Форма входа
Логин:
Пароль:
Главная| Форум Дружины
Личные сообщения() · Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · PDA
  • Страница 2 из 3
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • »
Модератор форума: Майор  
Форум Дружины » Авторский раздел » Тексты Майора » "Игрушечная крепость" (Новый проект, история Великой войны 1914-1918)
"Игрушечная крепость"
Майор Дата: Пятница, 20.12.2013, 20:48 | Сообщение # 31
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Два дня беспрестанно били по крепости шестьдесят немецких орудий. Два долгих дня прятался по казематам, блиндажам и траншеям гарнизон Осовца, в который входили один пехотный полк, два батальона артиллеристов, сапёры и всяческие обслуживающие команды. На их укрытия так и сыпались «чемоданы»,* пытаясь разрушить скрытые под землёй бетонные перекрытия или толстую кирпичную кладку, а где и простые бревенчатые настилы. Повсюду стоял оглушительный грохот, ходили ходуном стены, осыпалась земля, но укрепления выдерживали. Крепко досталось лишь открытым постройкам, и то несильно, ведь они мало интересовали штурмующих.
А на правом берегу Бобра, далеко за болотами, то и дело взметались к небу дымные султанчики пушечных выстрелов. Они были хорошо видны штабс-капитану Мартынову, который сидел в одном из броневых артиллерийских наблюдательных постов на Скобелевой горе и разглядывал долину в буссоль.
- Так, так, так, - бормотал штабс-капитан, совершенно не слыша собственного голоса. - А это у нас что? Ага, мортиры… Правильно, там их и припрятали.
Он оторвался от окуляров и карандашом пометил что-то на карте, которая лежала у него на коленях.
Мартынов командовал броневой артиллерийской установкой. Новейшая вращающаяся башня системы Шнейдера со 150-миллиметровой гаубицей, вделанная в бетонный массив с убежищем для прислуги и пороховым погребом на две тысячи выстрелов. Почти вся под землёй. Снаружи только ствол орудия, немного выглядывающий из бойницы бронированного купола. Башню построили незадолго до начала войны. Единственная на всю крепость огневая точка подобного типа. Скобелева гора господствовала над местностью, и с неё открывался прекрасный вид на долину реки на участке северного гласиса и шоссе, ведущее к Заречному форту, что стоял на противоположном берегу.
На гору тоже падали тяжёлые снаряды и разрывались со страшным грохотом, сотрясая землю и всё, что было на ней или в ней. Поднятая завеса из дыма и пыли мешала обзору. После очередного близкого взрыва, когда в поле зрения буссоли стало черным-черно, штабс-капитан с досадой откинулся назад, вытащил из-за уха давно приготовленную папиросу и закурил.
Эх, жаль, что приказали не вести ответный огонь. Он бы запросто накрыл сейчас парочку вражеских батарей. Ну, или хотя бы одну… Местность пристреляна, цели установлены. Чего ещё надо? Нет же, сиди, жди команды.
Скосив глаза на телефонный аппарат, Мартынов сплюнул - молчит, собака!
«Может, провод перебит? Или штаб разбомбило?» - подумалось вдруг, и руки сами по себе схватили трубку и начали энергично крутить динамо.
- Алло! Алло! – закричал штабс-капитан в круглый зёв небольшого раструба. - Говорит броневая батарея. Это Скобелева гора! Меня кто-нибудь слышит? Алло!..
- В чём дело, штабс-капитан? – раздался в наушнике знакомый голос генерала Бржозовского.
Неторопливый баритон «Старика», как любили его звать артиллеристы за седые, зачёсанные назад волосы и бороду клинышком, сразу почему-то успокоил. Мартынов с облегчением перевёл дух и радостно гаркнул:
- Ничего, ваше превосходительство! Связь проверяю. Веду наблюдение за противником!
- Вот и хорошо. Продолжайте.
Трубка замолчала. Ободренный штабс-капитан снова припал к буссоли.
Ну, когда же, когда, чёрт побери, поступит команда на открытие огня?
На третий день Мартынов, наконец, дождался своего часа…

Осовец не та классическая крепость, которую со всех сторон окружает неприступная стена, земляной вал и непременный водяной ров. Нет, это всё, конечно, наличествует, но для ведения круговой обороны не предназначено. Застава или укреплённая линия фортов - так, пожалуй, более точно.
Форты тянутся вдоль реки Бобр, которая протекает здесь по низменной, сильно заболоченной долине. В некоторых местах её легко перейти вброд, особенно в засуху. Самые известные переправы - в районе селений Тузы-Гониондз, а другая в шести верстах ниже по течению, против деревни Сосня, так называемый Шведский брод. Это по нему в 1708 году Карл XII провёл свою армию. Но главное, что через крепость по единственному здесь мосту проходит Граево-Брестская железная дорога, и Осовец преграждает ближайшие и наиболее удобные подступы к стратегически важному Белостокскому железнодорожному узлу. А удерживая переправу через Бобр, крепость в любой момент может стать удобным плацдармом для развёртывания наступательной операции русских войск на Восточную Пруссию. Этого со счетов уже не сбросишь.
Опасный участок и одновременно лакомый кусок для немцев.
К нему не так-то просто подобраться. Многочисленные притоки Бобра, которыми изобилует низменная болотистая местность правого берега, разливаясь по весне, затопляют обширные территории. Почти непроходимый район, мало селений, отдельные дворы сообщаются между собой только по мелким речушкам, каналам да узким тропам. Врагу не найти здесь ни дорог, ни жилья, ни нормального укрытия, ни удобных позиций для артиллерии. Лишь один сухой, более-менее пригодный путь - вдоль железнодорожной насыпи.
И над всем этим болотистым краем господствует левый берег Бобра, круто вздымающийся вверх, как исполин, преграждающий путь непрошеным гостям. Словно сама природа озаботилась создать надёжное препятствие с идеальным обзором, труднейшими подступами и удобным для возведения фортификаций грунтом.
Здесь, на гряде из песчаных холмов, поросших крупным сосновым лесом, и растянулись в линию все четыре форта крепости. Лишь один из них стоит на правом берегу - это форт № 2. Его так и назвали, «Заречным». Вместе с прилегающим валом он образовывает «Заречную позицию», прикрывая мосты через Бобр, и даёт возможность владеть обоими берегами, постоянно угрожая противнику контратакой, вынуждая того держаться на расстоянии, чтобы уберечь свою осадную артиллерию.
Дальше, уже по левому берегу, с востока на юго-запад тянутся форты № 1 «Центральный» и № 3 «Шведский», своеобразное ядро крепостных укреплений с общим объединяющим гласисом. Вместе они образуют небольшой плацдарм в три версты по фронту и до двух вёрст в глубину. На нём сосредоточены главные силы всей артиллерии Осовца, большинство убежищ и различных складов.
Ещё юго-западнее располагается форт № 4 «Новый», а к северо-востоку от него на Гониондзских высотах намечался к возведению форт № 5, но приступить к его строительству так и не смогли. Что поделаешь, война внесла свои коррективы не только здесь. Поэтому на месте будущего форта оборудованы лишь полевые укрепления, названные «Ломжинским редутом».
Между ним, фортом «Новым» и основным плацдармом тянутся окопы полевого профиля, соединяющие эти укрепления. Временная мера и самое слабое место в обороне. Вся надежда на те препятствия, что должны задержать противника, если он сюда, не дай бог, сунется. А это болота, сама река Бобр, накопанные перед позициями водяные рвы, а также проволочные заграждения.
Германцам наиболее удобно форсировать долину на среднем участке, Гониондз-Сосня. Но этот легко проходимый отрезок не более двух вёрст в ширину давно и надёжно пристрелян крепостной артиллерией. К тому же перекрыт выдвинутыми вперёд стрелковыми позициями, левый фланг которых проходит по селению Сосня, а правый охватывает Бялогронды. То есть, прежде чем подобраться к самой крепости, немцам предстоит ещё сломить сопротивление окопавшейся перед ней пехоты.
Её укрепления тоже хорошенько утюжились «чемоданами», подбрасывавшими в воздух тонны рыхлой земли, но сапёры и рабочие команды свой хлеб жевали не даром. Основательно упрятали солдатиков. Чёрта с два их теперь оттуда выколупаешь…


_________________________________________________________________
* «чемоданы» (разг.) – крупнокалиберные снаряды


Сообщение отредактировал Майор - Среда, 19.02.2014, 21:54
 все сообщения
Майор Дата: Понедельник, 23.12.2013, 13:39 | Сообщение # 32
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Когда в долине появились цепи немецкой пехоты, Мартынов, соскочив с места, чуть не ударился головой о бронеколпак. Скатился вниз. Ещё минута беготни по ходам сообщений, и он в башне.
- Сорока! – заорал, едва появившись. – Орудие к бою!
Канонир, Пётр Сорока, не теряя времени, принялся крутить маховики поворотного механизма. Второй и третий номера готовились заряжать.
Затрещал телефон.
- Броневая батарея на проводе! – немедленно отозвался штабс-капитан, выслушал короткое распоряжение, расплылся в улыбке и отчеканил бодро: - Слушаю, ваше превосходительство!
Положил трубку. Подняв радостно сверкающий взгляд на Сороку, торжественно произнёс:
- Ориентир один, вправо два, угол семь с половиной, упреждение ноль-пять, по пехоте противника… ПЛИ!..

Крепость гудела, сотрясая землю теперь уже выстрелами русской артиллерии.
Работали почти все орудия. В долине перед позициями пехоты вырастала одна стена разрывов за другой. Ровные немецкие шеренги, что надвигались частыми волнами вдоль насыпи, невозможно было разглядеть из-за накрывшего их чёрного облака. Но все наблюдатели докладывали: никто так и не появился перед окопами пехоты, а снаряды падали точно в те места, где шли цепи.
- Перенести огонь в глубину! Перенести огонь!.. – надрывались телефонисты, передавая на батареи приказ начальника артиллерии.
Разрывы начали смещаться, открывая взорам перепаханное снарядами поле с валяющимися повсюду трупами немецких ландверов.
- Ваше превосходительство, - подскочил к Бржозовскому адъютант, - наши батареи подвергаются обстрелу.
Кто бы сомневался… Потому и приказал не открывать огня до начала пехотной атаки. Немцы до этого стреляли наугад, не зная толком расположения орудий в крепости. Эх, слишком близко позволили им подтянуть артиллерию. Немного бы подальше…
- Дайте мне коменданта, - подошёл генерал к телефонисту.
Спустя мгновение, тот протянул трубку аппарата:
- На проводе капитан Свечников.
Это старший адъютант при генерале Шульмане. Отличный офицер. Донской казак, артиллерист. Успел повоевать с китайцами, участвовал в японской. Уже год как служит в крепости после того, как окончил военную академию. Сейчас исполняющий делами начальника штаба.
- Михаил Степанович, - проговорил в телефон Бржозовский, стараясь не сильно повышать голос, не смотря на оглушительный грохот, - передайте, пожалуйста, коменданту моё решение сосредоточить основной огонь артиллерии на германских батареях.
- Минуту… - Свечников проговорил что-то в сторону, потом в трубке снова послышался его отчётливый голос: - Действуйте, Николай Александрович, но несколько батарей оставьте работать по неприятельской пехоте. О ней забывать не следует.
Забудешь о них, как же. Разве только в том случае, когда ни одного солдата у неприятеля не останется.
Слаженный огонь крепостной артиллерии заставил замолчать германские орудия.
Все ждали повторения атаки, но до самого вечера она так и не последовала.

Ночью отдохнуть не получилось.
С вечера, ещё засветло, Стржеминский с несколькими сапёрными офицерами под руководством Хмелькова инспектировал укрепления, пострадавшие в результате двухдневного обстрела. Вырисовывался далеко немалый объём восстановительных работ. А когда их делать, если утром, возможно, снова последует бомбардировка? Вот и вышли в ночь, как говорится, всем миром.
В штабе тоже не спали. Комендант крепости Шульман в окружении офицеров корпел над картой, внимательно слушая доклад Свечникова:
- …Таким образом, результаты боёв показывают, что выдвинутые вперёд от форта № 2 укреплённые позиции расположены слишком близко. Это и позволило германцам вести прицельную артиллерийскую стрельбу. Предлагаю фланговыми ударами отбросить противника, вынудив его отойти дальше в болотистую местность, а самим закрепиться на рубеже Цемношие-Белашево в шести-восьми верстах от крепости, что позволит нам находиться вне пределов досягаемости германской артиллерии.
Комендант в задумчивости пожевал губами. Кончики его усов, тщательно скрученные в идеально ровные, тонкие пучки, далеко выступающие за щёки, шевельнулись, живо напомнив детские качели. Подняв голову, Шульман быстрым взглядом отыскал Бржозовского и выпятил в его сторону свою пышную «александровскую» бороду:*
- Что скажете, Николай Александрович? Сможет наша артиллерия обеспечить огневую поддержку новой позиции?
- Если только тяжёлыми орудиями, - тихо сказал начальник артиллерии. – Да и то на самых подступах.
- То есть вы против?
- Нет, ваше превосходительство. Мы с капитаном Свечниковым обсуждали этот вопрос. Я полностью разделяю его мнение, что германские пушки нужно держать как можно дальше от Осовца, иначе это чревато катастрофическими последствиями…
- Поясните, будьте любезны, - нетерпеливо бросил Шульман и, сцепив руки за спиной, нервно заходил по кабинету.
- Извольте, - внешне Бржозовский казался всё таким же спокойным, но в голосе вдруг отчётливо зазвенела сталь. - Из восемнадцати батарей в крепости лишь одна броневая и шесть вделаны в бетон. Остальные расположены во временных укрытиях типа земля-дерево. Они хоть и усилены камнем, двутавровыми балками да листами брони, всё равно остаются настолько слабыми, что 150-миллиметровые бомбы наносят им тяжелые повреждения, выводя из строя людей, орудия и боеприпасы. Их главнейший недостаток - это несовершенное применение к местности, а в результате плохая маскировка. Некоторые батареи врезаны прямо в оборонительные гласисы, которые ничем от противника не скроешь. Обычный наблюдатель заметит их даже с земли, не говоря уже об аэропланах…
- Что ж, ваша точка зрения мне ясна, - перебил Шульман, возвращаясь на своё место. - А вам не приходило в голову, Михаил Степанович, что на новом рубеже наша пехота подвергнется безнаказанной бомбардировке со стороны противника? Ведь там, насколько я понимаю, нет никаких укреплений?
- Почти нет, ваше превосходительство. Надо строить. Задача для наших сапёров, рабочих рот и самих солдат, кто будет оборонять эту позицию.
- Штабс-капитан Хмельков, - тут же среагировал комендант, нацелив бороду теперь в инженера.
Тот попытался возразить:
- У меня люди восстанавливают укрепления. Им всю ночь работать…
Но генерал был неумолим, твёрдо заявив:
- Отдохнут с рассвета до скончания боя. Солдаты, когда займут указанный рубеж, приступят к окапыванию. А там и вы подтянетесь со всем личным составом и своим инвентарём.
- Но…
- Это уже приказ, Сергей Александрович.
Поняв, что спорить нет смысла, штабс-капитан вздохнул обречённо: «Слушаю».
- Теперь по контратаке, - Шульман повернулся к полковнику Белявскому - щуплому, невысокого роста пехотному начальнику. - Алексей Петрович, к рассвету сосредоточьте на флангах два батальона у селений Сосня и Бялогродны. Один батальон держите в резерве вместе с ротой ополчения. В семь-тридцать артиллерия откроет огонь по расположениям германцев. Это будет вам сигналом, что пора начинать дебуширование.* Вас, Николай Александрович, - взгляд упёрся в Бржозовского, - попрошу заранее наметить цели для обстрела. Сначала обработайте позиции пехоты, а затем займитесь осадными орудиями. Задача ясна?
- Так точно! – почти хором ответили пехотный и артиллерийский начальники.
- Штаб фронта обещал поддержку. И да поможет нам бог, господа…

Наутро русская пехота под канонаду крепостной артиллерии внезапно атаковала германские осадные силы с флангов. Немцы, не ожидавшие столь вопиющей дерзости от малочисленного гарнизона Осовца, поспешили ретироваться, выводя из-под удара свои батареи. Когда опомнились, попробовали восстановить положение и вернуть утраченные позиции, но залёгший на новом рубеже полк Белявского, слишком яро огрызался. Ещё и крепостные орудия постреливали, не давая подойти к не успевшим окопаться стрелкам. Возможно, их бы рано или поздно и выбили оттуда, но сделать это не позволил 6-й армейский корпус генерала Балуева из состава 2-й армии. Он ударом с юга отбросил немцев до самого Граево, а затем, продолжая их теснить, полностью деблокировал крепость и вышел в тыл германской армии. Жаль, что штаб фронта так и не рискнул использовать эту победу в полной мере.


______________________________________________
* «александровская» борода - т.е. как у императора Александра Александровича (Александр III).
* дебуширование (фр. débouché) - выход войск из теснины или какой-либо закрытой территории на более широкое место, где можно развернуться.


Сообщение отредактировал Майор - Среда, 19.02.2014, 21:55
 все сообщения
Майор Дата: Четверг, 26.12.2013, 07:30 | Сообщение # 33
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Глава 8
Снова в наступление


К двадцатым числам сентября новая 10-я русская армия закончила сосредоточение. 22-й корпус расположился в районе Сопоцкин-Липск. За ним у местечка Новый Двор и западнее Гродно во второй линии стоял 2-й Кавказский. 3-й Сибирский занимал участок вдоль Бобра по обе стороны Штабина и прилегающий район. Таким же образом у Осовца и южнее сосредоточился 1-й Туркестанский корпус. В состав армии, кроме того, вошла сводная кавалерийская дивизия генерала Скоропадского.
Пока отдельная группа германских войск осаждала Осовец, остальные их части наступали к Неману. Свои главные силы противник собрал против правого фланга 10-й армии, имея на всём остальном с ней фронте лишь два более-менее крупных соединения у Августова и Осовца. А ещё несколько небольших заслонов на укреплённых северных выходах из лесистой местности. Такое расположение само напрашивалось на удар противнику в тыл со стороны Сопоцкина.
И это произошло.
Двадцать седьмого сентября 22-й корпус, уже вполне оправившийся от частичного расстройства, которое претерпел в начале месяца, двинулся в поход, наступая на север в составе трёх стрелковых бригад. Справа от него шли кавказцы. Погода стояла на редкость ненастная и холодная. Задерживали бездорожье и разрушенные германцами переправы, но корпус упрямо прокладывал себе путь, не смотря ни на что. Настроение солдат заметно улучшилось, благотворно влияя на боевой дух. Чувствовался всеобщий подъём, который передался и Сергеевскому, и Земцову, и остальным офицерам. Даже штабная, всегда унылая атмосфера не так угнетала. Не верилось, что каких-то пару недель назад всё выглядело совсем иначе, а война казалась бездарно проигранной, даже когда во второй раз переходили границу, спеша к Маркграбово на помощь Ренненкампфу, ещё не зная, что вскоре снова придётся отступать…
Тот марш прошёл более-менее удачно. Корпус, как и планировалось, сосредоточился у деревни Марциновен. Она лежала впереди, примерно в одной версте от выбранного места привала - пологой высоты с одиноко торчащим почти у самой дороги пустым сараем на вершине. Его сразу занял штаб корпуса, поскольку погода испортилась, и пошёл дождь. Солдаты же, утомленные более чем двадцатичасовым переходом, получив команду на привал, как шли в колонне, так и попадали по обе стороны просёлка, прямо под моросящим дождём. По крайней мере, на том участке дороги, что видел Сергеевский.
А обзор с высоты открывался хороший. Справа и слева ещё подходили колонны. На горизонте, со стороны Лыка, откуда доносился грохот боя, поднимались в небо огромные чёрные столбы дыма. Много ближе, верстах в трёх от холма, двигалась небольшая колонна пехоты с полубатареей. Но вдруг её ряды распались, бегом разворачиваясь в боевой порядок в сторону левого фланга. Батарея спешно заняла позицию и захлопала беспорядочными выстрелами. Подняв бинокль, Сергеевский увидел вдали германскую конницу, которая ещё верстах в трёх западнее шла большим аллюром, пересекая низину с севера на юг, держа направление в тыл корпуса. У неё на пути стали рваться шрапнели, но всадники быстро скрылись из виду в островках леса и складках местности.
Борис чертыхнулся. Вражеская конница за спиной – это очень и очень скверно. Может в самый неподходящий момент отрезать все сообщения с тылом.
Не прошло и часа, как плохие предчувствия Бориса подтвердил Земцов, назначенный ответственным за связь.
- Только и успели узнать, что корпус включён в состав новой десятой армии, - пожаловался Мишель. - Что командует ею генерал Флуг,* который прибыл в крепость Осовец. На этом всё. Телефонная линия накрылась. Хотелось бы знать почему.
Для Бориса ответ был очевиден. Телефонный провод, который они тянули аж от Августова, наверняка перерезан теми самыми кавалеристами.
А вскоре из авангарда поступило донесение, что высланная вперёд конная разведка, не доходя семи вёрст до Маркграбово, встречена огнём противника, понесла потери и дальше продвигаться не может. Едва Сергеевский с остальными офицерами штаба разобрал на карте обстановку впереди и слева, как пришли сведения и с правого фланга от командира Отдельного Оренбургского дивизиона: «Мои разъезды с высот юго-западнее Бакаларжева между 3 и 4 часами дня наблюдали движение через Бакаларжево на Сувалки большой колонны противника. Прошло 9 батальонов и 6 батарей».
Ещё и местные жители подлили масла в огонь, рассказав, что с полудня в Маркграбово стоят семь германских батальонов. По всему выходило, противник значительными силами вклинился между корпусом и 1-й армией.
За получением донесений и уяснением обстановки незаметно наступил вечер. Дождь моросить перестал, но тучи не рассеивались, потому смеркаться начало довольно быстро.
Командир корпуса с растерянным видом ходил взад-вперёд перед сараем. На него больно было смотреть. Налитое кровью, заросшее щетиной лицо, растерянно бегающие глаза, всклокоченные седые волосы, упрямо, словно пружины из разодранной обшивки дивана, вечно встававшие торчком всякий раз, когда Бринкен снимал фуражку и вытирал вспотевший лоб...
Огородников молча, с явным безразличием попыхивал сигарой около двери, время от времени бросая на командира неприязненные взгляды. Рядом толпились офицеры Генштаба. Помимо Сергеевского с Земцовым здесь были штабисты из разных бригад и дивизий, а также корпусный прокурор фон Раупах, который проявлял весьма живой интерес к ведению всех операций. Прочие офицеры штаба стояли тут же, но поодаль.
Все обсуждали сложившееся положение, делая однозначно неутешительные выводы:
- Сувалки уже заняты германцами. Там их не меньше дивизии.
- В Маркграбове, похоже, стоит ещё одна.
- У нас в тылу вражеская конница. Тыловые службы в Августове под угрозой нападения. Связи со штабом армии нет.
- Положение Ренненкампфа, без сомнения, тяжёлое, но и нам самим, может статься, грозит беда…
Конечно, Бринкен всё слышал. Впрочем, никто и не собирался делать из этого разговора великую тайну. Командир корпуса подошёл к своему начальнику штаба:
- Ваше мнение, генерал Огородников? Как нам следует поступить?
Тот промычал в ответ нечто невразумительное, вроде «как прикажете», спрятав лицо за клубами сигарного дыма. У Сергеевского сложилось впечатление, что начальник штаба попросту не желает помогать командиру.
Какое-то время два генерала буравили друг друга взглядами сквозь табачно-дымовую завесу, пока кто-то из группы генштабистов не высказался громко:
- Господа, уже темнеет. Нельзя терять время. Пора принимать какое-то решение.
Бринкен повернулся на голос.
- По приказу главнокомандующего корпус должен наступать на Маркграбово, - заявил он твёрдо. Подумав, добавил, чуть сбавив тон: - Однако, по обстановке это слишком рискованно и может привести к нашему окружению… Посему считаю наиболее рациональным отойти назад к Августову. Но сделать это без приказа мы не имеем права. Значит, остаётся одно: стоять на месте до получения распоряжений.
Сказал и ушёл в сарай, едва не задев плечом Огородникова, успевшего, к счастью, посторониться.
Генштабисты заволновались, возмущённо загалдев. Они, молодые офицеры, все как Земцов и Сергеевский воспитанные на правилах Суворова и фанатично преданные заповедям Петра Великого: «ничего, кроме наступательного» и «упущение времени смерти невозвратной подобно», впервые столкнулись воочию с так называемой «старой школой», которую после Японской войны неустанно кляли профессора в академии Генерального штаба.
- Стойте, стойте, господа! – утихомирил товарищей Борис. - Предлагаю высказываться по очереди.
- Правильно! – подхватил Земцов. – Пусть каждый изложит свою точку зрения, как и куда нам следует двигаться…
Остальные поддержали. После небольшого совещания пришли к единому мнению, что с рассветом корпусу необходимо повернуть на северо-восток, на фронт Рачки-Бакаларжево, и, оставив одну бригаду заслоном со стороны Гольдапа, тремя оставшимися, не мешкая, атаковать Сувалки с тыла. В этом случае против девяти немецких батальонов, сорока орудий и двадцати с лишним пулемётов корпус будет иметь почти в три раза больше пехоты, двойное превосходство в артиллерии, а в пулемётах чуть ли не пятикратное. Такой перевес определённо даст возможность быстро разгромить зарвавшуюся дивизию немцев. Потом - вероятнее всего, к вечеру следующего дня - взять направление на Гольдап, чтобы отвлечь на себя ещё какие-то вражеские части. Сергеевский не исключал, что им вполне по силам сковать боями германские войска числом не менее корпуса. Чем не помощь Ренненкампфу?
Единодушие, с каким все без исключения генштабисты пришли к одному и тому же мнению, подстегнуло не молчать, а идти с докладом к начальству. Огородников продолжал попыхивать сигарой в дверях, потому и стал первой инстанцией.
- Меня это дело никоим образом не касается, - заявил он с некоторой ленцой, хоть и терпеливо выслушал все аргументы Бориса. - Генерал Бринкен может управлять корпусом, как ему будет угодно.
Что ж, первая инстанция пройдена, пора обращаться ко второй.
Офицеры заметно скисли, не горя желанием идти к командиру. Видя такое дело, полковник фон Раупах, пригладив усы и мушкетёрскую бородку, неожиданно заявил:
- Я пойду, господа. Поддержу вас авторитетом своих «малиновых кантов».*
Интересная личность этот корпусный прокурор. Насколько успел Сергеевский его узнать, фон Раупах являл собой кладезь практически всех положительных человеческих качеств. Честолюбив, решителен, справедлив. К своим сорока двум годам побывал соавтором Платонова в написании первого варианта «Лекций по русской истории» и сделал великолепную карьеру, заслуженно получив два высоких ордена. До прикомандирования к 22-му корпусу состоял в должности помощника прокурора Петербургского Военно-окружного суда и, оставаясь числиться за этим судом, одновременно служил военным прокурором Гельсингфорса.
- Нет, Роман Романович, - решительно возразил Борис. – Спасибо, но мы пойдём сами. Все вместе. Только докладывать будет старший по чину, то бишь я.
В сарае, окружив командира корпуса, офицеры пропустили Сергеевского вперёд. Тот, приложив, как и положено, руку к козырьку, произнёс:
- Ваше превосходительство, офицеры Генерального штаба просят разрешения доложить их мнение.
- Пожалуйста, пожалуйста, - генерал отреагировал на удивление спокойно. Казалось, ему, наконец, удалось взять себя в руки. - Я даже рад, что вы обращаетесь ко мне, и очень ценю мнение моих младших товарищей по штабу.
Борис неторопливо, но немногим более резко, чем следовало, изложил принятый генштабистами план дальнейших действий корпуса, закончив совсем уж неуместной фразой: «Мы считаем, что иного решения и быть не может!»
Сразу пожалел об этом, но слово не воробей…
- Неужели вы, господа, думаете, что я этого не понимаю? - почти без паузы ответил Бринкен. - Я, да будет вам известно, вполне того же мнения. Но, как уже упомянул, не имею никакого права предпринимать движения в ином направлении, не получив на то соизволения нового командующего армией. А кто, скажите, пожалуйста, доставит мне это самое соизволение?!
Тон, которым были сказаны последние слова, иначе как вызовом не назовёшь. Будто бросил перчатку в лицо.
Не раздумывая, Борис опять козырнул:
- Если позволите, я постараюсь проехать в Граево и оттуда переговорю с генералом Флугом.
Командир корпуса вдруг сорвался с места, подскочил к Сергеевскому и, схватив его руку, затряс, рассыпая фальшивые, насквозь пропитанные сарказмом благодарности. Потом и вовсе принялся обнимать, целуя и неприятно щекоча лицо своими громадными усищами.
- Прекрасно понимаю, мой друг, на какой страшный риск вы идёте, - с показной патетикой воскликнул Бринкен, чьё поведение напоминало сейчас игру плохого актёра. Вот-вот слезу пустит.
Борис уже испугался, что так и случится, но всё закончилось предложением генерала взять его личный автомобиль, как наиболее надёжный.


