Тут ещё немного написалось.


Как Хас прошел лабиринт? Весь исследовал, всё осмотрел. Разгадал и головоломки с рычагами, и в потёмках, плавая в воде, отыскал, на какую доску надавить. Но вот условия «ничего не повреждать» он не исполнил ни разу. Отрывал любые «прутья» решёток, отковыривал ногтем щепочки от косяков, когда желал заклинить дверь. Делал он это всегда с умом, так, чтобы потом было можно замести следы. Не имело значения и то, через какую дверь он вышел.
Было ясно, что это разведчик. Толковый, предусмотрительный и отчаянный. Уникальная подборка качеств, Вы не находите? Чтобы убедиться в этом окончательно, я предложил ему спарринг на копьях, естественно, тупых и обмотанных на концах кожей.
Ох и погоняли мы друг друга!
Потом аналогичным образом провели проверку навыков и других бойцов его группы. Нет, не я этим занимался – Всхлип подсылал лучших наших рукопашников приглашать гостей размяться по-дружески. Вывод однозначный – это профессиональные военные. Каждый – с набором своих коронных приёмчиков. Физически очень крепкие люди, хорошо владеющие собой.
Версия о том, что они – члены земледельческого племени, как-то поблекла.
Присматривающие за гостями отметили, что гуляют они повсюду и могут увидеть что угодно. То есть, «срисовали» эти парни решительно всё.
Потом съехались вожди, которым я всё обстоятельно доложил, ну а уж потом позвали и Хаса, чтобы уточнить кое что.
- Расскажи нам о себе, - попросил его Тёплый Ветер. – В какой деревне родился, кто родители? Чем смолоду занимался, чего добился?
Вот тут-то у мужика глазёнки и забегали. Но, похоже, врать он не решился. Во всяком случае, излагал гладко. Он сын храмовой служительницы и… матушка и сама не знает, от кого понесла, потому что многим мужчинам оказывала внимание. Так и вырос он среди охотников, охранявших культовое сооружение. Судьбы его товарищей – сходны.
Всё в жизни нашего гостя было обыденно. Они наказывали тех, кто покушался на изготовление священного напитка. Собирали зерно в количествах, потребных жрецам, иногда отбивали нападения пришлых сборщиков или грабителей. Но тут негодяй Кропп сговорился с начальниками стражи других храмов и, объединив усилия нескольких отрядов, они принялись подминать под себя и святилища, и земли, и земледельцев.
Тогда-то Хаса и его дюжину позвали старейшины нескольких сёл. Попросили защитить их. Порассудив, помараковав и прикинув, что к чему, и предложил опытный воин перебраться на новое место (отсюда я крепко засомневался в том, что рассказчик упоминает действительно всё, имеющее значение), потому что для отпора крупному войску сил у крестьянского сообщества попросту не хватало.
Предводители селений приняли этот план и отправили своих спасителей выяснить перспективы занятия новых земель.
- Скажи мне, вождь, - обратился я к рассказчику. Если ваши намерения осуществятся, то выгоды, получаемые земледельцами, очевидны. Они освобождаются от поборов. А какие радости это принесёт тебе и твоим людям? - ну вот привык я задавать вопросы прямо по марксистско-ленински.
Тут-то парень и подрастерялся. Понёс про то, что они бы защищали земледельцев, а те бы их за это кормили. Как будто, присоединившись к стороне завоевателей они бы получили меньше!? В общем, додавил я его тяжёлой логикой и расколол могучими аргументами. Вы не забыли, что мне уже больше сотни годиков?
Смотрю, чуть не плачет человек. И деваться ему некуда, и ложь заранее не продумана, и импровизация не прокатывает. В общем, пожалел я его, сам дал подсказку.
- Есть у совета вождей, говорю, такое мнение, будто хотел ты привести пахарей на новом месте, а сам утвердиться над ними царём. Мудро править, защищать от лихих людей и собирать за это справедливый налог.
На мой доброжелательный тон он повёлся, или почуял, что его понимают, но только сразу закивал головой и сознался, что как раз такие мысли в его голове и бродили.
Вожди наши, как про это прослышали, сразу загомонили от избытка чувств. Они ведь все из родов бродячих охотников-собирателей. Им это всё представляется диким. Разговор сделался нервным просто в силу неприятия чуждых принципов организации и явного намерения этого затейника поработить мирных жителей.
Я же для себя отметил, что вместо того, чтобы научить крестьян умению биться, этот парень сразу разыгрывал свою карту, то есть в отношении способа будущего захвата власти планы у него давно сложились. С десятком бойцов против полутысячи мужчин, имеющих навыки охотников! Это довольно смело.
Спросил, а не припрятан ли для такого дела жрец, умеющий готовить священный напиток бир? По тому, как снова забегали глазки, понял — припрятан. И, возможно, ещё что-то. Какая-нибудь реликвия или иной объект поклонения. Почему-то это обстоятельство ни у Тёплого Ветра, ни у Жалючей Гадюки протеста не вызвали. Но вопрос о содействии планам Хаса рассматривать мы всё равно перестали, потому что идеи царизма присутствующим не понравились.
Неладно вышло.
- Слушай, - говорю, - Хас! Единственное, для чего мы готовы запустить на свою территорию такую кучу чужого нам и по языку, и по культуре народа, это на случай, если Кропп попытается и нас покорить. Чтобы на них первый удар пришёлся. А это означает, что людей этих мы и вооружим, и научим сражаться. Но тогда сам ты их уже в узде не удержишь, на станут они тебя кормить. Так что не сложилось у нас. Уж извини.
Растолкуй это своим, да и отправляйтесь обратно.
- Да, - отвечает, - я уже и сам это сообразил. Простите, что побеспокоил.

Тапка.



не станут.

Спасибо!

- Да, - отвечает, - я уже и сам это сообразил. Простите, что побеспокоил. Да и не доберётся Кропп до тутошних мест, потому что ненаселённых земель по дороге досюда много, а охота в них не слишком обильна.

***

Про то, чем неудобна дорога от нас до южных праттов, я прекрасно знаю. Сам видел. Но, при большом желании пройти через неё войско сможет. Причиной же этого желания уже может служить зажиточность наша. Завоёвывать богатые земли и мастеровитые народы куда интересней, чем бедные пространства, заселённые бродячими племенами. В общем, наш Союз стал очень вкусным кусочком для сильного вождя, опирающегося на силу.
Раньше ни о ком подобном слухи до нас не доходили, а вот теперь замаячил призрак опасности. Об этом мы с вождями и рассуждали. Выбор, вставший перед нами, невелик: или готовиться дать ему отпор на своей земле. Или собрать сильное войско, да отправить его к месту событий, чтобы пресечь в зародыше деятельность этого разумника. Я про Кроппа толкую.
Рябчик, то есть Соколиный Глаз, однозначно высказался за то, чтобы отправиться к южным соседям, чтобы выведать, как следует, что там творится, и как с этим быть. Он у нас нынче в большом почёте за то, что споил нижнепратских жрецов и охраняющих их Сильных Охотников яблочными винами… это длинная история… но даже Карасик теперь при встрече не бьёт морду своему недругу с детства. Так, заедет в ухо для соблюдения проформы… у всех свои странности.
Так мы в этот день ни до чего окончательно не договорились, а утром…

***

Утром меня нежно разбудила Фая. У нас с ней в предрассветных сумерках частенько желания совпадают и всё получается лаконично, но ярко. А потом и подремать можно до подъема. Собственно, подъём устраивает Тычинка как раз по тому же самому вопросу. Ей для разогрева требуется больше времени и она умышленно пользуется ситуацией, подготовленной второй женой. А потом от очередного своего любовника возвращается Мышка, вот она и устраивает натуральную побудку.
Влюбчивая она у нас, так что все мои детки, что от неё, биологически не мои. Но это не имеет значения, потому что ещё ни один из них не умер. А из Фаиных и Тычинкиных мы по одному младенцу похоронили. Всего их у нас семеро – три мальчика и четыре девочки. Старшие в школе уже, дома, считай, не бывают. Женщины между родами делают перерывчик годика на три-четыре. Они в этот период могут побаловать меня своей приветливостью, а могут и отшить. У них в период кормления всё в головах перестраивается. Но уж когда решили беременеть – сами льнут.
Чую я в этом что-то природное, потому и не настаиваю на близости.
В общем, этим утром была у нас маленькая семейная оргия, а потом явилась Мышка и доложила, что чужие охотники с копьями сидят у входа и терпеливо меня ждут.
Выхожу, а тут гости наши праттские всей командой собрались. Подходят по одному и копья свои к моим ногам складывают. Жест понятный – на службу просятся. Последний – вождь ихний Хас – копья мне своего не предложил, а поклонился всей честной компании, да и ушёл. То есть, сдал команду в хорошие руки.
- Чего это он, - спрашиваю. Я по-праттски-то немного умею говорить. Хотя, скорее, объясняться, потому что не всё разбираю.
- У него с Кроппом вражда, - отвечают.
Крепко я пожалел, что раньше этого не выяснил, потому что картину мотивации данное обстоятельство сильно меняет. Ну и нам бы мог хороший агент получиться из этого человека. А останавливать уходящего окриком в спину местные обычаи не рекомендуют.
- Ладно, - говорю, - парни! Айда на завтрак. Представлю вас нашему военному вождю, а уж слова его слушайте, как моего.
Вижу – озадачились ребята. Пришлось дальше объяснять:
- Вы же работами обычными заниматься не пожелаете, а я над тружениками вождь, а воинов и обидеть могу ненароком, поручением дела, что для них невместно, - сложная получилась формулировка, так что наполовину знаками показал, наполовину пантомимой. Кажется, поняли они меня, однако так загалдели, что разобрать о чём речь, я так и не смог.
Тут явился Рябчик, в кои-то веки вовремя (взрослеет, наверное), и перевёл, что эти мужчины считают меня отважным воином, мудрым правителем, справедливым и честным человеком. Поэтому должен освободить их от присяги, которую они мне принесли.
Так что раздал я им ихние копья, и они от меня отстали. Повалили гурьбой куда-то вслед за Глазонькой нашим Соколиненьким. А тут появился Нут, только что сошедший на берег с прибывшего парового пакетбота, и мы с ним принялись делиться новостями о родне.

