Сказание о Бруньке-богатыре.

- Деда, деда!
Шедший по лесной тропе, старик остановился и, опираясь на ореховый посох, дождался десятилетнего мальчишку. Тот подбежал и выдохнул скороговоркой:
- Деда, меня мамка послала с тобой прогуляться.
- Присмотреть, значит, - усмехнулся старик, - ну, тады пошли, Егорка.
Матвей Кондратьев шел степенно, только изредка на трость опираясь. Рядом Егорка деревянной саблей с бурьяном воюет. Смотрит на него Матвей, да в седую бороду улыбается, себя таким вспоминая. Так до реки и дошли. Под столетним дубом Матвей на лавку сел, рядом Егорка устроился. Саблю свою к лавке прислонил, из сапожка ножик достал, из запазухи трубочку и принялся дырки в ней ладить.
- Деда, - старательно ковыряя ножом, сказал Егорка, - а ты знаешь, что тебя в деревне бессмертным называют?
- Знаю.
В деревне завидовали Кондратьеву. Его возрасту, его здоровью. Старики младше его на двадцать лет выглядели вовсе развалинами. Сами не ходили, только с помощью внуков передвигались, а Матвей каждый день к реке ходит сам, лишь правнуки его иногда сопровождают. Мало ли чего случится? Сядет Кондратьев на лавку, что специально для него под большим дубом внуки поставили, и смотрит на берег другой. Аккурат на остров, что чуть из камыша выступает. К островку мосток идет, из толстых жердин сделанный. Дальше тропка к гати ведет, а гать вглубь болота к Черному острову уходит. Туда люди за кислой ягодой ходят. Мимо пройдут, да головами качают: «И чего он все сидит тут?». Спрашивали его, но Матвей отшучивался, или вовсе молчал.
«Да, золото у него там зарыто - решили в деревне, - вот и ходит, сторожит». И как-то придя к любимому месту, Кондратьев обнаружил изрытую вокруг дерева землю. Даже лавку сковырнули. На её месте была яма в добрую сажень.
- Вот ведь олухи, - подивился он, - и не лень было рыть так глыбко?
В тот раз просто на травке посидел, а следующий день многочисленные внуки и правнуки засыпали ямы, утрамбовали землю, лавку на место приладили. Наконец в деревне на него махнули рукой. Ну, есть причуда у старика, пусть ходит. А Матвею того и надо. Устроится дед на лавке, Егорка из кустов уду достанет и рыбу сядет ловить, али мастерит что-нибудь, сидя подле старого Матвея. Где-то наверху ветер вольный гуляет, причесывая кудри вековых дубов. А в самой дубраве, воздух недвижим. Густой, словно кисель, но дышится легко, свободно. Тут царит тень и прохлада. Вода в реке темна, неподвижна почти. Облака, отражающиеся в ней, медленно плывут к противоположному берегу и скрываются в густых камышах. Лишь изредка всплеснет крупная рыбина, отражение зарябит и начнет казаться, что облака очень спешат добраться до противоположного топкого берега, чтобы затеряться в камышах.
В глубине кроны загомонили птахи, затем сверху, кружась, полетели перышки. Вслед за ними, прямо на колени, скатились два взъерошенных и сцепившихся воробья. На человека даже внимания не обратили, так и продолжали мутузить друг друга.
- Эко, петухи, разодрались тут, - смахнул старик обоих на землю, - воробьиху не поделили что-ль?
Те только после этого в разные стороны разлетелись.
- Что там, дедушка? – оторвался от своей работы Егорка.
- Птахи тут дерутся. А что делаешь-то?
- А дудку, деда, - деловито сказал тот, - как налажу, так и играть буду.
Вдруг в груди защемило. Матвей замер, боль пережидая, потом провел по груди, нащупал сверток запазухой, собрался было достать, но передумал. Откинулся на ствол дубовый и глаза закрыл. Издалече, с самой глубины трясин, вдруг долетел звук странный, будто плач чей-то.
- Что это, деда? – встрепенулся мальчишка.
- Птаха поди болотная свистит.
- В деревне говорили - там болотник на дуде играет, путников заблудших в трясину заманивает.
- Врут они, - усмехнулся старый Матвей, - придумывают со страху-то.
- Не, - возразил мальчишка, - точно болотник дудой своей манит. Так старики на деревне сказывают, да и мамка говорила. Вот сделаю свою и переиграю болотника.
Матвей усмехнулся в бороду – смелый мальчишка, совсем как он, в младые годы…