_______________________________________________________
* Василий Егорович Флуг (19.03.1860 г. - 09.12.1955 г.) - генерал-лейтенант (1908), помощник Туркестанского генерал-губернатора и командующего войсками Туркестанского военного округа (1913). 11.09.1914 г. назначен командующим 10-й армией с присвоением звания генерал от инфантерии (06.12.1914). Несмотря на успешные действия в боях против 8-й германской армии и взятие Сувалок, из-за разногласий с генералом Рузским 06.10.1914 г. был отстранён от командования армией за «опасную активность» и переведён в распоряжение Верховного главнокомандующего, после чего возглавил 2-й Армейский корпус.
* «малиновые канты» (устар.) - угроза судебной ответственностью.


Сообщение отредактировал Майор - Среда, 19.02.2014, 21:57
 все сообщения
Майор Дата: Четверг, 02.01.2014, 18:08 | Сообщение # 34
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Через несколько минут Сергеевский уже трясся по дороге в генеральском авто, не забыв прихватить себе в конвой двух стрелков из ближайшей расположившейся на отдых роте. Просто подъехал к ним и вызвал добровольцев, честно предупредив, что поездка будет не безопасной. Охотники нашлись почти сразу. Пришлось даже выбирать.
- Ваше высокоблагородие! - окликнул один солдат. - Возьмите меня. Помните, я и прошлый раз ездил с вами. Я вас знаю. Не выдам, коли что случится…
Хоть уже и было в машине двое стрелков, и Сергеевский крепко нервничал из-за вынужденной задержки, но старого знакомца всё же взял, отпустив одного из севших ранее.
Пока проезжали спавшую вдоль дороги колонну, шли с огнями. Затем, помня о коннице противника в тылу, Борис приказал фары погасить. И наступила кромешная тьма…
С неба, затянутого сплошными, непроглядными тучами, снова заморосил дождь. Стрельбы нигде не слышно. Лишь тарахтение мотора, скрип и постукивание кузова на неровностях да хлюпанье колёс. Ехали медленно по глинистой дороге, раскисшей от непрерывного дождя, не раз теряя колею во мраке. Темно, хоть глаз выколи. Только зарево пожара над Лыком, временами видневшееся на западе, давало кое-какой свет.
Благополучно миновав Боржимен и Райгрод, к десяти вечера прибыли в Граево. Поздновато для связи со штабом армии, но ждать утра Борис не собирался. Правдами и неправдами выяснил, что здесь имеется военный телеграф с Осовцом. Нашёл его в каких-то казармах. Растолкав сонного телеграфиста, заставил вызвать крепость, чтобы там пригласили к аппарату кого-нибудь из штаба армии. Ему ответили, что в Осовце лишь сам генерал Флуг. Штаб ещё не прибыл. При генерале только какой-то капитан Генерального штаба. Когда того вызвали, Борис продиктовал телеграфисту:
- «Перед командиром корпуса четыре возможных решения: первое - продолжать наступление на Маркграбово; второе - отойти к Августову; третье - оставаться на месте; четвёртое - ударить через Рачки и Бакаларжево на Сувалки, обеспечив себя бригадою со стороны Гольдапа. Генерал Б. избрал последнее решение и на рассвете выступает, но просит командующего армией одобрить его план».
С того конца провода отстучали, что доложат об этом генералу Флугу, пообещав дать ответ через полчаса. Не много и не мало. Стоит ли уходить? Сергеевский остался ждать на телеграфе, устало повалившись на солдатский топчан.
То ли вид у него был настолько замученный, то ли сильно исхудал, но телеграфист вдруг раздобрился и протянул Борису солидный кусок хлеба. Увидев его, Сергеевский, не евший более суток, почувствовал ужасный голод. Едва успев поблагодарить щедрого солдата, жадно накинулся на краюху и умял в считанные минуты, запив холодной водой из железной кружки.
Ответ генерала Флуга пришёл спустя сорок минут: «Решение командира корпуса вполне одобряю. Целую генерала Б. за его мужественное решение и молю Бога о победе». Забрав ленту с переговорами, Сергеевский метнулся к выходу, где нос к носу столкнулся со своим стрелком, напросившимся в конвой. Отправлял его на автомобиле искать бензин. Вообще-то появился он как нельзя кстати, поскольку Борис хотел тотчас отправиться обратно.
- Что с бензином? - коротко поинтересовался у солдата.
- Всё в полном порядке, ваше высокоблагородие, - отрапортовал тот. – Авто заправлено, ужин в гостинице накрыт…
- Погоди, - опешил Сергеевский. - Какой ужин? Какая гостиница?
Оказывается, этот проныра успел посетить гостиницу, где нашёл какого-то ротмистра пограничной стражи, рассказав ему, что на телеграф приехал офицер Генерального штаба, у которого два дня ни крошки не было во рту, и щедрый ротмистр уже заказал для Бориса ужин.
«Ну, вот кто его просил!» – возопил в Сергеевском служебный долг. «Однако, какое искушение…» - заунывным урчанием желудка отозвался голод, словно вовсе и не заметил съеденный недавно кусок солдатского хлеба.
Не в силах бороться с голодными позывами, капитан решил наступить на горло своему долгу, найдя оправдание в том, что разумнее будет выехать из Граево часа, скажем, за полтора до рассвета. Не то снова блуждай потом в потёмках по просёлочным дорогам. Чего доброго, на германские части нарвёшься. Уж лучше проделать этот путь быстро по первому свету. И потом, нельзя же позволить, чтобы на самом ответственном этапе, тебя скосил голодный обморок!
В гостинице его поджидал уже не один, а целая компания офицеров-пограничников. К ротмистру присоединились ещё трое.
- Почему бы хозяевам не подкрепить голодающий Генеральный штаб, - хохотнул ротмистр, любезно приглашая к столу.
Ужин был поистине лукулловский. От напитков Борис отказался, позволив себе лишь одну рюмку коньяка, зато поел с аппетитом, решительно прервав свой вынужденный суточный пост. Когда уже доедал, рядом, как чёрт из табакерки, появился вездесущий стрелок:
- Ваше высокоблагородие, до отъезда ещё полтора часа. Извольте пока поспать. Вам здесь постель приготовлена.
Прям волшебник какой-то.
Сергеевский с удовольствием воспользовался и этой возможностью немного отдохнуть. Сердечно поблагодарив пограничников за прекрасный ужин, пошёл за солдатом в номер. Заботливый стрелок разбудил его в половине третьего ночи. Из Граево выехали ещё затемно. Снова по шоссе на Райгрод, потом налево, к границе. Когда свернули на просёлок, забрезжил рассвет, а около четырёх часов автомобиль уже подкатил к сараю на вершине холма.
Штаб не спал. Посреди сарая за небольшим столиком сидел страшно утомленный командир корпуса. Офицеры штаба расположились кто где, на низких жердях и на соломе, наваленной прямо на земляном полу. Генштабисты, прибывшие из стрелковых бригад, никуда не ушли, а тоже были здесь, чтобы дождаться решения командующего. Отдав телеграфную ленту, Борис доложил ответ генерала Флуга. Командир корпуса, как выяснилось, время зря не терял. Издал приказ на марш к Сувалкам, пока Сергеевский катался в Граево. Теперь его стали раскладывать в конверты, чтобы разнести по штабам.
Казалось бы, дело сдвинулось, наконец, с мёртвой точки. Но не тут-то было…
- Телефон с Августовым работает, - сообщил подошедший Земцов.
- Отлично! - обрадовался Борис, но, увидев, что Мишель почему-то мрачен, спросил с подозрением: - А в чём подвох?
Тот кисло улыбнулся:
- Подойди к аппарату, и узнаешь. Там Наркевич тебя спешно просит.
Капитан Наркевич, один из офицеров штаба, оставленный в Августове для связи. Что ему вдруг понадобилось от Сергеевского?
Зайдя в телефонную палатку, натянутую возле сарая, Борис взял трубку:
- Капитан Сергеевский у аппарата.
- Борис Николаевич, - послышался голос Наркевича, - я только что с телеграфа. Туда из штаба фронта передан приказ корпусу в один переход отойти в Августов.
- Что?! - Борис не поверил своим ушам. – Генерал Флуг одобрил наше решение наступать на Сувалки…
- Знаю. Но Жилинский посчитал его рискованным и приказал отменить. Так что отступайте.
Продолжая сжимать замолчавшую трубку, Борис не двигался с места, застыв, точно изваяние. Всё катилось в тартарары. Зачем было убеждать Бринкена действовать более решительно, для чего мотаться ночью в Граево и назад? Зачем, наконец, нужен был этот стремительный марш на Маркграбово, отнявший столько сил и оказавшийся вдруг никому ненужным. Армию Ренненкампфа, на спасение которой изначально направили корпус, теперь приказано бросить на произвол судьбы. Достаточно выгодное положение корпуса виделось командованию опасным, и потому оно погонит финские части обратно на сорок пять вёрст, не считаясь ни с усталостью солдат, ни с моральным климатом в войсках.
В первую минуту Сергеевский боролся со страстным желанием наплевать на приказ, притвориться, будто ничего не слышал по телефону, и скрыть это нелепое и позорное распоряжение. Не решился... Потом ещё не раз пожалеет об этом, а тогда…
Приказ о наступлении успели задержать и стали писать другой - на отход.
Штаб корпуса потянулся по маршруту восточной колонны. Вместо того чтобы направить его со всеми автомобилями по новой, хорошо накатанной дороге, командир корпуса решил почему-то вести свой штаб целинными тропами, взявшись лично указывать направления. Верхом, сопровождаемый конными штабистами, в окружении сотни конвоя, бедный, совсем потерявший душевное равновесие старик Бринкен представлял собой жалкое зрелище. Он ужасно волновался, ругая шофёров, крича, бросаясь то вперёд, то назад, угрожая кому-то судом. Несмотря на его бесплодные потуги, колонна растянулась на три-четыре версты, увязая в раскисшей земле. А когда с трудом выползла, наконец, на твёрдый грунт, двинулась шагом в обычном порядке - справа по три - в промежутке между отступавшими частями. Промежутков этих наблюдалось в избытке, и они чересчур больших. Не мудрено, если части едва плелись, обескураженные тем, что снова отступают, так и не повстречав неприятеля.
Во время этого весьма унылого движения Бринкен подозвал Сергеевского. Когда тот подъехал, получил совсем нелогичное указание:
- Переезжайте на путь западной колонны и регулируйте ея движение.
Не имея никакого понятия, в чём должно заключаться это «регулирование», коль скоро в колонне есть свой, утверждённый приказом начальник, Борис, тем не менее, обрадовался возможности убраться от штаба куда подальше. Ни о чём не расспрашивая, поскольку это всё равно бессмысленно, лишь козырнул молча и в сопровождении верного Семёнова рысью помчался на запад.
Вёрст через десять они оказались на пути нужной колонны. Та как раз вставала на большой привал. Остались ждать арьергард, а когда он подошёл, на рысях поспешили вдогонку за главными силами.
По дороге попадалось много отставших. Они безрадостно брели группами и в одиночку. На лицах утомление и озлобленность. В разговорах сплошная ругань в адрес высшего начальства. Принимая Сергеевского за врача,* они не стеснялись в выражениях и громко бранились, как может браниться простой русский мужик. Минуя одну такую группу из трёх стрелков, Борис вдруг услышал:
- …Говорю тебе, немец он. Фамилия слыхал какая?
- Ну, этот… Как бишь его… Бринкен, вот!
- А я о чём толкую. Немец он и есть. А брат его родный у германцев служит. Потому-то мы и отступаем вечно…
Это уж слишком. Не выдержав, Сергеевский попридержал кобылу.
- С чего же ты, братец, решил, что командир нашего корпуса немец? – спросил громкоголосого солдата с рыжими усами да конопатым лицом.
- Да с того, мил человек, что фамилия у него самая, что ни на есть, немецкая. Разве нет?
- А вот и нет. Никакой он не немец, а швед родом.
- Вам-то почём знать? – скорчил солдат недовольную гримасу.
- Кому ж ещё, как не мне. Я при его превосходительстве в штабе корпуса состою. Капитан Генштаба Сергеевский к вашим услугам.
Стрелки опешили, встав посреди дороги. Рыжий насупился, что-то соображая про себя. Пока досужий сплетник не сподобился брякнуть ещё чего-нибудь лишнего, Борис поспешил продолжить:
- И брат его, кстати, тоже русский генерал. А касаемо нашего отхода, делается это, скажу я вам, для того, чтобы занять более выгодное расположение, о чём приказано свыше. Сам же генерал, наоборот, хотел наступать.
Лица солдат вдруг сразу подобрели. Даже рыжий заулыбался и горячо поблагодарил:
- Вот спасибочки, ваше скобродие. Хоть вы нам растолковали, а то такого наслушались…
- Ведь за неделю боле трёхсот вёрст протопали взад-вперед, - извиняющимся тоном пробысил другой солдат. - Херманца и не видали вовсе. Никто ни разу не объяснил нам всё, как вы теперича.
Отправляясь дальше, Сергеевский думал, виноваты ли в дурных слухах, что бродят среди солдат, их ближайшие начальники? Скорее всего, нет. Едва ли офицеры в частях могли самостоятельно разобраться в бесцельных на их взгляд метаниях корпуса. Доктрина «каждый воин должен понимать свой маневр» совершенно не соблюдалась.
Семёнов проворчал тогда что-то ругательное, упомянув паникёрство, а Борис ответил ему:
- Ничто так не разлагает духа воинов и воли вождей, Пётр, как нерешительность наверху, бесцельные марши и отход без очевидной причины.
К вечеру измотанный физически и подавленный морально корпус прибыл в Августов. Отходить ему никто не мешал, но чувство было у всех одно - тяжёлое поражение.
Этим, однако, не закончилось. На следующий день поступил приказ отойти ещё дальше, к Липску, защитив Августов арьергардом. В нём после ухода корпуса осталась 4-я Финляндская стрелковая бригада. Через два дня дивизия немцев, что занимала Сувалки, двинула на Августов. Несколько часов подряд она совершенно безнаказанно громила своей тяжёлой артиллерией позиции арьергарда, легкие орудия которого не добивали до противника. Понеся напрасные, никому не нужные потери, 4-я бригада укрылась в лесах на полпути к Липску.
Вместе со штабом Сергеевский почти на две недели осел на погосте с отторгающим названием Рыгаловка. Впрочем, самое то для штаба и царившей в нём атмосферы.
Итак, первые операции корпуса, если вообще их так можно назвать, закончились.

_____________________________________________________________________________
* форма офицеров генерального штаба была очень похожа на форму военных врачей, в связи с чем их зачастую путали.