Глава 19 Речка Пустейка

Река, на которой стоит Тупой Бычок, долго именовалась рекой, текущей с юга. Теперь же, когда на наших песочницах подобных речушек обозначено много, это название пришлось изменить, иначе недолго и запутаться. Назвали её Пустейкой, потому что она такая длинная, что верховья теряются на заросшем травой плоскогорье.
Так вот, здесь мы и порешили поселить то самое племя, что выразило желание уйти из под ига царя Кноппа. Зачем нам это нужно? Для начала изложу свои резоны.
Обществу, чтобы нормально развиваться, обязательно нужны цели. Необходимо учиться решать всё более и более усложняющиеся задачи. Считайте, что это форма экспансии. Вероятно, Вы заметили, что лично я предпочитаю мирные формы этого занятия.
Остальные же вожди согласились с тем, что: с одной стороны, присоединив данное племя к своему царству, Кнопп усилится. С другой, рано или поздно, он пожелает и нас пощипать. Так что буферная зона лишней не будет. Опыт, полученный в Когиде, это подтвердил.
А теперь – по пунктам.
Сначала были проведены работы в песочнице. Её крепко удлинили, дотянув до земель праттов. Благо, знатоки местности среди нас оказались. Получив от меня свои копья, члены разведывательной дюжины Хаса отнесли их Жалючей Гадюке. Ну не понимают они, как можно служить какому-то непонятному Союзу. Но присягнуть человеку, рекомендованному мудрым и справедливым мной – запросто.
Ушедшего отсюда Хаса перехватили на волоке. Нут со своими егерями привёл мужика прямиком к Соколиному Глазу, а уж тот и провёл вербовку. К ним присоединилось ещё двое наших из числа нижнереченских праттов, и пошли они дальше путями неведомыми... внедряться в окружение Кноппа.
Через тот же южный волок перетащили мы и один из наших пароходиков. Спустили его на бечеве вниз по горной речке, дважды пробив днище о камни, но дырки залатали и отправились за переселенцами.
Чтобы не было иллюзий, сразу оговорюсь, что пароходы нашенские, не чета тем, которые ходили по рекам в моё время. Они цельнодеревянные длиной двенадцать метров. В воде сидят на метр, примерно, и при полной нагрузке водоизмещают тонн двадцать, из которых на груз приходится чуть меньше половины. В общем, человек сорок-пятьдесят за один раз могут взять даже с грузом, но теснота при этом получается невообразимая.
При таком раскладе сухого пути беженцам остаётся около пяти дней: сначала вверх по берегу той самой каменистой горной речки, а потом через волок. Сюда мы подвезли тачки, для которых оборудовали твёрдую колею. Ну не бросят переселенцы свой скарб, точно знаю.
Дальше – снова пароходом уже до будущего места жительства. Ну да это недалеко, потому что посёлки мы наметили в аккурат по границе поймы и плоскогорья. Тут не нужно нивы расчищать – степь с хорошей почвой. Хоть до самого горизонта паши.
Так вот, в эти самые места третий и последний наш пароходик принялся возить материалы для каркасов землянок.
Всё это хозяйство поскрипело, покряхтело и начало работать, разогнавшись, когда из землицы праттской прилетела птица обломинго. Старейшины передумали переезжать из обжитых мест в даль несусветную.

Заметно подправленный и дописанный хвостик.

Глава 19 Речка Пустейка и новейшая философия.

Река, на которой стоит Тупой Бычок, долго именовалась рекой, текущей с юга. Теперь же, когда на наших песочницах подобных речушек обозначено много, это название пришлось изменить, иначе недолго и запутаться. Назвали её Пустейкой, потому что она такая длинная, что верховья теряются на заросшем травой плоскогорье.
Так вот, здесь мы и порешили поселить то самое племя, что выразило желание уйти из под ига царя Кноппа. Зачем нам это нужно? Для начала изложу свои резоны.
Обществу, чтобы нормально развиваться, обязательно нужны цели. Необходимо учиться решать всё более и более усложняющиеся задачи. Считайте, что это форма экспансии. Вероятно, Вы заметили, что лично я предпочитаю мирные формы этого вида деятельности.
Остальные же вожди согласились с тем, что: с одной стороны, присоединив данное племя к своему царству, Кнопп усилится. А усиление вероятного противника кому же охотоа? С другой, рано или поздно, он пожелает и нас пощипать. Так что буферная зона лишней не будет. Опыт, полученный в Когиде, это подтвердил.
А теперь – по пунктам.
Сначала были проведены работы в песочнице. Её крепко удлинили, дотянув до земель праттов. Благо, знатоки местности среди нас оказались. Получив от меня свои копья, члены разведывательной дюжины Хаса отнесли их Жалючей Гадюке. Ну не понимают они, как можно служить какому-то непонятному Союзу. Но присягнуть человеку, рекомендованному мудрым и справедливым мной – запросто.
Ушедшего отсюда Хаса перехватили на волоке. Нут со своими егерями привёл мужика прямиком к Соколиному Глазу, а уж тот и провёл вербовку. К ним присоединилось ещё двое наших из числа нижнереченских праттов, и пошли они дальше путями неведомыми... внедряться в окружение Кноппа.
Через тот же южный волок перетащили мы и один из наших пароходиков. Спустили его на бечеве вниз по горной речке, дважды пробив днище о камни, но дырки залатали и отправились за переселенцами.
Чтобы не было иллюзий, сразу оговорюсь, что пароходы нашенские, не чета тем, которые ходили по рекам в моё время. Они цельнодеревянные длиной двенадцать метров. В воде сидят на метр, примерно, и при полной нагрузке водоизмещают тонн двадцать, из которых на груз приходится чуть меньше половины. В общем, человек сорок-пятьдесят за один раз могут взять даже с грузом, но теснота при этом получается невообразимая.
При таком раскладе остаётся беженцам около пяти дней сухого пути: сначала вверх по берегу той самой каменистой горной речки, а потом через волок. Сюда мы подвезли тачки, для которых оборудовали твёрдую колею. Ну не бросят переселенцы свой скарб, точно знаю. И горшки потащат, и мотыги, и зерно.
Дальше – снова пароходом уже до будущего места жительства. Ну да это недалеко, потому что посёлки мы наметили в аккурат по границе поймы и плоскогорья. Тут не нужно расчищать нивы – кругом степь с хорошей почвой. Хоть до самого горизонта паши.
Так вот, в эти самые места третий и последний наш пароходик принялся возить материалы для каркасов землянок.
Всё это обширное мероприятие поскрипело, покряхтело и начало работать, разогнавшись, когда из землицы праттской прилетела птица обломинго. Старейшины передумали переезжать из обжитых мест в даль несусветную. Посудили, порядили, да и решили смириться с царскими запросами, а за то, что покорятся без сопротивления, какое-то послабление себе выторговали.
Так что всего-то полсотни молодых семей и снялись с места. В основном – народ чем-нибудь недовольный или обиженный. Ну и одиночки – таких тоже несколько человек нашлось. Многодетных семей с десяток. Те, у которых земли тощие… на четыре пароходика всего-то и набралось новосёлов. Рассказывали, когда последнюю ходку закончили, решили ещё разок сбегать в праттскую землю, ячменя прикупить, пока работает такими трудами налаженный транспортный мост. Как раз торговцы наши бус стеклянных на факторию подвезли, зеркал, бляшек для монист и прочей бижутерии. А тут опять облом, но в другую сторону:
Вот плывут они себе, плывут. Никого не трогают. А им с берега машут, на борт просятся. Слух-то о переезде кучи народа уже распространился по здешним краям, и народец неприкаянный заспешил к реке. Поначалу так и плавали, собирая людей то там, то тут, а потом в одних местах храмовая стража начала мешать, в других – воины Кноппа попытались пароходик наш заграбастать. Один раз пришлось корпусом перевернуть три лодки с непонятными вооружёнными людьми. Однако по осени, когда мы перекатили судно обратно в Пустейку, семь селений в ней уже имелось и готовилось к зимовке.
Теплый Ветер вовремя сообразил, что получаем мы не организованные роды давно сложившегося племени, а неструктурированную толпу. Поэтому сразу в каждый пункт отправил по вождю. Хе-хе. Из сержантов. Это мы так называем ребят, ведущих обучение в местах милицейских сборов. Я долго думал, правильно ли он людей выбрал, но потом махнул рукой – поживём – увидим. В принципе, земледелие с использованием тяглового плугопашества никому из новичков неведомо, а в процессе обучения оному дисциплина и организованность не помешают. Опять же такое сокровище, как железная лопата, на первых порах может вызвать у людей нездоровые настроения. А их по штуке на посёлок мы наскребли.
Тревожно было на душе. Не давала покоя мысль о том, а не спровоцировали ли мы своими активными действиями соседей на проявление к нам преждевременного интереса. Но сообщения с юга эти сомнения заметно рассеяли. От наших агентов пришла говорящая береста о том, что Кнопп умер от пищевого отравления, так и не завершив объединения северопраттских земель. Командиры отрядов бывшей храмовой стражи крепко поспорили друг с другом за освободившееся место, но к единому мнению не пришли и мирно расстались друг с другом, вернувшись к ранее оставленной работе – то есть разъехались с бойцами по своим старым храмам. Каждый, при этом, уже не служил жрецам, а, наоборот, оберегал их потому, что они ему больше не перечили и помогали убеждать население в необходимости лучше трудиться и выращивать больше зерна.
Время больших царств ещё не пришло, как стало мне понятно.
А потом в Тупой Бычок приехал Хас и положил своё копье к моим ногам. Тогда и стало мне понятно, кто позаботился о пищевом отравлении широко размахнувшегося царя. Рябчик же, тоже вернувшийся вместе с ним, буркнул на бегу, что всё в порядке, и что храм Ветра на правом берегу реки, текущей на юг, охраняет отряд под предводительством нашего человека. Шлым, нижнереченский казак, что из тамошних праттов, теперь работает местным царьком. Или князьком. Или божком. Просит послать к нему Бруна для налаживания производства Напитка Великого Зайца из растущих в тех краях яблок. Ещё просит хорошего мыла и уговорить мастера, умеющего делать зубные щётки, переехать к нему.
Это сообщение я воспринял как заявление Шлыма о продолжении служения интересам Союза. Это на верховном, никому не подотчётном посту-то сидючи! Этого парнишку я ещё по школе помню. Безобидный такой тихоня. Прилежный и приветливый.
Словом, геополитика сделала неожиданный скачок, и заставила меня растеряться.

