанием Чар, Маг"; имя одного из магов
Эс-Тэллиа.
Лютиэнь (С) - "Владеющая Силой Чар"; дочь Тингола и Мелиан, жена
Берена, избравшая путь Смертных. Тж. Тинувиэль, "Соловей".

Маблунг (С) - "Сильная Рука"; Эльф Дориата, военачальник Тингола,
друг Тургона. Убит Гномами в Менегроте в 502 году I Эпохи.
Маглор (Н) - "Разрезающий Золото"; второй сын Феанаро, один из лучших
менестрелей и певцов Нолдор. Владел землями в Ущелье Маглора. Тж.
Макалаурэ (К); Безумный Маглор. См. Майдрос.
Майдрос (Н) - "Медный Блеск"; старший сын Феанаро, прозванный
Высоким. Попал в плен в Аст Ахэ, был спасен Финакано (4 год I Эпохи).
Владел землями у Химринг; создал Союз Майдроса (465-472 годы I Эпохи). По
окончании Войны Гнева вместе со своим братом Маглором забрал два
оставшихся Сильмарилла, но, не в силах терпеть боль ожога, бросился вместе
с камнем в огненную пропасть и погиб, Маглор же бросил камень в море (548
году I Эпохи). Тж. Маэзрос (С).
Майо (А) - "(Долина) Видений" в Алтар Ирэйнэ ("Лес Луны") к северу от
Гортар Орэ; тж. Лаан Иэлли, "Долина Ирисов".
Майяр (К) - ед.ч. Майя, "Орудия?"; народ Валар и слуги Валар,
созданные ими по образу и подобию своему в помощь Могуществам Арды,
подобно тому, как Эру создал Айнур. В эльфийских преданиях иногда
называются младшими Айнур.
Майяр-Отступники - Майяр, нарушившие волю своих создателей или
хозяев, "отступившие от пути, предначертанного Единым": Гортхауэр;
Золотоокий, Айо, Ити, Охотник; Воитель, Воительница; Глашатай Мелькора;
Оссе.
Манве (К) - "Благословенный"; один из Айнур, младший брат Мелькора в
мыслях Эру, ставший Королем Мира. Тж. Сулимо.
Мандос (К) - 1) "Тюрьма", "Чертоги Ожидания"; название обители Намо в
Валиноре. Тж. Чертоги Мертвых, Обитель Мертвых.
Мандос (К) - 2) "Тюремщик"; прозвище, данное Намо в Век Оков
Мелькора.
Марв (?) - брат Гонна.
Маханаксар (К) - "Совет Великих", "Собрание Великих"; место собрания
Валар, находившееся у Врат Валмара. Традиц., "Круг Судеб".
Маэглин (С) - "Острый Взор"; сын Эола Темного Эльфа и Арэзель, сестры
Тургона, родившийся в Нан Элмот. Выдал Гортхауэру тайный путь в Гондолин.
Убит Туором при взятии Гондолина в 507 году I Эпохи.
Мелиан (С) - "Дар Любви"; Майя Ирмо, покинувшая Валинор и жившая в
Дориате. Супруга Элу Тингола, чьи чары хранили Дориат (Пояс Мелиан, Венец
Мелиан). Мать Лютиэнь. По смерти Тингола в 502 году I Эпохи покинула
Белерианд и возвратилась в Валинор.
мельдо (А, ЭТ) - возлюбленный.
Мелькор (ИР, А, К, ЭТ) - "Возлюбивший Мир", "Любовь к Миру"; в
летописях Элдар принят перевод "Восставший в Мощи Своей". Старший из Айнур
и первый из Валар, вступивший в Арту. Создатель Людей, Учитель Эллери Ахэ,
первый Учитель Людей, единственный из Валар, приходивший к ним. В 502 году
от Пробуждения Эльфов после Войны Могуществ Арды скован цепью Ангайнор и
заточен в Чертогах Мандоса на три столетия (Век Оков Мелькора). Вернулся в
Эндорэ в 869 году от Пробуждения Эльфов. После Войны Гнева изгнан за грань
Арды. Тж. Астар, Астэллар, Элло, Эрраэнэр, Тэннаэлиайно и т.д. Тж. Моргот.
Мельтор (ИР, А, ЭТ) - "Сила Любви" или "Любовь"; восьмая звезда в
Венце Средиземья, зажженная Мелькором. Тж. Элло, Сердце Тьмы.
Менегрот (С) - "Тысяча Пещер"; тайная обитель Тингола и Мелиан на
р.Эсгалдуин в Дориате.
Меч Затменного Солнца - черный меч с обсидиановой рукоятью, возникший
из Песни Затменного Солнца в Век Тьмы; первый меч Мелькора.
Меч-Отмщение - тж. Меч Всевиденья Тьмы, Крылатый Гнев; сделан
Мелькором в Валиноре, перед Войной Гнева передан им Гортхауэру. Тж. Гронд.