Сообщение отредактировал Майор - Среда, 19.02.2014, 21:58
 все сообщения
Майор Дата: Вторник, 07.01.2014, 15:49 | Сообщение # 35
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Двадцать седьмого сентября штаб перебрался в Сопоцкин, где занял помещения пустующего монастыря. Здесь узнали, что 22-й корпус объединён со 2-м Кавказским под общим командованием командира кавказцев генерала Мищенко.* Это подчинение больно ударило по самолюбию Бринкена, что не замедлило сказаться на взаимоотношении двух корпусных штабов, носившем впоследствии довольно прохладный характер.
Вечером Сергеевский вместе с остальными офицерами писал приказ о завтрашнем наступлении. Наконец-то! Первый приказ «на бой» по всему корпусу. Душа пела, несмотря на бестолковость командиров, проявившуюся даже в таком весьма незначительном, технически простом деле, которое Бринкен с Огородниковым умудрились усложнить донельзя. Они собрали всех офицеров штаба в классе монастырской школы, рассадив их по партам, на которых в изобилии горели прилепленные на воск свечи. Сами же, заняв место преподавателя, начали бурно обсуждать текстовку будущего приказа, сразу давая под запись штабистам его пункты.
Документ, важность которого никто не оспаривал, рождался с натужным скрипом, в ужасных творческих мучениях. Между генералами шёл долгий, до тошноты нудный спор и о сущности приказа вообще, и о редакции отдельных его фраз. Всё время приходилось что-то исправлять, зачеркивая написанное и внося поправки. Командир корпуса при этом заметно нервничал, постоянно раздражаясь и делая начальнику штаба всякие нелицеприятные замечания. Огородников же молча проглатывал оскорбления, стараясь после этого вообще ничего не говорить, но, в конце концов, не сдерживался, снова вступая в пререкания.
С горем пополам приказ издали, размножили и направили в части.
А с утра двадцать восьмого сентября 1-ая Финляндская стрелковая бригада перешла в наступление и оттеснила к линии Августовского канала немцев, которые обстреливали район Сопоцкина. С небольшой задержкой эта бригада переправилась через канал и совместно с частями 2-го Кавказскаго корпуса стала быстро продвигаться на север. После полудня они ввязались в бой за Капциово, где стояли германцы. 3-я и 4-я Финляндские стрелковые бригады шли западнее, а 2-ая Финляндская, находясь в полосе наступления 3-го Сибирского корпуса, была временно включена в его состав.
Штаб корпуса двигался вслед за 1-й бригадой по дороге на Капциово, всё так же по три, в окружении сотни казачьего конвоя. Когда втянулись в лесной массив, услышали впереди артиллерийскую и ружейную стрельбу. Где-то там, верстах в двух, шло сражение, которое, насколько мог судить Сергеевский, вели примерно два полка.
Звуки невидимого боя медленно приближались. Штабная колонна вышла на небольшую поляну с чахлым домиком у дороги. Его сторожили казаки. Как выяснилось, там разместился штаб 2-го Кавказского корпуса. Недолго думая, Бринкен дал команду спешиться и пошёл к Мищенко, чья слегка тучная фигура в генеральских погонах заметно выделялась из толпы штабистов.
- Может, вы объясните мне, господин капитан, - проговорил Мишель, спрыгивая с коня рядом с Борисом, - Как мы будем управлять наступлением, если в бригады не протянут ни один провод, а о том, что штаб находится здесь, в никому не известной хибаре на затерянной в лесной глуши лужайке, никто не знает?
Сергеевский в свойственной ему манере молча пожал плечами, передав свой повод Семёнову. И в самом деле, покидая Сопоцкин, штаб корпуса ни с кем связь не поддерживал и управлять, соответственно, ничем не мог. Не додумались даже направить ординарцев, не говоря уже о том, чтобы заранее указать своё местоположение для каждого этапа наступательной операции. Что называется, ищите нас всем миром, всё одно не найдёте.
Удивительно ещё, как оба штаба умудрились друг с другом-то встретиться в этакой неразберихе. Вот она, власть его величества случая. Благо, сейчас он на стороне русских…
Главы двух корпусов, два маститых старца в высоких чинах, весь день провели здесь, у жалкой лачуги, под бдительным казачьим приглядом. А подчинённые им части, никем не управляемые, наступали совершенно самостоятельно на фронте протяжённостью вёрст на тридцать. И что там творилось – одному богу известно.
Перед самой темнотой шум боя затих. Генералы насторожились, напряжённо вслушиваясь.
- Ладно, хоть не глухие, - давился смехом Земцов.
Откуда-то издали долетело наше «ура».
- Победа, очевидно, за нами! - гортанно воскликнул Мищенко, едва не вынудив Мишеля зааплодировать.
Подозвав какого-то капитана, командир кавказцев отдал ему приказ:
- Езжай, брат, в Копциово и займи для штаба квартиры!
Капитан попался исполнительный, не растерявший служебного рвения. С несколькими всадниками в бурках он тут же сорвался в галоп. Ждать пришлось недолго. Минут через сорок от него прибыла короткая записка. Мищенко зачитал её зычным голосом:
- «Ваше превосходительство, поздравляю с победой! Квартиры заняты». Едемте, господа!
Недоверчивый Бринкен, до этого ничего не предпринимавший, поскольку желал окончательно убедиться в успехе, тоже вдруг забеспокоился о квартирах:
- И нам не помешает разместиться в Капциово… - и зашарил взглядом по своим офицерам.
«Кого пошлёт?» - Мишель с Борисом переглянулись.
- Капитан Сергеевский!
Ну, вот, кто бы сомневался!..
Лес кончился, и до Капциово предстояло ехать полем. Тем самым полем, где недавно гремел бой.
Уже стемнело. Сергеевский с ординарцем шли крупной рысью, поглядывая по сторонам дороги, вдоль которой тянулся мелкий кустарник. В нём то здесь, то там виднелись продолговатые серые предметы. Контуры в потёмках не различимы, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять – это мёртвые солдаты. Чуть дальше попались несколько трупов на самой дороге. Их аккуратно объехали.
Первые убитые, которых довелось увидеть на этой войне.
Для штаба Сергеевский занял довольно просторный дом, где проживала семья евреев – седовласый, прижимистый хозяин с круглой лысиной на макушке и его старуха-жена. Русских они встретили с откровенной неприязнью, даже злобой. Мало того, что хозяин, когда Борис попросил продать одного гуся, заломил неимоверно высокую цену, так ещё и старуха его, которая готовила эту птицу, не зажарила её, а сварила, притом без соли. Мясо получилось пресным и донельзя жёстким. Чуть попробовав, Сергеевский не стал его есть, хоть и был чертовски голоден. Так и завалился спать с пустым, постанывающим желудком, в полной уверенности, что хозяева целиком на стороне врага.
Ещё прошлой ночью в доме стояли германцы. На полу одной из комнат осталось настланное ими сено. На нём Борис и заночевал вместе с подошедшими офицерами штаба.

_______________________________________________________________________
* Мищенко Павел Иванович – (22.01.1853 г. – 1918 г.) генерал от артиллерии (пр. 12.01.1911; ст. 06.12.1910), с 25.02.1911 г. войсковой наказной атаман войска Донского. 23.09.1912 г. назначен состоять при войсках Кавказского ВО. В начале войны некоторое время командовал частями 2-го Кавказского арм. корпуса (Кавказская гренадерская и 51-я пех. дивизии) вместо В.А. Ирманова.


Сообщение отредактировал Майор - Среда, 19.02.2014, 22:00
 все сообщения
Майор Дата: Вторник, 07.01.2014, 20:05 | Сообщение # 36
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Глава 9
Пустые хлопоты


Весь последующий день штабы обоих корпусов оставались в Капциово, а их войска, преследуя отступающие германские части, очень медленно, с большой предосторожностью начали продвигаться в западном и северо-западном направлениях. Сергеевский был уверен, что генерал Мищенко, известный своей тактикой медленного «наползания»,* бездарно упускает время. Быстрый, решительный бросок – вот что сейчас необходимо. Впоследствии его правота подтвердится, когда станет известно, что, заняв Капциово, русские части отрезали пути отхода от Немана крупной германской группировке. Из-за пассивности Мищенко, в чьих руках было сосредоточено на тот момент больше трёх дивизий, и отсутствия какой-либо разведки немцы смогли незаметно выскользнуть из ловушки, обойдя Капциово с севера.
Лишь тридцатого сентября штаб корпуса, наконец, направился на запад. Впервые шли не в общей колонне, а отдельно по шоссе на Сейны. Не доходя трёх-четырёх вёрст до этого городка, свернули к юго-западу, взяв направление на Гибы, местечко в узле сходящихся дорог посреди дремучего леса, в краю озёр и болот. Туда прибыли, когда уже совсем стемнело, и встали на ночлег.
Рано утром Сергеевского разбудил штабной адъютант:
- Господин капитан, вас командир корпуса требует.
И чего ему не спится в такую рань? Мало того, что понапрасну сгонял вчера Бориса в пустующие Сейны разведать обстановку, откуда, как выяснилось, давно ушли и русские, и немцы, так ещё с утра покоя не даёт. Наверно, злится за прошение о переводе в действующую часть, которое Сергеевский подал незадолго до начала наступления. Сил уже не было выносить эту затхлость, что насквозь пропитала штабную атмосферу.
Бринкен был предупредительно вежлив, обращаясь к Борису по имени-отчеству. Между тем, сразу, без обиняков, перешёл к делу:
- Ваша просьба, Борис Николаевич, о переводе в строй не может быть удовлетворена, поскольку в офицерах Генерального штаба испытывается недостаток и поэтому во время войны они обязаны нести ту службу, к которой подготовлены.
Понять бы ещё, чьё это решение – самого генерала, или он всё-таки дождался ответа из штаба армии? Сергеевский промолчал, терпеливо дожидаясь продолжения. Не для того же подняли его спозаранку, чтобы лишь уведомить об отказе удовлетворить рапорт.
Не услышав от подчинённого каких-либо комментариев, Бринкен выдал главную новость:
- Я командирую вас в штаб армии, куда вы должны отправиться немедленно.
Вот это да! С какого переполоха?
- Мною получена телеграмма с требованием срочно прислать офицера, ведающего разведкой в корпусе, - снизошёл до разъяснений генерал.
Странно. Здесь, в штабе, никакого распределения обязанностей не наблюдалось. Разве только Земцова поставили отвечать за связь. Остальные же, в том числе и Сергеевский, занимались всем понемногу и ничем. Хотя, последнее время, надо признать, Бринкен всё чаще поручает разведку именно Борису.
Нет худа без добра. Довольный, что появилась прекрасная возможность хоть на пару дней вырваться из надоевшей до чёртиков гнетущей обстановки, Сергеевский отчеканил: «Слушаю», - и пошёл собираться.
Однако генерал и не думал оставлять его в покое. Вызвал к себе буквально через пять минут, сказав, что Борис нужен ему при штабе. Лучше, мол, кого другого спровадить. Испытав страшное разочарование, Сергеевский совсем уж было собрался распаковывать вещи, но его снова позвал Бринкен. Отводя взгляд и пожёвывая седые усы, он с явной неохотой заявил:
- Всё же поедете вы, Борис Николаевич. Нужен офицер Генерального штаба, штатный, который знает положение.
Будто собака на сене, честное слово.
В душе Сергеевский посмеивался, прекрасно понимая причины метаний командира. Старик, опасаясь, что Борис воспользуется поездкой, чтобы нажаловаться в штаб армии на своё руководство, всеми правдами и неправдами старался получить от него заверения в лояльности. И хотя Сергеевский заранее для себя решил никаких жалоб не подавать, с начальником разговаривал сухо, подчёркнуто официальным тоном, отвечая односложными «слушаю» и «так точно». Вот Бринкен и колебался, стоит ли отпускать строптивого капитана в столь опасное место.
Всё же отправил. Но не одного, а с капитаном Наркевичем, строевым старшим адъютантом. Сначала они выехали на автомобиле в Гродно через недавно захваченный Августов. Город разительно отличался от того, каким видел его Борис при отступлении. Война пронеслась по нему смертельным, всеразрушающим ураганом, оставившим после себя рухнувшие стены домов, разбитые окна и двери, догорающие развалины и множество людских тел. Они валялись повсюду, жители в гражданской одежде и солдаты в немецкой и русской форме. У русских обозначение «1Т» на погонах. *
Жутко было проезжать между ними почти в полной тишине, нарушить которую осмеливался лишь хрипло кашляющий мотор да пожарища, где постреливала объятая пламенем древесина...
До Гродно добрались ближе к вечеру. На вокзале пришлось долго ждать поезда на юг, на Соколку, где расположился штаб армии. Туда, к загородным казармам, освещённым ярким электрическим светом, Сергеевский подкатил только в час ночи на каком-то жалком провинциальном извозчике, проехав через весь городок по грязным, замысловато петляющим улочкам.
Поиски штаба привели Сергеевского в большой, длинный зал. Здесь тоже ярко светили лампы. Вдоль стен по всей длине стояли столы, за которыми, несмотря на позднее время, заседали офицеры самых разных чинов - порядка шестидесяти человек. В конце зала, на возвышении, похожем на сцену, на фоне развешенных карт Борис увидел несколько генералов.
- Это что за совещание? - спросил корнета, который сидел за ближайшим столом и, как видно, со скуки читал роман в изрядно потёртой обложке.
- Уж таков у нас порядок, - убирая книгу, ответил тот с ноткой сожаления. - Постоянно собираемся здесь на занятия полным составом. Занимаемся, как правило, до глубокой ночи. Присутствовать обязаны все.
- Мне бы доложить о прибытии, раз уж никто не спит...
- Постараюсь вам помочь, - с готовностью откликнулся корнет.
Судя по энтузиазму, с которым этот молодой штабист, едва узнав как представить Бориса, направился к сцене, делать ему действительно было нечего.
Довольно быстро корнет вернулся с генерал-квартирмейстером по фамилии Будберг,* круглолицым, приятного вида мужчиной. Гладко выбрит, волосы почти совсем седые, зачёсанны назад, небольшие усики под миниатюрным носом, над которым на узкой переносице уверенно сидят столь же маленькие пенсне. Весьма дружелюбно поприветствовав Бориса, генерал взял его под руку и сам повёл к сцене.
Пока шли, Будберг засыпал вопросами:
- Каково положение у вас в корпусе? Насколько успели продвинуться? Какие настроения среди солдат?..
На некоторые Сергеевский ответил, на другие не успел, поскольку они с Будбергом поднялись на сцену. Генерал вдруг начал нахваливать и корпус, и его штаб, и генерала Бринкена. Слушая вполуха, Борис рассматривал карту.
- Пожалуйте ознакомиться с общей обстановкой на фронте, - заметив его взгляд, показал Будберг на карту. - Донесения последнего времени весьма утешительны. Осовец, слава богу, не сдался...
- Как не сдался?! - невольно вырвалось у поражённого Бориса. Не верил он, что какая-то недостроенная не крепость даже, а так... застава, выдержит хотя бы один серьёзный штурм. - Разве это было возможно?
- Да! - с пылом подтвердил генерал-квартирмейстер, словно и сам не мог поверить в этакое чудо. - Германцы, видимо отвлекая наше внимание от прочих участков фронта, несколько дней тому назад стремительно бросились от Граева на крепость и бомбардировали её огнём тяжёлой артиллерии. Мы все, признаться, считали падение Осовца неизбежным. Просили продержаться хотя бы сутки. Однако крепость устояла. Немцы отступили, когда им открылась угроза обхода с нашей стороны.
Поговорили ещё немного, обсудив положение дел на фронте и в тылу. Но ни слова не было сказано для чего, собственно, Сергеевского вызвали в штаб армии.
- Явитесь на другой день, господин капитан, - так же любезно сообщил Будберг, отвечая на вопрос Бориса. - С утречка обо всём и узнаете. А пока отдыхайте. Вам выделена комната в гостинице....
Гостиница оказалась на окраине городка. Жалкий клоповник. Спать совершенно невозможно. Борис и не уснул бы, не будь уставшим после долгой дороги. Если не чувствуешь под собою ног, а глаза так и норовят спрятаться под колючие веки, на захолустье, неопрятность и клопов уже перестаёшь обращать внимание. И спится в этом всём столь же сладко, как дома. Не потому ли приснилась жена и дети? Почему-то в тот момент, когда они садились в поезд на Петербург, чтобы бежать подальше от войны, хотя Бориса тогда и близко с ними не было. Уже после жена сообщила, что в Нарве пришлось чуть ли не с боем пробиваться в вагон, а детей она и вовсе передавала через окна, в руки случайных, совершенно незнакомых людей...


_____________________________________________________________________________
* Здесь имеется ввиду попытка штурма Инкоу в устье реки Ляохэ (Китай) в январе 1905 г. сборным кавалерийским отрядом генерала Мищенко. Русские попытались провести крупный рейд по тылам японцев для разрушения их коммуникаций. Гружённый тяжёлыми тюками, с артиллерией, отряд продвигался слишком медленно, и японцы успели приготовиться, стянув к месту боя крупные силы.
* «1Т» - Полк Туркестанского корпуса из армейского резерва, брошенный на поддержку Сибирцев.
* Алексей Павлович фон Будберг (21.05.1869 г. - 14.12.1945 г.) - барон, русский военный деятель, генерал-лейтенант (1916). До начала войны генерал-квартирмейстер штаба Приамурского военного округа. С декабря 1914 г. стал начальником штаба 10-й армии. С 1915 г. командовал 40-й, а затем 70-й пехотными дивизиями. Автор воспоминаний «Дневник белогвардейца».


Сообщение отредактировал Майор - Среда, 19.02.2014, 22:02
 все сообщения
Майор Дата: Пятница, 31.01.2014, 06:57 | Сообщение # 37
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Следующая ночь выдалась бессонной.
Приехав с Наркевичем в Гибы, штаба корпуса на прежнем своём месте они не обнаружили. Как выяснилось, он укатил вслед за наступающими войсками. Пришлось нагонять. Нескончаемый, текущий навстречу поток раненых, не оставлял сомнений в каком направлении двигаться - туда, на запад, вглубь лесов.
Ехали всю ночь. Сначала автомобилем, пока позволяли узкие просёлочные дороги. Затем пришлось машину бросить и пересесть на простую повозку, одну из многих в колонне целого крестьянского транспорта, добровольно шедшего вывозить раненых. А последних было до невозможности много. И поговаривали ещё о целой массе оставшихся лежать в лесах без всякой помощи. Судя по рассказам, за эти два дня, что Сергеевский с Наркевичем потратили на поездку в штаб армии, здесь произошло жесточайшее сражение.
Судорожно сжимая кулаки, Борис молча негодовал. Его, почти единственного генштабиста, снимают с фронта в самый напряжённый момент и отправляют в тыл только ради того, чтобы получить пять тысяч рублей «на организацию агентурной разведки»!
- Обязательно организуйте такую разведку, - приказало начальство, не дав, однако, каких-либо разъяснений как всё это делается. Похоже, им подобное тоже в новинку.
Ещё более непонятной стала казаться эта поездка после слов Наркевича, сказанных уже на обратном пути, в поезде:
- К чему огород городить? Приказали бы выдать вам те же пять тысяч из денежного ящика штаба корпуса. Там больше миллиона лежит. Никто бы и не заметил. Потом дослали бы эту сумму, и вся недолга...
Перед самым рассветом, после долгих расспросов и скитаний, штаб нашли, наконец, в захолустной деревушке посреди леса. Сергеевский с ходу окунулся в привычную обстановку полной неразберихи. Болтающийся без дела Земцов ничуть не удивил, сообщив, что никакого управления войсками в этих бесконечных лесах нет, и всяческая связь с ними давно прервана. Единственное, о чём он знал наверняка, это об успехе общего наступления и больших потерях.

* * *
Германцев теснили. С востока наседали 2-й Кавказский и 22-й армейский корпуса. С юга наперерез им шёл 3-й Сибирский корпус. Чтобы хоть как-то сдержать их продвижение и дать возможность своим главным силам спокойно, без боёв отойти к границе, немецкое командование бросило в южном направлении, примерно с линии Сувалки-Бакаларжево, несколько частей. Эти части оказались меж двух огней и совершенно перемешались в обширных Августовских лесах с наступающими русскими колоннами. В результате получился слоёный пирог, в котором ни у кого нет связи ни друг с другом, ни со своим командованием. Где сам чёрт не разберёт, в какой стороне противник, а в какой свои. Всё хвалёное превосходство германского управления войсками сошло на нет, шансы сторон уравнялись, и русские, как всегда ценой огромных лишений и жертв, смогли вырвать победу.
Самые тяжёлые потери понесли сибиряки в западном районе сражения. Германцам же больше всего досталось от финляндских и кавказских частей на востоке.
2-я Финляндская стрелковая бригада наступала с юга, вдоль шоссе Августов-Сувалки. Входивший в её состав 5-й полк примерно на полпути, наткнулся на ожесточённое сопротивление германцев. Те занимали лежавший впереди фольварк Ольшанка.
Одна из рот 5-го полка, которой командовал штабс-капитана Рейман, атаковала неприятеля по совершенно голому, со всех сторон простреливаемому полю. Не было поддержки ни артиллерией, ни соседями. Плотный ружейный огонь беспощадно выкашивал цепи. Падали солдаты, падали офицеры. И это при том, что вовсе не слышно пулемётной стрельбы!
В конце концов, те, кто ещё уцелел, не выдержали, попадали в сырую, пожухлую траву. Распластались на ровном, как сковорода, поле, пробуя врасти в землю, прикинуться мёртвыми, чтобы, не дай бог, не нашла их вражья пуля.
Упал и Рейман, услышав зловещее вжикание над головой. Фух, пронесло! И как умудрился до сих пор пулю не схлопотать? Офицеров-то, вон, всех повыбивало. Попробовал поднять голову и осмотреться. Куда там! Пули так и защёлкали вокруг. Зелёная фуражка хорошо видна в пожелтевшей траве.
Отполз в сторону. Фуражку долой. Эх, башка лысая, отсвечивать будет. Зачерпнув грязи, принялся мазать голову. Для верности водрузил на макушку пучок травы. Осторожно приподнялся.
Так, до немцев шагов шестьсот. Местность - открытее некуда. Больше половины роты уже полегло. Если отступать к опушке, и остальных перещёлкают, как на стрельбище. Оставаться на месте тоже не резон. Пристреляются, и до вечера здесь не будет ни одного живого.
- Господин штабс-капитан, чего делать-то будем? - завопил невдалеке какой-то солдат.
Вгляделся в его лицо, узнал. Козьма Теляпин из старослужащих. Тот самый, что постоянно судачил в роте о немецких корнях командира, кичась своим «исконно русским» происхождением. Германцев называл не иначе как «всякие Адольфы да Альфреды», прекрасно зная, что ротного зовут Альфред Адольфович.
Скинув траву с лысины, Рейман тщательно стёр фуражкой грязь.
- Отсюда, Теляпин, у нас лишь два пути, - ответил громко, чтобы слышало как можно больше солдат. Стряхнул фуражку, нахлобучил на голову, поднял револьвер стволом вверх: - Туда... или туда, - теперь ствол указывал вперёд, и штабс-капитан заорал во всю глотку: - А ну, братцы, встать! Мы почти дошли! Ещё рывок! За мной! В атаку!!!
Думал если даже поднимутся, то не все. Но поднялись. Все. Неполная сотня солдат. И со штыками наперевес редкой цепью затрусили к немецким позициям. А там заметно заволновались. Германцы то вскакивали с мест, начиная примыкать штыки, то снова падали на землю под лающими окриками своих офицеров и открывали беспорядочный огонь. Только пули в этот раз почему-то шли мимо, всё больше поверху. Руки у них трясутся, что ли?
Осталось двести шагов.
- Ура! - орёт вдруг топочущий в стороне Теляпин.
- Ура! Ура! - летит по цепи, разрастаясь вширь, и Рейман сам не замечает, как подхватывает этот крик: - Уррррааааа!..
А немцы встают и, бросая винтовки, тянут руки вверх.
Это что? Всё? Победа?
С трудом верилось Альфреду в такое везение. Только что не видел выхода из критической ситуации, готовился проститься с жизнью и вдруг нате вам... Подарок судьбы, не иначе.
Ещё сильнее пришлось удивиться, когда подсчитал, что взято в плен больше двухсот германцев, а из своих в последнем решительном броске не погиб ни один.
- Ваше благородие, вы ж спаситель наш, - рыдал перед ротным Теляпин, размазывая по щекам грязь и слёзы. - Да я за вас теперича хоч в огонь, хоч в воду, куда прикажете...