***

Очередной раз мир вокруг меня расширился стремительным скачком. Первый раз я сам «прыгнул» из-за северных гор сюда, в Тупой Бычок. Потом мы осторожно протянули руку в верховья большой реки, организовав там пчеловодство. Затем рванули в низовья, породив Когидский форпост. И вот, ни с того, ни с сего, можно сказать: «с перепугу», организовали мощный плацдарм на далёком юге.
Нехорошо это. Неправильно. У нас элементарно не хватит подготовленных людей для эффективного управления обширной слабосвязанной территорией. Учтите, четвёртая паровая машина только-только собирается и отлаживается, и обслуживать её придётся, как всегда, одному из создателей. Нет у нас ни института судовых механиков, ни даже курсов кочегаров или смазчиков.
Из-за моей торопливости события значительно опередили готовность населения к переменам. Более того, они и мою готовность тоже опередили. Тут у нас наметилось возникновение империи. А кому это надо? Вот и я в толк не возьму.

Была, была у Сфинкса заячья голова!
Потом уж египтяне обтесали до фараоновой морды.

Прям даже и не знаю. Я так точно во временную ось не целился, чтобы судить столь определённо.


Необходимость пересмотреть приоритеты назрела настолько, что у меня всё из рук валилось. Растерянность породила рассеянность, потому что вызвала задумчивость. Окружающие отозвались на это чутко: «Степенный Барсук слушает духов», - шептались за моей спиной.
Почуяли, я думаю, что ворох хозяйственных забот, перемешанных с исследованиями и разработками, перегрузил моё сознание.
Вот из этого-то состояния и вывела меня Мышка. Взяла за руку и повела в лес. Водила там с полянки на полянку и показывала ячмень, забивший лесные травы. И рассказывала, рассказывала, рассказывала. Оказывается, она много лет проводила серьёзную опытную работу с этой культурой, подбирая условия выращивания её в полудиком состоянии. И выяснила, что на не слишком затенённых местах, если взрыхлить лесную почву на три-пять сантиметров и заделать туда семена, то ячмень забивает все травы и победоносно вызревает, давая около пяти килограммов зерна с сотки. Ну, или пять центнеров с гектара, если по советским меркам. Это почти при полном отсутствии трудозатрат. Скосил травёшку, поцарапал дёрн боронилкой, посеял, да снова заборонил. А осенью – приходи с серпом и срезай вершки, не особо низко кланяясь – остатки стеблей уйдут под снег, а потом перегниют за годик-другой. А уж потом снова можно проводить посадку.
Да, подлесок нужно держать в узде, чтобы не создавал избыточного затенения. Так это лесоводы наши давно применяют. Внести удобрений тоже можно, если есть желание. Но и просто так получается приемлемо. В общем, технология весьма удобная для бродячих охотничьих родов.
Потом я долго перечитывал записи своей неверной жены и диву давался. Она отметила массу важных обстоятельств, влияющих на отдачу посевов в зависимости от характера леса, почвы, плотности распределения семян, их вида (однолетние или многолетние) времени сева… всего не упомню. Вывод следовал тривиальный – чем больше старательности приложишь, тем более высокого урожая добьёшься. Но и при самом небрежном варианте получается вполне достойный результат. Грубо говоря, похлопотав с неделю можно на весь год обеспечить себя этим продуктом. Не валя лес, не вспахивая землю, не ведя борьбу с сорняками или вредителями. Только лис не надо обижать и на куньих охотиться не следует, чтобы они грызунов держали в строгости.
Вот тут-то мозги мне и перекосило окончательно. Понимаете, если эта методика приживётся, то леса средней полосы оказываются превосходным местом для сытной жизни. Ведь разработанная агротехника не меняет лесной ландшафт. Т избытка чувств я рухнул на колени, собираясь умолять неверную занять пост преподавателя в школе, но вместо этого мы стремительно воссоединились.
- Мышка, почему ты вдруг столь охотно отдалась мне? Обычно ведь тебя привлекали другие мужчины.
- Не больше, чем ты, чудо моё бестолковое, - жена умиротворённо жмурится. – Но обычно ты не читаешь знаков, которые я подаю. А другие мужчины – читают.
- Погоди. Ты то же, не имеешь ничего против того, чтобы мы с тобой любили друг друга?
- Если бы имела, ушла бы. Мне хорошо в твоём доме. Мне хорошо в твоей семье, в твоём роду, в твоём стойбище. Знаешь, среди людей долин там, где я выросла, считалось, что женщина принадлежит мужчине, хотя жены мужьям и изменяли нередко. Но всегда тайком. Потому что за это наказывали. А здесь это не считается проступком.
У нас в деревнях муж мог предложить жену другу или гостю, а тут это немыслимо. Другое дело, если между ними вдруг возникнет взаимное желание – вот тогда никто и не подумает препятствовать или укорять.
Кстати, праттки тоже самое говорят. Они считают, что люди бродячих племён – дикари, ведущие себя, как звери. Но только многие из них быстро к этому привыкают и начинают поступать точно так же. Я имею ввиду тех, что приехали сюда, чтобы учиться в школе.
Эти слова, хоть и оказались для меня в некотором роде откровением, но спросил я о менее глобальном, чем наблюдения молодой женщины за поведением людей:
- То есть, ты подавала мне знаки, что не против полюбиться, а я их игнорировал? – вообще-то она, и правда, всегда со мной приветлива и доброжелательна, но никаких призывов к сексуальному контакту я от неё действительно не примечал.
- Тычинка намного заметнее, - улыбнулась Мышка. – А Фая – смелее и настойчивей. Виден ли маленький уголёк в ярком пламени костра? Тем не менее, я ну чувствовала себя обиженной, потому что рожала для тебя деток от людей красивых и достойных. Они будут радовать и тебя и меня, потому что ты их любишь, и они тебя любят.
Вот такой разговор с давно знакомой женщиной переклинил мне мозги с геополитики на биологию. Я рассудил, что щупальца, протянутые нашей зарождающейся цивилизацией во все стороны, если и не оградят Союз от внешнего вмешательства, то, по крайней мере, дадут время подготовиться к возможным вторжениям. Мне же следует помыслить о природном. То есть – биологическом аспекте происходящего вокруг.
Прежде всего, это запрет на близкородственные браки, отлично известный моим нынешним современникам. Ведь именно из этого соображения женщин обычно отдают в другие роды, племена, земли. Чем дальше от родного дома, тем, считается, правильней. И моя задача практику эту обеспечить информационно. То есть, не раскидывать наших умниц, мастериц и исследовательниц куда подальше, а просто создать для них возможность опознать незнакомого родича, чтобы не спариться ненароком с троюродным братом или родным дядей.
И я принялся за конструирование мониста – треугольного, сужающегося книзу, где каждой нижней бляшки соответствовали две верхние, с символами родов, к которым принадлежали родители. Если кто-то думает, что это просто, пускай попробует. Потому что, во-первых, отец не каждый раз точно известен. Во-вторых, ребёнок наследует знак одного из родительских родов. В-третьих, если принять наследование рода по отцовской линии, то одно из бёдер треугольника заполняется одинаковыми символами. Впрочем, если по материнской, то картина та же самая, но с другой стороны сооружения.
Одним словом, пришлось придумывать систему кодирования, основным требованием к которой было: не упустить возможных опасных вариантов воссоединения. То есть, чтобы встретившиеся мужчина и женщина посмотрев на мониста друг друга, могли обнаружить принадлежность какого-либо из своих предков к одной и той же группе с первого взгляда. Предположим, понравились люди друг другу. Но, вместо того, чтобы рушиться в пучину страсти они вполне могут приятно поговорить, вспоминая предков или общих знакомых.
Вслед за этим пришлось составлять геральдическую книгу с перечнем родов и изображениями символов, им принадлежащих. Это было непросто, но керамические плиты, на которых это всё изложили, мы уже наловчились достаточно уверенно «размножать». То есть, первый экземпляр создавался вручную опытным каллигрфом, а уж потом делался слепок-пуансон, оттиски которого и рассылались во все концы Союза.
Оттуда приходили пергаменты с перечислением новых, неизвестных нам родов, и рождались новые плиты, которые опять расходились во все концы. Так и возникли геральдические посты. А может – отделы записи актов гражданского состояния? Или нотариальные конторы? Не знаю, как это правильно обозвать. И, как всегда, новая структура привела к возникновению немалого беспокойства технологического плана. Потребовались огромные количества значков-бляшек. Я уже подумывал как наладить их крупносерийное производство, но проблема быстро рассосалась. Размеры этих элементов были строго заданы, как и расположение отверстий на них, а дальше заработало народное творчество. Резьба по кости или дереву, чеканки по латуни, чугунные отливки и тиснение по коже – затея с ношением родословных на шее встретила понимание. Тем более, что людей без неё перестали приглашать к близким отношениям. Многофакторно сработал замысел. Я думал, придётся его коленкой продавливать, а оно на ура прошло.
Главным же свершением, последовавшим за прогулкой в лес, стало моё бурное сближение с младшей женой. Видимо, вызванное большой совместной работой над трактатом «О сеянии ячменя в диком лесу», которым мы упорно занимались. Я, наверное, из-за этого стал чётче улавливать подаваемые ею мне знаки. Иногда получалось даже анекдотически: «Прости меня дорогая «Комсомолка» за плохой почерк потому, что он меня и сейчас любит».
Ну, а если серьёзно, я просто сразу думал наперёд, отчего принялся за наладку изготовления маленьких кос, удобных для работы в тесных местах, Рыхлителей, царапающих дёрн на ничтожную глубину, легких и непритязательных приспособлений для отшелушивания оболочки ячменных зёрен и компактных жерновцов. В этот же период поварский класс по моему указанию занимался преимущественно созданием блюд из ячменя – хлеба, лепёшек, галет, каш. Занятия по севу и сбору урожая этой культуры стали одной из обязательных дисциплин – не менее трёх академических часов каждый учащийся обязан был посвятить изучению сей незамысловатой технологии.
Да. Её я именно запихивал коленкой. Даже первый опыт печатного издания на пергаменте был проведён именно с целью распространения знаний и умений в этой области. С кулинарными рецептами в конце и наглядными картинками по всему тексту.
Результат меня обескуражил. Помните, поминал я о страсти бродячих охотников к летнему туризму. Моими стараниями это явление резко усугубилось. Для начала, выйдя «на маршрут» весной, бродячие роды проводили посевную в первом попавшемся подходящем месте, чтобы осенью, возвращаясь в тёплые зимние жилища, прихватить с собой выросший урожай.
Так вот эти зимовья начали возникать вез участия вождей союза. То есть, не вокруг ремесленных поселений, а просто в местах, понравившихся скитальцам – не так уж сложно поострить землянку. Поскольку наличие мониста на шее при встрече незнакомых людей сразу подавали знак «свой», то и общение мгновенно принимало характер сотрудничества, то есть помочь случайно встретившемуся роду с возведением жилья, что раньше было не в обычае, сделалось обычной вежливостью. Эта ситуация развивалась и дальше. Дошло до того, что человек, засеявший полянку, осенью мог найти её сжатой, причём с запиской: «Род Кваки унес зерно на Шишкино зимовье». То есть, кто-то пришел сюда раньше, увидел, что делянка перестаивает, убрал и сказал, куда оттаранил добычу.
Древние люди на редкость прагматичны и понятливы. Они охотно сотрудничают, когда им это выгодно. Например, в моменты хода рыбы на нерест в заранее оговоренных пунктах собирается по многу родов, занимаясь её заготовкой. Потом балыки, засоленная икра и консервы грузят на союзные суда с тем, чтобы зимой получить это всё со складов, расположенных поближе к местам, где проведут холодное время года.
Вождям, разумеется, приходится заранее побеспокоиться о доставке соли, сетях, таре. Дело в том, что эти вожди – точно такие же древние люди, уважающие тот же самый туризм. Одним словом, всего-навсего хорошая организация и скромное материальное обеспечение традиционного народного энтузиазма безболезненно закрыли продовольственный вопрос раз и навсегда. И это удобство тоже становится традицией.
А на каждый стихийно возникший посёлок нужно послать учителя, шамана (это теперь титул, вроде фельдшера) и герольда, чтобы делал правильные мониста детишкам, начиная лет с трёх-четырёх. С прокормлением этих людей проблем нет. Загвоздка в их физическом отсутствии. Не хватает специалистов. Не хватает преподавателей для подготовки специалистов. Не хватает желающих, чтобы учится на специалистов. И пожаловаться я могу только этому самому листу пергамента, потому что для остальных должен излучать уверенность и спокойствие.
Тем не менее, должен отметить, что тенденция к занятиям летним единением с природой начала распространяться и на деревушки оседлых охотников-огородников. Не нужно стало сидеть рядом с хрупкими горшками, потому что появились металлические котлы и сковороды. Покрытия летних шатров из пропитанной ткани куда легче кожаных. Масса мелких предметов – в первую очередь ножи, топоры и пилы – заметно повысили комфорт кочевой жизни, не перегружая волокуши путешественников.
Также, как когда-то у нас на севере, появились общественные лодки с общественными вёслами под общественными навесами. То есть появились признаки неинициированных вождями Союза интеграционных процессов. Где-то я в какое-то важное обстоятельство ненароком попал со своими затеями.
Вот такое коленце выкинул с общественными отношениями технический прогресс, подстёгнутый короткой прогулкой с собственной женой.
Девчонку, однако, мы с Мышкой налюбили.

