Технический БОТ
Группа: Старшина
Сообщений: 924
Награды: 4
Статус: Offline
|
– Храбрец, ты Витязя доставь, до перепутья трёх дорог, – указал Добрый Молодец, одному из своих младших братьев. – Чтоб ошибиться он не мог, на верный путь его направь.
Один из богатырей, кивнул Доброму Молодцу, тронул коня и, подъехал ко мне. Склонясь с седла, он взял меня под локти, и легко подняв, как малого дитятку, посадил перед собой. Сам богатырь, несмотря и на мой далеко не маленький рост, нависал надо мной словно закованная в сталь скала. Я хотел было возмутиться такой фривольности по отношению к моей персоне (Витязь я, или так, случайный прохожий), но передумал – между ними всё уже было решено.
Кащей виновато улыбнулся мне.
– Ты Витязь не переживай, бессмертный я, ты так и знай. Пусть неприятно, просто жуть, но не смертельно, как-нибудь опять себя переживу, и снова тихо заживу. Лишь будут сих мгновений тени, ко мне являться в сновиденья, и чаще приступы мигрени. Зато всё будет по закону, и снова всё пойдёт по кону.
Да, я не понаслышке знал как «неприятно», когда тебя казнят. И то, что Кащей увещевал меня, что он «бессмертный», ничуть не умаляло его храбрости не только в моих, но и в суровых глазах непреклонных богатырей. Видать и в самом деле, в создавшейся ситуации, другого выхода не было.
Храбрец развернул коня и повёз меня к перепутью трёх дорог, чтобы указать нужную. У меня же, в душе тоже было «перепутье»: часть души рвалась назад, остановить казнь, пусть и бессмертного Кащея, другая половина убеждала следовать вперёд, в поисках истины.
Когда мы отъехали от заимки Кащея, раздался сильный гром, сверкнуло несколько ярких молний за нашими спинами и… тучи разошлись. Непогода уступила место яркому солнцу, и я понял, что казнь свершилась.
Тяжёлый вздох вырвался из моей груди.
– Витязь, не вини себя. Это не из-за тебя, – внезапно произнёс Храбрец, что я, задумавшись над «смыслом бытия», вздрогнул: его голос был не такой раскатистый как у Доброго Молодца, но тоже далеко не фальцет. – Кащей уже в который раз, казнить себя заставил нас. Ему, как видишь, не впервой, платить за промах головой.
И Храбрец поведал мне историю местного долгожителя, точнее «многожителя» (в смысле господина с превеликим количеством жизней, суть бессмертного) Кащея. В целом грустная, местами забавная, история Кащеевой нелёгкой судьбы произвела на меня неоднозначное впечатление. Как и в этот раз, старик зачастую совершенно случайно: из благих побуждений, по недомыслию или по забывчивости накликивал беду на «край чудес», и потом сам же вызывался «смыть кровью» свой промах «во благо других» (которые, кстати, оказывались не в меньшей опасности из-за его, Кащея, ляпов). Бывало, что ему за один день, рубили голову по два раза. Но все эти, как он сам говорил «уроки» и «упрёки», ему практически не шли на пользу. То ли старость сказывалась, то ли врождённая безалаберность «бессмертного», но он с завидной периодичностью оказывался, как говорят простые смертные, у последней черты. Конечно, несмотря на своё особое, так сказать, привилегированное положение, он жутко переживал очередную казнь (наверное, в глубине души думал, бедолага, что вот она, последняя на его счёту жизнь), но с неизменным успехом он переживал очередную казнь, дабы в скором времени опять нарваться на неприятности. Одно имя, Кащей, что с него взять.
Видать Творец и оставил ему на сохранность доспехи, не без оснований надеясь, что этот гражданин в любом случае дождётся Витязя.
От рассказа Храбреца мне сделалось немного легче на душе. Чувство вины, ну, как минимум, виноватости в сопричастности к казни, улетучилось. А тут мы как раз подъехали к перепутью дорог.