Немного севернее Ольшанки в это время наступала 3-я Финляндская стрелковая бригада. Два полка шли без дорог, то просеками, то целиной редколесья.
Головной батальон передового полка слишком сильно оторвался от основных сил. Не встретив противника, пересёк железную дорогу и шоссе Августов-Сувалки, после чего преспокойно, никем не замеченный углубился снова в лес. Зато другой батальон, двигавшийся следом на недопустимо большой дистанции, заметил на шоссе большую пехотную колонну германцев, идущую от Сувалок. Повезло, что неприятель почему-то не озаботился боевым охранением. Роковая ошибка...
При батальоне была пулемётная команда.
- Занять позицию по обочинам! - быстро сориентировался командир.
Мало просто занять позицию. Это надо сделать скрытно, чтобы не спугнуть врага. В походном строю его и косить сподручнее. Начальник пулемётной команды Пётр Левченко сразу это смекнул. Пусть он ещё совсем неопытный, молодой унтер-офицер, но даром, что ли, его учили. Он докажет, вот увидите!
Местность, будто на заказ. Высокие кусты с двух сторон по обочинам. А там, чуть позади дорога заворачивает. Можно пересечь незаметно. Туда три пулемёта, да здесь четыре поставить. Эх, не позиция, а сказка. Всё, как на ладони.
- Огонь открывать сразу после меня, - строго предупредил своих перед выдвижением. Заметил снисходительные улыбки старых солдат, погрозил тощим кулаком: - Смотрите мне, без выкрутасов. Спугнёте германца, виноватых не пощажу.
Согнутые спины пулемётчиков, на мгновение мелькнув, растворились в кустах. Умеют прятаться, черти. Лишь чуть заметное колыхание веток выдавало солдат. Но немцы ничего не заподозрили. Так и топали в колонне на всю ширину дороги. Сколько их? Три, четыре сотни, а может все пять? Какая разница. Сейчас пули всех и подсчитают...
Левченко сам лёг за один из пулемётов, неторопливо заправил поданную вторым номером ленту, передёрнул затвор. Сквозь рамку прицела всмотрелся в серую массу людей.
- Маршируют, что на парад, - пробурчал второй номер, нервно теребя патроны в ленте.
Опасливо покосившись на его подрагивающие пальцы, Пётр зло бросил:
- Ты мне ленту гляди не перемни, - и снова уставился в прицел.
У самого ладони взмокли, со лба течёт, рубаха к спине прилипла.
Ближе... Пусть подойдут ближе, чтобы уж наверняка.
Вот и лица видны. Усы, бакенбарды, даже очки разглядеть можно. Пора?
Пальцы на гашетке занемели, не получается нажать. Усилие...
Грохот выстрелов оглушил, сразу отрешив от реальности. Словно на вспыхивающем экране синематографа Пётр видел падающих немцев. Будто и не он вовсе водил по ним стволом пулемёта, плюющего смертоносным огнём. Фигуры в сером валились друг на друга, опрокидываясь. Перекатывались, ползли, но всё равно замирали в итоге. Кто пытался метнуться в сторону, падал сразу, застигнутый роем свинцовых пчёл.
Кончилось это внезапно. Пулемёт вдруг замолк, а Левченко по-прежнему жал на бесполезную гашетку. В ушах стоял чей-то безумный крик. Лишь некоторое время спустя Пётр понял, что кричит сам, когда второй номер затряс его за плечо:
- Всё, Петро! Всё! Успокойся! Всех уже порешили...
С усилием подавив крик, Левченко посмотрел на шоссе.
Там, на полотне дороги, ни единого шевеления. Неподвижные, сваленные в кучи тела. Целая колонна мертвецов из нескольких сотен людей. Лишь один стоит на колене, изготовившись для стрельбы, только верхняя половина черепа снесена, руки безвольно висят, а винтовка рядом валяется...
- Всех порешили, всех порешили, - словно молитву повторял Пётр, глядя на безголового, не в силах унять дрожь в теле. И зашёлся вдруг в истерическом хохоте.
- Эй, Петро, ты чё? - выпучил глаза второй номер. - Братцы! Сюда! С командиром худо!
А тот, распаляясь всё больше, никак не мог остановиться, и уже катался по траве, хватая её гогочущим ртом.
Подоспевшие пулемётчики связали своего начальника и в таком виде отправили в тыл.

За этим полком шёл следующий, тоже сильно отстав. С ним двигался штаб 3-й бригады во главе с её начальником, генералом Стельницким. Все спешившись, кроме капитана Верховского, который повредил ногу, и потому ехал в седле. Этому интеллигенту в очках, с реденькими усиками над толстыми, словно надутыми губами катастрофически не везло. Вернее сказать, невезучей была должность, на которую его назначили. Дело в том, что ещё с утра пропал начальник штаба бригады полковник Уляновский. Он выехал с казаками в разведку, напоролся на немцев и был ранен. Казаки успели скрыться, а вот полковник остался лежать там, где подстрелили. Гадай теперь - умер или в плен попал.*
Место Уляновского занял Верховский. Капитан по примеру своего предшественника тоже лично выезжал в разведку, за что и поплатился. Под ним убили лошадь, и при падении он повредил ногу. В строю остался, но ходить не мог.
«Не свалился бы под копыта», - глядя на бледное лицо подчинённого, подумал Стельницкий. Одному богу известно, какие боли приходится терпеть новому начальнику штаба, даже сидя на лошади.
- Станислав Феликсович, - отвлёк его негромкий голос полковника Знаменского, шагавшего рядом. - Не следует ли нам выслать дозоры?
- Помилуйте, Фёдор Фёдорович, вы же не в одиночку своим полком наступаете. Перед вами ещё целый полк дозором идёт.
- Да, но связь-то с ним потеряна. И потом, этот лес… Не по себе как-то.
- Ничего, ничего, - успокоил Стельницкий командира полка. - Спереди мы обеспечены. На случай неожиданных встреч идём удобным строем, поротно. Роты развёрнуты и разомкнуты. Среагировать успеем…
Решительно расправленные плечи старого боевого генерала, высоко поднятая голова, прямой нос над пышными усами да уверенный в себе тон – всё это не могло не внушить доверие. Знаменский приободрился, отгоняя дурные мысли.
Между тем, впереди замаячило полотно железной дороги. Пройдя вместе с головными ротами высокие кусты, окаймляющие опушку леса, командиры оказались на просеке. По её центру влево и вправо тянулись рельсы, а за ними…
На противоположной стороне, в каких-то сорока шагах, из леса выходили германцы.
Увидев друг друга, неприятели замерли в полной растерянности. Немецкие солдаты засуетились. Кто готовился стрелять, кто примыкал штыки. Их офицеры начали горланить на все лады, выкрикивая непонятные команды.
- На полотно, в цепь! – заорал Знаменский.
«Будет бойня», - ёкнуло в груди Стельницкого.
Он, опытный генерал, побывавший во множестве сражений, георгиевский кавалер ещё Турецкой войны, в одно мгновение понял, что медлить нельзя. Упустят время, и большинство тех, кто стоит сейчас позади, сложат здесь свои буйны головы…
Старый вояка выхватил саблю. Не простая это сабля. Золотое оружие, полученное в награду в 1905 году.
- Какая там цепь! За мной, ребята! В штыки!
Он первым бросился вперёд, увлекая за собой штабистов, командира полка и всю массу стрелков, со штыками наперевес ринувшихся в атаку. Сорок шагов одолели одним махом, словно и не было их вовсе. А дальше пошла резня.
Ни команд, ни криков «ура». Лишь непонятное звериное рычание, вопли, хрипы, стоны.
Почти не слышно выстрелов, зато лязга - хоть отбавляй. Потому, наверное, не пахнет порохом. Только кровью и потом. Как в средневековой рубке…
Вперёд на коне, размахивая шашкой, проскакивает Верховский. В него стреляют почти в упор. Он падает. Убили? Нет, вроде, жив. Вон, кровь из ноги хлещет.
Немецкий солдат стоит на коленях. Трясущейся рукой протягивает женскую фотографию. Кто-то бьёт его саблей. Он валится, заливаясь кровью. В рукопашной схватке нет места жалости. Здесь в каждом только ярость кровожадного хищника. Иначе ты погиб...
Другой германец жмётся спиной к толстому дереву. Орёт, вытаращив глаза. Ему, прямо в широко разинутый рот вонзается штык. С такой силой, что затылок пришпилен к стволу. Стрелок не может вырвать свою винтовку и хватает брошенное немцем оружие. Рыча, бежит за следующей жертвой.
Бой быстро откатывается вглубь леса. Солдаты, преследуя врага, уходят вперёд. Стельницкий, тяжело дыша, плетётся следом. Повсюду немые свидетельства победы русского штыка. Впрочем, один молодой германский офицер со вспоротым животом неожиданно подаёт голос:
- Герр генерал… Прошу вас… Господом богом заклинаю… Подойдите...
Стельницкий, сносно говоривший по-немецки, приближается.
- Я умираю, - слабым голосом произносит раненый. - Во имя чести молю вас, герр генерал, сообщите моей жене, что я умер достойно.
- Ваша фамилия и адрес жены? – не теряя времени, спрашивает Cтeльницкий, доставая бумагу и карандаш.
Ответ еле слышен. Умирающий быстро слабеет. Генерал вынужден склониться, чтобы разобрать его бормотание. Записав, что требовалось, он говорит:
- Даю вам честное слово русского офицера, что непременно исполню вашу просьбу.
Немец слабо улыбается, прикрывая веки, да так и умирает с застывшей улыбкой на устах.
Поскольку близилась ночь, уходить никуда не стали, заночевав здесь же, вблизи места кровавой стычки. Наутро, убирая убитых и раненых, подсчитали потери. Германцев осталось лежать в лесу порядка пятисот. Русских же стрелков погибло только шестнадцать!
На следующий день Стельницкий сдержал обещание, отправив письмо жене умершего немца через американское посольство в Петрограде.


______________________________________________________________
* Уляновский Януарий Семенович (19.09.1868 г. - 13.08.1960 г.) - тяжело раненный в руку и грудь, брошенный конвоем, был взят в плен и отвезён в госпиталь в г. Сувалки, при освобождении которых частями 10-й армии найден там, спрятанный в тифозном отделении одной русской сестрой. Перенёс 8 операций и остался инвалидом.


Сообщение отредактировал Майор - Среда, 19.02.2014, 22:03
 все сообщения
Майор Дата: Воскресенье, 09.02.2014, 10:23 | Сообщение # 38
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Севернее 3-ей бригады наступала четвёртая, генерала Селивачева. У деревни Гаврихруды она столкнулась с крупной германской частью, чьё упорное сопротивление удалось сломить лишь после долгого, кровопролитного боя.
Ещё севернее вёл не менее кровавые сражения 2-й Кавказский корпус, тесня противника, отступающего от Немана на Сейны. И чем ближе подходил к Сувалкам, тем сильнее нарастало сопротивление германцев.
...Гул стрельбы, горящие деревни. Отовсюду несут раненых. Вот какой-то офицер на носилках. Подпоручик... «Святые угодники, да это же Ситников!» - с трудом узнал Попов командира взвода из третьей роты. Не мудрено. Бледное, застывшее в муках и перепачканное грязью лицо. На вопросы не отвечает, оставаясь ко всему безучастным.
- Что с ним? - спросил у санитара.
Тот скупо кивает, не прекращая бинтовать рану:
- Живот и кисть.
Надо же, только перед войной выпустился в полк из Одесского училища. Повезло сразу в императорский конвой попасть, к Эриванцам.* Повезло ли? Разберись теперь...
У раненых, кто ещё оставался при памяти, удалось выяснить, что третья рота капитана Кузнецова с ходу взяла деревню Черноковизны. Немцы сразу открыли по ней страшный огонь. Деревянные дома, покрытые соломенными крышами, вспыхнули, словно порох. К вечеру от деревни осталась лишь груда пепла. Рота, несмотря на большие потери, держалась. Но раненые, кто лежал в домах, погибли в пожаре.
Почти весь день моросил дождь, а ночью подул холодный ветер. Ещё не обсохнув после дождя, в тонких шагреневых сапогах и в обыкновенной шинели без подкладки, Попов буквально дрожал от холода. «А может, меня от страха трясёт?» - думал, громко стуча зубами, сгорая от стыда, что гренадёры могут превратно истолковать его дрожь.
Зря переживал — дрожали все. Ну, кроме командира роты, наверное. У того всегда бурка с собой. Вот и сейчас князь Геловани* залез в какую-то яму и блаженствовал, завернувшись в бурку. А тут и завалящей фуфайки нет...
С рассветом раздался зычный голос князя:
- Вперёд!
Всё сразу пришло в движение. Снимая фуражки, гренадёры крестились, на ходу проверяли винтовки. Попов привычно занял место впереди своего взвода. Перед ним шёл ротный. Высокий, широкоплечий, он смотрелся мощно. За князем чувствуешь себя уверенно, не смотря на все странности, коих было в избытке: не поставлено ни единой задачи, нет сведений о противнике, словно никто из начальников никогда не учил Полевой Устав. А что остаётся солдату? Слепое повиновение.
Цепи шли вперёд красивой длинной лентой, держа равнение, как на параде. Слева от девятой роты Попова ровную линию гвардейских шеренг продолжали ещё две роты их батальона. Справа же почему-то никого не видно. Сзади пулемётчики Грузинского полка под командой поручика Зайцева тащили свои пулемёты.
Местность впереди ровная и серая. Поле с кучами камней, сложенными в правильные пирамиды. Вдали виднеются тёмные контуры леса. Немцы не стреляют. Полная тишина, если не сказать мёртвая.
Прошли двести шагов. Вдруг впереди послышался частый, сухой треск винтовок. Затакали немецкие пулемёты. Но пули пока не свистят. То ли неверно взят прицел, то ли стреляют в других.
Ещё шестьдесят шагов... Теперь защёлкали, завизжали пули. Кажется, целыми роями летают. Жутко стало, но князь Геловани впереди даже голову не пригнул. И рота упрямо шла за ним.
Более грубый, бьющий по нервам свист режет воздух. Над головами с громким хлопком вспухает белое облако шрапнели. За ней другая. Вскоре над ротой постоянно рвётся одновременно по шесть-восемь снарядов.
Пройдено пятьсот шагов от исходного рубежа.
Не выдержав беглый огонь, рота залегает без приказа, беспорядочно стреляя в ответ. Куда? Зачем? Противника же не видно. Палят в белый свет, как в копеечку.
Надрывая горло, Попов пробует дать направление и прицел. За грохотом едва слышит собственный голос. Плюнув на всё, обходит первое отделение, бесцеремонно пиная гренадёр, чтобы привлечь внимание. Пули так и свистят вокруг, распарывая воздух, врезаясь в землю, рикошетя от камней. Ужасно хочется лечь и не вставать, а лучше вообще закопаться. Уже есть убитые и раненые. Но нужно показать пример.
Встав на одно колено, Попов через цейсовский бинокль пытается рассмотреть расположение немцев. Мешает утренний туман. Хоть и с трудом, но линию окопов определить удаётся.
- За мной! - машет ближайшему отделению и бежит вперёд.
Шагов через пятьдесят падает на землю. Рядом опускаются всего несколько человек. Остальные так и не поднялись. Да, не каждый пример заразителен. Бегом назад, снова раздавать пинки. Ценой неимоверных усилий удаётся продвинуть взвод примерно на сто шагов. До немецких окопов остаётся ещё порядка четырёхсот, но уже ясно, что атака захлебнулась и вряд ли возобновится. Огонь сумасшедший, не ослабевает ни на минуту. Слева, где залегли соседние роты, непрерывно взлетает земля, поднятая тяжёлыми снарядами. Перед взводом Попова оглушительно рвутся обычные гранаты, падая с противным визгом и не причиняя особого вреда. Но потери в роте всё же есть.
- Ваше благородие!.. Вахрамеева в живот... Чижало ранен... Прикажите вынести!.. - слышится по цепи.
Недалеко из-за кучи камней вскакивает какой-то гренадёр и, выронив из рук винтовку, бежит назад.
- Стой! Куда?! – кричит ему вослед Попов, но тот вдруг спотыкается, падает и остаётся лежать в неестественной позе. То ли настигла пуля, то ли раньше её схлопотал и понёсся в агонии.
Рядом, в пяти шагах, другой гренадёр, вжимаясь в бугорок, сворачивает цигарку. Над головой с шумом проносится снаряд. Гренадёр падает ничком, рассыпая махорку. Слышно, как орёт:
- Господи, спаси! Господи, помилуй! Сохрани и защити!
Снаряд, обдав тугим воздухом, разрывается далеко позади с оглушительным треском. Солдат, чуть приподняв голову, отпускает в его адрес трёхэтажную брань. Снова достаёт кисет и варганит самокрутку. Новый снаряд, и всё повторяется в точности. Попов невольно хохочет, понимая, что смех у него больше нервный…
Снова дождь, да ещё со снегом. А головы не поднять. Немецкая артиллерия не прекращает обстрел. Не ослабевал и ружейный огонь. И так до самого вечера. Сырость всё больше даёт о себе знать, пробирая до костей. Попова опять колотит дрожь. Он съёжился, сидя на корточках за небольшим бугром, и уже не обращает никакого внимания на взрывы и визжание пуль. Не до того.
Вдруг справа застрекотали пулемёты. Посмотрев назад, Попов заметил отступающих гренадёр - много и уже довольно далеко. Это по ним вели такой интенсивный огонь.
- Ваше благородие, приказано отходить! - передали по цепи.
Стрельба усилилась. Попов испугался, что враг начнёт преследование и первым, на кого нарвётся, будет его взвод. Медлить нельзя!
- Отходить по одному! - приказал, опасаясь приковать внимание германцев к себе .
Первые трое послушались, добросовестно выполнив команду. Остальные же, растеряв последние капли выдержки, повскакивали одновременно с мест и бросились бежать.
- Чёрт! - Попов поднялся последним.
Шагнул и... повалился на землю. Он совершенно не чувствовал ног.
«Ранили!» - была первая пугающая мысль. Уже представлял с отчаянием, как немцы, выйдя из окопов, забирают его, беспомощного в плен...
Но нет. Чувствительность быстро возвращалась. Беглый осмотр показал, что ноги целы. Они попросту затекли, пока на корточках сидел. Может, и к лучшему, что упал, а то пулемёты затарахтели ещё сильнее. Немцы всё же открыли беглый, сосредоточенный огонь.
Собрать все силы, подняться и рывком вперёд...
Сам не заметил, как развил бешеную скорость. Бежал на пределе возможностей, а то и за пределом. Догнал своих. Все вместе, с разбега, не останавливаясь, по колено в воде перешли болотистую речку Ганчу, считавшуюся непроходимой вброд. Преследуемые огнём немецкой артиллерии, отмахали ещё около двух вёрст и лишь потом остановились, тяжело и надсадно дыша. Пока переводили дух, Попов отчаянно боролся с гадливыми чувствами. Ему казалось, что немцев нипочём не победить, война будет идти бесконечно долго, а сегодняшний позор ничем не смоешь, разве только застрелишься или погибнешь смертью героя. Но вскоре выяснилось, что не так уж всё и плохо. Германцы не стали преследовать отступающие роты кавказцев. Остальные батальоны стояли на своих местах, продолжая вести бой, во многом благодаря полному отсутствию связи.
Что было делать в этой обстановке?
Собрались, привели себя в порядок и двинули обратно...
Позже в руки Сергеевского, коль скоро ему поручили заниматься разведкой, попали бумаги, снятые с одного убитого в тех местах германца. Там было неоконченное письмо жене, в котором звучало признание: «Дорогая Луиза. Мы никогда не увидимся. Из этой войны нет возврата. В этих проклятых лесах русские показали свои волчьи зубы. Мы думали сначала, что это японцы. А потом оказалось, это были кавказские черкесы. Я остался цел. Но это случай. Меня убьют, если не сегодня, то на днях...»
«Истину глаголил», - подумал тогда Борис.

3-й Сибирский корпус вёл тяжёлые бои у Ольшанки, где противник занял сильную позицию. Немцы, используя возможность охвата, с ожесточением атаковали боковой авангард корпуса в районе местечка Рачки и деревни Курьянки. Им частично удалось обойти с флангов полки 8-й Сибирской дивизии, но те сражались настолько самоотверженно, что немцы так и не смогли загнать русских в котёл. Стойкость сибиряков Сергеевский по достоинству оценил уже в октябре, посетив места, где шли те бои. Он видел двенадцать русских гаубиц на позиции, подорванных, очевидно, их же расчётами. Огромную площадку в лесу со множеством следов крови, разбросанными кусками окровавленной ваты, бинтов, обрывками немецкой униформы. Вероятно, здесь располагался германский лазарет. На выходе из леса в сторону Рачков, у развалин сгоревшей деревни, наткнулся на холм, сплошь покрытый убитыми, как и поле между этим холмом и лесной опушкой. Всё пространство на полверсты было усеяно трупами. Русские и германцы лежали, где в паре шагов один от другого, где друг на друге.
Сибирякам пришла на помощь конница генерала Гурко, позволив отступить за реку и там сдерживать упорные наскоки немецких частей. Боковой авангард в точности выполнил свою задачу по обеспечению левого фланга корпуса, занятого наступлением на Ольшанку.
Напряжение сил достигло той крайней точки, дойдя до которой командиры корпусов уже намеревались прекратить изнуряющие атаки, отступить и закрепиться на выгодных рубежах. На счастье в один прекрасный день в расположение 2-й Финляндской бригады на автомобиле въехал германский штабной офицер, лейтенант фон Лямпе. При нём помимо всевозможных напитков с закусками, которыми он пытался угостить русских офицеров, и целых тюков дорогого дамского белья с богатыми манто, собранных, по словам лейтенанта, им в Сувалках на подарок своей невесте, оказался приказ для сводного корпуса генерала фон Моргена - одной из частей, что действовала против сибиряков. Там говорилось: «...Ввиду крайней важности удержания Сувалок, ...остановить во что бы то ни стало наступление русских от Августова... Иначе всё погибло». К приказу была приложена схема наступления на юг семи немецких колонн, брошенных на прикрытие общего отхода германцев. Этот документ убедил корпусных командиров продолжать наступление.
В конце концов, противник повсюду был сломлен и откатился на запад.


_________________________________________________________________
* 13-й Лейб-Гренадёрский Эриванский Царя Михаила Фёдоровича полк - старейший и наиболее престижный полк Русской Императорской армии.
* Князь Геловани Константин Леванович (08.12.1873 г. - ?) - на момент описываемых событий командир 9-й роты 13-го Эриванского полка, штабс-капитан.