Доверие не сработает.
Достаточно завестись одному хитрожопому, что ячмень сожнёт, а свалит на других.
Один-два раза и всё, система рухнет.
Первобытно-общинный коммунизм кончается быстро, как только появляется что делить.
А тут ещё пришлых всяких кучи.

Спасибо. Понял. Надо систему подавления паразитов налаживать. (самое узкое место, однако)

Тапка



без...

Stark003, спасибо. Поправлю.

Глава 20

Экспериментируя с лабиринтом, я понял, наконец, что он помогает выявить. Для простоты назову эту штуку интеллектом.
Есть ребята, требующие, чтобы ими руководили. Им нужна подсказка, намёк, или попадание в ситуацию с единственным выходом – тогда они оказываются на высоте. Кстати, в этом сообществе таких не очень много. В мои поры людей с доминирующим стадным инстинктом встречалось заметно больше. Уж и не знаю, то ли естественный отбор вымывает подобные экземпляры из кочевого общества, то ли само это общество настраивает своих членов на иной лад. Но, что вижу, то пою.
Вторая группа тоже звёзд с неба не хватает. Наблюдательные, решительные и очень логичные поступки – вот из чего состоит их жизнь. Они понятливы, восприимчивы и чутки как к голосу собственного разума, так и к аргументам собеседника. Вот они и составляют подавляющее большинство как мужчин, так и женщин.
И к этому примешивается совсем небольшое количество выдумщиков, фантазёров, исследователей и испытателей. Экземпляров, способных на неожиданный ход, нестандартное решение или могучее обобщение. Женщин среди них чуть больше, чем мужчин.
Представители первой группы – послушные - никогда не становятся лидерами. Над ними могут подтрунивать или, наоборот, поощрять их, если это кому-то нравится.
С третьей, фантазёрской, группой всё значительно сложнее. Великим вождём или великим недотёпой они станут, заранее предугадать невозможно. Я решил, что готовить их этих ребят исследователей и изобретателей – наиболее разумно. А вот в «коллежские регистраторы» нужно направлять как раз послушных. То есть письмоводителями, почтмейстерами, архивариусами.
Потом для проверки своей гипотезы пропустил через лабиринт Тёплого Ветра (фантазёр) и Жалючую Гадюку (логик). Третий испытуемый, Неудержимый Лось, едва понял, что тут нужно что-то соображать и в чём-то разбираться, пошел напролом, вышибая всё, что мешало движению, могучими ударами руки, ноги, плеча или задницы.
Это человек, руководивший успешным одомашниванием северных оленей, если кто-то забыл. Короче, он не только обиталище духов разломал, но и мою теорию.
- Ты, Барсучок, почему мне не сказал, что олени, когда перестали бояться людей, так начинают держаться вблизи дымящих костров. Тебе что, духи про это не сказали? – спросил он меня.
- Так они же и сами об этом не догадывались, - бросился я на защиту сакрального.
- Вот. Тупые они, твои «невидимые существа», или ты их сочинил, а сам не додумался до такой простейшей вещи, что животина бедная от гнуса себе места не находит, вот и жмётся туда, где этой напасти поменьше.
Услышав столь безапелляционное мнение, я успокоился насчёт своих выводов, относительно интеллекта, и записал вождя охотников на мамонты в фантазёры.
На этом я и успокоился насчёт своих попыток отыскать для каждого человека путь, соответствующий его призванию. Нет у меня для этого достаточной подготовки.
Зато имеется огромная неясность с тем, как нашему сообществу избавляться от паразитов. Имею ввиду не только воров или грабителей, но и тех, кто пользуется положением в обществе для решения каких-то своих целей, не важно: вредных или безвредных. В старой моей жизни подобные явления были весьма значимыми и лучше всего определялись словом «привилегии». Были среди них и явные, специально созданные для властей предержащих, и тайные, основанные на круговой поруке во всех эшелонах власти. И откровенно преступные, вроде покупки холодильника для заводской лаборатории с последующей установкой его у себя дома.
Признаюсь прямо — признаков паразитизма я в окружающем меня мире не обнаруживал. И это был очень тревожный симптом. Я ведь вырос в этой среде, и её реалии стали для меня привычными. Отношения между людьми казались мне естественными настолько, что я не примечал даже очень значимых вещей. Скажем, на такое важное обстоятельство, как свободный выбор партнёра, предоставляемый женщине обществом бродячих охотников-собирателей, моё внимание обратила жена, произошедшая из общества охотников оседлых. Она приметила разницу.
И только после этого я осознал, что именно совершенно бродячему сообществу в наибольшей степени присущи важнейшие черты: честность, априорная доброжелательность к незнакомцам, готовность к сотрудничеству и альтруизм. Детские, конечно, качества. Но дающие прекрасные условия для быстрого развития.
Вот теперь я и напрягся, вспоминая методологию самого передового философского учения — диалектического материализма, полагая необходимым приложить её для исследования того, для чего эта наука создавалась — человеческого общества.

Вот теперь я и напрягся, вспоминая методологию самого передового философского учения — диалектического материализма, полагая необходимым приложить её для исследования того, для чего эта наука создавалась — человеческого общества. То есть, нужно было действовать чист научно. Отбросить эмоции и проанализировать голые факты.
Три формации доступны мне в настоящий момент, если рассматривать их в природном виде, без учёта моего прогрессорского влияния. Бродячие охотники, оседлые охотники, и земледельцы, тоже оседлые, ясное дело. Это я имею ввиду праттов. И, если с людьми из первых двух сообществ я немало дела имел, то с последним ознакомился, побеседовав с несколькими учениками, не так давно к нам прибывшими. Конечно, не все детали таким способом выяснишь, но отношение к женщинам, собственности и предрасположенность к действиям, не дающих очевидного выигрыша в обозримой перспективе, выявить не слишком трудно, выслушивая ответы на вопросы об обычаях и традициях.
Так вот. В праттском сообществе женщины – ценный ресурс. И признаков матриархата в отношении к ним я не обнаружил. Скорее, это важнейший вид домашней утвари, принадлежащей мужчине, как и дом, и огород, и участок поля. Во всяком случае брачные традиции наводят именно на такие мысли.
У оседлых охотников эта тенденция выражена слабее, хотя случаи выдачи девушек замуж по выбору родителей отмечаются достаточно часто. И количество жён, как и размер дома, служат признаком статуса.
Зато у бродячих мужчина и женщина воссоединяются когда и как захотят и остаются вместе только до тех пор, пока им это нужно. Чаще всего – на всю жизнь. Но уход мужчины из семьи не оставляет женщину обречённой на гибель, потому что она – член рода, где имеет и крышу над головой, и пищу из общего котла и детки её этому самому роду нужны. Надо признаться, что уход мужчины, чаще всего, связан с его гибелью, потому что, случись у него новая любовь, обычно это означает появление второй жены. Или третьей.
Вот каким образом налажена у бродячих семейная жизнь. Как будто нарочно всё заточено под то, чтобы детки рождались и вырастали. Чтобы женщины не боялись беременеть, опасаясь остаться без средств к существованию. В понимании меня, когда я только тут появился, это был разврат и дикость. Теперь же, подумав и присмотревшись, я подметил и глубокую целесообразность сложившейся системы. Да, сноха считается принадлежащей и брату мужа, и его отцу, да и деду, коли тот ещё жив. Но эта принадлежность не обязательно связана с близостью, потому что женщина запросто и благоверному может отказать, если не в настроении. Это больше связано с совместным ведением родового хозяйства, чем с деторождением. Часть технологии выживания при постоянном риске гибели кормильца.
Имущество рода слабовато привязано к отдельным владельцам. Даже одежда меняет хозяина в зависимости от обстоятельств, не говоря об утвари, которой пользуются все, не задумываясь о том, чьими трудами она тут появилась. Главное же, для моих рассуждений то, что внутри рода понятие меркантильности не формируется, а паразитизм давится старшим родичем со страшной силой. Вплоть до изгнания.
Вот за эту мысль я и зацепился, потому что вся история цивилизации, это и есть развитие и совершенствования паразитизма. Не знаю точно, в какой последовательности это возникало, но и жрецы, требовавшие жертв богам, и защитники разного рода, требовавшие дани за крышевание, и откровенные воры или грабители – это всё есть и сейчас, в дремучей глубине веков, куда занесла меня нелёгкая. Даже, наверное, жулики есть… хотя, более всего на них похожи именно жрецы.
Так вот. Чем дальше, тем этого паразитизма становилось всё больше и больше, что отмечено и вехами свершений великих завоевателей – самых циничных и наглых паразитов. И совершенствованием религий, стремившихся научные знания упрятать под покрывалом сакрального дабы волею сверхъестественных существ пудрить мозги народу, собирая с него пожертвования или церковную десятину. И ещё одним великим жульством стала финансовая система, но её становление оказалось возможным именно благодаря развитию двух первых изначальных форм – шантажа применением силы и откровенного обмана. Хотя вся она насквозь мошенническая.
Естественно, паразитам необходимо было координировать свои действия, поскольку пользовались они результатами труда одной и той же части населения. Отсюда и поговорка о том, что плохих людей намного меньше, но они лучше организованы. В моём старом мире церковники, военные и финансисты друг друга поддерживали перед лицом широких народных масс, а сами между собой боролись за власть, стараясь, по возможности, не слишком ярко это проявлять на людях.
Разворчался я что-то. А у меня, между прочим, зреет антипаразитическое решение. В общем виде его смысл – хорошо организовать хороших людей. И, кажется, я не слишком для этого опоздал, сместившись назад по шкале времени.