– А вот и перекрёсток трёх дорог, – пробасил Храбрец, остановив коня на распутье и, видимо, решив меня испытать, добавил. – Твой путь я знаю, но хочу, чтоб смог, ты сам избрать одну из трёх дорогу. Тебе по каждой я подскажу немного. Вот путь, что убегает вдаль налево: в конце пути ты встретишь Королеву и станешь с нею долго-долго править. Заманчиво – не буду я лукавить. Вот путь широкий повернул направо: там путника ждут почести и слава. Всю жизнь роскошь, нега и веселье, балы, красавицы, забавы и безделье. А этот путь в ухабинах, прямой. Заросший весь колючею травой. Он лишь сулит его избравшему преграды и никакой в конце пути тебе награды. Так что, какой путь изберёшь ты, Витязь? Всё взвесьте вы мой друг, не торопитесь.
А что тут думать, и так всё ясно как день!
– Конечно же, я поспешу налево. Как можно разминуться с Королевой, – оглянувшись на богатыря, дал я тому свой «взвешенный» ответ. Увидев, как недоумённо вытянулось и так большое богатырское лицо, я поспешно добавил. – Шучу, шучу, по-моему, мне прямо. Мой путь не тот где власть, балы и дамы.
Богатырь Храбрец облегчённо выдохнул.
– Уф-ф, я уже подумал ты не Витязь…
– Но-но мой друг, – спародировал я басок Храбреца, – так думать постыдитесь.
Несмотря на приличную высоту, я не стал дожидаться, когда он меня вновь опустит на землю, как мальчишку. Перекинув ногу через лошадиную холку и подхватив плащ, чтобы не зацепиться за луку седла, я ловко спрыгнул на землю. Поправив, немного сползший на лоб при прыжке шлем, я, задрав голову, отдал богатырю воинское приветствие.
– Храбрец, я рад знакомству был с тобой. Но этот путь, как понял я, лишь мой, – сказал я на прощанье богатырю. – Пока! И передай привет Кащею. Пусть реже подставляет свою шею.
На этом мы распрощались и разошлись в разные стороны.
Богатырь поехал назад, к своим братьям, чтобы продолжить вместе с ними поиски доселе неуловимого Королевича. Я же пошёл по избранному мной «прямому» пути, и эта заросшая тропа не вселяла в меня особого оптимизма.
И действительно, предчувствие меня не обмануло: чем дальше по тропе, тем тяжелей становилась дорога. Ну и путь я выбрал на свою голову. Понятно, что он был единственно верным, но он был и единственно непроходимым. Или почти непроходимым. Поначалу ещё ничего, заросли и бурелом, ерунда. А вот когда тропа завела меня в узкий проход между серыми холодными скалами, тут я здорово взмок: приходилось, то, затаив дыхание, чтобы не застрять, протискиваться по проходу между скал, то, согнувшись в три погибели практически проползать под низкими сводами почти соприкасающихся утёсов, то перелезать через каменные завалы. Я уже начал ловить себя на мысли о необходимости возвращения в поисках обходной дороги. Однако, договариваясь сам с собой «до следующего поворота», я продолжал свой «прямой» путь, щедро напичканный многочисленными поворотами, обвалами и провалами. Не стану лукавить, скажу честно, я так вымотался, что если бы сейчас Леший вздумал меня «оседлать», то я бы не то чтобы дать отпор, я бы даже не смог дальше идти – просто упал бы под ним как старая загнанная кляча и всё на этом.
И всё же, несмотря на все тяготы пути, я таки умудрился выкарабкаться из этого лабиринта. И так, знаете ли, внезапно всё вышло, что я чуть… не сорвался в пропасть. Протиснувшись через последнюю гранитную преграду, я едва успел остановиться на маленьком каменном выступе в центре скалы. Отпрянув к каменной стене, я перевёл дух и осмотрелся. Представшая моему взору картина, впечатляла: до самого горизонта передо мной простиралось задумчивое синее море. Свежий ветер играл его бурунами, которые словно седые вихры покрывали безбрежный морской простор. Беспечный морской ветер, этот верный пёс дремлющего исполина, словно почуяв моё присутствие, метнулся навстречу и, лизнув влажным солёным языком, умчался назад к волнам. Море было везде. Лишь море и ветер. Впрочем, я немного погорячился, описывая увиденное великолепие: подо мной, далеко внизу, изрезаной кромкой вдавался в водную стихию каменистый берег и… больше ничего.