- Посмотри вон туды, - старик показал рукой на выступающий из камышей остров, к которому был перекинут мост из толстых жердин. – Знаешь, куда идет тропа от моста?
- Знаю, деда. Мы за кислой ягодой там проходим. По гати пол версты всего, до черного поля.
- А знаешь, что этот островок Брунькиным называют?
- Нет, - удивленно распахнул глаза Егорка, - этот островок-то? Как в сказке той?
- Ты её знаешь?
- А как же! – мальчишка вскочил, поднял руку с саблей деревянной и начал громко рассказывать:
- И стоял Брунька един, супротив полчищ басурман проклятых. И не было страха в его сердце. Лишь крепкий щит и меч булатный. Взмахнет Брунька направо, дюжине вражин головы долой, взмахнет налево, десяток басурман пополам порубит. А они всем войском своим на богатыря как навалились. Принял он на щит басурман, ноги крепкие расставил шире, держит, шага назад не ступит. А вражин поганых все больше и больше наваливается, давят на щит. Ноги Брунькины по колени в землю ушли, но удержался он, не согнул спины, и сам как двинет щитом, да так двинул, что разлетелись басурмане в разны стороны. Кто в омут упал, кто в трясину… так и утопло почитай все войско басурманское. И кричали в страхе оставшиеся: «Нет, совладать нам с богатырем русским, ибо не берет его ни стрела быстрая, ни рогатина крепкая, ни сабля вострая…».
- Только сказка это, деда, - сел на лавку Егорка, - как это можно – сразу дюжине головы одним разом срубить?
- Эт-то ты прав, - усмехнулся Матвей, - приврали тут для красного словца. Токмо не сказка это. Быль. Как есть, быль.
У паренька загорелись глаза:
- Расскажи!
Старик нащупал сверток за пазухой, посмотрел на выступающий из камышей остров.
- Хорошо, расскажу. - Старик на мгновение закрыл глаза, будто вспоминая и начал:
- Давно это случилось. Эти дубы младыми деревцами ещё были, иные и вовсе желудями. Жил в то время кузнец один, Кондратием звали его. Жена его в поветрие померла. Осталось у него два сына - старший Илья и младший Николай.
Как-то с торга они возвращались, слышат вдруг - впереди, как бы сеча идет. Кто с кем рубится, непонятно. От греха в чащу и свернули, да окольными путями, да подальше отъехали. Схоронились на поляне малой. Глядь, а на полянке, под ореховым кустом, паренек лежит. Лежит и не шевелится. Посмотрели – весь в крови от ран многочисленных, но живой вроде, и дышит ещё. Подобрали его, да на телегу положили. Как домой привезли, бабку травницу позвали. Долго выхаживала его бабка. Седьмицу целую без сознания лежал паренек.
Как в себя-то пришел, его и спрашивают – кто такой, откуда, что случилось? Да только тот все головой мотает, плечами пожимает и молчит. Немой – решил кузнец, да у себя паренька оставил, стал его Матвеем звать. Все лишние руки на дворе. А в деревне его Брунькой-молчуном прозвали, за пятно родимое на шее, аккурат под подбородком, на бруньку березовую похожее.
Годами Матвей аккурат, как младший Николай был, только худ больно, после хворобы-то. Но вот с лишними руками Кондрат ошибся. Ничего Матвей не умел. А то, что показывали ему, ничего не выходило. Дивились в деревне – как это так, ничего делать не умеет? Ни сено косить, ни по хозяйству…
Но с животиной, на удивление всем, ладил Брунька. Особливо с лошадьми. Слушались его кони, будто своего. К себе подпускали запросто, даже жеребята не боялись Бруньку. Вот и определили его в пастухи. Наперво хмурый он ходил, не нравилось ему пастухом-то быть, да привык со временем – чего уж ерепениться, задарма-то кормить никто не будет. Вот и повелось – чуть свет, так гонит Иван лошадей да коров деревенских пастись.
Как-то раз слышат в деревне - звук чудной, будто плачет кто. Пошли на звук. Оказалось - это Брунька-молчун, сладил жалейку и играет на ней, да так красиво, что заслушаешься. Сердце песням этим радуется и легко на душе становится. Многие ходили послушать игру Бруньки-молчуна…
Две зимы прошло с той поры, как Матвей у кузнеца появился. Подрос Матвей, окреп, красавец стал, в плечах сажень, кудри черны да густы, но так и остался молчуном.
В те года степняки уж больно разбойничали. Набегут внезапно, пограбят, мужиков побьют, да женщин и детей в полон угонят.