Минас-Тирит (С) - "Дозорная Башня"; построена Финродом Фелагундом на
острове Тол Сирион; в 457 году I Эпохи захвачена Гортхауэром. См.
Тол-ин-Гаурхот.
Мириэль (К) - "Бесценная Звезда?"; тж. Мириэль Сериндэ. Супруга
Финве, искуснейшая из вышивальщиц. Умерла после рождения Феанаро (152 год
от Пробуждения Эльфов). Тж. см. Тайли.
Моргот (Н) - "Черный Враг (Мира)"; кличка, которую дал Феанаро
Мелькору после убийства Финве.
Мориквенди (К) - "Темные Эльфы"; те из Элдар, кто никогда не видел
света Дерев Валинора.
Моро (ИР) - "Темный, Ночной"; тж. "Друг". Один из Девяти, хранитель
руны Къот. Во II Эпоху жил среди людей Эннир эрт'Син.

Наис (ЭТ) - "Морская Соль; Горечь". Женщина Эс-Тэллиа, жена Тэллайо.
Намо (К) - "Судия"; Вала, старший из Феантури, брат Ирмо и Ниенны.
Тж. Владыка Судеб (Арды), Владыка Мертвых. Тж. Мандос 2).
Нарготронд (С) - "Подземные Чертоги Нарога" (Нарог - река, берущая
начало у Иврин в Эред Вэтрин и впадающая в Сирион при Нан Татрен); основан
Финродом Фелагундом и разрушен Глаурунгом. Тж. Королевство Нарготронд -
земли к востоку и западу от Нарог.
Настари (ЭТ) - "Совет Мудрых", управляющий Эс-Тэллиа.
Наугламир (Д) - букв., "Драгоценность Гномов"; ожерелье, сделанное
Гномами для Финрода Фелагунда; принесено Хурином из разоренного
Нарготронда королю Тинголу. По смерти Тингола находилось у Гномов; после
того, как Гномы были разбиты войском Дориата под предводительством Берена,
принадлежало Лютиэнь, затем перешло к Диору, от него - к Элвинг.
Наурэ (А) - "Огненный"; старший из Девяти, хранитель руны Эрат. После
Войны Могуществ Арды жил в Эс-Тэллиа в горах у Долины Белого Ириса. Тж.
ср. нэуро (К), "последователь, преемник".
Нгхатта (?) - "Черная Земля?"; земля, называемая Эльфами Дальним
Харадом, отделенная от Ханатты (Ближнего Харада) заливом Кханд.
Ниенна (К) - "Скорбящая"; Валиэ, сестра Феантури, живущая в
одиночестве в высокой башне на западе Валинора, "окна которой выходят за
Стену Ночи". Единственная из Валар и Валиэр, у которой не было своих
Майяр.
Нимлот (С) - "Белый Цветок"; супруга Диора, Элдэ, рожденная в
Дориате, мать Элвинг. Убита в Менегроте (506 год I Эпохи).
Нинно (?) - целитель Аст Ахэ ок. 523 года I Эпохи. Убит
пленником-Нолдо.
Нирнаэт Арноэдиад (С) - "(Битва) Бессчетных Слез"; пятая из
Белериандских Войн (472 год I Эпохи). Тж. Нирнаэт.
Ниэн Ахэ (ИР) - руна Тьмы, Скорби и Памяти, первая в Круге Девяти
Рун.
Нолдор (К) - ед.ч. Нолдо, ж.р. Нолдэ; "Мудрые, Владеющие Знанием";
племя Элдар, вторым пришедшее в Валинор, народ Финве.
Нолофинве (К) - "Нолдо, сын Финве"; "отцовское имя" Финголфина.
Нэйир (ЭТ) - "Тот, кто указывает Путь"; по преданиям, вождь Эллири,
приведший свой народ в Эллэс.
Нэрвен (К) - "Мужественная"; "отцовское имя" Галадриэль. Тж. Артанис.
Нэрданэл (К?) - прозванная Мудрой; дочь Махтана, супруга Феанаро.
Нэсса (К) - "Юная"; одна из Валиэр, сестра Ороме и супруга Тулкаса.
Нээрэ (ИР) - "Огонь"; первый из Ахэрэ и их предводитель. Тж. Готмог.

Ойоли (А) - одна из Эллери Ахэ, после Войны Могуществ Арды
воспитывавшаяся в Валиноре при дворе Олве, сестра Даэла. Вместе со своим
супругом-Нолдо возвратилась в Белерианд и жила при дворе Инголдо-финве.
Погибла в 456 году I Эпохи после Дагор Браголлах.
Ол-аэр (ИР) - руна Крыла, Ветра и Мысли, шестая в Круге Девяти Рун.
олвар (К), ед.ч. олва - "ветвь"; то, что растет; собирательное
название всех растений.