Насмотревшись на созданный Творцом грандиозный пейзаж, я погрузился в невесёлые мысли. Получалось, что я забрёл не в ту сторону, то бишь выбрал не тот путь. Хотя Храбрец, которого отправил их старшой, должен был знать, куда ведёт эта дорога. Но, с другой стороны, откуда богатырям знать куда он, этот «прямой» путь, вёл. Они со своими богатырскими габаритами, скорее всего и половину пути бы не одолели, застряли бы ещё в самом начале её скалистого участка. А всё туда же, указывать. И что теперь делать? Возвращаться несолоно хлебавши? У меня уже силёнок не хватит. Допустим, я спущусь здесь вниз, а куда дальше? И спросить не у кого.
Хотя, минуточку? Если мне не чудится, вроде кто-то появился из-за дальнего скалистого выступа и направился по кромке берега в мою сторону, к луке. Приглядевшись и рассмотрев сгорбленную человеческую фигуру, я уверился – мне не чудилось.
Оглядевшись по сторонам, я увидел сбоку выдолбленные в камнях углубления, по которым с минимальным риском можно было спуститься с террасы. Обмотав вокруг тела плащ, с которым то и дело забавлялся игривый ветерок, я зацепился за первую выемку и начал спуск. По сравнению с тем, что я преодолел несколько минут назад, этот спуск по отвесной скале можно было считать лёгкой прогулкой.
Совсем скоро мои, гудящие от усталости ноги коснулись ровной горизонтальной поверхности. В этом месте море практически подходило к скале. С гулом наваливаясь на каменистый берег, волны бились грудью о гранитную преграду и их брызги долетали до моих сапог, смывая с них дорожную пыль.
Человек, в свою очередь, заметив меня, остановился, не решаясь продолжить путь.
Я сам пошёл к нему навстречу.
Подойдя ближе, я увидел, что это был изрядно потрёпанный временем старик. В прохудившемся сюртуке, залатанных штанах и сбитых лаптях, он являл собой довольно жалкое зрелище. В руках он держал невод. При моём приближении старик сорвал с головы дырявую шапку и ещё сильнее ссутулился. Весь его облик, буквально взывал к жалости.
– Здравствуйте долго, видать в добрый час, я в этом месте наткнулся на вас, – приложил я руку к груди, приветствуя старика.
Тот почмокал губами, но ответить не решился.
– Мне показалось, иль впрямь вы боитесь? – вновь попытался я разговорить кем-то или чем-то запуганного старца. – Я не причиню зла, меня кличут Витязь.
Услышав имя, которое мне ненавязчиво «подсунул» Колдун, старик встрепенулся и вновь оглядел меня. Видимо, удовлетворившись осмотром, он сделал шаг мне навстречу.
– Старче все меня зовут, – тихо сказал старик, я еле расслышал его слова за шумом волн. – Я всегда рыбачу тут.
Старик с грустью посмотрел на бушующую стихию и поделился своим наблюдением.
– Разволновалось нынче море, кому-то предвещает горе.
Я пропустил его замечание по поводу поведения морской пучины и задал более волновавший меня вопрос.
– Старче, я ищу Кота, только вот же маета, путь «прямой», что я прошёл, он меня сюда привёл. Подскажи, коль знаешь путь, в какую сторону свернуть?
Усмехнулся Старче моим словам.
– Как и раньше был путь твой, так и ныне он «прямой». А Кота чтобы найти, надо по морю пройти. Остров там средь окияна, называется Буяном, и на нём, на скальном взморье, на чудесном Лукоморье, дуб-колдун с корою чёрной, там живёт наш Кот учёный.
Такого подвоха я совсем не ожидал. И как же мне по морю «пройти»? Опять за Колдуном возвращаться? Я вас умоляю!
– Витязь, ты уж меня извиняй, шёл с поклоном я к Рыбке Златой, – поклонился Старче в пояс. – Вновь Старуха дала нагоняй, и отправила с новой бедой. Надоело ей быть Царицей великой, а хочет нынче быть Морскою Владыкой. Уж мне стыдно о сём Рыбку просить, а иначе мне головы не сносить. Прогнала Старуха меня взашей, а ведь я же совсем не Кащей. Совсем Старуха от власти вздурилась, на неслыханную дерзость решилась. Прости, дальше мне идти пора, а то примчатся слуги со двора, опять бока мне «разомнут», чтоб не задерживался тут.