Успеет кто упредить, али сами заметят, так всей деревней через реку, да вглубь болот, на остров уйдут, гать за собой порушив. А как уберутся разбойники вовясти, так и вертаются к домам своим.
Как-то раз упредили деревню, да поздно. Последние жители только в бор входили, как степняки из лесу выскочили. Увидели, что весь полон уходит, так с вслед и кинулись. Люди только и успели через мосток перебраться, как разбойники тут уже, на берегу коней осаживают. Мужики детей да жен своих через гать отправили, а сами, прям на островке том, бой и приняли.
Степняки стрелой не бьют, зачем своих будущих рабов убивать? Считают, что никуда не денется их добыча. Вон и гать видна. Всем гуртом навалились. Мужики их на островке встретили. Кто с косой, кто с оглоблей. Кондратий-кузнец молотом бьет, а Илья и Николай мечами бой ведут.
Бьются мужики. Понимают - если не остановить врага, не дать своим уйти вглубь болот, то их дети да жены рабынями станут, а девушки молодые в гаремы турецкие попадут. Гать в трясине бы утопить, да не все люди еще перебрались на следующий островок.
Бьются, насмерть стоят. Разят врага, да только на место одного, другой степняк встает, а падет мужик, кто вместо него встанет? Вот один мужик упал, второго зарубили, третьего копьем достали… скоро и конец битве. А там и плен всем будет.
Бьются плечом к плечу отец и два сына. Одни остались. Вот падает сраженный прямо в грудь Кондратий. Следом погибает Николай, потом и Илью зарубили. Все, свободен путь. Больше никого на пути нет. Смеются степняки. Руки потирают.
И тут через гать Брунька пробежал. Нырнул под руку первому степняку, его в трясину отпихнул, сам меч подхватил и назад к гати отпрыгнул. Да как рубанет по веревке-то, что гать держит. С одной стороны ударил, да с другой. Она в топь и ушла, а Брунька к врагам обернулся. И стал он их сечь, лихо сечь, жестоко. Как ураган метался Брунька меж врагов и сраженные падали они от меча его.
Долго ещё звуки сечи люди слышали, пока до Черного острова добирались. Все о Бруньке говорили. Думали погиб он, зарубили его враги. Потом дым черный в полнеба вверх взметнулся. Степняки-то со злобы всю деревню спалили.
Не сразу жители вернулись к деревне. Кому дома-то отстраивать? Мужики все погибли. Десять лет спустя только дома ставить стали, как сыновья подросли.
А на болоте с тех пор иногда птаха какая-то поет, да так жалобно, что жалейка Брунькина вспоминается. Много лет прошло. Забыли люди про бой тот. Забыли, про жалейку его. Теперь, как услышат пение птахи, так и говорят, что это болотник людей в топи заманивает. А детям сказку про Бруньку-богатыря сказывают.
- Эту сказку… то есть быль эту, - тут же поправился Егорка, - мамка на ночь много раз рассказывала. А это точно птаха поет, не болотник?
- Нет, Егорка. – И Матвей опять сверток в груди потрогал. – Не болотник то, и не птаха…
Старик за пазуху руку сунул и достал, что-то продолговатое, в тряпицу завернутое.
- Вот, - протянул он сверток Егорке, - возьми.
- Жалейка! – воскликнул Паренек, развернув. – Откуда она, деда?
- Моя, жалейка. Та самая.
- Та? Так это ты играл?
- Да внучек, я.
Егорка посмотрел на жалейку, на деда, снова на жалейку…
- Деда, так это… так ты… это ты Брунька-молчун, получается? Так это ты про себя рассказывал?
Матвей усмехнулся в бороду и взъерошил волосы пареньку.
- А… а… - и Егор провел по шее.
- Тут она, - Матвей показал ниже подбородка, - под бородой не видно.
- А в деревне знают?
- Никто не знает. Никому я не говорил про то. После боя того, в деревню я токмо через пятнадцать зим вернулся. Дом построил, жену себе сосватал. Василису, пра-пра-бабушку твою…