Олве (К) - вместе со своим братом Элве (Тинголом) был предводителем
племени Тэлери (см.) в Великом Странствии от берегов Куивиэнен. Король
Тэлери в Валиноре, живший в Алквалондэ.
Олло (А) - "Мечтатель?"; один из Девяти, хранитель руны Хэлрэ. После
Войны Могуществ Арды жил на востоке за Морем Рун неподалеку от
Соот-ург-ат-Ана.
Олф (?) - один из вонов Аст Ахэ ок. 458 года, приемный отец Илмара.
онн илтанэ (ЭТ) мн.ч. онни илтанар - серебряные нити, первонач. знак
власти у Эллири; тж. человеческая судьба или жизнь.
Оннэле Къолла (А) - пятая из Девяти, хранительница руны Тэ-эссэ.
После Войны Могуществ Арды жила на севере Мглистых Гор в земле Ангэллемар.
Тж. Горная Дева.
Ориен (А) - "Ночная, Рожденная-в-Ночи"; одна из Эллери Ахэ,
возлюбленная Моро. вместе с Лайтэнн пыталась увести детей из Хэлгор. Убита
в 502 году от Пробуждения Эльфов.
Ормал (К) - "Высокое Золото"; один из Столпов Света, созданных Ауле;
находился на юге Эндорэ.
Ороме (К) - "Тот, кто трубит в рог"; Вала, брат Нэссы, супруг Ваны,
доставивший в Валинор предводителей Трех Племен Эльфов - Ингве, Финве и
Элве. Тж. Арав (С), Великий Охотник.
Орро (?) - один из воинов Аст Ахэ ок. 523 года I Эпохи.
орэ (ИР) - ночь.
Орэйн (А) - "Имеющий силу видеть"; один из Эллери Ахэ, Оружейник.
Погиб при штурме Хэлгор в 502 году от Пробуждения Эльфов.
Оссе (К) - Майя Ульмо, один из Майяр-Отступников, бывший союзником
Мелькора в Век Тьмы. После Войны Могуществ Арды принес покаяние и был
прощен. Вассал Намо.
Охор'тэнн'айри - "Видящие-и-Хранящие"; один из народов
Рожденных-в-Ночи, тж. Древний Народ, живший в землях к западу от Мглистых
Гор, позднее названных Землями Дунланд.
Охотник - Майя Ороме, один из Майяр-Отступников. В Войне Гнева
сражался на стороне Мелькора. Казнен в Валиноре в 548 году I Эпохи.

Пелори (К) - "Окружающие (Горы)"; горная цепь на восточном побережье
Аман, тянущаяся с севера на юг.
Повелитель Воинов - титул Гортхауэра как военачальника Аст Ахэ.
Проклятый - одно из прозваний Мелькора.

Равновеликий - прозвище одного из Эллери Ахэ, выжившего после Войны
Могуществ Арды, позднее ставшего владыкой народа Орх'тэнэй (потомки
Охор'тэнн'айри).
Рингил (С) - "Холодная Звезда"; имя меча Финголфина.
Рохаллор (С) - конь Финголфина.
Румил (К) - мудрец Нолдор, живший в Тирионе; создатель
первоначального варианта письменности Элдар Валинора.
Рэна (?) - возлюбленная Илмара, Смертная из народа Хэрна.

Саурон (А) - "Пламенный", от саур- "Небесное пламя (Солнца)"; имя,
избранное Гортхауэром во II Эпоху. По созвучию, Саурон (К) -
"Ненавистный"; Саурианна (Х) - "Посланник Солнца".
Саэрэ (ИР, А) - Солнце как небесный огонь.
Сэриндэ (К) - "Вышивальщица"; см. Мириэль.
Сильмариллы (К) - три камня, созданные Феанаро, в которых была
заключена частица света Дерев Валинора.
Синдар (К) - ед.ч. Синда, ж.р. Синдэ "Серые (Эльфы)"; народ,
родственный Тэлери, в основном живший в Дориате под властью Тингола. Тж.
Эльфы Сумерек.
Сирион (К) - "Река Рек", разделяющая Западный и Восточный Белерианд.
Смауг (С?) - тж. Смауг Золотой Дракон, один из последних Драконов
Огня.
Соронтур (К) - "Повелитель Орлов", "Царственный Орел"; посланник
Манве. Тж. Торондор (С), Великий Орел, Отец Орлов.
Столпы Света - тж. Светильники (Валар), Иллуин и Ормал, созданные
Ауле по повелению Короля Мира Манве, "дабы дать Свет Сирым Землям и
изгнать из мира Тьму".
Сулимо (К) - "Повелитель Ветров", от сул- "дуновение"; один из
титулов Манве.

Тавьо (?) - воин Аст Ахэ, брат-близнец Велля, найденыш, ученик и
воспитанник Гортхауэра. Убит людьми Бараира в 457 году I Эпохи.