Старик, тягостно вздохнул, ожидая, что я скажу. А что я ему мог сказать? Мужик он или не мужик?! У меня в голове созрел только один ответ.
– Ступай себе Старче, тебя не держу. Лишь только тебе я вот что скажу. Ты честен и добр, но характером слабый, всю жизнь прозябал под лаптём своей бабы. И то, что желанья её исполняешь, признанье Старухи ты не получаешь. Сегодня она превзошла и себя, на верную гибель отправив тебя. Неужто испросишь у Рыбки такое, хоть выпустил раньше своею рукою, её ты не ради корысти своей, теперь за других досаждаешь ты ей. Всю жизнь ты горбатился, невод таскал. Тебя же лишь ветер солёный ласкал. Старуха твоя, заслужила ль она, всё то, чем её наградил ты сполна. Ты лучше свои, Старче, вспомни мечты, с детства лелеял которые ты, и с ними ты к Рыбке Златой обратись, а там будь что будет. Дерзай! Не боись!
И что вы думаете?! Старик словно пробудился от кошмарного сна.
В его иссохших от горестей глазах плескались слёзы. Это означало, что мои слова чудесным образом подействовали на него. Старик выронил невод из рук и, расправив согбенные плечи, с ненавистью посмотрел в ту сторону, откуда пришёл.
Долгие годы он боялся, что этот взгляд увидит его деспотичная Старуха. Увидит и всё поймёт. И он скрывал его. Скрывал, опуская перед ней взор. Скрывал, отводя глаза в сторону. Скрывал за неподдельным страхом.
Моя речь вытеснила страх из его тщедушной груди.
Пытаясь скрыть предательски навернувшиеся слёзы, Старче опять поклонился мне. Развернувшись, он побрёл к морю. Кряхтя, взобрался на мокрый камень, о который разбивалось почерневшее море, и стал кликать Златую Рыбку.
– Эге-гей! Где ты, Рыбка Златая, там резвишься на водном просторе?! – окрепший голос старика силился перекрыть шум прибоя. – Умоляю могучее море, донеси, что я к ней здесь взываю.
Море тотчас зашипело, запенилось и… замерло, прекратив волнение. Волны, до этого с остервенением бившиеся о камни, застыли, словно студень. На гребень одной из замерших волн вынырнула Золотая Рыбка.
– Что ещё тебе надобно, Старче? Вновь Старухин каприз, не иначе? – в её тоне сквозила неприкрытая ирония. – Быть Царицею вольной устала? В этот раз, что она пожелала?
Старик не стал отводить, как бывало прежде, глаза под насмешливо-упрекающим взглядом Рыбки.
– Смилуйся, государыня Рыбка! Да не злись на меня уж ты шибко. Так и было: Старуха послала, с новой просьбой, совсем уж достала, – не таясь, всё как есть выложил Рыбке Старче. – Но к тебе я пришёл не с капризом, а со своею мечтой сокровенной, что лелеял с рожденья, наверно. Хоть на старость лет пусть будет призом. За все годы томленья у моря, рядом с вечно ворчливой Старухой, сердце чьё к чувствам радостным глухо, от кого натерпелся я горя. Жил в нужде и в труде, словно пчёлка, и не ведал судьбы я другой. Не ленился, пахал, да что толку: не простился едва с головой. Не хочу больше быть вечно битым, лучше вольным погибнуть, чем жить, рядом с нею холопом забитым, надоело Старухе служить. Я прошу тебя, Рыбка Златая, и не в плату прошу, а как друга, всей душой об одном лишь мечтаю – выйти в море на парусном струге.
Старче замолк, с надеждой взирая на Златую Рыбку.
Рыбка долго смотрела на Старче, словно увидела перед собой совсем другого человека. Ирония в её взгляде сменилась уважением к человеку, на склоне лет победившего-таки в себе раба.