Сообщение отредактировал Майор - Среда, 19.02.2014, 22:56
 все сообщения
Майор Дата: Вторник, 11.02.2014, 15:16 | Сообщение # 39
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Глава 10
Визит Государя

В один из дней начала октября, около восьми утра, к Осовцу со стороны Белостока подскочил небольшой конный отряд. Стоявшие в карауле солдаты подивились небывалой внешности всадников, доселе ими невиданной. По одежде вылитые черкесы, а на морду обычные русские мужики. Да и лаются по-нашему:
- Чего рты раззявили? Где старший?
Вызвали дежурного унтер-офицера.
- Доложи по команде, - сказал ему «черкес», который выделялся среди прочих белой папахой и такой же буркой, скрывающей погоны, из-за чего звания не разобрать, но похоже, он тут старший. - Его Величество Государь Император едет в Осовец.
- Когда? - опешил унтер.
- Уже подъезжает, олух ты царя небесного! Докладывай скорее.
Сделав крюк, отряд взял в галоп и быстро скрылся в обратном направлении.
Унтер с растерянным лицом стоял и смотрел им вслед. Потом сорвался с места и кинулся к телефону.
Поднявший трубку офицер в отличие от несведущего нижнего чина бывал в Петербурге и там имел счастье лицезреть и царя, и его свиту. Потребовав описать всадников, сразу смекнул, что шутками здесь и не пахнет. Судя по всему, солдаты встретили Его Императорского Величества конвой. То есть... Сюда едет сам Государь!
Через несколько минут из крепости выбежал запыхавшийся комендант. Как раз подъезжала колонна военных автомобилей. В головном Шульман разглядел царя с генералом Сухомлиновым. Подскочил, когда они выходили. Взяв под козырёк, взволнованно доложил:
- Ваше Императорское Величество, вверенная мне крепость Осовец занимается согласно боевому расписанию…
- Полно вам, Карл Александрович, - прервал его Николай, по-простому протягивая руку. – Ведите нас уже в крепость. Посмотрим, как пострадали вы от германцев.
- Пожалуйте, пожалуйте, - засуетился комендант, не зная, с какой стороны пристроиться к Государю. В итоге занял место справа и чуть позади, исподтишка показав кулак часовым, и без того вытянувшимся в струнку. – Прошу, Ваше Императорское Величество… Крепость в моём лице рада приветствовать Ваше Величество…
По дороге, немного придя в себя, Шульман стал говорить более связно:
- Счастье-то какое, что вы здесь. Неделю тому к нам в санитарном поезде изволила прибыть-с Ея Императорское Высочество Великая Княгиня Виктория Фёдоровна. Раненых обошла, также осмотрела повреждения. Всех обворожила своей ласкою да словом простым. Панихиду с ней отслужили-с по убиенным, провели парад. «Спасибо» сказала. Мы здравницу провозгласили-с. А пасмурно было, и вдруг, можете себе представить, солнышко выглянуло и засияло так ярко-ярко. У гарнизона полнейший восторг. А теперь и вы нас посетили-с. Вот радость-то…
За разговором, обходя многочисленные воронки, приблизились к развалинам какого-то здания, полностью разрушенного. Лишь печные трубы стоймя торчат и небольшой кусок стены.
- Что здесь было? – кивнул император.
- Один из лазаретных флигелей, - пояснил комендант, тут же поспешив успокоить: - Никто не пострадал, хоть раненых лежало преизрядно, а снаряд разорвался прямо в палате. Сёстры милосердия успели всех вывести, пока пожар не разгорелся. Истинное чудо.
- А там? – Николай показал на дом, с виду вроде бы целый, но в стене которого зияла огромная пробоина.
- Помещение воздухоплавательной роты. На момент попадания в нём никого не было. Ещё побаивались, что временные блиндажи разбомбят, но разнесло лишь один, и то пустой.
- Вам сказочно везёт, господин комендант, - резюмировал Сухомлинов. – Не иначе сам Господь хранит Осовец.
Николай улыбнулся, весело сказав:
- Знать не напрасно я подарил в своё время крепостной церкви образ святого Николая Чудотворца. Кстати, храм уцелел?
- Цел, Ваше Императорское Величество, несмотря на попадание снаряда. Посмотрите?
- Непременно, Карл Александрович. Идёмте.
Церковь в честь Покрова Пресвятой Богородицы стояла на краю просторного плаца, на первый взгляд совершенно не повреждённая. И священник был на месте, немного удивлённый появлением столь высоких прихожан.
- Куда бомба-то угодила? – уточнил у него Николай.
- В крыше и в стене дыра пробита, - ответил тот спокойно. – Почитай у самого алтаря. Только вот ни единого осколочка внутрь не упало. Все образа целёхоньки. Даже стеклянный колпак на Святых Дарах не повредился милостью Божьей.
- Это истинное чудо, Ваше Величество! – восхитился Сухомлинов.
Император согласно кивнул и снова обратился к священнику:
- А страшно ли было при бомбардировке, отец?
- Никак нет, Ваше Императорское Величество, - по-военному отрапортовал церковник. - Только скучно мне стало, когда снаряды вблизи ложиться начали, ну я и пошёл в храм.
Воспользовавшись тем, что Николай решил помолиться в церкви, Шульман бросился выстраивать на плацу всех, кто был свободен от службы и восстановительных работ. Маловато людей собралось, но чтобы достойно поприветствовать Его Императорское Величество должно хватить.
Выйдя к солдатам, построенным в жидкие коробки, Николай принял доклад коменданта и поздоровался с гарнизоном. Выслушав ответную здравницу, проникновенно сказал:
- Благодарю вас за достойную боевую службу!
- Ура!!! – троекратно прокатилось по площади.
- Владимир Александрович, - обратился император к Сухомлинову. – Передайте господину коменданту двадцать пять Георгиевских крестов и медалей для вручения достойнейшим от моего имени, - посмотрел на Шульмана: - Вас, Карл Александрович, за доблестную оборону Осовца Высочайше жалую орденом Святого Георгия четвёртой степени.
Выпучив глаза, комендант дрожащим от волнения голосом отчеканил положенный ответ. Растерянно слушал, как император ещё несколько раз похвалил его и чинов гарнизона за хорошую службу. Словно во сне смотрел на садящихся в автомобиль Николая и Сухомлинова, держа руку под козырьком, а после на отъезд колонны, который сопровождало восторженное громогласное «ура». Даже не скажешь, что и половины личного состава здесь нет. Вон, как орут, выкручивая головы по ходу движения императорского мотора. Глаза радостным огнём горят.
И коменданта прошибла слеза…


Сообщение отредактировал Майор - Среда, 19.02.2014, 22:59
 все сообщения
Майор Дата: Среда, 19.02.2014, 22:10 | Сообщение # 40
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Хорошенько подумав, написал новую 6-ю главу.
Поэтому остальные, уже написанные главы сдвинулись на одну цифирь.
Решил чуть раньше подать знакомство с 226-м полком, пусть и мимолетное.
Над продолжением еще думаю...
 все сообщения
Майор Дата: Суббота, 01.03.2014, 10:26 | Сообщение # 41
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Глава 11
Бои на границе


Середина октября ознаменовалась относительным затишьем на Северо-Западном фронте.
Штаб 22-го армейского корпуса перебрался в Ольшанку. Его работа понемногу налаживалась, хотя до совершенства было ещё довольно-таки далеко. Генерал Огородников практически самоустранился от всяческой работы, избегая даже появляться в поле зрения командира. Земцов с Ивановым с головой ушли в работу. Вечно пропадали в помещении связи, прячась за нагромождением телефонных аппаратов и катушек с проводами. Похоже, там и жили. Прочие службы, вроде артиллерийской, комендантской, инженеров, медиков и иже с ними, отдельно располагались всегда. Вся оперативная и разведывательная работа легла на плечи Бориса и ещё пяти строевых офицеров. Бринкен часто навещал их, давая всякие распоряжения - напрямую, в обход начальника штаба.
Отношения с командиром корпуса у Сергеевского хоть и улучшились, но полного контакта и взаимопонимания по-прежнему не было. Препятствовал совершенно противоположный начальственному взгляд на тактику ведения боевых действий. К тому же сюда примешивался упрямый формализм Бориса, его приверженность установленной субординации. Плевать он хотел на взаимные претензии генералов, не считая себя вправе игнорировать Огородникова, своего непосредственного начальника. Что до Бринкена, тот вообще не желал иметь с Огородниковым никаких дел, хотя вслух этого и не говорил.
Впрочем, недостаток взаимопонимания с руководством ни в коей мере не мешал Борису заниматься своими прямыми обязанностями. Основным из них был опрос пленных, который давал много ценной информации для разведки. Их приводили в штаб довольно большими группами, так что работы хватало.
Солдаты самых разных родов войск, все они были на удивление откровенны, давая совершенно точные и правдивые показания, нисколько не пытаясь лукавить. Поначалу это сильно удивляло Бориса, но впоследствии он разгадал, кажется, самый большой военный секрет Германии. Просто-напросто каждый опрошенный им пленный безумно гордился тем, что владеет кое-какой информацией, и может с точностью доложить её «господину капитану». Не раз и не два слышал Сергеевский от немцев: «Германский солдат знает всё, что должен знать солдат» или «германский солдат не может лгать офицеру». И неважно из какой армии этот офицер, пусть даже русский. Вот и выкладывали пленные враги всё, что могли рассказать. Причём безо всякого принуждения. Да здравствует принципиальная добросовестность германцев!
Правда, иной раз она граничила с простодушной наивностью.
- Нет ли у вас жалоб? - как-то спросил Борис одного пленного. - Никто не обижал?
Вполне обычный вопрос, который задавался каждому в конце допроса.
- Есть жалоба! Обидел меня один офицер, - неожиданно заявил немец, заставив Сергеевского удивлённо вскинуть брови. - Когда шёл призыв из резерва, он оскорбил меня. Обошёлся грубо. Обозвал в моём собственном доме...
- Постойте. Так это было на германской территории?
- Так точно, господин капитан. Прошу вас возбудить это дело...
Пообещав, что непременно разберётся, Борис приказал стрелку-конвоиру забрать пленного и привести следующего. Пока ждал в одиночестве, зашёл казак, вольноопределяющийся из конвоя командира корпуса. Поздоровался, попросив разрешения присутствовать при допросе. Несмотря на свой огромный рост и слегка неотёсанный вид, казак был очень хорошо образован. Окончил университет в Германии, прекрасно владея немецким. Сергеевский, не видя совершенно никаких причин для отказа, разрешил ему остаться.
Очередной пленный оказался довольно пожилым и на редкость неразвитым немецким батраком, тоже из резерва. Даже грамотой не владел, как, впрочем, и какой-либо ценной информацией. Поэтому ничего толкового не рассказал, зато по наивности своей вдруг добродушно заявил:
- Слава богу, что в плен меня взяли пехотинцы, а, не казаки.
- Почему же «слава богу»? – спросил Борис, весело глянув на казака, который всё это время молча стоял рядом.
- Господин офицер шутит? - искренне удивился солдат. - Ведь попадись я казакам, уже не смог бы разговаривать с господином офицером. Они бы сразу меня съели!
От прежней весёлости не осталось и следа. Сергеевский не на шутку разозлился на этого простофилю. Не сдержавшись, крикнул:
- Что за вздор ты несёшь!
Нет, сегодня ему определённо везёт на ненормальных. Но второй подряд - это уже слишком. Попробовал доказать пленнику его дремучесть:
- Ты ведь даже не знаешь, как отличить казака от неказака.
Но тот неожиданно парировал:
- О нет, уж этому я обучен. У казаков здесь красная полоса, - и провёл пальцем по наружной стороне своей штанины.
Вольноопределяющийся вдруг поставил ногу на свободный табурет, громко бухнув по нему сапогом, и откинул шинель.
- Смотри сюда! Видишь? - грозно выкрикнул он по-немецки, показывая свой лампас.
У пленного глаза полезли на лоб. Он побелел, сжался и затрясся всем телом. Пытаясь что-то сказать, беззвучно двигал челюстью, шлёпал губами, но так и не смог произнести ни слова. Лицо выражало полное отчаяния.
Казак медленно приблизился, несколько раз обошёл германца, разглядывая его бледную, дрожащую фигуру с чересчур мстительным, плотоядным вниманием. Потом повернулся к Борису, встал смирно и на немецком же чётко произнёс:
- Ваше высокоблагородие! Нам он вряд ли сгодится. Стар и худощав. Хорошего жаркого не выйдет.
Подхватив игру, Сергеевский закричал на него, тоже по-немецки:
- Не рассуждать! Мы на войне. Бери, что дают! Повозражай мне здесь ещё!
Пленный буквально подпрыгнул от ужаса. Голос у него всё-таки прорезался, и бедолага завопил:
- Что же я сделал дурного? Господин офицер, сжальтесь! У меня трое детей!
- Веди его к коменданту, он мне больше не нужен, - сказал Борис по-русски стрелку-конвоиру. Тот стал выталкивать пленного за дверь.
- Простите, ваше выcoкoблaгopoдие, теперь и я вижу... - всё ещё на немецком издевался казак дальше, для пущей наглядности сопровождая свои слова жестами: - Если его вот так и вот так обрубить, так выйдет ещё недурной кусок!
Жестокая шутка? Возможно... Слишком уж взбесила Бориса только что услышанная клевета. Хотя бы так отплатил он за то гнусное враньё, которое враг внушал своим солдатам и распространял среди населения.
Последним в этот день Сергеевский допросил немца, которого специально оставил «на закуску». Его почти у самой границы захватили разведчики 1-й бригады, ходившие за Распуду. Там они наткнулись на германский отряд человек в тридцать, пробиравшийся к русским позициям, расположенным севернее местечка Рачки. Завязался бой. Почти всех немцев перебили, захватив только двух уцелевших солдат и русско-подданного поляка из крестьян, жителя приграничной деревни. Последний был у немцев проводником. За это ему грозила смертная казнь, и Бринкен приказал предать крестьянина корпусному суду по обвинению в измене.
Но в виновности старика засомневались - и военный следователь, который опрашивал его, и председатель суда генерал Дон,* обратившийся к Борису с просьбой постараться допросом пленных установить истину. Крестьянин уверял, что германцы взяли его в проводники силой, а он умышленно навёл их на засаду. Видел, когда незадолго до этого проходил неподалёку, как русские разведчики обустраивались на опушке леса. И стрелки подтверждали, что проводник вёл германцев как-то странно, по открытой местности, зорко всматриваясь в лесок, точно ждал, когда начнётся пальба. При первом же выстреле он бросился на землю, почему и уцелел.
Не мог этот почтенный старик быть предателем, считал Сергеевский. За всё время пребывания в районе боевых действий нигде не видел он враждебности со стороны поляков и не слышал ни об одном случае измены с их стороны. И простые люди, и интеллигенция, наоборот, выражали только горячую симпатию. Население, оказывая всяческую помощь русским, хаяло немцев на чём свет стоит.
Пленный был в звании унтер-офицера. Вполне себе образованный купец из Гамбурга. Этакий высокий здоровяк тридцати восьми лет отроду с холёным лицом и приличными манерами. Борис даже почувствовал к нему некую симпатию, пока общался.
Делая вид, что перешёл от официального допроса к частной беседе, Сергеевский демонстративно почистил перо, положил его на чернильницу и отодвинул от себя бумаги. Намеренно избрав укоризненный тон, произнёс:
- И как же могло случиться, что такой здоровый и сильный германский унтер-офицер вдруг взял, да и сдался неприятелю в плен?
Германец вздрогнул, недовольно повёл плечом. Помолчав, ответил хмуро:
- Да, конечно, я сдался. Поднял руки… Но при каких обстоятельствах! Прошу господина капитана разрешить мне доложить подробно, тогда он увидит, что я не так уж и сильно виноват!
- Рассказывай, - позволил Борис, мысленно себе аплодируя.
Пленник откашлялся и продолжил:
- Мы шли один за другим за этим предателем поляком. Впереди фельдфебель, потом я, потом мой большой друг, с которым в Гамбурге мы с детства росли вместе, потом остальные. Мы никак не ожидали, что здесь будут русские. А поляк, наверное, знал. Он вывел нас туда прямо на убой. Сразу из леса начался сильный огонь. Фельдфебель приказал залечь и, ведя стрельбу, наступать на лес, но тут же был убит. Я заменил его. Мы стали переползать вперед. Но многих уже или убило, или ранило. Пришлось остановиться. Уцелевшие отстреливались. Я выпустил все патроны, кроме одного. Последнее время стрелял только я. Когда перестал стрелять, русские вышли из леса. Показывая знаками, чтобы мы бросили оружие, стали приближаться со всех сторон. Я хотел застрелиться. Зарядил ружьё последним патроном, вскочил и приложился виском к дулу. Но в этот момент услышал сзади: «Вильгельм, не бросай меня!» Кричал мой друг. Я обернулся и увидел, что он лежит на земле тяжело раненый, а к нему подходят двое русских. Я начал кричать. Махал им, умоляя пощадить моего друга. Подойдя к нему, русские стали перевязывать его раненую голову. Тогда я бросил ружьё и поднял руки. Ко мне подошёл русский солдат. Маленький такой, мне по плечо. Говоря что-то по-своему, он похлопал меня дружески, вынул из своего мешка кусок хлеба и протянул мне... Я заплакал, господин капитан, хотя, кажется, никогда в жизни не проронил ни слезинки. А теперь вот всё думаю, зачем столько жестокостей? Зачем нам рассказывали столько злого о русских? Зачем мы убиваем друг друга?!
С тяжёлым осадком в душе Сергеевский велел увести немца. «Сколько лучших, честнейших, добрейших людей с обеих сторон погибло на войне ужасной смертью, - думал он. - И сколько ещё погибнет. А всякая погань останется, окопавшись в тылах, сбежав с фронта или вовсе на него не попав под различными предлогами…»
Германский унтер сделал своё дело. И слава Господу, что война для него уже закончилась. Того польского крестьянина впоследствии оправдали, а командир корпуса, сменив гнев на милость, приказал наградить его Георгиевской медалью.


______________________________________________________________
* Дон Павел Александрович (28.06.1860 – 1920) - ген-майор (ст. 02.04.1906), военный судья Петербургского военно-окружного суда с 02.07.1908 г., был прикомандирован к 22-му армейскому корпусу.


Сообщение отредактировал Майор - Понедельник, 17.03.2014, 21:14
 все сообщения
Майор Дата: Четверг, 13.03.2014, 22:45 | Сообщение # 42
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Глава 12
Вперёд, на Пруссию!


В эти дни, когда сырой, ненастный октябрь с его первыми, робкими морозцами, сдавал свои позиции холодному ноябрю, на запад столь же неумолимо, как накатывающая зима, продвигался 3-й Сибирский корпус. В его составе шла и второочередная 57-я пехотная дивизия. Не дали ей оправиться после тяжёлых Августовских боёв. Многие солдаты навечно остались в этих лесах, где полёг почти весь кадровый офицерский состав полков. Но результат того стоил. Взяты Сувалки, которые больше месяца удерживал неприятель. Его удалось выдворить за пределы Польши - обратно, в Восточную Пруссию. Было захвачено порядка трёх тысяч пленных и около двадцати орудий.
Казалось бы, нужна передышка. Пусть короткая, чтобы хоть в себя прийти, а там и дальше наступать можно. Вроде, так и сделали. Отправили дивизию в тыл своим ходом. Недалеко, но всё же. И людей на пополнение прислали. Только вот не дождались, когда полки полностью укомплектуются. Сдёрнули с места через неделю, и снова в бой. А командиров-то где брать? Их не так уж и много прибыло. На все роты поголовно не хватит. Вот и в 226-м Землянском полку недокомплект. Взводами уж давно унтер-офицеры командуют, а то и целыми ротами. В 13-ой, к примеру, взводными сплошь молодые унтеры состоят, вроде Мишки Кульнева.
- Иди-ка ты, - ворчал Самгрилов Кузьма, ёжась на дне окопа в обнимку с винтовкой. Глубоко надвинутая папаха и сырая шинель нисколько не спасали от пробирающего до самых косточек ночного холода. - Только вчерась третью лычку нацепил на погон, а ужо командир. Теперь и Мишкой-то не назовёшь. «Михайло Яковлевич» величать заставит, не инакше.
Потирая озябшие ладони, он поднёс их ко рту и выдохнул на скрюченные пальцы густой клуб пара. Настоящий Змей Горыныч, только пламени не хватает.
- А тебе что, завидно? – с безразличием бросил сидевший рядом Иван Костычев, продолжая тщательно заматывать тряпкой казённик своей винтовки, не посчитав нужным отрываться от столь важного занятия. – Не боись, Козьма. Война ещё не скоро закончится. Придёт и твоё время. Накомандуешься.
- Хошь сказать, я жду не дождусь, когда Кульнева кокнут? - Самгрилов одним резким движением сдвинул папаху на затылок и дико выпучил глаза, хищно сверкнувшие в темноте. - Ты чего мне тут лопочешь, умник? Хошь сказать, я такой, да?..
По-прежнему не глядя в его сторону, Иван отмахнулся:
- Все под богом ходим. Не ровен час, и его убить могут. Равно как и тебя, и меня, и Андрейку вон, - показал на третьего солдата, помоложе.
Тот полулежал, сунув кисти в рукава наподобие муфты, а его маленькая, похожая на птичью, голова утонула в широком вороте шинели. Сверху её скрывала примятая, не по размеру большая папаха. Под слабым светом луны казалось, что здесь только пустая шинель, снятая и причудливо свёрнутая каким-то солдатом. Но вот одежда шевельнулась, выпростав из тёмных глубин воротника худющее лицо с большим, заострённым носом, сонными глазами, узким, тонкогубым ртом и поросшими густой щетиной скуластыми щеками.
- Снова завелись, - вздохнул щуплый. – Дайте поспать, окаянные. Ночь на дворе.
- На том свете отоспишься, - буркнул Кузьма. – Как можно вообще спать перед боем?
Снова вздохнув, Андрей приподнялся, устраиваясь поудобней. Глянул на тряпку, что наматывал Костычев. Выпятив острый подбородок, спросил:
- Зачем это? В атаку же скоро. Снова разматывать придётся.
- Не придётся. До германцев шагов пятьсот, не больше. Пойдём тихо, стрелять не будем. А и стрельнёшь, всё одно ни по кому в темноте не угодишь. А там - в штыки, да и дело с концом.
Самгрилов подался вперёд:
- Ты, Верхов, человек, вроде как, учёный… Лучше вот что скажи. Когда война ента кончится, а? Скоро, али нет? Бегаем, бегаем, иди-ка ты, туда-сюда через границу. То мы за немцем гонимся, то нас взашей выталкивають, то снова мы…
- Для кого и кошки долго родят, - усмехнулся Андрей, но вдруг посерьёзнел. - Нет, братцы, не скоро. Чую, надолго это затянется. И много народа русского поляжет, пока германцу по сопатке надаём.
- Вот и я о том же, - Костычев завязал последний узелок и только теперь поднял глаза на товарищей. – Долго ещё воевать придётся…
В траншее что-то неуловимо изменилось. Будто пустили ток по проводам, и он, совершенно невидимый глазу, растворился в участившемся вдруг биении пульса тысяч солдат, которые изготовились к атаке и вот-вот поднимутся. Пойдут вперёд, под свист пуль и грохот снарядов, на штурм немецких укреплений.
- Приготовиться! - слышен приглушённый голос Кульнева.
Нет, не зря всё-таки доверили Михаилу Яковлевичу взводом командовать. Он хорошо показал себя и при отступлении с Мазурских озёр, и потом, когда пробирались Августовскими лесами. Всегда первым в штыковую шёл, увлекая за собой остальных. И этот участок заняли во многом благодаря Кульневу. Они с прапорщиком Радке, каждый взяв полуроту, ворвались в эти окопы с двух сторон. Выбили немцев. Переждали сильнейший артиллерийский обстрел, почти всё здесь разрушивший. А затем отбили все контратаки, удержав-таки позицию.
Теперь настало время продвигаться дальше...
- Вперёд!
Молча, в полной тишине, солдаты вскарабкались наверх и пошли друг за другом, стараясь не терять из виду соседей.
Теперь весь полк, выйдя из окопов, должен построиться в штурмовые колонны. Впереди 4-й и 3-й батальоны. 13-я рота в своём батальоне головная. Взвод унтер-офицера Кульнева, само собой, на передке. Ещё два батальона, 2-й и 1-й, во второй линии. Встали. Ждут...
Русские окопы от немецких отделяет болото с протекающей через него мелкой речушкой. Хоть по ночам и подмерзало, на болоте лёд не держался. Особенно коварны «ямы» - такие глубокие колодцы, заполненные водой, и потому малозаметные. Хорошо, что ещё засветло высланная вперёд разведка наметила тропы.
Перед строем расхаживает командир 1-го батальона, георгиевский кавалер, капитан Андреев. Его назначили начальником всей штурмовой колонны полка. Вот он останавливается, негромко подзывает офицеров. Те, сгрудившись, закрываются шинелями, фонариками себе подсвечивают. Небось, на часы глядят...
- На молитву, - раздаётся команда шёпотом. - Шапки долой!
Все молятся. Чинно, не спеша, осеняет себя крестным знамением Костычев, поставив ружьё на приклад. Рядом часто-часто крестится Кузьма Самгрилов. Лопочет что-то неразборчивое под нос.
- Господи, спаси и сохрани, - шепчет и Андрей, привычным движением прикладывая сомкнутые пальцы ко лбу, животу, правому, а затем и левому плечу. Сколько раз это делал, но сейчас, кажется, действительно всей душой уверовал, что святой крест непременно должен помочь. Губы шевелятся беззвучно, повторяя всплывающие в голове слова: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь»...
- Шагом марш!
Батальоны приходят в движение. Вчерашние разведчики впереди, дорогу показывают. Всё не вслепую ногами по «ямам» шарить.
Тёмная, холодная ночь. Тусклый огрызок луны в небе, окружённый россыпью звёзд. В ноздри бьёт запах морозной сырости вперемешку с гнилью. Вокруг тишина. Только мёрзлая трава шуршит негромко под подошвами сапог.
- Огня не открывать до самого штыкового удара, - шепчет Кульнев, лишний раз напоминая строжайший приказ.
Все команды подаются только шёпотом...
Вдруг впереди бабахнуло. Совсем близко! И пуля полетела куда-то в тыл, пропев жалобно и тонко.
- Эх-ма! Вот те и вся наша скрытность! - плюнул в сердцах Иван.
- Иди-ка ты! - ругнулся в своей манере Самгрилов. - Никак на секрет немецкий нарвались? Видать, у окопов наших лежал...
- Своих предупредил, сволочуга!
Словно спеша подтвердить догадливость Костычева, на немецкой стороне зажглись прожекторы. Их лучи забегали между окопами, выхватывая из темноты фигурки русских солдат. Застрекотал пулемёт. Бил он, слава богу, неточно - пули свистели где-то высоко над головой...
Шаг всё быстрее. Рота уже не идёт, а бежит. Впереди небольшая лощина. По довольно пологому откосу вниз, к ручью. Вовремя! Немцы будто бы окончательно проснулись, открыв сильный огонь из пулемётов и ружей. К ним добавился раскатистый грохот пушек...
Всё это с лихвой досталось второй линии, где шли 1-й и 2-й батальоны. Слышатся крики раненых и предсмертные вопли тех, кто больше никогда не встанет. Над головами сплошной гул слитного жужжания бесконечного множества пуль. Там смерть. Неизбежная. Беспощадная...
Верхов почувствовал колючий страх. Он боялся, что немцы вот-вот возьмут чуть ниже, и всё... Пиши пропало...
Спустились к самой речке, протекающей по дну лощины. Здесь пули не достанут, слава богу! По пояс в ледяной воде проходят её вброд. Тело пронизывает холод. Режет, сковывая движения. От воды тошнотворно воняет навозом и ужасающей гнилью... Сюда немцы чуть ли не каждый божий день скидывали тела русских разведчиков, убитых во время ночных стычек. Несколько таких разлагающихся трупов Андрей заметил у самой речки.
- Ну и запашок... иди-ка ты... - Кузьма, похоже, борется с приступами рвоты.
Да, этот въедливый запах ничем потом не отмоешь.
Стараясь не дышать, весь мокрый, Андрей выбирается на противоположный берег и, ничего не соображая, бежит дальше. Рядом хлюпают водою в сапогах Самгрилов с Костычевым и другие солдаты. Перед ними Кульнев. Обернувшись, машет рукой:
- Вперёд, ребята! Не отстаём!
Легко сказать. Потери от ураганного огня несёт пока лишь вторая линия, не успевшая нырнуть в лощину. Но стоит из неё выйти...
Вот, подъём начинается. Ой, что будет!..
Крики, стоны вокруг. Пули, бьющие в людей, в мёрзлую землю, взметающие водяные фонтанчики, либо просто летящие мимо. Перекрёстный огонь пулемётов, расставленных по впалой дуге. Отчётливо слышны встревоженные голоса немцев. Хорошо видно их окопы. Вот они, так близко! Казалось бы, ещё рывок, ещё усилие...
Но падают, как подрубленные, солдаты, которые только что стояли с тобой в одном строю. Те, кого ты знал поимённо, с кем до этой минуты делил хлеб и кров...
Наступление захлебнулось! Вся внезапность пропала втуне. Уцелевшие залегли за невысокими кучами удобрений, приготовленных рачительными хозяевами для своих полей. Окапываться в стылой земле бесполезно. Низко летящие пули заставляют вжиматься в холодный грунт. Совершенно невозможно поднять голову...