Разворчался я что-то. А у меня, между прочим, зреет антипаразитическое решение. В общем виде его смысл – хорошо организовать хороших людей. И, кажется, я не слишком для этого опоздал, сместившись назад по шкале времени. Есть ещё за что побороться, тем более, что уж чего-чего, а влиятельности у меня дофига. Не меньше, чем у директора школы к книжке про мальчика, который выжил. Того самого, что написал большинство законов по которым жило неслабое самодостаточное сообщество, страдавшее от могущественного паразита, возникшего внутри него.

***

Итак, основным отличием столь полюбившихся мне кочевых охотников от всех остальных является их бродяжничество. Тот самый летний туризм, напрочь отключающий на четыре тёплых месяца все производства, более-менее, ритмично работающие тоже только четыре месяца, пока лежит снег и трещат морозы. Остальное время нашу зарождающуюся промышленность натурально колбасит. То есть – кто в лес, кто по дрова. Одни уже ушли, вторые ещё не пришли, третьи укладывают вещи… бардак.
Вот с этим-то печальным для любого руководителя явлением и предстоит смириться. Потому что тяготы и лишения кочевой жизни как раз и выковывают те самые характеры, что так мне нравятся. Ведь и в моё время бродяги и скитальцы, лезущие в горы или покоряющие бурные реки, считались романтиками и недотёпами. С точки зрения мира, в котором правили амбициозные и алчные люди, так оно и было. Однако, в мире моей мечты именно им как раз и место.
Придя к столь шокирующему выводу, я принялся за анализ сопутствующих явлений. Первое же обстоятельство – высокая смертность среди младенцев поставил меня в тупик. Деток в возрасте до года умирало около половины мальчиков и приблизительно треть девочек. Позднее возникающий дисбаланс выравнивался за счет того, что немало женщин погибало при родах, особенно при первых. Усилия нашей примитивной медицины помогали слабо. Я даже не уверен, наблюдалась ли положительная тенденция, или это я желаемое принимал за действительное.
Мы иногда справлялись с травмами, глистами, более-менее предупреждали кишечные инфекции и избавляли страдальцев от кожных паразитов. Ну и карантинные меры позволяли подчас не позволить распространиться заразе чересчур обширно. И это всё. Тем не менее, прирост населения отмечался, потому что, повторюсь, рожать женщины не боялись, хотя и частить с этим не спешили. Э-э… разврат, царящий в школе, способствовал распространению элементарных знаний о том, как и удовольствие получить, и не залететь при этом.
Ну и занятия на данную тему проводились, если уж не кривить душой. Потому что процесс этот парный и от партнёров требует согласованности и взаимопонимания. Не, ну не могу я древним людям привить христианскую мораль, даже не просите. Делаю то, на что способен.
То есть, как бы, ничего изменять в этом не нужно, однако имеются некоторые особенности. Люди долин и пратты, уже вошедшие в союз, иные. И те, и другие, уже прислали своих детей в школу. А в то, что сама собой под влиянием окружения изменится психология молодых людей… мой жизненный опыт надеяться на подобное не позволяет. И, поскольку, я тут занимаюсь, в основном, преподаванием, то самым естественным путём на пути к прогрессу, является распространение нужных знаний… тех, которые приведут к результату, меня устраивающему. То есть, вовсе не о том, как хорошо быть мошенником или защитником слабых, а несколько с иной стороны рассматривающих насущные проблемы современности.

Основные курсы у нас в школе это военное дело и кулинария. Почему кулинария? Потому что это, в том числе, важнейший для древних людей пласт технологий консервирования и хранения продуктов на период бескормицы, неизменно следующий за поистине неисчерпаемой летней халявой. Владея навыками создания и расходования припасов, можно очень неплохо устроиться даже не в самых обильных и приветливых местах.
Всё остальное выбирают сами учащиеся, как только сдадут экзамен по письму, счёту и пользованию календарём – необходимый для коммуникаций с соседями минимум, достаточный для этого мира. Обязательные дежурства и хозработы позволяют элементарно содержать и преподавателей и учащихся. Мы практически не нуждаемся в поддержке извне.
Расписание занятий вывешено на видном месте, и любой ученик легко определяет, когда и где он найдёт то, что ему интересно. Никаких зачётов или экзаменов тут нет и в помине, как нет и дипломов или свидетельств об окончании курса. Выучился на плотника – степень твоего мастерства оценят другие. То есть, или спасибо скажут, или морду набьют – как постараешься.
Бывают у нас и краткие тематические лекции. Скажем, Слепень читает о цементации стали, когда заглядывает ко мне пожаловаться на проблемы с мартеновской печкой. Или о новых сортах гороха, или о берегах большой реки ниже старой праттской переправы. Это потому, что экспедиции наши так и не добрались по ней до моря, путаясь в излучинах, плутая между островами и не видя ни конца, ни краю всё расширяющемуся и расширяющемуся водному потоку.
Понятно, что на эти лекции собираются тоже только желающие. Так вот ко мне на лекцию по мудролюбию сошлось человек двадцать разновозрастных школяров обоего пола, как я понял, не слишком увлечённых изучением других дисциплин, занятия по которым никто не отменял.
- Интересно ли делать дело, если не знаешь, для чего нужны твои усилия? – начал я с простого вопроса. И замер, ожидая реакции аудитории.
- Нафиг нужно, скажем дружно, - последовал уверенный ответ. Нахватались от меня крылатых фраз, понимаешь, вот и козыряют ими по каждому случаю. Впрочем, остальные поддержали мнение самого решительного.
- Тогда нафиг мы живём, если всё равно, рано или поздно, наши бездыханные тела или прикопают родичи, или сожрут хищники? – воспользовался я удачным ответом.
Детки у нас не приучены поднимать руку перед тем как слово молвить, поэтому некоторая базарность вслед за моим вопросом последовала, но, заметив, что выловленные из гвалта ответы я записываю на доске, народ успокоился и принялся мне диктовать.
Перечень получился длинный, от «поймать самую большую рыбу» до «стать самым сильным». Кроме посылов, откровенно связанных с получением высокого статуса в обществе, встретились и мнения вроде «любить самую красивую женщину» или «родить деток от самого лучшего охотника». Авторов этих высказываний я немедленно взял на каранда… записал на восковой табличке.
Остальные же мнения мы терпеливо проанализировали, выявив, что все они направлены на завоевание уважения к собственной персоне. Попросту, я задавал вопрос: «зачем тебе это нужно» и, после нескольких подсказок, ответы участников дискуссии совпадали.
Мысль о том, что цель жизни – заслужить уважение, аудитория приняла достаточно безболезненно. А потом я приступил к следующему шагу:
- Стебелёк! За что тебя уважают товарищи? – закинул я неотразимую наживку.
- Я сильный, ловкий, смелый, - скромность ещё не считается в этом мире высоким достоинством, поэтому я продолжаю:
- А ещё какие качества у тебя есть?
- Я умный, много знаю и умею.
- А теперь скажи мне, уважают ли люди твоих родителей? – продолжаю я раскидывать сеть.
- Конечно уважают… - тут парнишка на секунду замялся но, не дожидаясь наводящего вопроса, сам насадился на заготовленные для него логические вилы. - …потому что у них очень хороший сын.
- Я рад за них и горд за тебя, - поспешил я поддержать собеседника. – А теперь у тебя достаточно данных, чтобы объяснить нам, что же есть такое на свете, вызывающее уважение окружающих, для чего одни хотят поймать самую большую рыбу, другие – выковать самый острый нож, а другие – любить самую красивую женщину.
- Вырастить детей, которыми можно будет гордиться, - с разгону залетел в ловушку разговорившийся Стебелёк.
На этой ноте я и закончил лекцию, попрощавшись со слушателями. Отпускать аудиторию у нас не принято – все приходят и уходят, когда захотят. Но на этот раз вышел из зала только я. Мудролюбы продолжали о чём-то разговаривать приглушёнными голосами (а не орать во всю глотку, как обычно).
Дело в том, что ничего революционного я слушателям не сообщил. Загвоздка оказалась исключительно в систематичности и логической увязке, в построении причинно-следственной цепочке.
Мне же надо было разобраться с категорией «самый лучший охотник», для чего допросить с великим пристрастием Мышку, знавшую толк в этих самых охотниках.