Наконец она шевельнула хвостом и заговорила:
– Слушать речи твои мне приятно, и мечта рыбака мне понятна. Тяжко жизнь прожить всю у моря, и ни разу на чудном просторе, не пройтись под парусом белым, с морем синим отчаянно споря. Так что Старче, мой друг, не печалься и ступай себе с богом к причалу, что забытым тобою остался, у избы… возвращайся к началу.
Сказала Рыбка и была такова.
Только она исчезла, как вновь забушевало, до сих пор сдерживаемое неведомой силой, море-окиян. Старика окатило волной с ног до головы, но он даже не поёжился. Он стоял на скале, расправив свои худые острые плечи, и смотрел вслед уплывшей Рыбке.
Он даже не успел её поблагодарить.
Старик понял, что это была их последняя встреча, и он больше никогда её не увидит.
Покачав уныло головой, Старче вернулся к скале, у которой я его ожидал.
– Старче, дружище, я искренне рад, что ты не вернешься к Старухе назад. Лелеял мечту свою ты уйму лет, и вознаграждён, к ней преград больше нет.
– Судьбе благодарен за встречу с тобой, – ответил Старче. – Меня ты подвиг, Витязь, выйти на бой, со страхом своим, перед всеми и вся, и взять у судьбы что-то и для себя. За то, что ты дал мне добрый совет, который пролил на мою жизнь свет, тебе я ответным добром отплачу, на струге к Буяну тебя прокачу. Под парусом белым, на быстрой ладье, отправимся смело с тобой по воде. Гой, Витязь, пойдём же со мною скорей, к забытой избёнке убогой моей, на бреге причал там ветшает, мой друг, и там поджидает нас парусный струг.
Да, это был уже не тот старик, с которым я познакомился совсем недавно. Его, доселе тусклые глаза, засверкали как самоцветы в лучах заката, движения обрели былую упругость, голос заметно окреп. Он словно он выпил колдовского молодильного зелья. А ещё мне показалось, по тому нетерпению, с каким Старче поторапливал меня, что в нём проснулась давно позабытая им, мальчишеская тяга к приключениям.
Я, не раздумывая, согласился с его предложением. Всё равно других вариантов достичь желанного острова у меня не было.
Старче обрадовался и повёл меня по кромке берега к причалу своей юности.
Идти пришлось недолго. Обойдя очередной утёс, я увидел жилище рыбака. Избушка, больше похожая на большую собачью будку, будто укрываясь от игривого ветра, прижималась к подножию зелёного холма. Рядом с ней торчало несколько чахлых деревцев, а чуть в стороне лежало треснувшее корыто.
Этот открытие навело меня на одну интересную мысль. Выходит что…
– Вот моя избушка, дряхлая старушка, – сломал логический строй моих мыслей Старче. В его голосе сквозили нотки светлой грусти и нежности к этому убогому жилью. Старик подошёл к корыту, присел и, проведя рукой по шершавому дереву, вздохнул. – Разбитое корыто, хозяйкою забыто.
Решив, что сейчас Старче продолжит вечер воспоминаний обходом всех чахлых кустиков и другой домашней утвари, я поспешил напомнить ему о цели нашего визита сюда.
– Старче, где же твой причал, я его не повстречал.
Старик хлопнул себя по лбу.
– Ну и память, просто смех, позабыл я как на грех, с чем спешили мы сюда, – Старче пожал плечами, дескать, что с него, старика, взять. – Через холм за мной айда.
Спохватившись, Старче стал карабкаться вверх по холму. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
Холм был относительно невысоким, поэтому сильно запыхаться я не успел. Хватаясь за траву, я преодолел его последний крутой участок и выбрался на вершину холма. Старче, добравшийся до вершины первым, стоял, вытирая рукавом глаза. Ресничка, видать, попала.
– Глянь-ка, Витязь, вон причал, подле то, о чём мечтал, слёзы сами льются, друг, вот он мой желанный струг.
Понятно, какая «ресничка» – Старче опять не смог сдержать нахлынувших эмоций. Мог бы не объяснять. Я сам был готов всплакнуть от радости за старика.
– Эге-гей! Аля-улю! Попадись мне, удавлю! – вдруг раздался злобный крик со стороны избёнки.
Это что ещё за шпана там ругается?