Сообщение отредактировал Майор - Пятница, 14.03.2014, 17:43
 все сообщения
Майор Дата: Пятница, 21.03.2014, 21:59 | Сообщение # 43
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Кульнев Михаил Яковлевич (на фото августа 1914 г. - младший унтер офицер 226-го Землянского полка 57-ой пехотной дивизии).

Житель Воронежской губернии. Умер 24 декабря 1914 г. (ст. стиль), будучи уже в звании старшего унтер-офицера.



Прикрепления: 6923193.jpg(13.5 Kb)
 все сообщения
Майор Дата: Четверг, 27.03.2014, 14:47 | Сообщение # 44
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Волкобой Петр Миронович (26.06.1859 - 15.10.1918 н.ст.)
При мобилизации 19.07.1914 назначен начальником 1-й Финляндской стр. бригады, с которой ушел на фронт в составе 22-го арм. корпуса. 24.09.1914 переведен на пост начальника 3-й Финляндской стр. бригады. Участвовал в боях в Вост. Пруссии, Карпатах, Галиции. 12.05.1915 бригада была развернута в дивизию. Отличился в боях при Журавине и на Стрыпе. Ген-лейтенант (пр. 13.11.1915; ст. 14.02.1915). На 10.07.1916 в том же чине и должности (начальник 3-й Финляндской стр. дивизии). После Февральской революции В. 22.04.1917 возглавил 44-й арм. корпус. В 05.1917 корпус был передан в состав Особой армии, и переброшен на Украину. В 10.1917 начал украинизацию корпуса. В армии УНР и Украинской Державы. С 17.04.1918 - начальник Харьковского (затем - 7-го) корпуса Армии УНР. 24.09.1918 переименован в чин Генерального значкового (ст. 14.02.1915). Умер от болезни (тяжелая форма астмы) в Киеве, где и похоронен.

Б.Н. Сергеевский о Волкобое:

"Начальник бригады, ген.-м. Петр Миронович Волкобой, был астматик и неврастеник. Он вышел из рядовых офицеров пехоты Киевского округа. Его выдвинула личная храбрость в Японскую войну, где он был сначала ротным, а потом баталионным командиром. Храбрость эта была и осталась безупречной: он, не задумываясь, пошел бы с голыми руками на действующий пулемет. Но храбрости старшего начальника - личной инициативы и гражданского мужества - у него не было вовсе. Не было вовсе и познаний в военном деле за пределами горизонта ротного командира. Но зато был пессимизм, свойственный почти всем участникам Японской войны. Он прямо-таки не допускал мысли о возможности для нас успешно действовать наступательно. Ко всему этому надо добавить его очень тяжелый характер: невероятное упрямство в мелочах и капризность истеричной женщины.
Впрочем были и хорошие черты: он был безусловно честным и в душе добрым человеком. Он выматывал все нервы у подчиненных, но в серьозных случаях заботился о них, как нежная мать. В тоже время он отличался удивительно проницательным мужицким умом и иногда поражал способностью предугадать будущее или разгадать характер человека.
...Конечный же вывод будет такой: ген. Волкобой все же принадлежал к лучшей половине наших генералов, ибо, в конце концов, давал подчиненным делать дело. И потому его части нередко сражались отлично".

Информация с сайта - http://www.grwar.ru



Прикрепления: 5694531.jpg(10.9 Kb)


Сообщение отредактировал Майор - Пятница, 28.03.2014, 07:13
 все сообщения
Майор Дата: Воскресенье, 30.03.2014, 20:33 | Сообщение # 45
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
И всё же я не удержался и впихнул-таки санитарный отряд Буторова в 57-ю дивизию, исправив часть 10-й главы:

Пятого октября 4-й корпус был включён в состав 2-й армии, но в Варшаву смог прибыть лишь после восьмого числа, почти через неделю после официального переподчинения. Только санитарный отряд Буторова никуда не поехал. Его перевели в 57-ю дивизию, которая до этого состояла при 4-ом корпусе, а теперь должна была усилить понёсший большие потери 3-й Сибирский корпус.

Сразу оговорюсь, что историческая правда здесь лишь в первом предложении, всё остальное - художественный вымысел. Но события, происходившие с отрядом и его начальником, буду стараться описывать близко к тем, что происходили в действительности.
 все сообщения
Майор Дата: Вторник, 08.04.2014, 11:17 | Сообщение # 46
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Студенты-медики, не смотря на въедливый, не выветривающийся запах тлена, преследующий их всю обратную дорогу, были весьма довольны собой. Особенно радовался Негго, этот эстонский юноша, полный оптимизма и личной отваги.
Он проявил себя ещё на подступах к Мазурским озёрам и после, когда сибиряки заняли Арис, а русские окопы стали проходить по пригороду. Сам город пустовал. Все, кто мог, покинули его в спешке, но кое-где попадались открытые магазины и даже ресторанчики.
Работы в то время у отряда практически не было. Раненых 57-й дивизии сразу размещали по домам в предместьях Ариса. С этим легко справлялись полковые санитары и врачи. Они успели наладить эвакуацию раненых в городские госпитали.
В отряде царила жуткая скука. В придачу ко всему испортилась погода. Дни стояли на редкость унылые, с извечно хмурым небом и часто моросящим дождём. Одно слово - осень.
Персонал располагался в домике на окраине города. Здесь же держали всех лошадей, санитарные двуколки и транспортные повозки. Большая пустошь у дома вместе с этой частью Ариса находились под постоянным обстрелом. Все развлечения сводились к созерцанию разрывов немецких шрапнелей и падения, чаще в пустоши, снарядов среднего калибра, поднимавших столбы земли, чёрного дыма и камней. Люди прекрасно понимали, что любой следующий снаряд вполне может угодить прямиком в них. Это ни на шутку взвинчивало нервы, держа в постоянном напряжении. Никому не хотелось получить вдруг такой малоприятный сюрприз. Буторов прекрасно понимал, что подчинённых нужно чем-то срочным образом отвлечь. Но в его распоряжении не было более действенных методов, чем работа…
Неподалёку, в районе одной деревеньки, что верстах в семи дальше по прифронтовому шоссе, работал при корпусе другой отряд Красного Креста. Его начальник, Тарасов, был знаком Буторову ещё со времён учёбы в Александровском Лицее. Дошёл слух, что на том участке немцы особенно активны, и что Тарасовский отряд едва справляется с работой. Решили ехать к нему.
Двинулись под вечер со всеми двуколками, взяв направление на видневшееся вдали зарево, как раз где-то в том районе. Чем ближе подходили, тем яснее становилось, что горит сама деревня. В соседней деревушке из нескольких лачуг, освещённой багрово-красными отблесками недалёкого пожара, нашли Тарасова. Осунувшийся, с припухлыми веками и тёмной синевой под глазами, он был несказанно рад нежданно-негаданно пришедшей подмоге, тут же решив использовать дополнительные двуколки для эвакуации раненых в Арис.
- Село широко разбросано, главным образом, в длину, - говорил он Буторову, показывая на горящие дома. - Наши позиции приблизительно посередине. Там всё так перемешано! Домики то и дело переходят из рук в руки. Сам чёрт не разоберёт, где наши, а где немцы...
Когда начали грузить раненых, появился запропастившийся куда-то, взволнованный Негго, запальчиво требуя отменить погрузку.
- Почему отменить? В чём дело? - недовольно спросил Буторов.
- Здесь безопасно уже, - задыхаясь, начал тараторить студент. - Отсюда людей всегда вывезти успеем, а в деревне той все дома ранеными забиты, и ехать никто не решается.
- Да вы же знаете, что там всё поперепутывалось. Выбраться практически нет шансов. Да и въехать незамеченными вряд ли получится.
- Туда можно проехать, - горячо доказывал Негго, распаляясь всё больше. - Только что из деревни пришёл полковой санитар. Он берётся нас провести. Там раненых полно. Солдат и офицеров! Кто их заберёт, Николай Владимирович? Говорю вам, проехать можно, только ночью.
В голосе студента звучала мольба, и глаза блеснули в полумраке. Просяще или азартно? Пойди, пойми его...
- В деревне от пожара светло, как днём, - попробовал спорить Николай.
- Полковой санитар говорит, что немцы устают за день. Ночью они спят и атаковать не будут. Этим нужно воспользоваться. Если мы туда не поедем, никто не поедет. Что же теперь, бросать раненых на произвол судьбы?
Ну, студент... Что ты будешь с ним делать!
- Зовите вашего санитара, - сердито бросил Буторов, уже понимая, какое примет решение.
Санитар, усталый пожилой мужичок, на расспросы отвечал толково, полностью подтвердив слова Негго.
- Именно, что ночью, - говорил он уверенно, - можно забрать хотя бы часть раненых. Я хорошо знаю расположение деревни. Могу подсобить проводником.
Этот говорливый санитар, кажется, ещё не до конца выбился из сил, не смотря на утомлённый вид. Во всяком случае, на Буторова он произвёл хорошее впечатление, и Николай приказал-таки остановить погрузку. Забрав двадцать свободных двуколок, они двинулись в сторону пожара.
Дальняя часть деревни полыхала особенно ярко. Весь путь освещался багрово-красным пламенем, делая отряд прекрасно видимой мишенью. Оттого и дистанции между двуколками держали большие, а с приближением к селу взяли лошадей под уздцы. В ночной тишине отчётливо слышалось негромкое, сонное потрескивание горящего дерева, которое нет-нет да и нарушит раздавшийся вдруг хлёсткий одиночный выстрел или короткая пулемётная дробь.
У первых же домиков поспешили нырнуть под их спасительную тень. Дальше тянулась длинная вереница домов, отчётливо видимых на фоне временами сильно бушующего пожара. Николай долго всматривался в них, пытаясь что-то уловить. Но чувствовал только близость врага и полное запустение вокруг. Это тревожило, пугая ничуть не меньше, чем вид наступающих цепей германской пехоты...
Разговаривая вполголоса, решили продвинуть двуколки как можно дальше, и лишь затем начать эвакуацию. Едва дождались, когда замолкнет очередной перестук пулемётов, и первая двуколка рысью умчалась к следующему двору. Там, в доме, нашли несколько раненых. Погрузили...
По-очереди, с большими перерывами, двуколки проскакивали от домика к домику, от тени к тени, постепенно продвигаясь вперёд. Всё чаще слышалась пулемётная стрельба, засвистели пули. Похоже, отряд заметили. В пылу быстрых передвижений и погрузок Николай не сразу сообразил, что раненых набралось куда больше, чем они могут забрать. У очередного домика, уже двенадцатого или четырнадцатого по счёту, он сказал Негго:
- Всё. Продвигаться дальше запрещаю. Начинаем эвакуацию.
- Разрешите хоть немного пройти ещё, - взмолился тот.
- Зачем? Мы из тех-то домов, где уже побывали, вряд ли сможем забрать всех.
- Санитар говорил, что впереди, через два домика, два офицера лежат.
- Да поймите же, наконец. Мы не можем безумствовать, - сердито зашипел Николай. – О нас уже знают. Слышите, как пулемёты стучат? Не могу я напрасно рисковать ни вами, ни санитарами!
- Прошу вас, Николай Владимирович, - продолжал умолять Негго. - Позвольте взять две двуколки. Я один с ними пойду. Нужно спасти офицеров.
Хоть кол на голове теши!
- Я же вам говорю, мы всё равно всех не вывезем.
- Но мы ведь их последняя надежда. Санитар уже пошёл туда...
Что за самоуправство, в самом-то деле! Никакого сладу с этими студентами.
Буторов молчал, не находя больше слов для возражений. Да и трудно было спорить, глядя в широко распахнутые, преисполненные надеждой глаза Негго.
- Ну, Бог с вами, берите, - сказал, махнув рукой. Напоследок добавил сердито: - Но если влипните, пеняйте на себя.
- Есть пенять на себя! - радостно выпалил студент и вприпрыжку понёсся к двуколкам.
Укоризненно покачав головой, Николай вошёл в дом.
Отблеск пожара проникал в окно, позволяя худо-бедно разглядеть помещение. По крайней мере, не приходилось делать всё наощупь. Здесь, на полу, лежали двое раненных солдат, возле которых уже суетились вёрткие санитары. Ещё кто-то был в затенённом углу, на скамье. Или это просто груда одежды? Николай нашёл на столе свечной огарок, запалил и, прикрыв ладонью, направился в угол.
Там под шинелью лежал офицер с простреленной грудью, укрытый чьей-то заботливой рукой. Молодое лицо, только бледное, как у покойника, осунувшееся, небритое. Дышит еле-еле. Казалось, он в забытьи. Но нет, глаза приоткрылись, губы дрогнули в слабой, едва уловимой улыбке.
- Спасибо, князь, - прошептал он, приняв, очевидно, Буторова за кого-то из своих офицеров. - Я знал... Вы приедете... Меня... не трогайте... Умираю... Письмо... матери... кармане...
Достав сложенное вчетверо письмо из кармана его шинели, Николай принялся успокаивать:
- Не волнуйтесь. Сейчас мы вас отвезём. Вы поправитесь...
- Нет... Умираю... - он с трудом выговаривал слова. Видимо, силы были на исходе.
Выдавил ещё несколько несвязных фраз и захрипел. Хрип усиливался. Офицер сделал пару судорожных вдохов, чуть приподнялся, дёрнул рукой и грузно упал обратно на скамью. Он был мёртв. Продолжая стоять со свечой в руке, Буторов почувствовал, что плачет. Трясущимися пальцами отёр набежавшие слёзы.
Неизвестно сколько бы так стоял, не раздайся быстрые шаги за спиной.
Вошёл Негго, радостно заявив:
- Офицеров вывезли...
Увидел умершего, притих. Подошёл к нему и сухо, по-деловому констатировал смерть, напоследок перекрестившись.
- Идёмте, Николай Владимирович. Пора ехать. Всё готово.
- Надо забрать его с собой, - едва смог выговорить Буторов, показывая огарком на тело только что скончавшегося офицера.
- Мест не хватает, - резонно заметил студент.
Подняв на него заплаканные глаза, Николай дрожащим голосом упрямо произнёс:
- Если придётся, на себе понесём... Я понесу...
Вздохнув, Негго без лишних слов подсунул руки покойнику под плечи:
- Берите за ноги. Нам действительно пора уходить...
 все сообщения
Майор Дата: Суббота, 12.04.2014, 18:32 | Сообщение # 47
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
барон фон Будберг Алексей Павлович (21.05.1869 - 15.12.1945 н.ст.)
Ген-майор (пр. 1910; ст. 06.12.1910; за отличие). Ген-кварт. штаба Приамурского ВО (01.03.1913-15.08.1914). Участник мировой войны. Ген-квартирмейстер штаба 10-й армии (15.08.-23.12.1914). Награжден Георгиевским оружием (доп. к ВП 25.10.1914). После смены ген. Флуга ген. Сиверсом сохранил свою должность. После назначения начальника штаба 10-й армии ген. И.З. Одишелидзе начальником штаба 1-й армии (где после удаления ген. Ренненкампфа сменилось командование) занял пост начальника штаба 10-й армии (23.12.1914-13.02.1915). После поражения армии в 02.1915 находился в отпуске по болезни в Петрограде, где состоял в резерве чинов (1915). Состоял Генералом для поручений при Ком-щем 1-й армией. Командующий 40-й пех. дивизией (19.08.-21.10.1915). Командующий 70-й пех. дивизией (с 21.10.1915; с 18.05.1916 начальник). Дважды ранен. Ген-лейтенант (пр. 18.05.1916; ст. 08.03.1916; за боевые отличия). Командир 14-го арм. корпуса (с 22.04.1917). Состоял в распоряжении начальника Гн. штаба (с 02.01.1918). 23.01.1918 выехал на Дальний Восток. Жил в Японии (02-04.1918) и Манчжурии (в Харбине, 04.1918-03.1919). В 08.1918 отклонил предложение ген. В.Е. Флуга о занятии поста помощника военного министра в правительстве ген. Д.Л. Хорвата. В начале 1919 вызван из Харбина и с 03.1919 назначен в распоряжение начальника штаба Верховного главнокомандующего А.В. Колчака. 03.05.1919 назначен главным начальником снабжения и инспекции при Верховном главнокомандующем. 23.05.1919 назначен помощником начальника штаба Верховного главнокомандующего с правами военного министра по управлению военным министерством. С 12.08.1919 именовался третьим помощником начальника штаба Верховного главнокомандующего и управляющим военным министерством. 27.08.1919 назначен военным министром. 05.10.1919 в связи с болезнью был отчислен от занимаемой должности, с назначением в распоряжение Верховного главнокомандующего. Вывезен в Харбин для лечения. Начальник штаба Приамурского ВО (19.11.1919—31.01.1920). Эмигрант. Жил в Японии, Китае, США (с 1923), был начальником 1-го Северо-Американского отдела РОВС, состоял (с 1925) почетным председателем Общества русских ветеранов Великой войны (Сан-Франциско, США). В годы эмиграции написал свыше 100 научных докладов, автор мемуаров. Умер в Сан-Франциско. Похоронен на Сербском кладбище Сан-Франциско.