Тай (ЭТ) - "Летящий".
Тай-ан (А) - изнач. Тай-ант; букв. "Летящая Рука"; знаковая система
Эллери Ахэ, послужившая основой для Тэнгвара. Знаки писались
преимущественно кистью, что и обуславливает название.
Тайли (А) - "Лань"; имя одной из Эллери Ахэ, позже ставшей супругой
Финве и звавшейся Мириэль.
Тайо (А) - один из Эллери Ахэ, после Войны Могуществ Арды
воспитывавшийся в Валиноре у Ванъяр при дворе Ингве и носивший имя Лаурэ.
В конце I Эпохи пришел в Белерианд вместе с войском Валинора; сражался в
Войне Гнева, затем снова вернулся в Валинор.
Тайр (А) - Звездное имя Гэллир, казнен в Валиноре в 502 году от
Пробуждения Эльфов
Тангородрим (С) - от танг- "угнетение, порабощение", ород- "гора" и
-рим, окончание собирательных существительных; Эльфийское название Гортар
Орэ.
Таникветил (Н) - "Высокая Белая Гора"; высочайшая вершина Пелори, где
находятся чертоги Манве и Варды Илмарин ("Поднебесные"). Тж. Священная
Гора, Ойолоссэ ("Вечно в белых снегах").
Тарн Аэлуин (С) - озеро в Дортонион, на берегах которого находился
последний лагерь Бараира. По преданию, воды этого озера некогда
благословила Майя Мелиан.
Таэл (А, ЭТ) - Человек; (единое) целое, цельность; совокупность всех
качеств, создающих человека как нечто цельное.
Телперион (К) - "Серебряный"; старшее из Двух Дерев Валинора. Тж.
Серебряное Древо, Силпион, Нинквелотэ.
Тень - прозвище Элиона после его отречения от имени.
Тииайн (ЭТ) - "Город Спокойного Моря"; город-порт на побережье
Эс-Тэллиа.
Тииэллинн (А) - "Поющая Звезда Моря?"; одна из Эллери Ахэ, после
Войны Могуществ Арды воспитывавшаяся у Олве в Алквалондэ.
Тингол (С), Синголло (К) - "Серая Мантия". См. Элве.
Тинувиэль (Д) - "Соловей"; имя, которое Берен дал Лютиэнь.
Тол-ин-Гаурхот (С) - "Остров Волков-Оборотней"; название Минас-Тирит
после захвата этой крепости Гортхауэром (457 год I Эпохи).
Тол Эрессеа (К) - "Одинокий Остров" в Заливе Элдамар у берегов Земли
Аман, на котором до возведения Алквалондэ долгое время жили Тэлери. Тж.
Эрэссеа.
Торк (?) - один из воинов Аст Ахэ в дружине Ульва. Умер от ран в 542
году I Эпохи.
Торн (А) - один из Эллери Ахэ, после Войны Могуществ Арды
воспитывавшийся у Нолдор в Валиноре.
Тор-эн (ИР) - руна Железа, Силы и Стойкости, третья в Круге Девяти
Рун.
Тулкас (К) - "Сильный, Непоколебимый"; Вала, последним вступивший в
Арту. Был наречен Гневом Эру. Супруг Нэссы. Тж. Асталдо ("Доблестный"),
Тулкас Непобедимый.
Туор (С) - сын Хуора и Риан, воспитанный Серыми Эльфами в Митрим;
посланник Ульмо в Гондолине. Супруг Идрил, отец Эарендила; вместе с женой
и сыном спасся после падения Гондолина в 507 году I Эпохи. На корабле
Эаррамэ ("Крыла Моря") уплыл в Валинор вместе с Идрил (524 год I Эпохи),
но достиг лишь берега Зачарованных Островов.
Тургон (С), Турондо (К) - "Владыка Камня", "Повелевающий Камнем";
второй сын Финголфина, прозванный Мудрым. Правил в Скрытом королевстве
Гондолин (52-507 годы I Эпохи). Убит при штурме Гондолина. Отец Идрил.
Турин (С) - сын Хурина и Морвен, родившийся в год, "когда Берен
Энхамион встретил Лютиэнь в лесах Нэлдорет" (464 год I Эпохи).
Воспитывался в Дориате у Тингола. Затем становится предводителем одной из
шаек изгоев и берет себе имя Нэйтан, "Несправедливо Обвиненный". Позднее
жил в Нарготронде под именем Аграваэна, сына Умарта ("Запятнанный Кровью,
сын Злой Судьбы"); тж. был известен, как Мормегил ("Черный Меч" - по мечу
Англахел); у Эльфов носил прозвание Аданэзел, "Человек (подобный) Эльфу".
Женился на собственной сестре, не зная, кто она. Убил Глаурунга и погиб,
бросившись на собственный меч (500 год I Эпохи).