Мы со стариком оглянулись на хижину. Возле брошенного жилья суетилась крупная, дородная старуха в грязных лохмотьях. Её седые волосы, разметавшиеся на ветру, издали были похожи на змеиную «прическу» Горгоны. Да, нешуточная женщина!
Как вы поняли, я и сам догадался, кем была эта, злобная «Горгона», но побледневший старик, всё же счёл необходимым уточнить:
– Экая непруха, то моя Старуха!
– Так что мы ждём, пора нам в путь! – подмигнул я растерянному Старче, утратившему и так зыбкое самообладание. – Надеюсь, сможем улизнуть!
Старик в нерешительности замер – эдакий кролик пред удавом. Один вид харизматической Старухи вызывал у него ступор?! Теперь я окончательно понял, каких сил ему стоило пойти против её воли.
– Ах, вот ты где пенёк трухлявый! Иди сюда! – заорала Старуха, увидев нас на горе. – Лишилась злата, власти, славы, я навсегда! – видя, что Старче не собирается спускаться, Старуха, схватив корыто, сама полезла на холм, причитая, – Его жалела, ведь не убила, хотя могла. Уже давно бы его могила, мхом поросла.
Старче тряхнул головой, отгоняя наваждение и… ступор.
– Мой милый друг, чего мы ждём, беда ползёт! – воскликнул старик. – Внизу наш струг, мы поплывём, нас море ждёт.
Старик бросил прощальный взгляд на избушку, на, карабкавшуюся наверх, могучую старушку и со всей мочи припустил к причалу. Я хоть и Витязь, личность здесь, как я не без оснований полагал – неприкосновенная, тоже не стал дожидаться воинственной Старухи (чего доброго, зашибёт в порыве ярости, не разбираясь, кто я такой красивый, откуда и куда), а поспешил ретироваться за удалявшимся стариком.
В какое-то мгновение ока (ну максимум, в два мгновения) мы оказались у причала и, не проверяя его прочности, зашли на его шаткий настил. Осторожно ступая по трухлявым доскам, мы добрались до борта ладьи и перелезли на судно. Старик первым делом бросился поднимать парус. Я же, отвязав конец каната, добрался до кормы и, встав у руля, посмотрел назад. Старуха, довольно шустро осилившая крутой подъём, продолжая громко ругаться, спускалась к нам. Да, мысленно отметил я, по суше старик от неё бы далеко не ушёл. И сейчас не факт, что успеем оторваться.
Но, слава богу, парус поднялся и наполнился беззаботным ветром, соскучившимся по любимой забаве. Ладья, разбивая носом волны, отошла от причала.
Когда Старуха доковыляла до причала, мы, отойдя от берега на приличное расстояние, уже были в недосягаемости. Поняв, что её Старче улизнул, Старуха в сердцах бросила корыто и, сложив руки рупором, с горечью прокричала:
– На кого ты меня, Старче, оставил?! Сердце кровью облиться заставил. И теперь моё сердце разбито, как старинное это корыто. Сколько лет мы прожили с тобою, ведь любила по-своему я, – прижала она сильные руки к полной груди, – при живом муже быть мне вдовою, знать тяжёлая доля моя.
Старик, собрался ей что-то крикнуть, но покосился на меня и передумал. Знамо чего, не стал – постеснялся.
Эх, Старче, что-то мне подсказывает, что ты ещё вернёшься сюда и, я надеюсь, вернёшься уже другим человеком.
Ну и нехай делает, что пожелает, главное меня пусть до острова Буяна доставит, а там плывёт на все четыре стороны.
Наша быстроходная ладья вышла из залива в открытое море и, подгоняемая попутным ветерком, заскользила по пенящимся волнам.
На удаляющемся берегу ещё долго маячила внушительная фигура Старухи.
Старче, ещё раз быстрым мельком оглянулся на теперь уже далёкий берег и, сменив меня у руля, твёрдой мозолистой рукой взял курс на Буян (по крайней мере, я очень надеялся, что это было именно так).