Мальчишка повертел в руках жалейку, да на Матвея взглянул.
- А как ты смог с басурманами-то справиться? Тебе ведь пятнадцать лет было.
- Семнадцать, Егорка, - поправил его Кондратьев, - я с младых лет ратному делу учился. И не всех я тогда порубил. Одного посек, второго заколол, третьего… ещё одного в трясину спихнул, да сам в камыш и сиганул. Главное-то я сделал – врага задержал, да гать утопил. Поганые осерчали, стрелой бить начали. В камышах меня и достало, да сильно. Сами басурмане в трясину не полезли, побоялись. А я к воде чистой выполз, да вниз по реке поплыл. На берегу меня дозор дружины княжеской беспамятного и подобрал.
- А где ты ратному делу учен был?
Матвей ответил не сразу. Боль, последнее время сжимавшая грудь вдруг отступила. Стало легче дышать, тяжесть в ногах и руках исчезла, и Матвей понял, что времени у него осталось мало.
- Эту тайну, - сказал он Егорке, - я всю жизнь хранил. Теперь и рассказать можно. Сын я княжеский, от наложницы рожденный. Барчук – прав на княжение не имевший. Любим отцом и ненавидим братьями своими. Мать мою до смерти извели, а меня… меня отец на порубежную службу отправил. Спрятать от глаз недобрых хотел, но засаду нам устроили. Помнишь, я говорил, что Кондратий-кузнец бой услыхал? Вот там нас и настигли гридни братьев моих. Меня верный холоп уже посеченного в лес отправил, а сам бой продолжил. Я не помнил, как шел. Когда очнулся не мог вспомнить – кто я? Так два года в у Кондратия и жил. Только и умел на жалейке играть. Матушка научила…
Матвей вздохнул тяжко.
- Однако хорошо жил, до набега басурманского. На том островке, как смерть, хоть и не родных, а названных братьев увидел, так и вспомнил все. Всю свою жизнь вспомнил. С мечом, что был Кондратием-кузнецом выкован, бой и принял…
Потом дружинники меня на берегу подобрали. Они пожарище издалече заметили. И спешили к деревне нашей. Матвеем Кондратьевым я назвался. При дружине оставили, со временем на службу взяли. Десять лет служил справно. В походы на басурман ходил, порубежную службу нес. Отца иногда видел, да не подходил, свары той, что была когда-то не хотел. Но однажды мы столкнулись – он на стену крепостную вышел, меня увидел, да узнал. Глаза выдали, и родинку он высмотрел…. Долго мы разговаривали… Упросил я отца тайну не открывать. Княжить я не собирался, оставаться рядом с отцом, так сызнова свара начнется. Вот и испросил я у отца отпустить меня, в деревню нашу, где и прожил долгую и счастливую жизнь…
Матвей побледнел и откинулся на ствол дуба, глаза прикрыв.
- Деда? – запоздало встревожился Егорка. - Что с тобой, деда? Может наших кликнуть? Я сбегаю…
- Не надо… - с трудом ответил старик, - не надо. Все-равно не успеешь. Сто лет я прожил, пора и честь знать...
- Но деда…
- Егор! - голос Матвея вновь окреп. – Уймись. И слушай. Внимательно слушай. Умираю я. Пора. Я за свою жизнь многое повидал, и понял – истинное богатство не родовитость, не серебро и злато, а семья. Большая и дружная семья. Когда-то меня лишили этого. Я постарался чтобы у детей моих, внуков и правнуков – было все. Ты сам запомни и всем передай напутствие моё. Живи честно. Стой за правду. А доведется бой принять – сражайся. Как Кондратий-кузнец и сыновья его Николай и Илья. Как Брунька…
- Деда… деда… - По лицу Егора скатывались слезы.
- Ты не плачь… на жалейке… сыграй мне… сыграй… потешь…
Мальчишка вытер лицо рукавом рубахи и поднес жалейку к губам. И вновь чудесное звучание разлилось по округе. Ветер утих, все как будто замерло. Вековые дубы опустили свои кроны, вместе с жалейкой скорбя по усопшему, но не забытом богатыре Бруньке.