Тэлери (К) - ед.ч. Тэлер, ж.р. Тэлерэ; "Опоздавшие", "Те, кто
медлил". Народ Олве, последним пришедший в Валинор. Тэлери жили на
Тол-Эрессеа; самоназвание народа - Линдар, "Те, что поют". Многие из
первоначально существовавшего народа Тэлери остались в Белерианде (Синдар
и Нандор). Тж. созвучно Тэллири, "Сыны Моря" (ЭТ).
Тэллайо (ЭТ) - "Морская Дымка"; имя Морехода Эс-Тэллиа.
Тэллор (ЭТ) - Морские Чары или Сила Моря.
Тэнгвар (К) - ед.ч. тэнгва "Письмена"; письменность Элдар, созданная
Феанаро на основе Тай-ан.
Тэннаэлиайно (ИР) - "Ветер-несущий-песнь-звезд-в-зрячих-ладонях"; имя
Мелькора у Хэлгеайни.
Тэнно (А) - "Хранитель"; один из Эллери Ахэ, после Войны Могуществ
Арды воспитывавшийся у Нолдор в Валиноре.
Тэ-эссэ (ИР) - руна Воды и Времени, пятая в Круге Девяти Рун.

Уггард (?) - молочный брат Утрада, человек из народа Улдора,
уничтоживший поселение Арнэ в Гортар Орэ. Казнен в Аст Ахэ в 519 году I
Эпохи.
Улдор (?) - тж. Улдор Проклятый; предводитель людей востока, в
Нирнаэт Арноэдиад предавший союзников и ударивший в тыл войску Эльфов и
Эдайн. Убит Маглором в 472 году I Эпохи.
Уллайр Гхэллах (?) - "Люди Полуночных Звезд"; тж. Древние; народ,
живший в конце I - начале II Эпохи за Морем Рун.
Улльтайр (ЭТ-?) - юноша-целитель в Эс-Тэллиа, любивший Айрэнэ. Имя
смешанного происхождения, второй элемент означает "Летящий".
Улф (?) - человек с Востока, посланник Мелькора к сыновьям Феанаро
после пленения Майдроса. Убит братьями Майдроса в 5 году I Эпохи.
Улфанг (?) - тж. Улфанг Черный; предводитель людей Востока, со своими
тремя сыновьями, Улдором, Улфастом и Улвартом принесший присягу Карантиру
и предавший его в Нирнаэт Арноэдиад.
Улфаст (?) - сын Улфанга. Убит сыновьями Бора в Нирнаэт Арноэдиад
вместе со своим братом Улвартом.
Улхард (?) - вождь клана Улфаста ок. 519 года I Эпохи.
Ульв (?) - человек с Востока, предводитель отряда воинов Аст Ахэ.
Погиб в Войне Гнева.
Ульмо (К) - от ул- "дождь"; имя со значением "Владыка Вод"; Вала,
повелевающий водами Арды.
Унголиант (К) - "Плетущая Сети"; Тварь из Пустоты, жившая в Аватар на
юге Земли Аман. После того, как Мелькор связал ее Заклятьем Образа обрела
облик огромной паучихи.
Утер (?) - юноша из отряда Уггарда (519 год I Эпохи), после казни
Уггарда остался в Аст Ахэ.
Утрад (?) - вождь клана Улфаста ок. 519 года I Эпохи.
Утумно (К) - "Подземелье, Преисподняя"; название гор Хэлгор и замка
Хэлгор у Валар и Элдар.

Феанаро (К) - "Огненная Душа"; "материнское имя" старшего сына Финве.
Создатель Сильмариллов и письменности Тэнгвар, предводитель мятежных
Нолдор, покинувших Валинор; убит Нээрэ (Готмогом) в 4 году I Эпохи. Тж.
Феанор (от К. Феанаро и С. Фаэнор), Финвион, Куруфинве.
Феантури (К) - "Властители Душ"; Намо, Владыка Судеб, Ирмо,
Повелитель Снов, и их сестра Ниенна Скорбящая Валиэ.
Финакано (К), Фингон (С) - "Светловолосый Вождь"; старший сын
Финголфина, прозванный Доблестным; спас Майдроса из плена. По смерти отца
- верховный король Нолдор Белерианда. Убит Нээрэ (Готмогом) в Нирнаэт
Арноэдиад (472 год I Эпохи).
Финарато (К), Финрод (С) - "Светловолосый (потомок) благородного
рода" или "Светловолосый Защитник"; старший сын Финарфина, прозванный
Верным и Другом Людей (Атандил). Основатель Нарготронда, король, откуда
титул Фелагунд, "Владыка Пещер" (изнач., от фелак-гунду, "Тот, кто
вырубает пещеры" на языке Гномов). Первый из Элдар Белерианда, встретивший
в Оссириандских лесах Людей, пришедших в Белерианд (Племя Беора). Во
исполнение клятвы, данной Бараиру, спасшему ему жизнь в одной из битв
Дагор Браголлах, последовал за Береном и погиб в подземельях
Тол-ин-Гаурхот (464 год I Эпохи).