Взято отсюда - http://www.grwar.ru/persons/persons.html?id=131



Прикрепления: 8428131.jpg(16.7 Kb)


Сообщение отредактировал Майор - Суббота, 12.04.2014, 18:33
 все сообщения
Майор Дата: Среда, 16.04.2014, 14:21 | Сообщение # 48
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
В другой раз Будберг не сошёлся с начальником во взглядах на перегруппировку сил при ведении Летценской операции.
Дело в том, что распределение армейских корпусов по фронту оказалось абсолютно случайным. Правофланговые достались от 1-й армии, передислоцированной на юг, а собственные застыли в том порядке, в каком штаб фронта вводил их в бой во время неразберихи сентябрьских сражений. Будберг хотел поменять войска местами в зависимости от уже выяснившихся боевых качеств каждого корпуса, передвинув на второстепенные участки наиболее слабые второочередные дивизии. Также он считал необходимым оставить ту линию соприкосновения с врагом, которую армия достигла в конце наступления, и оттянуть назад некоторые участки. Это позволило бы сузить непомерно растянутый и сильно извилистый фронт, заняв более короткий. На нём и больше сил сосредоточить можно, и укрепиться прочнее. Выйдут нормальные, строго оборонительные позиции с сильными резервами в корпусах и с двумя группами армейского резерва на флангах.
С этим-то барон и пришёл к Сиверсу, прямо заявив:
- Мне кажется, наше настоящее положение одинаково негодно как для обороны, так и для наступления.
- Это почему же, позвольте узнать? – скептически хмыкнул командующий.
Стараясь не обращать внимания на его язвительность, Будберг пустился в пояснения:
- Для обороны оно слишком растянуто. Имеет форму жидкой и чрезвычайно извилистой сплошной линии, стремящейся всё охватить и всё удержать. В силу этого обладает многими очень слабыми и уязвимыми местами. Во-первых, требует огромного наряда войск для занятия и охранения. И, во-вторых, лишает нас возможности держать резервы надлежащей силы и в надлежащих местах. Наступление же с нашей стороны может иметь место лишь в районе правого фланга и при сосредоточении там резервов и наших лучших корпусов. А в условиях безмерно растянутого фронта выполнить нечто подобное совершенно не представляется возможным.
Хотел добавить, что линия, на которой стоят войска, расползлась и переломилась многочисленными выступами да извилинами повсюду, куда смогла добраться армия, преследуя отступающего противника. А если точнее - куда немцы соблаговолили допустить. Этим командование и пользовалось напропалую, всенепременно приписывая любое продвижение вперёд собственным боевым успехам. Но сдержался. Решил не наступать на больную мозоль. Вместо этого слишком, быть может, резко произнёс:
- Местами мы закопались в землю в том же самом положении, до которого в ноябре дошли наши стрелковые цепи, не обращая внимания на то, что такое закрепление было полнейшим абсурдом.
Командующий насупился.
- Что же здесь, по-вашему, абсурдного?
- На фронте 29-й дивизии, к примеру, есть участки, которые могли бы служить прекрасной иллюстрацией того, как не надо занимать боевые фронты. Но войска к ним припечатаны. Всё нанесено на схемы, утверждено и уже является непременным табу.
- Эти позиции отвоёваны кровью солдат и офицеров. Предлагаете всё бросить и откатиться назад?
- Раз уж признано, что нам решительно невозможно продолжать активные действия, и перед армией поставлена чисто пассивная задача охраны правого фланга и сообщений всего фронта, то нам и надлежит занять соответственное такой задаче положение. Никоим образом нельзя продолжать считаться с тем совершенно случайным фронтом, который был нами занят в последние часы исполнения давно уже оконченной прежней операции по вторжению в пределы Восточной Пруссии. Он теперь не имеет никакого смысла. Новый фронт должен отвечать требованиям наиболее выгодной и сильной обороны. Быть совершенно иным, чем он был в действительности, - взяв карандаш, Будберг склонился над расстеленной на столе картой и принялся водить по ней, поясняя: - Армию требуется оттянуть примерно на линию Ласденен-Сталлюпенен, Гольдап-Грабовен, озёра к западу от Маргграбова, группа Лыкских озёр. Наивозможно больше использовать в тактическом плане меридиональные хребты, озёрные и речные долины, а также большие леса. Необходимы армейские резервы у Вержболова и Райгрода. Конницу передвинуть на левый фланг в район Граево, оставив на правом фланге одну бригаду и пограничные сотни.
Закончив, он выпрямился и сквозь поблескивающие стёкла пенсне вызывающе взглянул в худощавое лицо Сиверса.
Согласится? Вряд ли. Подобный план шёл вразрез с излюбленным, бытовавшим в армейских кругах изречением, что русские войска никогда не оставляют без боя того, что взято с таким трудом, полито их кровью и потом. Этот принцип до сих пор считался священным и незыблемым. Мало кто из начальников рискнёт его нарушить или хоть на йоту отойти от его слепого исполнения.
Глаза командующего сверкнули исподлобья недобрым огнём.
- Ваш проект совершенно исключает продолжение ведения Летценской операции, что противоречит директивам Главнокомандования и не согласуется лично с моими взглядами, - жёстко отрезал Сиверс.
Будберг помалкивал в предчувствии очередного разноса, но молчал и командующий, внимательно разглядывая карту. Неужели, всё-таки задумался? Впрочем, если он даже и понимает правоту барона, вряд ли будет отстаивать её в штабе фронта. Слишком закостенелое там руководство…
- Могу лишь дать своё принципиальное согласие на перемещение 20-го корпуса на правый фланг армии, - неожиданно выдал Сиверс. Обошёл вокруг стола, покрутил ус. - А его прежний участок передадим 3-му армейскому корпусу.
«Хоть что-то…» - Будберг почти сказал это вслух, но командующий тут же уточнил:
- Только не теперь, а впоследствии, с наступлением более тёплого времени и к началу нового периода наступательных действий.
Словно ушат холодной воды вылил.
Барон замотал головой, сокрушённо приподнял и уронил руки, хлопнув себя по бёдрам:
- Не понимаю… Решительно не могу вас понять, ваше превосходительство. Как можно, с одной стороны, очень часто и весьма основательно высказывать опасения о возможности повтора с нами того, что было уже проделано немцами с армиями Самсонова и Ренненкампфа, а с другой, совершенно не видеть несоответствия держания нами на открытом правом фланге второочередных дивизий 3-го корпуса и отсутствия за ними какого-либо армейского резерва. Между тем, вам хорошо известна довольно пониженная боевая годность 56-й и 73-й пехотных дивизий, которые занимают правый фланг не только 3-го корпуса, но и всей армии. Дивизии эти абсолютно непригодны для серьёзных наступательных операций. Они способны оказать сопротивление лишь недлительной и несильной атаке, да и то при нахождении на хорошо укреплённых и заблаговременно занятых позициях. А вот их устойчивость в случае сильного и продолжительного удара - под весьма большим сомнением. Вы же знаете, что после своего сформирования они были включены в состав 1-й армии и сразу же попали в сильную передрягу стремительного отступления. Понесли тогда большие потери и растрепались. Потом их ещё раз добили во время пограничных боёв. Одно время считалось, что эти полки потеряли всякую боевую годность, и были даже предназначены к расформированию. Как вы считаете, в случае сильного удара они удержат наш правый фланг?
Генерал Сиверс молча слушал, заложив руки за спину. Только морщился недовольно. Похоже, сознавал собственное бессилие сделать что-нибудь реальное по поднятию боеспособности этих случайных детищ генерала Епанчина.* Последнему он почему-то безгранично доверял, считая выдающимся боевым начальником, способным самостоятельно выходить из очень трудных положений. Впрочем, командующий неустанно твердил: «При ожидающемся вскоре общем наступлении для полного и окончательного овладения всей Восточной Пруссией, первый же успех должен поднять дух даже наиболее пострадавших и заслабевших дивизий». Неужели он действительно думает, что чей-то успех может вдохновить эти полностью мёртвые в боевом отношении полки?
- Катастрофы с армиями Самсонова и Ренненкампфа произошли не вследствие ошибочности основной идеи нашего вторжения в пределы Восточной Пруссии, а исключительно вследствие очень скверного осуществления этого совершенно верного и разумного плана, - медленно заговорил командующий.
Ну вот, опять оседлал своего любимого конька. В этом убеждении он был настолько уверен, что всегда воспринимал в штыки любые контраргументы, кто бы их ни приводил. Другое дело, что свои сомнения осмеливался высказывать ему лишь Будберг.
- К такому решению я пришёл в результате длительного и тщательного изучения мною способов ведения Восточно-Прусской операции еще во время службы в Виленском военном округе, - продолжал Сиверс, плавно переходя на тон лектора. - Его до сих пор не смогли поколебать ни наши неуспехи, стоившие нам разгрома двух армий, ни ваши, барон, соображения, основанные на военной игре Германского большого Генерального штаба…*
Дальше беседа перешла в совершенно скучное назидательное русло и завершилась ничем. Да, переубедить генерала Сиверса оказалось абсолютно невозможным. Похоже, что его служебный опыт или особые свойства осторожного, недоверчивого и самолюбивого характера выработали в командующем склонность относиться с каким-то специфическим предубеждением к лицам, занимающим при нём должность начальника штаба. Это в немалой степени было заметно и в его деловых отношениях с генералом Одишелидзе, как вскоре понял Будберг, ранее вовсе не обращавший внимания на подобные мелочи. Теперь и на собственной шкуре испытал, как многое из того, что прежде проходило довольно просто и гладко, стало вдруг встречать совершенно другой, холодный приём, и другую, совсем не благоприятную оценку. Внешне всё оставалось по-прежнему. Обычные доклады проходили без сучка и задоринки, встречая полное одобрение. Но гложило чувство, что в прежних отношениях что-то надорвалось, и возврата к старому не будет, поскольку оба генерала принадлежали к числу людей трудно гнущихся.
Все потуги Будберга внести изменения в расположение армии оказались тщетными. Мало того, на левый фланг, к Иоганнисбургу, командующий тоже выдвинул второочередную 57-ю дивизию, приданную 3-му Сибирскому корпусу. Возможно, в Летценской операции ей и не место, но не фланг же ею прикрывать. Стояла бы себе в резерве. Да вот беда, резервов-то и нет…


_______________________________________________________
* Епанчин Николай Алексеевич (17.01.1857 0 12.02.1941 н.ст.) - Командир 3-го арм. корпуса (с 29.01.1913). Ген. от инфантерии (пр. 1913; ст. 14.04.1913; за отличие). Возглавлял корпус во время похода в Вост. Пруссию в 1914, в боях у Сталлупенена 04(17).08.1914 и Гумбиннена 07(20).08.1914. В начале 1915 руководил т.н. Вержболовской группой, прикрывавшей правый фланг 10-й армии в Вост. Пруссии. По итогам боёв в 01.-02.1915 г. был смещён с должности 06.02.1915 и зачислен в резерв чинов при штабе Двинского ВО.
* в 1906 году военная игра Германского большого Генерального штаба строилась исключительно на операциях наступления русских армий на Восточно-Прусском театре военных действий и противодействия этому наступлению.


Сообщение отредактировал Майор - Среда, 16.04.2014, 14:29
 все сообщения
Майор Дата: Пятница, 18.04.2014, 18:43 | Сообщение # 49
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Глава 14
Снарядный голод и не только


В день именин императора в Казанском соборе совершался торжественный молебен. Великолепная церемония, поражающая блестящими нарядами, так гармонирующими с пышным убранством храма, и неторопливой велеречивостью священника. Придворные сановники, министры, высшие должностные лица, дипломаты - все в парадных мундирах. Публики столько, что просторный зал между рядами огромных сдвоенных колонн вдруг сжался, став неимоверно тесным.
Морису Палеологу было жарко. То ли заболел, упаси Бог, то ли действительно горящие повсюду свечи и множество человеческих тел настолько нагрели воздух в помещении, что приходилось время от времени доставать платок и вытирать им капельки пота на лбу и совершенно голом темени.
Слава Иисусу, служба заканчивалась, и посол начал медленно протискиваться к выходу, желая как можно скорее оказаться на свежем воздухе. Но вдруг его взгляд, ищущий проход в празднично наряженной толпе, наткнулся на знакомое лицо с большущими седыми бакенбардами, закрывшими воротник их обладателя наподобие широких петлиц. Господин Горемыкин* собственной персоной. Дряхлый, полуживой старик, получивший должность председателя Совета министров в угоду императрице, благодаря симпатиям Распутина и дворцовых интриг министра земледелия Кривошеина. У последнего не хватило мужества самому занять столь ответственный пост в тяжкие для империи времена, несмотря на предложение, поступившее от Государя. 
Сразу позабыв о жаре, Морис добрался до Горемыкина и, коротко поприветствовав, немедленно увлёк его за ближайшую колонну. Рядом, словно по волшебству, возникли Бьюкенен и Сазонов. Полагали, как видно, что посол Франции не будет заниматься праздной болтовнёй с председателем Совета министров, а затронет важные политические вопросы. Надо сказать, они не ошиблись. Не делая особой тайны из цели своего разговора с Горемыкиным, Палеолог произнёс:
- Давно хочу обратить внимание вашего превосходительства на крайнюю недостаточность военной помощи, которую Россия вносит в наше общее дело.
Все поняли, что речь идёт о крайней нерасторопности генерала Сухомлинова.
Двумя днями ранее Великий Князь Николай известил Палеолога о том, что вынужден приостановить свои операции на фронте. Его войска понесли чрезмерные потери, но более значительным оказался тот факт, что артиллерия израсходовала все запасы снарядов.
Морис немедленно направился тогда к Сазонову, довольно резко заявив тому:
- Генерал Сухомлинов двадцать раз уверял меня, что приняты все меры к тому, чтобы русская артиллерия всегда была обильно снабжена снарядами... Я настойчиво указывал ему на громадный расход, который стал нормальным оброком сражений. Он уверял, что сделал всё возможное с целью удовлетворить всем потребностям и случайностям. Я даже получил от него письменные заверения... Прошу вас доложить об этом императору от моего имени.
- Я не премину передать Его Величеству то, что вы мне сказали, - пообещал Сазонов.
Тем и ограничились. Палеолог был совершенно уверен, что его просьба дошла до императора. Сазонову явно не по душе характер Сухомлинова. Значит, он обязательно извлечёт всю возможную пользу из этой жалобы. Можно даже не сомневаться и не переспрашивать.
А вчера Мориса огорошили ещё одной весьма удручающей новостью. Оказывается, не только русская артиллерия нуждается в снарядах, но и пехоте катастрофически не хватает ружей. Совсем уже ни в какие ворота!
На этот раз беспокоить Сазонова он не посчитал нужным. Пошёл к Беляеву, зная начальника главного управления Генштаба как весьма трудолюбивого и честного служаку, надеясь получить от него правдивые ответы на все интересующие вопросы. Генерал, как и предполагалось, юлить не стал и ответил прямо:
- Наши потери в людях колоссальны. Если бы мы должны были только пополнять наличный состав, то давно бы его заместили. У нас в запасе есть более девятисот тысяч человек. Но нам и правда не хватает ружей, чтобы вооружить и обучить этих людей... Наши кладовые почти пусты. Чтобы устранить этот недостаток, мы закупили в Японии и Америке миллион ружей, и надеемся достичь того, что будем выделывать их у нас на заводах по сто тысяч в месяц. Может быть, Франция и Англия также смогут уступить нам несколько сот тысяч... Что же до артиллерийских снарядов, здесь наше положение не менее тяжёлое. Расход превзошёл все расчёты, все наши предположения. В начале войны мы имели в арсеналах больше пяти миллионов трёхдюймовых шрапнелей. Теперь же все наши запасы истощены. Армии нуждаются в сорока пяти тысячах снарядах в день. А наше ежедневное производство достигает самое большее тринадцати тысяч. Мы надеемся, что к пятнадцатому февраля оно достигнет двадцати. До этого дня положение наших армий будет не только трудным, но и опасным. В марте начнут прибывать заказы, которые мы сделали за границей. Полагаю, что мы, таким образом, будем иметь двадцать семь тысяч снарядов в день к середине апреля. А с середины мая их будет по сорок тысяч... Вот, господин посол, я рассказал вам абсолютно всё, что знаю сам, без утайки…
Слухи о приостановлении военных действий разлетелись по столице за считанные дни. В устах публики положение русских войск описывалось ещё хуже, чем было на самом деле. Ставке пришлось опубликовать официальное сообщение: «...Переход наших армий на более сокращённый фронт является результатом свободного решения соответствующего начальства и представляется естественным ввиду сосредоточения против нас германцами весьма значительных сил. Кроме того, принятым решением достигаются и другие преимущества, о коих, по военным соображениям, к сожалению, не представляется пока возможным дать разъяснения обществу».
Лучше, чем ничего. Правда, Палеолог, прочитав это сообщение, вдруг засомневался в словах Беляева. Снова хотел идти к нему, но получил депешу, присланную генералом Лагишем из Барановичей, которая недвусмысленно гласила: «Приостановление русских операций вызвано не значительностью германских сил, а недостатком артиллерийских запасов и ружей». Далее говорилось, что Великий Князь Николай Николаевич в отчаянии. Он изо всех сил старается устранить это серьёзное положение, как можно быстрее. Им уже разосланы строжайшие приказы, вследствие которых в ближайшее время в армии поступит несколько тысяч ружей. Усиливается производство национальных заводов. Что же до военных действий, то их будут вести в том объёме, какой только возможен. Конечная цель всех операций прежняя - вступление на германскую территорию…
Под перекрёстным прицелом трёх пар глаз, вопросительно уставившихся на Горемыкина, старик стушевался, чувствуя себя, похоже, совсем не в своей тарелке. Когда он стал отвечать, то говорил растянуто, с изрядной долей скептицизма в голосе, сопровождая свою речь скупыми, чрезмерно медлительными жестами:
- Но ведь во Франции и в Англии запасы также приходят к концу. Однако же, насколько ваша промышленность богаче нашей. Насколько более усовершенствованы ваши машины... К тому же, разве можно было предвидеть подобную трату снарядов?..
Выгораживает министра обороны? Слабоватая аргументация.
- Я ни в коей мере не упрекаю генерала Сухомлинова в том, что перед войной он не предвидел, насколько каждое сражение может обернуться оргией боевых запасов, - категорически пресёк его жалкую попытку Морис. - Я также мало упрекаю его в медлительности, объясняемой состоянием вашей промышленности. Я упрекаю его в том, что он в течение трёх месяцев ничего не сделал с целью отвратить нынешний кризис, на который, кстати, я указывал ему по поручению генерала Жоффра.
Горемыкин промямлил что-то в оправдание. Судя по уклончивым словам, общим фразам и ленивой жестикуляции, протестует он лишь для виду. Знает же, что не прав.
В разговор встрял Бьюкенен, энергично поддержав своего французского коллегу. Сазонов отмалчивается, но и он согласен с претензиями послов. Просто у министерства иностранных дел нет возможности влиять на внутреннюю политику. Его главе приходится довольствоваться лишь своим «особым мнением», разбрасываться которым направо и налево тот не привык. А сам Палеолог вдруг поймал себя на мысли о странности подобного разговора здесь, в церкви, всего в паре шагов от могилы князя Кутузова, в окружении трофеев, оставленных французами во время отступления из России…

В русском обществе царит неуверенность. Огромные потери, понесённые армией под Брезинами, затмили все успехи операций в Польше. Впрочем, их предвидели, но действительность оказалась кута плачевнее. К тому же, пришлось оставить Лодзь. Большинство людей в салонах и клубах, в учреждениях, магазинах или просто на улице - везде, где бы не появлялся Палеолог, носили печать подавленности. Над ними довлело тяжёлое, печальное настроение.
Один антиквар на Литейном после нескольких минут разговора с Морисом спросил расстроено:
- Ах, ваше превосходительство, когда же кончится эта война? Правда ли, что мы потеряли под Лодзью миллион убитыми и ранеными?
- Миллион? Да кто вам такое сказал? Ваши потери значительны, не спорю, но заверяю вас, что такой цифры они вряд ли достигают... У вас есть родственники в армии?
- Слава Богу, нет. Но эта война слишком долго тянется, и слишком ужасна. И потом, мы никогда не разобьём немцев. Тогда отчего бы не покончить с этим прямо сейчас?
- Если мы будем стойко держаться, то, в конечном счёте, обязательно победим. В этом даже не сомневайтесь.
Антиквар всё же сомневался. Он слушал вполуха, скептически склонив голову набок. Казалось, ничто не в силах развеять его неуверенность. Дослушав Мориса, он печально вздохнул:
- Вы, французы, быть может, и будете победителями. Мы же, русские, нет. Партия проиграна... Тогда зачем истреблять народ? Не лучше ли всё немедля прекратить?
Сколько же людей думают подобно этому торговцу? Странная психология у русских. То идут на осознанные, самые благородные жертвы, то глазом не успеешь моргнуть, как они уже в полном отчаянии. Заранее принимают всё самое худшее, впав в беспросветное уныние. Но боже упаси воспользоваться этим врагу и, чувствуя себя хозяином положения, начать угнетать русский народ. Загнанный зверь, как известно, страшен своей безрассудной отчаянностью…
В тот же день Палеолог имел похожую беседу с представителем уже другой прослойки общества. Повстречал в посольстве одного старого барона. Раньше, лет десять назад, тот вёл активную политическую жизнь, однако теперь всецело посвятил себя праздному безделью и пустой светской болтовне. Разговор с ним зашёл о военных событиях.
- Дела идут из рук вон плохо... - жаловался старик. - Не может быть больше иллюзий... Великий князь Николай Николаевич бездарен. Сражение под Лодзью… Какое безумие, какое несчастье!.. Наши потери более миллиона человек… Мы никогда не сможем взять верх над немцами... Надо думать о мире.
- Позвольте с вами не согласиться, ваша светлость. Три союзные державы обязаны продолжать войну до полной победы над Германией, потому что дело идёт не более и не менее, как об их независимости и национальной целости. Унизительный мир неизбежно вызвал бы в России революцию. И какую революцию! Имею, впрочем, полную уверенность, что император верен общему делу.
- О, император... император... - тихо бормочет барон, укоризненно качая головой, но смолкает на полуслове.
- Что вы хотите сказать? Продолжайте же, я слушаю.
С явным стеснением, нехотя, словно чувствуя, что вступает на опасный путь, старик выдавливает из себя:
- Император взбешён на Германию. Однако вскоре он поймёт, что ведёт Россию к погибели... Его заставят это понять... Я отсюда слышу, как этот негодяй Распутин шепчет ему: «Ну, что же, долго ты ещё будешь проливать кровь твоего народа? Разве ты не видишь, что Господь оставляет тебя?» В тот день, господин посол, мир будет близок.
- Это глупая болтовня... - сухим тоном прерывает Морис. - Император клялся на Евангелии и перед иконой Казанской Божьей Матери, что не подпишет мира, пока останется хоть один вражеский солдат на русской земле. Вы никогда не заставите меня поверить, что подобной клятвы он может не сдержать. Не забывайте, в тот день, когда давалась эта клятва, он захотел, чтобы я был подле него, дабы стать свидетелем и порукой тому, в чём он клялся перед Богом. После этого, я уверен, он будет непоколебим и скорее пойдёт на смерть, чем изменит своему слову...
Такие вот разговоры приходилось вести практически всё последнее время. А ещё пошли слухи, что Франция, мол, вовлекла Россию в войну, дабы ценою русской крови вернуть себе Эльзас и Лотарингию. Подумать только! Об этом судачат в интеллигентской и либеральной среде, раздувая несправедливую вражду к Франции.
Морис, как мог, противодействовал этому. Приходилось метаться меж двух огней, соблюдая определённую конспирацию. Ведь если обнаружатся его слишком тесные связи с либералами, он потеряет всякое доверие правительства и самого императора. Помимо прочего, в руки крайне правых реакционеров, близких к императрице, попадёт ужасное оружие. Уж они-то не упустят случая раздуть свой тезис о том, что союз с республиканской Францией грозит свержением православного царизма, и спасти его может лишь примирение с Германским «кайзерством».
Ничего, не впервой. Россия не раз и не два проходила через кризисы галлофобии, особенно после царствования Екатерины Великой. В разное время подвергались гонениям французские идеи, моды, обычаи. Сейчас, впрочем, эти настроения будоражили только интеллигентскую среду, которая, судя по всему, не могла простить Францию за то, что та поддержала русский царизм финансово, укрепив тем самым самодержавие.
Вообще русское общественное мнение - это что-то! В нём всё более превалируют два основных течения. Одно несётся бурлящим потоком за далёкий светлый горизонт, где гремят марши триумфальных побед, а Россия простёрла свои границы за Константинополь, Фракию, Армению, Трапезунд, Персию... Другое же разбивается о кажущееся неодолимым препятствие германской скалы и вяло плещется у её подножия, зарастая ряской апатии, чувства бессилия и покорности судьбе. Причём оба эти течения зачастую соседствуют у одних и тех же людей. Ещё чаще приходят на смену друг другу, как туалеты модниц. Словно это и есть две самые сильные склонности русской души - мечта и разочарование. И как они уживаются вместе? Что за народ!..
Вот и председатель Совета министров недалеко ушёл. Палеолог встретился с ним спустя два дня с того короткого разговора в Казанском соборе, когда делал визит его супруге, госпоже Горемыкиной. Старая дама была ещё вполне симпатичной и вела себя крайне любезно. Приветливо улыбалась, а то и хохотала откровенно, так запрокидывая голову, что её корона из седых волос, казалось, вот-вот рассыплется. Но ничего подобного не происходило.
За чаепитием к ним присоединился её муж. Пользуясь моментом, Палеолог сказал ему тоном дружеского упрёка:
- Третьего дня, в Казанском соборе, мне показалось, что вы смотрите со спокойной душой на трудности в военном положении.
Горемыкин ответил слабым голосом, и тоже вроде бы в шутку:
- Что же вы хотите... Я так стар. Уж так давно следовало бы положить меня в гроб. Я говорил это императору на днях. Но его величеству не было угодно меня выслушать... Может быть, наконец, лучше, чтобы это было так. В моём возрасте не стремятся менять более, чем нужно, порядок вещей...
Есть ли смысл винить людей в их пессимизме? С тех пор, как разразилась эта война, уже великое множество раз события противоречили самым разумным расчётам и опровергали самые мудрые предвидения. Теперь никто не осмеливается брать на себя роль пророка. Прогнозы делают лишь в пределах ближайших перспектив и непосредственных возможностей. Германия глубоко заблуждалась, полагая, что война будет скоротечной. Вместе с ней заблуждались и другие.
Теперь всем стало ясно, что борьба будет очень долгой, очень упорной, и окончательная победа достанется наиболее стойкому. Нынешняя война не чета всем прошлым войнам, вместе взятым. Она будет идти не на жизнь, а на смерть, до полнейшего истощения. Пока не кончатся пищевые запасы, не иссякнут орудия производства, человеческие ресурсы и моральные силы. Кто сохранит последние крохи, когда у прочих не останется вообще ничего, тот и получит свой шанс, быть может, в последний час войны.