5

5.

5. Хороший рассказ, хотя вначале и не поняла, что времена давно минувших дней описываются. Тем не менее заслуженно высокая оценка.
Спасибо автору!

Славно сказано!
5.

[cut=Автору]
На палицу, клюку, посох. Трость - как правило тонкая, пижонская, городская палочка, более пригодна для опоры на брусчатке либо асфальте ...


Современное понятие, анахронизм в тексте. "в горячке", "без памяти" либо что-то наподобие будет органичнее, имхо.[/cut]

История понравилась. На мой взгляд, один из лучших рассказов на конкурсе. Спасибо автору.
5

5!
Небольшие огрехи совсем не заметны.

5+

5+ Без коментариев
Очень надеюсь что победит этот рассказ.

Очень поучительная история, жалко у меня плюсов не осталось.

5.

Первые две трети шел Брунька на пять с плюсом. Потом откатился просто на пять

По крайней мере, шансы на победу в читательском голосовании весьма великИ. (а мнение жюри есть тайна, покрытая мраком... еще несколько дней )

Ну мне все равно и на шансы и на тайну. Я просто пожелал победить рассказу :-)

Тройка.

Так и не смог понять, в "какой обертке" хотел автор преподнести свой замысел.
То ли в сказочно-эпическом, но для этого слишком приземленно-обыденным выглядит начало рассказа с бытовыми подробностями, отнюдь не работающими на образ Бруньки-богатыря.
То ли в историческом - тогда слишком уж много исторических (и не только) ошибок - для сказки это не имеет значения, а тут начинают колоть глаз.

И еще мне очень интересно - из чего гать была сделана, что ее можно было утопить?

Лиственница)

Неправда ваша, дяденька!

http://ru.wikipedia.org/wiki/Лиственница_(древесина)

Средняя плотность: 550—590 кг/м³
Пределы плотности: 400—850 кг/м³

(плотность воды напомню 1000 кг/м³)

Если бы автор написал "гать разрушить" - было бы понятно. А вот "утопить" надо очень сильно постараться...

Понравилось. И идея и реализация - 5


Мудрый змей как обычно предпочитает получать готовые ответы вместо того чтобы искать их самому.

На плавные мосты ставят на якоря. Судя по всему сооружение было стационарным - настил за счет якорей (привязанных снизу камней попросту) имел отрицательную плавучесть и держался за счет нее в постоянном натяжении - на столбаз опорах вбитых в грунт острова.
Такая конструкция вполне может утонуть тем более там много и не надо - достаточно просто ослабить натяжение и погрузиить настил вводу пусть и не на дно а хотя бы на метр, чтобы настил начал "играть" - то есть совершать хлыстообразные движения от попыток по нему пройти. Вроде и не утонул, но ходить по такому никто не рискнет тем более в броне и боевой обстановке.

К тому же PKL как-то подзабыл что не только лиственница не гниет в воде. Есть еще более популярный у мостостроителей материал - дуб.
А он как раз от долгого пребывания в воде приобретает не только каменную твердость но и такую же (отрицательную) плавучесть. Если мост простоял хотя бы десять лет - утонет как миленький.
З.ы. и разрушить гать - мало реальная процедура (особенно в быстром темпе), обычно просто снимали вешки обозначающие края гати - ищи ее после этого в трясине она ведь не сплошная а перекидывалась только через топкие места. В данном случае похоже речь идет о том что через "окно" в трясине был переброшен мост специально сконструированный для этого дела, дальше же шла обычная гать, вот только добраться до нее после разрушения (утопления) моста - никак.

[admin]Дорогой Автор, спасибо за Ваше участие в конкурсе![/admin]