Финарфин (Н) - "Златоволосый"; избранное имя третьего сына Финве. Тж.
Ингалаурэ ("Златоволосый из Ингор"), Арафинве. По смерти Финве, после
ухода из Валинора Феанаро и Нолофинве - король Нолдор Валинора.
Финве (К) - "Умелый"; предводитель и король Нолдор, пришедший в
Валинор вместе с Ингве и Элве по призыву Валар в 502 году от Пробуждения
Эльфов. Один из тех, кто вынес приговор последним из Эллери Ахэ. Убит
Мелькором в 867 году от Пробуждения Эльфов.
Финголфин (Н) - от фин- "умение" и нгол- "магический талант";
избранное имя второго сына Финве. Убит Мелькором в поединке (456 год I
Эпохи). Тж. Инголдо, Инголдо-финве, Нолофинве.
Фойолли (ЭТ) - ед.ч. Фойолло, "Народ Тишины"; народ, живущий в
колдовском лесу Эс-Тэллиа. Собственное имя народа - Аои.
Форменос (К) - "Твердыня Севера"; оплот Феанаро и его сыновей на
севере Валинора, построенный после того, как старшему сыну Финве было
запрещено появляться в Тирионе, главном городе Нолдор.

Хаггинн (?) - девушка из земли Х'ана, возлюбленная Дайолена. Тж.
Хаги, "соловей".
Хадор (С?) - тж. Хадор Лориндол, "Золотоволосый воин"; правитель
Дор-ломин, вассал Финголфина. Погиб у Эйтел Сирион в Дагор Браголлах (456
год I Эпохи) вместе со своим младшим сыном Гундором. Дом Хадора назывался
также Третьим Домом Эдайн.
Халдар (С?) - правнук Гуннора, младшего сына Малаха Арадана,
родоначальника дома Хадора (р. в 408 году I Эпохи). Около пяти лет (с 430
года I Эпохи) жил в Аст Ахэ.
Халиэ (А) - "Доброта"; вышивальщица и ткачиха Эллери Ахэ. Погибла в
Лаан Гэлломэ в 502 году от Пробуждения Эльфов.
Халинн (ЭТ) - "Милосердная, Сострадающая" или "Утешение";
целительница Эс-Тэллиа, Хранительница Теплых Пещер ок. 5 года II Эпохи.
Тж. имя Валиэ Эстэ в Эс-Тэллиа.
Ханатта (?) - "Союз Земель или Племен"; страна к югу от Мордора,
называемая Эльфами и Верными (Ближний) Харад. Имя получила около 1000 года
II Эпохи.
харги - искаж. Орки в речи людей Востока.
Химлад (С) - "Прохладная Долина"; земли к югу от Аглон, владения
Келегорма и Куруфина.
Химринг (С) - "Вечно холодная", "Обитель Холода"; высокая гора к
западу от Ущелья Маглора, где находилась крепость Майдроса.
Хитлум (С) - "Ночной Туман", "Земля Тумана"; земли окруженные горами
Эред Вэтрин с востока и юга и Эред Ломин с запада. Тж. Хисиломэ (К).
Хоннар эр'Лхор (?) - "Воин (из рода) Волка"; родовое имя вождей Клана
Волка, одного из северных кланов, жившего в Алтар Ирэйнэ к северу от
Гортар Орэ.
Хуан (К) - "Гончая", "Пес"; огромный волкодав, подаренный Ороме
Келегорму. Помогал Берену и Лютиэнь; убил Кархарота и погиб сам.
Хуор (С) - сын Галдора из Дор-ломина, брат Хурина 1), супруг Риан и
отец Туора. Убит в Нирнаэт Арноэдиад.
Хурин (С) - 1) сын и наследник Галдора из Дор-ломина, супруг Морвен
Эледвен, отец Турина и Ниэнор. Правитель Дор-ломина, вассал Фингона. Со
своим братом Хуором год жил у Тургона в Гондолине. Взят в плен в Нирнаэт
Арноэдиад. После освобождения в 501 году принес Тинголу из разрушенного
Нарготронда ожерелье Наугламир. Дальнейшая судьба его неизвестна.
Хурин (С) - 2) один из предводителей народа Хадора. Отбит у Орков
воинами Аст Ахэ (544 год I Эпохи). Некоторое Время жил в Аст Ахэ, затем,
после свадьбы с Ахтэнэ, в 545 году покинул Твердыню и увел свое племя за
Эред Луин. Умер в 18 году II Эпохи.
Хъярментир (К) - "Страж Юга"; высочайшая вершина гор на юге Валинора.