____________________________________________________________
* Горемы́кин Ива́н Ло́ггинович (27 октября (8 ноября) 1839, Новгород — 11 (24) декабря 1917, Сочи) — русский государственный деятель, статс-секретарь (с 1910), председатель Совета министров Российской империи (1906 и 1914—1916), министр внутренних дел (1895—1899), член Государственного совета (с 1899), сенатор (с 1894),действительный тайный советник 1-го класса (1916), Почётный член ИППО.



Прикрепления: 1868054.jpg(28.9 Kb)
 все сообщения
Майор Дата: Вторник, 22.04.2014, 12:31 | Сообщение # 50
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
* * *

- Мать честная, ну и студёно же нонче, - в блиндаж ввалился Антон Быковский.
Не снимая шинели, присел у жаркой железной печки, внутри которой утробно гудело пламя, и протянул к ней озябшие руки.
- Веселее лопатой надо было махать, - поддел его вошедший следом Пётр Сорока. – Не токма не продрог бы, ещё б и упарился.
- Вот сам бы и пробовал в стылой земле колупаться. Чего за кайло ухватился? Знай себе, долбит. Хитрый, да?
- Просто ты всё равно кайло бы не взял. Больно ленивый. Оттого и мёрзнешь…
Их незлую перепалку прервало появление в блиндаже другого батарейца. В длинных, как у орангутанга, руках он держал большущую охапку дров. За ней и человека-то не видать. Дрова, казалось, шли сами собой, на двух ногах, обутых в солдатские сапоги. Но вот руки расцепились, и поленья с грохотом упали на пол, образовав довольно высокую горку.
- Ну, теперича до утра хватит, - констатировал истопник, оценивающе посмотрев на кучу, и принялся отряхивать шинель.
- Силён ты, Фома, - завистливо покачал головой Быковский. - Вот кому лопатой орудовать надобно. Копнул два раза, и цельный ход сообчения готов.
- Тогда тебе пришлось бы полночи по дрова ходить, - усмехнулся в ответ Сорока.
Истопник, не обращая внимания на колкости товарищей, молча сунул в печь пару деревяшек, прикрыл железную дверцу и поставил греться чайник с водой.
- Чаёк - это хорошо, - довольно потёр ладони Пётр. - Доставайте кружки, братцы...
Снова хлопнула дверь блиндажа, впустив ещё кого-то вместе с моментально растаявшим клубом холодного воздуха.
- Привет честной компании! – выйдя на слабый свет электрической лампочки, весело поздоровался Иван Борисенко, оберфейерверкер восьмидюймового орудия* из соседней батареи. – А я вам кое-что принёс.
С этими словами он расстегнул шинель и вытащил из-за пазухи… журнал в красивой обложке. На ней, на фоне алого узора красовался чёрный двуглавый орёл, сжимавший в лапах скипетр и державу. Под ним, на вьющейся ленте, крупными буквами было написано: «Летопись войны 1914 года».
Пока Сорока, шевеля губами, читал по слогам, пронырливый Фома деловито пощупал бумагу.
- На растопку, что ль? Для махорки вряд ли сгодится…
- Сам ты на растопку! – Иван возмущённо выдернул журнал из цепких пальцев солдата. – Штабс-капитан Позняк велел вам отнесть, показать. Тут про вашего Мартынова написано. Вот, смотрите…
Сев под лампу, Борисенко принялся быстро листать. Замелькали картинки вперемешку с убористым типографским текстом. Наконец, грязный палец оберфейерверкера воткнулся в раскрытую страницу.
- Во! Петро, ты самый грамотный. Читай отседа.
Осторожно взяв журнал, Сорока увидел заголовок и забормотал, читая вслух:
- «Оборона Осовца (очерк военных действий под крепостью в сентябре 1914 г.)…»
- Ха! Опамятовались. Ужо январь на дворе, - не сдержался Быковский, но замолчал, когда остальные зашикали.
- Читай, читай, - подбодрили Петра, и тот продолжил:
- «С первого дня мобилизации гарнизон крепости, все от мала до велика, каждый по своей способности, рука об руку, дружно, помогая друг другу, в сознании великой ответственности и движимые беззаветной верностью и преданностью своему долгу, выполняли сложные и многочисленные работы по усовершенствованию обороноспособности крепости, вверенной их защите. Не зная отдыха ни днём, ни ночью, ни праздников, гарнизон выполнил поистине гигантскую работу; и ко дню появления неприятеля перед крепостью таковая была неузнаваема…»
- Эт точно, - снова не выдержал Антон. – Уж сколь земли перелопачено. И доселе лопатим…
Осёкся, встретив укоризненные взгляды, и замолк. Сорока не останавливался:
- «…вышел приказ по крепости с призывом коменданта к гарнизону свято исполнить свой долг до конца. С этого же дня начали над крепостью летать неприятельские аэропланы, сигнализировавшие особыми бомбочками, по которым немцы брали направление на разные крепостные сооружения и определяли дистанции до них. Борьба с ними была трудна, так как они летали высоко и были, по-видимому, бронированы».
- А шо я говорил, - не преминул вставить уже Борисенко.
- «…гарнизоном крепости была произведена усиленная рекогносцировка всего неприятельского расположения, давшая ценные сведения. Во время этой рекогносцировки был ранен штабс-капитан Мартынов…»
- Во, про Вячеслава Андреича вашего. Дальше ещё будет.
- «…участвовавший в ней охотником и впоследствии награждённый орденом Св. Георгия за доблестное управление огнём батареи во время бомбардировки, в командование которой он вступил, несмотря на то, что был тяжело ранен, выписавшись из госпиталя, вопреки совету врачей».
- Ну, брешут же! – возмутился Фома. – Ничего не тяжело его ранили. Очень даже легко.
- Ага, - тут же подхватил Антон. – Даже в тыл не отправили. Здесь отлёживался. А выписка энта нужна ему была, что собаке пятая нога. Собрался и ушёл на батарею.
Их прервал Борисенко:
- Хорошь галдеть. Дальше слухайте. Читай, Петро.
- «…противник, обладая значительным численным перевесом, особенно в подвижной скорострельной полевой артиллерии, обложил крепость с правого берега реки Бобра, развернув широкой, охватывающей дугой, свои батареи и окопы. Батареи свои он расположил в обширном лесу, тянущемся впереди крепости, совершенно маскированно; места их расположения нельзя было обнаружить ни с наблюдательных пунктов, ни воздушной разведкой, что до крайности затрудняло борьбу с ними крепостной артиллерии». Опять брехня, - поднял глаза Пётр. – Вячеслав Андреич в лёгкую их нашёл. Почти все.
- Не отвлекайся, - Быковский нетерпеливо постукал по журналу пальцем.
Сорока вернулся к чтению:
- «…немцы открыли огонь со всех своих батарей, сначала по нашим воздушным наблюдательным станциям, а потом и по всей крепости. Обстреливалась крепость бомбами крупного калибра (воронки получались глубиною до 1 саж. И в диаметре до 1,5-2 саж.) и одновременно шрапнелью из полевых орудий; бомбардировка продолжалась почти без перерыва днём и ночью, большею частью залпами. По приблизительному подсчёту немцами выпущено за четыре дня около 60.000 снарядов. В крепости не было ни одного места, которое не подвергалось бы огню противника. Обстреливались также и дороги, ведущие в крепость. Под этим-то адским огнём гарнизон крепости доблестно исполнял свой долг, всеми имевшимися средствами противодействуя противнику. Особо трудная работа выпала на долю крепостной артиллерии, - бороться с превосходной численно и по калибру артиллерией немцев, отлично к тому же маскированной в лесу; наши офицеры и прислуга успешно боролись с огнём противника, не будучи укрыты от бомб и шрапнелей неприятеля, рвавшихся кругом. Под тем же огнём приходилось сидеть на наблюдательных вышках, устроенных на деревьях, подносить снаряды и заряды, заменять подбитую материальную часть, вооружать новые батареи, выгружать поезда с орудиями и боевыми припасами, тушить пожары с величайшею опасностью для жизни, начинавшиеся в расходных батарейных пороховых и зарядных погребах. В последнем деле особенно отличились штабс-капитан Окороков, штабс-капитан Мартынов и подпоручик Пудкевич».
- Эх, как вспомню, так вздрогну, - передёрнул плечами Антон. – Когда в наш пороховой погреб «чемодан» угодил, думал всё, кранты. На воздух взлетим. Ан не взлетели. Да токма заполыхало вдруг. Вячеслав Андреич сразу туда, и давай тушить. А мы стоим, рты раззявив, и взрыва ждём. Потом только сообразили подмогнуть. Да он уж, почитай, сам всё и затушил.
- Ну, что там дальше-то, - после короткого молчания прогудел Фома.
- «Несмотря на невыразимо трудные условия борьбы, ни одна из наших батарей не замолчала до конца бомбардировки, и мы несомненно имели значительный успех, нанося значительный вред и потери немцам. Не легко было и другим частям гарнизона крепости: у каждого было много дела, опасного и ответственного; об отдыхе, даже ночью, никто и не думал. Телеграфисты под тем же убийственным огнём исправляли повреждения телеграфных и телефонных линий, пехота несла сторожевую и разведывательную службу, бодрствуя в ожидании штурма, помогая сапёрам исправлять повреждения, наносимые неприятельскими снарядами, туша возникающие пожары, помогая вывозу раненых. Последнее в последующие дни затруднялось ещё тем, что дороги были изрыты снарядами и завалены деревьями, и раненых приходилось носить на руках... Немцы пытались продвинуться вперёд со своею пехотою, но были немедленно отражены ураганным огнём крепостной артиллерии. А затем состоялся переход в наступление наших полевых войск на флангах крепости, в каковом наступлении принял участие и гарнизон крепости, частью с фронта, частью с флангов. Немцы, спасая свою артиллерию, быстро отступили, сняв осаду крепости…»
- Вот, - Борисенко показал на журнал. – Говорил же вам, про Мартынова там написано. Аж два раза. Жаль, шо его портрета нет. Зато площадь перед церковью засняли. И мы там стоим. Видите?
Солдаты наперебой начали выискивать знакомых на фотографии, где в ровных коробках стояли такие одинаковые фигуры в серых солдатских шинелях.
- Братцы! – прервал вдруг Фома поднявшийся, было, гвалт. – А ну как херманец опять к нам теперича сунется?
- Как сунется, так и отсунется, - хохотнул Быковский. – Ещё раз врежем.
- Та не. Я не о том. Нонче у нас и атилерию забрали, и Старика нашего с ней.
- Ну, орудий у нас ещё в достатке, - степенно заметил Сорока. – Да и полковник Лысенко, доложу вам, ничем не хуже генерала Бржозовского.
- Это да, - согласился с ним Иван. – Лев Сергеич службу туго знает. Немцам спуску не даст. Ну, и акромя его у нас офицеры дай бог каждому. Выдюжим. Ладно, Петро, ты дальше читай. Там ишо про приезд к нам Великой Княгини Виктории Фёдоровны написано и про Государя-императора…
И солдаты затаили дыхание, слушая чтение Сороки.

____________________________________________________________________
* 203-мм лёгкая пушка образца 1877 г.; была спроектирована в 1885 году в Артиллерийском комитете взамен 8-дюймовой свинтной (с разборным стволом) пушки. Первоначально называлась 8-дюймовой облегчённой пушкой в 190 пудов. Введена в крепостную и осадную артиллерию приказом по артиллерии № 177 от 11.12. 1892 г. (приказ по Военному ведомству от 07.11.1892 г).


Сообщение отредактировал Майор - Вторник, 22.04.2014, 12:46
 все сообщения
Майор Дата: Суббота, 26.04.2014, 20:48 | Сообщение # 51
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Сиверс Фаддей Васильевич
Генерал от инфантерии (пр. 1912; ст. 06.12.1912; за отличие). Командир 10-го арм. крпуса (с 03.03.1911), во главе которого вступил в мировую войну в составе 3-й армии ген. Н.В. Рузского. За бои 17-28.08.1914 в Галиции С. был награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (ВП 27.09.1914). 23.09.1914 назначен командующим 10-й армией Северо-Западного фронта (сменил ген. Флуга). В начале 10.1914 часи армии, развивая наступление, заняли Сталлупенен и Гольдап. В течение 10.-11.1914 вел бои местного значения и имел ряд частных успехов. В начале 12.1914 возобновил попытки наступления в Восточной Пруссии на Ангераппе, но успеха они не принесли (в т.ч. из-за недостатка технических средств). В плане кампании 1915 на армию С. возлагалась главная роль в ведении наступательной операции с целью овладения Восточной Пруссией. В начале 01.1915 по приказу ген. Рузского, несмотря на возражения С., армия провела Ласдененскую операцию, которая успеха не принесла, а лишь привела к удлинению фронта и исчерпанию резервов. 28.01.1915 10-я герм. армия начала наступление в тыл армии С., нанеся главный удар по правофланговому 3-му арм. корпусу. Одновременно герм. войска принудили к отступлению слабые части крайнего левого фланга армии, создав угрозу сообщениям корпусов армии на Августов-Гродно. Однако действия 3-го Сибирского арм. корпуса спасли армию от полного уничтожения. С. и командование фронта не оценили размеры катастрофы, и приказ об отступлении от Гольдапа на Сувалки и Гродно 20-й арм. корпус получил лишь 01.02.1915. В районе Августовских лесов корпус был окружен частями 10-й герм. армии ген. Г. фон Эйхгорна. Во время 8-дневного сражения корпус понес большие потери и 08.02.1915 его остатки - 8 тыс. чел. - сложили у Липска оружие. Из всего корпуса к Гродно удалось выйти лишь двум полкам. 17.02.1915 вместе с 1-й и 12-й армиями перешел в общее наступление. Бои приняли затяжной характер. Понес тяжелые потери у Гродно и очистил от герм. войск Августовские леса. Во 2-й половине 03.1915 вынудил противника отвести войска на Сувалки. Вскоре после этого С. был отстранен от командования и 25.04.1915 уволен в отставку.
Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом (1879); Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом (1879); Св. Станислава 2-й ст. (1883); Св. Анны 2-й ст. (1889); Св. Владимира 4-й ст. (1895); Св. Владимира 3-й ст. (1898); Св. Станислава 1-й ст. (1901); Св. Анны 1-й ст. (1904); Св. Владимира 2-й ст. (06.12.1909); Белого Орла (06.12.1913); Св. Георгия 4-й ст. (ВП 27.09.1914); Св. Александра Невского с мечами (доп. к ВП 25.10.1914).
Иностранные ордена: Прусский Короны 4-й ст. (1873); Австрийский Франца-Иосифа командорского креста (1883); Персидский Льва и Солнца 2-й ст. со звездой (1902).
Разночтения: в справочнике К.А. Залесского указано, что С. покончил с собой тяжело переживая поражение 10-й армии в 02.1915. Однако на настоящий момент не отыскано никаких подтверждений самоубийству С. в периодических изданиях времен войны, что позволяет сомневаться в достоверности известия об этом. Кроме того есть мемуарное свидетельство, что в летом-осенью 1919 С. был жив и находился в Харькове (где до мировой войны дислоцировался штаб 10-го арм. корпуса, которым он командовал). Кроме того существуют свидетельства, что С. 23.04.1920 был определен на службу в состав ВСЮР с зачислением в резерв чинов при Гл-щем. Все вышеуказанное дает твердые основания полагать, что версия о самоубийстве С. в 1915 неосновательна.

Взято с сайта - http://www.grwar.ru/persons/persons.html?id=262



Прикрепления: 4092708.jpg(9.9 Kb)
 все сообщения
Майор Дата: Четверг, 01.05.2014, 21:19 | Сообщение # 52
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline



Прикрепления: 8835080.jpg(284.7 Kb)
 все сообщения
Майор Дата: Суббота, 24.05.2014, 23:06 | Сообщение # 53
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline

Комендант крепости Бржозовский пробует хлеб у кухонь нового форта. 1915

Кухня 226-го пехотного Землянского полка около горжевой бетонной казармы Заречного форта. 1915



Прикрепления: 8757278.jpg(219.1 Kb) · 0863055.jpg(245.0 Kb)


Сообщение отредактировал Майор - Суббота, 24.05.2014, 23:09
 все сообщения
ber5 Дата: Воскресенье, 01.06.2014, 19:59 | Сообщение # 54
козак Мамай
Группа: Модераторы
Сообщений: 1134
Награды: 7
Статус: Offline
Попалось фото крепостного собора Осовца, ныне не существующего, вдруг пригодится.
Запечатлен момент посещения собора императором Николаем II.
У переднего колеса кареты, спиной к нам, казак Конвоя.

Найдется еще пара-тройка фото, так что, ежели нужны, дайте знать.



Прикрепления: 6217812.jpg(207.8 Kb)


козак душа правдива, як не горiлку п'є, то вошi б'є, а все не дармує
 все сообщения
Майор Дата: Понедельник, 02.06.2014, 06:47 | Сообщение # 55
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Церковь в часть Покрова Пресвятой Богородицы
Похоже, это 1897 год, визит Николая II в Осовец, когда он подарил храму образ святителя Николая Чудотворца
Отличное фото, ber5
Без сомнения, шлите еще!


Сообщение отредактировал Майор - Понедельник, 02.06.2014, 06:48
 все сообщения
Майор Дата: Понедельник, 02.06.2014, 08:43 | Сообщение # 56
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Вот он еще на одной фотографии времен войны...



Прикрепления: 9051377.jpg(60.6 Kb)


Сообщение отредактировал Майор - Понедельник, 02.06.2014, 09:06
 все сообщения
ber5 Дата: Понедельник, 02.06.2014, 11:27 | Сообщение # 57
козак Мамай
Группа: Модераторы
Сообщений: 1134
Награды: 7
Статус: Offline
Цитата Майор ()
1897 год, визит Николая II в Осовец

Да, это фото 1897 года.
Однако, император приезжал в Осовец и в 1914 году, сразу после первого штурма крепости.
Вот что об этом писал Воейков



Прикрепления: 3474177.jpg(328.8 Kb)


козак душа правдива, як не горiлку п'є, то вошi б'є, а все не дармує
 все сообщения
ber5 Дата: Понедельник, 02.06.2014, 11:51 | Сообщение # 58
козак Мамай
Группа: Модераторы
Сообщений: 1134
Награды: 7
Статус: Offline
Воейков В.Н. в своих воспоминаниях пишет о коменданте Осовца.
На то время крепостью командовал генерал Шульман А.А., который весьма растерялся от неожиданного визита императора.
Вот его фото, выставленное сейчас в музее Осовца. К сожалению, качество снимка не айс(.

Позднее крепость командовал генерал Бржозовский Н.А.



Прикрепления: 9408498.jpg(104.6 Kb) · 1858846.jpg(66.0 Kb)


козак душа правдива, як не горiлку п'є, то вошi б'є, а все не дармує
 все сообщения
Майор Дата: Вторник, 03.06.2014, 07:10 | Сообщение # 59
подъесаул
Группа: Авторы
Сообщений: 1018
Награды: 9
Статус: Offline
Цитата ber5 ()
Однако, император приезжал в Осовец и в 1914 году, сразу после первого штурма крепости.
Вот что об этом писал Воейков

Да, но сам Воейков с ним не ездил. С императором был только Сухомлинов. Я этот эпизод писал с воспоминаний самого Николая II
Цитата
25-ГО СЕНТЯБРЯ. ЧЕТВЕРГ.
В час ночи поезд тронулся на Белосток, куда прибыл рано утром. В 6½ выехал с Сухомлиновым в военном моторе в Осовец; приехал в крепость в 8 час. совершенно неожиданно. Какое-то особое чувство овладело мною при виде разрушения, произведенного бомбардировкой германцами различных зданий и массы воронок в земле. Но крепость сама нисколько не пострадала. Зашел в церковь, пока комендант ген. Шульман собирал часть свободного гарнизона на площадке рядом. Большая часть войск работала на передовых позициях. Поблагодарил их за боевую службу и очень довольный виденным выехал тою же дорогой в Белосток. Утро было холодное, но солнечное. Встретил огромный обоз 11-й Сибирской стрелковой дивизии, шедший вперед к границе. В 11 ч. поехал в Вильну. По всему пути встречал воинские поезда. Приехал в Вильну в 3 часа; большая встреча на вокзале и по улицам стояли войска шпалерами — запасные батальоны, ополчения и к моей радости спешенные эскадроны 2-й гв. кав. див. и конных батарей. Заехал в собор и в военный госпиталь. Оттуда в здание жен. гимн., где был устроен лазарет Красного Креста. В обоих заведениях обошел всех раненых офицеров и нижних чинов. Заехал поклониться иконе Остробрамской Божьей Матери. На вокзале представилось Виленское военное училище. Уехал очень довольный виденным и приемом населением, вместо 6ч. — в 8½ час. Лег спать пораньше.
 все сообщения
ber5 Дата: Вторник, 03.06.2014, 13:36 | Сообщение # 60
козак Мамай
Группа: Модераторы
Сообщений: 1134
Награды: 7
Статус: Offline
Цитата Майор ()
сам Воейков с ним не ездил

Да, не ездил. Он ведь так и пишет: "... государь сел с военным министром...", себя Воейков не упоминает, хотя описывает поездку словно очевидец. К примеру, разговор императора со священником.
Добавлю некоторое количество фактуры, так сказать - деталек осовецких smile
Георгиевские Кресты, пожалованные за Осовец.





Прикрепления: 0524496.jpg(157.8 Kb) · 8375367.jpg(198.7 Kb)


козак душа правдива, як не горiлку п'є, то вошi б'є, а все не дармує
 все сообщения
Форум Дружины » Авторский раздел » Тексты Майора » "Игрушечная крепость" (Новый проект, история Великой войны 1914-1918)
  • Страница 2 из 3
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • »
Поиск:

Главная · Форум Дружины · Личные сообщения() · Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · PDA · Д2
Мини-чат
   
200



Литературный сайт Полки книжного червя

Copyright Дружина © 2020