***

Древние люди – народ исключительно наблюдательный. А показанный мною метод выделения общего из массива частных случаев не так уж сложен. В общем, группа мудролюбов вцепилась в категорию «уважение» и некоторое время занималась анализом самостоятельно – я не планировал следующей лекции в обозримом будущем, потому что насаждение чужого мнения может вызвать отторжение. Оказалось, это было верно. Ребятишки принесли мне результат совместных трудов, начертанный на бересте, где отчётливо виднелись три строчки.
«Уж не пирамидку ли Маслоу они разработали?» - мелькнула в голове заполошная мысль. Но всё оказалось куда прозаичней. Эти самородки додумались до трёх, заслуживающих, по их мнению, наибольшего уважения человеческих свойств:
Те, кто усваивает знания.
Те, кто приумножает знания.
Те, кто передаёт знания другим.
Отчётливый перекос в сторону школьных реалий с поправкой на передачу знаний от родителей к детям. А чего Вы хотели? Век такой – что вижу, то пою. Но, зерно упало на благодатную почву. Следующую лекцию я посвятил доказательству того, что самые лучшие детки рождаются тогда, когда женщина желает мужчину и сама хочет понести от него. Позиции мои в этой области были необыкновенно слабы, потому что я в законах Менделя никогда толком не разбирался, а фраза: «Если фенотип гомозиготен, рецессивная аллель доминирует», звучит для меня, как изысканное ругательство.
Кажется, это был провал, потому что ни одной реплики в ответ не прозвучало, а слушатели разошлись молча со скучающими физиономиями.
- И чего он столько времени талдычил то, что и без него все знают? – услышал я ненароком обронённую реплику.
Вот после этого и пришло ко мне понимание, что некоторые виды информации, известные нашим далёким предкам, были утрачены в процессе эволюции человеческого общества. Скорее всего, жрецы сумели как-то скрыть их под завесой сакральности, а потом, хотя они и мелькали время от времени из уст повивальных бабок, но оставались не в русле основных процессов, поскольку на заключение браков влияли другие соображения – сословные, кастовые, материальные… а интерес молодых людей друг к другу закатили куда-то в область греховную.
В общем, не угадал я с темой из-за своего высокомерия, потому что смотрел на вопрос глазами человека из будущего.

Заехать в вопрос паразитизма я всё никак не мог. Загвоздка тут в том, что какие-то его зачатки обязательно сидят в каждом из нас. Впрочем, может встретиться и развитая форма. Проблема не в этом. А в том, что своего собственного желания проехаться за счёт других, никто худым не полагает. Как-то так устроена человеческая психика, что тут предусмотрен могучий предохранитель.
Некоторое время я осторожно щупал почву альтруизма – то есть желания делиться с другими или трудится для них, но стихийные логики — мои современники плохо меня понимали. Чуть лучше обстояли дела, когда я заменил понятие «другие» на понятие «свои». Речь тут же пошла о родичах и мы сразу достигли взаимопонимания. Интересы рода – это прежде всего.
Потом я опять сменил пластинку и мы снова принялись за тему уважения. Тут всё было гладко, и мне удалось протолкнуть тезис о том, что некоторых людей уважают не только в своём роду, но и в других. Более того, категория уважения к роду тоже воспринялась на ура. Попал. Пальцем в небо. Потому, что ни альтруизмом, ни паразитизмом отсюда даже не пахло.
Наши разговоры стали походить на обычный беспредметный трёп, напоминая о парт-просвет-учёбе и иных мероприятиях эпохи развитого социализма в отдельно взятой стране. Но потом я вдруг вспомнил, зачем это всё затеяно. Проблема ведь изначально формулировалась как сохранение подавления паразитов старшим родичем, главенствующем в пределах наименьшей структурной единицы нашего Союза. То есть о повышении репутации глав этих давно сложившихся образований и о том, чтобы их численность, не превышала пределов, в которых деятельность единоначальника ещё эффективна.

Осознав это, я сдулся, словно проколотый воздушный шарик. Похоже, моя затея с внесением в примитивное сообщество философии, закончилась тем, что образовалась стихийная группа болтологов-мудрозвонов – а кружок ребят действительно частенько собирался, упражняясь в красноречии и стремясь на словах доказать друг другу разную ересь. Я перестал интересоваться их потугами в надежде, что это увлечение увянет само по себе.
Забегая вперёд, доложу, что надеждам моим сбыться не посчастливилось. Этот Стебелёк через несколько лет не только написал гнусную книженцию под названием «Начала мудролюбия» но и издал её на плитах отличной гончарной керамики, которыми отделали стену одного из залов школы. Сам я эту бодягу, разумеется, не читал, но многие отзывались о ней одобрительно.
Меня же хватило только на несколько лозунгов в смысле: «Крепите роды, составляющие союз, уважайте их самостоятельность и оказывайте почтение главам этих основных ячеек нашего общества». Их, эти призывы, размножали при помощи клише, а потом обожженные оттиски размещали на видных местах: На указателях у пересечения троп, на столбах с табличками, указывающими название населённых пунктов, над входами в лавки и в трапезных. Вот так я расписался в собственном бессилии, в неспособности решить задачу, с которой до меня никто справился.
Если хоть кто-нибудь придумает что-то лучшее, отпишите мне в Тупой Бычок. А то у меня выдумка полностью иссякла. Ну и про мартеновскую печку тоже, а то та, которую сделал Слепень, как-то непривычно выглядит, и сталь из неё получается неодинаковая от варки к варке.

Глава 21

Много времени занимало у меня ознакомление с отчётами, что присылали проходи… землепроходцы, направляемые во все стороны, чтобы земли окрестные на песочницах изображать и с людьми в них живущими, знакомство водить. Не в песочницах, в землях. На прилагаемых к этим писаниям планах чего только не встречалось, однако, как я их друг с другом ни сопоставлял, ничего знакомого мне из карт прошлой жизни не угадывалось. Так я и не определился с местом, в которое попал.
Особенно волновала наша большая река. Теплилась надежда, что увидев контуры этой водной артерии на всём протяжении, я узнаю её – похоже, что она – одна из Великих Рек. Амур? Дунай? Амазонка? Поди, пойми, какими они были многие тысячелетия тому назад! Какой там был климат, ландшафт, растительность? Но те, кто возвращался с низовий, до устья так и не добрался. А иные и не ворочались.
Наш южный царёк по имени Шлым прислал толковую карту своего удела и прилегающих соседних территорий. Далеко на западе сыскали большую пресную воду – озеро неохватного размера со множеством гор по берегам. Пределы познанного постепенно расширялись. В бродячих родах появился обычай хотя бы одного из детишек обязательно отправлять в одну из школ, не обязательно Гончаровскую или Тупобычковскую – в любую, где обучают письму и счёту – Когидскую, Противноводскую или иные, где выбор изучаемых предметов был много меньше. Потому что грамотеи требовались, чтобы прочитать или составить грамотку.
В обиход стали входить охотничьи самострелы, стальные рыболовные крючки, даже коньки появились в обиходе. Камень, керамика, металл – все эти материалы продолжали использоваться в качестве инструментальных. Олова для бронзы нам так и не встретилось нигде. А, может, никто не узнал этой руды? Наш с Фаей сынок с головой ушёл в создание паровых машин, он всё время что-то пытается в них улучшать. А я жду новой беды. Давненько никто нам не угрожал. Не должно так быть в эти дикие времена. Тем более, что ездют сюда всякие, насчёт поменяться охочие. С юга в основном.
Многое видят для себя диковинное, возвращаются потом обратно да рассказывают о чудесах северных. А потом нашим казакам приходится перенимать разбойничьи шайки. Можно было бы сказать, что попахивает порохом… хе-хе. Когда бы нашел я селитру.
- Учитель! Напутствуй меня. Хочу я отправиться на юг, посмотреть как там люди живут. Поговорить с их мудрецами, - Стебелёк явился прощаться.
- Напутствовать, говоришь? – я вот так сразу и не знаю, как отнестись к этой затее. – Что же, изволь. В краях дальних носи одежду местных жителей. Не спорь и ничего не доказывай, но неизменно выказывай уважение обычаям и верованиям. А то не свидимся.
Сказал я эти слова, а сам пожалел паренька. Чует моё сердце, забредёт он туда, где, может статься, уже живут при рабовладельческом строе. Без поддержки родичей нетрудно и сгинуть на чужбине. А ведь какой гончар славный!

***

Вскоре прибыл к нам гость с волокушей, в которую была запряжена лошадь. Если кто забыл, так службу в своей прошлой жизни я начинал в артиллерии в те поры, когда конная тяга ещё использовалась, так что сразу сделал охотничью стойку и давай парня этого улещать и окучивать чтобы он и кобылок нам привёл, и жеребцов, а мы бы ему за это… да много у нас разных привлекательных вещей, одни железные инструменты по нынешним временам это же чудо.
А он – ни в какую. Речь его не наша и не праттская, объясняемся в основном знаками, и чего ему нужно толком разобрать не можем, но сам он предлагает шкуры, которых и без него в нашем Союзе хоть завались. А сам пристаёт к каждому, у кого на поясе приметит стальной ножик, и тащит беднягу к своей волокуше, пытаясь тому впарить свой товар.
Сразу видно, что издалека. Никак не может сообразить, что в этом селении за всех одна только лавка и покупает, и продаёт. А с лавочником я в сговоре.
Дней десять у нас этот чудак прожил, кормясь в школьной столовой. В казарме поселился после того, как его отмыли в бане и переодели в чистую тканую одежду, на которую бедняга смотрел, как на чудо. А я времени даром не терял, всё лошадку охаживал. Диковатая какая-то попалась животина, но ячменные лепёшки уважала со всей своей конской души. А я и уздечку на неё по-человечески сшил, и удила железные приспособил, и седло со стременами примерил. Знаю я, как эта лошадиная амуниция устроена. .ну а потом сел я на неё верхом –ох, и брыкалась тварь! Но, не извольте беспокоиться, я в самой поре, мне ещё и тридцати нет. Мышцы в тонусе, в седле сиживал. Справился с негодницей, подчинилась она.
Гостюшка наш только диву давался. Он к тому времени, хоть и путался в словах, но объясниться по нашенски уже мог. Я не зря к нему самых толковых ребят приставил, чтобы чувствовал себя этот человек, как дома.
Шкур у него мы так и не взяли. Отправили обратно верхом (научил я парня) с полными тороками провизии на дорогу. Ножик железный подарили и дали понять, что лошадки тут в цене. За каждую – нож, топор, полный комплект тканой одежды и сапожки. Да, дорого. Но в наших краях не встречаются эти копытные. А польза людям от них была огромная на протяжении сотни веков. Или около того. Поэтому дал я дорогому гостю сопровождающих верхом на оленях – мальчишек побойчее, таких, что и дорогу запомнят, и план местности намалюют. Ну и напутствовал я ребятишек, строго велев всё вызнать, выведать и подробно доложить.
Важный это контакт. Не потерять бы.
Куда этот человек шкуры свои девал? Мне подарил. То ли от широты души он это сделал, то ли обратно тащить не захотел – я не спрашивал. А усмари наши их невысоко оценили – шкуры и шкуры. Ничего особенного.

Миссиписи, однозначно!!!

Забыл Зайка.