Хэйтэл (ЭТ) - "Чайка"; имя дочери Тэллайо.
Хэлгеайни (ИР) - "Духи Льда"; созданы Мелькором в предначальные
времена, обитали в Ардис Хэлгеайни, Земле Духов Льда, на крайнем Севере.
Хэлгор (ИР, А) - название гор и замка в горах на севере Белерианда,
на границе земель Хэлгеайни. Многозначное слово, переводящееся как
"(Горы-) Печаль", "Ледяные Горы", "Горький Лед". Первая обитель Мелькора в
Арте. Тж. Утумно.
Хэлкараксэ (К) - "Ледяные Клыки"; пролив, разделяющий Араман и
Эндорэ.
Хэллир (А) - "Песнь Зимы"; один из Эллери Ахэ, после Войны Могуществ
Арды воспитывавшийся в Валиноре у Нолдор.
Хэлрэ (ИР) - руна Льда, Очищения и Ясности Разума, седьмая в Круге
Девяти Рун.
Хэлтэ (ЭТ) - юноша-мореход Земли-у-Моря.
Хэрн (?) - один из воинов Аст Ахэ ок. 457 года, приемный отец Илмара.
Хэттар (?) - самый юный из воинов Аст Ахэ, погибший в Войне Гнева
одним из последних.

Эа (ИР, А, ЭТ) - "Вселенная"; тж. "Существующий Мир" (К). По
преданиям Элдар, слово, которое произнес Илуватар, давая бытие Арте ("Да
будет!").
Эайир (ЭТ) - "Видящий"; один из Эллири, аэнтар, предупредивший свой
народ о грядущей гибели Эллэс.
Эарендил (К) - "Любящий Море", "Мореход"; сын Идрил и Туора,
спасшийся при осаде Гондолина. Отец Элронда и Элроса, супруг Элвинг,
отправившийся с нею в Аман, дабы просить Валар о защите от сынов Феанаро.
Свидетель от Людей и Эльфов на Суде Валар после Войны Гнева. Тж. Полуэльф,
Благословенный, Ясный.
Эдайн (С) - ед.ч. Адан - Смертные Люди; первоначально относится ко
всем Людям, потом преимущественно только к Людям Трех Племен. Тж. Атани,
Высшие.
Эдрахил (С?) - один из спутников Финарато, в 391 году побывавший в
Аст Ахэ. Предводитель Эльфов Нарготронда. Погиб в Тол-ин-Гаурхот при
падении крепости в 464 году I Эпохи.
Эзеллохар (?) - см. Короллаирэ.
Эйлинель (?) - супруга Горлима Злосчастного, убитая Орками в 457 году
I Эпохи.
Эйно (А) - один из Эллери Ахэ, после Войны Могуществ Арды -
воспитанник и ученик Манве, живший при дворе Арафинве. См. Глорфиндел.
Элберет (С), Элентари (К) - "Звездная Королева"; см. Варда.
Элве (К), Элу (С) - один из предводителей Элдар на пути в Валинор;
брат Олве из Алквалондэ, король Синдар, супруг Мелиан и отец Лютиэнь. Убит
Гномами в 502 году I Эпохи.
Элвинг (С) - "Звездная Пена"; дочь Диора и Нимлот, супруга Эарендила,
мать Элронда и Элроса. См. Эарендил.
Элго Тхорэ (ЭТ) - "Тот, кто умеет слушать Мир, Пришедший в Ночи"; имя
первого Учителя Людей в легендах Эс-Тэллиа.
Элгэни (А) - одна из Эллери Ахэ, сестра Лайтэнн, после Войны
Могуществ Арды воспитывавшаяся у Нолдор в Валиноре.
Элдайн (ЭТ) - "Город Звезды"; главный город Эллэс.
Элдар (К) ед.ч. Элда, ж.р. Элдэ - "Звездный Народ", Эльфы.
Первоначально, все Эльфы, позже употребляется только по отношению к Трем
Племенам Эльфов (Ванъяр, Нолдор, Тэлери), пришедшим в Валинор.
Элдхэнн (А) - "Звездный Дракон"; один из Драконов Воздуха, после
Войны Могуществ Арды живший в Эс-Тэллиа на Островах Ледяного Дракона.
Эле (К) - Эльф Эндорэ, младший сын одного из правителей Авари. Ушел в
Эс-Тэллиа вместе со странницей Ланирэ (15 год II Эпохи), избрал Путь
Смертных. Эле - прозвище со значением "Смотрите!".
Эленве (К) - "Звездная?"; супруга Тургона, мать Идрил, погибшая во
время перехода через Хэлкараксэ (871 год от Пробуждения Эльфов).
Эленхел (А) - "Ледяная Звезда"; см. Элхэ.