***
Не знаю, далеко ли, близко ли, долго ли, коротко ли, мы шли, рассекая водную гладь бирюзового моря-окияна. Для меня сухопутного человека, расстояние здесь трудно было определить из-за отсутствия хоть каких-то расчётных вешек (вода кругом, куда хватает зоркости глаз). Да и время здесь текло иначе, волнообразно (или это от качки мне так казалось) поэтому даже примерно определить, сколько мы уже отмотали морских миль с начала нашего водного путешествия, не представлялось возможным. Старче, стоявший у руля, озабоченно оглядывался по сторонам, предположив, что мы ненароком пропустили остров, пройдя стороной. По одному ему понятным подсчётам выходило, что остров уже давно должен был попасться нам на навстречу или, как минимум, появиться с какого-либо борта в пределах видимости. С учётом того, что опыта вождения судов даже такого мизерного водоизмещения у Старче ещё толком не было, да чего уж там – вообще не было – его волнение не замедлило передаться и мне. Не хватало ещё заплутать в безбрежном море практически без харчей (узелок Кащея был отнюдь не вместительным) и запаса пресной воды.
К моему вящему удовольствию (а как Старче обрадовался, вы бы видели) мы всё же не промахнулись. На горизонте появилась тёмная точка, которая всё разрасталась, увеличивалась в размерах, медленно превращаясь в зелёный остров, с пологими галечно-песчаными берегами.
– Ай да я и капитан! – похвалил себя Старче, пританцовывая от радости. – Вот он, славный наш Буян, – старик ткнул пальцем на выдающийся в море мысок, – А вон лука взрезает сине море, дубок-колдун раскидистый на ней, вот это Витязь место – Лукоморье, там Кот – хранитель золотых цепей.
Дуб и впрямь был великолепен, в своём величии. Могучий и незыблемый, он раскинул кудрявые ветви во все стороны, покрывая своей тенью почти весь каменистый мысок.
Почти подойдя к берегу, Старик спустил парус, чтобы сбавить ход судна и ладья, пропахав днищем песчаное дно у побережья, остановилась.
– Иди же Витязь, не робей, – промолвил Старче, вытирая пот со лба. – Я слышал, Кот ждал много дней. Лишь он и ведает из нас, о чём грустил и мыслил Ас.
Очарованный немудреной красотой Лукоморья, я спрыгнул на песок и направился к раскидистому древу. В это трудно поверить! Наконец-то я добрался до того, кто сможет пролить свет на многие вопросы, роившиеся в моей буйной голове.
Вблизи дуб и вовсе поражал своей дремлющей нерушимой мощью. Ствол дерева был в несколько охватов. Могучие корни были под стать кудрявой кроне, их «щупальца» выныривали из земли тут и там, как спины огромных змей, переплетаясь и вздыбливая почву. Такой исполин, словно былинный богатырь, был неподвластен времени.
Я обошёл вокруг дуба и увидел его.
Чёрный как уголь, без единого светлого пятнышка Кот, дремал, развалившись на суку, росшем на уровне моей головы.
С очередным шагом, я наступил на сухую веточку. От тихого треска Кот повёл ушами и открыл глаза. Увидев меня, он потянулся, выгнув спину, и присел на задние лапы.
– Добрался, Витязь, в наш предел?! – улыбнулся Кот, оскалив острые зубы. – Давно узреть тебя хотел. Что хочешь ты спросить, я знаю. Твоё волненье понимаю. Вопросов у тебя не счесть, и главный – почему ты здесь. Я расскажу тебе, что знаю, как на духу всё, не скрывая, а ты уж не перебивай, моим речам мой друг внимай.
Я кивнул, дескать, как пожелаете господин учёный Кот. Я как раз для того сюда и пришёл, чтобы всё узнать.
– Ну, вот и славно, Витязь, ведай, – продолжил Кот. – Творцы свои миры творят: одни как мёртвые кометы, другие звёздами горят. И лишь немногим удаётся, создать живой страну чудес, где льётся сказ, и песнь поётся, видений чудных полон лес. Наш мир таков, в нём дива много, ты убедился в этом сам. Мир чудаков, смешных и строгих, влюблённых в наши чудеса. А почему? – вопрос витает под шлемом кованным твоим. Отвечу. Люди нас читают, смеются, плачут, верят, знают, они наш славный мир питают, живых сердец теплом своим. Пока живёт наш мир чудесный, как памятник Творцу прелестный, мир Яви3, где наш Ас творил, не будет станом тёмных сил.