Сергей_Калашников,
swalka,

А разве лошадей в Америку не колонисты привезли?

В древности их вроде там не наблюдалось, поэтому никак не Миссисипи.
Протащить лошадей через смычку, где Берингов пролив, нереально. Там разве что собаки да северные олени пройдут, и то не факт.

Так и было, после того, как свои Американские пра-лошади пропали.
Есть версия, что их индейцы съели, когда перебили всех мамонтов... тут дело тёмное. Однако следов одомашненных лошадей на Американском континенте при мне ни кто не поминал.
Археологи за последние годы столько нарыли...
Даже выяснили, что поселения европейцев в Америке уничтожили азиаты, жившие перед этим где-то на Чукотке. И было это после Чингисхана, в период крестовых походов. (акватория Гудзонова залива)
Всех поубивали, чтобы завладеть железными вещами.

Более того!
Колонисты завезли туда и белых людей!

Слыхал я, что у мужчин происходит кризис среднего возраста. В подробности этого явления я никогда не вдавался, однако ощутил его на себе как-то неожиданно – мне ещё и тридцати нет, а уже знаю, что, ничего нового в моей жизни больше не произойдёт. Это я о том, что ни одного новшества своим соплеменникам больше предложить не могу. Паровики уже делают, бывает, и пару штук за год умудряются изготовить, а больше никаких идей по части реального прогресса в голове моей не завелось.
Учу деток читать и считать – вот и весь сказ.
Говорят, мужики в этом состоянии начинают женщинами бурно интересоваться – так для меня и в этом ничего изменяющего бытие нет. Предложения подобного плана от юных прелестниц и зрелых матрон я получаю достаточно часто – научился намёки понимать. А только принимать удаётся не все – свои три жены подобные предложения делают мне куда как неотразимей, а я в этой сфере не гигант.
Рассказал нашим ботаникам то, что помнил про опыление-скрещивание, про селекцию… будто они и без меня об этом не знают. Однако, выслушали внимательно, сделали вид, что благодарны. И на том спасибо. Хотя, стыдно мне было плавать, когда пошли вопросы – я ведь не так уж много вспомнил из того, чего никогда толком не знал.
В общем, полезность моя в качестве источника новых знаний иссякла. Даже при том, что я отлично знаком с разницей между постоянным током и переменным, так ни того, ни другого тут отродясь не бывало. И даже тот факт, что материалы для создания гальванического элемента в моём распоряжении имеются, вовсе не означают, что стоит его делать, потому что с радиоделом я незнаком, а чтобы строить телеграфные линии у нас элементарно нет проволоки. Да и, сказать по правде, при здешней плотности населения, если мобилизовать нужное количество телеграфистов, так оставшимся только и дела будет, что их кормить.
Радиосвязь была бы куда эффективней. Нет, построить радиопередатчик я, может быть и сумею, к конце концов любая электрическая машина переменного тока прилично всякой электромагнитной грязи гонит в эфир. Уж, небось, что-нибудь смастрячу. Загвоздка в том, что о приёме сигнала у меня никогда не было ни малейшего представления. Слова, вроде: усилитель, гетеродин или там, детектор, слыхивал, конечно., однако про то, как они устроены, лучше не у меня.
Вот и стал я размышлять о приёмнике электромагнитных волн. Не каких-то особенных, а любых, какие попадутся. Дело в том, что про зарю эпохи радио, про искровые передатчики наверняка слышали все, как и про то, что первый радиоприёмник вообще назвали грозоотметчиком за то, что он реагировал на молнию. Как он был устроен, не помню, но, вроде как, не шибко сложно.
Ещё я по старым временам помню, что, чем больше антенна, тем дальше на неё ловится. С этого и начал. Ну сами посудите, зачем мне паровоз изобретать… тьфу, велосипед, когда великие потомки всё изучили ещё до моего рождения. Одним словом, медной проволоки по моей просьбе накатали, а уж я её намотал пошире на деревья, к которым наш летний навес пристроен. Думаете, окислится? Не-а. Наши умельцы очень приличные лаки делают, вот одним из них и покрыл я своё сооружение. Оба конца подвел к столу, где обычно проверяю домашние задания учеников. Сижу, смотрю, размышляю, как мне теперь хотя бы какую-то грозу отметить.
Ясно,первым делом припомнился мне капитан Врунгель, который больным зубом морзянку слышал. Не помню только, своим, или старпома. Книжка, в которой это прописали, ещё при союзе выходила, то есть во времена серьёзные, когда всякой мути не печатали. Тем более, что итальянец по фамилии Вольта почуял электричество не сам, по дёрнувшейся лягушачьей лапке. То есть, нервная система к электричеству восприимчива, а по антенне именно оно, это самое электричество и гуляет под действием всяких электромагнитных полей – радиоволн в том числе. Ну да, кто с проводкой работал, небось и сам подтвердит – реагируют органы чувств на электрическое воздействие.
Так что взялся я двумя руками за концы антенны и посидел так с полчасика. Нет ничего. Ну так, может статься, нет нигде никакой грозы, или она шибко далеко. Но, в любом случае, понятно, что всё упирается в чувствительность. Пробовал я и в лягушачью лапку погружать концы антенны. Да вот беда, не смог понять отчего она то дрыгается, то не дрыгается. Да и без лягушки лапка не слишком долго остаётся свежей, а ловить этих попрыгух мне быстро надоело. Чую, тут надо бы как-то по другому. Прибор какой-то прилаживать нужно.
А я, если честно, хорошо помню только три типа измерителей: электромагнитные, магнитоэлектрические и электростатические. В двадцать-то первом веке про такие приспособления не все могли и слышать, потому что кругом цифровая техника, но я то их, когда работал, и в руках держал, и случалось, внутрь лазил. На нашем наладчицком жаргоне именовали их «головками» и во многих щитах они исправно служили. Да и техникуме вечернем про их принципы работы курс у нас был.
Так вот, ни за электромагнитные, ни за магнитоэлектрические приборы браться я не хотел категорически, потому что там нужно делать катушки, для намотки которых наша катаная проволока толстовата будет. Налаживать же производство тонкой никакого желания я не испытывал. Хватило мне и с паровиками возни, где на каждую финтифлюшку целая история. Нет уж, сделаю то, что проще. А это как раз и есть электростатический вольтметр. Чтобы не возиться с шарнирами и пружинами я подвесил чувствительный элемент – пластинку – на паре золотых проволочек метра два длиной. А рядом – вторую такую же пластинку укрепил неподвижно. Вот к ним-то и подвёл я концы антенны. Про возню с изоляторами и про то, как защищал свой вольтметр от ветра, рассказывать не стану, ничего в этом хитрого нет. А только приметилась замечательная особенность у этой штуки – она пластинкой о пластинку негромко звякает в аккурат незадолго до того, как отдалённый грозовой раскат чуть слышно доносится до Вашего слуха.
И вот это свойство не только мне по душе пришлось, но и жёны мои полюбили грозоотметчик всеми своими древними сердцами. А что Вы думали, у андерталок и неандерталок не болит душа, если почти просохшую после стирки одёжу ни с того ни с сего ливнем исхлещет? А так, услышал позвякивание – беги, снимай с верёвок бельишко, а остальное и утюжком можно до ума довести. Каким утюжком? Так чугунным, делаем мы их. Вскоре даже сигнал на ближнем биле стали подавать. Три-четыре. Предгрозовое предупреждение. Его сразу окрестные хозяйки, почитай, на весь Тупобычковский округ репетуют, так что перестали лапушки наши после внезапной непогоды постирушки свои переполаскивать. А за лето таких случаев, иной раз пять-шесть. Нет, не зря я старался. Пользу людям принёс.
А люди первое время приносили в жертву электростатическому вольтметру живых лягушек. Народ тут простой, зайдут как к себе домой, в шахту ветрозащитную кваку закинут, и водички ей нальют для бодрости. Душевные в этих краях люди. Простые и очень честные.
Спросите, зачем они воды подливают? Так через стекло, что внизу прилажено для наблюдения за поведением пластинки, куда и жертвоприносители заглядывают, чтобы убедиться, что животина попала, куда следует, видно, как она шлёпает по лужице налитого туда для демпфирования чистейшего масла. Оно, чтобы маятника из чувствительного элемента не устроить, его и притормаживает за нижний конец. Вот это масло люди принимают за воду, и сразу подливают её до верхней кромки пластины.
В общем, я рядом с объектом поклонения поставил ведро с крышкой, и написал на нём, что лягушек надо складывать именно сюда.
Нет, не переделаешь этих сынов природы. Помнят они, как подтрунивали надо мной, когда я по всей округе носился с сачком в поисках этих земноводных, а теперь признают свою неправоту, да не словом, а делом. Скажете, что они читать не умеют? Мимо. По школьному поселению и слободам совсем неграмотных, считай, и нету больше.