Эллери Ахэ (А) - "Народ Звезд, Сияющих во Тьме", тж. Эльфы Тьмы;
Эльфы-Странники, последовавшие за Мелькором, ученики Мелькора. Жили в
долине Гэлломэ на севере Белерианда. Почти все погибли во время Войны
Могуществ Арды; те, кто был взят в плен, казнены в Валиноре. Тж. Эллери
Кэнно, Черные Эльфы, Эллери.
Эллери Кэнно (А) - то же, что Элдар Квенди.
Элли (ЭТ) - "Звездочка"; одно из распространенных "детских имен" в
Эс-Тэллиа.
Эллири (ЭТ) - "Дети Звезд"; собственное имя народа Странников, одного
из Народов Рассвета. См. Эллэс, Эс-Тэллиа.
Элло (ЭТ) - Звезда (только по отношению к Звезде Мельтор); тж. одно
из имен Мелькора в Эс-Тэллиа.
Эллорн (А) - "Звездное Древо"; один из Эллери, брат-близнец Эннэта,
после Войны Могуществ Арды воспитывавшийся у Нолдор в Валиноре. Сражался в
Войне Гнева вместе с Нолдор Валинора. Остался в Эндорэ и после Войны ушел
за Эред Луин.
Элхэ (А, ЭТ) - "Полынь"; одна из Эллери Ахэ, хранительница руны Ниэн
Ахэ. Погибла при штурме Хэлгор в 502 году от Пробуждения Эльфов.
Эллэс (ЭТ) - "Земля-под-Звездой"; название Зачарованных Островов как
обители Эллири.
Элронд (С) - "Звездный Свод"; сын Эарендила и Элвинг, брат Элроса; во
II Эпоху - вассал и глашатай Гил-галада, правитель Имладриса.
Элрос (С) - "Звездный Поток", "Звездопад"; сын Эарендила и Элвинг,
старший брат Элронда, избравший Путь Людей. Первый король Нуменорэ (32-442
годы II Эпохи).
Эндорэ, Эннорэ (К), Эндор (С) - "Срединная Земля", Средиземье.
Традиц., земли к востоку от Эред Луин, простирающиеся до Мордора и Моря
Рун. Тж. иногда употребляется как название всей западной части материка,
включая Белерианд.
Эннир эрт'Син (?) - "Дети Ночи?"; один из Народов Заката, живший на
дальнем Востоке.
Энноро (А) - "Небесный Огонь?"; один из Эллери Ахэ, после Войны
Могуществ Арды воспитывавшийся у Нолдор в Валиноре.
Эннот (?) - воин Аст Ахэ (ок. 480 года I Эпохи).
Эннэт (А) - брат Эллорна (см.); сражался в Войне Гнева. Убит в 547
году I Эпохи.
Эонве (К) - Майя Манве, Глашатай Короля Мира, предводитель войска
Валинора в Войне Гнева.
Эрат (ИР) - руна Пламени, Движения, Творения, девятая в Круге Девяти
Рун. Тж. руна Мелькора.
Эред Вэтрин (С) - "Горы Теней"; горный хребет, проходящий по западной
границе Ард-гален (Анфауглит) и отделяющий Хитлум от Западного Белерианда.
Эред Горгорот (С) - "Горы Ужаса" к северу от Нан Дунгортэб, прибежище
Унголиант.
Эред Ломин (С) - "Горы Эха" к западу от Хитлум.
Эред Луин (С) - "Голубые Горы", являющиеся восточной границей
Белерианда. Тж. Гортар Гэллор (А), "Горы Солнца".
Эрейнион (С) - "Потомок Королей"; сын Фингона, более известный как
Гил-галад.
Эрраэнэр (?) - "Крылатая Душа Пламени"; имя Мелькора у Ахэрэ.
Эрт (ИР) - руна Земли, Рождения и Жизни, тж Зерно; четвертая в Круге
Девяти Рун.
Эру (К) - "Единый"; изначально Эрэ - "Пламя". Создатель Айнур, по
преданиям, сотворивший Арту. Тж. Илуватар.
Эрэ (ИР, А, ЭТ) - Пламя как творящая сила.
Эрэден (?) - вероятно, от Эрэ "Пламя"; воин Аст Ахэ, состоявший в
личном отряде Гортхауэра ок. 457 года I Эпохи.
Эрэлли (А) - "Огненная Звезда"; одна из Эллери Ахэ, после Войны
Могуществ Арды воспитывавшаяся в Валиноре у Нолдор.
Эстэ (К) - "Покой", "Отдохновение"; Валиэ, супруга Ирмо.
Эс-Тэллиа (ЭТ) - "Земля-у-Моря" на северо-востоке Эндорэ, окруженная
колдовским лесом, "не ведающая войн и людского зла".
Этарк (?) - воин Аст Ахэ из отряда Ульва; убит в 529 г. I Эпохи.
Этуру (?) - земли возле Залива Кханд, тж. имя государства.