Кот задумчиво посмотрел на синее море, затем перевёл взгляд на меня. Прочитав в моём взгляде пока что полное понимание, он продолжил просвещать меня насчёт всего, с чем я столкнулся.
– Ведь, что такое золотые цепи, то цепь преданий с самых древних пор, тех, что хранят луга, леса, и степи, и реки, что текут с высоких гор. Был Асу передан наказ от древних предков: народных сказок – самоцветов редких, взяв горсть, своим их даром огранить, взрастить, взлелеять край чудес и сохранить. Он выполнил наказ, создав творенья, в которые вдохнул жизнь добрый люд, где нынче его детища живут, всё также вдохновляя поколенья. Но Ас предугадал ещё тогда-то, что уже близко время страшной смуты, и что однажды вдруг взбредёт кому-то, ваш мир сгубить, чтоб встал брат против брата. И это время смуты наступило, друг друга братья рубят, кровь течёт, погибшим там давно потерян счёт, на гнев и страх, сердец уходят силы. В лихие годы нам грозит забвенье, там будет ещё долго не до нас, чтоб этот мир чудесный не угас, не разорвались златой цепи звенья, поверить в Витязя заставил мир наш, Ас. В того, который пред последнею чертой, помянет Аса, что глаголом жёг сердца, пред смертью вспомнив нашего Творца, кто посетит нас чистою душой. Да, да живой души тепло согреет, сей мир во время смуты и войны, я чую, от тебя так силой веет, хранителя чудесной сей страны. Так и случилось, и теперь ты тут, тот самый Витязь – русский дух хранящий, и как невиданные звери в чаще, в душе твоей его творения живут. Теперь тебе хранить его сказанья, которые все знаешь наизусть, поэмы, байки, песни и преданья, чтоб сей мир слушал их из твоих уст. С тобой мы одолеем все невзгоды, и сохраним дух русской старины, так нужного для доброго народа, по окончанью смуты и войны. И будет Ас взирать из мира Прави4, а с ним и все кто Русь оборонял, что русский дух святой их землю не оставил, что звенья цепи ворог лютый не порвал.
Кот замолк.
Его рассказ был краток, но весьма ёмок. Я осознал, какая честь, и какая ответственность выпала на мою долю. Я должен был хранить этот чудный сказочный мир, сотворённый гением из подаренного ему предками духовного наследия, до тех пор, пока люди там вновь не начнут питать его «теплом своих сердец».
Что же, я надеюсь, что справлюсь с поставленной задачей.
– Я понял всё, мой друг прелестный, – поклонился я доверенному лицу Аса. – Готов я сей же час начать, его творения читать, чтоб сохранить сей мир чудесный.
Кот кивнул, мол, валяй, теперь твоя очередь, и прилёг на сук. Прикрыв глаза, он умиротворённо замурлыкал, в предвкушении.
Окинув взглядом окрестности, я выбрал то, что первое пришло на ум и начал вдохновенно читать, чтобы меня слышали все: и раскидистый дуб, и шальной ветер, и могучее море, и задумчивые облака. Я читал о них.
– У Лукоморья дуб зелёный; златая цепь на дубе том… – мой голос прорывался сквозь шум прибоя во все стороны этого хрупкого мира.
– … Там на неведомых дорожках, следы невиданных зверей… – вспоминал я пережитое мной, и воздух заблагоухал ароматами полевых цветов.
– …Там в облаках перед народом, через леса, через моря… – появившаяся над морем радуга, разукрасила небосклон сочными красками.
– … Там русский дух… Там Русью пахнет!…
Я читал и был безмерно счастлив видеть, как чудный мир преображается в трисветлом сиянии гения…
«Молитва»1 – стихотворение А.С. Пушкина
Ас2 – в славянской ведической мифологии человек, воплощенный на земле бог-творец (перекликается с инициалами поэта).
Явь3 – название видимого (явного) физического мира, где существует человек.
Правь4 – согласно славянской ведической мифологии, мир Богов и Предков, куда переселяются души.
Распорядитель конкурсов на Дружине
|