Справившись с изготовлением радиоприёмника, я принялся строить радиопередатчик. Искровой, ясное дело. Ведь молния – это частный случай искры. Те, кто ходил в школу, не дадут соврать, что устройство такого рода видели на уроках физики. Называется оно «электрофорная машина». Вот это чудо техники я и собрал почти без ошибок, потому что оно несложное, там только про ремешки привода нужно не забыть, что один прямо идёт, а второй накрест.
Приёмник работу этого агрегата слышал издалека, да ещё и исследования мы провели насчёт того, как растягивать антенну. Выяснили, что один из её концов, дальний от вольтметра, можно и вообще оставить болтаться в воздухе, а иногда полезно заземлить. Другой же подключается к подвижной пластине. Зато неподвижную обкладку заземлять нужно всегда. Потом ещё искровые сигналы следовало научиться делать короткими и длинными, а «приёмник» научить их различать. Одним словом, последовал длительный период тщательной доводки приёмо-передающего радиокомплекса по части выполнения им своей основной задачи.
Как Вы поняли, нужно было принимать и передавать точки и тире азбуки Морзе, которую я не помнил, но придумал. Вместо телеграфного ключа - рычажок, двигающий один из шариков разрядника, вместо наушника – слежение за прыжками светового пятнышка, отраженного от полированной поверхности тонкой, как листок, золотой пластинки.
Привод на генератор сигнала мы вскоре сделали педальным, а потом и радиосвязь установили между Тупым Бычком и Противной Водой.
Сознаюсь сразу, надёжный приём получался, если вал генератора приводили в движение три дюжих андертальца, а после сеанса невыносимо пахло озоном. Мы, конечно, и вентиляцию наладили, и придумали, как пристроить передающую антенну и вскоре, кроме времени гроз, имели надёжную связь между научно-учебным центром и главным торгово-разведывательным центром Союза. Следующим шагом радиофикация пришла в долину Соек, потом на перевале появился релейный пост, а там Горшковка, Кавайка, Рыбаковка, Угольное, Гороховка… лет через десять дело дошло до южного волока, а потом и вниз по большой реке в сторону Когиды потянулась цепочка узлов связи.
Наставления по радиоделу писал не я. Выучились молодые специалисты, они и занимались этим, потому что я так и продолжал в школе обучать младших детишек письму и счёту и, время от времени, прогонять кое-кого через лабиринт. Выпускники же редко обращались ко мне за советом относительно того, чем заниматься дальше. Одни возвращались в свои роды и жили там так, как и их предки. Другие оставались в слободах при школе, становясь ремесленниками. Третьи вообще пропадали из виду, изредка присылая письмецо или камушек интересный. Не слишком стеснённые в выборе пути, люди следовали зову собственного сердца.
Увы, последний кусок пергамента подходит к концу, так что потороплюсь описать, до какой жизни дошли здешние древние люди. Почему последний? Так я дальше для своих записей на бумагу перейду, потому что пергамент будет использоваться только для печатных изданий. Ну, насчёт бумаги я чуток погорячился – это всё-таки, скорее, картон. Но тонкий, плотный, и чернила по нему не расплываются.
Итак, из заметных изменений в обществе могу отметить, пожалуй, только одно обстоятельство. Обычай отдавать дочерей в земли чужедальние постепенно прекратил своё существование, потому что родословные мониста позволяли избежать случайного кровосмешения, возможного по незнанию. Теперь ведь все носят на шее родословные, так что хоть бы и парень спокойно мог в другой род перейти, или девушка в соседях найти свою судьбу.
Оформились и союзные структуры, ведающие за заготовку провизии, за призыв на воинскую службу, за планирование выпуска ремесленниками или артелями всякой всячины и перевозку этого добра с места на место. Чиновник обычно сидел у территориального склада. Составлял и посылал заявки, выслушивая пожелания старейшин родов, чаще всего становящихся в таких местах на зимние квартиры. Тут, что ни место, то свой колорит. В одних бродячего ячменя хоть завались, в других в этот год малины насушили, хоть засыпься. В третьих – грибов насушили или зелёного горошка наконсервировали. В другой год по всем местам иной перекос, потому и тащат пароходики баржи от фактории к фактории, перераспределяя то, чего много, туда, где этого мало. Кедрач, лещина – поди, упомни всё. Этого добра и на прокорм чиновникам хватает, и на питание ремесленникам – только успевай, поворачивайся. А, коли прохлопал, так пришедшие на зимовку бродячие роды могут и пришибить.
Вы не представляете себе, как мне это обстоятельство нравится. Эх, если бы в моё время можно было так поступить с главой местной администрации, не справившимся со своими обязанностями!
Кем его заменить, спросите? Так знающие письмо и счёт теперь во многих родах имеются. Негодного-то чиновника, если не прикопают, так палками прогонят, и из своих родичей другого поставят. Вот ему и втолкуют, чего делать, а чего не делать. Обычно это старейшины между собой договариваются, кому из них нужного человека лишаться для обчественной надобности.
А еще бывают и невезучие фактории, на которые никто не желает в чиновники идти, потому что вечно там всё вкривь идёт. От таких кочевники отшатываются и в другие места перебираются, где всё ладно. Там и дома деревянные встают, и мастерские заводятся, и коптильни и стерилизационное оборудование, чтобы консервы делать. Жисть, она сама выбирает, где ей ласковей. А мы туда и шамана-лекаря, и учителя-грамотея посылаем. А то и до возведения радиостанции дело доходит. Так и возникают городки, которые мне, почему-то хочется назвать уездными. Заодно неподалеку от них и военные сборы проводятся, а военный вождь те сборы инспектирует.
Хуже всего обстоят дела с центральным аппаратом управления. Вожди, что поначалу в него вошли, потому что вокруг них всё это и сложилось, хвала всевышнему, живы пока. Оттого союз наш и не разваливается, что верят этим людям старейшины родов. Да вот только никто не живёт вечно. Пора подумать о будущем. Я не о том речь веду, чтобы писарей и регистраторов поднять на освободившиеся посты, когда покинут их основатели. Этим ребятам не у власти нужно быть, а подле неё, выполняя, что велено. Я их нарочно отбирал для ответственной и ни капельки не творческой работы. А вот кого готовить заместителями…? А фиг его знает. Исследователей? Изобретателей? Военных?
Ума не приложу.
Знаете, кое-какие знания в этой области я людям, конечно, могу передать. По крайней мене – начальные. Вы мне скажите, по каким человеческим качествам людей отобрать? А я тогда лабиринт свой настрою на это дело и стану всех потихоньку через него пропускать, пока не найду подходящего.
Так, чисто по-человечески, хочется умного и честного. Так тут ещё требуется, чтобы желание у него было, и понимание основной задачи. Какой задачи? В обиду себя не дать. То есть и сам Союз, и его союзников. А остальное – это уже как сложится, так пускай и будет.
Так вот, этих умных и честных, понимающих задачу, среди школяров много. Очень много. Глаза разбегаются просто. И как из них выбрать несколько тех, к которым перейдёт верховная власть? Сомнений, что меня гложут, я и врагу не пожелаю. Потому, наверное, и была в прошлом практика, ставить на место умершего правителя его старшего ребёнка, чтобы головы не ломать над подобными вопросами. От лени умственной, конечно, такая практика возникла, потому что помню я точно: и Иван Грозный, и Пётр Первый сынов своих поубивали. А оба были людьми авторитетными и поступили так неспроста.
Я бы на всякий случай наследование власти запретил вовсе, чтобы не нарваться на опасность, от которой Пётр с Иваном пытались защитить страну. Какую опасность? Они мне не говорили. Но причин не доверять им у меня нет. И вообще, про вырождение среди правящего сословия известно было широко, так что этих сословий и образовываться не должно. Поэтому наследования власти по праву рождения допускать не следует.
Вот, разговорился обо всякой ерунде, а лист возьми, и закончись. Прощаюсь, однако.

От издателя:

В данном издании дословно приведён текст, записанный на пергаментах, накрученных на деревянные скалки, которые хранились в самой дальней кладовой секретного фонда главного архива Северного Союза Самостоятельных Родов. Комиссия, проводившая осмотр помещений после снятия грифа секретности с содержания материалов древней эпохи, ознакомившись с текстом, записанном на штабеле керамических плиток, поручила реставрировать все найденные тут документы, или, по крайней мере, сделать повреждённые временем записи разборчивыми, с тем, чтобы стало возможным прочитать их.
После многомесячного кропотливого труда лучших специалистов удалось понять, - найдены записи того же человека - автора послания на керамических табличках, - который оставил в нашей истории столь заметный след, что в передаваемых изустно легендах соседних народов, упоминания о нём дошли до наших дней.
Например: (цитируется по энциклопедии "Легенды и сказки народов мира". Том 8. "Страшные сказки" Часть 4. "Легенды праттов и четтов" изд. 7, исп. тип. Т.Б., 2886 от Осн. Лабиринта)

«А далеко на Севере, там, где так холодно, что даже Солнце туда не заглядывает, за высокими горами находится царство ужасных сссэров. Правит ими кровожадный Бар Степенный, за свою жестокость прозванный Суком. И сидит он в огромном дворце на каменном троне. Сам дворец тоже из камня. Говорят, строили его жуткие сссэры из огромных каменных глыб размером с человека. А они эти глыбы одной рукой подкидывали. И сссэров этих там видимо-невидимо, словно капель в реке. Но самый страшный из них - Сукаяц, отродье Бара и огромной зайчихи-людоеда. Его даже сам Степенный боится и держит в особой подземной крепости - Лабиринте, в самом центре. Полгода Сукаяц ничего не ест, а только рычит от голода. И от рыка его в целом мире холод настаёт и Солнце прячется, едва рискуя землю освещать. А Бар посылает своих воинов красть детей в наших селениях. И когда их набирается, сколько им надо, тогда детей приводят к Лабиринту и запускают внутрь по одному. Только войти-то туда можно, а выйти нельзя. Проходов там как звёзд на небе, и все ведут к Сукайцу, а обратно не пускают. Как только ребёнок добирается до центра Лабиринта, Сукаяц набрасывается на него и пожирает. А сожрав всех детей, ложится и полгода спит. И пока он спит, на земле лето наступает. Если же не покормить его, то вырвется Сукаяц из Лабиринта и будет жрать всех подряд, пока весь мир не сожрёт. Тут ему (миру) и конец настанет.»

Приведённый отрывок ясно показывает, что автор найденных записей стал для праттов и четтов олицетворением силы, пожирающей волны завоевателей, катящихся с перенаселённого юга на лесные просторы севера. В то же время в сказках Людей Тигра, долго мирно соседствовавших с Союзом вплоть до постепенного слияния с ним, этот же человек именуется не Степенным, а Священным Барсуком (настоящий текст проливает свет и на причину возникновения такого разночтения). Впрочем, другие специалисты полагают, будто в процитированном фрагменте отражены события иного характера. А именно то, что немало молодых людей и детей, поддавшись влиянию слухов, отправлялось на север в поисках лучшей жизни, и только малое число из них вернулось.
Также историки, наконец, выяснили, каким образом ветряные и водяные колёса, а также паровые машины двойного расширения вошли в обиход на просторах нашей Родины за многие века до того, как стали использоваться в остальном мире.
Некоторая информация оказалась полезной и для зарубежных социологов, пытающихся понять, каким образом на столь обширной территории, как земли Союза, столь длительное время сохраняется первобытнообщинный патриархальный уклад, в то время как остальное человечество победными шагами движется от формации к формации по пути прогресса и процветания.
Пользуясь случаем, поспешу высказать своё личное мнение, что вряд ли успехи учёных из других стран увенчаются успехом, потому что им невозможно понять психологию человека, для которого уважение окружающих является самим смыслом существования.

С уважением к читателям,
глава комиссии по изучению архива
профессор Хромой Кузнечик из рода Плешивой Росомахи

профессор Хромой Кузнечик из рода Плешивой Росомахи

хорошо

Ну вот книга и написана, чувствуется что продолжения автор не задумывал. Жаль.

Спасибо за книгу :). Очень понравилось.

Stark003, Viy, спасибо за поддержку. Ну и я не уверен, что не стану продолжать. Просто надоел мне этот герой, надо от него передохнуть самому и дать передохнуть читателям.